Принято считать, что истинный творец должен быть голодным, взор его должен гореть лихорадочным огнем, а в кармане — гулять ветер. Русские классики, чьи портреты строго взирают на нас со школьных стен, в жизни были людьми, отчаянно сражавшимися не только с метафизическим злом, но и с вполне осязаемыми долговыми ямами.
Первый профессионал империи
До Пушкина литература в России была занятием аристократическим, этаким изящным хобби для людей, у которых вопрос «что кушать завтра» был решен еще при рождении. Александр Сергеевич первым совершил революцию, заявив, что рукопись — это товар. И товар этот, надо сказать, уходил по премиальному прайсу.
За полное издание «Евгения Онегина» в 1833 году поэт получил 12 тысяч рублей. Чтобы вы понимали, в то время, когда средний чиновник или армейский офицер получал жалование в 700–1000 рублей в год, Пушкин одним махом заработал их двенадцатилетний доход. На эти деньги можно было арендовать роскошный особняк в центре Москвы лет на шесть или купить небольшую деревеньку.
Казалось бы, живи и радуйся. Но Александр Сергеевич обладал талантом не только зарабатывать, но и тратить с гусарским размахом. Аренда дома, содержание семьи, светские выезды и, конечно, карты — эта «черная дыра» дворянского бюджета — съедали всё. Бедность Пушкина была, скажем так, бедностью элитного потребления. Его 140 тысяч рублей долга (сумма, равная бюджету небольшого города) после трагической дуэли пришлось гасить лично императору Николаю I. Царь поступил как настоящий меценат, закрыв счета поэта, что спасло семью от полного разорения.
Пролетарий умственного труда
Совсем в другой весовой категории выступал Федор Михайлович Достоевский. Если Пушкин был «золотым мальчиком» литературы, то Достоевский — ее чернорабочим, вечным галерным рабом дедлайнов.
Федор Михайлович жил в режиме постоянного финансового цейтнота. Его переписка — это бесконечный стон о деньгах и авансах. Редакторы, зная о его бедственном положении (а часто и о карточных долгах), беззастенчиво сбивали цены. За печатный лист Достоевскому платили в среднем 150 рублей, в то время как Тургеневу или Гончарову — по 400–500.
«Я пишу хуже Тургенева, но ведь не слишком же хуже», — с горечью восклицал автор «Преступления и наказания». В итоге романы, в которых Достоевский выворачивал наизнанку русскую душу, писались в бешеной спешке, просто чтобы успеть к сроку и перекрыть очередной вексель. За великого «Идиота» он получил 7 тысяч рублей. Сумма вроде бы немалая — можно было купить хороший участок земли где-нибудь под Рязанью. Но эти деньги растворялись в долгах быстрее, чем чернила высыхали на бумаге. Фёдор Михайлович был примером того, как гений может быть заложником собственной неустроенности, превращая жизненные катастрофы в великую прозу.
Литературные олигархи
А вот кому на Руси жить было хорошо, так это графам и богатым помещикам. Лев Николаевич Толстой, Иван Сергеевич Тургенев и Иван Александрович Гончаров смотрели на литературный рынок с позиции силы. У них была «подушка безопасности» в виде родовых имений, тысяч крепостных (до 1861 года) и стабильного дохода от земли. Им не нужно было писать, чтобы не умереть с голоду, и это давало им колоссальное преимущество в переговорах.
Лев Толстой, вопреки образу аскетичного старца, в делах денежных был хваток и прагматичен. Он, как заправский коммерсант, выбил из издателя Каткова неслыханные 500 рублей за лист для «Войны и мира», обойдя беднягу Достоевского в разы. За «Анну Каренину» граф получил 20 тысяч рублей.
Давайте сравним эти день с тогдашним средним жалованием. Квалифицированный рабочий в Петербурге получал около 25–30 рублей в месяц. Земский врач — около 100. То есть за один роман Толстой заработал столько, сколько рабочий зарабатывал бы 55 лет, откладывая каждую копейку. На гонорар за историю о несчастной жене Каренина можно было купить два отличных дома в Москве или целый табун породистых лошадей.
Тургенев тоже не бедствовал. За «Отцов и детей» он получил почти 5 тысяч рублей — годовой оклад вице-губернатора. Гончаров за «Обломова» выручил 10 тысяч. Эти люди могли позволить себе роскошь творить медленно, шлифуя каждое слово, не боясь, что завтра к ним придут описывать имущество за долги.
