Гибель «Императрицы Марии»

20 октября 1916 года в Севастополе на дредноуте «Императрица Мария», ставшем после вступления в должность Колчака его флагманом, произошёл мощный взрыв порохового погреба. На месте, где находились первая артиллерийская башня главного калибра, боевая рубка и первая дымовая труба, образовался колоссальный дымящийся провал. Вскоре внутри дредноута произошла ещё серия взрывов, после чего «Императрица Мария» стала крениться на правый борт. Менее чем через час после первого взрыва корабль перевернулся вверх килем и затонул. Трагедия унесла жизни 225 моряков и офицеров, несколько сотен членов экипажа получили ранения различной степени тяжести. Вице-адмирал Колчак, получив сведения о взрыве своего флагмана, немедленно прибыл на место трагедии. Александр Васильевич организовал спасательные работы и руководил затоплением пороховых погребов «Императрицы Марии», которые в случае детонации могли бы уничтожить значительную часть Черноморского флота, находящуюся вблизи дредноута. Благодаря этим мерам удалось локализовать место катастрофы, но «Императрица Мария» была потеряна.

Неожиданная гибель недавно введёного в строй дредноута вызвала незамедлительную реакцию морского министра адмирала Григоровича. По приказу Ивана Константиновича несколько дней спустя в Севастополь прибыла особая комиссия под руководством адмирала Яковлева. Её задачей было выявление причины потери «Императрицы Марии». Допросив выживших членов экипажа и собрав все возможные сведения, комиссия пришла к выводу, что имеются три наиболее вероятные причины катастрофы: самовозгорание пороха, небрежность в обращении с огнём, злой умысел (диверсия).

Стоит отметить, что начавшееся расследование гибели «Императрицы Марии» так и не было доведено до конца. Вскоре страну потрясли новые испытания — Февральская и Октябрьская революции, в результате чего деятельность комиссии была прекращена. Однако, когда предварительные выводы комиссии стали доступны широкой общественности, версии о самовозгорании пороха и небрежности в отношении с огнём оказались наименее популярными. Куда больший интерес вызывала диверсия, как возможная причина. Эта объяснение укоренилось в умах последующих поколений, как истинное. Тем не менее необходимо указать, что случаи самовозгорания пороха имели место в мировой истории флота. Одним из показательных примеров является взрыв башни главного калибра на линкоре «Айова» в ходе учебных стрельб в 1989 году.

Во время разбирательства гибели «Императрицы Марии» были, помимо прочего, выявлены эпизоды халатного отношения к оборудованию корабля, а также невыполнения предписаний устава. Например, были зафиксированы случаи небрежного хранения ключей от помещений с пороховыми арсеналами, которые, в свою очередь, далеко не всегда закрывались на замок. На фоне этого важно отметить, что версия о произошедшей диверсии не имела неоспоримых доказательств, и, вполне вероятно, была попыткой скрыть невыполнение должностных обязанностей высшими чинами, а также несоблюдение техники безопасности. Стоит также сказать, что Колчак отвергал версию о диверсии, но Григорович был иного мнения.

Так или иначе, неожиданная гибель «Императрицы Марии» стала настоящим подарком судьбы для адмирала Сушона. Императорский Черноморский флот лишился одного из двух дредноутов, способных на равных бороться с «Гёбеном». Возможность проведения десантной операции в Константинополе теперь являлась сомнительной, так как русский флот не обладал достаточной огневой мощью.

Однако, несмотря на эту утрату, Колчак сохранял уверенность, что русский флот выстоит. Эту уверенность подкрепляло то, что на верфи в Николаеве достраивался новый однотипный дредноут — «Император Александр III», а также шло активное строительство «Императора Николая I». Таким образом, Императорский Черноморский флот временно лишился преимущества, но в перспективе готовился восполнить вдвойне потерю «Императрицы Марии», чтобы нанести смертельный удар в сердце Османской империи.

Февральская революция

В конце февраля 1917 года, в разгар подготовки летнего наступления на Восточном фронте и Константинопольской десантной операции, в Петрограде начались массовые забастовки, которые вскоре переросли в восстание столичного гарнизона. Воспользовавшись возможностью, ряд членов Государственной Думы, министры, командующие фронтами и флотами привели в действие давно созревший замысел — принудить императора к отречению. 15 марта 1917 года Николай II отрёкся от престола, оставив Россию на произвол судьбы в разгар тяжёлой войны. Результатом отречения стало мгновенное падение дисциплины на фронтах и флоте, что привело к кровавым расправам над офицерами. Одной из первых жертв стал командующий Балтийским флотом Адриан Иванович Непенин, ратующий за отречение и зарезанный своими же матросами в день публикации манифеста о нём. Россия стала погружаться в революционный хаос.

Одним из немногих мест в Российской империи, где не было массового революционного произвола, стал Императорский Черноморский флот. Получив сведения о событиях в Петрограде, вице-адмирал Колчак призвал матросов и офицеров соблюдать присягу:

«Приказываю всем чинам Черноморского флота и вверенных мне сухопутных войск продолжать твёрдо и непоколебимо выполнять свой долг перед Государем Императором и Родиной».

В дальнейшем, узнав об отречении императора и переходе власти к Временному правительству, Александр Васильевич, будучи монархистом, тем не менее принял присягу новой власти. В первую очередь Колчак стремился сохранить боеспособными вверенные ему войска и не допустить анархии.

На первых порах, имея авторитет среди матросов, Александр Васильевич смог не допустить разложения Черноморского флота. Чтобы не провоцировать вверенные силы, Колчак пошёл на ряд уступок: согласился на формирование матросских комитетов, позволил матросам переименовывать корабли, распустил севастопольскую полицию и жандармов (им на смену пришла милиция), были отпущены на свободу некоторые политические заключённые. В обмен на эти уступки командующий требовал безоговорочной дисциплины и исполнения воинского долга. В результате до лета 1917 года Черноморский флот исправно нёс службу, продолжая регулярно минировать Босфорский пролив и не давая адмиралу Сушону возможности выйти в открытое море.

