Пролог.
Мы смотрим в ночное небо и видим бездну.
Бескрайнюю, холодную, усеянную алмазной пылью далеких солнц.
Мы строим теории. Большой взрыв. Тёмная материя. Эволюция. Божественный замысел.
Мы рассказываем себе истории о нашем происхождении, как дети, пытающиеся угадать,
что лежит в завёрнутом подарке. Мы трясём его, прислушиваемся, строим догадки по шороху.
Но плёнку не снимаем. Не знаем, что внутри. Не знаем, кто его положил под ёлку и зачем.
А что, если наша самая смелая фантазия — лишь бледная тень реальности?
Что, если истина не просто страннее, чем мы предполагаем — она страннее, чем мы можем предположить?
Эта повесть — одна из таких гипотез. Одна из версий того, что может лежать в той коробке.
Не претендующая на истину в последней инстанции. Всего лишь история.
История о том, что привычный нам мир — с его любовью, ненавистью,
мечтами и болью — может оказаться всего лишь побочным продуктом.
Случайным узором на обоях в чужом доме. Ароматом из чужой кухни.
И если это так, то что же тогда готовят на той кухне? И кто стоит у плиты?
Приготовьтесь узнать одну из самых абсурдных и отчаянных версий.
История, которая начинается с обычного парня по имени Денис и заканчивается…
...а вот это уже и есть самое интересное.
Отбросьте на время всё, что вы знали.
Сделайте глубокий вдох.
И загляните в бездну.
Первым пришло сознание того, что болит всё.
Голова раскалывалась на части, будто по черепу проехался асфальтовый каток.
Тело ломило, словно после драки, которой не было.
Денис застонал, пытаясь приподнять веки.
Они слиплись, было темно и невыносимо сухо во рту.
Он потянулся рукой к тумбочке, где всегда стоял стакан с водой,
но ударился костяшками пальцев обо что-то холодное и неподвижное.
Не о дерево. Как будто о стекло.
Это заставило его открыть глаза окончательно.
Он лежал на полу. Пол был идеально гладким, матово-белым и слегка теплым,
как экран старого телевизора. Над ним куполом уходили вверх стены
из того же полупрозрачного материала, что и «пол».
Он был внутри огромной полусферы, похожей на перевернутую жемчужину.
Снаружи царила тьма, но не привычная ночная, а какая-то густая, бархатная,
усеянная звездами, которые были слишком яркими и слишком близкими.
— Что за хрень? — хрипло выдохнул он. Голос прозвучал приглушенно,
уперся в стены и растворился, не найдя выхода.
Паника, острая и липкая, подступила к горлу. Он вскочил, закружился на месте,
отчаянно пытаясь найти дверь, щель, люк. Ничего. Только гладкая, без единого шва поверхность.
— Эй! Кто тут? Выпустите!
Внезапно участок стены перед ним просто растворился.
Не отъехал в сторону, не раскололся — исчез, пропуская внутрь двух существ.
Денис отшатнулся, уперся спиной в гладкую стену и замер.
Это не были зеленые человечки с большими глазами. Это было что-то другое.
Высокие, под два с половиной метра, очень худые.
Кожа, если это можно было назвать кожей, отливала перламутром и казалась влажной.
Руки длинные, почти до колен, с тремя тонкими пальцами. Но самое жуткое — лица.
Вернее, их отсутствие. На месте носа, рта и ушей — лишь гладкая, чуть вогнутая поверхность.
Зато глаза... Глаза были огромными, полностью черными, без белка и радужки.
Они смотрели на него без выражения, как камешки на дне ручья.
Одно из существ сделало шаг вперед. Звук родился не снаружи, а прямо у него в голове,
холодный и без интонаций, как голос навигатора.
Денис. Ты проснулся. Это хорошо.
— Где я? Что вы со мной сделали? — его собственный голос дрожал.
Ты в безопасности. Ты дома, — прозвучало внутри, и второе существо повторило это же, как эхо. Дома.
