Вы когда-нибудь тратили годы своей жизни на кого-то только для того, чтобы понять, что всё это было ненастоящим?

Мы познакомились с Эндрю, когда мне было 22 года, и я работала барменом в захудалом баре. Он был невероятно общительным человеком, который без особых усилий поднимал настроение всем, кто находился в радиусе пяти метров от него. Благодаря Эндрю одинокая смена в конце рабочего дня во вторник прошла весело, а после работы мы встретились, чтобы выпить кофе и съесть вафли в ближайшей закусочной.

Химия между нами не была похожа ни на что из того, что я испытывала раньше, и вскоре мы начали встречаться. Эндрю стал моей опорой, когда весь остальной мир погружался в хаос. Он разделял мою любовь к малобюджетным фильмам ужасов, а я, после нескольких недель уговоров, согласилась разделить его страсть к прогулкам на свежем воздухе.

Эндрю был душой компании, и хотя бывали моменты, когда мне хотелось остаться дома и посмотреть какой-нибудь слэшер, он дразнил меня за то, что я домоседка, и вытаскивал из дома, чтобы встретиться с кем-то из своего нескончаемого круга общения и поиграть в боулинг, лазертаг, устроить вечеринку или, что он любил больше всего, отправиться в ночной поход по лесу, который находился за тем дерьмовым баром, где я работала, когда мы познакомились.

Я уволилась через полгода после знакомства с Эндрю, и это стало для меня важным шагом. Благодаря его поддержке и вере я начала свой бизнес в сфере, которая мне действительно нравилась. Хотя денег хватает не всегда, я люблю свою работу, и даже в самые трудные дни это всё равно лучше, чем убирать за теми, кто слишком много выпил.

На 40-летнем юбилее фильма «Шоу ужасов Рокки Хоррора» Эндрю сделал мне предложение во время сцены «Чёрт возьми, Джанет». Его друзья, с которыми мы быстро нашли общий язык, кричали и аплодировали нам, а после шоу пригласили отпраздновать это событие. С той случайной встречи двумя годами ранее моя жизнь стала настоящим раем. Работа, которой я занималась, приносила удовлетворение, у меня появилась потрясающая компания друзей, и я обручилась с самым лучшим мужчиной из всех, кого я встречала.

— Эй, я нашёл идеальное место для пикника и похода, —  сказал Эндрю, когда я доставала последнюю партию белья из древней сушилки в его подвале.

— Я надеялась, что мы сможем просто остаться дома, Энди. С тех пор как я переехала, кажется, что мы не останавливаемся ни на минуту.

Устало ответила я, но предложение меня не разозлило. После помолвки я переехала в дом Эндрю с двумя спальнями. Тут было уютно, но постоянно возникали какие-то мелкие проблемы, которые нужно было решать. Учитывая наш рабочий график, казалось, что в сутках никогда не хватит времени, чтобы исправить все недочёты в доме.

— Да ладно тебе, Кристи, — сказал он, обнимая меня и целуя в шею. — Разве не здорово было бы провести эти три выходных дня вместе, никуда не торопясь?

— М-м-м, — застонала я, когда его мягкие губы коснулись моей шеи. — Хорошо, думаю, было бы неплохо провести время вдвоём.

Несмотря на то, что мы стали жить вместе, у нас почти не было времени на себя. Друзья постоянно приглашали нас к себе, чтобы отпраздновать помолвку и предложить помощь в подготовке к свадьбе. Из-за этого у нас почти не оставалось времени друг на друга, и было бы здорово побыть наедине на природе.

— Там, куда мы направляемся, есть небольшой родник с несколькими укромными уголками, скрытыми от основных троп, — сообщил мне Эндрю, торопливо складывая необходимое в походную сумку. От озорного выражения его лица я покраснела.

— Энди, непослушный мальчишка, — сказала я, игриво шлёпнув его по заднице. Он в ответ ущипнул меня, перекинул сумку через плечо и чуть ли не потащил меня к машине.

Во время трёхчасовой поездки в национальный парк, я задремала. Когда мы, наконец, приехали, Эндрю разбудил меня с воодушевлённым выражением лица.

— Вот они, километры троп. Возможность по-настоящему слиться с природой. — просиял он, и я улыбнулась в ответ.

— Откуда ты вообще узнал об этом месте? — спросила я, протирая глаза, чтобы окончательно проснуться.

— Сэм и Фрэнки рассказывали об этом, когда мы в последний раз ходили в боулинг, помнишь?

— На самом деле, учитывая, сколько у нас друзей и сколько идей мы обсуждаем, сложно уследить за всем.

— К счастью для тебя, у меня стальная клетка для разума, — ответил он, легонько постучав пальцем по виску.

— Скорее, ржавый медвежий капкан, — подразнила я его, изображая руками закрывающийся механизм.

Мы посмеялись, прежде чем припарковаться и отправиться в поход. Эндрю запланировал долгую прогулку, которая должна была привести нас обратно к машине до наступления темноты. Я была рада, что надела старую одежду, чтобы не испачкаться в грязи. Когда я спросила, кто будет вести машину обратно домой после целого дня похода, он успокоил меня, пообещав, что мы остановимся в мотеле, который проехали за двадцать минут до прибытия. Место, которое я бы увидела, если бы не заснула. Обрадовавшись его словам и тщательно продуманным планам, я отправилась с Эндрю в лес, чтобы провести день вдвоём.

— Разве это не тот же наряд, в котором ты была, когда мы познакомились? — спросил Эндрю, жадно разглядывая меня с головы до ног.

— Да, я подумала, что можно просто надеть что-нибудь старое, раз уж мы собираемся в сложный поход, — ответила я и щёлкнула пальцами, чтобы привлечь его внимание.

Мы оба рассмеялись и пошли дальше по тропинке.

Во время похода я заметила одну странную вещь: вокруг не было других людей.

— Я думал, ты хочешь провести время со мной, а не с толпой незнакомцев, — сказал Эндрю, когда мы остановились на вершине утёса, у старого столика для пикника, предназначенного для отдыха перед спуском к источнику.