Однако неразбериха внутри страны только набирала обороты. Временное правительство полностью дискредитировало себя, не справившись с революционными настроениями. Фронт рассыпался, как карточный домик, солдаты и матросы отказывались сражаться. Постепенно массы дезертиров заполонили и Севастополь, тем самым усилив среди черноморцев нежелание сохранять верность присяге. Колчак требовал у Временного правительства навести порядок в стране, однако оно было не в состоянии ликвидировать хаос. Кульминацией Колчака, как командующего Черноморским флотом, стал матросский митинг 5 июня 1917 года, когда толпа потребовала от офицеров сдать оружие. На следующий день Александр Васильевич приказал офицерам передать оружие матросам. Когда же те потребовали у командующего его наградное "Георгиевское оружие", Колчак сказал:

«Японцы, наши враги — и те оставили мне оружие. Не достанется оно и вам!»,

и бросил свою шашку в Чёрное море.

В тот же день после инцидента вице-адмирал Колчак отправил телеграмму Временному правительству, сообщив, что более не может исполнять свой долг, а посему уходит в отставку. После ухода с поста Александра Васильевича на Черноморском флоте более не было спокойных дней. Вскоре зверства по отношению к офицерам, которые творились на Балтике, перекинутся и на Чёрное море…

Для адмирала Сушона, внимательно следящего за событиями Февральской революции в Российской империи, развал русского Черноморского флота стал внеочередным подарком фортуны. Известия же об уходе Колчака с поста комфлота и вовсе сподвигли Сушона оценить боеспособность противника, отправив к его побережью лёгкий крейсер «Бреслау».

Рейд на остров Фидониси

В конце июня 1917 года османские тральщики расчистили проход в минном поле у Босфора, открыв путь в Чёрное море для «Бреслау». После отставки Колчака его преемник, контр-адмирал Вениамин Константинович Лукин, пытался продолжать блокаду Босфора. Однако экипажи миноносцев зачастую устраивали митинги, на которых принимали решения не исполнять приказы комфлота. В результате «Бреслау» удалось безнаказанно выйти на оперативный простор. В ночь на 25 июня лёгкий крейсер поставил 70 мин в районе от Сулинского Гирла до Очаковского рукава, а на следующий день подошёл к острову Фидониси (совр. Змеиный). Произведя непродолжительный обстрел, германцы высадили десант и захватили русский гарнизон. После уничтожения оборудования и батарей «Бреслау» установил мины у острова и направился в Константинополь. Спустя несколько дней на этих минах подорвался и затонул эскадренный миноносец «Лейтенант Зацаренный».

На обратном пути «Бреслау» неожиданно столкнулся с дредноутом «Свободная Россия» (бывший «Екатерина Великая») и эскадренными миноносцами «Гневный» и «Счастливый», направляющимися для устранения прохода в минном поле у Босфора. В течение двух с половиной часов русские корабли преследовали неприятеля, ведя по нему огонь, однако «Бреслау», обладая преимуществом в скорости, смог оторваться и достичь Константинополя.

Успешный рейд «Бреслау» показал, что боеготовность русского Черноморского флота стала снижаться. Это позволяло «Гёбену» вернуться на оперативный простор в случае возобновления топливных поставок. В минных полях у Босфора стали появлятся проходы, чем воспользовались османы, начав активнее расчищать пути для кораблей снабжения. В конечном счёте всё, чего достигли черноморцы под руководстом адмиралов Эбергарда и Колчака, ушло в небытие в результате тяжёлой обстановки внутри Российской империи. Для «Гёбена» и «Бреслау» наступило время чудес и надежд на скорое победоносное завершение войны, однако главные испытания были ещё впереди…

Материал подготовлен волонтёрской редакцией «Мира Кораблей»

Вступление в борьбу Колчака

Назначение на должность командующего Черноморским флотом в июле 1916 года стало для Колчака полной неожиданностью. К началу Первой мировой войны Александр Васильевич служил в штабе командующего Балтийским флотом Николая Оттовича фон Эссена, который весьма высоко ценил своего подчинённого. Находясь под «крылом» Эссена, Колчак стал признанным мастером постановок минных заграждений и снискал репутацию решительного и удачливого офицера. По мнению ряда историков, именно в Колчаке Николай Оттович видел своего преемника на посту комфлота, для чего он неоднократно просил Ставку присвоить Александру Васильевичу чин контр-адмирала и назначить его на должность начальника Минной дивизии Балтийского флота. Однако просьбы Эссена регулярно отклонялись Верховным главнокомандующим — великим князем Николаем Николаевичем, у которого не сложились отношения с Колчаком. Причины разлада, скорее всего, кроются в различных взглядах на то, как должен был действовать флот. Так, Николай Николаевич отводил флоту второстепенную роль, считая, что тот должен поддерживать армию, не ведя самостоятельных операций. Колчак же был сторонником более самостоятельных и агрессивных действий военно-морских сил, неоднократно отстаивал свою точку зрения в Ставке Верховного главнокомандующего, чем и заработал неприязнь великого князя.

После смерти Эссена в мае 1915 года Александр Васильевич продолжил службу на Балтике, став осенью того же года начальником Минной дивизии. Под его командованием подразделение достигло высот мастерства и смогло нанести существенные потери германскому флоту. В апреле 1916 года Колчак был произведён в контр-адмиралы и получил указание начать разработку десантной операции в Рижском заливе. Спустя всего два месяца, в разгар подготовительных работ, Колчак неожиданно был повышен до звания вице-адмирала и назначен на должность командующего Черноморским флотом. Столь молниеносное возвышение Александра Васильевича является предметом дискуссии среди историков. Вероятнее всего, Колчак имел весьма влиятельных союзников в правительстве, которые и способствовали его продвижению. Однако, по воспоминаниям коллег, новое назначение Александр Васильевич воспринял без энтузиазма и радости, так как он был вполне доволен своим положением на Балтике. Тем не менее, верный своему долгу, Колчак принял назначение и отправился в начале июля в Севастополь.

Бремя командующего

После успешного противостояния «Гёбену» и «Бреслау» в их рейде Александр Васильевич столкнулся с рядом проблем, вызванных противоречивостью требований, исходящих из различных инстанций Верховного командования. Так, начальник Морского генерального штаба Александр Иванович Русин требовал от Колчака в кратчайшие сроки подготовить десантную операцию в Константинополь. Против проведения такой операции выступал начальник штаба Верховного главнокомандующего генерал Михаил Васильевич Алексеев, полагавший, что Черноморский флот не обладает необходимым преимуществом над противником. Одновременно с этим командующий Кавказской армией требовал от Александра Васильевича обеспечить транспортные корабли, снабжающие его войска, усиленным охранением, в том числе дредноутами, прекратить самостоятельные действия флота в Чёрном море и перейти в его непосредственное подчинение. Этим командующим был старый недруг Колчака, великий князь Николай Николаевич, которого перевели на Кавказ после снятия с поста Верховного главнокомандующего за неудачи на фронтах.