Огромная пропасть между богатыми и бедными, между аристократией и разночинцами отразилась и в литературе. Пока одни создавали шедевры в уютных усадьбах, другие творили их в душных съемных комнатах, нервно теребя пустой кошелек. Но, как показало время, вечность не смотрит в бухгалтерские книги. И «чернорабочий» Достоевский, и «олигарх» Толстой в итоге оказались в одном ряду, в пантеоне бессмертных, где мерило успеха — не деньги, а читательская любовь.
*********************** Подпишись на мой канал в Телеграм - там доступны длинные тексты, которые я не могу выложить на Пикабу из-за ограничений объема.
А в TRIBUTE, на SPONSR или на GAPI ты найдешь эксклюзивные лонгриды, которых нет в открытом доступе (кому какая площадка привычнее)!
Чтобы избежать путаницы, надо уточнить, что было три известных Дюма, двое из которых Александры. Мы же сосредоточимся на Дюма-отце.
Тома-Александр Дюма (1762–1806) – Отец нашего отца, он же чернокожий генерал времён Наполеоновских войн, сын аристократа (маркиза) и освобождённой рабыни африканского происхождения. Умер, когда Александру было всего 4 года.
Александр Дюма (1802-1870) - известный во Франции как Старейшина Дюма (отец) и главный герой этой статьи.
Александр Дюма (1824–1895) – сын. Известен такими романами, как «Дама с камелиями» (по нему итальянский композитор Джузеппе Верди написал оперу «Травиата») и «Полусвет».
Александр Дюма (отец), урождённый Дюма-Дави де ла Пайетри, родился в 1802 году в семье Мари-Луизы Лабуре и генерала Тома-Александра Дави де ла Пайетри. Псевдоним Дюма происходит от его бабушки (по отцовской линии) - чернокожой гаитянской рабыни Марии-Сессета Дюма, которая, собственно, и принадлежала его деду - маркизу Александра-Антуана Дави де ла Пайетри.
«Кстати, дорогой господин, вы, должно быть, много знаете о неграх? — Конечно. Мой отец был мулатом, мой дед был негром, а мой прадед был обезьяной. Видите ли, господин: мой род начинается там, где ваш заканчивается». Цитата из книги Дюма.
Есть некоторые предположения, что фамилия «Дюма» - это не фамилия, а просто означает «из фермы» (du mas), как определения места работы.Тома-Александр (был внебрачным сыном маркиза) с самых низов дослужился до генеральского звания во французской армии в 31 год и, вообще, был очень яркой личностью. Его имя высечено на южной стороне Триумфальной арки в Париже. Так что наш Дюма имеет африканские корни, что заметно по его вьющимся локонам.
Тома-Александр Дюма (1762–1806) в расцвете армейской карьеры.
Его мать, Мария-Луиза (дочь хозяина таверны в Вилле-Котре) с трудом сводила концы с концами и давала сыну образование, используя те немногие средства, что у неё были. Не по годам одарённый Александр увлекался литературой и читал всё, что попадалось ему на глаза, а рассказы матери о храбрости отца питали его воображение. Аристократическое происхождение деда по отцовской линии и блестящая репутация отца в конце концов помогли ему получить место в школе, а затем, в 1822 году, в 20 лет – место в канцелярии герцога Орлеанского.
Луи-Филипп I.
В свободное время от работы на герцога, Дюма стал пробовать писать пьесы для театра. Они были написаны в романтическом стиле и быстро стали настолько популярны, что он заработал достаточно денег, чтобы посвятить себя только литературе. В 1830 году Карл X был свергнут, а герцогОрлеанский стал правителем Франции уже как король Луи-Филипп I. Он значительно улучшил экономику страны, чем косвенно увеличил и доходы Дюма. Александр основал писательскую студию с добровольным штатом помощников и писателей, среди которых был и Жюль Верн, между прочим. Дюма писал много и в различных жанрах (пьесы, эссе, рассказы, исторические повести, детективы и путевые заметки) и к 1850 году создал знаменитых «Трех мушкетеров» и «Графа Монте-Кристо».
Но с 1840-х годов Дюма плотно увлекся гастрономией. Блюда, деликатесы и описание трапез появлялись из-под его пера даже там, где читатель меньше всего их ожидал. Так что Александр был не только литературным гигантом, но и талантливым поваром и эпикурейцем.
