Adagor121

В купе Дмитрий всегда предпочитал засиженным нижним местам свободные верхние полки. Заваливайся себе под потолок и спи хоть сразу. Не надо ни на кого смотреть, терпеть чьё-то присутствие рядом, когда голова под стук колёс начинает искать подушку. К тому же так в два раза дешевле. Всем нравилось получать выгоды больше и меньше за это платить. Особенно, если ты бедный студент четвёртого курса, то радуешься таким мелочам, будто выиграл в лотерею.

Вот только на этот раз, когда он сел в поезд на Казанском вокзале, ему повезло немного меньше. Конечно, не впервые – подобные заурядные мелочи случались с ним в поездах и раньше. И все они имели приблизительно один оттенок. Как только в купе появлялась семья с ребенком, и дитятку свою, усиленно лебезя перед ней, родители называли «заинькой», он понимал, что зоопарк будет ночью, скорее всего, настоящий – с криками, подвываниями и запахами. «Заиньки» с «лисоньками» и «медвежатами» будто нарочно рождались для этого.

Сонечку, которой было на вид годиков пять или меньше, родители называли Гномиком. Оно и понятно, почему – та была просто крохой. Да и большая цветная книжка с толстенными страницами в палец называлась «Белоснежка и семь гномов».

«Покажешь дяде Диме свои картинки?» – разговаривала мама с дочуркой тоненьким голосом умалишённой.

Девочка вела себя намного адекватней родительницы. Словно понимала, что Дмитрию этого было не нужно, и несогласно покачала в ответ головой. На всякий случай даже книжку прижала к себе. Вот он и решил – не всё так плохо. Капризные кисоньки и заиньки принадлежали условно к животному миру, тогда как гномики – почти что люди. Вон какие королевства строили! Огромные железные шахты, роскошные подземные дворцы с садами, не то что лисьи норы под корягой. Повезёт – и ребёнок не станет капризничать. Очень уж хотелось после сессии доехать до бабушки спокойно. Немного вздремнуть. Последний экзамен по истории был сдан на «пятёрку» утром, поспать после этого не удалось. Всё бегал, суетился, собирался, бабушке, родителям, друзьям накупил подарков. Отличница Вахрушева – и та не выжала на «пять». Что и говорить о том, насколько он был доволен своей отметкой.

Более того, маленькая Соня с серьёзным видом отложила свою книжку в сторону и достала детскую тряпичную сумочку. Вынула из неё отнюдь не игрушечный калькулятор, крохотный кнопочный телефон, блокнот, карандаши. Всё это разлеглось настолько аккуратно и упорядоченно, что сомнений совсем не осталось – ночь в купе пройдет тихо и мирно.

Ложиться нужно было пораньше, в Рузаевке встанут с летним рассветом. Да и наушники с музыкой немного выручали. Правда не в самый последний раз, месяц назад. Тогда двухлетняя «кисонька» вопила без перерыва, с десяти часов вечера. Не умолкла даже с рассветом, когда он покидал вагон. Сонечка была её старше и выглядела вполне разумной. Почти как её папа. Тоненький и противный голос супруги, предлагавшей ребёнку беспрестанно попить-умыться-поесть, достал и его. Он надёжно заткнул свои уши беспроводной Джаброй. Наверняка никакой работы в ноуте не было, просто уткнулся в него, что б жена «развлекалась» одна. Всему их купе за пять минут этой женщины стало много. Даже маленькой терпеливой Сонечке.

«Я карандаш из-за тебя сломала!» – пожаловался девочка на маму ей самой.

Взяла раздражённо вместо синего красный, и занудная родительница почти сразу от неё отстала.

«Если Гномик захочет спать, то папа перейдёт наверх, – сказала-таки напоследок мама и похлопала рядом с собой ладонью. – Тут место для Гномика…»

Еда. Вот, что он забыл купить. Пакет чипсов и орешки, один кофе три в одном, пирожок с яйцом и луком, который не успел проглотить перед экзаменом – весь его скромный запас. Неугомонная мамаша, отстав от ребёнка, уже через полчаса начала греметь внизу пищевыми контейнерами. Запахло соблазнительно котлетами, жареной курицей, свежими овощами и чем-то ещё сумасшедше будоражащим альвеолы. Семья, кажется, тоже собиралась сойти в Рузаевке, но стол накрывался так, будто ехать предстояло неделю. И сон, что почти что закрался в глаза, на время сбежал от Дмитрия. Живот взбунтовался, польстившись на все эти запахи. Так и пришлось лезть в рюкзак за орешками. Жёсткие, солёные, но питательные. Тихо ими хрустел и наблюдал за семьёй вполглаза сверху.

Марина сидела и ела одна. Гномик занимался рисованием и жестом руки отвергал все лакомства. Папа Михаил, пялившийся в монитор, над чем-то тихо посмеивался, прятал свои смешки и улыбку в ладонь. Марина видела это и бросала на него недовольные взгляды, мол, семьёй занимается только она, даже ест за троих. Остальным на её заботы плевать. Худенькая и щупленькая, молодая женщина уминала по-богатырски. Словно двужильный конь. Они с супругом сидели вдвоём на Сонечкином нижнем месте, тогда как девочка устроилась за столиком напротив. Пыхтела с карандашами прямо под Дмитрием. Купе их устоялось, и не было причин напрягаться. Каждый был занят собой...

Потом он, кажется, провалился в сон. Орешки недоел. Уснул на одной руке под музыку Чайковского. Никогда не любил классику, но засыпал под неё словно под шум дождя или лижущие нежно берег моря волны. Вагон попался, как назло, старый, колёса стучали громко. Так себе колыбельная, но музыка сгладила шум, его укачало.

Очнулся от того, что подпрыгнул на своей руке. Станция? Приоткрыл глаза. Вроде стояли. Темно ещё не было, середина июля – время светлое. Вот только в купе его сидели совсем другие люди. Спросонья он не понимал, как вышло так, что выходить должны были в Рузаевке, но на своей полке остался он один. Неужели прошла ночь, его не разбудили, и поезд с ним уехал дальше?

Сел на своем верхнем месте, спустил ноги с полки. Две женщины лет около пятидесяти и пожилой мужчина за шестьдесят – все они теперь были пассажирами его купе. Уселись внизу, пили чай, разложили вареные яйца. Закусывали докторской колбасой и нарезанным серым хлебом. Ещё посередине стояла миска с отварной круглой картошкой, посыпанной сверху укропом и сдобренной сливочным маслом. Тоже шёл пир, но уже другой. Мужчина увлеченно рассказывал спутницам про какое-то озеро, где рыба сама прыгала в руки, а он умудрился сломать аж две удочки.

Дмитрий поздоровался с новыми соседями и после спустился вниз. Его будто даже не услышали. Трое сограждан продолжали ужин или завтрак – какое было время, он не знал. Телефон вместе с музыкой в ушах отключился и на кнопку почему-то не реагировал. Наверное, успела разрядиться батарея. Сколько же он проспал? Поезд не двигался.

Из купе он вышел в коридор и быстро направился в сланцах в конец вагона, к самовару, возле которого стояла проводница. Снаружи будто бы виделся вечерний свет, не утренний. Только станция за окном не узнавалась. Однако, не дойдя до женщины в форме, резко остановился, почувствовав дискомфорт без телефона, и вернулся в купе. Достал подзарядку из-под матраса, начал втыкать ее в розетку. Иногда достаточно было «законнектить», и в неновом телефоне появлялось полоска сразу чуть ли не на тридцать процентов. У него был старенький смартфон. Только почему-то сейчас адаптер в розетку не влезал. Нажав еще раз с силой на кнопку, Дмитрий увидел вдруг, что экран телефона зажёгся. Сунул, успокоившись, в карман, плюнул на дурацкую розетку и вышел вновь, закинув на плечо рюкзак.

Проводница успела исчезнуть в своём купе. Но до него он опять добрался не сразу. Остановился за четыре шага до самовара, потому что взгляд упал на стену справа, где привычно висел маршрут. Глаза побежали по станциям, пространно блуждали какое-то время вниз и вверх, не зная, за что зацепиться. И вдруг в голове стал нарастать диссонанс. Красные Землянки. Александровские Дачи. Каменные Выселки. Синие Озёрца, Берёзовая Роща, Ростица, Сунгур, Чешский Лев, Орханск… Что за названия?.. Взгляд заскользил по стене в поисках нормального расписания. Но ничего больше, кроме перечня правил поведения в вагонах не нашлось. Глупость какая!

Презрев всё время слетавший с пятки сланец, Дмитрий подхватил его с пола рукой, запутался в съехавшем носке, попрыгал, и двинулся ускоренным хромающим шагом к купе проводницы.

Они оба чуть не столкнулись на скорости – женщина так же быстро вышла навстречу, с бумажным планшетом в руках и карандашом.

– Я помню, вы сходите в Ростице, – упредила она сразу вопрос, увидев его взъерошенный вид. – Мы на Красных Землянках, первая станция. Потом Александровские Дачи. Соседи шумят, разбудили?

– Где… пассажиры, что были со мной? – спросил он, не слушая её и понимая, что та несёт какой-то бред из перечня станций, вывешенного вместо обычного расписания.

Проводница вместо ответа захлопала глазками, пока он натягивал носок, танцуя на другой ноге, и затем вернул на первую сланец.

– Семья… Михаил с Мариной и … – он забыл имя их смышленой дочурки. – Девочка с ними была лет пяти. Мы вместе сели на Казанском вокзале, зашли одновременно.

– Казанском?.. – переспросила она. Ресницы затрепетали как крылья стрекозы. – Вы сели на Московском вокзале. Вместе с людьми, что сейчас с вами. Вы же из шестого купе?

Он начинал на неё раздражаться. Отвернул голову, посмотрел на оставленную открытой дверь своего купе. Бросил затем взгляд сквозь окно наружу… И тут на перроне увидел девочку. Ту самую, что ехала с родителями вместе с ним, но стоявшую сейчас почему-то одну, среди других людей.

– Да вот же она! – воскликнул он, повернулся к проводнице и спросил: – Где здесь правильное расписание станций?.. И когда мы отправляемся?..