Оказавшись в эпицентре закулисной борьбы, интриг и противоречивых указаний, Александр Васильевич тем не менее стал действовать решительно. Колчак частично удовлетворил требования великого князя Николая Николаевича, усилив охранение транспортных кораблей эсминцами, но при этом напомнил своему оппоненту, что он не находится в его непосредственном подчинении, а значит, флот будет действовать самостоятельно. Выполняя требование о подготовке десанта в Константинополь, Александр Васильевич начал активно проводить силами миноносцев разведывательные операции вдоль турецкого побережья. Также для этих целей стали привлекаться гидросамолеты, благодаря чему были получены ценные разведданные о состоянии обороны османов.

Однако для того, чтобы обеспечить и надёжное охранение транспортников, снабжающих Кавказскую армию, и проведение десанта в Константинополь, было необходимо либо уничтожить «Гёбен» и «Бреслау», либо сделать невозможными их рейды в Чёрном море. Будучи мастером минной войны, Колчак нашёл способ, как нейтрализовать надоедливого врага.

Минный «рай»

С началом Первой мировой войны предшественник Колчака, Андрей Августович Эбергард, начал активное минирование османских вод вблизи Босфорского пролива. Но пополнение запасов флота новыми минами шло крайне неудовлетворительно, так как основные усилия военно-промышленного комплекса Российской империи были направлены на обеспечение сухопутных сил. Поэтому османам удавалось в короткие сроки расчищать минные поля и проводить набеги на русское черноморское побережье. Однако ко второй половине 1916 года минный «голод» был преодолён, и Александр Васильевич незамедлительно воспользовался новыми возможностями.

Благодаря проведённым ранее разведывательным миссиям русский флот имел достаточно точные сведения о состоянии обороны и составе сил противника. Изучив новые данные, Колчак приказал заминировать вход в Босфорский пролив от берега до берега. После успешного выполнения данной миссии было начато активное минирование подходов к портам Османской империи на Чёрном море. А для того, чтобы выход из Босфорского пролива был надёжно запечатан русскими минами, Александр Васильевич приказал держать на расстоянии в 50-100 миль от него дежурную группу, состоящую из дредноута, крейсера и нескольких миноносцев. В случае попытки осман расчистить минные поля корабли должны были отогнать неприятеля и, при необходимости, установить новые минные заграждения. Также вблизи Босфора теперь регулярно дежурили русские подводные лодки и миноносцы, имевшие на борту значительный запас мин. Всего с июля 1916 и до начала 1917 года под руководством Колчака было установлено 17 минных полей, в которых находилось свыше четырёх тысяч мин.

Активное минирование полностью изменило расстановку сил на Чёрном море — доминирование Российской империи стало неоспоримым, что явилось заслугой Александра Васильевича Колчака, снискавшего уважение и авторитет среди черноморцев. Адмирал Сушон более не рисковал отправлять «Гёбен» и «Бреслау» в Чёрное море, так как был велик шанс подорваться на минных полях. В результате этого корабли простояли в Константинополе до июня 1917 года, запертые со стороны Босфора русскими минами, а со стороны Дарданелл — британским и французским флотами. В начале 1917 года казалось, что участь «Гёбена» и «Бреслау» уже предопределена. Но судьба, как это зачастую бывает, может преподнести неожиданные сюрпризы, например, революцию…

Материал подготовлен волонтёрской редакцией «Мира Кораблей»

Тем временем, Граф Пален выполняет своё обещание и убивает Павла 1.

На трон садится Александр 1. Саня был либерал по юности, англофил, сторонник свобод и реформ. Разумеется, ему был крайне симпатичен молодой адмирал Чичагов.

Александр Первый выпездывает нахуй с должности Кушелева за казнокрадство и долбоебство, формирует морское министерство, которое вскоре возглавит Павел Васильевич.

И вот тут я скажу очень важную вещь. Победа в любой войне куется не на фронте, а в тылу. Причем куется задолго до самой войны. Если бы у Российской Империи не было такого военного министра, как Барклай де Толли, то не видать бы нам победы над Наполеоном. Аналогично можно сказать и относительно морского министра. Чичагов в этой должности развернулся на максимум и сделать столько всего, крутого, что я даже не знаю с чего и начать.

До Павла Васильевича существовали корабельные доктора, но бессистемно и не при каждом кораблике, а он ввел офицерское звание корабельного врача и за каждым боевым кораблем закрепил команду медиков. Надо отметить, что корабельные медики тогда были редкостью даже у "просвещенной" Европы.

Флот наш жил ещё по Петровским законам, которые тот перенял у голландцев. Довольно суровые законы были с кучей телесных наказаний, казнями, да и в целом служба во флоте считалась чем-то очень опасным, рисковым и нифига не таким же престижным, как военная карьера на суше. Учредив первый в России Военно-Морской музей и организовав офицерские морские собрания Чичагов повысил престиж службы во флоте и романтизировал эту профессию.

Отменил унизительные телесные наказания на флоте и кандалы для провинившихся матросов.

Организовал обмен кадрами для морских курсантов, со стажировкой в Британии и других топовых морских державах.

Превратил Севастополь в военно-морскую базу, обеспечив нам господство в Черном Море.

Впервые унифицировал морскую форму для рядовых и офицеров.

Ввел как стандарт всем нам прекрасно знакомый морской кортик.

С 1800 до 1809 в жизни Павла Чичагова были, наверное, самые счастливые годы. Жена-красавица, троица дочерей-ангелочков, почет и уважение на службе. Давний друг Семён Воронцов, попросил приглядеть за своим сыном Михаилом. Вместе с Барклаем де Толли наш герой вхож в кабинет Императора и всё за что бы не брался, ему дается легко идёт на благо государству Российскому.

Однако только в книжках сказки кончаются на хорошей ноте. В 1809 Елизавета тяжело заболевает, будучи беременной. Ребёнок умирает, а сама она скончается в 1811. Чичагов закажет такую эпитафию на могиле:

На сём месте 24 июля 1811 года навеки я схоронил своё блаженство

Надгробие же в усыпальнице выглядело так:

И сама усыпальница:

Чичагов ещё во время болезни жены просил об отставке, но ему давали только отпуска. В отставку Чичагов ушел только после смерти Лизоньки. Он проживет ещё почти 40 лет, но Элизабет останется его первой и последней любовью.

