Далее последовали дальнейшие полеты над облачным покровом Нижних Альп. И можно представить, что для истребителей это должно было быть захватывающим ощущением – лететь так близко к «Летающей крепости», не подвергаясь обстрелу со всех ее щелей.

Следующий полет на аэродром Вена-Асперн также использовался для обучения истребительных частей и, соответственно, длился почти 4 часа. Естественно, в Вене интерес к В-17 был велик не только в воздухе, но и на земле. Мы договорились, что после одного из этих полетов В-17 будет также показан в Кобленце, в резиденции полковника Х, являвшегося родственником Геринга, командовавшего местными истребительными подразделениями.

Мне было очень приятно демонстрировать «Летающую крепость» в полетах на малой высоте именно в тех местах. Привыкший к оценочным полетам, когда постоянно приходилось менять тип самолета и не ощущать себя полностью как дома ни в одном из них, я по-настоящему наслаждался тем, что совершал несколько полетов подряд на одном и том же самолете, что, разумеется, позволяло гораздо лучше с ним ознакомиться.

В-17 ввиду больших усилий, требуемых для работы элеронов и руля направления, не был идеальным объектом для выполнения крутых маневров на малой высоте. Но благодаря силе хорошо натренированного гребца мне удавалось соотносить крутые повороты летающей крепости с холмистым ландшафтом Кобленца.

Полет обратно на аэродром проходил над крышами Вены, и на очень небольшом расстоянии от гигантского колеса парка развлечений «Пратор», я действительно получил огромное удовольствие от этого полета.

Однако после посадки в Асперне, один из сотрудников управления полетами подбежал к нам, и у меня возникли сомнения в том, действительно ли мои выставочные полеты на малой высоте были одобрены.

В конце концов, существовал известный параграф №92, который должен был следить за дисциплиной полетов и порядком среди летчиков. Кратко известный как «Параграф против летной непристойности», он превращал полет на недостаточной высоте, в наказуемое преступление.

Я вдруг с ужасом вспомнил, что совсем недавно навещал своего хорошего друга, который совершил несколько эффектных виражей на Дорнье-217 (Do-217), и был замечен в воздушном хулиганстве злонамеренным наблюдателем, который по этому поводу настрочил на него донос.

Однако все быстро прояснилось к нашему большому удовлетворению и облегчению. Большой начальник в Кобленце задержался на другом совещании и наблюдал только финальную часть нашего «авиашоу». Позже он позвонил в Управление полетами аэродрома и оставил сообщение с просьбой по возможности повторить демонстрацию. Вот это был правильный подход!

И мы с величайшим удовольствием снова взлетели в спокойный вечерний воздух. Мой экипаж также был доволен тем, что благодаря нашей предыдущей практике я действительно смог совладать с ландшафтом Кобленца. И мне было приятно видеть одного инженера из секцииЕ2  «Бойте» (трофейных машин), лежавшего в носовой позиции бомбардира и с удовольствием наблюдавшего мои фигуры высшего пилотажа, так сказать, на первом этаже.

Было приятно осознавать, что кто-то так сильно доверяет моим летным навыкам. В дальнейшем необычных происшествий не было, и полет на следующий день проходил гладко. В Праге также наблюдался значительный интерес со стороны истребительных частей к большому американскому бомбардировщику как в воздухе, так и на земле.

У нас также произошла радостная встреча с бывшими летными инструкторами из Нойруппина, и одного из них я взял с собой в полет на В-17. Единственной проблемой было то, что когда с огромным усилием мне все-таки удавалось перевести нашу тяжелую птицу из одного крутого поворота в другой, при этом во время полетов на очень малой высоте всегда существовала опасность того, что у зрителей может возникнуть впечатление, как будто они наблюдают очень маневренный самолет, чего безусловно нельзя было сказать о В-17. Он никогда не предназначался для таких маневров.

