Красные и белые изначально имели примерно равные шансы на победу. 17 ноября - довольно знаковая дата в истории Гражданской войны 1918-1920 годов - дважды!. В 1919 году в этот день во Владивостоке произошел чешско-эсеровский мятеж против Колчака, окончательно расколовший Белое движение. А ровно через год - 17 ноября 1920 года - с полным переходом Крыма под контроль красных Гражданская война на основной территории России завершилась. На мой взгляд, изначально победа сторон была вполне равновероятна.Рядовой состав Красной и Белой армий в большинстве своем состоял из мобилизованных, а мобилизацию в регионе проводил тот, кто на данный момент его контролировал. То есть, русские люди из средней России и Поволжья воевали против русских же людей с юга России, Урала и Сибири. Это примерно как битва при Липице в 1216 году, когда суздальцы рубились с ростовцами и новгородцами (а сколько таких Липиц в те давние времена было!) В средневековой Англии (1455-1485) тоже успели повоевать "белые" и "красные" (по цвету розы в гербах Ланкастеров и Йорков) - так и там претенденты на корону набирали армии в "своих" графствах.
Рискну высказать утверждение, которое кому-то покажется спорным: Гражданская война 1918-1920 годов по градусу ожесточения уступала Первой мировой. Например, у обеих сторон запасов химического оружия было в избытке, но по молчаливому согласию в ход его никто не пускал. Все-таки понимали, что со своими воюют, а население вокруг тоже свое. Не было также артиллерийских обстрелов городов, стиравших в порошок целые кварталы.
Но тема материала немного другая - раскол в белом лагере, во многом способствующий его поражению. Привожу статью "Сибирский исход"https://topwar.ru/164739-sibirskij-ishod.html с моим небольшим дополнением в конце.
Поражение на фронте, потеря Омска, бегство и партизанская война в тылу вызвали полное разложение колчаковского стана. Разложившиеся гарнизоны городов поднимали восстания и переходили на сторону красных. Кругом зрели заговоры и мятежи.
Отступление колчаковской армии. 1919 г.
Окончательное разложение колчаковского стана
Поражение на фронте, потеря Омска, бегство и партизанская война в тылу вызвали полное разложение колчаковского лагеря. Разложившиеся гарнизоны городов поднимали восстания и переходили на сторону красных. Кругом зрели заговоры и мятежи. Так, уволенный в сентябре 1919 г. из Русской армии, лишенный всех наград и генеральского чина Гайда (бывший командующий Сибирской армии), осел во Владивостоке и начал подрывную деятельность. 17 ноября 1919 года во Владивостоке он возглавил подготовленный эсерами мятеж против колчаковской власти. Эсеры планировали созвать во Владивостоке Земской собор для установления нового правительства. Мятеж, однако, не был поддержан жителями Владивостока. На третий день начальник Приамурского края, генерал Розанов, собрав всех кого смог – гардемаринов, юнкеров, офицерскую школу, подавил мятеж. Гайда был арестован. По требованию командования Антанты его освободили, и Гайда вернулся в Чехословакию.
Владивосток был завален телами убитых
Эсеры готовили восстания в Иркутске и Новониколаевске. Вели переговоры с чехословаками. О заговоре знали союзные миссии. Они известили свои правительства о скором падении власти Колчака и создании в Сибири «демократического» правительства. Эсеры контактировали с союзниками, старались привлечь их на свою сторону. Очевидно, что Антанта сдала адмирала, «мавр сделал своё дело, мавр может уйти». Атаманские режимы в Чите и Хабаровске тоже ждали падения Колчака, играли в свои игры. При поддержке Японии намечалось сформировать марионеточный режим Семёнова на Дальнем Востоке.
В Иркутске 12 ноября на Всероссийском совещании земств и городов был создан Политцентр, в который вошли эсеры меньшевики, представители земств и ЦК «Объединений трудового крестьянства». Политцентр поставил перед собой задачу свержения власти Колчака, создания на Дальнем Востоке и в Сибири демократической республики. Местный губернатор Яковлев поддерживал эсеров, был сторонником независимости Сибири, и никаких мер против Политцентра не принял. Он и сам хотел порвать с Колчаком, приезд правительства Иркутск принял холодно. Эшелоны с беженцами и служащими учреждений из Омска приказал вообще не пускать в Иркутск, а размещать по окрестным селениям. Яковлев начал переговоры не только с Политцентром, но и большевиками по вопросу завершения войны в регионе. В контакт с большевиками вступил и Политцентр. Коммунисты в его состав войти отказались, но заключили соглашение о сотрудничестве против колчаковцев. Эсеры и большевики стали совместно разлагать части местного гарнизона, формировать рабочие отряды.
Тем временем часть колчаковского правительства успела пробраться в Иркутск. Новый премьер-министр В. Н. Пепеляев переформировал кабинет, и попытался найти общий язык с сибирскими земствами, чтобы нейтрализовать готовящийся Политцентром переворот. Он предложил создать «правительство общественного доверия», однако эсеры и земцы не пожелали идти ни на какие контакты с Колчаком. Тогда Пепеляев отбыл к Колчаку, чтобы склонить его к уступкам и найти выход из кризиса.
