Облупленная штукатурка потолка, таракан, бегущий деловой походкой по выкрашенной голубым стенке и стойкий запах хлорки со спиртом недвусмысленно подсказывал, что я снова в больнице. Причём самой обычной. Читающий какой-то бульварный детектив милиционер, сидящий у входа на стуле, поднял на меня глаза, заметил, что я очнулся и постучал в дверь три раза. Решив попытать счастья, я спросил:

- Командир, где я?

- Разговоры запрещены! - сухо отрезал тот.

Что и следовало ожидать. Приподняв одеяло, я заглянул под него и увидел плотную повязку на своём левом бедре. Попробовал шевельнуть - больно. "Гайка", сука такая, хоть и жирный как боров, но стрелять умеет. Жутко болела голова, но повязки на ней не было, лишь блямба из бинтов, ваты и пластыря на затылке. Чем это меня, интересно? Подозреваю, что рукояткой пистолета. Хотя могли и каблуком берца залепить.

- Товарищ младший лейтенант, - осипшим от жажды голосом попробовал я ещё раз наладить контакт с ментом, - ну хоть водички налей, пожалуйста!

Милиционер мгновение подумал, словно не решаясь, но всё же встал и подошёл к столу, на котором стояла простая алюминиевая кружка, взял её и протянул мне. Оперевшись на локти я приподнялся, зашипев от стрельнувшей в ляжке боли, взял кружку и выпил залпом. Вода отдавала железом. Не ведомственный сервис, ох, не ведомственный. Интересно, почему? Уволен "задним числом"?

Дверь в палату открылась и вошли Игорь Сергеевич с каким-то "фэбосом" по форме в звании капитана юстиции. Без приветствий и заботы о моём здоровье, Игорь сходу начал:

- Георгий Алексеевич, это следователь, Константин Михайлович, он ведёт дело о гибели Александра Семёновича Шимановского. Понимаю, что может быть сложно по состоянию здоровья, но постарайтесь всё-таки ответить на его вопросы.

Шимановский значит... Теперь понятно, почему его позывной Шаман. Внезапно, как искра, сверкнула мысль - а не на меня ли его убийство хотят "погрузить"? Идеальный кандидат, получается. Ну уж нет, хрен вы угадали, ребятки.

- Если это допрос, то я отказываюсь давать показания по состоянию здоровья, а также нуждаюсь в юридической помощи, - просипел я.

Хорошо, что мент здесь. Так себе свидетель, конечно, но лучше, чем ничего. Игорь Сергеевич хотел что-то ответить, но капитан перебил его:

- Товарищ подполковник, со всем уважением, но я прошу вас оставить нас с Георгием наедине. И товарища младшего лейтенанта захватите с собой.

Игорь поджал губы, но всё же согласно кивнул и пошёл к двери. Милиционер, козырнув капитану, направился за ним. Дверь закрылась и мы остались со следователем в палате одни.

- Георгий Алексеевич, я понимаю ваше напряжение. Вы человек не глупый и, наверняка, уже оценили обстоятельства произошедших событий, которые складываются не в вашу пользу. Два человека выпивают в одном гараже, один уезжает на чужой машине без документов, второй лежит с ножом в сердце, свидетелей нет. Признаюсь честно, в подобном положении я бы тоже не раскрывал рта лишний раз, потому что картина, как будто, на лицо. Однако, в нашем случае, речь идёт не о бытовой "мокрухе" на почве конфликта между алкоголиками, в которой и разбираться бы никто не стал. Офицер ФСБ убит, курсант дискриминирован - эта ситуация многим на руку. Дело не только в особой секретности вашего подразделения. Внутри страны у нас достаточно врагов среди тех, кто формально считается своим. Я не могу с лёгкостью снять с вас все подозрения, но и уцепиться за самую простую версию, как за единственную - тоже не могу. Поэтому, Георгий Алексеевич, расскажите без протокола, что происходило на самом деле.

Я молчал, вспоминая детали событий и взвешивая "за" и "против". Шаман говорил, что нас нашли. Кто нашёл? Очевидно те, кого он скидывал с "хвоста", то есть свои. Если его убили коллеги по цеху, то зачем тогда следователю слушать мою версию? Чтобы сделать более качественную "липу", в которой не будет противоречий? Или он действительно не в курсе дела и пытается разобраться? Что ж, была не была:

- В общем, мы с Саней утром взбучку получили от начальства хорошую. Ему сказали по собственному писать, а меня просто оттянули на ковре, как девочку лёгкого поведения. Ну, встретились после всего, по тосковали, разговорились. Суть да дело - вспомнили прошлое, решили посидеть, помянуть боевых товарищей, да за знакомство без галстука, так сказать, выпить. Поехали к нему в гараж, бахнули спирта. Ему ничего, а мне без закуски как-то не очень пошло. Я и предложил в магазин скататься, взять пожевать чего-нибудь, да водки нормальной в конце концов. Он ключи мне кинул и говорит: "Ты езжай, Гоша, тогда сам. Бери на свой вкус, а я гараж протоплю, а то зябко". Я из гаража выхожу - а там "синяк" какой-то старый трётся, канючит, чтоб похмелили. Я его послал на три буквы, сел в машину - а на выезде с массива "гайки" остановили. Начали денег трясти, а у меня нету сколько им надо. Один из них пошёл в гараж, Саню на "штраф" уговаривать и заверещал, как юная гимназистка, что труп лежит. Я туда бегом, увидел, что Саня "двести", а потом меня подстрелили и вырубили. Вот и всё, собственно.

- Что за дед? Как выглядел? - капитан внимательно посмотрел на меня.

- Не высокий, заросший весь, как чёрт, в обносках каких-то. Может бомж вообще. Он, кстати, Саню по имени назвал, так что местный какой-то, наверное.

- И куда он делся?

- А хер его знает! Пока ехал, видел его в зеркала. А потом не знаю, куда пропал.

Следователь задумался секунд на десять, после чего спросил:

- Допустим, дед... Как вы считаете, мог дед убить Александра? Только честно.

- Если честно, то не думаю, - не пытаясь хвататься за соломинку, ответил я. - Со спины ещё может быть, да и то вряд ли. Он хиленький, пропитый, ну куда такому с одного удара ножа здорового мужика завалить?

- И не такое бывало. По имени назвал, говорите? Опишите детальнее внешность, пожалуйста...

******

Мы беседовали со следователем около часа. До мелочей расспросив про деда, про сотрудников ГАИ и про обстановку в гараже, он наконец оставил меня в покое. Естественно я умолчал подробности разговоров - пусть роются в том, что я дал. Если это всё не имитация деятельности с заранее известным результатом, в котором всех собак скинут на меня - может чего и найдут.

Мент не вернулся и я лежал в гордом одиночестве и скуке, изредка разбавляемой санитарками и медсёстрами. Эти хотя бы были общительными и я узнал, что нахожусь в первой городской больнице Новосибирска. Привезли меня три часа назад, извлекли одну пулю, две прошли по касательной, кость целая. На затылке гематома от удара тупым предметом, ничего серьёзного, в целом.

Я упросил принести мне что-нибудь интересного почитать, чтобы отвлечься от дурных мыслей, и девочки заботливо раздобыли мне книгу с названием "Волкодав" авторства Марии Семёновой. С первых страниц я зачитался и не заметил, как пролетел остаток дня. В палате начало темнеть. Отложив книгу, я только собрался подремать, как в палату словно вихрь ворвался Игорь Сергеевич.

- Хватит загорать, Георгий Алексеевич, переезжаем.

- И вам "здравствуйте" и "доброго здоровья", товарищ подполковник.

- Некогда любезности разводить, надо ставить тебя на ноги. Едем в наш госпиталь. К утру будешь как новенький!