— Конечно, я хочу провести время без других людей, но мне кажется странным, что за всё время, что мы здесь, мы больше никого не встретили. Я имею в виду, что сейчас выходные, и было бы логично, что мы встретим ещё каких-нибудь любителей дикой природы или родителей, которые тащат своих детей куда-то, чтобы хоть раз в жизни отдохнуть от гаджетов.

— Здесь довольно обширная территория, мы, наверное, проходили мимо других, но просто не замечали, — сказал Эндрю, поставив сумку на стол и потянувшись. Улыбка растеклась по лицу, когда он снял рубашку и размял затекшие мышцы. Я сделала несколько шагов и поцеловала его, прежде чем снова заговорить.

— Давай сфотографируемся, — сказала я, прислонившись к нему и доставая телефон из кармана.

Когда Эндрю обнял меня, я подняла телефон и сделала снимок. Хотела сделать ещё один, но из-за ближайшего дерева выскочил крупный олень, напугав нас. Я как в замедленной съёмке наблюдала, как телефон выскользнул из рук и полетел вниз по склону в неумолимые объятия пропасти. Раздался слабый треск, и я почувствовала, как сердце ушло в пятки.

— Блять, блять, блять, я уронила свой сраный телефон! Из-за тупорылого оленя я уронила телефон! Чёрт возьми, я могла бы прикончить эту грёбаную тварь! — в отчаянии выкрикнула я.

— Ого, кажется, ты нарушила одну из заповедей, — сказал Эндрю, положив руку мне на плечо.

— Я рада, что ты считаешь это шуткой, Эндрю.

— Я не пытаюсь шутить по этому поводу. Я уверен, что мы сможем восстановить все фотографии с твоего телефона, к тому же он всё равно старый. Я почти уверен, что он у тебя с тех пор, как мы познакомились. Знаю, что ты давно хотела его обновить, но у тебя не было такой возможности. — Он сказал это настолько дипломатично, насколько мог.

Мы спустились туда, куда, как мы были уверены, упал телефон, и, к счастью, смогли его найти. Телефон упал прямо в мягкие объятия камней и веток, и разбитый экран был более чем красноречивым доказательством того, что гаджет теперь бесполезен. Эндрю достал пластиковый пакет, в котором когда-то был перекус, положил в него разбитый телефон и убрал в походную сумку.

— Завтра первым делом пойдём и купим тебе новый телефон. Самый лучший, какой только есть, даже если для этого мне придётся продать почку, — сказал Эндрю, пытаясь меня подбодрить. Он явно понимал, как я расстроена из-за того, что теряю воспоминания о нашей совместной жизни, которые хранились в телефоне.

Мы продолжили путь к источникам, перейдя по старому деревянному мосту, который скрипел и стонал при каждом нашем шаге. Всё то короткое время, что мы шли по нему, я была на взводе от ощущения, что мост может рухнуть в любой момент.

Когда опасность миновала, мы направились к источнику, расположенному у подножия утёса. Журчание воды, вытекающей из источника и падающей на камни внизу, создавало безмятежный фон, дополняемый шелестом ветра и хрустом листьев и веток.

Наклонившись вперёд, Эндрю сложил ладонь лодочкой и поднёс к губам, чтобы отпить родниковой воды.

— Уверен, что тебе стоит это пить? — спросила я, размышляя о том, что может содержаться в этой воде.

— Ты пьёшь воду, в которой содержатся миллионы микрочастиц пластика. По крайней мере, эта вода прямо из источника, — ответил Эндрю, умываясь родниковой водой. — Знаешь, здесь есть небольшой выступ, на который мы могли бы... — Эндрю замолчал и сделал жест рукой.

— Я не в настроении. Я всё ещё злюсь из-за того, что уронила телефон, и не думаю, что сейчас подходящее для этого время, — сказала я, заметив, как на мгновение лицо Эндрю исказилось от злости, а затем приняло понимающее и разочарованное выражение.

— Что ж, тебе стоит хотя бы попробовать эту воду, — сказал он, указывая на родник, а затем рассеянно посмотрел вдаль.

Я сделала небольшой глоток воды, и она показалась мне тяжёлой, со странным металлическим привкусом. Не успела я ничего сказать, как Эндрю уже зашагал по тропе.

Когда мы подошли к другому мосту, я настояла на том, чтобы Эндрю шёл первым, так как мост был перекинут через довольно крутой спуск. Убедившись, что мост прочный, я начала переходить. Как только я преодолела половину пути, в воздухе раздался ужасный треск.

Провалившись под мост, я вытянула руки, чтобы за что-нибудь ухватиться. Ногти моей левой руки впились в дерево, но тут же были вырваны, когда мой вес потянул меня вниз. На долю секунды я взглянула на Эндрю и увидела его ехидную улыбку, а затем рухнула на землю и потеряла сознание.

Придя в себя, я увидела, как череп оленя обвивает своим длинным языком кровоточащие пальцы моей левой руки. В ужасе я вскрикнула, видение прошло, и я увидела лишь обеспокоенное лицо Эндрю, который бережно держал мою перевязанную левую руку.

— Слава богу, с тобой всё в порядке, — сказал Эндрю, медленно отпуская мою руку и помогая сесть. Одежда была вся в грязи, а на правой штанине джинсов образовалась длинная дыра с царапинами и порезами, которая вела к отсутствующему ботинку на правой ноге.

Я попыталась ответить, но он шикнул на меня, чтобы я берегла силы. Он сказал, что собирается подняться наверх и попытаться позвать на помощь, так как там, где мы находимся сейчас, нет сигнала.

Я умоляла его помочь мне подняться, но он уже ушел, прежде чем я успела что-то сказать. Подняв здоровую руку к голове, я почувствовала острую боль в виске и увидела небольшое влажное пятно крови.

Меня охватила паника, но я заставила себя встать. Казалось, что с тех пор, как Эндрю ушёл за помощью, прошло несколько часов, и на самом деле уже наступила ночь. Спотыкаясь, я пробралась сквозь заросли и начала медленно подниматься по склону холма к тропе.