Смертный приговор колчаковцам
Сибирский поход с самого начала стал трагедией для тысяч людей. Сначала людей стали грабить. Едва началась эвакуация из Омска железнодорожники решили прижать «буржуев». Поездные бригады ставили ультиматум пассажирам, отказываясь вести дальше, требуя «контрибуцию» и угрожая высадить с эшелона. Этот грабеж стал повторяться на каждой последующей станции, где бригады железнодорожников менялись. Продвижение по железной дороге шло еле-еле. Сибирская магистраль была забита, состояние путей и подвижного состава оставляло желать лучшего. Часто случались аварии. Даже литерный «золотой эшелон» потерпел крушение, столкнувшись с другим поездом.
Ситуацию резко ухудшил конфликт Колчака с чехословаками, которые контролировали Транссиб. Они были полными хозяевами главной магистрали Сибири. Ещё до падения Омска был составлен, и 13 ноября обнародован меморандум чешского руководства о том, что пребывание их армии в России бесцельно, что под «защитой чехословацких штыков» русская реакционная военщина творит преступления (хотя сами чехи были активными карателями и военными преступниками). Делался вывод о необходимости немедленного возвращения домой. То есть не раньше и не позже. Именно в момент начала масштабной эвакуации Русской армии Колчака и связанных с ней беженцев на восток. На самом деле, если бы Антанта того пожелала, Чехословацкий корпус – целая 60 тыс. армия, свежая, отлично вооруженная и снабженная, с целой железнодорожной ратью (бронепоезда, бронемашины, эшелоны, паровозы), легко прикрыл отход колчаковцев. Большевики не стали бы активизировать наступление, прорываясь через чехов, чтобы избежать международных осложнений, как позже они избегали вступать в конфликт с японцами.
Чехи сделали всё наоборот, самым максимальным образом осложнили отход колчаковцев. Чехословацкое командование отдало приказ приостановить движение русских эшелонов, и ни в коем случае не пропускать их дальше станции Тайга (около Томска), пока не проедут все эшелоны чехов. Открыто провозглашалось: «Наши интересы выше всех остальных». По сути, учитывая местные условия – одна главная магистраль, огромные расстояния, зимние условия, отсутствие снабжения, это был смертный приговор армии Колчака со стороны Запада.
20 ноября 1919 г. командующий Сахаров объявил эвакуацию района Новониколаевска – Красноярска. Здесь было сосредоточено много госпиталей, больных, раненых, семьи солдат, беженцы. Их необходимо было вывезти в Приамурье. Однако не тут-то было. Чешская армия – отдохнувшая, до зубов вооруженная, с эшелонами забитыми богатствами, награбленными в России, спешила первой пробиться на восток. Чехи прихватили с собой сотни вагонов трофеев, и мечтали вернуться домой богачами. В условия тотального развала и хаоса их действия стали носить мародерский, хищнический характер. Они пользовались своей силой, чтобы любой ценой добраться во Владивосток. Русские поезда насильно останавливали, загоняли в тупики, паровозы и бригады отбирались. Множество эшелонов – санитарных, тыловых, с беженцами, были остановлены, лишенные паровозов и железнодорожных бригад. Кому-то относительно повезло, ни оказались в населенных пунктах, большинству – нет, они оказались в глухой тайге, в тупиках и разъездах, обреченные на смерть от холода, голода и болезней. Также на поезда, лишенные охраны, нападали повстанцы или бандиты, грабили и убивали пассажиров.
Колчаковским войскам, которым чехи запретили пользоваться и даже приближаться к железной дороге, приходилось двигаться походным порядком по сибирским трактам. Морозы, нехватка пищи и повальные эпидемии завершили уничтожение сибирских белых армий, убив больше людей, чем красные. Чтобы выжить, колчаковские части целиком сдавались в плен противнику. («Дяденька, где тут в плен сдаются?») Не имея возможности вывезти на восток всё оружие, имущество и оборудование, белые уничтожали сотнями вагоны, портили паровозы, взрывали железнодорожные сооружение, чтобы приостановить наступление противника. Но в условиях быстрого бегства не успевали всё уничтожить. Советские войска захватывали всё больше и больше трофеев. Десятки эшелонов с военным имуществом, арсеналы, склады с боеприпасами, продовольствием, заводское оборудование и т. д. Всё, что колчаковцы вывезли ещё летом 1919 г., попадало в руки Красной армии.
Среди этого хаоса в своем поезде затерялся и «верховный правитель» Колчак. Он был оторван от войск, идущих по старому Сибирскому тракту пешим маршем. Адмирал один за другим писал протесты против чехов их командующему генералу Сыровому, жаловался главнокомандующему союзными войсками генералу Жанену. Он отмечал, что использование Сибирской железной дороги исключительно для пропуска чехословацких войск означает гибель многих русских эшелонов, последние из которых фактически были на линии фронта. 24 ноября Колчак писал Жанену: «В таком случае я буду считать себя вправе принять крайние меры и не остановлюсь перед ними». Однако всё осталось по-прежнему, так как «больших батальонов» для «крайних мер» у Колчака не было, и чехи это знали.