Александр Первый не любил разбрасываться крутыми кадрами, поэтому отпустив Павла с позиции морского министра оставил его при себе "состоять при особе Государя Императора постоянно дежурным генерал-адъютантом", то бишь Павел Васильевич должен ежедневно в 11 часов утра являться во дворец и высказывать собственное мнение по различным текущим вопросам. Полагаю, что так Александр даже проявлял какую-то заботу об адмирале, не давая ему совсем захандрить.

Меж тем Наполеон хуел. Хуели и турки. Турков вроде как щемил на юге обласканный историками, поэтами и борзописцами Кутузов. А по моему мнению - шакал и лизоблюд, который круче всех воевал на пирах и в кабинетах, в то время как победу российского оружия тихо, мирно и без понтов создавали такие титаны, как Чичагов и Барклай де Толли.

7 апреля 1812 Александр отправляет Чичагова с инспекцией на южный фронт, чтобы проверить какой такой хуйнёй опять занят Кутузов. Напутствовал император так:

«Я Вам не даю советов, зная, что Вы — злейший враг произвола»

Ну а в сумке у Чичагова были приказы следующего характера: если на момент прибытия адмирала мирного договора с турками нет, то нахуй Кутузова, точнее на ковер в Питер. Если мир есть - то на награду в Питер.

Чичагов прибыл в ставку Кутузова 6 мая, а Кутузову повезло и предварительное соглашение по миру было подписано 5ого мая. Везучий сукин сын. Это как бы не мир, но Чичагов всегда следовал не букве, но духу закона. Поэтому Кутузов отправился в Питер с почестями на награждение.

Чичагов же приступил к инспекции дел нашего непобедимого фельдмаршала, несостоявшейся ещё грозы Наполеона. Вот вам выдержка из письма Павла Александру:

“Следует ли удивляться распущенности солдат, когда генерал Кутузов, озабоченный исключительно собственными удовольствиями, не постеснялся похитить и выслать из страны члена дивана Валахии, мужа одной из его любовниц?"

То бишь наш одноглазик охуел настолько что вампирского правителя спиздил и вывез за бугор, чтобы пёхать его женушку при всех.

Щедрый на услуги любовницам, он предоставлял их друзьям и протеже исключения из правил при дунайских таможнях.

Караваны, приходившие из Адрианополя, делали из этих таможен настоящий источник богатства, который, однако, был истощен этой узаконенной контрабандой и казнокрадством чиновников.

В общем, Чичагов выяснил следующее: Кутузов ебет всех кого хочет, дает ебать своим корешам, несогласных местных пиздит, похищает запугивает. Армия снабжается крайне хуево, несмотря на постоянные поставки солдатам всего блядь нехватает, и наши фуражиры вынуждены заниматься реквизициями у местного населения, что тоже нихуя не задабривает валашцев, щас ещё Дракула нахуй проснется от такой наглости. На самом деле всё очень печально. Нам был очень нужен мир на юге, учитывая войну с Наполеоном на севере, а Кутузов вел себя, как тот ещё мудила.

Кутузов на награждении. Чичагов на хозяйстве. И как прекрасный хозяйственник он в первую очередь начинает решать проблемы армии с поставками, проводить инспекции полков и проверять все ли бойцы сыты, помыты, обуты и здоровы.

Времечко не стоит на месте, Барклай заманил Бонапарта в ловушку, несмотря на выебоны Кутузова, французам таки дали пизды, и Чичагов получает приказ идти на соединение с 3 армией под командованием Тормасова, собрать силы в кулак и зажимать багетного в клещи.

Если бы всё было как на бумаге, а на бумаге план по разъебу Бонапарта писал Барклай де Толли, так что там всё было четенько до миллиметра, то Наполеон бы отступая уперся в свежие наши силы, охуел и вынужден был просить "Обоссыте только не бейте".

На деле случился Кутузов.

Михайло Илларионович отличался не только хитростью и пронырливостью, но и лютой злопамятностью, он каким-то раком узнал об отчетах Чичагова и решил всячески ему гадить, заодно организовав политическое убийство оппонента.

Во-первых, Кутузов всегда выстраивал пиздорезы так, чтобы сначала все обосрались, а потом он на красивом коне заезжает и всё заебись. Именно поэтому он отказался давать бой Наполеону под Гжатском, где наш фронт с флангов прикрывали бы ручьи, овраги и холмы и не надо было бы растягивать силы. А это место с сопутствующей ему педантичностью выбирал Барклай.

Нет, Кутузов решил отступать дальше и драться под Бородино, оголив левый фланг. И если бы не инспекция Барклая, который наорал на Кутузова и заставил того изменить раксстановку сил в последний момент - была бы пизда.

А во-вторых, Кутузов был мастером подковерной игры и работы на публику. Он мастерски создавал себе образ крутого генерала, например, мог выпустить специально обученного кибер-орла, когда въезжает в расположение гвардоты...

Так вот Кутузов начал всячески гадить Чичагову, начиная с подкупа борзописцев на тему "Хули адмирал сухопотными накомандует", заканчивая откровенным саботажем. Например, слал приказы подписанные задним числом, игнорировал письма Чичагова, говоря, что нихуя ему на емейл не приходило, пишите снова, и творил прочий офисный газлайтинг.

Простите мне моё лирическое отступление, но как же, сука, у меня горит. Я больше 10 лет работал на руководящих должностях в сравнительно крупных компаниях. И я, сука, ненавижу этот ебучий офисный серпентарий. Там вся та же хуйня: один директор валит на другого свои проблемы, а чтобы подгадить перед инвесторами не гнушается подделкой дат на письмах, удалением кусков переписки и откровенным пиздежом, о том, что он о проблемах впервые слышит, и вообще это маркетинг/айти-отдел/вставье нужное виноват.

А вышло так, что Кутузов ещё в начале 19ого века пользовался теми же подлыми приемчиками, чтобы гадить другим командующим и выбеливать себя. И это на войне, от которой судьба страны зависит. Ненавижу просто таких людей всем сердцем. Именно поэтому я ушел из найма на вольное плавание.

Блокировать Наполеона должны были 2 армии - Чичагова, и ещё одна под командованием Витгенштейна, который после переписки с Кутузовым решил:

«пусть Чичагов сам рискует и останавливает французов»

и тупо не пришел на пиздорез. Впрочем, есть мнение, что приказы Кутузова были настолько противоречивы, что Пётр Христианович Витгенштейн в принципе не мог успеть на стрелку.