Ещё в детстве он любил охотиться и проводить время с матерью на кухне, которая была прекрасной кухаркой, умудрявшейся готовить довольно изысканные блюда из совершенно простых и незатейливых продуктов. Его интересовало всё, что связано с кулинарией. Во время своих путешествий он интересовался кулинарными традициями, встречался с выдающимися шеф-поварами, которые делились с ним своими рецептами.
А. Дюма и «Большой словарь кулинарии».
По тому не удивительно, что в 1869 году он написал кулинарную энциклопедию: «Большой словарь кулинарии»(Le Grand Dictionaire de Cuisine) объёмом 1200 страниц. Следуя алфавитному порядку, Дюма предлагает заметки о различных продуктах питания, напитках, кухонной утвари, методах приготовления и т. д. А также приводит рецепты, коих более 3000. Книга «напичкана» историческими справками, рассказами о путешествиях, яркими личными историями и читается как исторический роман. К сожалению, Дюма не увидел своего детища – книга была опубликована в 1873 году, через три года после его смерти.
Книга начинается словами: «Человек получил от своего желудка, при рождении, повеление есть по крайней мере три раза в день, чтобы восстанавливать силы, отнятые у него работой и, ещё больше, ленью». <…> Дело не в том, что вы не знаете, что у меня есть литературные притязания, а в том, что они ничто по сравнению с моими кулинарными притязаниями».
Александр Дюма готовит «Омлет-с-устрицами». По рецепту из своей книги.
Книга отражает кулинарию XIX века, и не просто руководство для приготовления вкусного обеда, а некий способ увидеть жизнь и еду глазами великого романиста. На самом деле это не источник рецептов в чистом виде. Пропорции ингредиентов и время приготовления весьма приблизительны: какие-то рецепты написаны в стихах или совсем неожиданны, например, рецепт хвоста кенгуру, «очень мускулистым и очень крепким [и из которого] мы готовим суп, превосходящий все остальные по вкусу и полезным свойствам». Или еще один необычный рецепт, как приготовить слоновьи ноги: «Возьмите одну или несколько ног молодого слона, удалите кожу и кости, предварительно вымочив их в теплой воде в течение четырёх часов. Затем разделите их на четыре части вдоль, разрежьте пополам и т.д.». Там же есть рецепт «панированных медвежьих лап с желе из красной смородины». Но есть и описание необходимой утвари, которая должна быть на кухне, или как обустроить хороший винный погреб. Для Дюма было обычным делом неожиданно бросить писать и заняться готовкой.
Друзья Дюма уверяют, что «когда он соглашается перейти из своего рабочего кабинета на кухню и расстаться с пером ради ручки сковороды, во всей Франции не найдешь повара лучше, чем он».
«Вино - это интеллектуальная часть еды. Мясо и овощи - лишь её материальная часть».
Д. Антонио Россини
Кроме того, он много путешествовал и с большим интересом изучал местную кухню. Кстати, Дюма не очень любил макароны, которые он открыл для себя во время путешествия по Италии и называл их «трубочками», что обижало итальянцев. Чтобы это преодолеть композитор Джоаккино Антонио Россини (тоже большой гурман) звал его к себе домой: «Дорогой Дюма, я не выдам свой рецепт, он слишком драгоценен, но приходите ко мне поесть макарон, и если вы действительно так хороши в кулинарии, как говорят… ». Стоит отметить, что Россини начинял макароны фуа-гра и пармезаном с помощью маленького серебряного шприца, который был продан за очень высокую цену на аукционе после его смерти.
«Я с удовольствием вижу, как моя кулинарная репутация распространяется и обещает вскоре стереть мою литературную. Слава Богу! Тогда я смогу посвятить себя почётной профессии и оставить своим детям вместо книг, которые они унаследуют лишь на пятнадцать или двадцать лет, кастрюли или горшки, которые они унаследуют навечно […]». А. Дюма из записок.
А его путешествие в Россию (1858 - 1859), которое могло и не состоятся? В 1840 году вышел в свет его роман «Мастер оружия», отчасти вдохновлённый жизнью декабриста Ивана Анненкова. Император Николай I счел книгу опасной, и объявил Дюма персоной нон грата. Запрет был отменен после восшествия на престол Александра II, инициировавшего либеральные реформы.
Его приезд в Россию и Санкт-Петербург, в частности, произвёл сенсацию. «Весь Петербург в июне был занят только Дюма», – писал Иван Панаев в «Современнике». «О нём ходили всевозможные слухи и анекдоты во всех слоях петербургского общества; его имя было в каждом разговоре, его присутствия жаждали на всех празднествах, на всех публичных собраниях». Везде его встречали очень тепло, и он был поражен русским гостеприимством. В Дагестане даже был коронован «императором литературы». А во время путешествия по России жандармы, сопровождающие его, докладывали, что «имеет страсть приготовлять сам на кухне кушанья и, говорят, мастер этого дела».
