Я оказался на студенческой уборке картошки в колхозе неподалёку от Софрино, в пионерлагере рядом с Домом литераторов. Я и какой-то блатной казах, сын замМинистра Казахстана, а также ещё один студент, имя и фамилия которого навсегда стерлись из моей памяти, оказались в одной комнате. Я скорешился с казахом и мы развлекались метанием ножей. Я повесил на дверь бумажный плакат с предупреждением в виде картинки с молнией на электростолбе и переделанной надписью «Не влезай – убьют». И от нечего делать стали метать ножи. В том числе в дверь. Казах меня заразил этим увлечением, и я однажды взял нож третьего обитателя нашей комнаты, и начал им упражняться.
Мы с казахом наловчились метать всё, любой предмет, от ножниц до открывашки консервов, и однажды дверь нашей комнаты вдруг открылась. Это к нам сунулся препод, один из из трёх, который отвечал за студентов на уборке картошки. Я на автомате метнул нож, который громко воткнулся в дверь перед носом препода. Дверь захлопнулась. Больше к нам вопросов не было.
Но однажды я в очередном броске сломал нож. Он обломился перед рукояткой, то есть умер навсегда. Мы с казахом сделали вид, что ничего не было, и положили сломанный нож обратно. Но его хозяин повел себя как полная истеричка и устроил натуральный холеричный-эмоциональный скандал с предъявлением финансовых претензий. Мы его успокаивали, даже и не собираясь выполнять его требования. Так с обиженной мордой он и провел остаток срока. Ещё помню, как там оказался залетный гастролер-криминал, он нам рассказывал, какие отморозки с обрезами существуют в Долгопрудном, что только начинаешь наезжать, а тебе обрез в нос суют, рассказал историю, как по нему шмаляли из калаша бешеные бандиты в Строгино, так, что он еле ноги унёс, и почему-то с уважением отнесся к казаху, потрогав у того мышцу большого пальца (!) руки и сказав «так я определяю бойцов, ты – боец». Я тогда оскорбился.
Студенческие развлечения на уборке картошки
Году так в 1988-м, поехал я в на уборку картошки, как и все студенты. Поселили нас в двухэтажном корпусе пионерлагеря рядом с домом отдыха «Софрино», там теперь всё изменилось с тех пор и теперь это курорт Софрино-парк.
И вот, однажды вечером, после уборки картошки на колхозных полях, куда нас направили на третьем курсе института, озорникам Вове и Вадику стало скучно в своей комнатке в пионерском лагере рядом, куда поселили всех немногочисленных студентов, прибывшим на помощь труженикам полей, и они решили разнообразить унылое существование розыгрышем. Надо сказать, что в их комнате жил еще один обитатель, имя которого становится мне стало понятно из надписи на дверце шкафа - «здесь жили Вова, Вадик а также Пися, он же Монстр». Пися-Монстр не принимал участия в излагаемой здесь вакханалии.
Хитроумный Вова предложил изобразить имитацию полового акта. Вадик недолго думал над такой новаторской идеей и согласился. Друзья жили в маленькой торцевой конуре на втором этаже пионерского барака, причем следящие за бандой студентов преподаватели тоже располагались на том же этаже в этом же бараке. Происходило все во времена «молодых строителей коммунизма», и надо сказать, что в том пространственно-временном континеуме была нормой другая, отличающаяся от современной модель поведения.
Итак, заперев изнутри на крючок дверь, Вова стал прыгать на пружинной кровати, а Вадик принялся охать и стонать, причем Вова обращался к Вадику не иначе как «Наташа». Уже через пять минут штаб-квартира студенческих вождей была взбудоражена, и очень быстро у комнаты нарушителей общественного порядка собрались три преподавателя, руководящие на картошке сбродом студентов. Они требовательно стучали в дверь и решительно кричали «Откройте! Прекратите разлагать моральный облик комсомольца!!!».
Безобразники затихли, но спустя непродолжительное время в припадке радостной энергии Вадик провопил необъяснимый даже им самим лозунг:
- Храните волнение! О, этот страшный жуй!
И они снова заскрипели кроватями, издавая охи и ахи, стараясь перещеголять друг друга в артистизме. Преподаватели, руководствуясь социалистической моралью, опять рвались в дверь но их никто не пустил. Взламывать замок они боялись, а добровольно открыть дверь никто из друзей и не собирался. В коридоре собралась толпа студентов, и многие, зная, какие именно личности обитают в комнате, глумливо посмеивались. Преподаватели пытались задеть струны совести поочередно то Вовы, то Вадика, приводя в пример материалы съездов КПСС, но те не откликались,
Потом снова наступила напряженная тишина, во время которой все пытались уловить, шумно сопя, что происходит за дверью, каждый со своей стороны, и тут Вова издевательски произнес:
- Давай кофе попьем, Наташа, эти мудаки ушли, кажется.