Чичагов дошел. Дошёл с боями, сохраняя живую силу, всюду по пути следования вынося наглухо заградительные отряды Наполеона. Отдельно отмечу, что Чичагов шикарно справился с ролью сухопутного командующего, потому что небоевых потерь у него почти не было. Он озаботился, чтобы у каждого солдата было вдоволь мыльно-рыльных, запасные сапоги и теплые шмотки. Следил за гигиеной, за тем чтобы бойцы спали в тепле и не разболелись нахуй во время такого неибательски сурового марша с юга на север.

Вот что вёз на седле каждый кавалерист в армии Чичагова:

А мы помним, что по результатам инспекции, всего несколько месяцев назад под началом Кутузова - нихуя не хватало и солдаты были одеты/обуты абы как.

Злые языки утверждают, что Чичагов загорелся идеей поймать лепрекона и сказочно разбогатеть, но мы-то знаем, что он, давая пиздов багетным, надеялся поймать самого Бонапарта.

Вот такие указания он раздавал бойцам:

Своему другу Воронцову Чичагов так писал о Кутузове и сложившейся ситуации с соединением войск:

Что касается интриг, коварства и наглости - это (Кутузов) есть первый генерал в Европе!

Отдельный рофл в том, что несмотря на все козни Кутузова, Чичагов вышел к Березине на два дня раньше, чем основные силы.

Разумеется, Кутузов хотел провернуть свой проверенный способ: пусть другие превозмагают, а вот когда они или будут побеждать или начнут проигрывать - он тут как тут, в белом пальто, на белом коне, весь такой красивый, как Новодворская и забирает победу себе.

Из записок Чичагова мы знаем, что Кутузов игнорировал его просьбы о картах местности, посылал приказы подписанные задним числом, хамил и вел себя очень по-мудацки. Достоверности этой версии добавляет, что и в своём штабе Кутузов постоянно поливал Чичагова говной и всячески поощрял слухи и сплетни о нём.

Ну что ж. Мы добрались до речки Березина, где Чичагов дал пиздов Бонапарту. Да так дал, что у французов слово "Березина" означает тотальный полнейший разъеб.

16 ноября Чичагов отбил у французов Минск, захватил кучу провианта и несколько тысяч пленных. Пшековские силы багетного обосрались и отступили к городку Борисов.

Затем Чичагов позвал на помощь ведьмаков, и те отправили ему Ламберта.

Ламберт, обмазав кавалерийский палаш ведьмачьими маслами, въебав парочку эликсиров и навесив Квен на гусар и егерей, направился отвоевывать у французов Борисов. Вообще, он был тот ещё рубака, показал себя отчаянным храбрецом во всех сражениях где участвовал, поэтому и под Борисовым не подвел.

Пшек Домбровский, что был сученькой Наполеона, успел к Борисову раньше и засел в городе со своими пшековскими гусарами, но Ламберт не дал ему укрепиться и препринял дерзкий штурм силами двух егерских полков.

Первый штурм был неудачен, Домбровский отбил атаку, однако Ламберт сам возглавил второй пиздорез, вспомнив, что “ЭГЕГЕЙ, БЛЯДЬ”, работает круче, чем “ФУС РО ДАХ”

Что это был за пиздорез! Наши захватили больше 2000 пленных, 6 артеллерийский расчетов и нахуй выбили французов, а Ламберт показал ведьмачью удаль, ведь даже будучи сильно раненым, он сказал бойцам:

«Я остаюсь с вами и здесь, — сказал он егерям, снимавшим его с лошади, — или умру, или дождусь, пока вы для меня отведете в Борисове квартиру» (Что сделал с ведьмаками жилищный вопрос!)

Чичагов так писал о нём Александру 1:

«Сопротивление было сильное, а сражение жестокое и кровопролитное, но Вы имеете, Государь, в храбром и искусном Ламберте генерала, который не знает препятствий»

Затем Чичагов отправил раненого Ламберта лечиться в тыл, и тут начались проблемы. Витгенштейн медлил и не успевал на соединение в Борисове, а Бонапарт был под боком. Французы выбили наших из города. Чичагов же с помощью разведчиков узнал, где Наполеон планирует переправлять армию через реку, спойлер - сразу в нескольких местах передовые отряды багетных начали наводить переправы. Тогда Павел Васильевич рассудил, что имеющихся у него сил не хватит сразу на все направления и выбрал наиболее выгодное место для игры от обороны. Помним, что он очень ценил живую силу и никогда не жертововал людьми просто так. Именно поэтому во всех его морских сражениях потери противника многократно превосходили его потери. На суше он не стал изменять своему принципу.

Река эта, которую некоторые воображают гигантских размеров, на самом деле не шире улицы Рояль в Париже перед морским министерством. Что касается её глубины, то достаточно сказать, что за 72 часа перед тем 3 кавалерийских полка бригады Корбино перешли её вброд без всяких приключений и переправились через неё вновь в тот день, о котором идёт речь. Их лошади шли всё время по дну... Переход в этот момент представлял только лёгкие неудобства для кавалерии, повозок и артиллерии. Первое состояло в том, что кавалеристам и ездовым вода доходила до колен, что тем не менее было переносимо, потому что, к несчастью, не было холодно даже настолько, чтобы река замёрзла; по ней плавали только редкие льдины.... Второе неудобство происходило опять от недостатка холода и состояло в том, что болотистый луг, окаймлявший противоположный берег, был до того вязок, что верховые лошади с трудом шли по нему, а повозки погружались до половины колёс.

Из воспоминаний французского офицера.

26 ноября Наполеон прибыл к реке и приказал немедленно переправляться на ту сторону, причем в стороне от основных сил Чичагова. Тот, оставив небольшой заслон выдвинулся наперехват.

27-ого около двух по полудни Наполеон со старой гвардией пересек реку. А Витгенштейн только добрался до Березины и вступил в бой с 12 французской дивизией, всё ещё застрявшей на берегу реки.

Чичагов же в это время вышел на французов и принялся их теснить на западном берегу. Однако ситуацию осложняло то, что основными ударными силами у него были 9 тысяч конных гусар, а местность болотистая и лесистая, тут тебе не до “ЭГЕГЕЙ, БЛЯДЬ!” Бои шли до 28 ноября.