Наконец добравшись до тропы в ночной тьме, я огляделась в поисках Эндрю, но вокруг была лишь тишина. Не было слышно ни ветра, ни диких животных, и единственным звуком было моё тяжёлое дыхание и учащённое сердцебиение, отдающееся в ушах.

С трудом добравшись до источника, я жадно припала к воде, не обращая внимания на странный привкус. Взглянув на небольшое озерцо у своих ног, я увидела в нём своё обезображенное отражение. Глаза наполнились слезами. Боль пронзала всё тело, пока я брела в темноте. В голове всё плыло, а зрение затуманилось.

— Кристи! Где ты? — крикнул Эндрю, прежде чем появиться в поле зрения.

Меня звал восьмифутовый монстр голосом Эндрю. Ноги, согнутые в коленях, были прикреплены к скелетированному торсу, обтянутому дряблой плотью, которая растягивалась и менялась, пытаясь имитировать человеческое тело. Из раздутой и выпуклой головы торчали два рога, а рот со сломанными зубами пытался изобразить улыбку, пока существо склонялось, чтобы поприветствовать меня. Я застыла в безмолвном ужасе, когда чудовище с голосом Эндрю потянулось ко мне.

— Ты заставила меня сильно поволноваться, — с трудом произнёс знакомый голос сквозь скрежет зубов, когда обугленные конечности обхватили мои запястья.

Я отдёрнула руки, и адреналин заставил меня отпрянуть от безумного существа. Я побежала. Сердце бешено колотилось, а от паники и слёз перед глазами всё плыло почти так же, как от листьев и веток, которые хлестали по лицу, пока я бежала в направлении, которое, как я надеялась, приведёт к свободе.

На вершине утёса, где уронила свой телефон, я задержалась, чтобы перевести дух. К столу для пикника была прислонена старая металлическая походная палка с изолентой на изношенной рукоятке. Я оперлась на неё, прежде чем выйти из леса, когда Эндрю нагнал меня.

Недолго думая, я ударила медным наконечником палки по аморфному лицу Эндрю, отколов при этом кусок мясистой глины.

Эндрю упал на колени, и от его тела начали отделяться хлопья пепла. Из его головы сформировалось подобие лица, в которое я вглядывалась бессчётное количество часов с тех пор, как мы встретились в баре много лет назад.

— Я… люблю… тебя… — сказал он голосом, похожим на рычание животного, подражающее человеческой речи. Из отсутствующей части его головы повалил дым, а тело превратилось в бесформенную груду.

По моим щекам текли слёзы, я отвернулась от него и побежала прочь из леса.

Когда, пошатываясь, я выбралась из леса, моему взору предстал знакомый бар, в котором я так давно познакомилась с Эндрю. Небольшая группа людей, куривших на улице, сразу же бросилась ко мне, когда я упала. Адреналин окончательно схлынул, когда я, наконец, оказалась в безопасности, вдали от своего кошмара.

Я пропала без вести десять лет назад.

В ту волшебную ночь, когда я встретила Эндрю и подумала, что начинаю удивительную жизнь со своей второй половинкой, на самом деле я закрыла бар после безлюдной ночи и в трансе пошла прямо в лес за ним.

Когда на следующее утро владелица бара нашла мою машину, она позвонила мне, чтобы узнать, не было ли у меня проблем с автомобилем накануне вечером. Не получив ответа, она проверила записи с камер наблюдения и увидела, как я ухожу в лес. Её беспокойство усилилось, когда на зернистом видео показалась странная тень на опушке леса, словно заманивавшая меня.

Шесть месяцев они искали меня в лесу, пока не нашли мой разбитый телефон и потерянный ботинок. Предполагалось самое худшее, и по всему штату были расклеены объявления о моей пропаже, но спустя столько лет меня сочли погибшей.

Каким-то чудом я выжила. Я была сильно истощена, весила 32 килограмма, на голове у меня были проплешины, а на теле — несколько плохо заживших шрамов. Хуже всего были шрамы на запястьях и лодыжках, которые слишком сильно напоминали следы от верёвок. Последствия были такими же ужасными, как и чудовищная форма, которую принял Эндрю.

Эндрю никогда не существовало.

Я пытаюсь говорить себе это каждый день.

Но у меня до сих пор хранятся удивительные воспоминания о человеке, который по-настоящему любил меня, и обо всех тех моментах, которые мы переживали вместе с друзьями.

Когда я рассказала о своих воспоминаниях, о том, как много лет назад я ушла из бара, мне сказали, что это мой разум пытается себя защитить.

Я создала воображаемый мир, в котором всё было идеально, чтобы отгородиться от ада, в котором я жила на самом деле.

Даже сейчас, когда эти воспоминания начинают меркнуть, и я принимаю тот факт, что Эндрю никогда не существовало, я всё ещё скучаю по нему.

Я любила Эндрю.

Он был моей родственной душой.

Когда я просыпаюсь в холодном поту от ночных кошмаров, связанных с тем последним походом, одна мысль не даёт мне покоя.

Что бы произошло, если бы я продолжила жить в своей фантазии с Эндрю?

Смогу ли я когда-нибудь от нее сбежать?

Или я бы до сих пор была...

...потеряна в лесу

~

Оригинал

Телеграм-канал чтобы не пропустить новости проекта

Хотите больше переводов? Тогда вам сюда =)

Перевела Худокормова Юлия специально для Midnight Penguin.

Использование материала в любых целях допускается только с выраженного согласия команды Midnight Penguin. Ссылка на источник и кредитсы обязательны.

Мы жили в небольшом поселке на юге, где жизнь текла по одному и тому же ритму: весной — посевная, летом — прополка, осенью — жатва. Все друг друга хорошо знали, и самым большим событием у нас считалось, если у кого-то курица со двора сбежала. Я, Дашка и ее младшая сестра Маша были неразлучны. Наши дома стояли через три двора, и мы все делали вместе. В тот год, когда все случилось, мы заканчивали школу. Чтобы подтянуть нас к экзаменам, родители наняли репетитора — старенькую учительницу математики, жившую на другом конце поселка.