******

Мне снился кошмар, в котором я блуждал по каким-то чёрным тоннелям, натыкался на разные двери, заходил в них и вновь попадал в темноту. Так длилось до бесконечности, пока я не открыл очередную дверь и не столкнулся нос к носу с Шаманом. Он смотрел укоризненно на меня и что-то тихо шептал. Я попытался прислушаться и от этого сосредоточения проснулся.

- Твою душу мать! - вырвалось из меня, как только я открыл глаза. Надо мной стоял Вася и лупил на меня своими чёрными глазами. Губы его не шевелились, но из рта доносился монотонный, тихий шелест белого шума.

- Тебе чё надо? Чего пугаешь?

Вася повернулся спиной ко мне и направился к стене возле второй койки. В палате было темно, только свет луны слегка освещал её сквозь окно. Стоп...

"Здесь всегда осеннее утро. Очень стабильная симуляция", - вспомнились мне слова Игоря Сергеевича. Теперь же за окном была глубокая ночь, безоблачное звёздное небо и полнолуние. Леса не было - лишь чистое поле до самого горизонта, поросшее травой.

Вася поднял руки вверх и сменил шипение на низко утробный гул. Затем он начал двигать ими, будто разводя шторы. На стене прорезалась чёрная полоса вслед за движением его рук. Когда линия стала примерно с метр, симбиотик развернул кисти друг к другу и начал движение вниз. От краёв полосы начали опускаться параллельные линии. Вася присел, доведя руки до пола и начал их сводить. На стене отобразился ровный, чёрный прямоугольник. Закончив фигуру, симбиотик выпрямился, подошёл ближе к стене и приложил ладони внутри прямоугольника. От рук разошлась тьма и постепенно заполнила очертания фигуры. Гул усилился, по рисунку прошла волна. Затем ещё одна и ещё, и ещё, с нарастающей частотой. Когда прямоугольник покрылся мелкой рябью частых волн, от ладоней Васи пошли змейки светлых трещин, будто камнем попали в стекло. Они расширялись и раскрашивали фигуру. Сквозь рябь я разглядел проявляющиеся доски, массивные петли... Он делал дверь!

Когда последний тёмный участок закрасился, симбиотик сделал шаг назад и опустил ладони. Волны пропали, гул снова сменился на белый шум. Вася повернулся ко мне и застыл.

- Мне войти? Ты куда-то меня зовёшь?

Ответа не было, но мне показалось, что шелест на мгновение изменил тональность, словно симбиотик ответил "да".

Не могу сказать, что мне очень хотелось идти в неизвестность в больничной пижаме и тапочках. Да и вообще, честно говоря, сердце стучало отбойным молотком в груди, но чутьё подсказывало - если не войду, то упущу что-то важное. "Тебе ездят по ушам",- говорил в гараже Шаман. Быть может там правда?

Я подошёл, потянул ручку и распахнул дверь на всю ширину. За проёмом оказались тесные сени, будто в старом деревенском доме. Сразу за ними шла следующая дверь. Войдя, я потянул её, но она не поддалась.

- И что? - обернувшись на Васю, я не понимающе смотрел него, но тот стоял в той же позе и продолжал монотонно шипеть.

Стоп... Подвал, библиотека, церковь - везде перед входом во внутрь был какой-то участок между двух дверей. Пока Саня не закрыл дверь шкафа изнутри, проход в библиотеку не появился. Я вернулся, взял первую дверь за ручку и вновь зашёл, закрывая её за собой. Теперь вторая дверь легко поддалась.

Я оказался в просторном, пустом помещении. Стены из брёвен, дощатые пол и потолок, небольшие окна, сквозь которые ничего не было видно, словно они...

- Матовые... - вслух прошептал я сам себе.

За моей спиной раздалось знакомое шипение.

- Это тот самый дом, первая аномалия? - спросил я у невесть откуда появившегося Васи.

Снова на мгновение изменилась тональность.

- Тут пусто. Что ты хочешь мне показать?

Симбиотик медленно вышел на центр помещения и развёл руки. Стены задрожали и начали искажаться. Сквозь рябь на них начали проступать двери. Множество дверей: деревянные, железные, ветхие и совсем новые, старинные резные и безликие гладкие, покрытые лаком, ржавые и блестящие свежей краской... Они быстро заполнили всю ширину стен и начали проявляться накладываясь друг на друга. Вася опустил руки и двери стали постепенно исчезать. Искажение угасало и, когда на стенах осталось чуть более десятка дверей, исчезло полностью. Всего я насчитал пятнадцать оставшихся проходов. Симбиотик направился к двери, обитой коричневым дермантином и остановился возле неё.

- Теперь сюда?

Перехода не было, что меня очень удивило. Дверь вела сразу в просторную и светлую "сталинку".

Квартира напоминала музей эпохи сороковых годов. Низко висящие над столами абажуры, кустарные шторы, старинные, дореволюционные шкафы и комоды в перемешку с простой, строгой и лаконичной мебелью. Моё внимание привлёк лакированный секретер, украшенный резной деревянной вязью. Возле него стояла тумбочка с огромным граммофоном. Я такие только в кино видел. На секретере лежала не подписанная пластинка без обложки и больше ничего. Повертев её в руках, я не заметил ничего странного. Вообще вся квартира выглядела вполне настоящей. Проснись я в такой - далеко не сразу бы понял, что в ней что-то не так. Разве что окна. Они были матовые, как в доме, разглядеть сквозь них что-либо не получилось. Дверь на балкон не открывалась. Я побродил ещё немного по квартире, заглянул в шкафы и комоды, но ничего интересного больше не обнаружил. Вернувшись к грамофону, я снова взял в руки пластинку. Может послушать? Не зря же тут только она лежит.

Никогда не имев дело с граммофонами, я вспоминал разное кино, где герои их запускали. Так... Тонарм с иглой отводим, пластинку сюда, иглу на первую бороздку - с этим всё понятно, тоже самое, что в проигрывателе Вега, который был у меня в восьмедисятых. Но как его запустить? Я помнил, что нужно куда-то вставлять ручку и затягивать пружину, чтобы пластинка заиграла и даже нашёл отверстие на корпусе, но самой ручки не было.

Я вновь пошёл по комнатам, открывая все ящики, заглядывая на шкафы и под комоды - ничего...

Так, Гоша, стоп, это аномалия, а не настоящая квартира. Раз ручки нет, значит нужно запустить алгоритм, чтобы она появилась. Подумав над вариантами фраз, я выбрал, наверное, самую популярную в ситуациях, когда что-то долго не можешь найти:

- Да где эта долбанная ручка?!

Ничего не произошло. Что ещё...

- Кто-нибудь видел ручку от граммофона?

- Давайте послушаем музыку!

- Вася, принеси ручку! Пожалуйста!

Раздался утробный гул в коридоре и в комнату зашёл Вася с ручкой в руках. Я немного опешил от того, что Вася был не в больничном наряде, а в кителе с золотыми пуговицами и зеленоватыми погонами, а также брюках защитного цвета с зелёным лампасом и лакированных ботинках. Точно, он же был военным прокурором... И тут до меня дошло:

- Погоди... Это что, твоя квартира?

Тональность гула поменялась. Вот как с ним общаться? То ли "да", то ли "нет".

Я взял у него ручку, вставил в отверстие на корпусе грамофона, затянул пружину и отпустил. Пластинка завертелась и из раструба раздался хрип, а затем глухой голос:


Меня зовут Василий Николаевич Миняев. Третьего марта одна тысяча девятьсот сорок шестого года я, в составе особо секретной группы НКГБ из пяти человек, совершил вход в аномальный объект, обнаруженный в Минской области. Мы оказались внутри пустого бревенчатого строения с матовыми окнами. Не смотря на отсутствие источников света, в помещении было достаточно светло. На месте входа образовалась глухая стена. Мы оказались взаперти. Наручные часы у всех будто сошли с ума и показывали разное время. Смена дня и ночи не фиксировалась. Попытки разбить окна и повредить стену не принесли успехов. Ни один инструмент не брал поверхности, тупился и гнулся. Мы потеряли счёт времени. По собственным ощущениям мы провели внутри не меньше двух недель. Удивительно, что никто из нас не испытывал голода, жажды и потребности в справлении нужды. Мы медленно сходили с ума и смирились с мыслью, что нам конец...