Всюду его встречали толпы, каждый хотел быть ему знаком, столы ломились от яств, а он, захлебываясь, исписывал кипы бумаги, рождая свои «Путевые впечатления. В России» (в 4 томах). В России учился «готовить стерлядь и осетрину, варить варенье из роз с медом и с корицей». Некоторые наши блюда пришлись гурману по душе: «Русское блюдо ботвинья - одно из самых вкусных в мире. Отведав его, я буквально потерял голову». Поразил бараний шашлык: «За время своих путешествий я ничего вкуснее не едал». Еще ему понравилось варенье из роз, соленые огурцы и квашеная капуста, а вот водку, кумыс и стерляжью уху Дюма не одобрил. «Культ стерляди в России – это не какое-то рациональное поклонение, это просто фетишизм. Французские повара не любят эту рыбу, а соответственно, не прилагают никаких усилий, чтобы подобрать соусы к рыбе, которая им не нравится».
На Кавказе
Из письма Александра Дюма: «Дорогой мой сын!.. Ты ведь знаешь, что я люблю селедку, и потому не удивляйся, что я ездил в Переславль, чтобы полакомиться ею... Прибыв в Астрахань, я немного поохотился на берегах Каспия, где в таком же изобилии водятся дикие утки, гуси, пеликаны, как на Сене лягушки и каменки. Возвратясь, я нашел приглашение от князя Тюмена... отличнейший завтрак — лошадиная ляжка... Поверишь ли, что я ел сырую конину с зеленым луком у калмыков и нашел её необыкновенно вкусной...»
Он честно пытался понять Россию, а это непростая задача, так как «там ничего не делается так, как в других местах».
1870 год
Хотя в своем словаре Александр Дюма не привел исчерпывающую коллекцию русских рецептов, его визит в Россию способствовал популяризации русской кухни во Франции и Европе. Вот несколько рецептов: «холодный русский суп» (окрошка из кваса), салат из черных трюфелей по-русски, русская шарлотка, русский салат, «Эрмитаж по-русски» (карп в осетровом соке и т.д.), судак по-московски, фруктовая запеканка по-московски, карп в пиве и т.д.
Замок Монте-Кристо сегодня и столовая.
Вдохновленный успехом романа «Граф Монте-Кристо» Александр Дюма построил дом своей мечты - замок Монте-Кристо. Поместье стало памятником любви Дюма к жизненным удовольствиям, в которых еда играла центральную роль. В замке, ныне являющемся музеем, экспонируется главный труд Дюма - «Большой кулинарный словарь» (Le Grand Dictionnaire de Cuisine), отрывки из которого теперь цитируются на протяжении всей экскурсии.
Если интересно, про всякое, разное и легкомысленное связанное с хорошим алкоголем и не только, то есть канал в Телеграм.
Вы, сударь, не презирайте меня: в России пьяные люди у нас самые добрые. Самые добрые люди у нас и самые пьяные.«Братья Карамазовы»
Тема алкоголя присутствует в произведениях практически каждого русского писателя. Одни его восхваляют, другие с ним борются изо всех сил. У каждого свое к нему отношение, но корни этого отношения обычно ведут в семью, что не обошло и Ф. М. Достоевского.
Он родился 30 октября (11 ноября) 1821 года в Москве в семье штаб-лекаря Мариинской больницы для бедных Михаила Андреевича Достоевского. Михаил Андреевич был фанатичным работником, за что получил в 1828 году дворянское звание, но был крайне скупым, вспыльчивым и жестоким человеком, к тому же (правда после смерти жены) любителем закинуть за воротник и молоденьких горничных. Умер в 1839 году по официальным данным от апоплексического удара, но существует достоверная версия, что погиб он от рук крепостных из-за своей жестокости и донжуанства. Весть о его смерти стала причиной первого эпилептического припадка у Федора Михайловича, и эта болезнь осталась у него на всю жизнь.
Михаила Андреевича Достоевского и Мария Федоровна (урожденная Нечаева). 1823 год
Мать писателя, Мария Федоровна (урожденная Нечаева), родом из богатого купеческого рода, очень любила своего мужа, родила ему восьмерых детей, но очень страдала от его деспотичного характера и беспочвенной ревности. Гнетущая домашняя атмосфера свела ее в могилу в 37 лет, за два года до гибели мужа. По воспоминаниям одного из друзей Достоевского: «Об отце он решительно не любил говорить и просил о нем не спрашивать».