По утверждению бонапартовского генерала Сегюра через Березину успели переправиться около 40 тысяч французов, а в распоряжении Чичагова было 15 тысяч пехотинцев, которые отстали и 9 тысяч конницы. И что же он сделал? Теснил французов до самой переправы, однако её доламать не не смог.

28-ого Наполеон переправил взад две дивизии Дандлеса и Жерара чтобы отбивать нападения Витгенштейна с восточного берега.

И тут случился план капкан.

40 тысяч французов сгрудились у реки, с одной стороны поджимаемые Чичаговым, с другой - Витгенштейном, у которого с собой было дохуища артиллеррии, как православной, так и трофейной басурманской.

По басурманам полетели ядра, картечь, такая-то матерь и просто всё то, что можно было засыпать в жерла пушек.

В те времена особо не выебывались и начиняли пушки столовой утварью, ломанным садовым инструментом, расколотыми саблями и прочей хуйней. И этот железный град холодной осенью шел на головы вымокших как сученьки французов.

Это был пиздец.

К вечеру 28ого подошли основные силы Витгенштейна и казаки под началом Платова довершили разгром непобедимой армии Бонапарта.

“Ввечеру того дня равнина Веселовская, довольно пространная, представляла ужаснейшую, невыразимую картину: она была покрыта каретами, телегами, большею частью переломанными, наваленными одна на другую, устлана телами умерших женщин и детей, которые следовали за армией из Москвы, спасаясь от бедствий сего города или желая сопутствовать своим соотечественникам, которых смерть поражала различным образом. Участь сих несчастных, находящихся между двумя сражающимися армиями, была гибельная смерть; многие были растоптаны лошадьми, другие раздавлены тяжёлыми повозками, иные поражены градом пуль и ядер, иные утоплены в реке при переправе с войсками или, ободранные солдатами, брошены нагие в снег, где холод скоро прекратил их мучения... По самому умеренному исчислению, потеря простирается до десяти тысяч человек…”

Из воспоминаний Мартоса, офицера в стане Чичагова.

“Непобедимая” армия Наполеона побеждена, казалось бы хэппи энд, но тут выпездовался Кутузов и как давай строчить доносы на Чичагова в Питер:

“...граф Чичагов... сделал следующие ошибки: 1) Вместо того чтобы занять превыгодный правый берег Березины, переправил он часть своих войск на левый и расположил главную свою квартиру в гор. Борисове, лежащем в котле, со всех сторон горами окружённом. Неизбежное последствие сего должно быть и действительно было пожертвование многих храбрых воинов в. и. в. и потеря всего при главной квартире обоза, ибо авангард, под командою графа Палена, будучи встречен в 10 верстах от Борисова всею ретирующейся неприятельскою армиею, привёл оную на плечах своих в Борисов в то время, когда в оном главнокомандующий спокойно обедал.

2) Высокий и узкий на сваях мост и плотина над речкой Зайкою, длиною до 300 сажен, не был истреблён, и неприятель им воспользовался, хотя войска адмирала Чичагова были на Березине 4 дня прежде неприятеля.

3) Неприятель строил мост, начал и продолжал свою переправу более суток, прежде нежели адмирал Чичагов о том узнал, хотя всё ему наблюдаемое расстояние было не более 20 вёрст, а узнав о сей переправе, хотя подвинулся к месту оного, но, будучи встречен неприятельскими стрелками, не атаковал их большими массами, а довольствовался действием во весь день 16 ноября двумя пушками и стрелками, через что не только не удержал ретираду неприятеля, но ещё и сам имел весьма чувствительный урон.”

Чтобы оценить объективность одноглазки, давайте почитаем письмо нашего бешеного партизана/адьютанта Багратиона Дениса Давыдова:

“Все в армии и в России порицали и порицают Чичагова, обвиняя его одного в чудесном спасении Наполеона. Он, бесспорно, сделал непростительную ошибку, двинувшись на Игумен; но здесь его оправдывает: во-первых, отчасти предписание Кутузова, указавшего на Игумен, как на пункт, чрез который Наполеон будто бы намеревался непременно следовать; во-вторых, если бы даже его армия не покидала позиции, на которой оставался Чаплиц, несоразмерность его сил относительно французов не позволяла ему решительно хотя несколько задержать превосходного во всех отношениях неприятеля, покровительствуемого огнём сильных батарей, устроенных на левом берегу реки; к тому же в состав армии Чичагова, ослабленной отделением наблюдательных отрядов по течению Березины, входили семь тысяч человек кавалерии, по свойству местности ему совершенно здесь бесполезной; в-третьих, если Чаплиц, не будучи в состоянии развернуть всех своих сил, не мог извлечь пользы из своей артиллерии, то тем более армия Чичагова не могла, при этих местных условиях, помышлять о серьёзном сопротивлении Наполеону, одно имя которого, производившее обаятельное на всех его современников действие, стоило целой армии.”

Уж очень я люблю Давыдова и его воспоминания. Когда Багратион хуесосил Барклая и в хвост и в гриву, ради социального профита, Давыдов величал того каменной стеной Российской Империи и очень уважительно о нём отзывался не считаясь с настроениями в офицерском штабе и высшем свете. А всё почему? Потому что был Дениска настоящим ебакой-рубакой, которому похуй на чины, была бы правда. Именно такие офицеры ковали победу русской армии, а за подготовкой к сложнейшему пиздорезу стояли титаны вроде Барклая и Чичагова, которым похуй на балы и почести, был бы солдат сыт, здоров, одет, обут и вооружен по последнему слову техники.

Увы, несмотря на разгром Наполеона, и даже то, что “Березина” теперь на французком значит “полный пиздец”, наши расстроились что Наполеон съебался. И общественное мнение ополчилось на Чичагова.

Александр 1 знал, какая крыса Кутузов, поэтому не внял его доносам, а наградил Чичагова орденом Владимира 1 степени за битву на реке Березина. Только выт хуйлуша Крылов высмеял Чичагова в басне, а пидорчук Державин писал про него нелестные эпиграмы, желтая пресса бесновалась, высший свет по подначкам Кутузова не отставал. Даже в портретную галерею с героями 1812 года портрет Чичагова не включили, а ведь его вклад сложно недооценить!

Чичагов не отличался каменным спокойствием Барклая и всегда был легок на расправу. Он бомбанул, бугуртнул, взял прах жены из фамильной усыпальницы и свалил из России. Воронцов так писал своему другу:

Больше Чичагов в Россию не вернется, будет жить за бугром, обиженный и не понятый. Однако его потомки ещё отожгут, повоевав за Царя и Отечество не в одном конфликте, а одного из внуков Чичагова даже причислят к лику святых. Но это уже совсем другие истории...