На третью неделю по ощущениям у дальней стены помещения образовался чёрный, не отражающий свет, висящий в воздухе шар. От него время от времени исходили нарастающие волны, искажающие пространство. Нам не куда было деваться и мы попадали под их воздействия. Ощущения напоминали прыжок с парашютом: сначала напряжение, будто от свободного полёта, а затем расслабление и ощущение покоя.

Каждая волна успокаивала нас и давала силы продолжать существование в этой ловушке...

На пятую неделю по ощущениям, условным утром, мы проснулись от рыданий нашего химика Зои. Когда я спросил "что случилось", она сквозь слёзы ответила, что не может вспомнить имена своих детей. После этих слов остальные члены группы признались, что не могут вспомнить некоторые факты из своей жизни: имена, адреса, важные даты.

У Зои случилась истерика. Она бросалась на стены с кулаками, била по ним, обдирая кожу на руках и кричала, что хочет выйти. Неожиданно, после очередного удара, на стене остался чёрный след от которого...


Запись оборвалась и пластинка остановилась. Не веря своим ушам, я глядел на Васю:

- Зоя, это Зоя Ивановна библиотекарь?

Смена тональности белого шума.

- Она смогла сделать выход? Как ты в палате?

Снова смена.

- То есть, вы вышли все?

Подтверждение.

- Вы не могли говорить?

Длинная смена тональности, видимо это означало отрицание. Отлично, я нашёл способ общения. Теперь нужно было лишь задавать правильные вопросы, на которые симбиотик сможет ответить.

- Так... Вы вышли в метро?

Отрицание.

- Вы вышли возле дома?

Снова отрицание. Ладно, не суть.

- Вас нашли?

Подтверждение.

- Вы рассказали, что с вами случилось?

Подтверждение.

- То есть, вы оставались разумными людьми?

Подтверждение.

- Тогда почему ты стал таким? Что произошло?

Я знал, что Вася не сможет ответить на этот вопрос, но всё же задал его. Вместо ответа Вася развернулся и вышел из комнаты, затем он снова повернулся ко мне и прошёл через проём обратно, затем повторил.

- Вас заставляли снова входить в аномалию?

Подтверждение!

- Но... Зачем? Подожди... Вы все могли делать проходы через пространство?

Подтверждение...

Теперь мне стало ясно, о чём говорил Шаман. Аномалии исследуются не для безопасности людей. Напротив НКГБ, НКВД, ФСБ - все ведомства, сменяя друг друга, пытаются использовать их для создания симбиотиков со способностями, как у Васи, как у Зои Ивановны, но не угасшим сознанием. Шутка ли, если в штабе врага внезапно появится дверь, через которую хлынут наши солдаты. А как удобно ликвидировать неугодных людей, если в любой момент можно открыть проход в нужном месте. Ради таких возможностей "фэбосы", военные - да вся государственная машина готова пожертвовать чем угодно. Я задал Васе ещё один вопрос:

- Ты можешь открыть дверь куда угодно?

Отрицание.

- Только между аномалиями?

Подтверждающая тональность.

Вот и весь секрет. Вася, сохраняя остатки сознания и способность хоть как-то общаться, может открывать проход лишь между аномалиями. Зоя Ивановна, судя по всему, может делать это в определенном радиусе, не зависимо от локации, но цена таланта дороже.

Не разведчики нужны ЛОГАЗу, а подопытные крысы, которых будут загонять в аномалии, подставлять под реструктуризации и исследовать, пытаясь найти ключ к власти над пространством...

Тем временем Вася создал дверь, один в один, как в палате ведомственного госпиталя, и стоял возле неё. Видимо, пора возвращаться...

То, что это иностранец, было видно в каждой детали облика незнакомца: длинная, похожая на многослойный халат одежда с цветочным рисунком на подоле, бледная кожа и узкий разрез глаз. Он посмотрел на Дарлин сначала просто молча, оценивая невысокого архитектора, ее узкие плечи и большие зеленые глаза, словно сомневаясь, стоило ли ему вообще здесь находиться. Наконец, незнакомец словно бы смирился с ситуацией и, набрав воздух в грудь, начал вещать хорошо поставленным голосом:

— Я хотел бы заказать у вас дворец! Я пришел сюда к лучшей из лучших, чтобы вместе с мастером своего дела создать самый изящный памятник человеческому гению, — выдал он пафосно, так и не назвав своего имени.

Дарлин внутренне напряглась. С такими запросами обычно приходили к ее конкуренту — к мужчине из расы павлинов Хену, что работал на соседней улице. Несмотря на то что клиент заливался соловьем, в его словах было мало конкретики, только дифирамбы в честь Дарлин. Это сразу же заставляло думать о мошенничестве. Богатые клиенты обычно намного более сдержанны; они прекрасно понимают, что это архитектор заинтересован в них и их деньгах, а не наоборот.

— Почему вы обращаетесь ко мне, а не к Хену? — спросила Дарлин прямо, не слишком заботясь о вежливости. В другой день она, возможно, и не стала бы разговаривать с этим типом вовсе… Но сегодня, кроме как изнывать от жары, делать было в общем-то нечего.

— Этот павлин — прославленный архитектор и уже строил дворцы. Вы слышали о «Жемчужине лесов», парящем дворце Соломона?

— Мне посоветовали вас как надежного человека, способного работать в срок и по плану. Вы, в отличие от ветреного гения и несмотря на ваш хрупкий вид, всегда справляетесь с тем, что вам поручено. Я наводил справки и видел ваши работы в городе — простые и не лишенные лаконичного очарования, — отозвался мужчина.

Впрочем, в его словах ощущалась некая тоска, словно он, хоть и хвалил Дарлин, делал это из-за какой-то неведомой для архитектора обязанности. Ощущение вынужденной похвалы еще больше настораживало.

Дарлин вздохнула.
— Где планируете строить? — Женщина задумчиво постучала карандашом по столу и оглядела стеллажи, забитые готовыми чертежами, что часто использовались в работе и оттого уже успели немного потрепаться. Диссонанс между эфемерной задачей и реальным профилем Дарлин был слишком разительным. И если этот человек действительно изучил работы женщины… Какого черта он стоит здесь перед ней и просит построить дворец? Точно мошенник. Одна пустая лесть без конкретики.

— Каков бюджет? Для кого? Задаток какого размера? — холодно продолжала спрашивать архитектор.

— Это дело должно делаться тихо, и такие подробности нельзя раскрывать каждому, но бюджет достаточен. Когда мы подпишем договор, я посвящу вас в детали.

На эти слова Дарлин только криво усмехнулась. Вот ее и подводят к сути аферы. Негодяй… Скорее всего ей предложат какой-то хитрый договор, а потом подведут под нарушение условий. Впрочем, раз уж она и так потратила на этого иностранца слишком много времени, стоило довести дело до логического завершения и передать сомнительного типа для разбирательства в руки кого-то уполномоченного.

— Без разрешения правительницы Лаамы я не возьмусь в любом случае. Не имею права, — сказала Дарлин сурово, и не названный иностранец растерялся. — Мне нужно ее официальное разрешение, чтобы работать с иностранцами, — пояснила женщина.

Она оценила хмурый взгляд иностранца с легким злорадством и поднялась с места.

— Пойдем во дворец оформлять бумаги, — твердо заявила Дарлин, подходя к выходу из комнаты на улицу.

Она надеялась закончить с этим пройдохой, передав его в руки дворцовой стражи… Он иностранец — значит, во дворце будут знать, что делать.