Офицеры Ф.М. Достоевский и Ч.Ч Валиханов. [1858-59 годы].
Достоевский со спиртным впервые соприкоснулся во время обучения в Главном инженерном училище в Санкт-Петербурге. Любил выпить с однокурсниками вино и пиво, о чем писал в письмах брату Михаилу, рассказывая о многочисленных застольях. Вообще, по ходу жизни, он не отказывался от алкоголя полностью, но пил нечасто, понемногу и почти никогда не пьянел. Ни в одних мемуарах нет упоминаний, чтобы Достоевский где-то был подшофе. Он очень опасался, что алкоголь будет способствовать развитию его эпилепсии, и никогда не злоупотреблял, но употреблял. В воспоминаниях его жена Анна Григорьевна замечала: «Пил красное вино, рюмку водки и перед сладким полрюмки коньяку».
Жены Ф.М. Достоевского: Мария Исаева (слева) и Анна Сниткина (справа)
А вот пить водку залпом, больше одной рюмки, и не закусывая, писатель считал категорически неверным. Федор Михайлович придумал свой способ употребления водки и считал его самым здоровым. Известен случай, тут надо отметить, что писал он до 4–5 часов утра и вставал только после одиннадцати, который стал известен благодаря сотруднику типографии журнала «Гражданин» Михаила Александрова, в котором он издавался. Он описал его так: «Придя однажды к Фёдору Михайловичу во время его завтрака, я видел, как он употреблял простую хлебную водку: он откусывал чёрного хлеба, прихлёбывал немного водки из рюмки и всё это вместе пережёвывал. Он говорил мне, что это самое здоровое употребление водки».
С того момента, как Достоевский стал редактором еженедельника «Гражданин», тема алкоголизма стала в нем одной из наиболее важных. Он постоянно печатал в журнале статьи о борьбе с пьянством, где пьянство рассматривалось как катастрофа, уничтожающая русский народ. То, к чему оно приводит, описано в «Дневнике писателя»: «Матери пьют, дети пьют, церкви пустеют, отцы разбойничают; бронзовую руку у Ивана Сусанина отпилили и в кабак снесли; а в кабаке приняли! Спросите лишь одну медицину: какое может родиться поколение от таких пьяниц?».
Тема пьянства стала одной из ключевых в его работах, а роман «Преступление и наказание» Достоевский и вовсе планировал назвать «Пьяненькие». Что следует из письма Достоевского от 8 июня 1865 года редактору журнала «Отечественные записки»А. А. Краевскому: «Он будет связан с теперешним вопросом о пьянстве. Разбирается не только вопрос, но представляются и все его разветвления, преимущественно картины семейств, воспитание детей в этой обстановке и проч.». Впрочем, тема алкоголизма есть и в других его произведениях, например в «Бедных людях», «Униженных и оскорбленных», много пьют герои «Идиота», «Братьев Карамазовых», «Бесов», где пьянство на празднике описывается как «безобразный кошмарный сон».
«А на что холопу знать по-французски, спрошу я вас? Да на что и нашему-то брату знать по-французски, на что? С барышнями в мазурке лимонничать, с чужими жёнами апельсинничать? разврат – больше ничего! А по-моему, графин водки выпил – вот и заговорил на всех языках». Из произведения «Село Степанчиково и его обитатели».
В природе все должно быть в балансе… Если где-то убыло, то где-то прибыло. Человек он был очень увлекающийся и, если чаша «зеленого змея» его миновала, то тут вылезла рулетка, та, которая в казино крутится, и заполнила пустоту. Как обычно ничто ничего не предвещало, до тех пор, пока он не приехал в Висбаден, дабы проконсультироваться с докторами по поводу эпилепсии, которой страдал всю жизнь. Известна и дата, когда он впервые вошел в игорный зал, - 24 июня 1862 года. Выигрывает 10 тысяч франков, что немалая сумма по тем временам (правда 5 тысяч тут же спускает). Больше такого крупного выигрыша у него не будет, но он то об этом не знает, а сила охватившей его страсти была сильнее всех доводов рассудка и поразила его на целых 10 лет.
