За стенами фундаментально стоящего здания из дореволюционного кирпича, которое на своем веку повидало и витые усы губернских чиновников, и кожаные тужурки чекистов, и первые галстуки-самовязы номенклатуры, царила атмосфера висящих в воздухе масс нерешенных вопросов. Те, кто трудился в его стенах, давно уже не замечали наэлектризованной атмосферы, которая появилась, наверное, с первой же лампочки Ильича, что за десятки лет перемен разрослась в роскошную люстру, освещавшую грандиозную лестницу, укрытую красной ковровой дорожкой с незамысловатыми строгими узорами, ведущей к кабинетам. За каждым из которых скрывалась своя ненаписанная история.
Одним из таких кабинетов был похож на мавзолей активной гражданской позиции, возведенный из карельской березы и стыда за решения, которые его обитатель иной раз супротив своей воли вынужден был принимать. За окном, за тяжелой портьерой, лежал промозглый ноябрь, словно промокшая до нитки шуба, наброшенная на город. Воздух в помещении был густ и неподвижен, пах старыми папками, дорогим кожаным креслом и тлением административных ресурсов.
За массивным столом, который один мог бы решить вопрос с бездомными собаками, просто навалившись на них всем своим политкорректным весом, сидел Аристарх Ферапонтович Ответов. Министр Ответственности. Он и выглядел как ответ – дорогой, но поношенный костюм, седые виски, впалые щеки, на которых читалась усталость от всех возможных и невозможных последствий. Он смотрел в монитор, где геометрические фигуры, обозначавшие электоральные настроения, медленно расползались, как студень по тарелке. Иногда отвлекался на фигурку Фемиды, которая стояла у него на столе, явно мысленно проводя эксперимент, какое из принятых им решений перевесит чашу его карьеры.
Внезапно дверь с выгравированной табличкой «Аристарх Ферапонтович Ответов. Министр Ответственности» приоткрылась, и внутрь просунулась тревожная голова его помощника Семена.
– Аристарх Ферапонтович, прошу прощения, поздно, но… ситуация аховая. По псам. Беспризорным, – слегка запинаясь и нервничая, произнес Семен.
Ответов медленно перевел на него взгляд, в котором плавала мудрость, разбавленная раздражением от того, что его отвлекли от созерцания всеобщего безразличия в цифровом виде и анализа собственных перспектив переназначения. Он посмотрел на запястье своей тяжелой руки, где, как монолит, покоились памятные часы, глубоко вздохнул и произнес.
– Семен, Семен, – голос Министра был глух, будто доносился из-под стола, из-под всех этих кип нерешенных вопросов. – Ну, войди уже. Или не войди. Суть от этого не изменится. Что там опять эти наши братья меньшие, претендующие на звание старших? Опять пытаются оспорить венец пищевой цепочки?
Семен впорхнул в кабинет и замер перед столом, переминаясь с ноги на ногу, жадно глотая воздух.
– Хуже, Аристарх Ферапонтович! В городе N… стая. Сгрызла машину жены главного регионального оператора по вывозу ТКО! А Главный центр принятия решений… – Семен сделал паузу, подбирая слово, – решил делегировать вопрос вниз. В регионы. А там… там паника. На кону же, вы понимаете…
– Выборы, – безжизненно констатировал Ответов. – Да, Семен. Всегда на кону выборы. Как будто жизнь – это бесконечное голосование за меньшее из зол. Садись. Ты меня отвлекаешь от важного дела – я наблюдал, как моя ответственность испаряется через вентиляцию.
Семен сел на краешек стула.
– Так вот, Аристарх Ферапонтович, общественность… она разделилась. Одни кричат «усыплять!», другие – «пристраивать!». А мусор, между прочим, у контейнеров уже неделю не вывозится! Все ждут!
Ответов оторвал взгляд от Фемиды и уставился на Семена.