— Какой, на хер, дом?! Я был у себя в квартире! Я лег спать!
Твоя квартира. Твоя кровать. Твоя планета, — мысль-голос была терпеливой,
как объяснение ребенку. Это всё наше. Мы создали. Мы выращиваем.
Денис сглотнул ком в горле. «Выращиваем».
Слово, которое используют для картошки или помидоров на грядке.
— Что вы выращиваете? — спросил он, уже почти зная ответ, но отказываясь в него верить.
Существо подняло свою длинную руку, и стена снова стала прозрачной.
Звезды исчезли. Теперь Денис видел… Землю. Огромный, сине-белый шар, висящий в черноте.
Мы выращиваем жизнь. Мы выращиваем вас. Для нас.
— Для чего? — прошептал Денис, и его мир начал медленно,
с жутким скрежетом, рушиться на куски. Вера в Бога, в эволюцию,
в случайность Большого взрыва — всё это оказалось пылью.
Ему показалось, что он сейчас сойдет с ума.
Для питания, — так же просто и бесстрастно прозвучал ответ в его голове.
Ваша энергетическая матрица, ваша сущность, которую вы называете душой… она восхитительна.
После того как ваше физическое тело умирает, матрица сохраняется. Мы ее… собираем.
Стена снова ожила. Изображение Земли сменилось на вид бесконечного зала,
похожего на библиотеку или винный погреб. На полках, уходящих ввысь на тысячи метров,
лежали… светящиеся сферы. Мириады их. Они переливались всеми цветами радуги,
одни были яркими и чистыми, другие — тусклыми и мутными, третьи — колючими, темными.
Это наша кладовая, — мысль-голос звучала уже с легким оттенком удовольствия.
Мы выбираем по настроению. Сладкие и мягкие… для расслабления.
Острые, горькие, с перчинкой… для тонуса.
Черные, обожженные болью и злобой… это как ваш крепкий кофе, бодрит.
Каждая жизнь оставляет после себя уникальный вкус.
Денис смотрел на это безумие. Его тошнило.
Вся его жизнь — первая любовь, слезы от ссор с отцом, восторг от победы на школьных соревнованиях,
горечь потери деда — всё это, оказывалось, было просто… процессом приготовления.
Выращиванием конфетки для какого-то молчаливого урода с лицом как у мокрой улитки.
Он рухнул на колени. Его вырвало.
Спазмы сотрясали тело, но внутри была только ледяная, всепоглощающая пустота.
- Зачем я здесь? — это была уже не просьба, а стон. Последний вопрос загнанного в угол животного.
К нему подошло второе существо, то, что до сих пор молчало.
Его мысль-голос felt different, в ней чувствовалось любопытство,
словно у гурмана, разглядывающего новое блюдо в меню.
Ты — особенный. Мне… приелись стандартные вкусы. Слишком много горечи.
Слишком много приторной сладости. Я хочу создать что-то новое.
Уникальное. Я выбрал тебя. Я буду тебя… создавать.
Я изменю твой путь. Направлю твою боль, твою радость, твой гнев в нужное русло.
И когда твоя матрица созреет… я ее почувствую.
Денис поднял голову. Он смотрел в эти бездонные черные глаза,
в которых не было ни злобы, ни милосердия, а лишь холодный, гастрономический интерес.
Он был ингредиентом. Проектом. И у него не было выбора.
Существо протянуло к нему руку. Денис отпрянул.
И в этот момент где-то в глубине станции прозвучал низкий, вибрирующий гудок.
Оба существа замерли, повернув головы на звук.
Идет разгрузка новой партии, — прозвучало в голове, и мысль была отвлеченной, деловой. — Нам нужно там быть.
Стена снова стала непроницаемой, оставив его одного в тихой, жемчужной клетке.
Они ушли, даже не заперев его. Потому что запереть муравья в муравейнике? Смешно.
Денис сидел на теплом полу и смотрел в пустоту. Всё было бессмысленно.