Возвращение в Рехлин прошло без затруднений. В июне 1944-го я переправил В-17 для осмотра на аэродроме Лерц, а позже, как уже упоминалось, мне пришлось полетать на «Ланкастере», «Мустанге» и «Тандерболте». То, что В-17 был особенно крепкой рабочей лошадкой, подтверждается и тем, что его можно было легко использовать для буксировки других самолетов. Когда транспортный планер DFS-230, рассчитанный на 10 мест, было необходимо поднять на большую высоту, а старый добрый «Хейнкель» Хе-111» оказывался слишком слабым этого, мы просто устанавливали на В-17 буксировочное устройство. Должен сказать, что для меня это было совершенно новым ощущением – тянуть транспортный планер на большую высоту, находясь за штурвалом В-17. С этими дополнительными полетами я набрал в общей сложности 35 часов налета на В-17.

Мне действительно нравилось летать на этом самолете, так как он давал ощущение надежности, а двигатели всегда работали идеально, за исключением одного случая с пожаром двигателя, который, вероятно, был связан с трудностями обслуживания. Возможно, существовали другие самолеты, на которых летать было даже приятнее, чем на В-17, поскольку у «Летающей крепости» имелись и свои недостатки.

Например, усилия, требуемые для управления элеронами, должны были быть относительно большими, а управление рулем направления было настолько тяжелым, как будто этот руль был залит в бетон. Но гораздо важнее было то, что самолетом было легко управлять и сажать его, особенно когда привыкаешь к большей взлетной массе и непривычным приборам.

Что же действительно выделяло В-17 и делало его вместе с «Либерейтором» стандартным тяжелым дневным бомбардировщиком на Европейском театре военных действий? Конечно, это не была скорость на малой высоте.

Только турбонаддув, приводимый в действие выхлопными газами, обеспечивал В-17 хорошую производительность на больших высотах. В целом, для меня это было наиболее восхитительным в американском планировании. Последовательное внедрение концепции после того, как она была признана верной.

В данном случае речь идет об эффективности налетов, выполняемых хорошо вооруженными, высоко летящими бомбардировщиками, летящими при этом в плотных строях. Следует помнить, что между планированием концепции и ее осуществлением проходили многие годы.

Возможно, коррекции потребовала только идея удержания атакующих истребителей на расстоянии с помощью плотного пулеметного оборонительного огня бомбардировщиков. Это произошло после налета на Швайнфурт, который из-за большого расстояния пришлось выполнять без истребительного прикрытия.

Во время этого рейда американские бомбардировщики понесли серьёзные потери от двухмоторных «Цершторрер» («Мессершмитт Bf-110») и одноместных истребителей, атаковавших бомбардировщики ракетами, что естественно привело к большим потерям у американцев.

Правильное решение этой проблемы было найдено довольно оперативно. Уничтожение медленных немецких истребителей с ракетами на борту силами истребительного прикрытия союзников.

Следует подчеркнуть, что значительная скорость В-17 на больших высотах была обеспечена его исключительно отличным турбонаддувом, приводимым в действие выхлопными газами. Но для производства этих устройств требовались не только знания, но и большое количество жаропрочных материалов, которых у нас в Германии не хватало.

Иногда я получал через Швейцарию зарубежные отчеты о немецких самолетах. И мне было интересно читать, что зарубежные специалисты довольно часто хвалили не только конструкцию союзных машин, но и их двигатели. Чаще всего делая вывод, что у немцев просто не было необходимых жаропрочных металлов для обеспечения более высокой производительности своих самолетов.

Это последняя часть воспоминаний немецкого пилота Ганса-Вернера Лерхе о полетах на захваченном В-17.

Первую часть читайте здесь: В-17. Трофейная "Крепость" Люфтваффе

Вторую часть читайте здесь: В-17. Трофейная "Крепость" Люфтваффе - продолжение

Хиросима и Нагасаки были мирными городами

Увы — не были. В меморандуме Комитета по выбору целей (по итогам совещаний 10 и 11 мая 1945 года) чётко написано: Хиросима — крупный армейский склад, к тому же военный порт посреди промышленной зоны. К своему несчастью, Хиросима ещё и давала на экране радара хорошую «картинку» — легче целиться.

