Кому была выгодна смерть Николая II ?Размышление на основе документов и свидетельств очевидцев
Смерть царя часто представляют как трагедию, вызванную жестокостью или паникой. Но если отвлечься от морального осуждения и посмотреть трезво — на политические выгоды, — возникает парадокс:
расстрел в Екатеринбурге, будучи преступлением, оказался удобным — прямо или косвенно — для всех главных сил Гражданской войны.
Не потому, что кто-то его заказал, а потому, что его последствия соответствовали их стратегическим интересам.
Рассмотрим — не со стороны домыслов, а со стороны документов и слов тех, кто был внутри событий.
✅ 1. Большевики: устранение «альтернативной легитимности»
Да, к июлю 1918 года Николай II не управлял армией и не возглавлял Империю. Но он оставался живым воплощением иной, недемократической, недогматической легитимности — той, что коренилась не в программах и декретах, а в народном сознании, где «царь» по-прежнему значил «законная власть».
Это понимали на самом верху. В донесении заведующего Вятской губернской ЧК от 28 июня 1918 года, подписанном т. Петровым, прямо сказано:
«В Котельническом уезде крестьяне отказываются сдавать хлеб, заявляя: „До прихода царя — ничего не отдадим. Он скоро придёт — чехи его ведут“».
Такие донесения шли со всей страны. Для большевиков это означало: живой царь — это не человек, а политический риск. И его требовалось устранить не физически — а категориально.
23 июля 1918 года на закрытом совещании при ЦК РКП(б) Яков Свердлов, председатель ВЦИК, заявил:
«Вопрос о Романовых решён практически и политически. Никаких сантиментов. Это акт революционной целесообразности».
Это — не призыв к мести. Это — холодный расчёт. Как писал Николай Соколов, следователь Особого совещания при Уфимской Директории, собиравший улики в 1918–1919 годах:
«Большевики боялись не столько самого Царя, сколько того, что он мог стать. В руках любого генерала — он превращался в знамя. А знамя — это дисциплина, вера, мобилизация. Против этого — ни продразвёрстка, ни ЧК не помогут».
✅ 2. Белые генералы: свобода строить власть — без «царского груза»
Никто из белых лидеров не предпринял попытки спасти царя, хотя маршруты существовали. Почему? Потому что живой Николай II ставил под угрозу их собственные политические проекты.
Генерал Антон Деникин, главнокомандующий ВСЮР, в письме к П.Н. Милюкову от 12 марта 1919 года писал откровенно:
«Допустим, Романовы были бы спасены. Что тогда?
— Монархисты потребовали бы немедленного провозглашения царя.
— Эсеры и кадеты — выхода из коалиции.
— Союзники — прекращения помощи.
Мы бы раскололись до первого сражения.
Горько говорить — но смерть Государя… упростила задачу сохранения единства».
Эту позицию подтверждает Александр Гучков, министр Временного правительства, инициатор отречения. В дневниковой записи от 5 марта 1917 года (сохранённой П.Н. Милюковым) он писал:
«Мы думали, что отречение — спасение. Оказалось — начало падения всей государственности».
А в 1920 году он добавил в частной беседе с профессором М.М. Ковалевским:
«Если бы Царь остался жив — пришлось бы решать: признавать его или нет. А признать — значит, отдать всю власть в его руки. Не признать — значит, стать предателями в глазах половины России. Смерть избавила нас от этого выбора».
Даже генерал Михаил Дитерихс, убеждённый монархист, возглавлявший следствие, признавался в 1922 году:
«Я собирал улики не для реставрации — а для суда. Потому что я понимал: в 1918 году *никто* не был готов признать Царя главой. Ни Деникин. Ни Колчак. Ни даже Краснов».
✅ 3. Интервенты: отсутствие единого субъекта права — выгоднее, чем «законный правитель»
Для Великобритании, Франции, США сильная, единая Россия — была геополитической угрозой. После 1917 года их цель — не восстановление порядка, а контролируемая фрагментация. А для этого — не нужен царь.