Обычно мы ходили к ней днем. Но летом, в самый разгар полевых работ, родители Даши и Маши пропадали в полях до поздней ночи, и сестрам приходилось управляться по хозяйству самим. Поэтому они часто пропускали дневные занятия и бегали к учительнице на восемь вечера. Дорога шла мимо старых, заброшенных полей и заросшего камышом пруда, где никто уже лет сто не купался. Уличное освещение в той стороне было, мягко говоря, условным — один фонарь на полкилометра, и тот работал через раз.

Я всегда успевала на дневные занятия. А сестры — нет. И однажды тьма, дремавшая у старого пруда, дождалась своего часа.

В тот вечер Даша пошла к репетитору одна, Маша приболела. Вернулась она уже затемно, и с порога было видно — с ней что-то не так. Она молчала, смотрела в одну точку, а через час у нее поднялся сильный жар. Ее трясло так, что кровать ходила ходуном, она что-то кричала во сне, металась, срывала с себя одеяло. Родители, приехавшие с полей, первым делом, конечно, вызвали фельдшера. Тот смерил температуру — под сорок — вколол жаропонижающее, почесал затылок и умчался в закат.

Но лекарства не помогали. Всю ночь Даша горела и бредила. Их соседи потом рассказывали, что из дома доносились такие крики, будто там кого-то резали на живую.

А на следующий день началось самое жуткое.

К обеду жар немного спал, Даша пришла в себя. Она встала с кровати, подошла к старому трельяжу в углу комнаты. Рядом тут же пристроилась Маша. И вдруг они обе, глядя на свое отражение, начали плакать. Они рыдали навзрыд, так, будто в зеркале им показывали самую страшную, из всех возможных, пытку. Они вцеплялись себе в волосы, царапали лица, а их мать, вбежавшая на шум, видела в зеркале только перекошенные от ужаса лица своих дочерей. И больше ничего.

Это повторялось снова и снова. Стоило им увидеть свое отражение — в зеркале, в темном стекле окна, даже в стальной ложке — начиналась истерика. У обеих разом. Словно неведомая зараза перекинулась с одной сестры на другую.

В конце концов, кто-то из сердобольных соседей деликатно посоветовал их родителям: «Свозите-ка вы их к бабке Аграфене, что за лесом живет. Тут не врачебное дело, тут совсем другое…». Родителям, людям сугубо земным и неверующим, деваться было уже некуда. Они и так убрали из дома все зеркала. Поэтому без долгих колебаний повезли дочерей к знахарке.

До Аграфены они добрались не сразу. По дороге Даша вдруг вырвалась из рук матери, с визгом убежала в поле и вцепилась в ствол сухой одинокой ивы. Она обнимала ее и выла, как раненый зверь. Мать, обезумев от отчаяния, отхлестала ее веткой по спине, пытаясь оторвать от дерева, но Даша будто приросла к коре. Отец кое-как оттащил ее силой.

Когда они наконец предстали перед Аграфеной, та долго молчала, глядя на Дашу. Потом закрыла глаза и зашептала.

— Слабая она у вас пришла, — наконец сказала бабка, не открывая глаз. — Уставшая, обиженная… Учительница ее отругала в тот вечер. Шла она мимо пруда, а душа нараспашку. Вот ОНО ее и учуяло. Водяное оно, неприкаянное. Само себя в зеркале не увидело, вот и бесится, когда на себя в чужом обличье смотрит. А младшая-то рядом, кровинка одна, вот и на нее тень легла.

Аграфена дала им несколько ладанок и заговоренных красных ниток. Велела носить не снимая и сорок дней к тому пруду даже не приближаться.

Прошла неделя. Вроде все поутихло. Даша и Маша перестали биться в истерике, снова стали улыбаться. И я, дура, решила, что все миновало. Мне строго-настрого запретили с ними в этот период видеться, но молодость слепа к запретам. От скуки я побрела к их дому. Они сидели на крыльце, щелкали семечки. Выглядели абсолютно нормально.

— Пойдем прогуляемся? — предложила я.

Они переглянулись и согласились. И ноги, будто сами собой, понесли нас по той самой тропинке. К тому самому пруду.

— Тебе страшно было? — спросила я у Даши, когда мы сели на траву у темной воды.

Она поежилась.

— Еще как, — прошептала она. — Я ее видела, Полин. И сейчас иногда вижу… когда глаза закрываю. Она… у нее лица почти нет. Как мокрая серая тряпка. А глаза белые-белые, без зрачков. Волосы длинные, черные, как тина… и они шевелятся. И она все время улыбается. Так жутко улыбается, что рыдать хочется…

От ее дрожащего шепота у меня по спине пробежал ледяной ежик. Моя аура, как потом сказала Аграфена, в тот момент прорвалась, как тонкий листок бумаги. И ОНО тут же это почувствовало.

Домой я шла, постоянно оглядываясь. Мне казалось, что за спиной кто-то дышит. Что в шелесте камыша звучит мое имя.

Дома мать отправила меня в магазин за хлебом и сахаром. Я взяла свой старенький велосипед «Орленок» и поехала. Обратно я крутила педали, думая о Дашином рассказе, об улыбке утопленницы. И вдруг, на совершенно пустом и ровном участке дороги, произошло нечто.

Велосипед подо мной будто кто-то с силой подбросил в воздух.

Я помню только ощущение полета, лязг металла и глухой удар головой о твердую, пыльную землю. Я очнулась, сидя посреди дороги. Велосипед валялся метрах в пяти от меня, колесо вывернуто восьмеркой. Пакеты с сахаром и хлебом разорваны. И вокруг — никого.

Дома я свалила все на то, что в колесо попал камень. Мать мне поверила. Но это было только начало.

Вечером отец, задержавшийся в поле, позвонил и попросил принести ему фонарик. Мы пошли с младшим братом. Луну прикрыли плотные облака. Мы шли по меже, и вдруг я услышала за спиной быстрые, шлепающие шаги. Будто кто-то бежал по мокрой грязи. Брат видимо ничего не слышал, т.к даже не шелохнулся.

