«Писать нужно так, чтобы ваши книги из библиотек крали, — говорил Владимир Короткевич. И непременно добавлял: — Мои крадут». Его жизнь оказалась недлинной, а путь к читателю — куда как непростым. Друживший с ним Янка Брыль в своих воспоминаниях сетовал на эту несправедливость: «Няўжо так было заўсёды i так заўсёды будзе, што некаторым з найбольш таленавiтых трэба прабiвацца да чытача з незвычайнымi цяжкасцямi ды перашкодамi, як потым акажацца — лiшнiмi i шкоднымi не толькi для носьбiта таго жывога агню, але i для сапраўднай лiтаратуры?»

Или дело в той гигантской силе души, которой был наделен Короткевич?

Але волі няма вышэйшай

За абраную ў гэтым жыцці,

Але долі няма вышэйшай,—

Аднаму на тысячы йсці!

Аднаму — без сотняў дывізій,

Без тысяч сконаў і мук.

Аднаму загінуць, зрабіўшы

Усё адзінаю парай рук.

писал он в своих стихах. Быть может, эта великая душевная сила, вечно звавшая его, романтика и рыцаря, на битву, и притягивала к нему обстоятельства, требующие непреклонной воли, стойкости, преодоления, жаркой борьбы за свое — правое! — дело, за свое видение, свою строку, свою литературу. И пусть в этом противостоянии с миром и временем не бряцало оружие, накал страстей вокруг Короткевича был не меньше, чем вокруг героев эпоса.

Владимир Семенович Короткевич родился 26 ноября 1930 года в Орше. Отец был инспектором по бюджету в райфинотделе, мать, будучи выпускницей гимназии, некоторое время учительствовала на селе. Дед по материнской линии Василий Гринкевич (дворянин древнего рода, служивший до революции губернским казначеем) оказал на личность ребенка определяющее влияние: из рассказанных им старинных белорусских легенд и народных преданий выросло увлечение будущего писателя историей — страсть, которая не оставляла Короткевича на протяжении всей жизни, определив его путь в литературе.

Великая Отечественная война застала будущего писателя 10‑летним. Тогда в родной Орше, которую фашисты ровняли с землей непрерывными бомбежками, случилась беда, которая в те дни была обыденной: в суете и неразберихе, в толчее рвущихся к спасению людей он потерял родителей. В эвакуации его определили в интернат вместе с такими же беспризорниками и сиротами. Как и многие мальчишки, рвался на фронт и несколько раз готовил побеги из интерната, но безуспешно. Воссоединиться с семьей удалось только через несколько лет, в Оренбурге. А в 1944‑м, как только была освобождена Орша, Короткевичи вернулись домой. Много позже, в очерке «Зямля пад белымi крыламi» он признается, что родину ему пришлось познавать заново: «Яна была «да вайны», i за час вайны моцна забылася. Бамбёжкi, акружэннi, эвакуацыя. Масква ў кастрычнiку 1941 года, горы Урала, Казахстан, Арэнбургскiя стэпы. А пасля руiны Мiнска i роднае мне Оршы, высечаныя ля дарог акупантамi (ад жаху перад партызанамi) лясы, пераховы забiтых людзей. Так усё i пачало запiсвацца зноў, нiбыта на чыстай дошцы.

Любоў да Беларусi нараджалася ў самыя галодныя, халодныя i цяжкiя часы. I, магчыма, таму стала асаблiва моцная».

Подростком он начал писать стихи и публиковать их в школьном рукописном журнале «Званочак»: «Почему-то они были нужнее многого. А ведь писались при свете гильзы на немецких бланках или на обороте длинных желтых конвертов, немецких же... Написал тогда, думается, не меньше двухсот стихов, но сначала их никому не показывал».

Именно со стихов начался путь Владимира Короткевича в литературу — и хотя большинство знает его как прозаика, поэтом он был талантливым.

Первый стихотворный сборник «Матчына душа» выходит в 1958 году, еще через два года — книга стихов «Вячэрнiя ветразi», в 1969‑м — стихотворный сборник «Мая Iлiяда»... Правда, его по-прежнему занимает старинная история белорусской земли. Еще в середине 1950‑х в письме Максиму Танку, которого Короткевич считал одним из своих литературных наставников, он пишет: «Наконт гiстарычных вершаў буду шукаць новых шляхоў, як вы кажаце. Я закаханы ў яе беспаваротна. I не ў экзотыцы справа... Дарэчы, пра гiсторыю ў нас амаль нiхто не пiша. Вершы яшчэ ёсць: Вы, яшчэ некалькi паэтаў выпадкова (Купалу я, вядома, не лiчу). А вось гiстарычнага рамана ў нас фактычна зусiм няма...