Что ж. Вот мы и выпиздовали Непобедимую Армию Наполеона с наших земель и можно с чистой душой писать про заграничный поход нашей армии, про возвращения в войска Барклая и дерзкие атаки Воронцова-младшего, чем я и займусь на днях.

(П.С. Как вы поняли, злые модерасты пикабы меня забанили, ажно до 1 декабря. По соглашению с ними, мои тексты могут публиковать мои друзья, и я попросил Серёгу (пейсателя, вахтовика и просто хорошего чела выкладывать мои опусы, не обижайте его).

П.П.С. Ваши донаты убеждают меня, что про историю России говорить - дело благое и востребованное. Спасибо!

Отчизны верный сын

Андрей Августович Эбергард родился в 1856 году в Греции. О семье будущего адмирала известно крайне мало. Его отец, Август Иванович, был русским консулом в Пелопоннесе, а мать, Анна Александровна, происходила из семьи русских дворян. Также известно, что дед Андрея Августовича, Иоганн Карл, переехал в Россию из Гамбурга в начале XIX века. С раннего детства Андрей Августович полюбил море и живо интересовался историей флота, что способствовало принятию им решения о карьере военно-морского офицера.

В 1878 году Эбергард окончил Морской кадетский корпус. Первым местом его долгой службы стала Тихоокеанская эскадра. Со временем его неоднократно переводили: на Чёрное море в 1894-1896 гг., где он был морским агентом в Османской империи, и на Тихий океан, где во время Русско-японской войны Эбергард стал исполняющим обязанности начальника Морского походного штаба наместника на Дальнем Востоке.

После окончания конфликта Эбергард вновь был переведён на Чёрное море, приняв командование броненосцем «Пантейлемон», бывшим «Князем Потёмкиным-Таврическим», на котором незадолго до этого произошло известное восстание. Обеспечив в кратчайшие сроки боеспособность корабля и дисциплину на его борту, Андрей Августович был в 1906 году переведён на штабные должности. А осенью 1911 года, по настоянию Морского министра Ивана Константиновича Григоровича, вице-адмирал Эбергард был назначен командующим морскими силами Чёрного моря.

К этому времени Григорович, недавно возглавивший министерство, планировал полномасштабную реорганизацию военно-морского флота, который показал свою крайне низкую эффективность по результатам Русско-японской войны. Для того, чтобы планы по усилению морских сил реализовывались эффективно, новый министр ставил на ключевые посты опытных и преданных флоту командующих. Так, Балтийский флот возглавил Николай Оттович фон Эссен — герой Русско-японской войны и крупный военно-морской специалист, а над Черноморским флотом встал Андрей Августович Эбергард — опытный штабист, имеющий за плечами несколько кругосветных походов и опыт службы в различных частях света.

На пороге войны

Учитывая крайне малое влияние на государственные круги, Григоровичу было сложно добиться усиленного финансирования военно-морских сил.

Тем не менее в скором времени Ивану Константиновичу удалось заручиться расположением императора Николая II, который одобрил в конце 1911 года программу министра по усилению в первую очередь Балтийского, а затем и Черноморского флотов. Велось строительство первых русских дредноутов и усиленное производство одних из лучших в мире эскадренных миноносцев того времени — типа «Новик». Стоит отметить, что корабли, построенные по судостроительной программе адмирала Григоровича, составят существенную часть уже советского флота в годы Великой Отечественной войны.

Ставший же осенью 1911 года командующим морскими силами Черного моря вице-адмирал Эбергард начал активно усиливать военно-морскую подготовку и улучшение условий прохождения службы личного состава. Из воспоминаний сослуживца Эбергарда, капитана II ранга Александра Петровича Лукина (Флот. Том II) :

«Двужильный старик — звали мы его. Высокообразованный моряк, с благородной душой и рыцарским сердцем, старый холостяк, лингвист и, как говорила молва, — женоненавистник. Человек государственного ума и огромного опыта. Флот его любил и почитал».

К началу августа 1914 года, когда началась Первая мировая война, Черноморский флот Российской империи всё ещё состоял из устаревших кораблей. Первые дредноуты «Императрица Мария» и «Императрица Екатерина Великая» должны были пополнить флот Эбергарда только в середине 1915 года. Поначалу это не казалось критичным, так как в Чёрном море отсутствовали германские корабли. Но когда «Гёбен» и «Бреслау» прорвались в Константинополь, стало очевидно, что Османская империя в скором времени вступит в войну против России.

Как упоминалось в ранних статьях данного цикла, адмирал Эбергард предлагал Ставке Верховного главнокомандующего незамедлительно совершить рейд в Константинополь, чтобы потопить «Гёбен» и «Бреслау», однако получил категорический отказ. Также было отклонено предложение адмирала заминировать подходы к Одессе и Севастополю, что в конечном итоге вылилось в события «Севастопольской побудки», которые стали отправной точкой к необоснованной травле Андрея Августовича.

«Игра престолов» Ставки Верховного главнокомандующего

«Севастопольская побудка» стала вторым крупным промахом Ставки Верховного главнокомандующего после катастрофы в сентябре 1914 года в Восточной Пруссии, когда 2-я императорская армия генерала Самсонова была окружена и фактически полностью уничтожена. Значительную долю ответственности за эти промахи нёс тогдашний начальник штаба Ставки — Николай Николаевич Янушкевич, царедворец, не имевший военного опыта. Он сделал карьеру исключительно из-за расположения императора и благоволения великого князя Николая Николаевича, который был тогда Верховным главнокомандующим.

Не желая брать на себя ответственность за просчёты, Янушкевич, вместе со своими союзниками, генералами Жилинским и Рузским, обвинил в неудачах на фронтах русских генералов германского происхождения, как «сочувствующих неприятелю». Эти обвинения пришлись как раз кстати к начавшимся в ряде городов Российской империи немецким погромам. Первым из генералов германского происхождения, попавшим под суд по требованию Янушкевича, был Павел Карлович фон Ренненкампф. Это один из самых талантливых военных специалистов Российской империи, который смог спасти свою армию от уничтожения в Восточной Пруссии в сентябре 1914 года. Следом за Ренненкампфом от должностей был отстранен ещё ряд офицеров германского происхождения. Одновременно с этим дружественные Янушкевичу сановники активно раздували в общественных кругах антигерманские настроения.