– И ты хочешь сказать, что эти два вопроса связаны лишь тем, что и те, и другие – бессловесные парии, мешающие спать спокойно обывателю? – он усмехнулся. – Прямая связь, Семен, куда прозаичнее. Невывезенный мусор – это смрадный пир для бродячих свор. А «случайно» сгрызенная машина жены мусорного князя – это классика. Прекрасный ход, чтобы под шумок, вернее, под лай, списать на зверей собственные косяки и выжать из бюджета на «безопасность» дополнительные миллионы. Они не псов накормить хотят, они хотят, чтобы я их, эти миллионы, им в пасть бросил. И все это на фоне того, что никто не может выполнить свою прямую обязанность – просто вывезти мусор.
Он тяжело вздохнул, и в этом вздохе был слышен скрип веков.
– Они всегда ждут, Семен. Это национальный спорт. Олимпиада пассивности. Корни этого, понимаешь ли, в нашем культурном коде. В той самой знаменитой терпеливости, которую мы так любим воспевать, пока нам на ногу не наступят.
Он откинулся в кресле, и его взгляд уперся в потолок, где висела люстра в виде спутника, давно забывшего о космосе.
– Вся наша историческая риторика, хоть церковная, хоть светская, построена на идее «Бог терпел, и нам велел». И не важно, веришь ты в него, в синергетику или в теорию струн. Эта установка уже впаяна в наш софт. Инициатива – это риск. Решение – это груз. А нести груз лучше всего сообща, то есть, в идеале, переложив его на плечи того, кто «наверху». Или сбоку. Куда угодно, только не на себя.
– Но почему? – пискнул Семен.
– Потому что в итоге мы имеем гремучую смесь, – продолжил Министр, его голос стал жестче. – С одной стороны – пассивное «терпи, казак, атаманом будешь». С другой – агрессивное «сделал – и исчез». Вот эти твои зоозащитники и догхантеры – лишь лепестки на поверхности чайного озера. А на дне сидит гигантский спящий кальмар всеобщего страха перед последствиями. Все хотят, чтобы был один дядя, который скажет «фас» или «не фас». И вся эта аморфная масса дружно либо кусает, либо не кусает.
– А дядя? – спросил Семен, затаив дыхание.
– А дядя, – Аристарх Ферапонтович горько усмехнулся, – дядя тоже из этого народа. И он тоже боится. Как и ты. Как и я. Пока общество спорит на кухнях, доказывая с пеной у рта – похлеще, чем у бешеной собаки, – усыплять или пристраивать, управляющие компании не могут вывезти мусор из-под своих носов. Потому что все ждут человека в погонах. С указом. Или с мешком денег. Который возьмет на себя этот груз.
Ответов вдруг резко встал и подошел к окну, отодвинул портьеру. В черном стекле отражалось его усталое лицо.
– А ведь этим человеком, Семен, мог бы быть любой. Сидящий сейчас перед экраном своего телефона и листающий новости про это дикое стадо обезумевших псов. Все, что нужно… – он обернулся, и в его глазах на секунду мелькнула странная искра, – это перестать бояться. И начать делать. Хотя бы мелочь. Но свою. Вывозить мусор вовремя, а не ждать, пока он прорастет поганками административных отписок. Не подкармливать бродячих псов у подъезда, пытаясь задобрить ими свою совесть за упущенные и давно ушедшие годы молодости, в надежде получить искупление за все совершенные ошибки. И уж тем более – прежде чем завести дома зверя, сесть и честно посчитать, хватит ли тебе душевных и материальных сил не вышвырнуть его потом на улицу, когда выбор встанет между оплатой счета за новомодный гаджет и покупкой корма для того, кого ты когда-то назвал другом. Вся наша ответственность – это простая арифметика, а не высокие материи. Сложить два плюс два и не получить в итоге помойку и свору голодных псин.
Он посмотрел на Семена, и искра погасла, уступив место привычной, тяжелой, министерской усталости.
– Вот и все. Иди, Семен. И напиши в проекте постановления: «Рекомендовать муниципальным образованиям проявить гражданскую инициативу». Пусть почувствуют себя теми самыми людьми у экрана.
Семен, оглушенный, кивнул и вышел. Аристарх Ферапонтович Ответов снова остался один на один с густеющим в кабинете мраком, своими мыслями и тихим, почти неразличимым воем бездомной проблемы, доносившимся из-за тяжелых, звуконепроницаемых стен. Где на стене огромного кабинета тикали старинные часы, словно метроном, отмеряя минуты до очередного дня выборов.