Всего целей для атомных бомб было пять. В порядке приоритетности: Киото, Хиросима, Иокогама — промышленный центр, Кокура — крупнейший арсенал, и Ниигата — ещё один порт.

Первым шёл Киото — древняя столица Японии, огромный город с миллионным населением. Но вот его-то как раз и вычеркнули — в июне 1945 года это сделал лично Генри Стимсон, военный министр и госсекретарь США. Он сказал, что средоточие японской культуры и религии бомбить нельзя, а то японцы расстроятся и после войны пойдут к русским. Причём Стимсона не раз пытались переубедить — но он дошёл до президента Трумэна.

Шестого июня Стимсон доложил президенту выводы учёных: «Наиболее желательной целью был бы важнейший военный завод с большим количеством рабочих и окружённый их домами».

Ещё одной целью мог стать дворец императора Японии — что называется, «с доставкой на дом». Тоже убрали.

Двадцать пятого июля в список внесли Нагасаки.

Современные исследования показывают, что в Хиросиме ещё располагался штаб Второй группы армий, оборонявшей весь юг Японии, а также штабы 59-й армии и двух дивизий. Всего в «мирном городе» находилось порядка сорока тысяч солдат.

Первая бомба, «Малыш» (Little Boy), досталась именно Хиросиме.

Вторая, «Толстяк» (Fat Man), должна была упасть на арсенал Кокуры — абсолютно военную цель. Но вмешались облака, которые закрыли уже почти обречённый город, поэтому «Толстяк» уничтожил запасную цель — Нагасаки. Но Нагасаки-то за что?

Увы, это крупный порт.

Плюс база камикадзе, 200 взрывающихся катеров Shinyo и сотня катеров Renraku-tai.

Даже советский труд «Поражающее действие атомных бомб» (1954), где обличали «варварскую бомбардировку», упоминает «крупные промышленные предприятия (сталелитейные, судостроительные, машиностроительные и оружейные заводы)» Нагасаки.

«Толстяк» взорвался в 1300 метрах от двух заводов «Мицубиси» по выпуску авиаторпед Тип 91 и торпед для подлодок. Рядом была верфь, на которой сделали огромный линкор «Мусаси», и другие заводы.

Как раз девятого августа в гавани Нагасаки испытывали новейшее творение «Мицубиси» — всплывающую установку с 75-мм пушкой, на страх десанту.

Бомбить было не нужно

Увы, не надо путать «поражение» и «капитуляцию».

Японские лидеры упорно отказывались признавать поражение и уж тем более — сдаваться. К тому же в Японии была давняя традиция убивать тех политиков, кто мешал военным управлять страной.

Токио сожгли ещё в марте 1945-го — «японцы не сдаются». Также сожгли почти все города крупнее сорока тысяч жителей — опять-таки «не сдаются».

Крупные японские корабли потопили или превратили в груду металлолома — «не сдаются». На Тихом океане американцы брали остров за островом — «не сдаются».

Японские дипломаты в СССР ещё в мае докладывали о массовых перебросках Красной армии на восток — в Токио не поняли и этого намёка.

По оценке США, летом Япония имела порядка пяти миллионов солдат, то есть резервов для борьбы было ещё много. Потсдамская декларация США, Великобритании и Китая 26 июля 1945 года потребовала капитуляции, иначе произошло бы «неизбежное и окончательное уничтожение японских вооружённых сил, столь же неизбежное полное опустошение японской метрополии». Двадцать восьмого июля премьер Японии барон Судзуки объявил, что японцы декларацию игнорируют.

А пропаганда призывала сто миллионов японцев умереть за императора.