Я резко обернулась.

В свете моего фонарика, метрах в двадцати, я увидела ее. Девичья фигура в каком-то светлом балахоне. Она бежала прямо на нас. Невероятно быстро, выбрасывая ноги вперед. Я заорала, споткнулась и упала, больно ударившись коленом. Брат помог мне подняться. Когда я снова посветила назад — там было пусто.

Эту ночь мы провели с отцом в поле. Я так боялась идти домой по темноте, что уговорила его оставить нас. Мы спали на подстилке из соломы с ним. Это была самая страшная ночь в моей жизни. Мне казалось, что кто-то колет меня в спину. Тысячами мелких, острых иголок. Я ворочалась, стонала, но никак не могла вырваться из дремы. Утром вся спина горела, но на коже не было ни единой царапины.

Я была сильно напугана. Но самое страшное ждало меня впереди.

На следующий день, после обеда, мать снова отправила меня отнести отцу еду в поле. Я была вымотана бессонной ночью, глаза слипались. Отдав отцу узелок с едой, я пожаловалась на усталость.

— Так приляг вон там, под ивой, — махнул он рукой. — Часок поспи.

Это была та самая ива. Та, за которую цеплялась Даша.

Холодный ужас сковал меня. Но перечить отцу я не посмела, да и сил не было. Я легла на старую раскладушку, стоявшую в тени дерева, и закрыла глаза. Всего на минуточку.

Когда я их открыла, ОНО было здесь!

И ее лицо. Лицо утопленницы, серое, одутловатое, с белыми глазами и жуткой, кривой улыбкой. Оно висело в воздухе прямо передо мной, в каких-то десяти сантиметрах. Так близко, что я чувствовала ледяное дыхание мертвеца.

Я не успела закричать. Раскладушку подо мной с чудовищной силой выдернули, и я полетела спиной вниз. Последнее, что я помню — это ослепительная боль в затылке и темнота, в которой продолжала висеть эта улыбка.

Очнулась я на полу в доме Аграфены. Вокруг меня был начерчен мелом круг, горели церковные свечи, пахло ладаном. Меня всю ломало, будто каждая кость в теле треснула. В ушах стоял визг. Я кричала бабке, что мне больно, что меня колют иголками, но она не обращала внимания, продолжая читать свои молитвы.

Когда я окончательно пришла в себя, Аграфена рассказала, что со мной произошло.

Когда отец нашел меня без сознания под ивой, я уже была не я. Я рычала, выла, пыталась укусить его, говорила чужим голосом. Он понял, что дело плохо, и сразу же привез меня к ней.

— Вцепилась она в тебя, девочка, — сказала Аграфена, подавая мне кружку с отваром. — Ты сама ей дверь открыла, когда испугалась. Она — девка молодая, лет сто назад в том пруду утопла. Душа ее черная, неупокоенная, бродит с тех пор, ищет молодое тело, чтобы пожить еще немного. Злости в ней скопилось много за это время.

Меня «отчитали». Надели на меня новые обереги, велели молиться.

Напоследок Аграфена мне сказал:

— Я ее отогнала от вас, дочка. Но то, что однажды вошло, всегда будет пытаться пробраться обратно. Будьте осторожны.

Виктор по своей природе был простым парнем. Знаете, такой типичный московский раздолбай. Родители, конечно, мечтали вылепить из него стандартного белого воротничка, запихнули в престижный столичный вуз, хотя Вите эта учеба была нужна, как зайцу пятая нога. Он хотел свободы, а получил душные аудитории и кучу мажоров вокруг себя.

Первые две недели он вообще не появлялся на парах. Врал предкам, что там пока "оргвопросы", а сам шатался по району. Но когда его, все же, прижали к стенке, пришлось идти. Заходит он в аудиторию, а там уже все кучкуются, свои компании, смехуечки. И вдруг он замечает сидящего на галерке парня: внешность специфическая, явно не местный — то ли якут, то ли тувинец, скуластый такой, глаза узкие. А вокруг него уже, словно стая ворон, кружат местные "шутники" и цепляют. Мол, ты кто такой, по-русски-то понимаешь, или тебе переводчик нужен?

Витя терпеть не мог, когда толпой на одного. Он спокойно подошел, рявкнул пару «ласковых», и стая шакалов тут же рассосалась. Так он и познакомился с Аяном.

Аян оказался своим пацаном. Хоть и говорил с жутким акцентом, но мыслил правильно. Рассказывал, что он из очень далекой деревни где-то на границе с тайгой, что семья на последние деньги отправила его учиться в Москву. Виктора это подкупило. Он сам чувствовал себя чужим в этом мире гламура и айфонов.

Они крепко сдружились. После пар — ходили в качалку, потом в общагу к Аяну или просто бродили по набережным. Аян все уши прожужжал про свою родину. Говорил: "Витек, ты не представляешь. Там все другое. У нас люди настоящие — живые, не то что эти бездушные оболочки".

Учебный год пролетел почти незаметно. Сессию друзья закрыли с грехом пополам. Наступило лето. Москва плавилась от жары, асфальт вонял гудроном, и делать здесь было абсолютно нечего. И тут Аян выдает:

— А рванули ко мне? Я своим напишу, встретят нас как царей. Охота, рыбалка, природа дикая. Денег с собой почти не надо, там нас природа кормит.

И Виктор загорелся идеей. Отец его легко отпустил — Аян пару раз был у них в гостях, вел себя вежливо, произвёл впечатление скромного провинциала. Купили билеты на поезд до Иркутска, а оттуда, мол, доберёмся на перекладных.

Всё изменилось уже на вокзале.

Виктор стоит с рюкзаком, ждёт друга. Подходит Аян, но не один. С ним какой-то мрачный тип, тоже азиатской внешности, смотрит исподлобья.

— Это Баир, — говорит Аян. — Земляк, тоже с нами едет.