Вся его борьба за место в университете, ипотека, мечты о путешествиях, любовь, ненависть…
Всё это было программой по выращиванию корма. Он был биомассой, которая думает, что она особенная.
Он закрыл лицо руками и тихо засмеялся. Горько, истерично.
Он понял, что тот, кто Создал существует.
Но он не добрый и не любящий. Он просто — голодный.
Повар и его еда.
Время в клетке текло иначе. Не так, как на Земле.
Оно не тянулось и не летело — оно просто было.
Суток не было, был лишь вечный, не меняющийся свет матовых стен.
Денис не знал, сколько прошло — час, день, неделя.
Голод и жажда приходили волнами, но их словно притупляла сама атмосфера этого места.
Он чувствовал лишь слабость и легкую тошноту, но никаких мучительных позывов.
Возможно, его уже начали «подготавливать».
Дверь появилась снова так же бесшумно. Вошел Тот Самый.
Тот, что «будет его создавать». Длинные пальцы сжимали нечто, похожее на кристаллический шар.
Внутри него клубился туман.
Встань, — прозвучало в голове Дениса, и его тело подчинилось само, помимо его воли.
Ноги выпрямились, подняв его с пола. Ужас сковывал горло. Он был просто куклой.
Существо приблизило шар. Туман внутри засветился, и Денис увидел… себя.
Сегодняшнего. Он сидел на полу в этой же клетке и рыдал, беззвучно, надрывно, трясясь всем телом.
На это было жалко, мерзко и унизительно смотреть.
Сильная эмоция. Горькая. Но банальная, — мысль-голос был полон холодного анализа.
Как ваш перец чили. Интересно, но не более. Мне нужно что-то сложнее. Сочетание отчаяния и надежды.
Глубокой печали и внезапной, яркой ярости. Ноты должны сменять друг друга, создавая уникальный букет.
— Отстань от меня, — хрипло выдавил Денис.
Существо проигнорировало его, как повар не слушает мычание коровы на бойне.
Оно провело пальцем по поверхности шара. Картинка сменилась.
Теперь Денис видел свой старый двор, качели, мальчишек, гоняющих мяч.
Воздух словно наполнился запахом пыли и тополиного пуха.
В груди что-то екнуло — теплое и острое, как заноза. Ностальгия.
Неплохо, — оценило существо. Сладковато. Приятное послевкусие. Но слишком просто.
Шар снова помутнел. И вдруг Денис почувствовал жгучую боль в спине.
Он вскрикнул и рухнул на колени. Это была боль от ударов палкой в драке,
которую он забыл, которую вытеснил годами терапии.
Она вернулась, свежая и обжигающая. Слезы хлынули из глаз сами.
Вот это уже интереснее, — мысль-голос звучал довольным. Горечь обожженной карамели. Добавим…
Боль сменилась внезапным, ослепительным счастьем.
Первый поцелуй с Ленкой в подъезде. Восторг, пьянящая неловкость, дрожь в коленках.
Денис засмеялся сквозь слезы, и этот смех прозвучал сумасшедше.
Контраст, — заключило существо. Да, это перспективно. Ты будешь моим лучшим творением.
Оно повернулось и ушло, оставив Дениса на полу.
Он лежал, судорожно всхлипывая, его била мелкая дрожь.
Его душу рвали на куски, как тесто, раскатывали, посыпали специями эмоций, чтобы потом съесть.
Он был живой книгой рецептов.
Но в этом унижении, в этом абсолютном падении родилось что-то новое.
Не отчаяние. Ярость. Тихая, холодная, беспощадная ярость.
Они могут делать с ним что угодно. Могут лепить из его души конфетку.
Но он еще дышал. Он еще мог двигаться. И если уж он — всего лишь еда, то он станет той самой косточкой,
которая застрянет в глотке у своего едока.
Он встал. Ноги почти не слушались. Он подошел к стене и начал ее ощупывать.
Снова и снова. Миллиметр за миллиметром. Он искал хоть что-то.