Развал белого командования
Усиливался разлад и среди командования белой армии. Командиры некоторых соединений и гарнизонов отказывались выполнять приказы командования. В конце ноября 1919 г. генерал Гривен, командир Северной группы войск 1-й армии приказал войскам немедленно отходить в район Иркутска, места формирования его частей. Этим он нарушил приказ командования, запрещавший отходить на восток без сопротивления. В результате части Северной группы ушли с фронта. Приехавшему командующему 2-й армией генералу Войцеховскому Гривин заявил, что Северная группа настолько слаба, что не может драться. Поэтому что он решил увести её в глубь Сибири и решения своего не переменит. На требование сдать командование ответил категорическим отказом. Генерал Войцеховский лично застрелил Гривина «как не исполнившего боевого приказа и нарушившего основы воинской дисциплины». Был назначен новый командир, но войска продолжили бегство либо сдавались в плен целыми полками.
В начале декабря 1919 г. один из дивизионных командиров полковник Ивакин поднял мятеж в Новониколаевске, требуя перемирия с большевиками и созыва сибирского Учредительного собрания. Мятежники блокировали штаб Войцеховского и пытались его арестовать. Мятеж удалось подавить. Польские легионеры, охранявшие Новониколаевский участок железной дороги, в отличие от чехов сохранили боеспособность и не сочувствовали повстанцам. Они разбили мятежников, активисты были расстреляны.
Главное командование было в растерянности. В начале декабря в Новониколаевске в вагоне Колчака прошло военное совещание. Обсуждался план дальнейших действий. Было высказано два мнения. Одни предлагали отходить по линии железной дороги к Забайкалью, где была надежда на помощь семёновцев и японцев. Другие предлагали идти от Новониколаевска на юг, на Барнаул и Бийск. Там соединиться с войсками атаманов Дутова и Анненкова, перезимовать и весной, имея базы в Китае и Монголии, перейти в контрнаступление. Большинство поддержало первый вариант. С ним согласился и Колчак.
Кроме того, снова сменилось командование колчаковской армии. Неудачи белогвардейцев привели к падению авторитета Колчака и командующего Сахарова в армии, его считали одним из главных виновников поражений на фронте и падения Омска. Это вызвало конфликт между верховным правителем и командующим 1-й армией А. Н. Пепеляевым (брат премьера). Когда поезд адмирала прибыл на станцию Тайга, он был задержан войсками Пепеляева. Генерал прислал Колчаку ультиматум о созыве Сибирского Земского собора, отставке командующего Сахарова, которого Пепеляев 9 декабря приказал арестовать, и расследовании сдачи Омска. В случае невыполнения Пепеляев грозил арестом самого Колчака. Конфликт смог замять приехавший из Иркутска глава правительства В. Н. Пепеляев. В итоге Сахарова сместили с должности командующего, другие вопросы отложили до прибытия в Иркутск. Войска предложили возглавить Дитерихсу, который находился во Владивостоке. Тот поставил условие – отставка Колчака и его немедленный отъезд за границу. Новым командующим был назначен Каппель.
Это уже ничего не могло изменить. Развал армии был полным и окончательным. Но среди общего развала и хаоса Владимир Каппель показал свои таланты полководца и организатора и до самого конца был самым толковым сибирским военачальником белых. Он до своей смерти сохранил благородство и преданность Колчаку, и смог собрать из остатков войск самые надежные части, организовать их хоть какое-то сопротивление.
3 декабря 1919 г. красные партизаны заняли Семипалатинск, где в ночь с 30 ноября на 1 декабря началось восстание Плещеевского завода и части гарнизона. 10 декабря партизаны освободили Барнаул, 13-го – Бийск, пленив весь гарнизон, 15-го – Усть-Каменегорск. 14 декабря 1919 г. части 27-й дивизии освободили Новониколаевск. Было захвачено много пленных и большие трофеи. Таким образом, к середине декабря 1919 года Красная армия вышла на рубеж р. Оби.
Генерал-лейтенант В. О. Каппель, командующий Восточным фронтом
Противостояние внутри стана белых имело место не только в Сибири и на Дальнем Востоке. Для генерала Юденича настоящим "троянским конем" стал атаман Булак-Балахович, ранее перебежавший к белым от красных. В тылу армии Деникина действовали казачьи антибольшевистские организации, выступавшие за "самостийную Кубань".
Ситуация у красных
Военные мятежи случались и в стане большевиков, причем три из них носили для новой власти критический характер, потому что охватывали крупные боеспособные армии. Речь о выступлениях главкомов Михаила Муравьева в Поволжье и Ивана Сорокина на Кавказе в 1918 году, а также комдива Никифора Григорьева на Украине в 1919 году. Но во всех трех случаях красные приняли меры довольно незамедлительно. Муравьев и Сорокин были расстреляны сторонниками комиссарского состава РККА, а Григорьева застрелили махновцы во время пьянки, приведшей к ссоре под надуманным предлогом. Нетрудно предположить, что это были чекисты, которых в штабе Махно хватало.
То есть, красные, в отличие от белых, оказались куда более последовательными в пресечении внутренних заговоров и с мятежными военными лидерами не церемонились, действуя в их отношении четко и решительно. И это одна из причин того, что Гражданская война завершилась тем, чем она завершилась.