В другой день она бы просто выгнала этого человека за порог, но сегодня скука сделала ее немного более любопытной, и в конце концов можно было немного размяться, а заодно выполнить свой долг подданной Лаамы.

Дарлин шла, и светлые волосы, и широкие шаровары развивались под лёгким тропическим ветром — все же было приятно прогуляться. Иностранец казался весьма унылым, но послушно плелся следом.

А денек стоял замечательным. Устроенная на холме столица страны Лесов пряталась под сенью многовековых деревьев-гигантов от знойного солнца; атмосфера была наполнена свежим запахом цветов и затейливых пряностей. Дорога, закручиваясь, вела вверх ко дворцу, величественно возвышающемуся на самой вершине холма. Люди в зелёных свободных одеждах медленно бродили по своим делам, многие просто отдыхали в витиеватых беседках из благословенно прохладного мрамора. Рядом с дворцом на беседках красовалась магическая руна, создающая лёгкую прохладу внутри.

– И сколько недель нам ждать аудиенции? – спросил иностранец весьма кислым тоном, когда величественный дворец с острыми белыми шпилями, словно перо у изысканной ручки, оказался совсем уж рядом.

– Ждать? – не поняла Дарлин. – Мы ведь уже пришли.

Мужчина склонил голову набок, словно происходило что-то интересное. Его, кажется, позабавило факт, что женщина даже не поняла проблемы. Дарлин же прошла ко входу, рассказала охраннику о цели визита, и тот, кивнув, передал записку по пневмотрубе внутрь дворца. Через пять минут вышел сотрудник и сказал:

– Лаама примет вас лично.

Дарлин почувствовала, словно её окатили холодной водой. Дело настолько серьезное, что сама правительница решила вмешаться? Обычно такие запросы рассматривали девушки, которых называли «бесчисленные лица Лаамы», но чтоб она сама… Дарлин принялась нервно теребить свою просторную зелёную рубаху с широкими рукавами.

– Что-то не так? – как-то едко спросил у неё иностранец. Мышцы спины Дарлин напряглись.

По длинным и высоким коридорам дворца стража довела Дарлин с иностранцем к комнате правительницы страны. Дарлин сглотнула, когда тяжелые украшенные витиеватым рисунком двери распахнулись перед ней.

Лаама была одета в белые штаны и рубашку, а сверху — в прозрачное шифоновое платье, словно бы сотканное из алого заката над рекой она лениво развалилась на подушках разбросанных на полу поверх пушистого ковра.

– Не думала, что я вас так быстро увижу, посол Като, – сказала Лаама с ленивым весельем в голосе.

– Я просто осматривался и пытался найти исполнителя, – он посмотрел на Дарлин с видом, что эта беседа не для ушей случайной смертной.

– Ох, ваше волнение, дорогой мой друг, слишком велико. И если вы хотите что-то строить, Дарлин отлично подойдет, – Лаама потянулась как кошка выгнув спину, а после встала на ноги. – Так что ей стоит услышать наш разговор.

Дарлин же просто застыла. Почему правительница о ней вообще знает? Все дальнейшие переговоры прошли для нее как в тумане. Дарлин обнаружила себя позже, уже стоя перед дворцом с обязательством построить летний дворец где-то в пустыне для Императрицы Цветов.

Архитектор вздохнула и пошла к доске объявлений, чтобы повесить сообщение о том, что у неё новый проект и она долгое время не сможет брать новые заказы. Подходя к доске, она увидела Хана и его роскошный красный хвост. Мужчины его расы все были внешне красавцами, немного худощавыми, с огромным хвостом из перьев, на котором красовался уникальный узор. На красном хвосте Хана заплетался жёлтый, почти золотой узор, чем-то напоминающий искусный чертёж. Дарлин внутренне вздохнула. Хан был творцом, она — ремесленником и не стеснялась этого. Но это также значило, что дворцы — не её профиль.

– Хорошо, что ты носишь эти странные штаны вместо юбки, – павлин заметил её раньше чем хотелось бы, – иначе мне было бы слишком легко принять желаемое за действительность, убедив себя, что это просто какая-то юная красавица проходит мимо. Что, с заказами совсем туго, раз ты гуляешь по городу средь бела дня? – Он как всегда был высокомерен и раздражающ, впрочем Дарлин всегда читала в нем между строк дрожащую как натянутая струна нервозность. – Если тебе надоест уродовать фасады в своей монотонной манере, я бы мог взять тебя в ученицы.

– Не все хотят переплачивать за дорогую отделку и тратить материал на причудливые формы. И потом, клиенты у меня сами решают, как украшать здания, а мои дома будут переходить по наследству, – заявила Дарлин, а потом показала листок, который собиралась прикрепить на доску. – А еще у меня крупный проект, и я надолго обеспечена работой. А как дела у тебя?

Дарлин видела, как павлин чуть сузил глаза прежде чем постараться принять расслабленный вид.

– У меня есть клиент, – недовольно проговорил он. – Мне жалко несчастного, что обратился за твоей безвкусной работой.

– Знаешь, мои клиенты никогда не уходят к тебе. А вот твои, настрадавшись от твоего вздорного характера, частенько оказываются у меня на пороге, – заметила Дарлин.

– Ты используешь дешёвые решения для постройки дешёвых зданий, – вспылил Хан, едва удержавшись, чтоб не ляпнуть, что строит Дарлин для дешёвых людей. – У них просто нет на меня денег.

– Есть работа? Ну и иди работай, – закончила Дарлин перепалку. Все же последняя фраза павлина прозвучала для неё достаточно обидно.

И всё же… она бы пошла к нему в ученицы. Его творения, выстраданные и выверенные, становились жемчужинами страны Лесов. Но у Дарлин едва ли хватило бы нервов работать под его началом. И всё же… Она планировала его нанять в помощники, когда немного разберётся с тем, что от неё хотят. Хан должен быть в её подчинении, а не равным — иначе успех проекта превратится в русскую рулетку из-за его перфекционизма.

Дарлин, вздохнув, направилась к себе домой — немного успокоиться и отдохнуть, прежде чем хотя бы разработать план действий. Кроме того, что проект поручен ей двумя правителями сразу и что это должен быть летний дворец где-то в пустыне, она не знала ничего.

Серёга как раз вышел на балкон выкурить уже третью за полчаса после Объявления сигарету. На соседнем балконе дымил Юрич, между затяжками делая большие глотки беленькой прямо из горла.  Глядя на несущийся к земле лайнер, Серый гадал, что же там случилось. Технический сбой из-за грядущей катастрофы? Массовый психоз? Он представил себе вцепившихся в подлокотники пассажиров: кто-то плачет, кто-то молится, кто-то отправляет последние сообщения самым близким. Но все они уже приняли свою судьбу. У всех в глазах одинаковое смирение обречённых.

– Фигасе! – всё, что смог выдать на это Серый.

– То ли ещё будет! – сипло отозвался Юрич и с чувством бля́кнул, выбрасывая обжёгший пальцы окурок. Махом допил остатки водки, отправил вслед за бычком пустую бутылку.

Звон стекла, и тут же возмущённый голос Бабы Лены:

– Да шо ж вы творите, сволочи! А убирать хто будет?

– Пошла на хер! – перегнувшись через балкон проорал ей Юрич и прикурил новую сигарету. Получилось не сразу – руки со сбитой на костяшках кожей дрожали.

Подрался он что ли?

Снизу ответили неразборчивым бормотаньем.

– Ну а щас-то уж чо, – пожал плечами Юрич на молчаливый вопрос в глазах Серого. Сделал три глубоких затяжки и неожиданно выдохнул:

– Сука ты!

– А? – мозг Серого, перегруженный, пребывающий сейчас в тупом оцепенении, с трудом обрабатывал информацию. – Ты чего? – повернулся он к соседу по площадке.

– Того, блять, – во взгляде Юрича, на удивление трезвом, была беспросветная тоска. – Думаешь, я не знаю, что ты мою Светку шпилишь?

