Гавр шёл первым, его мачете было вынуто из ножен. Они двигались к тому месту, где Мия скрылась накануне. Земля там казалась утоптанной, будто этим путём пользовались часто. Но это не была тропа — скорее, коридор между особенно густыми зарослями бурелома, будто сама чаща расступалась здесь, образуя туннель.
Они шли молча. Минут двадцать. Потом лес начал меняться. Сосны и берёзы сменились древними, корявыми елями, их лапы спускались до самой земли, образуя тёмные, непроглядные кулисы. Воздух стал холоднее и пахнул прелой хвоей и… металлом. Слабый, но различимый запах озона, как после грозы.
— Вспышка близко, — прошептал Хруст, впервые выказав признаки беспокойства.
Они вышли на край обширного, заросшего папоротником болотца. Там, где тропа должна была прерваться, через трясину были перекинуты несколько чёрных, скользких от мха брёвен. Не мост, а скорее, настил, явно ручной работы.
Именно тогда из-за ели справа вышла фигура.
Это был не иной. Во всяком случае, не такой, как раньше. Одет в рваную, но узнаваемую туристическую одежду — дорогую мембранную куртку со знакомым логотипом. Лицо казалось человеческим, но застывшим в маске крайнего истощения. Глаза смотрели сквозь них, не видя.
— Не трогать, — жёстко прошипел Гавр, но опоздал.
Ник, стоявший ближе всех, инстинктивно отшатнулся, его копьё дрогнуло в руках. Шум был негромким, но в звенящей тишине он прозвучал как выстрел.
«Фигура» повернула голову. Медленно. Её рот беззвучно открылся. И из чащи за ней, из-под самых лап елей, поднялись ещё двое. И трое с другой стороны. Они не светились синим. Они не рычали. Они просто встали, блокируя путь назад. Их движения были синхронными, как у марионеток.
Они побежали по скользким брёвнам. Олег почувствовал, как древесина прогибается и хлюпает под ногами. Что-то тёмное и быстрое мелькнуло в чёрной воде справа.
Первый настил кончился. Второй был уже, всего одно бревно. Ник, будучи самым тяжёлым, ступил на него первым. Бревно качнулось, и в этот момент из трясины, словно чёрная плеть, выстрелило нечто длинное и скользкое. Оно обвилось вокруг его щиколотки и рвануло на себя.
Ник вскрикнул, потерял равновесие и рухнул в воду с душераздирающим всплеском. Вода вскипела. Он успел один раз взметнуть руку с копьём, прежде чем его стащило в глубину. Копьё застряло вертикально в трясине, покачиваясь.
— Ник! — закричал Хруст, разворачиваясь, но Гавр схватил его за куртку.
Они перебежали по последнему бревну, отчаянно балансируя. Сзади, на том берегу, безмолвные фигуры уже сходились к месту, где исчез Ник. Они не спешили. Они ждали.
На другом берегу начинался подъём. Каменистая осыпь, усыпанная костями мелких животных. Они карабкались вверх, сбивая колени, хватая ртом холодный, металлический воздух.
Они не заметили, как их нагнали.
Это произошло на узкой тропинке над глубоким оврагом. Хруст шёл последним. Тень отделилась от скалы над ними и упала вниз. Не напала. Она просто… обрушилась ему на плечи. Олег, обернувшись, увидел, как Хруст, не издав ни звука, потерял равновесие и свалился в тёмную щель. Послышался глухой, костный стук, потом — тишина.
Теперь их было двое. Гавр и Олег.
Гавр не остановился. Не оглянулся. Его лицо было искажено не яростью, а каким-то ледяным, хищным сосредоточением. Он бежал, а Олег, скованный ужасом, едва поспевал.
Тропа вывела их на каменистое плато. Под ногами хрустел щебень, скудная трава пробивалась сквозь трещины. В центре плато стояло то, что они искали.
Это не была дверь в привычном смысле. Это была аномалия. Воздух над определённым местом плавился и струился, как над раскалённым асфальтом. В его центре висела, переливаясь всеми оттенками свинцового и сизого, неправильная сфера размером с человека. Она не светилась, а, скорее, поглощала свет, делая пространство вокруг себя плоским и двухмерным. От неё исходила та самая вибрация, что предшествовала вспышкам, только здесь она была постоянной — низкий, невыносимый гул, от которого ныли зубы. Портал. Или то, что они за него приняли.