Но наблюдается интересная закономерность: как "белые" заговорщики, включая того же Булак-Балаховича, так и "красные" (Муравьев, Сорокин и Григорьев), на разных этапах своей биографии имели прямое отношение к партии эсеров. После событий октября 1917 года политическое ядро этой партии во главе с Александром Керенским переместилось в Париж - под крыло французской контрразведки. И вело в России свою игру (вернее, французские спецслужбы вели).
На тему советской литературы и кино о Гражданской войнепредлагаю еще один материал: "Три экранизации романа Алексея Толстого "Хождение по мукам".
Две классические версии (1957-1959 годов режиссера Григория Рошаля и 1977 года режиссера Василия Ордынского) выложены для онлайн-просмотра (если кто-то какую-либо из них не видел), а ниже - статья кинокритика Антона Уманского (ресурс "Скепсис"), вполне объясняющая, почему в качестве реакции на третью экранизацию (работу режиссера Константина Худякова 2017 года, коверкающую сюжет романа) большинство зрителей (особенно из числа литературных поклонников трилогии Толстого) долго плевались - https://www.litprichal.ru/work/615143/
106 лет назад, 14 ноября 1919 года, части Красной армии вступили в Омск — столицу колчаковского правительства. С этого момента дни Верховного правителя России были сочтены. Его армии покатились на восток под ударами РККА, а РСФСР одержала стратегическую победу в Западной Сибири. Почему адмиралу Колчаку не удались поход на Москву и соединение с деникинскими Вооруженными силами Юга России? Почему Омск не оборонялся? По каким причинам падение города предопределило поражение колчаковских войск?
Без единого выстрела
В ночь с 13 на 14 ноября 1919 года части 27-й стрелковой дивизии РККА под командованием Иосифа Блажевича подошли к Омску. Впереди двигался 242-й Волжский стрелковый полк Степана Вострецова. В его задачу входило взять железнодорожную станцию.
Шли в полной темноте, спускаясь к Иртышу по колено в снегу. Несмотря на крепкий мороз, лед на реке угрожающе звенел под ногами наступающих. На другом берегу, за которым начинался город, красноармейцам начали попадаться белогвардейские солдаты с донесениями. Их тихо и быстро обезоруживали.
Советский военачальник Степан Вострецов
Вострецов приказал подчиненным задерживать без стрельбы всех, кто идет со станции, а сам направился туда, взяв лишь командира батальона, двух ротных и двух бойцов. Темнота помогла ему: охрана пропустила вошедших без проверки документов, не разглядев, что на плечах нет погон.
Станция была забита поездами. Осмотрев их и поговорив с пассажирами, Вострецов тихо отдал приказ командиру батальона оцепить территорию. Через двадцать минут в здании вокзала бравый комполка уже допрашивал белых офицеров. Выяснилось, что в эшелонах находятся не менее семи тысяч солдат. Сонных колчаковцев стали выводить на перрон по батальонам и под охраной направлять в тыл.
В одиннадцатом часу утра в город вступили другие полки 27-й стрелковой дивизии. Для обитателей Омска появление красных стало громом среди ясного неба.
Комиссар дивизии Андрей Кучкин вспоминал о реакции колчаковских офицеров:
Утром они встали и как ни в чем не бывало отправились на службу. Шли полные достоинства; начищенные денщиками пуговицы, погоны и прочие знаки различия горели огнем. И вдруг — нежданно-негаданно: — Именем Советской власти вы арестованы! У тех лезли на лоб глаза, подгибались коленки и багровели лица. Падали на землю набитые бумагами портфели.
Среди них был и генерал для поручений при начальнике артиллерийского управления армий адмирала Колчака генерал Евгений Римский-Корсаков, который, позавтракав в ресторане «Европа», ничего не подозревая, вышел на улицу и попал в руки красноармейцев.
Однако главная добыча — Верховный правитель России адмирал Александр Колчак — ускользнула из рук Красной армии. Он покинул город вечером 12 ноября. Вместе с ним в 40 вагонах на Иркутск ушла и часть золотого запаса Российской империи, взятого белыми при штурме Казани в августе 1918 года
В начале июля 1916 года, когда Андрей Августович Эбергард был снят с должности командующего Черноморским флотом, Сушон вывел «Гёбен» и «Бреслау» в сторону русского черноморского побережья. Отправляясь в новый рейд, адмирал надеялся перехватить русские транспортные корабли, которые снабжали Кавказскую армию, и, при наличии возможности, планировал обстрелять порты неприятеля. 4 июля «Гёбен» и «Бреслау» подошли к Туапсе и открыли огонь по городу, а также потопили вблизи него моторную шхуну. Не обнаружив вражеских транспортников, Сушон принял решение двигаться на запад, в сторону Крыма.
Через несколько дней в Севастополь прибыл новый командующий Черноморским флотом — Александр Васильевич Колчак, который, после краткой встречи с Эбергардом, получил известие о новом рейде «Гёбена» и «Бреслау». Оценив обстановку, Колчак приказал выйти на перехват врага «Императрице Марии» и «Императрице Екатерине Великой». Неподалеку от Крыма русские дредноуты обнаружили «Гёбен» и «Бреслау» и открыли по ним огонь. Обескураженный столь быстрым обнаружением мощными силами русского флота, Сушон приказал кораблям поставить дымы и взять курс на Константинополь. Новый рейд с треском провалился.