Не стал ждать ответа, шагнул к выходу из вагона, пока не пропала девочка.

– Стоим еще двадцать минут!.. – крикнула вслед проводница. – Вам чаю принести?..

Дмитрий легко соскочил на асфальт перрона.

Никогда, никогда ещё не был он на этой станции, видел её впервые, хоть и знал хорошо весь маршрут. На двухэтажном деревянном здании вокзала увидел крупные буквы «Красные Землянки». Люди сновали по перрону в большом количестве, ходили продавщицы пирожков и газировки, а одна толкала перед собой большущую тележку с мороженым, железную и со стеклянным прозрачным верхом, с зонтиком от солнца над головой. Дедушка в потёртом коричневом костюмчике, ещё довольно хорошем, с короткой фетровой шляпой на голове, шёл с пачкой газет, продавал их стоявшим и курившим пассажирам. Дмитрий на ходу достал из кармана телефон и проверил. Тот включился, но не давал сигнала связи. Время на экране показывал девятнадцать часов пятьдесят восемь минут. Получается, он почти и не спал. Так, провалился, может, минут на пятнадцать. Заряда батареи оставалось целых семьдесят пять процентов.

– Гномик!.. – вспомнил он прозвище девочки, остановился перед ней и присел на корточки из-за её маленького роста. – Где твои мама с папой?

Девочка его узнала сразу. Но вид у неё был такой, будто сейчас заплачет, потерянный и настороженный.

– Ушли… – одним словом сначала сказала она, пожала худыми плечиками. – Ушли, а я осталась.

– Вижу, – вздохнул Дмитрий, переживая больше из-за той глупой игры с названиями населённых пунктов и станции, где остановился их поезд. Почему он раньше никогда не знал о ней, не видел её названия? Разве фирменный поезд собирал все другие остановки по пути? То, что родители девочки объявятся, он не сомневался. Отошли за мороженым или пепси-колой. Скоро вернутся. Но вот куда занесло всех их, в какую глушь затащило по привычному маршруту? Совсем крохотным населённый пункт не выглядел, имел аж двухэтажный вокзал. Немного правда старомодный, зато недавно покрашенный…

Внимание внезапно привлёк милиционер. Язык не подобрал другого слова, но стража порядка в нём было видно за версту. Мужчина обходил вокзал, не пропускал вниманием приезжих, глазами следил за происходящим на этом перроне. Но форма, что сидела на нём во всей красе – такой прежде видеть не доводилось. Словно какой-то парадный морской китель, весь белого цвета, штаны с лампасами, и на поясе… даже не дубинка, а полосатая как зебра трость. Царская жандармерия, ёпте!..

Он хотел подойти к нему, но тут под их вагоном громко и призывно зашипело, повалил не то дым, не то пар. Голос же по громкоговорителю объявил, что поезд номер двадцать два отправляется через две минуты. Взгляд Дмитрия упал как раз на эту цифру – прямо под окнами, посередине их вагона. Теперь в электро-матюгальник маршрут называли не «Москва-Ульяновск-номер-такой-то», а объявляли просто цифрой. Да, цифра эта соответствовала указанной в его билете, однако не врали глаза: «22» на самом вагоне будто намалевал пьяный художник. Криво и в разную высоту. И смотрелась эта мазня как идиотская шутка. Только, похоже, никто, кроме него, на перроне не обращал на это внимания.

– Да что ж это такое… – выругался юноша тихо, ничего не понимая. Двадцать обещанных до отправления минут ещё не прошли, но поезд уже пыхтел. Осмотрелся, но Марину с Михаилом нигде не увидел. Людей было не слишком много, однако супруги могли подумать, что девочка их вернулась в поезд сама, и сами уже поднялись в вагон с перрона, пока они тут стояли. Не заметили её из-за малого роста. Только что мимо них проехали мороженщица и продавщица пирожных со своими огромными высокими повозками. За ними могли укрыться от родительских глаз аж три таких Гномика.

– А ну-ка, Гномик, пойдём, – сказал он ребенку. – Мама с папой найдут нас в вагоне.

Девочка послушно протянула руку, и вместе они быстро пошагали к трапу. Остаться на перроне, когда поезд начал вдруг пыхтеть, при любых обстоятельствах было бы худшим решением для обоих.

У самого подъёма Дмитрий пошарил в кармане, нашёл бумажки наличкой. Достал одну купюру и подозвал лоточницу, с круглыми и румяными пирожками на подносе и в каталке.

Но та, увидев деньги, вдруг застыла, заулыбалась застенчиво, посмотрела на него.

– Что – нет сдачи с пятисот? – раздражённо отреагировал Дмитрий.

– Поднимаемся, поезд отходит, – раздалось сверху с требованием.

Тогда он махнул на продавщицу рукой, закинул Гномика первой наверх и быстро поднялся сам. А когда за спиной заскрипела поднимающаяся лестница-трап, вспомнил, что родители называли девочку Сонечкой.

– Соня, – сказал он ей. – Ты помнишь, где наше купе? Покажешь дорогу?

– Помню – шестое, – ответила та, кивнула головёнкой.

В поезде она, кажется, почувствовала себя менее растерянной. Быстро побежала по коридору к их купе, сверкая лакированными сандаликами.

А Дмитрий последовал за ней.

***

Он вспоминал себя в её лета. Оказывается, ей доходило целых семь, просто Сонечка пока была низкорослой кнопкой и выглядела, соответственно, моложе. Наверное, в её годы он просто расплакался бы, если б так неожиданно бросили родители. В вагоне Михаил с Мариной не появились. И не было больше вещей. Оба их чемодана и сумки исчезли. Ну, не сбежали же они, оставив ребёнка?

Зато пропали вдобавок, вместе с накрытым столом и пожитками, те трое других пассажиров. Даже в висках застучало от этой лавки чудес – люди тут пропадали-исчезали, и сделать с этим ничего было нельзя. Телефон по-прежнему не показывал связи. Дмитрий просто его выключил. Адаптер, что валялся теперь перед ним, к розеткам не подходил: ни к той, что была внутри купе, ни к находившейся снаружи.

А ещё, в купе проводников он не мог застать ни одну из сотрудниц на месте. Ходить и искать их, спрашивать по всем соседям тоже не стал. Голова и так пришла в полный раздрай. Он сидел и не знал, как собрать себя, как отладить гудевшие мысли и чем озаботиться в первую очередь. Конечно же, нужно обратиться к полиции! В каждом поезде был свой наряд. Но прежде, чем за ним отправиться, следовало дождаться проводниц. Маленькую Сонечку оставить было не с кем.

– Как тебя зовут? – спросила она, рисуя в своем блокноте травку и солнце с небом. Сумочка через плечо – все её вещи, что уцелели. Пропала даже книжка со стола.

Марина представляла его, назвала для неё дядей Димой, а потом по имени с отчеством. Александрович. Длинное имя ей не понравилось. А, может, никакого не запомнила.

– Дмитрий, – сказал он. Снял с плеча надоевший рюкзак. Хорошо, что захватил его, выходя на перрон из вагона. Если в странном поезде исчезали люди и вещи, то остался бы сейчас без документов. Достал пакет чипсов, открыл.

– Хочешь? – протянул он ей.

Сонечка перетащила на свою сторона столика весь пакет. Захрустела, не отрываясь от рисунка. Странно, что не плакала. Вероятно, не понимала, что происходит, боялась и пряталась за стараньями в блокноте.

– Выйду ненадолго, – предупредил её Дмитрий.

И, как и в три предыдущих раза, девочка ему не ответила. Зелёный карандаш выводил на бумаге травку.

Снова купе проводников. По-прежнему тишина и никого. Поезд вообще будто вымер. Но так же не бывает, успокаивал он себя, вслушивался в стук колёс и тихое поскрипывание пола, покрытого привычной красной дорожкой. Часа через два снаружи стемнеет. Возле самовара висело все то же расписание с непонятными станциями. Из примерно знакомых названий он выделил первые два – Старая Москва и Московский вокзал. И, как ни странно, конечный пункт – Самара-на-Волге. Город Самару Дмитрий знал хорошо, несколько раз бывал там в детстве. И в группе училась девочка, она всех звала туда на дачу. Родители её уезжали на лето, и в августе дом пустовал – как раз на самой Волге, километрах в трёх от Самары. Вот только про Самару-на-Волге он слышал впервые. За последний час с ним произошло с десяток небольших событий, которые не вписывались в обычное восприятие действительности. Для своих двадцати Дмитрий имел вполне неплохие вводные, не пил, не курил, веществ не употреблял, не слышал голосов в голове и с инопланетянами никогда не ссорился. Но ощущал теперь себя так, будто все эти вещи происходили с ним регулярно и одновременно. Он верно был нездоров. Кажется, чувствовал даже, как поднималась температура. Лоб покрывался мелкой испариной. И липла к спине тонкая майка.

Устав ожидать и постоянно ходить туда-сюда по вагону, Дмитрий решился и протянул руку. Он всегда видел щель и знал, что купе оставалось открытым. Коснулся. Дверь плавно отъехала.

Зашёл. Осмотрелся и взял из корзины пачку вафель. Затем, подумав ещё, захватил печенья. Деньги можно было отдать потом, просто очень хотелось есть. Да и Гномик, наверное, голоден был не меньше. Самовар стоял в коридоре, чай и сахар были с собой в рюкзаке. А недоеденные орешки с шоколадкой маялись у него кармане. Спортивная сумка с подарками для родственников и небольшим количеством личной одежды тоже исчезла. С неё и начнёт писать заявление. Полиция пусть ищет и во всём разбирается.

Две кружки чая он сделал для них обоих – для себя и для Сони. Поделился рассыпным сахаром, открыл вафли с печеньем. Девочка уже выводила другую картинку. Фигура начинала походить на медведя в густом грустном лесу, с тусклыми и большущими тёмными елями. С ветвей капал не дождь, а стекали слёзы, пояснила она.