Он играет и проигрывает. Начинает закладывать вещи. Просит брата выслать деньги, просит друзей. Отель оплатить нечем, несколько дней питается только чаем. После очередного проигрыша случается приступ эпилепсии. Выигрыш! Выкупает все вещи и снова все проигрывает. Это очень краткое содержание этих 10 лет. Как итог, он прошел все круги ада сопровождающие игромана. В этот 10-летний период у него умирает жена и любимый брат Михаил.
Из письма Достоевского: «Я прожил дня четыре в Висбадене, ну и играл, разумеется, в рулетку. Да Вы что думаете? Ведь выиграл, а не проиграл; хоть не столько выиграл, сколько хотел... А потому блаженны те, которые не играют и на рулетку смотрят с омерзением и как на величайшую глупость».
Казино в Висбаден сейчас.
И из всего этого рождается роман «Игрок» (первоначально назывался «Рулетенбург»), который он написал за рекордные 26 дней. Ему помогала стенографистка Анна Сниткина, с которой они позже они поженились.
Однако лудомания не появляется внезапно, а развивается постепенно. По мнению кандидата медицинских наук Михаила Давидова игромания писателя – болезненный симптом эпилепсии, но и без этого, если разобраться, предпосылок для нее было более чем достаточно. Еще в ранние годы он любил поиграть и в домино и бильярд, где нередко проигрывал солидные суммы. Рулетка же, в чистом виде, игра с судьбой, что идеально подходило импульсивному Достоевскому. В итоге за 10 лет он объехал едва ли не все крупные игорные дома Европы.
Конечно, он обещал жене не играть, но обещание сдержал не сразу и еще трижды срывался. В 1871 году смог покончить с этим окончательно. Правда, и ходить-то стало особо некуда – с 1872-го казино запретили почти по всей Европе. Сегодня в Висбадене одна из комнат курзала носит имя Достоевского, а также есть памятная доска и бюст в парке перед зданием. А сам Висбаден (как и Бад-Хомбург и еще парочку городов, где он играл) признают прототипом Рулетенбурга из романа «Идиот».
Что интересно, Достоевский и в Германию поехал на ссуду из Литературного фонда в 1500 рублей (под 5% годовых), под гарантию прав на все свои сочинения. Вообще, у наших писателей (и не только) сложные отношения с Германией. Так за 17 лет до приезда Достоевского в Бад-Хомбург там некоторое время жил Николай Васильевич Гоголь. Тоже лечился, пил минеральную воду, а потом сжег первый вариант второго тома романа «Мертвые души». Да, что Гоголь! Здесь Л.Н. Толстой проигрался здесь в пух и прах, после чего изрек: «Окружен негодяями! А самый большой негодяй - это я!». И покинул Баден-Баден взяв у Тургенева деньги на билет.
Дом в Баден Бадене, где жил Ф.М. Достоевский
Все эти казиношные истории здоровье не добавили. У него начали развиваться болезни дыхательной системы: туберкулёз, хронический бронхит и эмфизема. Организм ослабляли постоянные эпилептические припадки. Доктора сообщили, что сосуды лёгких писателя стали совсем тонкими и хрупкими, и это уже угрожает жизни. В итоге смертельный исход случился от разрыва лёгочной артерии.
Похороны Ф.М. Достоевского. Рисунок В. Порфирьева. 1881 год.
Утром 28 января (9 февраля) 1881 года Достоевский сказал жене, что осознал, что в этот день умрёт и попросил Евангелие. Эта книга была подарена ему жёнами декабристов в Тобольске по пути на каторгу, он очень её ценил и никогда с ней не расставался. Исповедовался и простился со своими родными и близкими. Вечером его не стало. Ему было 59 лет. Писателя хоронили в последний день января. Было многолюдно, а сама процессия растянулась на версту. Он не успел, как хотел, дописать «Дневник писателя» и сделать вторую часть «Братьев Карамазовых». 12 февраля (31 января) вышел в свет январский выпуск «Дневника писателя» – последний текст Достоевского. В этот же день он был весь распродан.
Если интересно, про всякое, разное и легкомысленное связанное с хорошим алкоголем и не только, то есть канал в Телеграм.
Джонатан Свифт - англо-ирландский пистель-сатирик, публицист, философ, поэт и общественный деятель, священник. Несмотря на своё английское присхождение, Свифт энергично защищал права простых ирландцев и заслужил искреннее уважение с их стороны.