Линейный крейсер «Гёбен»
Вступление в борьбу Колчака
Назначение на должность командующего Черноморским флотом в июле 1916 года стало для Колчака полной неожиданностью. К началу Первой мировой войны Александр Васильевич служил в штабе командующего Балтийским флотом Николая Оттовича фон Эссена, который весьма высоко ценил своего подчинённого. Находясь под «крылом» Эссена, Колчак стал признанным мастером постановок минных заграждений и снискал репутацию решительного и удачливого офицера. По мнению ряда историков, именно в Колчаке Николай Оттович видел своего преемника на посту комфлота, для чего он неоднократно просил Ставку присвоить Александру Васильевичу чин контр-адмирала и назначить его на должность начальника Минной дивизии Балтийского флота. Однако просьбы Эссена регулярно отклонялись Верховным главнокомандующим — великим князем Николаем Николаевичем, у которого не сложились отношения с Колчаком. Причины разлада, скорее всего, кроются в различных взглядах на то, как должен был действовать флот. Так, Николай Николаевич отводил флоту второстепенную роль, считая, что тот должен поддерживать армию, не ведя самостоятельных операций. Колчак же был сторонником более самостоятельных и агрессивных действий военно-морских сил, неоднократно отстаивал свою точку зрения в Ставке Верховного главнокомандующего, чем и заработал неприязнь великого князя.
Николай II и адмирал Эссен (в центре) с офицерами Балтийского флота. Пятым слева стоит Колчак. Крейсер «Россия», 25 февраля 1915 года
После смерти Эссена в мае 1915 года Александр Васильевич продолжил службу на Балтике, став осенью того же года начальником Минной дивизии. Под его командованием подразделение достигло высот мастерства и смогло нанести существенные потери германскому флоту. В апреле 1916 года Колчак был произведён в контр-адмиралы и получил указание начать разработку десантной операции в Рижском заливе. Спустя всего два месяца, в разгар подготовительных работ, Колчак неожиданно был повышен до звания вице-адмирала и назначен на должность командующего Черноморским флотом. Столь молниеносное возвышение Александра Васильевича является предметом дискуссии среди историков. Вероятнее всего, Колчак имел весьма влиятельных союзников в правительстве, которые и способствовали его продвижению. Однако, по воспоминаниям коллег, новое назначение Александр Васильевич воспринял без энтузиазма и радости, так как он был вполне доволен своим положением на Балтике. Тем не менее, верный своему долгу, Колчак принял назначение и отправился в начале июля в Севастополь.
Вице-адмирал Колчак в Севастополе. Июль 1916 года.
Бремя командующего
После успешного противостояния «Гёбену» и «Бреслау» в их рейде Александр Васильевич столкнулся с рядом проблем, вызванных противоречивостью требований, исходящих из различных инстанций Верховного командования. Так, начальник Морского генерального штаба Александр Иванович Русин требовал от Колчака в кратчайшие сроки подготовить десантную операцию в Константинополь. Против проведения такой операции выступал начальник штаба Верховного главнокомандующего генерал Михаил Васильевич Алексеев, полагавший, что Черноморский флот не обладает необходимым преимуществом над противником. Одновременно с этим командующий Кавказской армией требовал от Александра Васильевича обеспечить транспортные корабли, снабжающие его войска, усиленным охранением, в том числе дредноутами, прекратить самостоятельные действия флота в Чёрном море и перейти в его непосредственное подчинение. Этим командующим был старый недруг Колчака, великий князь Николай Николаевич, которого перевели на Кавказ после снятия с поста Верховного главнокомандующего за неудачи на фронтах.
Великий князь Николай Николаевич (1856-1929)
Оказавшись в эпицентре закулисной борьбы, интриг и противоречивых указаний, Александр Васильевич тем не менее стал действовать решительно. Колчак частично удовлетворил требования великого князя Николая Николаевича, усилив охранение транспортных кораблей эсминцами, но при этом напомнил своему оппоненту, что он не находится в его непосредственном подчинении, а значит, флот будет действовать самостоятельно. Выполняя требование о подготовке десанта в Константинополь, Александр Васильевич начал активно проводить силами миноносцев разведывательные операции вдоль турецкого побережья. Также для этих целей стали привлекаться гидросамолеты, благодаря чему были получены ценные разведданные о состоянии обороны османов.
Однако для того, чтобы обеспечить и надёжное охранение транспортников, снабжающих Кавказскую армию, и проведение десанта в Константинополь, было необходимо либо уничтожить «Гёбен» и «Бреслау», либо сделать невозможными их рейды в Чёрном море. Будучи мастером минной войны, Колчак нашёл способ, как нейтрализовать надоедливого врага.