И у его «входа», спиной к ним, стояла Мия. Не та спокойная проводница с барьера. Её поза была напряжённой, одной рукой она как будто удерживала невидимую нить, натянутую между ней и сферой.
Гавр замер на краю плато, тяжело дыша. Он смотрел на сферу с жаждой, смешанной с животным страхом.
— Это оно… — прошептал он. — Ключ. Выход. Или вход.
Олег почувствовал другое. Это место не сулило освобождения, оно пахло окончательностью. Вечностью. Как склеп.
— Гавр, это не… — начал он, но тот уже сделал шаг вперёд.
Шум привлёк внимание Мии. Она медленно, очень медленно обернулась. На её лице не было ни удивления, ни гнева, лишь усталое раздражение. Как у сторожа, которого отвлекают от важной работы.
— Назад, — произнесла она, её голос звучал не в ушах, а прямо в сознании, холодный и без интонаций. — Это не для вас. Не сейчас.
— Что это? — хрипло спросил Гавр, не останавливаясь. — Куда ведёт?
— Туда, откуда нет возврата в ваш сон, — ответила Мия, она не двигалась, но воздух вокруг неё сгустился. — Вы нарушили путь. Идите назад, к барьеру. Ваше испытание ещё не закончено.
— Какое испытание? — крикнул Олег. — Мы хотим домой!
Мия скосила на него глаза, и в них на миг мелькнуло что-то древнее и бесконечно чуждое.
— Домой, — она повторила слово, как незнакомый термин. — Иногда самый короткий путь домой — это конец путешествия.
Гавр, казалось, её не слышал. Он видел только сферу. Обещание. Ответ. Он рванул вперёд, подняв мачете — не для атаки на Мию, а как будто чтобы рассечь невидимую преграду перед порталом.
Мия не стала его останавливать. Она просто отпустила невидимую «нить».
Сфера вздрогнула. Гул превратился в рёв. Из расселин по краям плато, из-за каждого камня, поднялись тени. Не прежние иные-оборотни. Эти были другими. Они казались вырезанными из самого мрака плато, их формы — угловатые и нестабильные. Они двигались к центру, к порталу, но их путь лежал через Гавра и Олега.
— Стражи! — голос Мии прорезал рёв, полный уже не раздражения, а предостережения, граничащего с отчаянием. — Отойдите от грани!
Но её предупреждение запоздало. Первая тень накрыла Гавра. Он взревел, ударил мачете — клинок прошёл насквозь, не встретив сопротивления, но тень обвилась вокруг его руки, как чёрный дым. Гавр вскрикнул от боли — не физической, а какой-то внутренней, леденящей душу.
Олег отпрянул, наткнувшись на камень. Он видел, как Гавра, отчаянно бьющегося в клубке сгущающегося мрака, потащило к сфере. Не к выходу. К её краю.
И в этот момент Олег понял. Понял всё. Смерть здесь, у портала, от рук стражей — это не возвращение. Это поглощение. Забвение. А смерть в отчаянии, в борьбе, но вдали от этой аномалии… Возможно, это и есть тот самый «короткий путь домой», о котором намекнула Мия?
Он не мог помочь Гавру. Тот был уже слишком близко.
Олег развернулся и побежал. Не к порталу. Не к лагерю. Он побежал к краю плато, к обрыву. Он бежал, слыша за спиной рёв Гавра и нарастающий гул портала.
Олег добежал до края. Внизу, в десятках метров, темнели острые камни. Он обернулся на последний миг. И увидел, как Гавра, почти бесформенного уже в объятиях теней, втягивает в переливающуюся сферу. Не внутрь, а в саму её субстанцию.
И в этот момент Гавр, словно собрав последние силы, не для борьбы, а для другого, рванулся не вперёд, а в сторону — к самому краю аномалии, туда, где её губительная ткань истончалась. Он не пытался вырваться. Он сделал последнее, что мог — поднял мачете и с диким криком, в котором была вся его ярость, боль и отчаяние, вонзил клинок не в тень, а в мерцающую грань самого портала.
Раздался звук, похожий на лопнувшую струну и разбитое стекло. Ослепительная вспышка белого, чистого света накрыла всё плато, смывая и тени, и переливы сферы, и саму фигуру Мии. Это была не та вспышка, что перемещала миры. Это был взрыв, разрыв.