Двадцать девятого июля японская подлодка потопила тяжёлый крейсер «Индианаполис» — почти тысяча моряков погибла.

И ещё оставались тысячи самолётов для камикадзе.

Можно, конечно, было высадиться в самой Японии — но, по планам США, не ранее ноября 45-го. Что оставалось делать?

Япония капитулировала не из-за атомных бомб

Откроем текст обращения божественного императора Хирохито к нации от 15 августа 1945 года:

«Несмотря на все усилия, приложенные каждым гражданином нашего отечества, и самоотверженность всего стомиллионного народа, никто не может гарантировать победы Японии в этой войне. Более того, общие тенденции современного мира обернулись не в нашу пользу.

Кроме того, противник начал использование нового оружия небывалой мощности. Эта смертоносная бомба причинила непоправимый ущерб нашей земле и унесла тысячи невинных жизней. Если мы продолжим борьбу, это приведёт не только к полному уничтожению японской нации, но и даст старт искоренению всего человечества».

Коротко и ясно.

Тем не менее, некоторые современные японские учёные считают, что «последней каплей» стало вступление в войну СССР. Надежды Японии на почётный мир рухнули — теперь против неё воевали уже все великие державы.

Однако публично император назвал именно смертоносные бомбы.

Причём некоторые японские военные подумали, что на Хиросиму упала «так называемая атомная бомба» уже шестого августа. И восьмого августа тот же премьер Судзуки сказал: «Завтра на совете я выскажусь о прекращении войны!» — то есть до вступления СССР в войну.

Но даже 15 августа многие военные были яростно против и пытались сорвать радиообращение императора.

Бомбы сбросили, чтобы запугать СССР

Вообще-то первые приготовления к атомной бомбардировке начались ещё в марте 1944 года — когда Германия владела почти всей Европой. А бомбу на Хиросиму сбросили до объявления СССР войны Японии.

Генерал Маршалл был против применения атомных бомб — это раскрыло бы СССР мощь нового оружия и уменьшило бы эффект от наличия ядерных бомб в послевоенном мире.

Можно ли было иначе?

Почему атомную бомбу не сбросили на пустынный остров или на японские войска у фронта?

Действительно, такие предложения были. Но.

Во-первых, никто толком не знал, как сработает атомная бомба в реальных боевых условиях, а не на полигоне. «Малыша» даже снаряжали детонаторами уже в полёте. А то вдруг «Энола Гей» разбилась бы на старте — и прихватила с собой всю базу.

Другой вариант. Созвали японцев на показ где-нибудь в пустыне — а бомба взяла и не взорвалась.

Конфуз на весь белый свет! Как потом убеждать, что «вы ж проиграли»?

Третий. О бомбардировке бы заранее предупредили — а японцы взяли и сбили самолёт с бомбой.

Поэтому виднейшие учёные-атомщики собрались, обсудили и написали: «Мы не видим приемлемой альтернативы», кроме как использовать бомбу по прямому назначению.

Подождать русских? А если японцы и тогда не захотели бы сдаваться?

Самая реальная (и страшная) альтернатива одному В-29 с атомной бомбой — пара сотен обычных В-29 с напалмом.

Поэтому американские военные в 1946 году полагали, что японцы всё равно сдались бы до конца 1945 года — даже без атомных бомбардировок и наступления СССР. Но так они думали уже после победы — и до детального знакомства с планами обороны Японии.

Летом 1945 года советник военного министра и физик Уильям Шокли писал, что для победы придётся убить по меньшей мере пять-десять миллионов японцев — в обмен на 400-800 тысяч жизней американцев.

Почему сбросили две бомбы, а не одну?

Первая, «Малыш», была урановой. То есть внутри находился уран-235. А вторая, «Толстяк», — плутониевой, с плутонием-239.