Ладно, думает Витя, в тесноте, да не в обиде. Но тут к Баиру подваливают еще двое парней славянской внешности — Николай и Дима. Братья. Оказалось, они тоже "друзья" Баира по общаге и тоже напросились в эту поездку. Тут уж Виктор напрягся. Договаривались ехать вдвоём, а тут целый табор собирается. Но Аян успокоил: "Да ладно тебе, веселее будет, парни все свои".

Зря он в тот момент не отказался.

Добирались они долго. Поезд, потом убитый в хлам "Пазик", потом вообще пешком через лес. Когда они вышли к деревне, Виктор аж рот открыл от удивления. Это было похоже на декорации к фильму про языческую Русь, смешанную с шаманскими мотивами. Жилища черные от времени, вокруг лес стеной стоит, такой густой, что даже днем казалось приближаются сумерки.

Местные высыпали встречать необычных гостей. Улыбаются, все время кланяются, притащили еды, напитки какие-то травяные. Аян и Баир сразу расцвели, лопочут на своем наречии, обнимаются со стариками. Виктора, Колю и Диму поселили в гостевом балагане, в котором пахло сухой травой и дымом.

Два дня пролетели как в тумане. Кормили на убой, показывали, как тут живут. Красиво, жутко и величественно. Но Виктор начал замечать странности. Местные никогда не смотрели прямо в глаза. Они всегда улыбались, но эти улыбки... они не отражались огоньком в глазах. Будто маски искусственные. И еще — в деревне не было собак. Вообще. В тайге без собаки — смерть, а тут ни одной.

На третий день Аян сказал:

— Сегодня великий праздник. День Духов. Вы должны быть с нами, это большая честь.

В полдень им выдали странные одежды — балахоны из грубой ткани с вышивкой. Собрали всех на поляне в центре поселения. Там уже горел огромный костер, высотой метра в три. Началась церемония. Монотонные удары в бубен, горловое пение, от которого вибрировало в ушах. Это длилось несколько часов. Солнце пекло, ноги затекали, но уйти было нельзя.

К вечеру, когда тени стали длинными и черными, начался пир. Женщины вынесли огромные котлы. Запах шел одуряющий — мясо, специи и что-то... резкое, мускусное.

Аян подмигнул:

— Ешьте, это мясо особого зверя. Дает силу медведя.

Виктор, Коля и Дима набросились на еду. Было вкусно, невероятно вкусно. Мясо таяло во рту, сладковатый сок тек по подбородку. Но стоило его доесть, как мир вокруг резко изменился.

Сначала наступила эйфория. Виктор почувствовал, что любит всех вокруг. Вот этого старика с беззубым ртом, эту страшную бабку, этих едва знакомых ему братьев Колю и Диму. Ему хотелось смеяться. Тело стало ватным, лёгким, словно он не шёл, а плыл над землёй. Воля подавилась напрочь. Если бы ему сказали сейчас отрезать себе палец, он бы сделал это с радостным хихиканьем.

Их отвели в дом спать. Было уже темно, но спать не хотелось. Виктор лежал на шкурах, смотрел в потолок и улыбался как идиот. Рядом хихикали братья.

— Как же хорошо... — бормотал Коля. — Я бы тут навсегда остался.

Вдруг дверь их жилища тихонько скрипнула. На пороге появились тени. Три фигуры в масках из бересты. Они молча подошли к Николаю. Взяли его под руки. Коля не сопротивлялся. Встал, шатаясь, и пошел с ними, продолжая глупо улыбаться.

Виктор хотел спросить: "Куда вы его?", но язык не слушался. Он мог только наблюдать. Он видел всё через открытую дверь, в свете полной луны.

Колю вывели на середину двора. Поставили на колени перед тем самым столбом, где днем били в бубны. Один из тех, в масках, подошёл сзади. В руке блеснуло что-то длинное, изогнутое.

Виктор всё понимал. Где-то в глубине его одурманенного мозга голос кричал: "Беги! Спасайся!", но тело сейчас сознанию не подчинялось. Ему было... интересно. Ему было спокойно.

Человек в маске резко дернул рукой.

Николай даже не дернулся. Его голова сильно запрокинулась назад. Темная, густая струя фонтаном ударила в лунный свет, заливая балахон. А самое страшное — Коля продолжал улыбаться! Он смотрел прямо на Виктора остекленевшими глазами, и на его лице застыла эта блаженная, наркотическая радость, пока жизнь вытекала из него в лежащую под ногами вязкую грязь.

— Красиво... — прошептал лежащий рядом Дима.

Виктор почувствовал, как темнота затягивает его. Последнее, что он видел — как тело Коли обмякло, и к нему со всех сторон начали подползать люди с мисками в руках.

...Утро наступило резко. Виктор очнулся от того, что его сильно тряс Аян.

— Вставайте! Вы что, сдурели? Поезд пропустим!

Голова раскалывалась. Во рту был привкус меди и тухлого мяса. Виктор огляделся. Дима сидел на кровати, держась за виски. А в углу, на лавке, спал Коля! Живой и невредимый.

Виктор резко моргнул. Приснилось? Неужели это был просто кошмар от той дряни, что они ели?

— Быстрее, быстрее! — торопил их Баир.

Они собрались буквально за пять минут. Коля был вялый, бледный, молчал всю дорогу. Аян и Баир довели их до станции, где уже стоял старый поезд.

— Мы ещё на пару дней останемся, к родне надо зайти повидаться, — сказал Аян, пожимая руку Виктору. — А вы езжайте.

В поезде они почти не разговаривали. Каждый был погружен в свои мысли. Виктора не отпускал страх, от странного ночного кошмара. Он все время косился на шею Коли. Там не было раны, но он заметил тонкую, едва заметную красную полоску, словно след от нитки.

Они вернулись в Москву. Перед тем, как разбежаться по домам, обменялись, на всякий случай, телефонами. Едва добравшись до кровати Виктор вырубился и проспал сутки.

Разбудил его звонок. Это был Дима. Он плакал в трубку, захлебываясь слезами:

— Витя... Колян... Он не проснулся. Он холодный, Витя!

