На записи камеры из-под уличного навеса кое-что сохранилось, можно разглядеть пару кадров. Как мужчина с лопатой перестаёт копать. Вытягивает одну ногу вперёд, тянет носок по-балетному, точно щупая, а стойкий ли лёд. Всё равно прогибаясь, он явно не балерун, мужчина крупно показывает камере спину в куртке цвета ежевичной настойки. Через секунду по этой спине начинает так хлестать слюняво-липкий снег, что ягодное пятно втягивается и проглатывается безудержным напоследок февралём.
Жадный Петюнчик прибыл к нелюбимому тестю с поставленной перед собой задачей. Выяснить, что хранится у колодца. Если это материально ценные предметы, а не какая-нибудь сопля на палке типа "колбы времени" (к романтизму тяготела не только его жена, но и её отец), то забрать их и реализовать. У Петюни, Петра Николаевича Мельникова, формально срасталась одна идейка. Только живых денег на неё не было...
Тесть глумился над зятем-жадобой всю жизнь. Троллил его не просто подарками вроде золотой жабы, но и россказнями о неслыханном богатстве, которое привалило его знакомым. Многое уже забылось из тех басен, но один эпизод стоял комом в горле у зятя и сегодня..
Однажды, после правдивой повести о местной продавщице, выигравшей в лотерею, тесть округлил глаза и нашептал Пете, что продавщица зазывала богатство. Да как?! Обратилась к нечистому. Пошла, вон, на выгон и там голой при луне каталась. Пётр Николаевич, тогда уже зам по снабжению ремонтного цеха, накатался по жёсткой стерне так, что сел на больничный. Хотя ни сидеть, ни лежать, ни стоять нормально не мог ещё долго.
Из положения "ползком вприсядку", тогда впервые своими ушами, Петя услышал то, о чём давно догадывался. Как чуть не плачущий тесть горько умолял дочь: "Расходись с ним, голубка. Страшный порок его разъедает. И разъест. С годами это же ад будет! Тебе придётся или уподобиться, или мучиться постоянно. Но ты его не переменишь, не воспитаешь — внутри это в нём сидит, точит и губит, как жук дерево. Лучше бы сбежать сейчас, пока оба молодые". Эти слова тестюшкины зять запомнил крепко, не простив. Хотя шалости свои после эксцесса на выгоне отец супруги поумерил, ограничив стёб колкостями да подарочками.
А мысль Петюнчика про схрон у колодца лишь укреплялась с годами. Тесть частенько там сиживал, что-то то выкапывая, то закапывая, но саженцев после никаких не появлялось. Несмотря на трепливый язык и полное доверие к дочери, что там хранится — не выдал даже ей. На вранье Петюня бы её поймал, но она так изумилась вопросу про клад — и ловить было нечего. Потому и решил он действовать по плану, тем более коммерческий повод был крутой и обещал выгореть.
За городом уже вьюжило и лепило, когда Петюнчик подходил к дому тестя. Не следуя за погодой, которая ярилась перед очевидным проигрышем весне, Пётр Николаевич, веря в победу, крутить не стал. Спросил у тестя, который подложил под сахарницу сто рублей, Петюней не взятых: что за сокровища прячешь, старая ты ехидна, всю кровь мою попивший? А мужик-то тут и растерялся. Прямо совсем, даже в дрожь его бросило. В миг из крепкого дядьки с искрой на ревматичного старика похож стал. Зашамкал жалостливо: "Петь, умоляю, не деньги там, не трогай! Это семейное дело". Зятя как стукнуло это: "А я вам, значит, не семья??"..
Противостояние кончилось быстро. Пётр Николаевич выскочил в сенцы, набросил свою рабочую куртку, схватил лопату и был таков. Сгорбившийся тесть встал под навесом, не пошёл к Пете. Через немного ударов по холодной земле показалась ямка. В ней стоял коробок из нержавейки. Зять потянул туда ногу правильно — где начинается давно обрушенный колодец, не поймёшь. Но понять не пришлось, жадный Петюнчик уже на нём стоял.
Растревоженная подкопами и глубоко влажная почва двинулась, зять упал вниз вместе с самодельным сундучком. В нём хранились, к слову, венчальные свечи, несколько фотографий да два кольца. Тут, у воды, освящённой батюшкой, венчались уже седые тесть с тёщей. Незадолго до смерти жены обменялись кольцами ещё раз, вообще никому не говоря. Не юнцы вроде, чего выпячиваться со своей любовью..
Тесть видел жену за Петиной спиной.
Только это был дух не добрый, не светлый. Она очертилась на себя не похожа — гневная и страшная, словно в выкручивающем приступе астмы, как последняя метель гибнущей зимы. Даже не глянула на него. Лишь тронулась в снежной буче жутко, назад пятками, отдавая всё злобное трепыханье этой вопящей в пустом саду пурге. Видать, сильно осерчала и на мужа, что позволил копать и касаться их священных обетов.
Жадный Петюнчик многое помнил тестю, но забыл, за что тот так его прозвал. А за то, что на их свадьбу с его дочкой бывший колхоз, в котором тесть работал, прислал грузовик яблок. И Петюня, плюнув на гостей и даже на брачную ночь, до утра паковал их во что влезут. И чуть свет, гремя безменом, на тестином "жигулёнке" торговать уехал.