Нам бы трэба такога чалавека, якi напiсаў бы такую праўду пра нас, каб сямiдзесяцiгадовы чалавек валоссе на сабе драў, што ён ужо не паспее пазнаёмiцца з тым, мiма чаго праходзiў, з гэтым дзiўным народам...»

Такой человек нашелся — он сам, годами совершенствуя мастерство, добирая недостающее упорной учебой, доделывая и переделывая юношеские еще задумки, стал родоначальником белорусского исторического романа. Повесть «Дикая охота короля Стаха», прославившая Короткевича на весь СССР, задумана была еще 1950‑м, когда он, юный, двадцатилетний, набросал первую версию будущего мистического шедевра, и доведена до ума в 1958‑м, когда писатель поступил на Высшие литературные курсы при Литературном институте имени Горького в Москве. Затем были только появившиеся Высшие сценарные курсы, оконченные в 1962‑м.

Там же, в круговороте московской жизни, пришел и замысел первого романа «Леанiды не вернуцца да Зямлi», который под названием «Нельга забыць» был опубликован в 1962 году в журнале «Полымя». В 1962 — 1964‑м писался и становой для Короткевича роман «Каласы пад сярпом тваiм», год спустя была закончена повесть «Ладдзя роспачы» — гимн белорусскому характеру, стойкому, не сдающемуся даже перед лицом самой Смерти...

Короткевича публиковали журналы: «Полымя» — оригиналы на «мове», «Неман» — произведения в авторизованном переводе на русский. Публикации эти привлекали живое внимание читателей, а вот на то, чтобы увидеть их под книжной обложкой, ушли годы... Критика громила сочинения писателя, называя их формалистскими и оторванными от современной реальности. «Каласы пад сярпом тваiм» вышли в Минске отдельной книгой в 1968‑м, прочим сочинениям пришлось ждать своего часа и того дольше. Янка Брыль с возмущением вспоминал: «Раман «Каласы пад сярпом тваiм», у якiм з дыстанцыi, пры перачытваннi, яшчэ больш удзячна бачыцца ва ўсёй гiстарычнай грунтоўнай эпiчнасцi яшчэ i чыстата, шчырасць захаплення, мудрасць высокай чалавечнасцi, — раман гэты трэба было прабiваць згуртаванымi сiламi лiтаратараў i навукоўцаў. З няменшым нацiскам прабiванне iшло i ў Маскве, дзе ў адным шаноўным выдавецтве мне давялося пачуць... што Караткевiч, бачыце, «не дарос да асобнай кнiгi»!.. Такога могуць дамагчыся крыкуны ды шаптуны, зайздроснiкi ды «знаўцы»!.. Крыху пазней паэтычная аповесць, а то i паэма ў прозе — «Чазенiя», першая Валодзева кнiга прозы ў перакладзе на рускую мову, пабiла ўсе шматгадовыя рэкорды па колькасцi чытацкiх пiсем у выдавецтва «Молодая гвардия» i, дзякуючы гэтаму выданню на мове нашых братнiх кантактаў, неўзабаве сiганула за Пiрэнеi, да чытача iспанскага».

В итоге «Леанiды не вернуцца да Зямлi», как и «Дикая охота короля Стаха», под книжной обложкой увидели свет раньше в Чехословакии, чем в СССР, в хорошем переводе.

А публиковать произведения Короткевича отдельными книгами начали после того, как свое слово сказало кино. Правда, и здесь успех пришел не сразу. Еще в 1965‑м писатель закончил киносценарий, который назывался «Христос приземлился в Гродно» и за который ухватился молодой, но уже известный режиссер Владимир Бычков. В съемках на «Беларусьфильме» приняли участие Лев Дуров, Донатас Банионис, Алексей Смирнов, Леонид Каневский, Валерий Носов... История батлейщика Юрася Братчика, изображающего Иисуса Христа, и бродяг, примеривших на себя роли «апостолов», изначально планировалась в виде сатирического фильма-пародии. Но в итоге превратилась в трагичную философскую притчу, из которой вдохновленный Короткевич «вырастил» целый роман. Увы, но картина, получившая название «Житие и вознесение Юрася Братчика», перекроенная и порезанная, была положена на полку на два десятилетия, ей удалось выйти из «затвора» уже после смерти писателя, когда режиссер перемонтировал материал, создав версию, близкую к изначальному замыслу.