Потом перестала вдруг рисовать. Достала канцелярский нож из сумочки, чем удивила немало. Но Дмитрий понял: нужно заточить карандаши. Запасливый предусмотрительный Гномик.

– Пей чай, – сказал он ей, когда тот немного остыл, а последний карандаш заточенным лёг на стол.

И в этот миг в коридоре послышались, наконец, чьи-то торопливые шаги. Уже хорошо – не одни!

Дмитрий быстро вскочил. Выглянул наружу. Но увидел лишь удаляющуюся фигуру девушки или женщины. Она, кажется, тоже обернулась на него издалека – это была не проводница, а одна из пассажирок. Значит, поезд не вымер, а он не сошёл с ума. Наверное, всему остальному тоже можно было найти объяснение, откуда берутся все эти станции, куда пропадают люди. Только сложнее. Потому сам заниматься этим не хотел.

–Ты ведь не боишься оставаться одна? – спросил он девочку.

Терпеливое сопение в ответ. Спина медведя на бумаге получалась неровной, горбатой и всклоченной как шапка деда Мазая. Ластиком Соня пыталась исправить картинку. Детская сумочка вмещала многое.

Молчала. Ну, и ладно.

– Я выйду ненадолго, – предупредил Дмитрий, раз Гномик не хотел с ним общаться. – Буду здесь рядом.

Он только и успел встать, когда шаги за дверью их купе послышались вновь и сразу остановились.

Тихо постучали. Должно быть, та девица, что прошагала в сторону туалета, возвращалась назад. Открыл. Действительно, она. Невысокая, ниже его подбородка, моложе или старше на год. Худенькая, в чёрной юбке до колен и майке с большим синим букой из Корпорации Монстров. Не самый удачный принт. Расплывчатый, смазанный.

– Выйдешь? – позвала она, нервно теребя пальцами свои тёмные волосы.

Он вышел. Губы девушки были искусаны. Вряд ли поцелуями. Бледная и дёрганная, как осиротевший пудель.

– Я видела тебя, – сказала она негромко.

– Окулист, значит, не нужен, – вздохнул Дмитрий, не зная, что ему ждать от этой встречи. Странностей здесь хватило за час с лихвой. Даже появилось какое-то защитное равнодушие ко всему, словно у запечённой в фольге картофелины.

– Ты не понял, – чуть подрагивающим голосом произнесла она. – Видела там, на Казанском вокзале. Потом здесь, на Красных Землянках. Ты вышел постоять с девочкой…

Девушка не боялась – просто надрывным оказался тембр голоса. От него, от такого, даже мурашки по спине побежали, приятные и нежные. И говорила она интересно.

– Что ты имеешь в виду «здесь»? – спросил он её.

– Я ехала в Сасово, – затараторила она уже быстро. – Но нет никакого Сасово, не будет Рязани и не будет Рузаевки. Ничего здесь знакомого нет!.. Я видела, как утащили её родителей. Те люди, другие. И она тоже видела, девочка…

А вот сейчас мурашки по спине побежали уже другой породы – дикие, злючие и кусачие, как красные муравьи. Будто из леса только вышли.

– Я не подошла бы к тебе, если б не запомнила на Казанском. Выбежала на этих долбанных Красных Землянках за тобой, но ты уже шёл по перрону к другому концу вагона. Не видела потом, в какое купе вошёл, не успела за тобой. Эти двое тоже к тебе шли, пока ты с продавщицей пирожков разговаривал. Я побежала обратно к первому входу, еле успела подняться. Ты видел их?

Теперь уже не за час, а за одну минуту на него свалилось информации столько, что мозг изнутри начинал толкать череп в висках.

– Подожди, – остановил он её. – Кто утащил родителей девочки? Кто шёл за мной?

– Милиционеры, – девушка тоже назвала их этим словом. – Родителей девочки стали бить дубинками и потащили потом куда-то, вчетвером. Она маленькая и её за людьми на перроне не увидели. Отошла в сторону и спряталась за дедом с газетами. Он закрывал её. А трое других пошагали за тобой, когда вас вдвоём увидели. Но ты быстро поднялся в вагон. Поезд отходил…

Если б от её рассказа с разъяснениями наступило облегчение, он был бы только рад. Но всё стало выглядеть запутанней. Понятно теперь, почему боялась Соня и вела себя по-детски замкнуто. Выстроила невидимую защитную стену. Какие-то «милиционеры» били её родителей и утащили у неё на глазах в неизвестном направлении. Его же самого, возможно, ждала та же участь. Спасла случайность – успел запрыгнуть.

– Они будто не могли подняться за тобой, хотя пытались, – с толикой тихого злорадства произнесла девушка, – один даже ногу на ступеньку заносил. Будто что-то не пускало его – я видела это, когда понималась в другом конце вагона. Думала, хоть ты что-то объяснишь, а ты ничего не заметил…

– Я спал до этого, не проснулся толком, – растерянно признался он. Что тут ещё было сказать? Действительно, проспал часть пути. Пусть малую, максимум полчаса или час, а скорее и того меньше. Уже хорошо, угроза не смогла пробраться за ними в поезд, чем бы она ни являлась снаружи. Соня ехала теперь одна, и это был из всего сухой остаток – родители девочки внезапно исчезли. Может, Марина и раздражала своим занудством, но ни за что с Михаилом не бросили бы они своего ребёнка на произвол…

Дмитрий почти сразу поверил словам девушки, когда услышал про странных милиционеров. Почему бы и нет? Он их тоже рассматривал. И форма, и вид у них были необычными. Многое увидел своими глазами на вокзале: название «Красные Землянки», кривую цифру «22» на их 22-ом фирменном поезде. Изучил внутри вагона расписание с длинным перечнем неизвестных станций. Да и людей на самом перроне, одетых вроде обычно, но в то же время и нет, заприметил немало. Просто старался об этом не думать …

А вот кое-что в глаза бросилось только сейчас! В голове проматывались заново картинки с перрона, людей по нему ходило прилично и многие из них стояли и курили, ели пирожки, кренделя, мороженое. Но ни один из них при этом не разговаривал по мобильному телефону. Не тыкался в свой смартфон и не отправлял смс. Дмитрий тут же полез в карман, когда вспомнил про телефоны. Нажал на кнопку, и стал ждать, когда загрузится его древний андроид.

– Связи нет давно, исчезла через час после отбытия, – сказала нетерпеливо переминавшаяся с ноги на ногу девушка. – Один раз появлялся какой-то непонятный символ. Но и он потом пропал. Вещи мои тоже пропали, пока за тобой выбегала на улицу…

– Можешь его описать? – попросил её Дмитрий. – А лучше нарисуй. У нас с собой карандаши. И… как тебя называть?

Он открыл купе, где в одиночестве сидела Сонечка, и пригласил войти к ним гостью.

– Леся, – произнесла скромно девушка, и шагнула, оглядевшись, в пространство их шестого купе.

– Нарисовать тот символ? – переспросила она. – Да. Смогу, наверное…

Маленькая сообразительная Соня посмотрела на них. Слышала она хорошо. И, главное, реагировала, что было совсем неплохо. Выбрала карандаш – наверняка тот, который использовала мало, потому выбирала так долго – и протянула им. Это был чёрный. Такого цвета ни на одном из двух её рисунков, что видел Дмитрий, не было. Дальше девочка перелистнула странички своего блокнота, загнула обложку и одолжила последний листочек, оторвав его целиком. На нём уже кто-то рисовал, начертаны были номер телефона, пара чьих-то имён и какой-то вкусный рецепт. Видимо, блокнотик Сони приносил пользу не раз. Пользовался у взрослых спросом и популярностью.

– Спасибо, – произнесла их гостья, двигая листок с карандашом к себе. – Я Леся.

– Я Гномик, – как взрослая, ответила взаимностью Соня и стала отхлебывать чай. Ручонками затем потянулась к печенью с вафлями. Угостила.

Да, для своих семи лет крошка скромно тянула на пять…

Дмитрий не знал, для чего попросил нарисовать Лесю символ. Наверное, что б хоть как-то мыслить и двигаться. Для начала сойдёт даже видимость. Оставаясь совсем на месте, можно было сойти с ума.

Однако уже с интересом взглянул, когда рисунок оказался готов.

Эскиз походил на знак доллара. Только вместо буквы «S» была законченная восьмёрка, и к двум перпендикулярным палкам добавились две параллельные. В общем, циферку «восемь» накрывал двойной крест. Вслед за самим символом последовало несколько латинских букв – A, F, L, J. Он представленья не имел, что это значило. Как говорится, не понятно, но очень интересно. Зато сразу узнал их и вспомнил, где недавно встречал.

– Я не уверена про точный порядок… – сказала Леся про четыре буквы латиницей. – На Красных Землянках я видела…

– Я тоже их видел, – не из желания перебить, но в то же время быстро произнёс на это Дмитрий.

Конечно, все они заметили этот знак на предыдущей станции. Киоск. Небольшой, вроде газетного, но яркий, разукрашенный. И у торгующего газетами деда в руках были точно такие голубые конверты, как за стеклом того киоска.

– Похоже на местные сим-карты, – сказал он, вернув листок с рисунком на столик. – Значок – знак местной связи…

– Какие… такие местные? – спросила Леся и снова дёрнула нервно плечом.

– Такие. Обычные. Местные – значит «отсюда», – спокойно пояснил Дмитрий, не желая поднимать панику. – На что похоже, если не на наши «симки»? Конверты в киосках, конверты у торговцев. Да и значок на твоём телефоне высветился. Тождественный сигнал и принцип приёма. Иначе б не поймал…

Девушка ничего не сказала. Кажется, её и без этого повышенная нервозность потихоньку перерастала в маленький испуг. Где могли быть сим-карты с неизвестной связью, что не ловили толком их телефоны? Тут не возможные ответы пугали, страшно становилось от порождения таких вопросов.

До купе проводниц на этот раз с Лесей дошли вдвоём. Набрали взаймы печенья и шоколада, растворимую лапшу, чай, сахар, какие-то кренделя. Всего съестного нашлось ничтожно мало, выгребли, можно сказать, остатки. Деньги отдавать всё равно было не кому, и зародилось предположение, что их купюры могли не устроить продавцов. Названия населенных пунктов, где произведены были все эти продукты, им также ни о чём не сказали. Разве что Малая Рязань, где изготовили солёную соломку. Пусть не совсем Рязань, но слово же родное. Что, блин, за Зазеркалье?!.