Сгоравшие от любопытства преподы караулили еще час, пока друзья пили кофе, а когда дверь открылась, так как Вадя захотел в туалет, то они с ужасом, переходящим в шок, узрели парочку одетых в телогрейки (была холодная осень) небритых мужиков. Они не поверили своим глазам и даже не поленились заглянуть в пустую комнату, постепенно теряя дар речи и переходя на междометия. Реальность раскололась в их головах, мир перевернулся, весь привычный уклад их жизни рухнул в пропасть, несовместившись с форматом происшедшего события. Никаких комментариев от них больше не последовало, троица молча прошла в свою штаб-каморку и заперлась там.
Однажды на колхозном поле Миша увидел мышь и возжелал её. Для чего – не знаю, но он погнался за ней с ведром. Мыши – они вообще быстрые и делают довольно большие прыжки, и Пися-Монстр решил Мише помочь. Прыть мыши её и подвела. Пися-Монстр накрыл её ведром, причем с расчетом, чтобы она была в середине ведра и не пострадала. Но мышь сделала длинный прыжок и ведро перерубило ее пополам, сломав хребет. Миша скорбел по ней.
Но потом мы нашли вторую мышь и погнались за ней, и она убежала недалеко – прямо под гусеницу трактора, который ехал по полю. Мышам в тот день не везло.
Однажды вечером, после уборки картошки на колхозных полях, куда нас направили на третьем курсе института, мне стало скучно в своей комнатке в пионерском лагере рядом с Домом литераторов под Софрино, Мы жили в двух-этажном строении. На первом этаже всегда горел ряд лампочек на стене. Я решил пощелкать выключателем ради интереса. И погасил одну лампочку. Вдруг завыла сирена. Я щёлкнул выключателем обратно, но это не помогло. Сирена выла и я умчался в свою комнату, а потом приехали пожарники на машине. Был некий шухер, который кончился ничем. На следующий день в столовой я от Вовы услышал параллельную историю. Вова решил сбить тапком датчик дымовой сигнализации. И вот как только он его сбил, завыла сирена. Вова и я друг друга не видели, так как он датчик сбивал на втором этаже, а я действовал на первом. Вот такое совпадение.
Время крадет воспоминания, и я жалею, что не записывал некоторые истории сразу. Но дело было прмерно так. Недалеко от станции Софрино есть дом отдыха, к которому прилегал в 90-х годах пионерлагерь. Там и жили осенью студенты, призванные убирать картошку на мёрзлых полях Подмосковья. От станции Софрино туда мимо поселка Софрино ездит автобус, а точный адрес - Оздоровительный комплекс «Софрино», д. Могильцы, маршрутка № 59 от ст. Софрино. Там стоит пяти-этажка, а в сплющенном забором дворе - очень вежливые местные пареньки (видимо, эволюция отсеяла тумаками приезжих студентов более грубых пареньков).
Стояла холодная осень, мы ковырялись в мерзлой земле, и даже через двадцать лет я помнил запах того поля – запах мерзлой картошки. Смысла в студенческих отрядах не было никакого – простой экономический расчет показывал, что мы не накопали картошку даже на свое существование. Картошка из земли просто выдиралась – она была намертво схвачена замерзшей землёй. Было холодно, по полю дул холодный ветер, иногда шли дожди, и вот в один из дней Вова и примкнувшие к нему добровольцы из его и соседней комнаты решили, что с них хватит, и пошли по полю в нашу двух-этажку. Это был бунт. К ним примкнул и я. Нас было всего человек пять-шесть. Препод, который за нами надзирал, пытался нас остановить, но не смог. Мы так и дошли до ночлежки. Потом в конце трудового дня был грандиозный шухер – обитателей комнаты Вовы и соседней с ней вписали в блудняк, а вот про меня никто не вспомнил – я жил с казахом на первом этаже, и меня в дезертиры не записали, зато вместо этого вписали совершенно невиновного чувака, который жил в комнате с Вовой и был честным коммунистическим рабом. Всем дезертирам прочитали лекцию о морали, один препод-хирург вообще расплакался со словами «да я за партию…», короче, совсем промытые мозги у него были, но не это главное. Событие ничем не кончилось, но меня тем не менее никто не выдал, хотя Вова в столовой не постеснялся с горечью прокомментировать, как я легко отделался.
В первый раз в институте направили первокурсников на однодневку в колхоз. Мы пособирали морковку, и разъехались по домам. Я от нечего делать ключом чистил морковку и жрал. Но это была предварительная тренировка.