В тот момент Виктора будто ушатом ледяной воды окатили.

Экспертиза показала остановку сердца. В крови Николая нашли следы неизвестного алкалоида, похожего на яд какой-то тропической лягушки или редкого гриба. Но самое жуткое выяснилось чуть позже, когда убитые горем родители братьев и семья Виктора, объединившись, заставили полицию начать расследование.

Следователи вместе с Димой и Виктором поехали туда. В ту, отдаленную от цивилизации, точку на карте, где они сходили с поезда.

Они нашли станцию. Нашли лес. Шли по тем же приметам — вот поваленное дерево, вот ручей. Шли долго, пока не вышли на ту самую поляну.

Но там ничего не было.

Только мох на камнях и высокая трава. Никаких изб. Никаких кострищ. Никаких следов человеческого присутствия.

— Вы уверены, что это здесь? — спросил оперативник, с подозрением глядя на парней.

— Да здесь, черт возьми! — орал, как заполошный, Дима. — Вот здесь мы жрали это мясо!

Но леса им ничего не рассказал. Словно спрятал свою страшную тайну.

Аян и Баир исчезли. Их личные дела в университете оказалось фальшивкой — они учились по поддельным документам. Никто не знал, кто они и откуда приехали на самом деле.

Что это было? Массовая галлюцинация и секта, которая умело заметает следы?

Один шаман позже сказал, что с Колей провели очень древний чёрный ритуал, где жертву убивают не сразу, а забирают её жизненную силу, оставляя пустую оболочку. Это уже не человек, а пустая оболочка, тусклый огонёк, которому осталось совсем чуть-чуть догореть.

Дети носились по коридорам с круглыми глазами. Их движение состояло из бесконечных тычков, пинков, подзатыльников, толчков и крика. Именно крик был двигателем безумного круговорота. Лишь в одном из темных уголков длинных школьных коридоров не было этого нескончаемого движения, напротив, там было слишком тихо, неправильно тихо, и даже не подходя близко можно было понять - происходит что-то запретное.

- Мы это сами откопали. Опасно? Конечно, опасно! А иначе как? А иначе вы все бы там ходили! – среди тихих перешептываний сумрачного уголочка, выделялся звонкий голос тощего, чуть сгорбленного мальчишки с бледным, острым лицом. - Там сторож злющий, возьмёт своё ружье и бам – бам! Настоящие? Конечно, настоящие! Ему можно, у него даже говорят разрешение на отстрел есть… Да, не вру я! Говорю же, точно не знаю, просто слышал! Смотрите, смотрите… меняю на всякое разное, предлагайте не стесняйтесь. Валька, все хорошо? – «продавец» приподнялся на цыпочках, чтобы поверх голов покупателей рассмотреть друга, оставленного на случай неожиданного возникновения в коридоре учителей.

Валька поднял пухлую ручку, сжатую в кулак и кивнул.

- Что-то сегодня не густо, - со знанием дела протянул один из покупателей лопоухий и коротконогий мальчик. – Барахло одно.

- Так и пш-ш-шел вон отсюда, раз не нравится, Буряк, - встрепенулся продавец, - ишь какие! Не нравится… Берите что дают! Лучше все равно не найдёте!

- Да знаем мы тебя,  Вовчик, - гоготнул чернобровый парнишка в донельзя мятой рубашке. – Лучшее опять старшекам понесёшь? Этому, как его зовут… не помню. А нам все барахло скидываешь!

- Так откуда у вас деньги на нормальное? – без обиняков ответил Вовчик.

- А откуда ты знаешь, что у нас денег нет? – спросил другой мальчик в  круглых не по размеру больших очках. Он крутил в руках маленький потрёпанный фонарик, с облупившейся краской и чуть треснувшим стеклом.  – Вот что это? Он даже не включается.

- Дай сюда, деревня, - хмыкнул Вовчик и вырвал из рук очкастого мальчишки фонарик. – Это фирма! Вещь! Тут надо уметь обращаться…  Сейчас, - он надавил на кнопку включения и не отпуская её начал крутить пальцем по всей поверхности кнопки, - сейчас… сейчас… Оп!

Лампочка зажглась, но не обычным светом, а синим. Немного померцав, фонарь вновь потух, но и этого было достаточно, чтобы вызвать гул одобрения.

- Крутая вещь! – сказал Буряк, приглаживая светлые тонкие волосы.

- А то! Я же говорю - фирма! – причмокнул Вовчик. –  Такой вещи подход нужон, а вы…

- За сколько отдашь? – встрял в разговор мальчишка с рассечённой губой. – Даю жвачку, мятную, две пластинки.

- Эй, тебя тут вообще не было! – возмутился тот, что в очках. – Я первый был. Даю пугач дедовский.

- Работает? – недоверчиво спросил Вовчик.

- Куда там, но зато смотрится как! А? Как настоящий!

Вовчик покрутил в руках пугач, пощёлкал, сделанным из какой-то железки, спусковым крючком, посмотрел в кривое дуло.

- Не, чушня какая-то. Этот фонарик… Таких нигде нет, ты посмотри! Посмотри! Цвет какой! Он десять таких пугачей стоит.

- Нормальный пистончик, в нем, между прочим, смысла много, - засопел очкарик, пряча пугач в карман. -  Так мой папаша говорит. Дед им во время войны от партизан отстреливался.

- Партизаны наши были, придурошня, - крупный мальчик лет тринадцати отвесил смачную оплеуху своему недалёкому товарищу. – От фашистов он отстреливался. Или твой дед фашистом был?

- Да, иди ты! Много больно знаешь, чтобы про моего деда такое говорить.

- Много, не мало!

Мальчики угрожающе уставились друг на друга, казалось ещё немного и начнётся та самая нелепая, неловкая, но очень жестокая драка, какая бывает между детьми.

- Вовчик, - раздался голос Вальки над ребяческими головами, - старшеки! Старшеки идут!

- Он идёт? – спросил Вовчик.

- Ага.