13 марта 1919 года министр иностранных дел Великобритании лорд Керзон направил телеграмму в Омск, адресованную адмиралу Колчаку:
«Её Величество Правительство Великобритании воздерживается от выражения мнения по вопросу о форме правления в России, поскольку считает, что этот вопрос подлежит разрешению самим русским народом после полного восстановления гражданского мира».
Формулировка — дипломатическая, но смысл ясен: никакой поддержки монархии. Ни прямой, ни косвенной.
А 16 июля 1918 года, за день до расстрела, в служебной записке значилось:
«Любая односторонняя операция по спасению повлекла бы политические последствия, к которым мы не готовы».
Подтверждение — в дневнике Джорджа Баркера, британского военного миссионера при штабе Колчака. 18 июля 1918 года он записал:
«Из Екатеринбурга — вести: Романовы мертвы. Здесь — тишина. Когда я спросил Войналовича, предпринимались ли попытки, он ответил: „Приказы от вышестоящих были… неоднозначны“»
«Неоднозначны» — значит: не мешайте, но и не помогайте.
Для Лондона и Парижа это был оптимальный исход:
— золото (503 тонны) оставалось «под защитой» союзников;
— не возникало претензий на возврат национализированного имущества;
— не появлялся единый адресат для переговоров — значит, можно было играть на противоречиях между Деникиным, Колчаком, Красновым.
---
4. Церковь и народная память: рождение святого вместо царя
Парадокс: политически царь был обузой — духовно он стал бесценен. И здесь выгода — в трансформации образа.
Митрополит Антоний (Храповицкий)**, глава Русского Заграничного Синода, уже в сентябре 1920 года писал митрополиту Евлогию:
«Мы скорбим о кончине Царя-Мученика, но не можем не признать, что в нынешних условиях его земное существование могло бы явиться препятствием для духовного возрождения России…»
Эту мысль подхватил философ Иван Ильин. В дневнике 1924 года он отметил:
«Мёртвый царь — это не политическая фигура. Это идея жертвенной любви к России.
Живой — требовал бы решения: за него или против.
Мёртвый — требует лишь одного: помнить.
И в этом — его сила. Гораздо большая, чем в указах и манифестах».
Но самым пронзительным свидетельством остаётся голос простого человека. В 1922 году чекисты допрашивали крестьянина из Тобольского уезда по делу о «контрреволюционных настроениях». Тот сказал:
«Царя убили — и теперь он святой. А святых не судят. Святым молятся.
Раньше думали: „Царь виноват — плохо правил“.
Теперь: „Царь невиновен — за всех пострадал“.
Это — разница между человеком и святым».
Здесь — ключ ко всей истории.
Смерть превратила Николая II из исторического деятеля (спорного, ошибавшегося, слабого) в архетип жертвы. А жертва — объединяет даже тех, кто не согласен в политике.
✅ Заключение: выгода — в невозможности возврата
• Большевики выиграли — потому что уничтожили альтернативную легитимность.
• Белые — потому что получили свободу строить власть от себя, а не от престола.
• Интервенты — потому что сохранили контроль над золотом и избежали единого правопреемника империи.
Церковь и народ — потому что обрели мученика, а не политика.
Как писал генерал Евгений Месснер в 1956 году:
«Устранение Романовых лишило Белое движение возможности апеллировать к преемственности, но дало ему свободу в построении новой государственности».
Никто не заказывал расстрел — но никто и не сделал ничего, чтобы его предотвратить.
Потому что в тот момент, в условиях распада империи, смерть царя оказалась удобнее его жизни.
И в этом — не только преступление.
В этом — трагедия целой эпохи, которая предпочла выгоду — правде, свободу — единству, будущее — памяти.
А какие ваши мысли по этому поводу?