– Где мы?.. – словно вторя его мыслям, спросила Леся.

Дмитрий не знал.

Но справедливо заметил, что на данный момент они находятся в поезде, где-то по пути следования между двумя станциями – Красные Землянки и Александровские Дачи. Что-то яснее можно было узнать, когда поезд остановится снова. В коридоре стояла тишина, слышались стук колёс и скрип железа. В тамбуре ворчало и охало сцепление между вагонами. Возникло чувство, что вообще никого больше не было, и склеп на колесах мчался в никуда.

Но на перроне, насколько они видели по Красным Землянкам, ходили люди. Должны были, значит, ходить и на других станциях. Просто выйти и пообщаться с ними. Порасспрашивать. А также постараться не попасться на глаза тем странным милиционерам с полосатыми палками. Конечно, ничего не делать было проще, но до какой станции довезёт их такое бездействие?..

– Останешься с Гномиком? – спросил Дмитрий девушку.

– А ты?

– Пройдусь. Недалеко.

Леся не возражала. Горячий чай, шоколад, немного уюта в компании рисующего ребёнка чуть-чуть успокоят нервы. Он всего-то хотел заглянуть в пару соседних вагонов, возможно, зайти в вагон-ресторан. Иначе в полном неведении психика даст непременный сбой. Появление девушки немного взбодрило. Ответственности что ли добавило, помогло расправить шире плечи. Двое их стало теперь на нём – Гномик и Леся. Вот и проснулось желание действовать….

Часть 2

Репейников буквально внёс Бориса в просторы передвижной лаборатории – огромного круглого шатра, с бесперебойными генераторами и всем, что перевезли сюда грузовым самолётом. Почувствовав, что руки отпустили его, Борис осел на пол, облокотился на плетёный стул.

Огляделся.

Три вещи, которые путешествовали вместе с профессором неизменно, бросались в глаза – маленький личный сейф на железной тумбе, любимый рабочий стол и крутящееся кресло. Почему-то сейчас это вызвало улыбку.

В горле неожиданно запершило и на́ пол вытошнило жидкой слюной. Вокруг подня́лся словесный гам. Воцарилась суета. Сознание расходилось как ма́сляные разводы на дождевой луже. Размика Эдуардовича с Максом Борис больше не видел, но слышал их голоса. Особенно удивлённый Варнавского – тот явно опешил, встретившись с призраком из их прошлого, кем был теперь для них Сыч.

Они всё говорили и говорили, слова в голове растягивались. Как за минуту до этого стало отказывать зрение: весь интерьер вокруг превратился в полотна Ренуара, а через пару мгновений – в сплошной огромный мазок.

– Джура куда подевался?..

– Пыльца!..

– Дай два шприца с «нейтралкой»…

– Раневскому коли, Шемякину – я сам!..

Алексей, помощник Размика Эдуардовича, разорвал на руке Бориса рубаху. Мазнул ваткой со спиртом и быстро кольнул. «Нейтралка» была надёжным средством, встряхивала и притормаживала отравление организма. За сутки подберут что-то более действенное – пыльца всё же «иноземная», никем не изученная. Однако день после укола продержатся как ледокол на атомном топливе, хватит на перелёт до дому и многое другое. В серию этот препарат никогда не выйдет, был разработан сугубо для пользования в некоторых ведомствах.

После вколотой инъекции сознание прояснилось. Восстановились зрение, слух.  Лёша куда-то исчез, а во рту появился вкус терпкой горечи. Борис теперь видел окружавших его коллег – Репейникова, Макса, Варнавского. Макс твёрдо стоял на ногах. Варнавский задумчиво смотрел в сторону и сидел в своём кресле. Рубаха на нём была расстёгнута, Репейников отходил от него, убрав руки с толстой профессорской шеи – тот отстранился, запахивая на себе ворот.

– Я ж говорил?! – произнёс Вячеслав Вениаминович. – Нет ничего…

Суть была в том, что следа от удушения на шее Варнавского не оказалось. В его времени, времени, откуда прибыл молодой Репейников, полоска от шнура осталась навсегда. И пока что там Размик Эдуардович сильно облысеть не успел, по возрасту был моложе. На двадцать лет – как возродившийся из пепла командир.

Затем к беседе подключился и сам профессор: кивнул на Сыча, видя, что взгляд у Бориса проясняется:

– А что? В его словах видится разумное. Может, и вправду есть другой я. Но в нашей лаборатории лев никогда не появлялся – это факт. Записей нет ни в одном журнале, такое не пропадает… Зато само место, откуда появился вот Этот, – и указал подбородком опять на Сыча, – вполне может быть отражением. Немного искажённым, но отражением нашего бытия – отражением прошлого…

– Чё?.. Чё?.. – встрепенулся тут же Репейников, и Макс едва успел встать между ними. – Это я-то отражение? Это я прошлое?

– Уж точно не мы, – презрительно выдал Варнавский, трогая себя за рубаху, у которой теперь не доставало пуговиц.

– Хватит, – остановил их перепалку Борис, поднимаясь с пола. Силы понемногу возвращались.

Профессор, избежавший столкновения, смотрел на них, как на насекомых; впрочем, как и всегда, или почти всегда. Но в целом выглядел обескураженным. Вопросы-то по этому поводу задавали ему, и ответов, похоже, не было, по крайней мере на некоторые. Борис уловил это по его взглядам, прощупывающим, осторожным. Понял, что Размик Эдуардович владел какой-то информацией, к которой допускались не все, или же сам так решил – всего не говорить. А сейчас собирался с духом, сказать что-то всем или нет. Обычная дозировка данных, для бо́льшего контроля над подчинёнными.

– Размик Эдуардович, – с лёгким, и всё же нажимом обратился Борис к Варнавскому. – Вы видите, кого мы привели? Надо поговорить…

Сомнения на лице профессора выступили глубже единственной его морщины, пересекавшей лоб посередине неровно.

– Есть кофе?.. –  спросил он, не глядя ни на кого.

Затем через плечо окликнул своего помощника, мявшегося после сделанных уколов подальше от них, где-то у выхода из шатра-лаборатории:

– Лёха, сдрисни отсюда! Тихо посиди где-нибудь, вне зоны. Погуляй.

Тот было двинулся.

– Стоять, – остановил взглядом движение Алексея Репейников. – Просто заткни крепко уши. Иначе отрежу.

Алексей подчинился.

Варнавский, приняв такой поворот, безразлично повёл бровями.

Макс полез в шкафчик, со скрипом открыл белую деревянную створку – стояла бутылка коньяка, сразу показала свой матовый тёмный бок, и глаза профессора задержались на мутном стекле. Будто увидел фею.

– Да хер с ним, с кофе, – промямлил он. – Давай коньяк… И подрежь там чего-нибудь, из холодильника.

Репейников покачал головой. Залез пятернёй в латунную сахарницу и вывалил содержимое перед Варнавским.

Белые кубики сахара раскатились.

– На вот. Погрызёшь. Рассказывай, не юли…

Профессор хмыкнул, потёр шею с выступившими на ней от пальцев красными пятнами. Четыре рюмки встали в ряд и появился нарезанный тонко лимон. Выпив в одиночестве залпом, Размик Эдуардович вытер салфеткой рот, налил себе вторую, поднёс к губам дольку цитруса, но от одного лишь вида скривился и лимон вернулся на блюдце. Снова проглотил коньяк. Выдохнув, негромко стукнул донышком рюмки о столешницу, и оглядел всех, медленно переводя взгляд по лицам.

– Видишь ли, Боря, – сказал он, насмотревшись на присутствующих и вперив глаза в пустое пространство. – Я знаю, что ты открывал мой сейф. И этому тебя научил он, – палец его указал на Репейникова – не глядя, кончиком, прочертил точную траекторию в лоб Вячеславу Вениаминовичу.

– Ты там нашёл фотографию Такимуры – кладбища, где похоронен японец. Долго носился с ней, думал, шарил в моих письмах, бумагах. Я не сержусь… Однако самое ценное храню я не там. Кое-что есть вот здесь, на видном месте.

Профессор опустил обе руки под стол, на что-то нажал, и из-под толстой столешницы выехал небольшой тайничок – как выдвижной ящичек. Пока все подходили ближе, он достал из него чёрно-белый снимок: закатанный в ламинат, с обрезанными краями, на зернистой фотобумаге – и положил перед всеми на стол.

Обычный с виду, достаточно большой, по формату горизонтальный. С каких-то старинных раскопок, на фоне возвышалась пирамида и далеко-далеко простирались голые безжизненные земли. На переднем плане – шесть человек с лопатами, в рабочей одежде и в касках, похожих на шахтёрские, у оного в руках кирка. А прямо перед ними – тележка, доверху гружёная камнем. Похоже, разбивали породу. Или плиту, возможно, пытались открыть некий вход.

– Что это? – спросил Репейников.

– Не «Что», а «Кто», – поправил его Варнавский, ткнув пальцем в крайнего слева мужчину. – Уж ты-то первым был должен узнать – мне тут лет сорок. Я-то себя распознаю всегда.

Борис сопоставил черты лица: форму широкого лба, ушные хрящи с носом, челюстно-лицевой угол. Мужчина на снимке чуть повернул голову вбок и стоял в пол-оборота к ним. Передний план был достаточно чётким, пространство расплывалось немного позади, как на многих старинных фотографиях.

Действительно – профессор Варнавский.

Разве что ещё только начал терять свою шевелюру. Из шестерых мужчин, без каски он был единственным, вихры волос слиплись на лбу, на висках, и наметились первые хорошие «проблески» – голые «лужайки» заузили по бокам чёлку.

– Но любопытно вот это, – профессор перевернул фотографию.

Надпись:

«1929 год, 142 километра от Каира».

И ниже – точные координаты.