Минный «рай»
С началом Первой мировой войны предшественник Колчака, Андрей Августович Эбергард, начал активное минирование османских вод вблизи Босфорского пролива. Но пополнение запасов флота новыми минами шло крайне неудовлетворительно, так как основные усилия военно-промышленного комплекса Российской империи были направлены на обеспечение сухопутных сил. Поэтому османам удавалось в короткие сроки расчищать минные поля и проводить набеги на русское черноморское побережье. Однако ко второй половине 1916 года минный «голод» был преодолён, и Александр Васильевич незамедлительно воспользовался новыми возможностями.
Эскадренный миноносец «Счастливый» в годы Первой мировой войны
Благодаря проведённым ранее разведывательным миссиям русский флот имел достаточно точные сведения о состоянии обороны и составе сил противника. Изучив новые данные, Колчак приказал заминировать вход в Босфорский пролив от берега до берега. После успешного выполнения данной миссии было начато активное минирование подходов к портам Османской империи на Чёрном море. А для того, чтобы выход из Босфорского пролива был надёжно запечатан русскими минами, Александр Васильевич приказал держать на расстоянии в 50-100 миль от него дежурную группу, состоящую из дредноута, крейсера и нескольких миноносцев. В случае попытки осман расчистить минные поля корабли должны были отогнать неприятеля и, при необходимости, установить новые минные заграждения. Также вблизи Босфора теперь регулярно дежурили русские подводные лодки и миноносцы, имевшие на борту значительный запас мин. Всего с июля 1916 и до начала 1917 года под руководством Колчака было установлено 17 минных полей, в которых находилось свыше четырёх тысяч мин.
Активное минирование полностью изменило расстановку сил на Чёрном море — доминирование Российской империи стало неоспоримым, что явилось заслугой Александра Васильевича Колчака, снискавшего уважение и авторитет среди черноморцев. Адмирал Сушон более не рисковал отправлять «Гёбен» и «Бреслау» в Чёрное море, так как был велик шанс подорваться на минных полях. В результате этого корабли простояли в Константинополе до июня 1917 года, запертые со стороны Босфора русскими минами, а со стороны Дарданелл — британским и французским флотами. В начале 1917 года казалось, что участь «Гёбена» и «Бреслау» уже предопределена. Но судьба, как это зачастую бывает, может преподнести неожиданные сюрпризы, например, революцию…
Материал подготовлен волонтёрской редакцией «Мира Кораблей»
Стоял хмурый ноябрь 1919 года. В опустевшем классе уездного училища, заваленном книгами и географическими картами, сидел Василий Петрович, учитель истории. Он смотрел на испещренную пометками карту России и не узнавал её. Не было теперь единой страны, был расколотый, окровавленный кусок земли под названием «Владения Верховного Правителя России Адмирала Колчака». Он, как и многие, сначала ждал белых как избавителей от хаоса. Но то, что пришло, не было ни порядком, ни спасением.
В его дневнике, спрятанном под половицей, появлялись всё новые горькие строки. Он перечитывал их при свете коптилки, цитируя запись интеллигента В.В. Арнольдова из его дневника (Омск): «Расстрелы идут каждый день... Расстреливают кого попало и за что попало. Никакой следственной комиссии, никакого гласного суда. Арест — и в ту же ночь расстрел... Город замер от ужаса. Это не восстановление России, это какое-то повальное сумасшествие, опьянение властью и страхом».
Его мысли прервал стук в дверь. На пороге, обвешанная винтовками, стояла группа офицеров. Лица усталые, надменные. —Учитель? Нам нужны твои лошади. Для нужд армии. —Господа, у меня одна кляча, я на дрова езжу... — начал Василий Петрович. —Молчать! «Господа» не катит. «Ваше благородие»! — рявкнул молодой прапорщик и, не глядя, ткнул его тростью в грудь.
Учитель вспомнил недавний случай, описанный им же в дневнике по следам услышанного: «Вчера на моих глазах молодой прапорщик за хамское, по его мнению, замечание ударил тростью по лицу седого учителя. Тот упал. Все молчали, боялись. Это не армия спасения России, это сброд, одетый в погоны» (Запись в дневнике учителя).
Лошадь забрали, не заплатив. Вечером к нему зашла соседка, Матрёна, с заплаканными глазами. —Василий Петрович, беда... Корову мою, последнюю кормилицу, забирают! «На нужды армии», говорят. Пятеро детей... Куда я без неё?
Она говорила, а он думал о словах местного священника, с которым они тайно беседовали накануне, и который в отчаянии признался: «Ко мне пришла вдова, у неё забирают единственную корову. Она плачет, спрашивает: "Батюшка, как же так? Они же за веру православную воюют? Это что, христианское дело — вдову с детьми разорять?". И что я могу ей ответить? Молчу. Сам вижу, что дело безнадежное. Не на Христовой заповеди, а на нагайке строят они свою "Россию"» (Из письма священника из пригорода Омска).
На следующее утро на станции, где Василий Петрович пытался узнать о судьбе своего брата-железнодорожника, он стал свидетелем сцены, довершившей его отчаяние. К перрону подошел эшелон с чехами. Солдаты в чужих мундирах весело торговали пачками махры и тушёнкой, выгруженной из вагонов. А неподалёку стоял санитарный поезд с ранеными, который не мог двинуться с места неделями.