Олега отшвырнуло, и он полетел в пропасть в коконе этого всепоглощающего света. Последнее, что он услышал — насмешливый мужской голос, прозвучавший в голове:
«Так не делается, ребята. Жертва… всегда нужна жертва, чтобы пройти. Впрочем, один из вас вернётся. Это обязательно случится. Но, увы, правила поменяются».
Гавр очнулся от того, что ему в лицо било солнце. Он лежал на спине, раскинув руки. Над ним — чистое голубое небо. В ушах стоял звон, но сквозь него пробивался щебет птиц, голоса, смех.
Он резко сел. Сердце колотилось, будто он только что закончил спринт. Он сидел на поляне. На поляне, с которой начинался их поход. Вокруг, у потухшего костровища, возились люди. Ник и Хруст спорили из-за упаковки гречки. Чуть в стороне, в другой группе, Андрей щипал струны гитары. Рядом Света, здоровая, без следов воспаления на руке, чистила картошку. Тут же стоял Олег у своего рюкзака, растерянно оглядываясь по сторонам, как будто не мог вспомнить, как здесь оказался.
Все. Все были здесь. Живые. Целые.
Гавр поднялся, шатаясь. В висках стучало, в глазах плавали тёмные пятна. Но не это было главное. Главное — это давящая, чёткая, невыносимая ясность в голове. Он всё помнил. Каждый миг. Болото. Как исчез Ник. Падение Хруста. Лицо Олега, полное ужаса. Плато. Портал. И Эва. Её глаза, когда она молча помогала ему собираться. Её последний взгляд на прощание у барьера.
Он обвёл взглядом поляну, дико, жадно выискивая одно-единственное лицо. Его не было.
«Эва!» — имя сорвалось с губ хриплым шёпотом.
Он бросился к палаткам, растолкал Ника и Хруста.
Ник посмотрел на него с искренним недоумением.
— Сань, ты чего? Дома она небось. Мы втроём с Хрустом приехали, ты что, забыл?
Хруст лишь покачал головой, озадаченный.
Саша побежал к другим группам, спрашивал, показывал жестами — высокую девушку с короткими тёмными волосами, с усталым, умным лицом. В ответ — пожимание плеч, странные взгляды. «Эва? Не, не было у нас такой». «Ты, паря, может, перегрелся?» «Что за имя такое?»
Он остановился посреди поляны, ощущая, как почва уходит из-под ног в прямом и переносном смысле. Солнце светило, птицы пели, люди готовили обед. Всё было идеально, мирно, безопасно.
Потому что он помнил. А они — нет. Для них этот кошмар стал всего лишь смутным, быстро тающим сном, если вообще стал. Они вернулись ценой, которую даже не осознавали. Ценой забвения.
А он вернулся ценой куда большей. Ценой жертвы.
Он вернулся, заплатив за всех. Он остался с памятью. И с пониманием, что самое страшное — не умереть в том мире. Самое страшное — вернуться из него без того, кто был важнее всего. Оставить часть себя — нет, не часть, а смысл — по ту сторону барьера. В том лагере, у того костра, который теперь, наверное, потух. Или горит для кого-то другого.
Олег подошёл к нему, всё ещё с тем же растерянным выражением.
—Ты в порядке? Выглядишь… не очень.
Саша посмотрел на него. На этого парня, который был с ним там до конца. Который теперь смотрел на него пустыми, ничего не помнящими глазами.
— Всё в порядке, — хрипло ответил Гавр. — Просто… приснилось что-то.
Он отвернулся, чтобы Олег не увидел, что происходит в его глазах.
Он стоял посреди солнечной поляны, среди смеха и запаха хвои, и чувствовал ледяной холод внутри. Холод вечной утраты. Он спас их всех. Вырвал из пасти кошмара ценой последнего, отчаянного удара, который стёр память у всех, кроме него. Он был героем, о подвиге которого никто и никогда не узнает.
Но он не чувствовал себя героем. Он чувствовал себя самым одиноким человеком на земле. Потому что знал правду. И знал, что та, ради кого он, в конечном счёте, пытался найти выход, осталась там. И его возвращение, его «спасение», было на самом деле самым страшным поражением.
Он поднял глаза к солнцу, но не видел его света. Он видел лишь отблеск костра на усталом, любимом лице, которое теперь было дальше, чем любая звезда. И понимал, что его собственное путешествие только началось. Путешествие человека, который знает слишком много.