Когда стало известно о «Севастопольской побудке», Янушкевич тут же обвинил адмирала Эбергарда в бездействии и отдаче инициативы в руки неприятелю, хотя именно он запретил Андрею Августовичу принять превентинвые меры. В общественных и правящих кругах стали активно распространяться пасквили на Эбергарда, которого, как и Ренненкампфа, обвиняли в германофилии. Из воспоминаний сослуживца Эбергарда, капитана II ранга Александра Петровича Лукина (Флот. Том II):

«По рукам ходило письмо представителя известных общественных кругов, маститого русского учёного, мало понимающего в морских делах, и неосведомленного, видимо, из первоисточников о действительном положении на Черноморском театре — Семенова-Тянь-Шаньского, с выражением недовольства этих близких к «сферам» кругов деятельностью адмирала Эбергарда. Под давлением этих сторонних влияний и решилась судьба одного из доблестнейших и выдающихся адмиралов русского флота, верного рыцаря своей Родины…»

Тогда обвинения Янушкевича пресёк морской министр, адмирал Григорович, который указал на просчёты Ставки и отдачу ей инициативы в руки противника.

Но в 1915 году у Андрея Августовича появился новый, крайне серьёзный недоброжелатель, начальник Морского генерального штаба — Александр Иванович Русин.

Неутомимый оппонент

В отличии от Янушкевича, Русин был опытным военным, имеющим обширный опыт в построении агентурных сетей и боевую закалку, приобретенную при подавлении Боксёрского восстания и в Русско-японской войне. Но, меж тем, как и Янушкевич, Александр Иванович грезил о захвате Константинополя с помощью Черноморского флота, чтобы получить под контроль России проливы Босфор и Дарданеллы. В Ставке реализация такой идеи виделась нехитрым делом, так как численно османский флот уступал Черноморскому флоту, а «Гёбен» и «Бреслау» не воспринимались серьёзной угрозой. Русин стал требовать от Эбергарда начать подготовку к Константинопольской десантной операции.

Однако Андрей Августович был категорически против этой затеи, считая её авантюрной. Несмотря на то, что Черноморский флот имел численное преимущество, оно не было абсолютным. Кроме того, вблизи Босфорского пролива у Российской империи не было морских баз и ремонтных доков. В случае получения повреждений кораблям пришлось бы идти на починку в Севастополь, и тогда более быстроходные «Гёбен» и «Бреслау» могли бы догнать и уничтожить часть флота. Условием успешного проведения десантной операции Эбергард считал наличие контроля над болгарскими портами в Чёрном море, для чего требовалось искать союза с царём Фердинандом I. Но осенью 1915 года Болгария вступила в войну на стороне Германии и Османской империи, что ещё более укрепило нежелание Андрея Августовича проводить десант в Константинополь.

Недовольство Эбергардом у Русина стало набирать обороты. На протяжении 1915 года начальник Морского штаба несколько раз требовал на заседаниях Ставки снять Андрея Августовича с поста комфлота, указывая, что тот отказывается реализовывать десантную операцию. Также Русин был крайне неудовлетворён результатами стычек Черноморского флота с «Гёбеном» и «Бреслау», в которых Эбергард хоть и одержал победу, но не смог потопить неприятеля. Однако за Андрея Августовича неизменно заступался Григорович, также высокого мнения об адмирале был Николай II. Но постоянное недовольство Русина и новые доносы на комфлота постепенно охлаждали пыл защитников Эбергарда.

Летом 1916 года Русин представил Николаю II внеочередной доклад о необходимости снятия Эбергарда с должности и замены его на более молодого и решительного офицера для проведения Константинопольской десантной операции. По воспоминанием Русина, императору доклад не понравился, но неожиданно он утвердил предложение Александра Ивановича. Морской министр Григорович также, к удивлению Русина, не стал возражать.

Что в конечном счёте побудило Ставку отправить в отставку одного из опытнейших и успешных адмиралов, остаётся загадкой. Вполне возможно, сказалась жажда заполучить заветный контроль над Константинополем, не считаясь с реальными условиями.

Днём 8 июля 1916 года в Севастополь прибыл Александр Васильевич Колчак — новый командующий Черноморским флотом. Адмирал Эбергард радушно принял своего преемника и на следующий день сдал ему дела, а ночью стало известно, что «Гёбен» и «Бреслау» вышли в рейд в Чёрное море. Теперь уже Колчаку предстояло продолжить охоту на неуловимого врага.

Незаслуженное забвение

После снятия с поста комфлота Андрей Августович по представлению Григоровича был назначен членом Государственного совета. Из воспоминаний сослуживца Эбергарда, капитана II ранга Александра Петровича Лукина (Флот. Том II):

«На флоте все глубоко жалели, когда он ушёл. С мостика корабля он прямо попал в кресло Государственного совета.»

Свою отставку Эбергард принял с достоинством, не предпринимая попыток противостоять тем, кто сочинял на него пасквили и доносы. Однако здоровье Андрея Августовича от пережитого стало ухудшаться. Не менее болезненными ударами стали для престарелого адмирала февральская и октябрьская революции, а также начавшаяся в скором времени Гражданская война. В 1918 году, в разгар красного террора, Андрей Августович был арестован ВЧК в Петрограде, однако он стал одним из немногих высших офицеров, которых отпустили. 19 апреля 1919 года Андрей Августович Эбергард скончался.

На протяжении своей жизни Андрей Августович всей душой служил России, разделяя как радость побед, так и горечь поражений. Став во главе Черноморского флота, адмирал Эбергард немногочисленными силами смог сковать рейды «Гёбена» и «Бреслау», а также прервать стабильное пополнение османского флота топливом. Черноморский флот под его командованием во всех боях одерживал победы, заставляя германского адмирала Сушона неизменно отступать с поля боя и придумывать всё новые безуспешные способы ослабить русский флот.

Однако интриги и безосновательные обвинения в адрес Андрея Августовича смогли охладить интерес к изучению личности этого великого флотоводца, информацию о котором можно собрать лишь по крупицам. К сожалению, в отличие от своих современников, таких как Эссен, Григорович и Русин, Эбергард, верой и правдой служивший своему Отечеству, незаслуженно забыт. Остаётся надеяться, что со временем эта несправедливость будет исправлена.

Материал подготовлен волонтёрской редакцией «Мира Кораблей»