- А ну-ка пош-ш-шли вон! Не загораживайте товар, - шикнул Вовчик на хорохорившихся товарищей.

Вся прыть сразу исчезла, и мальчики послушно расступились, образовав коридор для троих восьмиклассников. Те вышагивали не спеша, чуть подволакивая ноги в стоптанных туфлях, смотрели с презрением, и картинно зевая.

- Ну, что тут у вас? – спросил самый худой из них, парень с редкими усиками и невероятно сальными волосами.

- Серёга, здорова! – Вовчик по-хозяйски провёл рукой над товаром. – Вот, смотри. Все новенькое: фонарик, пенальчик резной, паяльник, даже джинсы есть. Немного большие, но можно поясом затянуть, очень стильно будет!

Серёга не спешил отвечать. Он безразлично глянул на заботливо разложенные вещи, медленно достал платочек, шумно сморкнулся, и положил испачканную ткань прямо на стол. Двое его друзей сипло гоготнули.

- Всё дрянь, - процедил он. – Отстой какой-то. Пацаны, ну посмотрите, что предлагает. Что-нибудь серьёзнее есть?

- А что надо? – засуетился Вовчик. - Все есть! Кипятильник работающий есть, вот такой вот значок есть, смотри со звездой, вот лак для волос, там немного, но есть. Ещё книга без начала, но концовка – во! – он выставил вперёд большой палец. – И только для тебя берег, вот.

Под вздохи и свисты стоящих рядом мальчишек, Вовчик выудил из недр кожаного портфеля маленький перочинный ножичек, у того была облупившаяся, некогда красная рукоятка с узором, а механизм срабатывал тяжело и с громким хрустом.  Серёга прищурился.

- Фигня, - сказал он сощурив и без того узкие глаза.

- Почему? – осел Вовчик, но тут же встрепенулся. - Что надо-то скажи? Все достану! Что хочешь!

Серёга выпятил нижнюю губу, так словно обиделся, ещё раз лениво обвёл взглядом товар и задержался на мгновение на самом Вовчике.

- Не знаю…  Можешь мне свои часики дать, вроде бы ничего такие.

- Ни за что! – нахмурился Вовчик, но тут же пошёл на попятную, - это отца. Он ругаться будет, если узнает, может что-то другое?

- Видали, как старается, - ухмыльнулся Серёга. – Это ты меня должен удивлять, щегол. Что есть такого, чтобы я захотел с тобой обменяться на… ну, например вот это? – он достал из кармана брюк вчетверо сложенный пожелтевший от времени листок бумаги. – Ты же это хочешь?

Вовчик сам того не замечая начал громко дышать, а лицо его стало пунцовым. Казалось, он не выдержит, закричит или даже бросится на Серёгу с кулаками.

- Тебе же все равно не нужно. Ты ей даже не пользуешься! Отдал бы мне, а я бы нашёл, чем отблагодарить

- Чего это? Нужно будет – использую, – Серёга поспешно спрятал листок, - когда-нибудь.

- Не будет такого! Потому что… Потому что ты трус, - хрипло отвтеил Вовчик. – Носишь эту бумажку с собой, а никакой пользы! Как собака на сене - только гавкаешь, а что делать не знаешь, - онне любил трусов, но ещё больше не любил трусов, что претворяются смельчаками.

Серёга хмыкнул, прищёлкнул языком и нелепо гоготнул, но ему никто не поверил, даже друзья. Всем как-то сразу стало понятно, что он врёт, и что он и вправду никогда не воспользуется тем, что так небрежно хранил.

- Ну и пусть, - с вызовом ответил Серёга. – Зато у меня она есть! А у тебя нет. Хочешь же, да? Так найди что-то толковое, и тогда я подумаю.

Вовчик с ненавистью посмотрел вслед удаляющейся компании. На сегодня битва была проиграна.

- Слушай, дам за ножичек две жвачки. А? – не унимался очкарик. – Грампластинку нужно? Могу достать…

- Отстань! Все лавочка закрыта. Хватит, - пробурчал Вовчик, наспех засовывая богатства в портфель, главный покупатель уже ушёл.

- Вовка, тебя брат ищет! - взвизгнула бледно-русая девчачья голова, внезапно появившаяся среди мальчишеских голов. – Он там у их класса стоит.

- Чего ему надо?

- Откуда я знаю! Меня просили только передать!

Около двустворчатой двери с позолоченной табличкой, на которой стёрлась половина букв, Вовчика ждал Кирилл. Он стоял около холодной стены, но не касался её спиной. Заволокшие пеленой глаза безучастно смотрели куда-то в глубину кишащего детьми коридора.

- Чего тебе? – без приветствия начал Вовчик.

- Торгуешь? – спросил Кирилл.

- Ну.

- Увидят, опять мать вызовут. Ты её не бережёшь.

- У-у-у-у, зато ты бережёшь! – Вовчик со злости пнул дверь, но тут же отскочил.-  Бережливый. Чего звал-то?

- Ты сегодня идёшь на свалку?

- Не знаю, может быть, - Вовчик шумно втянул воздух и воровато оглянулся по сторонам. – Ты бы об этом потише…

- Возьми меня с собой.

- Ага, сейчас. Мама против, да и Валька, что скажет…

- Твой Валька, - перебил Вовчика Кирилл, - сделает все, что ты повелишь, он же у тебя вроде ручной собачки. А  мама сегодня допоздна, баланс сводят.

- Там опасно. Споткнёшься, упадёшь ещё.

- Когда я падал? – поморщился Кирилл. – Я помогу найти что-нибудь этакое. Серёжа сразу карту отдаст. Обещаю.

Вовчик на мгновение задумался. Он закусил нижнюю губу и носком стоптанных туфель пытался проделать дыру в каменном полу школы. Он уже знал, что ответит, но хотел немного набить себе цену. Да,  пусть Кирилл знает и понимает, что он уговорил Вовчика взять его с собой, и если, что случиться, то пусть это будет на его Кириллиной совести.

- Хорошо, только ты давай не задерживайся, сразу после школы идём.