– Тель аль-Самар, – перевернув снимок обратно, изображением вверх, озвучил название местности Макс. – Там были последние находки. Но эту я не узнаю – верхушка пирамиды усечённая. И тут другой год, немного отличаются координаты. Не было в этом квадрате никаких раскопок, даже засекреченных. Мы что-то не знаем?..

– Год написать можно любой, – покачал головой Вячеслав Вениаминович. – Как и сделать любой допотопный снимок.

Варнавский неприязненно усмехнулся.

– Всегда тебя недолюбливал, хоть и понимал, что ты нужен, – сказал он Репейникову. Сыч же в ответ осклабился.

– Только эту посылку я получил по почте, – продолжил профессор, обменявшись любезностями с бывшим командиром выездного корпуса. – Нет отпечатков, и поиски отправителя ничего не дали. На снимке я – как минимум два специалиста изучали фотографию, сравнивали её с другими моими, ранними. Наши технологии фотопечати. Одна несостыковочка – в этом месте я никогда не бывал. Тем более, до своего рождения…

Может быть, Размик Эдуардович и хотел что-то прояснить, показав этот чёрно-белый снимок, однако вопросов стало чуть больше. Он снова потирал ладонью шею, поглядывал недовольно на Репейникова, а тот – на фото на его столе и на него самого.

– Когда пришёл снимок? – прервал молчание Сыч.

– Три года назад, – ответил Варнавский. – С тех пор и думаю, как же так? Кое-что набросал вот тут. Вместе сейчас посмотрим…

Вслед за своими словами профессор извлёк из стола, где хранился снимок, флэш-карту и небольшую папку с бумажными файлами.

– Пусть первым взглянет Раневский, – сказал он, упредив движение Сыча, по-хозяйски потянувшего руки к бумагам.

Борис открыл папку, начал листать.

– Что – мне теперь и пить одному? – возмутился между делом Размик Эдуардович. Разлил в четыре рюмки, после чего уже потянулись все.

Макс захрустел кусочком сахара………………

ЭПИЛОГ.

Ничего яснее не стало. За двенадцать дней, что Борис провёл в размышлениях, изучив все записи профессора, к выводу, нацеливавшему на единую целостную картину, прийти не удалось. Ясным представлялось одно – в этот виток мира, откуда выходил трёхглазый лев, придётся ещё вернуться. Не скоро, но заехать с целой командой, оборудованием и попробовать хотя бы понять, как и куда можно было проникнуть оттуда дальше – для начала в параллель, из которой явился молодой Репейников, а после – куда-то ещё. Уж очень непохоже, что фотография, полученная профессором, была отправлена кем-то из мира, откуда живым-невредимым явился Вячеслав Вениаминович. Да-да – тот Варнавский сумел найти проход раньше, почти что на четверть века. Это и удивительно. Судя по оборудованию, что было с Сычом, датчикам и примитивному эхо-сканеру, оно отставало как раз лет на двадцать, ничего прогрессивного. Хотя возможности самой лаборатории несколько отличались.

Впрочем, в теории допускалось, что единичные факты могут меняться местами, происходить чуть позже, случаться чуть раньше, двигаясь по временно́й шкале – при этом не сильно влияя на общий ход событий в «течении» времени. Разумеется, если брать за основу гипотезу, что Сыч к ним попал из их «общего» прошлого: значимые в мире события, имена президентов, названия стран, островов он назвал безошибочно. Отсюда стало даже интересно – как сложится судьба того, другого Бориса, который там, вероятно, может теперь никогда не встретить Репейникова. Пока не предполагали, как и когда, да и сумеют ли вообще, вернуть его обратно.

Ну, а Мазай? А Ваня Долматов, а Костик Глухов – смогут ли они прожить в иной временно́й параллели долгую полноценную жизнь, минуют ли того удела, что даровала им «петля»? К единому мнению так и не пришли. Спорили все две недели, чем же является место, откуда прибыл к ним новый, помолодевший Сыч….....

Борис тряхнул головой. К концу второй недели она почти не болела. Последствия отравления ядовитой пыльцой, перегрузившего их организмы с Максом, ещё наблюдались, в членах ощущалась вялость.

Репейников же шагал рядом бодро – сопел, хохмил, все раны зажили как на собаке. Ткнул локтем Бориса в бок.

– Давай, выплывай из своих умостранствий, – напомнил ему о себе. – Это он? Твой однокашник?..

– Ага.

Кирилл их ждал на площадке. Небрежно и, казалось, с ленцой набрасывал мяч, каждый раз тем не менее пропуская его точно в кольцо – видно, что не забросил игру. Борис и сам не знал, почему вдруг выбрал на этот вечер подобный досуг. Думал, что никогда не увидятся больше, после той самой истории, в лесу с самолётом, рухнувшим в центр притяжения. Успел, когда вышли из дома и сели в машину, рассказать в двух словах, как обнаружил его после опроса участкового: случайно, можно сказать, нашёл в одной из районных больниц. С такими магнитами Сыч хорошо был знаком: условие, при котором некий участок, маленький островок земли создаёт притяжение, и под воздействием солнца может не отпускать подолгу, тянет к себе всё живое и неживое. На одной только территории России, за годы существования ведомства и время работы отдела магнетизма, подобных мест обнаружили больше семидесяти. Надо же было случиться такому, помогать избавиться от последствий попадания в зону, да кому – одному из своих одноклассников. Может, и это своеобразный магнит – как одно из его проявлений? Уж очень похоже. Какова вероятность встретиться просто так, после школы, давно разъехавшись по разным большим городам? Это сейчас оказались снова в одном, Борис не поленился сидеть два часа за рулём, после чего устроились в местной штаб-квартире, ведомство располагало ресурсами. Завтра собирались на озёра – они здесь красивые. Варнавский давал им неделю прийти в себя. Потом опять за работу…

– Ты не говорил, что придёшь не один… – вроде как настороженно встретил Кирилл своего одноклассника. Быстро взглянул на Репейникова. А тот лишь широко улыбнулся – излюбленный мимический жест, отвлекающий от движений конечностей, привычка, не более.

Борис отобрал у Кирилла мяч и сам попытался бросить в кольцо.

– У тебя же разряд, – сказал он ему. – Слабо́ укатать нас двоих?

Попал, к своему же удивлению, бросив почти вслепую, – мяч точно прошёлся по ободу. Однако в кольцо не влетел. Коснулся неуклюже щита и выпал из корзины в последний момент, упав на асфальт.

Вызов был принят. И через несколько минут игры Кирилл позабыл про свою настороженность – включил на площадке игрока. За тридцать минут он выжал соперников вместе с одеждой и обувью, заставил хорошо побегать и взмокнуть. Игра руками – не футбол: ноги почему-то запоминают лучше, а после учёбы в академии играть в баскетбол Борису не доводилось. Тут уж никакая общая точность движений, выработанная тренировками с Мазаем, Такимурой, переиграть настоящего разрядника не поможет.

– Ну, что, перерыв?.. – предложил отдохнуть им с улыбкой Кирилл, видя, что измотал двоих неопытных игроков.

Они отошли. Без него.

А разогревшийся одноклассник продолжил стучать мячом по щиту, всегда попадал с отскоком, не допуская промахов, и выглядел бодрым и свежим.

– Во жарит! – восхищённо произнёс Вячеслав Вениаминович, глядя на Кирилла.

Все эти дни он только и делал, что всматривался в новый для него мир. Достал папиросу, крепко затянулся и выпустил со смаком дым, упёрся ногой в скамейку.

Потом вдруг сказал:

– А знаешь, Ранетка… Я так и не разобрался, кто вы такие. И кто я относительно вас… Кто есть кому отражение, а кто у кого засел в памяти. Куда вообще я попал?..

Дерзкий узнаваемый взгляд – как в любой ситуации, даже когда не всё хорошо.

– Варнавскому я не верю больше всего. Ни вашему, ни моему.

– А мне?.. – спросил Борис. – Мне веришь?..

Усмешка. Шрамик на щеке всегда при этом кривился. Отвёл глаза в сторону. Затем посмотрел опять.

– Наверное, да…

Затянулся. И подмигнул.

– Я ведь уже почти шагнул за тобой – замешкался на одно мгновенье. Увидеть не успел, но услышал. Жалко, не разглядел. Ты уже падал, и я забежал следом в проход. Некогда было ждать и пялиться в небо…

– Чего… не успел увидеть? – насторожился Борис.

– Вертолёт, – серьёзно ответил Репейников.

– Никаких следов развитой цивилизации за четыре дня на «львиных просторах» не встретили. Но вертолёт был. Звук лопастей ни с чем не перепутать. И нет – это не игра моего воображения. Я лучше всех вас перенёс яд пыльцы. Слышал потому каждый звук, различал их вместе и по отдельности. Нет никакой ошибки, Боря. То был вертолёт. Или подобный ему летательный аппарат, сконструированный по схожему принципу.

Вот это новость!

Аж защекотало в затылке.

– Почему… не сказал сразу?

– Да и сейчас не хотел. Просто кому-то нужно доверять, пока я здесь. Давай это будешь ты?.. Подружимся заново. По-настоящему.

Что ж – по крайней мере, честно. Борис и сам бы всего не сказал, окажись в его положении.

– И фотографию я прежде видел, – добил его Сыч последней информацией. – У моего Варнавского, с полгода назад. Понятия не имею, как она попала сюда, к твоему, она это или копия. Может, их две или больше, у каждого Размика по экземпляру снимка. И сколько их вообще самих, Варнавских? Сколько тебя, меня, Максиков? Не у кого здесь спросить, что происходит…

Борис помолчал.

Немного подумав, решился открыть свои карты.

– Возможно, есть, у кого спросить, – произнёс он.

Они встретились глазами. Задержались друг на друге, всматриваясь.

– Ни одного из людей на снимке, – начал Борис, – ну, кроме Варнавского – в живых давно нет. Они в этом мире жили, но позже. Размик Эдуардович разыскал их детей и внуков. Только всё тщетно, ты сам слышал: в семьях не сохранилось никаких архивов, как и в местах, где они работали. Однако люди эти действительно были археологами, не в 29-м году, а позже, на тридцать лет. Наш профессор упустил один важный момент, а, вернее, почему-то не сумел до него добраться.