Трещинку. Неровность. Теплое место. Холодное. Любой намек на устройство этого места.
И он нашел. В самом низу, у «пола», участок стены был чуть теплее.
Совсем немного. Его ладони, вспотевшие от страха, оставили на этом месте матовый след.
И на секунду, на долю секунды, он увидел не белую поверхность,
а клубок каких-то светящихся нитей, уходящих вглубь.
Сердце его бешено заколотилось. Это было что-то. Технология.
Похоже на нашу проводку. Может, это что-то, что можно повредить.
Он отошел и сел в противоположный угол, делая вид, что сломлен.
Но его мозг, тот самый мозг, что помогал ему чинить старенький «Запорожец» отца,
уже начал работать. Он наблюдал. Ждал.
Когда дверь открылась снова, ему снова принесли какую-то безвкусную питательную массу
(еще одно подтверждение, что его кормят, откармливают),
он не просто увидел щель. Он увидел мир за пределами клетки.
Длинный коридор, стены которого были не гладкими,
а состояли из таких же светящихся нитей, пульсирующих мягким светом.
Они сходились вдалеке в единый поток, уходя куда-то вниз.
И по коридору медленно плыли, не касаясь пола, несколько существ.
Они не смотрели по сторонам. Они были поглощены собой, словно пассажиры в метро, уткнувшиеся в смартфоны.
Они не видели в нем угрозы. Зачем? Для них он был говорящим пельменем, не более.
И именно это, это абсолютное их пренебрежение, и стало его ключом. Его оружием.
План родился мгновенно, безумный и единственный.
Он должен был выйти из клетки. Дойти до того места, откуда тянутся все эти нити.
И попробовать разорвать их. СДЕЛАТЬ ХОТЬ ЧТО-ТО! Выключить свет.
Во всём этом проклятом месте.
Он вспомнил лицо отца, который всегда говорил: «Если уж лезешь в драку, бей первым и бей так,
чтобы больше не поднялись». Он никогда не думал, что будет применять этот совет в межзвездной мясной лавке.
Он ждал. Выжидал свой час. Он был уже не Денис, испуганный парень с Земли.
Он был гвоздем, который собирался воткнуться в сущность целой вселенной.
Они пришли за ним снова. На этот раз их было трое.
Его «повар» и двое других — вероятно, ценители, желавшие посмотреть на редкий экземпляр перед началом готовки.
Ты созрел для первого серьезного изменения, — мысль-голос «повара» звучала почти ласково.
Сегодня мы добавим ноту экзистенциального ужаса. Чистого осознания бренности. Это придаст глубины.
Они не стали вести его.
Стена просто исчезла, и один из пришедших жестом велел следовать за ними.
Они были так уверены в его покорности. И Денис сделал вид, что покорился.
Он пошел, опустив голову, поджав хвост, как битый пес.
Коридор был таким, каким он его увидел — живым, пульсирующим сгустком энергии.
Воздух звенел от монотонного гула, исходящего отовсюду. Он чувствовал этот гул кожей, зубами, костями. Это было место огромной силы. И огромного, безразличного зла.
Они шли, и Денис запоминал все. Ответвления коридоров, по которым плыли другие существа,
не обращая на них внимания. Панели на стенах, где нити сходились в более яркие узлы.
Он искал сердце. Источник этого гула.
И он понял, где оно, по тому, как его проводники обходили одно ответвление — более широкое и ведущее вниз.
Оттуда шел не гул, а низкий, мощный рокот, от которого вибрировал пол.
Его вели туда, где собирались «готовить». Но ему нужно было вниз.
И тут он увидел свой шанс. Из бокового коридора выплыла группа существ, ведя за собой другого человека.
Женщину. Она была в полном ступоре, глаза стеклянные, по щеке текла слюна.
Они проходили мимо, и на секунду его конвой замешкался, пропуская их.