Отрывок из романа Джонатана Свифта «Путешествия Гулливера»
…Хозяин спросил меня, что же служит обыкновенно причиной или поводом, побуждающим одно государство воевать с другим. Я отвечал, что их несчетное количество, но я ограничусь перечислением немногих, наиболее важных. Иногда таким поводом является честолюбие монархов, которым все бывает мало земель или людей, находящихся под их властью; иногда — испорченность министров, вовлекающих своих государей в войну, чтобы заглушить и отвлечь жалобы подданных на их дурное управление. Различие мнений стоило многих миллионов жизней; например, является ли тело хлебом или хлеб телом; является ли сок некоторых ягод кровью или вином; нужно ли считать свист грехом или добродетелью; что лучше: целовать кусок дерева или бросать его в огонь; какого цвета должна быть верхняя одежда: черного, белого, красного или серого; какова она должна быть: короткая или длинная, широкая или узкая, грязная или чистая, и т. д. и т. д. Я прибавил, что войны наши бывают наиболее ожесточенными, кровавыми и продолжительными именно в тех случаях, когда они обусловлены различием мнений, особенно, если это различие касается вещей несущественных.
Гулливер в стране Гуигнгнмов.
Иногда ссора между двумя государями разгорается из-за решения вопроса, кому из них надлежит низложить третьего, хотя ни один из них не имеет на то никакого права. Иногда один государь нападает на другого из страха, как бы тот не напал на него первым; иногда война начинается потому, что неприятель слишком силен, а иногда, наоборот, потому, что он слишком слаб. Нередко у наших соседей нет того, что есть у нас, или же есть то, чего нет у нас; тогда мы деремся, пока они не отберут у нас наше или не отдадут нам свое. Вполне извинительным считается нападение на страну, если население ее изнурено голодом, истреблено чумою или втянуто во внутренние раздоры. Точно так же признается справедливой война с самым близким союзником, если какой-нибудь его город расположен удобно для нас или кусок его территории округлит и завершит наши владения. Если какой-нибудь монарх посылает свои войска в страну, население которой бедно и невежественно, то половину его он может законным образом истребить, а другую половину обратить в рабство, чтобы вывести этот народ из варварства и приобщить к благам цивилизации. Весьма распространен также следующий очень царственный и благородный образ действия: государь, приглашенный соседом помочь ему против вторгшегося в его пределы неприятеля, по благополучном изгнании последнего захватывает владения союзника, на помощь которому пришел, а его самого убивает, заключает в тюрьму или изгоняет. Кровное родство или брачные союзы являются весьма частой причиной войн между государями, и чем ближе это родство, тем больше они склонны к вражде. Бедные нации алчны, богатые — надменны, а надменность и алчность всегда не в ладах. По всем этим причинам ремесло солдата считается у нас самым почетным, так как солдат есть еху, нанимающийся хладнокровно убивать возможно большее число подобных себе существ, не причинивших ему никакого зла.
Йеху. "Если вы даете пятерым йеху корму, которого хватило бы для пятидесяти, то они, вместо того чтобы спокойно приступить к еде, затевают драку, и каждый старается захватить всё для себя".
Кроме того, в Европе (сегодня мы видим, что не только в Европе. Прим. Ni.Mo) существует особый вид нищих государей, неспособных вести войну самостоятельно и отдающих свои войска внаем богатым государствам за определенную поденную плату с каждого солдата, из каковой платы они удерживают в свою пользу три четверти, что составляет существеннейшую статью их доходов... Все, что вы сообщили мне (сказал мой хозяин) по поводу войн, как нельзя лучше доказывает действия того разума, на обладание которым вы притязаете; к счастью, однако, ваше поведение не столько опасно, сколько постыдно, ибо природа создала вас так, что вы не можете причинить особенно много зла. В самом деле, ваш рот расположен в одной плоскости с остальными частями лица, так что вы вряд ли можете кусать друг друга, разве что по обоюдному согласию. Затем ваши когти на передних и задних ногах так коротки и нежны, что каждый наш еху легко справится с дюжиной ваших собратьев. Поэтому что касается приведенных вами чисел убитых в боях, то мне кажется, простите, вы говорите то, чего нет. При этих словах я покачал головой и не мог удержаться от улыбки. Военное искусство было мне не чуждо, и потому я обстоятельно описал ему, что такое пушки, кулеврины, мушкеты, карабины, пистолеты, пули, порох, сабли, штыки, сражения, осады, отступления, атаки, мины и контрмины, бомбардировки, морские сражения, потопление кораблей с тысячью матросов, десятки тысяч убитых с каждой стороны; стоны умирающих, взлетающие в воздух члены, дым, шум, смятение, смерть под лошадиными копытами; бегство, преследование, победа; поля, покрытые трупами, брошенными на съедение собакам, волкам и хищным птицам; разбой, грабежи, изнасилования, пожары, разорение. И, желая похвастаться перед ним храбростью моих дорогих соотечественников, я сказал, что сам был свидетелем, как при осаде одного города они взорвали на воздух сотню неприятельских солдат и столько же в одном морском сражении, так что куски человеческих тел падали точно с неба к великому удовольствию всех зрителей. Я хотел было пуститься в дальнейшие подробности, но хозяин приказал мне замолчать. Всякий, кто знает природу еху, сказал он, без труда поверит, что такое гнусное животное способно на все описанные мною действия, если его сила и хитрость окажутся равными его злобе.