– Что за момент? – взгляд Вячеслава Вениаминовича стал острым. – И что это вообще? Такие же отклонения в едином сценарии в разных параллелях? Как след от шнура на шее?

Борис сосредоточился на главном.

– Их тоже было шестеро, этих мужчин… В 59-м, на снимке – другой фотографии, возле другой пирамиды, но в нашем мире и в нашем Египте. Я покажу её копию в телефоне. Как ты понимаешь, шестым нам снимке, с левого края, стоял не Варнавский. Этот шестой ещё жив… Макс выяснил его адрес. Фотография тоже скоро будет у нас. Не знаю, как вышло, что профессор не вычислил этого человека. Он должен был догадаться – замена «компонентов» во временно́м сдвиге необходима, их не могло быть пять. Наверное, нам просто повезло, копнули там, где Варнавский чудом не сунул нос, и случайно в одном музее нашли этот снимок. Утром Макс его привезёт сюда. Съездим порыбачить на озёра, обсудим, а потом он навестит «шестого». Если уж веришь мне, доверься и ему. Ты сам меня обучал подбирать верных людей. И Варнавскому я также не доверяю. Потому вожусь у него за спиной, с твоей же подачи в прошлом…

Репейников задумался. Конечно, он понял не всё. Учёным Вячеслав Вениаминович не был, при всей его живости ума знаний нахватался по самым верхам. Зато обладал звериным чутьём, таким, что не снилось трёхглазым львам и многим интеллектуалам в белых халатах из душных лабораторий ведомства.

– Здесь начинается ниточка клубочка, в моём мире. Мы сейчас тоже здесь, Слава, – попытался объяснить для него проще Борис. – Не без причины появились два этих фото, у твоего профессора и у нашего. Кто-то их отправил, с определённой целью. И пазл начнём мы складывать прямо отсюда… Согласен?..

Вежливые неторопливые шаги. Кирилл остановился на полдороге.

– Ну что? Отдохнули?.. – прервал он их беседу издалека, устав скучать под кольцом, с мячиком, который ему не сопротивлялся.

– Давай уже – отобьём наши очки! – громче произнёс Борис, видя нетерпение на лице бывшего командира и то, как переминался с ноги на ногу одноклассник, которого он сам пригласил провести время вместе. – А то неудобно – вынес двоих почти всухую. Успеем наговориться, раз открылись друг другу …

Репейников нехотя кивнул. Поиграл желваками на скулах, и от скамейки они шагнули к баскетбольной площадке вместе – укромному спокойному местечку, затерявшемуся во дорах тихого жилого квартала.

За годы работы в отделе магнетизма оба научились понимать: загадок меньше не становилось, количество их только росло. Иной раз приходилось выбирать, какие из них важнее и являются первостепенными. Пространства, миры, Такимура с его внезапным исчезновением, перемещения во времени и скачки в параллели – всё это отныне казалось менее значимым. Теперь их коснулась проблема глобальная – общая задача на всех, которая, если поразмыслить, могла запустить трещину в большинстве предыдущих теорий Размика Эдуардовича.

А «львиный» мир, похоже, являлся той самой перекрёстной платформой, соединявшей другие витки с отростками единого сотворённого мира. Привычная картина сыпалась как стекло. Статичной она не была и менялась всегда, теперь же, подобно «лобовухе» после удара шипом, покрылась широкой разветвлённой паутиной. Дождь из её осколков стучал в сознании, не позволял охватить умом происходящего разом.

Вот оно, начало – вернулись к нему. Словно голая земля, без фундамента, без долгосрочного утверждённого плана на возведение. Заново строить и выводить многомерную теорию мироздания. Кто-то инициировал с ними игру, не сообщив о правилах. И начал её, вероятно, давно – но кто, и зачем? Такой же, как они? Вовлечённый в нечто от него не зависящее, просто более осведомлённый? Долго ж придётся выяснять, разматывать понемногу запутанный клубочек и постараться не оборвать тонкую непрочную ниточку – такой представлялась ближайшая перспектива. На месяцы, а быть может на долгие годы…

И обязательно подключить к делу Саманту. Не просто так Варнавский не подпускал её к лаборатории на пушечный выстрел – боялся, что покопается в его мозгах. Заодно проверить на Сэм Репейникова: мало ли, вдруг и в его голове остались любопытные закутки. Потому что другой Размик Эдуардович прекрасно знал, кого встретит его подопечный на «львиной», нейтральной для всех территории. Ведомство научило проявлять осторожность, даже к своими. Особенно к давно умершим и внезапно воскресшим.

А ещё, кроме фото, покоя не давала эта необычная вы́стройка. Все люди, когда-либо связанные с работой отдела магнетизма, даже погибший Репейников, начали вдруг выстраиваться в некую «магнитную цепь». Возможно, и встреча с Кириллом была неслучайной, но кто или что управляло этим процессом?

И самое главное – для чего…

Автор: Adagor 121 (Adam Gorskiy)

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.....

Нет, вовсе не яма, а длинный желоб! Дождевая вода носилась по нему потоками, он шёл вдоль домов, и наполнялся ей каждый раз, когда поливало с неба. Насколько ж всё было отлажено – нигде не потрескался, на дне ни травинки. Ливнёвка, а заодно «питомник» – такая наземная канализация. К тому же самоочищающаяся, не засорилась за тысячи лет работы. Что это, если не чудеса инженерии древних? Нечто похожее осталось от минойцев на греческих островах, но больше касалось их горных акведуков, некоторые из них до сих пор функционировали, спускали с гор воду до места, где прерывались.

– Я здесь! – громко крикнул Борис, надеясь не понятно на что.

По́днял навскидку ружьё и выпустил один за другим два патрона.

Остановился перезарядить. Спешить было больше некуда, первой жертве ничем не помочь.

– Я здесь, тварь!.. – вырвалось само собой напоследок.

Ну, вот и всё…

Окраина города заставила замедлиться, джунгли наступали активней. Триста метров вперёд – и где-то возле провала, через который рухнули вниз, будет ветвистое дерево – то самое, на котором засел Макс, с одним лишь ножом.

Через несколько мгновений Борис увидел на земле чёткие отпечатки. Что ж, львица шла уже медленно, не спешила. Убила Репья, и, вероятно, теперь поджидала его.

Он притормозил ещё и перешёл на осторожный шаг. Чёртово ружьё против слонов! АКМ в данной ситуации был бы намного полезней, но сканеры Варнавского выявили пару тварей, похожих на тех огромных гиен. Да и льва-самца, учитывая, каких дел зверь натворил в Африке, лучше было бить издалека, не очередью, а точным одиночным выстрелом, не оставлявшим шансов. Не было вообще никакой уверенности, что лев был один и тот же – в их мире и мире молодого Репейникова. Как он мог появиться впервые в Африке и в лаборатории одновременно? Тут надо подумать…

Лоб взмок. Услышав негромкий хруст, Борис остановился. Глаза успели заметить внизу на листьях кровь, красную, и вместе с ней – крупные белые капли, густые, как домашний клейстер. Что ж это получается – как у хаменестидов в «петле», двойной кровяной тип? У тех было две кровеносных системы, малая и большая. По трупу самца-льва не сказать – долго они его не разглядывали, дождь начался слишком быстро, а после рассматривать стало некогда. Однако из развороченного черепа били тёмно-алые буранчики – это в памяти отложилось хорошо.

Приклад взлетел резко вверх. Движение было машинальным – защитным. Какая-то мелкая зверушка на длинном хвосте спустилась неожиданно вниз, и сделала это напрасно – мгновенно получила удар, с визгом отлетев в зелень. Жаль мелюзгу, скорее всего безобидная.

Поляна. Удобное место, чтобы засесть в кустах, на противоположном краю, и, выжидать, наблюдая оттуда, когда жертва сама приблизится. Не нужно выслеживать. Любое живое существо предпочтёт срезать здесь, что б лишний раз не цеплять на бока колючки.

«Киётэ, Болька, киётэ… – сказал бы сейчас мастер Такимура. – Тише, не торопись…»

А он и не спешил.

Борис решил обойти голое место. Вокруг стояло много низкорослых деревьев, местами они хорошо просматривались. Львицу это не остановит, снесёт их как шар кегли, но всё же замедлится. Мгновенья будет достаточно – успеет перенаправить ружьё и сразу выстрелит в цель. В этой предмангровой зоне шансов на выстрел будет только один.

Однако опять всё пошло не по плану.

– Я здесь! – крикнул Борис, отступил немного вбок и зашагал в обход округлой поляны. Прошёл метров сорок через молодую поросль. Перешагнув через труп тощей лисицы или енота, снова увидел кровавые пятна на зелёной листве и несколько светлых капель рядом. Ну, точно – два вида крови!..

Движение вперёд продолжилось, пока прямо перед ним не вырос тесный строй молодого бамбука. Заросли расступились быстро и через пару шагов вывели на другую – похожую поляну.

Вот тут-то он и опешил. Палец чудом не произвёл выстрела – вздрогнул на долю секунды раньше, чем… Репейников успел сказать: «Не стреляй...»

Живой…

Живой, чёрт!..

Увиденное на поляне ошеломило. Взгляд в миг охватил всю картину. На одном краю полотна – Вячеслав Вениаминович, со «Стечкиным» в руках, нацеленным перед собой – раненым плечом прижимался к корявому сухостою. Львица держалась напротив, с другого края. Взъерошенная грива, намного меньше, чем у её самца, и заметно светлее, кровавые полосы через морду – следы от ножа Сыча. Он наносил удары, когда вырывался, пока она тащила его за рюкзак к развалинам города. Лапы были расставлены для прыжка, пасть приоткрыта.

«Кххххххххаааа…» – с хрипом прошипела она, разинув рот ещё на ладонь. Оба основных глаза плотно закрыты, но третье веко – оно горело, тот самый розовый свет, который они наблюдали в подземелье. В лучах сиявшего солнца он казался слабее, неравномерно мерцал, раздавая короткие вспышки. И прямо в него нацелился слонобой.