Это был единственный момент. Его жизнь на Земле пролетела перед глазами не как вспышка,
а как тихая, пронзительная боль. Мама, которая вязала ему носки.
Собака, которую он подобрал в детстве. Первая пачка сигарет, выкуренных за гаражами.
Вся эта богатая, сложная, неповторимая палитра вкусов. Его жизнь.
Он развернулся и рванул в боковой коридор, к тому самому спуску.
Криков не было. Был лишь мгновенный, оглушающий мысленный вопль СТОЙ!,
обрушившийся на его мозг, как удар дубиной.
Он споткнулся, едва не упал, но каким-то чудом удержался на ногах и побежал, не оглядываясь.
Спуск вел в огромное, куполообразное помещение. И здесь не было стен из перламутра.
Здесь было что-то, похожее на голое железо, пульсирующие нити толщиной в руку,
и в центре всего, он почувствовал это, догадался, понял, это — оно.
Сердце всей этой запредельности.
Это был кристалл. Огромный, в несколько человеческих ростов, черный и непрозрачный.
В него сходились все светящиеся нити. И он пульсировал.
С каждым ударом он на мгновение просвечивал изнутри адским багровым светом, и в этом свете Денис видел их.
Миллионы, миллиарды искаженных лиц. Души.
Они кружились в нем в вечной агонии, как мухи в янтаре, питая своей болью, радостью, любовью и страхом этот уродливый механизм.
Это был не генератор. Это был желудок.
Рокот был оглушительным. Дениса шатало от него. Он подбежал к основанию кристалла.
Не было кнопок, рычагов, панелей управления. Была лишь слепая, бездушная машина по переработке.
Его «повар» и другие уже появились в проеме. Они не бежали.
Они просто плыли к нему, и на их безликих масках читалось уже не любопытство, а раздражение.
Как от мухи, залетевшей на кухню.
И тут Денис внезапно понял. Сокрушающе понял. Он не мог это сломать.
Не мог ЭТО выключить. Он был слишком примитивен, чтобы понять,
как уничтожить технологию, на миллионы лет опережающую его понимание.
Но он понял кое-что другое. Они питались энергией. Энергией душ.
А что если бросить в этот ненасытный желудок что-то несъедобное?
Что-то ядовитое? Что-то, переполненное одной-единственной, чистой, неразбавленной эмоцией?
Не смесью вкусов, а одним-единственным — яростным, обжигающим отрицанием всего их порядка?
Он обернулся к ним. К своим создателям, поварам и людоедам.
Он посмотрел в черные глаза тому, кто хотел его съесть.
— Нет, — сказал он тихо, но его слово, первый осознанный поступок за все это время,
перекрыло гул машины. — Не будет вам моей конфетки.
И он прыгнул. Не на кристалл. Он прыгнул в клубок главных нитей, в самое скопление энергии.
Боль была мгновенной и абсолютной. Его физическое тело испарилось за микросекунду.
Но его сознание, его ярость, его последний крик «НЕТ!» не исчезли.
Они влились в поток, ударной волной чистейшего, неконтролируемого бунта.
Кристалл содрогнулся. Багровый свет внутри него вспыхнул ослепительно белым.
Потом синим. Потом черным, чернее самой черноты космоса.
Первый взрыв прошел бесшумно. Он просто разорвал кристалл изнутри.
Потом взорвались кабели, энергия, лишенная управления, ринулась наружу, сметая все на своем пути.
Сознание Дениса, чётко рассмотрело, если так можно выразиться, лица существ.
Их безликие маски исказились не болью и не страхом. Удивлением.
Таким же простым и бесхитростным, как их спокойное, повседневное поедание выращенных ими душ.
А потом пришел свет. И тишина.
А, где-то далеко, на маленькой голубой жемчужине, затерянной в темноте, ничто не изменилось.
Люди по-прежнему любили, страдали, верили и надеялись, готовя свои души для великого и ужасного обеда.
Но один из поваров вдруг подавился. И это было начало.