Серый не нашёлся, что ответить. Потому что это была неправда. Кто бы там не «шпилил» Светку на стороне, Серый с сожалением вынужден был признать, что это не он.

Между тем Юрич докурил, перелез через ограждение балкона, чуть постоял на выступе, крикнул: «Ну и дура, блять!», как-то совсем по-детски всхлипнул, разжал руки и, пролетев пять этажей, распластался на асфальте.

Старая, слепая на один глаз, брехливая болонка Бабы Лены, оказавшаяся не в то время и не в том месте, успела только коротко тявкнуть, расплющенная грузным телом.

– Ой, да шо ж энто такое! Бэллочка, солнушка ты моя родненькая! – разнеслись по двору старушечьи причитания.

А потом вышла Светка. Глянула вниз. Охнула. Повернулась к Серому. Их балконы разделяла всего пара метров, поэтому он разглядел её очень хорошо.

Левая сторона лица – распухшее багровое нечто. Из развороченных губ, сейчас больше похожих на две оладьи, смазанных малиновым вареньем, сочится кровь.

У него аж сердце ёкнуло. Он невольно отшатнулся и отвёл взгляд, потому что… Господи, как же больно видеть её лицо, от красоты которого у него каждый раз захватывало дух, таким. И эти потускневшие заплаканные глаза, в которых тихо зарождалось безумие.

«А ведь я люблю её, – впервые признался себе Серый. – Всегда любил. Ещё со школы». И заставил себя снова поднять взгляд. Даже попробовал улыбнуться.

Он уже почти подобрал слова утешения, когда Светка начала кричать.

2. БЬЯНКА

Некоторое время Бьянка сидит, уставившись невидящим взглядом в никуда. Боль от прикушенной губы возвращает её в реальность. Она делает глубокий вдох. Приглаживает волосы цвета воронова крыла, чуть тронутые на висках ранней сединой.

– Нет, тварь! Так легко ты не отделаешься!

Набирает Грюньо́на.

– Чего тебе? – ворчит в трубке хриплый голос. Очень в его духе.

– Вопрос с Исабэ́ль решаем сегодня. Сейчас!

Её собеседник поперхнулся.

Когда кашель стихает, Грюньон отвечает уже совсем другим тоном:

– Девочка моя, зачем? Скоро её и так не станет. Нас всех не станет. Давай закатим отвальную. Уйдем красиво все вместе.

– Я и на том свете не успокоюсь, пока чёртова сука за всё не поплатится! Хочу забрать у неё эти последние часы! Хочу посмотреть в её глаза, когда она поймёт, кто пришёл за ней!

Она чётко представляет выражение лица Грюньона в эту минуту. Вот он хмурит кустистые брови и кривит тонкие губы. Почёсывает недельную щетину, как всегда, когда нужно сделать выбор, каждый вариант которого не вызывает восторга. Вот кто-то из парней (она не разобрала, кто) спрашивает: «Что такое, брат? Кто там?» Грюньон отводит телефон в сторону и прикрывает ладонью, но Бьянка всё равно прекрасно слышит: «Сестрёнка звонит. Кажись, девочка не в себе. Зовёт убивать Исабэль». В ответ несколько секунд тишины, а затем поднимается гвалт, распознать в котором что-то внятное невозможно. «Похоже, все семеро уже в сборе, – отмечает Бьянка, – Ну и славно!» «Да заткнитесь вы уже!» – слышится рычанье Грюньона, перекрывающее поднятый остальными шум.

– Ты на громкой связи, Бьянка, – говорит он, когда наконец все затихают.

– Солнышко, не соизволишь объяснить, какого хрена мы должны тратить остаток жизни на сомнительное предприятие, которое с вероятностью до-ебени-матери процентов сделает этот и так милипи́зерный остаток ещё короче? – вежливо интересуется Элега́нтэ.

Умник хренов!

О да, у Бьянки есть много слов! Но сейчас каждая минута на счету, поэтому она ограничивается только одним:

– Клятва.

Снова тишина. Её нарушает весёлый голос Диверти́до:

– А чо, парни! Нормальная тема! Зажжём напоследок, йоба! На ранчо сейчас все в ахере и такого поворота сто пудов не ждут!

– Точняк, – подхватывает Эсторну́до. – Небось ещё и половина охраны сдристнула после Объявы!

– Что ж, пацаны, пожалуй, в этом есть резон, – глубокомысленно изрекает Элега́нтэ.

– Тогда погнали, – подытоживает Бьянка, чувствуя невероятное облегчение: она так и не была до конца уверена, что в нынешних обстоятельствах парни – будь они хоть тысячу раз честными бандитос, свято чтущими клятву на крови и всё такое – подымут свои задницы, чтобы помочь отомстить когда-то прибившейся к их стае девчонке. – Через час в схроне.

– Ясно, – снова Грюньон. – Парни, допиваем пивас и по ко́ням!

– Наведём шороху, мать вашу! – слышит Бьянка воодушевлённый возглас обычно сдержанного Мадэ́сто, прежде чем связь обрывается.

То, что парни приняли на грудь, её ни капельки не волнует. Она знает: чтобы эти отморозки окосели – на каждого и ящика не хватит. Помнится, во время очередной попойки Симпле́, выжрав бутылку текилы, на спор сбивал ножом яблоко с головы флегматично жующего табак Дормильо́на. С десяти метров, ага. Пять раз.

Бьянка поднимается с дивана, собирает волосы в хвост, несколько секунд смотрится в зеркало. Проводит пальцами по старому побелевшему шраму, идущему через всё горло. Оглядывает свою маленькую, но такую уютную, ставшую за полгода родной, меблирашку: зелёный велюровый диванчик – потёртый, зато дико удобный; древний (наверняка антикварный) торшер с бирюзового цвета абажуром, украшенным золотой бахромой; круглый лакированный чёрный стол с подломившейся ножкой, сейчас скреплённой металлической скобой; книжные полки на полстены. Она больше не вернётся сюда. «Сто лет одиночества» так и останутся недочитанными.

Ну и ладно!

Натянуть гриндерсы, накинуть чёрную косуху из бычьей кожи от «Сапкоффски» с кучей серебристых шипастых заклёпок (роскошный подарок братьев на двадцатый день рождения), бегом спуститься с третьего этажа, оседлать и завести «Веспу» – всё это занимает у Бьянки меньше минуты. И вот она уже мчит к месту сбора.

Конец света встречают по-разному. Проезжая через весь город по узким улочкам, она слышит песни и смех, признания в любви и остервенелую ругань, рыдания и молитвы. Иногда выстрелы. Минует городскую площадь, на которой, должно быть, собралась добрая половина жителей. Близкий конец сплотил их, как никогда. Вынесенные столы ломятся от еды и выпивки. Играет сальса. Люди пьют, едят и танцуют. В последний раз.

На мгновенье Бьянке хочется остановиться. Остаться здесь с этой толпой обречённых самозабвенно отплясывающих счастливчиков. Но сука-память тут же подбрасывает воспоминание.

…Её заставили опуститься на колени. Она смотрит снизу вверх на высокую медноволосую женщину в длинном багряном платье.

– Врать не буду, детка, законные наследники нам ни к чему, так что сегодня ты умрёшь! Но… есть и плюсы: твоя кончина не будет бессмысленной, и  скоро ты увидишься с папашей. Передавай от меня привет!

Красная Дама кривит в усмешке чувственные губы.

Исабэль – молодая, безумно красивая женщина, только-только вставшая во главе набирающего силу картеля... Зря отец доверился ей.

…В тот день с самого утра занялся дождь. По влажной вязкой земле Бьянку волокут к свинарнику, обитатели которого скоро полакомятся её плотью. Онемевшие ноги еле слушаются. Она падает в грязь, беззвучно плача. Её рывком поднимают и толкают вперёд:

– Двигай, осталось немного, – хрипло каркает из-за спины страшный одноглазый дядька.