– Слав, она на прицеле.

– Не стреляй… – повторил Репейников, и львица на его голос ответила гулким увесистым «кхххаааа».

Африканские львы так не делали. Не мурчали и не шипели как домашние котята. Да и вообще, давно бы набросились, не было б никакого противостояния.

– Что… здесь происходит? – тихо спросил Борис, не понимая, почему перед ним так странно разворачивалась неподвижная сцена-пантомима, где каждый замер словно живая тень. Двигались лишь челюсти зверя, открывавшего пасть, чтобы испустить упреждающее шипение.

– Да вот… – Сыч не спускал с львицы глаз. – Договариваемся.

Рассеявшимся взглядом Борис наблюдал за всеми участниками последнего акта. И вдруг на сцене появилось ещё движение. Он едва приметил его, поскольку вниз и за спину львицы почти не смотрел. Но оказался удивлён не меньше, чем третьему воскрешению Репейникова.

«Кххххххххххааааа…» – снова прошипела гигантская кошка, с мордой, изрезанной ножевым лезвием. Чуть повернулась.

«Молоко…» – вмиг промелькнула мысль. Вспомнились белые капли на листьях, на траве, рядом с обильными багровыми следами.

«Вот оно что…»

Два нежных и пушистых комочка, размером едва ли больше мишки-коалы, с испуганными глазами, с топорщащимися в разные стороны усиками, вывалились из кустов к ногам матери. Тут же оба шмыгнули обратно, услышав её предупреждение.

– Макс, отпусти… Медленно. Мы прикрываем…

А вот помощника на поляне Борис сразу не разглядел. Его закрывал своим телом Сыч – глаз среагировал опять на движение: парень, чья голова появилась из-за Вячеслава Вениаминовича, начал наклоняться к земле. В руках он держал третьего львёнка, сидевшего в ладонях смирно и как-то угодившего в плен.

Удивительно. Попробовали бы выкинуть подобное в Африке.

– Медленно… – повторил Максиму Репейников, не сводя с большой львицы оружия.

– Она на прицеле, – спокойно напомнил Борис, нащупывая глазами у зверя печень – львица к нему стояла боком, голову повернула неудобно.

– Вижу, вижу… – неопределённо ответил Сыч. – Вот и держи пока. На нём.

Львёнок, как только коснулся опорной поверхности лапами, встрепенулся и громко фыркнул. С секунду постоял, а потом неуклюже заковылял от Макса в сторону львицы. После быстро пропал в кустах, где прятались остальные львята.

Едва малыш исчез, два парных глаза самки открылись. А третье око – наоборот, медленно стало смыкать свои веки. Розовый свет таял в нём, глаз обретал обычный естественный взгляд. Пока не закрылся полностью.

Мгновение – и львица сделала пробный шаг. Ступила осторожно назад. Рыкнула негромко, подняв подбородок – чувствовалось, что её гложут сомнения, которые вот-вот уступят материнскому инстинкту. Борис не получал приказа стрелять. Репейников, в той же позе, без резких движений смотрел на охотницу. Только пошевелил плечом, рука устала держать пистолет.

– Давай уже… Уходи, – сказал он. – И мы скоро уйдём…

Поняла она его или нет, но сделала ещё шаг. В последний раз приоткрыла рот и шипение из пасти показалось более сдержанным.

После этого зверь попятился.

А дальше – растворился в зелени чужого леса. Самка ушла бесшумно. Ни единая веточка не хрустнула под могучими лапами, способными одним ударом перебить местному буйволу шею.

– Уууууф… – выдохнул тяжело Вячеслав Вениаминович, подражая львице. Бросил беглый взгляд на разгибавшего спину Макса, затем взглянул на Бориса.

– А что? – сказал он. – Я не злопамятный. Мы не за ней пришли.

Макс, наконец, расправил плечи, и вид у него был сбитого с толку человека.

– Не понимаю… Она меня… просила? – сказал он растерянно.

– Чего… «просила»? – Борис, не отпуская взглядом пространства, где только что был хищный зверь, приблизился к ним.

– Не знаю… Не знаю, как объяснить! – растерянно помотал головой Макс. – Просила отдать что ли… Не словами. Я чувствовал и понимал.

– Да – что-то такое было, – подтвердил Вячеслав Вениаминович. – Как будто переговоры вели…

– Ты сам-то ничего не слышал, Ранетка? А то получается, сходим с ума только мы двое.

Звучало необычно и немного пугающе. Борис, наконец, расслабил руки, стволы опустились в землю. Неужто, разумные... Если да, то насколько? Варнавскому, или обоим Варнавским, загадок, на которые оказалась щедра эта реальность, достанет на много лет вперёд. Похоже на телепатическое общение. Как в волчьих стаях, которые описывал один грузинский учёный-этолог. Он прожил с волками несколько лет, охотился вместе с ними, спал и научился понимать «язык» невербально. Может, даже лёгкий гипноз – жители деревень Африки умирали десятками, лев убивал их тихо…

– Надо уходить, – произнёс он остальным. – Зря отпустили. Спрячет в безопасности львят – может вернуться. Это зверь, о котором мы ничего не знаем. Её самец в одиночку…

Слова его оборвал шорох. Ружьё взлетело в момент, когда другие кусты, слева, раздвинулись с треском.

Затем – прыжок и… недолгий полёт.

Сдвоенный выстрел прозвучал оглушающе. Он опрокинул на землю хищника, изувеченного и без этого – с раскорёженной головой, с простреленной спиной и нашпигованным боком. Самец-лев не погиб этим утром. Напрасно они приняли его за мертвеца. Тщательно осмотреть тушу не позволил начавшийся ливень и внезапное нападение самки, подкравшейся к месту засады незамеченной. Странно, что он вообще добрался сюда, ещё и совершил такой рывок. С почти что перебитым позвоночником и дырками в теле, бросился на них стенобитным тараном, Борис едва успел отступить, иначе б придавило.

Зверь дёрнулся на земле и выгнулся в изломанной позе. Дыхание из открытой пасти вырывалось с хрипом.

Репейников молча подошёл.

– Раз! – резко сказал он, произведя первый выстрел из «Стечкина», – и два!

Теперь – наверняка. С последними выстрелами мучения животного оборва́лись.

А заодно завершилась долгая череда убийств. Мирные жители в деревня́х Африки смогут уснуть спокойно. Устали они передавать из уст в уста легенды о трёхглазом монстре, приходящем за их душами ночью. В памяти поколений это останется, от отца к сыну, от матери к дочери – легенды, сказания, поверья намного живучей печатных книг.

И пусть будет только в памяти.

Та́к завершалась эта история…

Но начиналась другая.

Джура, появившийся из зарослей, укладывал на плечо ружьё. Они вновь стреляли одновременно. Северный охотник наблюдал за ними всё время, у него уже вошло в привычку использовать их вместо приманки. Не командный игрок, однако убил чудовище во второй раз. Маленькими глазками он посмотрел на Бориса, кивнул – мол, точно мёртв, теперь не воскреснет. И, не слушая, что ему говорят, отступил – почти что как львица шагнул назад, чтобы исчезнуть в лесу.

Репейников, наблюдая со стороны, лишь усмехнулся. Своевольный член группы появлялся и исчезал, когда ему вздумается. Только де́ла ему теперь до этого стало мало – задание-то выполнено.

Более того, группа была не Сыча – Сыча, который сам, к слову, в одиночку, пришёл чёрт знает откуда. А, стало быть, спрашивать с него никто за это не станет. Не сможет при всём желании. Размик Эдуардович навязал Борису Джуру, вот пусть и расхлёбывает, пишет наверх отчёты и объяснительные, что, как, почему – таков был рабочий протокол. Ввёл в группу по некой необходимости неподготовленного к дисциплине человека – дели ответственность с командиром выездного корпуса. А командир – Раневский Борис Сергеевич. Просим уважать и считаться. Репейников скоро уберётся восвояси, – спасибо ему за помощь! –  и всё встанет на свои места.

– Забирай, – Сыч неожиданно повернулся лицом к Максу.

Тот поднимался с травы, успел упасть и откатиться, когда старый лев прыгнул и прозвучали два выстрела. Сейчас выглядел крайне удивлённым – к нему подошли и… протянули его пистолет обратно.

– Никогда больше не оскорбляй оружие офицера, – сказал Вячеслав Вениаминович, возвращая «Стечкина».

А где-то, уже совсем далеко от них, вздохнула трёхглазая львица. Ветер донёс отголоски её дыхания, сильного и встревоженного. Услышала наверняка ружейный грохот.

– Ну, всё, парни, – поставил точку Борис, – уходим.

– Слава! Максим!..

Репейников охотно кивнул:

– Задачка решена. Ты снова командир, Ранетка. Выводи группу…

Солнце, наконец, засияло вовсю…......

Сначала они втроём вернулись за вещами. Бо́льшая часть осталась возле места, где стычка со львом и нападение самки заставили их разъединиться. Но прежде Макс взял несколько проб с туши самца – клок длинной шерсти с гривы и срезал кусок жёсткого когтя. Контейнера для крови с собой не нашлось, смочил в ней лоскут рубахи.

Затем уже, возле первого места засады, собрали рюкзаки и датчики, не забыв про сломанный «калаш». Нечего ему здесь гнить, как старые ППШ времён войны.

После недолгих сборов двинулись через дикое поле в другую часть леса. И вскоре оказались у противоположной кромки.

Борис обернулся перед тем, как углубились в деревья, и посмотрел в бинокль. Львицу он не увидел, но каким-то непонятным чутьём угадал её присутствие. Затаилась в кустах и наблюдала издалека, как уходят люди. Вроде бы опасность миновала – просто проводила их, оставшись на своей территории.

Однако то, что произошло дальше, возможно было просчитать лишь при более тщательном изучении этого мира. Или – иной систематизации данных. Времени на полноценную подготовку было мало, система предоставила не всё, а вручную многих нюансов попросту добавить не успели. Сюрпризам потому конец не настал.