Маленькая, ничтожная точка сбоя в идеальной, бесконечной машине.
Денис.
… тишина оказалась самой громкой вещью на свете.
Не та тишина, что бывает в лесу или в пустой квартире — а полная, всепоглощающая.
Отсутствие всего. Даже гула, который стал уже чем-то вроде фонового шума собственного тела.
Сначала не было ничего. Ни мыслей, ни ощущений. Просто чистое, немое бытие.
Как будто он стал точкой в бесконечном пустом пространстве.
И это было даже не страшно. Это было ничто.
А потом... потом пришло понимание. Не через мозг — его ведь не было.
Оно пришло извне и изнутри одновременно.
Он был всем, что осталось от взрыва, и в то же время он был всем, что его окружало.
Он «видел» обломки. Они медленно плыли в вакууме, холодные и мертвые.
Осколки перламутровых стен, переломанные кабели, похожие на мертвых змей.
И они. Те самые существа. Они не умирали в нашем понимании.
Они просто... гасли. Их тела, лишенные подпитки, темнели, трескались и рассыпались в пыль,
словно высохшая глина. Они так привыкли питаться чужими чувствами,
что сами разучились что-либо чувствовать. Даже страх перед смертью.
Они просто переставали существовать. Тихо и буднично. Как гаснет экран телевизора.
Ирония была в том, что они, эти всесильные создатели-повара,
оказались самыми хрупкими созданиями во вселенной.
Их сила была паразитической. Они построили свою вечность на чужих секундах,
свое могущество — на чужой немощи. И когда он, маленький, ничтожный Денис,
крикнул им свое последнее «нет», их вечность дала трещину.
Он «смотрел» на это и думал: а что, если они и сами были кем-то созданы?
Такими же несчастными, запутавшимися тварями, которых заставили служить машине побольше?
Цепочка могла уходить в бесконечность. Одни повара, готовящие блюдо для других,
еще более крупных и непонятных. И так до самого верха, где сидит главный обжора,
который уже и не помнит, зачем он ест, потому что не может остановиться.
Его жизнь... была ли она хоть чем-то ценна в этой бесконечной кухне?
Да. БЫЛА!
Потому что он смог сказать «нет». Не ради спасения мира — его уже не спасти.
Не ради мести — мстить уже некому. А просто потому, что это был ЕГО выбор.
Последний, единственный, но ЕГО. Они могли сварить из него конфетку,
но он предпочел стать камнем, который вышиб им все, нахер зубы.
Он не чувствовал себя героем. Он чувствовал... облегчение.
Страшная тайна раскрыта. Загадки больше нет.
Да, вселенная оказалась гигантской, бездушной столовкой для НИХ.
Но даже в этой ситуации, нашёлся тот самый бунтарь,
который умудрился надавать по соплям всем этим «создателям».
В этом нет смысла. В этом нет высшей справедливости.
В этом есть только дикий, животный, абсурдный бунт.
И, черт возьми, как же это кайфово!
Он парил «там» и смотрел на Землю. Она все так же висела вдалеке, синяя и невинная. Миллиарды людей все так же любили, страдали, мечтали, не зная, что их чувства — это был всего лишь чей-то будущий обед. Может, это и к лучшему. Незнание — это тоже форма свободы. Пусть они думают, что живут ради себя. Пусть их маленькие трагедии и радости будут для них настоящими. Это лучше, чем знать правду.
Его сознание начинало таять. Он не уходил в рай или ад. Он просто растворялся в этой тишине. Возможно, он стал частью того самого энергетического поля, которым они питались.
Последняя мысль была не о чем-то великом. Она была о Маме. О том, как она жарила картошку по утрам. О тепле солнечного света на подоконнике его комнаты. О смехе его Ленки. Вот из чего на самом деле сделана душа. Не из великих свершений, а из этих маленьких, глупых, никому не нужных моментов. И никаким инопланетянам не съесть это. Подавятся.
Потом не стало и мыслей.
Осталось только тепло.
И тишина…