Страх заполнил всё её существо. Лишил воли. Она даже не чувствует холодных капель, хлестающих по нежной коже.

– Вот и пришли. С днём рождения, малышка! – одноглазый набрасывает гарроту на её шею.

В тот день Бьянке исполнилось девять…

Воспоминание обжигает сердце кипящей ненавистью. Двенадцать лет она лелеяла её. Берегла, не давая остынуть, в ожидании этого дня. То, что происходило сейчас было отнюдь не спонтанной выходкой. На самом деле предприятие, не без оснований названное Элегантэ «сомнительным», предполагалось осуществить через две недели. Момент был подходящий. На деньги, пожертвованные городу донной Исабэль, построили детский приют, открытие которого проклятая сука, разумеется, ни за что бы не пропустила и выползла-таки из своего загородного логова – ранчо «Да́ма Ро́ха». Они ж, в свою очередь, собирались устроить засаду и взять её на обратном пути в поместье.

Бьянка несколько вечеров кряду не могла заснуть, в красках представляя, что будет, когда она приведёт Исабэль к Га́то... Долговязому Гато, от пяток до макушки покрытого татуировками. На лице Гато всегда сверкает улыбка – вот только ни у кого никогда не возникало желания улыбнуться ему в ответ. Царство Гато – любителя странных шуток и мастера долгих пыток – специально обустроенный подвал.

Мысленно, десятки или даже сотни раз, Бьянка проговаривала слова, которые скажет, когда Исабэль – сломленная и испуганная, как когда-то она сама – будет на коленях молить о пощаде.

И сейчас, подъезжая к схрону, Бьянка вновь повторяет эти слова.

Склады за чертой города братья выкупили пару лет назад через подставную контору. Официально здесь приём металлолома. Надо признать, эта ширма неожиданно оказалась довольно прибыльным бизнесом. Шурин Грюньона, взятый в управляющие, не задавал лишних вопросов, когда парни время от времени наведывались прибарахлиться перед очередным делом или заваливались после, нередко изрядно потрёпанные и перепачканные кровью. Когда появляется Бьянка, мужчины уже вовсю готовятся к предстоящей заварушке.

– Салют, семья! – она обнимает каждого из семерых братьев.

– Какой план?  – деловито осведомляется Грюньон, рассовывая по кармашкам разгрузки рожки для «АК-47».

– И есть ли он вообще? – ехидно вставляет Элегантэ, прикрепляя гранатомёт к дулу «СПАС-12».

– Более-менее, – отвечает Бьянка. Карту местности она помнит наизусть. – Добираемся до холма перед последним поворотом. Он в трёхстах метрах от въезда на ранчо. Симпле́ снимает охрану. Дальше по ситуации. Но, в целом, как обычно – работаем быстро, нагло, жёстко.

– За-е-бись! – Эсторнудо поднимает большой палец вверх. – Короче, братва, врываемся в мясорубку, а там видно будет!

– Всё, как мы любим, – зевает Дормильон.

– Не ссыте, щеглы, я вас прикрою, – усмехается Симпле́, укладывая в чехол свой «Винторез».

– Знаешь, девочка моя, если бы не конец света, я бы послал тебя на хер с таким говёным планом, – басит Грюньон задумчиво. – Но сейчас это как будто бы даже реально.

– Может, ещё не все подохнем! – скалится Дивертидо.

– Типун тебе на язык, ебала́й! – шипит на него Грюньон.

Парни ржут.

– Все готовы? – Бьянка обводит стаю взглядом. Как-то вдруг разом посерьёзнев, братья молча кивают. – Тогда выдвигаемся.

Около сорока минут два джипа пылят по извилистой дороге среди холмов. Наконец останавливаются у того самого.

– Пошли, посмотрим, чо как, – кряхтит Грюньон, выбираясь из тачки. – Дор, Сим, работайте.

Эти двое махом взбираются наверх. Последние метры до верхушки холма – ползком. Бьянка с Грюньоном держатся за ними.

– Вы не поверите, – Дормильон отрывает от глаз бинокль, – у ворот вообще никого!

– Вижу троих на террасе, – добавляет Симпле́, глядя в прицел Винтореза. – Судя по количеству пустых бутылок и специфическим позам – они наебенились и сейчас в отрубе. Убрать?

– Стопэ́! – Бьянка не намерена рисковать. – Вдруг это ловушка. Оставайся здесь. Если что…

– Естественно, – кивает Сим понимающе.

– По ходу сегодня нам везёт, – сплёвывает Грюньон. – Что скажешь, дорогая?

– Везёт, ага, – цедит она сквозь зубы.

Предчувствие у неё… странное.

Они спускаются с холма. Бьянка обрисовывает ситуацию остальным.

– Похоже на сказку, – усмехается Элегантэ.

– Всегда бы так, – поддерживает Эсторнудо.

– Но не расслабляемся, ребзя, а ну как замануха! – хмыкает Мадэсто.

– Погнали рысью, – командует Бьянка. – Прислугу не трогать. Остальных валим. Исабэль – моя.

Все всё поняли. Возражений нет.

Распахнутые настежь ворота они проходят спокойно. До самого́ дома ещё около пятидесяти метров. Сейчас и Бьянка видит на террасе три тела: одно спит, уронив голову на стол, второе храпит, откинувшись на спинку ротангового кресла, третье пускает слюни под столом.

Она сигналит своим: не стрелять, подходим ближе. Первой заступает на террасу. Грюньон с Дивертидо следом. Мадэсто и Элегантэ обходят дом справа, Дормильон и Эсторнудо слева. Ублюдок, что спит мордой в стол, внезапно поднимает голову. Осоловевший взгляд пытается сфокусироваться на новоприбы́вших:

– А вы ещё кто, блять, такие? – при этом рука вопрошающего тянется за стволом в наплечной кобуре. Бьянкина «Беретта» прерывает его неловкий манёвр, проделывая аккуратную дырочку между глаз. От звука выстрела, всхрапнув, очухивается второй – тот, который в кресле. Прежде чем он успевает хоть что-то сообразить, его успокаивает «Винторез» Симпле́. Из-под стола раздаётся мычание третьего, но «АК» Грюньона не даёт ему эволюционировать до членораздельной речи.

– Дорогие гости, прошу в дом, – дурашливо раскланивается Дивертидо и вперёд всех шмыгает за дверь, уже внутри выдавая изумлённое:

– Хрена себе, картина маслом!

«И действительно, – мысленно соглашается с ним Бьянка, едва войдя в помещение, – картина, сука, маслом!»

– А-а-а, это ты!

Донна Исабэль сидит на широкой лестнице, что ведёт на второй этаж, вытянув сломанную правую ногу. Да, сломанную. Все видят обломок кости, торчащий её из голени. Белое платье изорвано и пропитано кровью. Она поправляет эти ошмётки в попытке хоть как-то прикрыться. Получается плохо. На месте левого глаза у неё засохший тёмно-багровый сгусток, через который от надбровной дуги до нижней челюсти идёт глубокий кровоточащий надрез.

– Последних двоих я всё-таки достала, – Исабэль с гордостью кивает на два тела на полу. – Знаешь, детка, оказывается, осознание скорой смерти – охуительный афродизиак! Да-а-а! И все эти псы, которые годами ели с моей руки, послушно выполняли команды; дрожали, если я повышала голос; вдруг ужас как захотели трахнуть собственную хозяйку.

Гримаса отвращения передёргивает бледное лицо. Она отворачивается, так что Бьянка видит только её не изуродованный профиль.

Она всё ещё безумно красива, эта сука Исабэль. Даже сейчас.

Из-за лестницы появляются зашедшие с чёрного хода Эсторнудо и Дормильон.

– Всё чисто, – объявляет Эсторнудо. – Чо тут у вас?