В следующий раз нас заслали уже на более долгий срок, в пионерлагерь между Дмитровом и Загорском. Это была такая дыра, что если выйти на остановку на дороге, то там один рейс автобуса в одну сторону шел утром, а второй рейс обратно – вечером. Пионерлагерь встретил одноэтажными деревянными бараками. Студенты, которых мы приехали сменять, как-то быстро и весело грузились в автобус. Причину мы поняли позже.
Кое-как разместились. Девчонок уплотнили в один барак, а в тот, где раньше были они, вселились мужики, некоторые после армии. В первую же ночь произошло множество событий. Вечером один тормознутый паренек впервые в жизни попробовал алкоголь – выпил стопку коньяка. Его потянуло на подвиги – он подпрыгнул и стал делать сальто на перекладине барака, не удержался и рухнул спиной на дощатый пол. Девица по имени Маша тоже махнула стопарь впервые в жизни, и решила, что теперь все мужики – её. Но она была страшная, усатая, талия не проглядывалась, и никто не воспользовался её состоянием.
А ночью произошло военное столкновение – в барак, где раньше спали бабы, полезли местные деревенские гопники. Тот барак набухался и поэтому студенты не сразу поняли, что в открытые окна к ним лезут какие-то личности. Окна то ли отверткой отковыряли, то ли не помню чем. Но потом произошел внезапный шухер, студенты поднялись с кроватей, как зомби из могил по воле некроманта, и местных унесло, как уносит осколки гранаты после взрыва. Кому-то сразу вломили, кто-то успел убежать. Подробности в столовой обсуждались на следующий день. Олежка-конфуист Золотцев увидел в темноте лагеря, прерываемой светом единтвенного фонаря, в кустах, незнакомую рожу. Между ними произошел краткий диалог, в котором местный гопник стал козырять своим возрастом перед студентом Олежеком. «Мне, говорит, двадцать один» - рассказывал на следующий день Олежек, - «а я говорю, а мне восемнадцать и что? Дал ему мавашей по морде, того в кусты унесло».
Здоровенный пловец Илюха, спросонок и спьяну ломанулся на врагов, как бык на красную тряпку. Своротив дверь, он помчался за кем-то по дорожке, а на руке у него повис Олежек, опасавшийся, что Илюха кого-нибудь прибьет. Илюха пробежал с висящим на руке Олежеком пару десятков метров, только потом заметив, что на руке кто-то висит. Но не все смогли сподобиться на подвиг – бригадир студентов, бежавший за каким-то гопником аж до забора, уже почти его схватил, но поскользнулся на мокрой после дождя траве, и упустил добычу, о чём горевал в столовой на следущий день. Теперь стало понятно, почему девки радостно сбежали с того барака, и почему малочисленные студенты с другого факультета так весело уезжали.
На следующий вечер Олежек и еще несколько парней пошли в ближайшую деревню в магазин за бухлом. Олежек был с нанчаками, остальные с ножами и дубинами. Но всё прошло тихо, они даже встретили местных пацанов и общая диспозиция разъяснилась – оказывается рядом есть две деревни, одна с плохими местными, откуда родом были гопники, а другая с хорошими пацанами, в которую они пришли. «Хорошесть» пацанов объяснялась их малочисленностью, поэтому им конфликтовать было не с руки.
С нами был Гарик-гимнаст, он удивлял тем, что даже в бухом состоянии крутил сальто, и вперед и назад и даже арабское сальто боком. Гарик трахал некую Нелю, причем он не стеснялся полного барака баб, залезая в кровать Неле ночью и под одеялом её пялил. Наверно весь барак хором теребил себе клиторы под это дело, потому что невозможно трахаться бесшумно. Однажды Гарик наелся "колес" и ходил три дня на диких тормозах. В этом состоянии у него произошел конфликт с другим любовником Нели, и они забились вечером драться. На бой пришли секунданты Гарика – я и Олежек-конфуист, а также заявился местный мент-участковый, помешанный на рукопашке. И вот, два бойца вышли на поле, одного шатало от действия таблеток, другой боялся собственной тени. Оппонент Гарика приложил правый кулак к своему правому плечу и старался попасть по Гарику, пугливо отшатываясь после каждого промаха. Гарик, мозги которого прочно накрыл туман таблеток, на остатках реакции бывшего спортсмена успевал уворачиваться, но сам атаковать был не в силах. Через полчаса просмотра этого унылого зрелища я не выдержал и ушёл. В тот вечер так никто ни по кому не попал. Но, как в былине, «стояли они три дня и три ночи», потому что на следующий вечер картина повторилась, с тем же результатом, а потом повторилась на третий вечер. Гарику давали советы, как победить, а он мне признавался, что его смущает правый кулак врага, готовый по нему ударить. На третий день таблетки стали Гарика отпускать, и его враг с ним помирился, дальновидно решив, что если он с обдолбанным до полусмерти Гариком не справился, то свежий Гарик ему намнёт бока.
