И в четвертый класс, и в пятый
Приходил на сбор вожатый.
Он ребятам показал
План. На следующий квартал!

- Что-ж! - сказал директор школы:
- План - толковый и весёлый:
- В январе - костер на льду!
- Я и сам туда приду!

...План хвалили на Совете,
Обсуждали в стенгазете.
Отослали в РайОНО -
Похвалило и оно:

- Вы в учительской повесьте
этот план - на видном месте!!

***

Но - зима идет на убыль.
Все ребята сняли шубы...
Лужи пролегли в пруду,
Отменен костер на льду -

Травка вылезти готова!
Птичий хор защебетал!
И - отряд готовит снова -
План! На следущий квартал!

Агния Барто (Детгиз, 1955 год)

Уважаемые товарищи, каждый раз когда я заглядываю в шкаф с бесплатными книгами у меня складывается ощущение что у нас в стране все забыли как бережно надо относиться к книгам, ведь книги – наше богатство. Уважайте себя и других, заклеивайте порванные экземпляры. Очень вас прошу.

ТВОЙ ПРАЗДНИК

1

Чтоб скорей дождаться

Завтрашнего дня,

Дети спать ложатся

Рано, без огня.

Платьица — на стуле,

Девочки заснули.

Спать легли москвички,

Заплели косички.

Встали утром, на заре,—

В комнате светло.

На стене в календаре

Красное число.

А на Севере, где снег,

Где морозы люты,

Встали утром раньше всех

Мальчики-якуты.

Сколько снегу намело!

Но флажками расцвело

Зимнее село,

И глядит с календаря

День седьмого ноября —

Красное число.

Календарь такой же самый

В тихом домике над Камой,

В новом доме на Днепре

Красный день в календаре.

И на юге, где тепло,

Тоже красное число.

Туфли-босоножки,

Песчаные дорожки,

В море тёплая вода —

Детский сад бежит сюда.

Флаги в гавани висят.

Вслух считает детский сад:

— Посмотрите, сколько флагов!

Десять! Двадцать! Пятьдесят!

2

Об Октябре поёт Москва,

О празднике великом,

И слышны её слова

И русским и таджикам.

И слышат праздничный салют

Мальчики-якуты,

А самый маленький якут

Считает вслух салюты.

Всех пионеров, всех ребят

Октябрь сдружил навеки.

Он у костра собрал отряд,

Он много лет тому назад

Зажёг костёр в Артеке.

И у братьев и сестёр

На значках горит костёр.

Вот, косички по привычке

Поправляя на ходу,

В пары строятся москвички —

Детский сад несёт звезду.

Пляшет девочка-узбечка,

На руке блестит колечко.

У узбечки нет привычки

Две косички заплетать:

У москвички — две косички,

У узбечки — двадцать пять.

В Стране Советской всех ребят

Октябрь сдружил навеки,

Он у костра собрал отряд,

Он много лет тому назад

Зажёг костёр в Артеке.

3

Скоро станут косами

Тонкие косички,

Скоро станут взрослыми

Девочки-москвички.

Будут звать по отчеству

Бывших пионеров:

Агронома, лётчицу,

Новых инженеров.

«Мне б учительницей стать!—

Думает узбечка.—

Буду детям ставить „пять“

За каждое словечко».

Самый маленький якут

Будет агрономом —

Пусть в тайге хлеба растут

Прямо перед домом!

Выйдут в степи чабаны,

В цех войдут бригады —

Для своей родной страны

Все трудиться рады!

Пусть посадит садовод

Новый сад фруктовый.

Новый выстроишь завод,

Дом построишь новый!

Хочешь быть пилотом? Будь!

Хочешь — в море плавай!

Выходи смелее в путь,

Возвратись со славой.

А сегодня праздник твой.

Гром салютов над Москвой!

От знамён везде светло,

Всюду — красное число.

Агния Барто, 1946

4 февраля 1901 года в Ковно родилась будущая советская детская поэтесса Агния Львовна Барто. В 1902 году дружная еврейская семья перебралась в Москву и сняла квартирку на Долгоруковской улице.

Девочка, с детства бредившая танцами училась в хореографической школе Лидии Нелидовой, а затем в специализированном училище. С 1924 года по 1925 год Барто служила в балетной труппе, которую покинула из-за полученной травмы.

Однажды она побывала на творческом вечере Владимира Маяковского и была настолько потрясена его энергетикой, что в антракте записала в блокноте по-детски наивный стишок:

«Рождайся,
Новый человек,
Чтоб гниль земли
Вымерла!
Я бью тебе челом,
Век,
За то, что дал
Владимира»

Летом 1928 года Агния вместе с подругой встретилась с Маяковским на книжной ярмарке. Тогда она на собственном опыте проверила слух, что поэт порой странно влиял на женщин. Плаксы, находясь рядом с ним, становились хохотушками, бойкие девушки теряли дар речи, а скромницы как сороки начинали трещать языками. На всю жизнь она запомнила слова Владимира Владимировича, что дети это самая благодарная аудитория достойная стихов «высшей категории».

В 1934 году Агния в пригородной электричке случайно встретила мэтра детской поэзии Корнея Ивановича Чуковского. Слегка волнуясь, она сказала, что один незнакомый мальчишка на вокзале, прочитал ей свой стишок о челюскинцах и попросил напечатать его в газете:

«Челюскинцы - дорогинцы!
Как боялся я весны!
Как боялся я весны!
Зря боялся я весны!
Челюскинцы-дорогинцы,
Все равно вы спасены...»