И все же в конце 1970‑х за экранизацию Короткевича взялся художественный руководитель «Беларусьфильма» Валерий Рубинчик: его привлекла «Дикая охота короля Стаха». О писателе Рубинчик отзывался кратко: «Гений — он и есть гений».

За право сыграть в фильме по сценарию Короткевича бились лучшие актеры своего времени, попасть в творческую группу было невероятно престижно, конкуренция шла даже за места гримеров.

Режиссер создал в киноленте тревожную атмосферу мистического триллера с лихо закрученным детективным сюжетом, пугающими декорациями и отчетливым привкусом готики. Мистический ореол, детективный сюжет, картины вырождения и нищеты полесской шляхты — все это придавало повествованию особый дразнящий флер. Писатель после просмотра отметил, имея в виду соответствие первоисточнику: «Это не мое произведение. Но это произведение киноискусства».

Собравшая больше 11 млн зрителей и букет зарубежных фестивальных наград картина сняла стигму с романов Короткевича: их наконец-то начали издавать отдельными книгами. И книги эти были столь популярны, что отчаявшиеся читатели, не сумевшие добыть себе экземпляр, выкрадывали их из библиотек.

Правда, радоваться успеху Владимиру Короткевичу было суждено всего несколько лет. В начале 1980‑х он потерял любимую жену Валентину, сгоревшую от рака, а вместе с ней словно надорвались его казавшиеся неиссякаемыми жизненные силы. В 1984‑м, захворав во время сплава по реке, 53‑летний писатель уже не смог подняться с больничной постели. В этом году вышла экранизация его романа «Черный замок Ольшанский», снятая знаменитым Михаилом Пташуком, а роман получил Государственную премию БССР имени Якуба Коласа. К сожалению, об этом Короткевичу уже не суждено было узнать... Сам он в стихотворении «Быў. Ёсць. Буду» как будто оставил потомкам завещание:

Вы з распятага сэрца кроплю вазьмiце.
Апошнюю.
Болей не трэба.
I няхай яна збоку, недзе на ганку,
Дагарае й дзяцей не страшыць
На гранiце любовi,
На гранiце свiтанку,
На гранiце велiчы вашай.

Знакомый доктор рассказывал Янке Брылю, как Короткевич, у которого уже не было ни давления, ни пульса, еще несколько минут разговаривал с дежурным медиком, до последних мгновений побеждая смерть телесную невероятной силой своего духа — почти как бражник и задира Гервасий Выливаха, герой его «Ладдзi роспачы»...

Замысел, воплощенный в музыке

Герои Короткевича оживают на главной сцене страны
Повести Владимира Короткевича легли в основу двух национальных белорусских опер. В 1978 году в Большом театре была поставлена написанная Дмитрием Смольским «Седая легенда» по одноименной повести. В 1989‑м, уже после смерти писателя, появилась опера Владимира Солтана «Дикая охота короля Стаха», удостоенная Госпремии БССР в 1990 году. Оба произведения и сегодня украшают собой репертуар Большого театра Беларуси.

Есть память обо мне

Имя писателя увековечено в названиях улиц
Именем Владимира Короткевича названы улицы в Витебске, Орше, Гродно и Рогачеве. Музей писателя открыт в Орше, на его малой родине, в здании бывшего родильного дома, где он появился на свет. Памятники классику поставлены в Минске, Витебске, Орше и в Киеве, где он учился на филологическом факультете

Не совсем так. По сути Цмок, как перевод Дракона - это калька с польского, а в польский оно проникло из-за навязчивого желания польских переводчиков полонизировать всё что только можно, и дохрена из того что нельзя. По факту, в большинстве фольклорных источников "цмок" - это что-то вроде василиска, искусственно созданное волшебное существо, точнее выношенное чародеем или просто желающим поколдовать под мышкой из яйца снесённого петухом.

В отличии от василиска не может убивать взглядом, зато, так же как европейские драконы (хотя последнее могло возникнуть из-за пересечения культур, в раннем европейском фольклоре драконы такими навыками не обладают) способен превращаться в человека, животное, а то и не одушевлённый предмет вроде огненного вихря. При этом, в свей змеиной форме, как и русский Горыныч может иметь не одну голову

А, ещё, беларуский цмок очень ленивый.

Картинки генерил с помощью ИИ, кому надо, берите