Замечает Исабэль, мгновение присматривается и осеняет себя крестным знамением:

– Святая Дева Мария, защити и помилуй!

Со второго этажа спускаются Мадэсто и Элегантэ.

– Похоже в доме больше никого нет, – объявляет Мадэсто.

– Из живых, – уточняет Элегантэ, заметив два трупа и осторожно обходя Исабэль. Бросает на неё быстрый взгляд, заметно вздрагивает, но, ничего не говоря, проходит мимо. Встаёт за плечом Бьянки.

– Будьте любезны, – Исабэль указывает пальцем на тёмно-синий клатч, валяющийся на полу в трёх метрах от неё.

Дивертидо вопросительно глядит на Бьянку, та едва заметно кивает. Он поднимает вещицу и передаёт Исабэль:

– Пожалуйста, сеньора.

Исабэль достаёт из клатча маленькое зеркало. Долго разглядывает своё лицо. Из уцелевшего глаза катится слеза. Её крик, полный бессильной ярости и боли, заставляет мужчин сделать шаг назад. Она швыряет зеркальце об пол и, закрыв лицо руками, беззвучно плачет, вздрагивая всем телом.

Бьянка всё это время стоит молча. Ведь представляла их встречу совсем не так, и что делать теперь – непонятно. Она хотела проучить донну Исабэль – королеву картеля Дэспиада́до. Сломать её, лишить всего, погрузить в последние дни жизни в мир нечеловеческой боли, а потом отнять и саму жизнь. Но сейчас... Она идёт к высокому окну, срывает тяжёлую парчовую штору. Подходит к дрожащей Исабэль и укутывает её. Та медленно отрывает лицо от ладоней:

– Почему ты просто не убьёшь меня? – шепчет хрипло.

Бьянка пожимает плечами. Оборачивается:

– Мадэсто, дай обезбол.

– Нефопам сойдёт?

Бьянка глядит на торчащую из ноги Исабэль кость. Хмыкает:

– Лучше морфин.

Мадэсто кидает ей шприц-тюбик. Бьянка, не пытаясь быть нежной, всаживает иглу в плечо мачехи.

– Что это? – вздрагивает та.

– Это чтобы тебе было не так больно и грустно, – отвечает Бьянка и, развернувшись, бросает братьям:

– Уходим. Нам здесь больше делать нечего.

Уже у двери оборачивается:

– Исабэль…

Одинокая, в одночасье потерявшая всё женщина поднимает изувеченное лицо, сейчас из-за размазанной крови и туши похожее на демоническую маску.

– Да, Бьянка?

– Не пропусти конец света. Говорят, это будет красиво.

Они молча идут до холма, за которым ждут джипы и скучающий Симпле́ с сигариллой в зубах.

– Я горжусь тобой, девочка моя, – тихо говорит Грюньон. Она благодарно пожимает его запястье.

– Куда двинем? – забираясь в машину, осведомляется Дивертидо. – К нам или…

Все смотрят на Бьянку.

– А давайте на городскую площадь! – улыбается она.

У них есть ещё пара часов, чтобы потанцевать.

3. КУРТ

Старый Курт Саблински воспринял новость о конце света спокойно. Большую часть своей жизни он ожидал чего-то подобного. Если б его спросили, как это случится, Курт без капли сомнения ответил бы, что однажды кто-то по эту или другую сторону океана не выдержит многолетнего зуда холодной войны в потных ладошках и нажмёт-таки красную кнопку.

Кроме шуток, Курт был настолько уверен в неизбежности подобного исхода, что в своё время всерьёз заморочился, чтобы они с Мардж пережили ядерную зиму. И плевать, что соседи многозначительно переглядываются и крутят пальцем у виска за его спиной. Зато он был спокоен. Бункер на заднем дворе, обошедшийся в кругленькую сумму, внушал уверенность в завтрашнем дне. И в послезавтрашнем тоже.

По идее, припасов им с Мардж должно было хватить на два года, а за это время – если верить яйцеголовым – температура на планете уже придёт в норму. Само собой, как именно будут обстоять дела на поверхности, с точностью предугадать не мог никто, но Курт полагал, что «Моссберг», верой и правдой служивший ему уже пару десятков лет, и новенькая «М-16» последней модели решат большую часть вероятных проблем.

И вот это случилось. Пусть не так, как представлял себе Курт, но тем не менее… Хотя, если честно, сейчас ему было всё равно. Марджери умерла много лет назад, а ему уже стукнуло семьдесят пять. Коротко стриженные волосы давно поредели и поседели. Когда-то ярко-голубые глаза теперь казались тусклыми серыми ледышками на загорелом морщинистом лице. Недавно начались жуткие головные боли, и, промучившись пару недель, он всё же обратился к врачу. Опухоль в мозгу была операбельной.

«Но ваш организм может не выдержать. Шансов пятьдесят на пятьдесят», – сказал док.

Не самый лучший расклад, но Курт играл и при худших. А что? Несмотря на преклонный возраст он считал себя крепче иных тридцатилетних. И ему всё ещё нравилось жить. Пусть даже без Мардж, на могилу которой он приходил раз в пару недель, подолгу рассказывая покойной жене новости и вспоминая былые деньки.

Впрочем, в последнее время можно было не ходить – Мардж всё чаще являлась к нему сама. Курт прекрасно отдавал себе отчёт, что это лишь выверты больного мозга, но ему даже нравилось, и он с сожалением думал, что после операции визиты с того света прекратятся. В любом случае.

Сейчас он сидел на своём крыльце в плетёном кресле и потягивал «Будвайзер» из запотевшей холодной банки. Прятаться в бункере он не видел смысла. Теперь-то уж точно нет. Медленно сходить с ума под землёй и в итоге сдохнуть, превратившись в пускающую слюни, срущую под себя развалину?! Ну нахрен! Он встретит смерть достойно – в здравом уме и твёрдой памяти, как говорится.

– Не против, если я закурю? – спросил, поставив банку на круглый столик по правую руку и достав из кармана рубашки помятую пачку «Ла́ки».

Марджери не выносила табачного дыма, и когда он сделал ей предложение, взяла с него обещание, что пока они вместе, он не заставит её вдыхать эту гадость. И он бросил. В тот же день. А вернулся к дурной привычке пару недель назад, решив, что, если очнётся после операции, бросит опять. Может быть.

– Конечно, дорогой, я же всё равно не почувствую, – улыбнувшись, отозвалась Мардж из соседнего кресла.

– И то верно. Но всё равно спасибо, – он щёлкнул зажигалкой, сделал первую затяжку и выпустил вверх струйку дыма. – Прости меня, милая.

– За что? – Мардж удивлённо приподняла брови.

– Мы так и не отправились в кругосветку на белом пароходе, как ты мечтала. А могли бы, если бы я не вбухал столько денег в этот грёбаный бункер.

– Может, оно и к лучшему, – тихо засмеялась Мардж. – Они же постоянно тонут, эти дурацкие пароходы!

– Да уж прям, – с сомнением буркнул Курт, а Мардж, никогда не жаловавшаяся на недостаток воображения, с воодушевлением продолжила:

– Только представь: мы с тобой все такие разодетые – я в элегантном вечернем платье, а ты в шикарном смокинге или даже во фраке – попиваем шампанское на верхней палубе, играет оркестр, и тут – бац! – наш лайнер сталкивается… ну, не знаю… с айсбергом!

– С айсбергом? – повторяет Курт. – Честно говоря, верится с трудом. Как, чёрт возьми, можно не заметить айсберг? Да на корабле же целая команда специально обученных людей как раз для того, чтобы подобной херни не случилось!