Первая конструкция менее эффективная, но более простая. Вторая позволяет вместо «танцев с бубном» по извлечению урана-235 из руды нарабатывать плутоний в реакторах. На конец 1945 года США имели целых 30 кило оружейного урана, а завод в Хэнфорде давал 20 кило плутония в месяц.

Кроме того, второй взрыв наглядно показал, что США могут делать атомные бомбы одну за другой. Хотя следующую бомбу они смогли бы сбросить не ранее 19 августа, и ещё три — в сентябре.

Об атомных бомбардировках предупреждали

И да и нет. В августе 1945 года над японскими городами действительно разбрасывали листовки с общим содержанием «Вот вам список городов — мы их уничтожим американскими бомбами, спасайтесь». Но никаких конкретных указаний: «На Хиросиму шестого августа упадёт атомная бомба», конечно, не было.

После Хиросимы текст доработали — дескать, одна атомная бомба несёт столько же разрушений, сколько две тысячи наших В-29. Но «Толстяк» упал на Нагасаки раньше, чем эти листовки — на Японию.

Член экипажа самолёта, сбросившего бомбу, от угрызений совести сошёл с ума

«Не в преферанс, а в домино» — майор Клод Изерли шестого августа 1945 года пилотировал В-29 по имени Straight Flush, метеоразведчик. Этот самолёт проверил облачность над Хиросимой и дал сигнал, что тут чисто, можно бросать.

Изерли выгнали из ВВС в 1947 году — за подделку письменного теста. Позже он возил оружие борцам с Кастро на Кубу, временами вёл себя странно — например, пытался грабить магазины со сломанным или фальшивым оружием, а также дважды пытался покончить с собой.

Но при этом Изерли вновь женился, у него родились две дочери, а умер он только в 1978 году, — что не помешало ему стать иконой антиядерного движения и героем многих книг, даже художественных.

Жена позже уверяла, что психовал Изерли не из-за комплекса вины, а как раз наоборот — ему, опытному пилоту, не дали сбросить атомную бомбу. Полковник Тиббетс был старше по званию — и вошёл в историю.

Больше ни у кого из членов экипажей В-29 проблем с психикой не отмечали.

В Хиросиме и Нагасаки все умерли, а кто выжил — умер ещё раз

Напротив! Уже первые доклады советских наблюдателей о Хиросиме 14 сентября 1945 года были выдержаны в духе современного мема из сериала «Чернобыль»: Not great, not terrible.

«Город представляет из себя выжженную равнину с возвышающимися 15-20 остовами железобетонных зданий». По оценке американцев, таких остовов было полсотни.

Но при этом:

«На окраинах города в землянках ютится несколько десятков тысяч человек. Было опасно первые пять-десять дней… И действительно, наперекор всем утверждениям, мы видели, как в различных местах начинает зеленеть трава, и даже на некоторых обгоревших деревьях появляются новые листья».

В 1954 году в Воениздате писали, что

«американская пропаганда прилагала немало усилий к тому, чтобы преувеличить масштабы разрушений при атомных бомбардировках».

Но ведь погибли десятки тысяч людей?

Увы — да.

К сожалению, установить точное число жертв невозможно. Помимо мирных горожан погибли и военные, и мобилизованные на заводы школьники (только на оружейном заводе «Мицубиси» их погибло около тысячи)… А ещё — тысячи корейцев, пригнанных на работы.

Многие «хибакуся», пережившие взрывы, даже не получили медпомощи.

Нижняя планка, отчёт США по горячим следам — от 60 до 70 тысяч убитых в Хиросиме и 40 тысяч в Нагасаки.

По современным оценкам, в Хиросиме и Нагасаки погибло порядка 200 тысяч человек. А у выживших заболеваемость раком выросла менее чем на десять процентов по сравнению с другими японцами. В абсолютных цифрах — около 848 случаев на 45 тысяч выживших, с 1958 по 1998 год.

Всё это лишний раз доказывает — не всем мифам стоит слепо верить.

Первоначально писалось для почившего сайта Warhead