Старый машинист, друг Василия Петровича, мрачно сплюнул и процитировал слова железнодорожного рабочего со станции Мариинск: «Чехи захватили все паровозы и вагоны. Везут на восток награбленное добро, а наши раненые и беженцы месяцами ждут возможности уехать. За пачку махры у них можно купить всё, что угодно. Они — настоящие хозяева здесь, а не Колчак».
В воздухе витал запах разложения и безнадёжности. Вернувшись домой, Василий Петрович нашёл на столе записку. Её передали из волости: карательный отряд майора Р. прошёл через соседнее село Таловка. Он вспомнил показания крестьянки из села Таловка, которые тайком записал со слов беженки: «Приехали белые, сказали: "Вы все партизаны, будете отвечать". Мужчин загнали в амбар... Потом вывели и на наших глазах пороли шомполами. Моего старика забили до смерти... После этого мой старший сын сказал: "Мама, прощай, я к своим пошел" — и ушел в тайгу».
Это была не война с большевиками. Это была война с собственным народом. Он взял свой дневник и добавил новую запись, цитируя рапорт исправника (начальника полиции) из Барнаула, попавший к нему в руки: «Настроение населения крайне возбужденное. Виною тому постоянные реквизиции, проводимые не по закону, а по произволу воинских частей. Забирают лошадей, подводы, фураж, не выдавая никаких расписок. При попытке пожаловаться крестьян избивают. В уезде растут банды, и пополняются они именно за счет обобранных и озлобленных мужиков».
Вечером, разбирая бумаги, он наткнулся на копию письма офицера-фронтовика с Пермского фронта, перехваченного цензурой. Там были слова, точно описывавшие всю трагедию: «Ты пишешь о пьянках и кутежах в тылу... А мы здесь воюем в полуобмороженном состоянии, без пополнения и снарядов. Мужик нас ненавидит, и он прав. Позади нас идут каратели и тыловые крысы, которые грабят и насильничают, сводя на нет все наши фронтовые успехи. Иногда кажется, что мы уже проиграли, и проиграли не на фронте, а там, в глубоком тылу, где наши же "союзники" готовят нам могилу».
Он вспомнил и цитату из отчета члена подпольной организации о карательной экспедиции в селе Черный Дол, которую ему тайком дали прочесть: «Офицерская команда собрала всех мужчин, выстроила и без всякого разбора каждого десятого расстреляла на глазах у всех. Дома поджигались, скот и имущество разграблялись. После такого "восстановления порядка" все уцелевшие мужики ушли в лес к партизанам».
В тот вечер к нему тихо вошёл молодой человек в поношенной шинели. Это был сын Матрёны, Семён. —Василий Петрович, я ухожу. К партизанам. Здесь оставаться — значит сдохнуть, как пёс, или стать таким же, как они. — Он посмотрел на учителя прямым, горящим взглядом. — Вы же умный человек, вы всё понимаете. От них ведь вот что слышишь: «Пришли белые, отобрали последних лошадей, забрали хлеб, выпороли старосту за то, что не смог собрать для них продовольствие. Какая уж тут "святая Русь"? От красных мы такого не видели» (Воспоминания крестьянина из Томской губернии).
Учитель понимал. Он понимал, что читал в отчётах иностранцев. Вспомнил слова английского генерала Альфреда Нокса, начальника британской военной миссии при Колчаке: «Наши союзники [белые] ведут себя в Сибири как завоеватели. Расстрелы без суда, порки, конфискации — обычное дело. Мы рискуем потерять последние симпатии населения... Наше дело здесь обречено, если не прекратить этот произвол». И ещё более жёсткие слова американского журналиста Леонарда Шапиро из его отчета: «Я видел, как офицеры-анненковцы на перроне станции заставляли крестьян разуваться и отдавать им сапоги. За отказ — удар нагайкой по лицу. Эти люди не воюют с большевизмом, они воюют с собственным народом. Местные жители смотрят на них с такой ненавистью, что, кажется, воздух становится от этого густым».
Василий Петрович молча кивнул. Он не стал читать нотаций. Вместо этого он протянул Семёну свой дневник. —Бери. Возможно, это кому-то пригодится. Чтобы знали, не почему они победили, а почему мы — проиграли.
Он вышел на крыльцо и смотрел, как тёмная фигура юноши растворяется в осенней мгле. Оттуда, с запада, доносился приглушённый гул канонады. Подходили красные. Город был полон странным спокойствием. Не страхом, а ожиданием избавления от кошмара.
Василий Петрович посмотрел на тёмное, низкое небо. Приговор был вынесен. Не советской властью, не комиссарами. Он был вынесен вдовой, у которой отняли корову; крестьянином, выпоротым шомполами; железнодорожником, ограбленным «союзниками»; офицером-фронтовиком, писавшим: «Мужик нас ненавидит, и он прав». Вынесен каждым, кто видел, как «каждый проходящий эшелон с войсками — это нашествие саранчи», кто слышал, как «пьяные офицеры чувствуют себя хозяевами жизни».
Это был народный приговор, составленный из сотен голосов, зафиксированных в дневниках, письмах, рапортах и воспоминаниях. И он был окончательным и обжалованию не подлежал.