– Какая разница, – отмахивается Мардж, – главное не это… На судне паника! Люди бегут, расталкивая друг друга, к спасательным шлюпкам. Шлюпок на всех, конечно же, не хватает. Корабль погружается в воду за считанные минуты. И вот мы с тобой уже бултыхаемся в океане. А вода холоднющая – просто ужас! Силы быстро покидают нас, но – о чудо! – ты замечаешь плывущую рядом деревянную дверь от каюты и помогаешь мне забраться на неё! Залезаешь следом, но дверь начинает тонуть! Ты понимаешь, что двоих она не выдержит и сползаешь обратно в воду.

– Ну, ничего страшного, – Курт, успевший докурить сигарету, тушит окурок в консервной банке из-под бобов и делает глоток пива. – Я же могу долго оставаться на плаву, просто держась за дверь.

– А вот и нет, ишь ты, какой хитренький! – Мардж грозит пальчиком. – Я ж говорю – вода ледяная и у тебя наступает это… как его… переохлаждение, ага. Ты чувствуешь слабость, тебя начинает клонить в сон. «Курт, только не умирай! Не бросай меня!» – рыдая, умоляю я. Но ты, чувствуя, что сознание ускользает, смотришь мне в глаза и тихо шепчешь: «Я никогда не оставлю тебя…», гладишь своей посиневшей ладонью мою руку и медленно уходишь под воду. Последнее, что я вижу – твоё бледное лицо, исчезающее в пучине. И это воспоминание преследует меня до конца жизни, вызывая в сердце нежность и щемящую тоску.

– Херня какая-то! – фыркает Курт. – А почему я не могу найти ещё одну дверь?

– А как ты думаешь, – Мардж очень серьёзно глядит ему в глаза, – какова вероятность, что сразу две двери окажутся в одном месте?

– А какова вероятность, что корабль врежется в айсберг? – не сдаётся Курт, но жена протестующе машет руками:

– Тут дело вообще не в этом!

– А в чём?

– В печальной, но очень красивой и трогательной истории о любви и самопожертвовании!

– Я бы всё-таки поискал вторую дверь, – сварливо бурчит Курт.

Мардж заливисто хохочет в ответ.

Сегодня она пришла к нему такой, какой он её помнил в их десятую годовщину – ей тогда было тридцать шесть. Длинные каштановые волосы крупными локонами падают на спину и плечи, и на ней то же белое в чёрный горошек платье. Хорошее было время.

***

– Мистер Саблински? – голос пастора Джонса, его соседа справа, заставил задремавшего Курта вздрогнуть и открыть глаза.

– А? Что?

– Как поживаете, Курт? – с елейной улыбкой спрашивает Клэр – жена пастора.

– Да ничего так, вполне неплохо. Сижу вот, знаете ли, жду конца света, – отвечает Саблински с хриплым смешком и тянется за сигаретой. Пухленькое личико Клэр передёргивается, но она продолжает лыбиться. Между тем в её глазах плещется страх. Курт уже догадывается, о чём пойдёт разговор.

– Это прекрасно, прекрасно, – лопочет Клэр, – просто замечательно!

Пастор Джонс дёргает супругу за руку и та, закусив губу, затыкается. Курт понимает, что она в одном шаге от истерики. Неторопливо закуривает и, щурясь сквозь дым, смотрит на мнущуюся парочку.

– Вы что-то хотели?

До сих пор его отношения с соседями были – мягко говоря – прохладными. Пасторский золотистый ретривер Бадди порой гадил у него на лужайке, и тогда Курт на всю улицу орал, грозясь пристрелить в общем-то симпатичного пса. Впрочем, Джонс каждый раз рассыпался в извинениях и дисциплинированно собирал собачьи экскременты в бумажный пакетик, краснея то ли от смущения, то ли с досады. Так что Курт относился к нему неплохо. А вот его толстуха-жена почему-то раздражала. Может быть, этой своей фальшивой улыбкой и явным желанием всем нравиться.

– Мистер Саблински… Курт, – пастор Эдвард Джонс сделал несколько шагов вперёд, подойдя к его крыльцу и продолжил, понизив голос, – мы с женой хотели узнать, не найдётся ли в вашем укрытии местечка для нас?

Курт задумался. Судя по тому, что сказали по ящику, вряд ли бункер спасёт. На то, что случится с планетой через несколько часов он точно рассчитан не был. Хотя, будь Курт в добром здравии, он бы, конечно, им воспользовался – чем чёрт не шутит? Терять всё равно было нечего.

– Почему нет? – он пожал плечами и сделал приглашающий жест рукой. –Милости прошу…  Хотя, должен предупредить – собачьим кормом я не запасался. Да и рассчитан бункер только на двоих.

– Собаку мы брать не будем, – торопливо заверила его Клэр.

Джонс, помрачнев, недовольно зыркнул на жену, однако, вздохнув, согласно кивнул:

– Что ж, раз по-другому никак…

Курт усмехнулся понимающе.

– Но, – встрепенулся пастор, – вы сказали, что места только на двоих, а как же… кхм… то есть, если мы с вами…

– Я сказал, что он рассчитан на двоих, – перебил его Саблински, – чтобы пережить последствия чёртового ядерного взрыва. А поместиться там может намного больше. Но у нас-то ситуация совсем другая – так что чёрт его знает, как всё выйдет. К тому же, я не пойду.

– Как так? – удивился Джонс. – Почему?

– Не вижу смысла, – Курт не собирался вдаваться в подробности.

– Дорогой, ну что ты к нему пристал, – снова затараторила Клэр, в голосе слышались облегчение и радость. – Ну не хочет и не хочет! Взрослый же человек – сам знает, что ему лучше!

– Погоди, – резко, даже зло, бросил Джонс жене. – Пожалуйста, объясните… Курт, если вам нужна помощь, какой-то специальный уход – вы только скажите.

– Милый, – Клэр подбежала к мужу и ухватила его за рукав, – мы теряем время! Пошли собирать вещи!

Пастор вдруг развернулся и влепил ей пощёчину.

«Неожиданно!» – мысленно хмыкнул Курт.

– Дорогой, ты чего? – Клэр отшатнулась, схватившись за алеющую щёчку.

– Ну почему ты такая стерва?! – спокойно, глядя в её повлажневшие глаза, спросил Джонс. – Всегда хочешь казаться лучше остальных, строишь из себя Мать Терезу, но на самом деле тебе не насрать только на саму себя!

В этот миг Курт невольно почувствовал к нему уважение.

– Я… я просто… – промямлила она и, закрыв лицо руками, разревелась.

– Ну ладно-ладно, – Джонс о́бнял её, поглаживая по голове. – Прости! Прости ради бога, я не должен был вот так с тобой… Посмотри на меня, Клэр.

Та подняла заплаканную мордашку.

– Да, милый?

– Иди в дом, собери всё самое необходимое.

– А ты?

– Я скоро подойду.

– Хорошо, Эдди, как скажешь.

Клэр, утирая слёзы, засеменила домой.

Когда она ушла, пастор повторил вопрос:

– Так что с вами, Курт? Мы можем вам как-то помочь?

– Вряд ли, – хмыкнул Курт. – Разве что на досуге ты подрабатываешь нейрохирургом.

Пастор помолчал, осмысливая услышанное.

– И сколько вам осталось?

Курт открыл стоящий у ног ящик со льдом и достал прохладную баночку «Будвайзера».

– Док сказал, что без операции я смогу протянуть от силы полгода. Операция, как ты понимаешь, отменяется, так что… – он щёлкнул жестяным колечком и отсалютовал банкой, – расслаблюсь и буду наслаждаться последним вечером.

– Не угостите? – Джонс показал пальцем на пачку «Лаки Страйк».

Курт прикурил сигарету и протянул пастору:

– Может, пивка?

***

Полная версия бесплатно на АвторТудей https://author.today/u/badcatisgood

Доп.инфа (вдруг кому интересно ;)

Аудиокниги в ВК https://vk.com/badcatisgood

Канал в ТГ https://t.me/zverev_channel

Канал на Ютубе (аудиокниги) https://www.youtube.com/@hellradio