На самом деле это было ее стихотворение, которое настолько зашло Чуковскому, что он опубликовал его в «Литературке». Вскоре все крупные советские города украшали плакаты со стихами 33 летней Агнии Барто решившей из-за несерьезности текста скрыть свое авторство.

Агния восхищалась Чуковским, не зная, что тот с брезгливостью пишет о ней в дневнике: «Говорит она всегда дельные вещи, держится корректно и умно - но почему-то очень для меня противна».

В 1944 году, когда на президиуме Совета писателей разгромили сказку Чуковского «Одолеем Бармалея» Агния Львовна своим негативным отзывом превзошла всех мужчин критиков. Этим же вечером дочь спросила Корнея Ивановича кто над ним изгалялся больше всех и он назвал Барто.

С первых лет творчества Барто открыто враждовала с Маршаком. В конце 20-х годов она прилюдно назвала его троцкистом и с ухмылкой смотрела как, схватившись за сердце, поэт повалился в кресло. В тот день 40 летнему Самуилу Яковлевичу потребовалась медицинская помощь. Сама же Агния Львовна, как ни в чём не бывало, рассказывала каждому встречному, что стихи как у Доктора Фрикена (один из псевдонимов поэта) она может писать по 100 штук к ряду, просто ей претит быть Маршаком, тем более «подмаршачником».

В 1938 году поэтесса написала стихотворение «Снегирь», в котором были такие строчки:

«Я ходил за мамой следом,
Поджидал ее в дверях,
Я нарочно за обедом
Говорил о снегирях.
Было сухо, но галоши
Я ПОКОРНО надевал,
До того я был хорошим -
Сам себя не узнавал».

Маршак сказал Барто, что советские дети не должны покоряться даже родителям, и посоветовал ей заменить «покорно» на «послушно», что она и сделала. После этой существенной правки поэты помирились и больше никогда не ссорились.

В 1936 году поэтесса публично защитила Бориса Пастернака после того как литературная общественность выступила с резкой критикой его творческого формализма.

Всю жизнь Агния Львовна дружила с Евгенией Таратутой которой на каждой своей новой книге она оставляла юмористические надписи: «Милой Таратуточке, которую не люблю ничуточки». В 1937 году отца ее подруги видного российского революционера Овсея-Меера Гершковича (Александра Григорьевича Таратуту) расстреляли, а его 25-летнюю дочь выслали в Сибирь. Все это время Барто не переставала с ней переписываться. В 1939 году Таратута тайно вернулась в Москву и, воспользовавшись связями отца, добилась для себя и своей мамы отмены ссылки.

4 мая 1945 года единственный 18-летний сын поэтессы поехал кататься на велосипеде и погиб в Лаврушинском переулке, попав под грузовик. Агния Львовна с трудом пережившая потерю наследника, подарила Таратуточке свой очередной сборник стихов с трагической надписью «От бывшей Агнии Барто».

В 1950 году Барто получила Сталинскую премию второй степени за сборник «Стихи детям», а ее подруга 15 лет лагерей за контрреволюционную деятельность. В 1954 году, когда Таратуту освободили Агния Львовна помогала ей обустроиться на воле и лично возила ее по врачам. В 1957 году поэтесса подарила Евгении Александровне свою книгу «Веселые стихи» с дарственной надписью: «Наша Таратута тута, тута, тута!».

В 1966 году Барто выступила с осуждением антисоветчиков Даниэля и Синявского, первому дали 5, а второму 7 лет лагерей.

В 1972 году она публично вступилась за Александра Галича, назвав его одаренным поэтом, и попросила Союз писателей простить его, в случае если он откажется от исполнения своих клеветнических песен.

В 1974 году Агния Львовна громила Лидию Чуковскую дочь Корнея Чуковского за ее статью «Гнев народа» напечатанную за границей врагами нашей страны, в которой в частности говорилось:

«Кремлевский горец», Сталин, умер, но дело его живет. Массовые облавы смертью его прекратились. В тюрьмах и лагерях сидят теперь не десятки миллионов ни в чем не повинных людей, как при Сталине, а тысячи виновных. И вина у всех у них одна и та же: слово. Через стену, воздвигнутую газетной ложью, стену между задумавшимися и беззаботными, слово не проникает. Кричи! Ни до кого не докричишься; разве что до сотни человек сквозь дыру, просверленную в стене Самиздатом. Дыру эту сейчас, в наши дни, усиленно замуровывает КГБ - обысками, тюремными сроками и плевками газет. Если и докричишься, вопреки укрепленной стене, до кого-нибудь, то всего лишь до сотен, а население нашей страны около двухсот пятидесяти миллионов. И они возмущены - не теми людьми, кто пулеметною очередью неправосудных судов, тюрьмами, лагерями, ложью укрепляет стену, преграждающую дорогу правде - а теми, кто пробует, напрягая ум, душу и голос, до них, своих соотечественников за стеной, докричаться».

Говорят на внеплановом заседании «Союза Писателей» услышав о своем исключении из его рядов Чуковская, глядя с ненавистью на Барто, сказала: «Агния Львовна - человек, несомненно, способный - к сожалению, на все».

В 1980 году Евгения Таратута получила от Барто последнюю ее книгу «Дождь в лесу», на которой поэтесса, предчувствовавшая свой скорый уход, с грустью написала: «Дорогой Таратуточке с любовью. Подруге дней моих суровых - голубка дряхлая твоя».

1 апреля 1981 года Агния Львовна умерла и была похоронена на Новодевичьем кладбище.