В хаосе Гражданской войны, под лозунгом спасения «Единой и Неделимой России», разворачивалась другая, горькая драма. Белое движение, позиционировавшее себя как национальная патриотическая сила, на деле всё чаще оказывалось на побегушках у иностранных держав, постепенно превращаясь в марионеток в их геополитической игре.
Юг России: «Союзническая» удавка генерала Деникина
Генерал Антон Деникин, командующий Вооруженными Силами Юга России (ВСЮР), искренне верил в помощь «союзников» по Антанте. Но эта помощь с первых дней надела на его армию крепкий поводок. Сами британцы не скрывали, что видят в белых прежде всего инструмент. Официально это звучало так, как писал в своем меморандуме сам Деникин в ноябре 1918 года:
«Вся русская армия на Юге России снабжается снаряжением и предметами военного довольствия от союзников».
Но за этими дипломатическими формулировками скрывалась унизительная реальность. Генерал Лукомский, один из ближайших сподвижников Деникина, признавал беспомощность своего командования:
«Мы были в полной власти союзников в отношении снабжения, и без их помощи не могли бы не только вести наступление, но и просуществовать и месяца».
Армия, не способная существовать без иностранных патронов и сапог, не может быть полностью суверенной в своих решениях. Британские советники при штабах, требования отчётов за каждый потраченный патрон — вот цена «бескорыстной» помощи. Деникин пытался лавировать, но удавка зависимости затягивалась всё туже.
Восток России: Адмирал под иностранным контролем
На Востоке ситуация была ещё откровеннее. Адмирал Александр Колчак, провозглашённый «Верховным Правителем России», был официально признан правительствами Антанты. Но это признание было не актом уважения, а ярлыком, дававшим право на управление марионеткой. В мае 1919 года США, Великобритания, Франция и Япония направили Колчаку ноту, в которой заявили о готовности предоставить ему поддержку. Это была не просьба, а директива.
Фактическим куратором и надсмотрщиком Колчака стал французский генерал Морис Жанен. Его слова, приведённые в донесениях, не оставляют сомнений, кто был настоящим хозяином положения в Сибири:
«Я заявил Колчаку, что снабжение его армии полностью зависит от нас... Мы можем потребовать от него любых уступок в обмен на нашу помощь».
Колчак, «Верховный Правитель», был поставлен в положение просителя, чья власть целиком зависела от благосклонности иностранных офицеров. Его армию снабжали через Владивосток, который контролировали японские и американские войска, а жизненно важную Транссибирскую магистраль держали в своих руках чехословаки, чьи интересы уже давно не имели ничего общего с возрождением России.
Север России: Русские войска под британским командованием
На Севере марионеточная сущность белой власти проявилась с поразительной наглядностью. Генерал Евгений Миллер, возглавлявший правительство Северной области, своим же приказом от 1 августа 1918 года полностью передал свои войска в распоряжение иностранцев:
«Все русские войска, находящиеся в районе Мурманска и Архангельска, поступают в полное распоряжение британского главнокомандующего генерала Пуль и обязуются беспрекословно выполнять все его оперативные указания».
О каком русском патриотизме могла идти речь, когда русский генерал приказывал своим солдатам «беспрекословно» подчиняться английскому командующему? Участник тех событий Б. Соколов с горечью констатировал:
«На Севере мы чувствовали себя не хозяевами, а наемными войсками при британской армии. Все решали английские офицеры».
Это был уже не союз, а откровенная военная оккупация, где белые генералы играли роль местной администрации при колониальной власти.
Дальний Восток: Японская марионетка Семёнов
Наиболее циничным примером стал атамана Григорий Семёнов на Дальнем Востоке. Он даже не пытался прикрываться риторикой о национальном спасении. Его отряды напрямую содержались и управлялись Японской императорской армией. На Токийском процессе в 1946 году японский генерал Т. Оой дал прямые показания:
«Семенов действовал как агент Японской императорской армии... Я лично передал ему 15 миллионов иен».
Американский генерал Уильям Грейвс, наблюдая за зверствами семёновцев, с которым ему предписывалось формально сотрудничать, отправлял отчаянные телеграммы:
«Действия Семенова, финансируемого японцами, представляют собой не войну против большевиков, а жестокую бойню невинных гражданских людей. Каждая сторона здесь заявляет, что она 'за Россию', но обе находятся на содержании у иностранных держав».
Это был приговор не только Семёнову, но и всей системе «союзнического» сотрудничества. Белые армии, призванные бороться за Россию, на деле стали наёмными формированиями, чьими руками иностранные государства пытались расчленить и подчинить себе ослабленную страну.
Итог этой трагедии предопределён. Движение, которое в массовом сознании всё больше ассоциировалось с иностранными хозяевами, не могло победить в гражданской войне. Патриотический лозунг большевиков о защите России от «интервентов и их прихвостней» оказался куда более убедительным для измученного народа, чем заёмные погоны и патроны белых генералов-марионеток.
Ходит легенда, когда в апреле 1945го года Советская армия входила в Берлин, немцы закопали в этом дворе ящики с нацистским золотом. Или золото Колчака тут ищут…
P.S. раскопки в этом месте проводятся по 5-6 раз в год на протеже не уже 7 лет… Даже можно тотализатор делать через сколько дней начнут снова копать, после того как за асфальтировали.