Фёдор Дмитриевич Крюков — русский писатель, донской казак, политический деятель, статский советник, автор «Тихого Дона».
В нынешние светлые лунные ночи на берегах родного Дона, закутанных золотистой дымкой, перекликаются не только ружейным и пулемётным огнем воюющие, но и обыкновенными человеческими голосами. Драгоценное свойство юности – всегда, во всяком положении, как бы ни было оно тяжело и мрачно, находить предмет своеобразного развлечения. – Бросьте воевать! – доносится с «того» берега, когда-то своего, близко знакомого, а теперь обвеянного зловещей загадочностью. – А вы покажите – на примере! – отвечает наш берег. – Что вы, черти, не дадите воды из Дону напиться? воду гнилую тут пьём. – Погодите, мы вас не так напоим еще! – За кого воюете? Подумайте: за генералов! – А вы за кого? – Мы за Ленина. – И Троцкого? Вашему Ленину Мамонтов последние волосенки выдергивает… По существу, детское зубоскальство – вся эта словесная перепалка двух берегов. Но если вдуматься глубже, в ней трепещет тот же трога¬тельный вопрос, который волнует всех – и старых, и малых, многосведущих и тёмных, простых и умудренных людей: за кого, или точнее, за что идет эта кровавая бессмысленная бойня, кому от нее выгода, кто стал благополучнее, счастливее, какое улучшение и облегчение внесла она в жизнь, какой новой истиной осветила и возвысила человечество?.. «Мы – за Ленина»... Вот – конечный итог, к которому долгим и кровавым путем «расширения и углубления революции» пришли пустоголовые люди, обратившие в ремесло грабительскую войну. Ни одного клочка, ни одного обрывка не осталось от тех высокопарных вещаний о свободе, братстве, равенстве, красовавшихся когда-то на красных знаменах. Свергнув старые кумиры, российская революция к конечному этапу своему осталась при едином болванчике, изображающем плешивую фигурку с отвисшим брюшком, – при Ленине. Не очень почетное знамя… Но если спросят нас с «того» берега, за что мы воюем, – мы попросту, по-человечески скажем им, врагам нашим, но и нашим братьям, связанным с нами узами единого языка и истории, и единой горестной судьбы: мы воюем за свой родной край, за целость его, за бытие казачества, за право жить тем бытовым укладом, который унаследовали мы от славных своих предков и которому все – от генерала до рядового казака – мы одинаково преданы всем сердцем. За честь родины мы бьемся, имя которой Ленин и Троцкий опозорили, которую они предали и продали, на место которой поставили якобы «весь мир», а в сущности – шайку международных проходимцев жидовского происхождения. За родину... В ней для нас все самое дорогое, заветное и святое: и политая трудовым потом родная нива, и родительские могилки, колокольный звон родной церкви, старая дедовская песня и плач матери, провожающей родимого сынка на службу родному краю, кизечный дымок наших куреней и каждая тропинка в своей леваде... Все убогое и бедное в родине – многоценнее нам тех самохвальных заявлений о коммунистическом рае для всего мира, которые протрубили вы раньше и от которых дошли до паскудного истукана под фальшивой кличкой – «Ленин». За родину мы бьемся. За нее, единую, великую и святую, готовы сложить головы в смертном бою.
Фёдор Дмитриевич Крюков (1870–1920) — русский писатель, донской казак, политический деятель, статский советник, автор «Тихого Дона». ___________ Источник: «Донские ведомости», 1919. № 209. 12/25 сентября. С . 1–2.
![Офицеры Ф.М. Достоевский и Ч.Ч Валиханов. [1858-59 годы].](https://cs18.pikabu.ru/s/2025/08/20/19/prurcybe.jpg)