Борис и Максим расположились под деревом. Недалеко от выхода из леса и первого места ночной стоянки возле реки. Решили передохну́ть, а, может, и задержаться здесь на ночь. Владения львицы остались в стороне и чад своих она не оставит. Репейников направился к ручью наполнить водой котелок, а они занялись костром.

Немного промокшего валежника, горючее масло из бутылька – и огонь разгорелся, веточки затрещали. Горячее им бы не помешало, азарт схватки утух, и стало как-то зябко, свежо́ поддувал северный ветерок.

Дерево, под которым они уселись, было ветвистом. Вокруг ствола метра на два его окаймляла сухая полоска – дождь не пробил густой кроны. Стояло оно на маленькой возвышенности, и ливневые потоки обошли его с двух сторон – ну, чем не место для отдыха? Правда, бросилось в глаза, что под сенью не росло травы, голая земля и мёртвые ветки. Это было последним, о чём успел задуматься Борис. Резко вдруг подступила дурнота, и в глазах стало темнеть.

В следующее мгновенье Репейников тащил их уже обоих за шиворот, прикрикивал подбадривающе, пока не дотолкал до воды.

Потом окунал в ручей и долго приводил в себя. Пришлось воспользоваться таблетками из рюкзака. С широким спектром действия, от разных аллергий и некоторых видов отравлений. Привитого иммунитета перед выездом не хватило, чтобы справиться с сильным растительным ядом.

– Сраный анчар! – выругался их временный командир, сдавший свои полномочия. – Пыльца или сок с веток – чёт такое…

Принятый препарат помог. Однако полностью от действия яда не избавил. Место для ночлега выбрали другое, тщательно промыли одежду и сушили возле большого костра, который Вячеслав Вениаминович развёл в одиночку.

Через сутки самочувствие заметно улучшилось. Только тогда снялись с места, чтобы выйти к реке. И возле неё были немало удивлены: большой плот и две лодки – не те, на которых приплыли – ожидали их под спуском.

– Заманивают что ли? – с усмешкой покачал головой Репейников. Кроме долговязых дикарей, носившихся в первый вечер по дальнему берегу, оставить такой сюрприз было некому. Не львица же постаралась в желании избавиться от них?

Делать всё равно нечего, на другой берег реки перебраться нужно. Проход откроется меньше, чем через сутки. Вернее, оба прохода – в мир молодого Сыча, и в их, где Сыч давно умер.

Борис между тем, ввиду постоянной слабости после отравления, вновь вспомнил прежние времена – те дни, когда ловил каждый взгляд командира и знал, что любой приказ нацелен на лучшее. Теперь подчинялся ему охотней – поймал себя на мысли, что переложил ответственность. Не было потому никаких возражений, когда немедленно погрузились втроём на просторный плот.

До берега на другой стороне Сыч правил судном один. Толкал багром, переходя по плоту. Длинный шест уходил в ил, но натыкался на твёрдое каменистое дно; видимо, что-то с этой рекой случилось совсем недавно. Макс поворачивал «руль». Стечкин лежал на коленях Бориса.

К всеобщему удивлению, засады местных «масаев» не оказалось – на сушу выбрались без проблем. Быстро углубились в лес, и провели ночь в заброшенном храме, том самом, возле которого встретили Репейникова. Почки у Бориса с Максимом работали на пределе.

– Проход будет открыт час? – утром спросил их Вячеслав Вениаминович. – Мой тоже. Сначала провожу вас двоих. До моего полчаса пути – дорогу уже знаю. Успею.

– К чёрту все риски. Мы можем сами…

Возражений Бориса он не принял. Сплюнул на землю и затушил последнюю папиросу в плевке. «Не рассчитал, – произнёс с больши́м сожалением, – ещё бы одной пыхнуть…»

Затем дал время на отдых после последнего завтрака и велел подниматься. Оставался последний рывок: один переход – и недолгое ожидание, когда откроется дорога домой…........

Джура встретил их у выхода из леса. Как раз включили энерго-сканеры, нащупали оба поля – места́, где готовились открыться проходы, в двух километрах один от другого. Точность при повторном создании пути у обоих Варнавских была одинаковой.

Охотник вышел к ним не один. Сначала показался из-за деревьев сам, а после – с десяток высоких воинов-бегунов, смуглых, с оружием вроде копий, луков, пращей и дротиков. Вышли из леса чуть дальше, за его спиной. Теперь, с полусотни метров, действительно было видно: женщины среди длинноногих туземцев были. Завитые волосы ниже плеч, вплетённые в локоны ленты, высокие как мужчины и заметно стройнее станом. Грудь закрывали полоски звериных шкур. Джура на их фоне смотрелся совсем коротышкой.

Близко он не подошёл, остался стоять на отдалении.

– Ну, вот и всё, – полушутливым тоном произнёс Репейников, взглянул на Бориса. – Готовь отчёт, как «погиб» Чингачгук. Остаться ведь хочет.

Комментарий был излишним. Охотник, опёршись на дуло ружья, стоял неподвижно. В осанке читалась решимость, узенькие глазки смотрели прощупывая.

– Отпу́стис? – спросил неожиданно на ломаном русском. – Дзула не из твоя команда. Здесь воздь даст зену́. Там Дзула холост… Устал снег, устал голый земля…

Вячеслав Вениаминович присвистнул.

– Так и знал, что всё понимает! – крикнул он в воздух.  – Ты ж не лепетал! А теперь вдруг с туземцами договорился?! Когда только успел снюхаться…

Разумеется, понимал. Где есть на севере школы, в которых, минуя русский, учат английский?

Также стало понятным, куда уходил Джура, и какой у него был досуг в последние двое суток. Сдружился с племенем «бегунов», причём довольно быстро. Плавучие средства было их рук делом, не львица же расстаралась.

– Решай, Ранетка, – Репейников повернул голову. – Твой человек.

Борис молчал. А что тут сказать? Охотник его не слушал, но работу выполнил хорошо. Отдел ущерба не понесёт. Наоборот, – не надо никому платить вознаграждение. Варнавский, конечно, не признается, однако любая экономия в ведомстве рассматривалась как допсредства для научных исследований. Из-за пробирки удавится, старый плешак.

– Бацкетбол иглать науцю, – продолжал изъясняться маленький охотник.

Это прозвучало бы комично, если б Джура не говорил всерьёз.

– Где мяч возьмёшь, Джеки Чан?! – не удержался и хохотнул над ним Репейников. – Или тобой играть будут? Тётки-то здоровые… Ты рядом с ними – Маленький Мук…

Охотник не повёл бровью. Не нравился ему этот незнакомец со шрамом под глазом, потому на реплики его не реагировал. Возможно, не понимал, кто такой Мук. Зато знал слово «маленький», и этого было достаточно – насмешки не утаить.

– Нет Дзулы. Съели. Убили… – снова попросил Джура, обращаясь только к Борису.  – А им, – движением головы указал за́ спину, – им помоссь нузна! Патлоны есть, полох есть! Много львы, много убивают. Зенсин, детей, сталиков… Полох законтится – ловуски ставить буду. Хитлые. Как в снегу, только в тлаве…

Борис, помолчав, кивнул. Чего тут поделаешь, силой тащить? Макс не выдаст, Репейников – и подавно. Уж точно из своего времени ничего не напишет, оставив послание потомкам.

Когда уходили, Джура и его новые соплеменники ещё стояли и смотрели им вслед. Каждый шаг давался тяжело, к горлу подступала «пустая» тошнота. На горизонте медленно и ленно двигалось стадо трёхглазых буйволов.

Репейников напоследок обернулся. Крикнул охотнику:

– Наши теперь этот мир не оставят, и ваши тоже! Уйдите подальше! От греха… Заметят тебя – не отцепятся!..

Джура впервые ответил на его слова. Поднял высоко руку в благодарность за совет – Борис как раз повернул голову, чтобы попрощаться взглядом с маленьким северянином……...............

Последние несколько часов провели в ожидании, смотрели на разогревшийся горячий воздух, на птиц в чужом голубоватом небе. Пока, наконец, рядом не загудело.

Появился щит, поверхность которого сначала казалась матовой, а через минуту-две – стала прозрачной. За этой пеленой угадывался сумрак и очертания скал, чёрных, невысоких – точно таких же, между которыми шли, выбираясь сюда. Проход.

– Идёшь первым, – сказал Максу Борис. – Я за тобой.

Помощник кивнул. Встал, снял с себя Стечкина в кобуре, подошёл к стоявшему на ногах Репейникову и протянул.

– Заберите. Я отчитаюсь за оружие. А вам ещё к своему выходу идти…

Встретившись взглядом с каждым из них, Раневский разрешил. Сычу нужно было вернуться в лес, на юго-восток – примерно туда, где исчезли Джура и его «друзья», ставшие новой семьёй. Репейников принял дар с благодарностью. Пожали с Максимом друг другу руки.

После помощник закинул рюкзак, с торчавшим из него дулом разбитого АКМ, и направился к гудевшему «полю». Помедлил с секунду, вошёл. Спина его исчезала быстро, парень шагал уверенно – яд на молодом организме сказался немного меньше.

А вот Борис, засидевшись на мягкой траве, поднялся с трудом. Отсчёт начался. Требовалось подождать пять минут – время для прохождения прохода, в который заходят по одному.

– Ну, что? – переведя взгляд на Репейникова, спросил он выжидающе.

– А ничего, – ответил Сыч и пожал плечами. – Прощай. Надеюсь, при столь неясных обстоятельствах, больше не увидимся.

– Да и надо ли? – добавил философски. – Нам теперь на всю жизнь вопросов хватит. Без новых встреч…

Хлопнул его увесисто по плечу – и Бориса качнуло. Словно нарочно его проверял, выстоит ли в проходе, где и здоровому тренированному человеку ртом лучше не зевать.

– Шатает, Ранетка?.. – спросил Сыч участливо, не без сарказма в то же время.

Так он обычно и расставался. Чёрт его знает, наверное, в голове-то имел какие-то привязанности, пусть примитивные, однако вёл себя всегда пренебрежительно. Много о внутреннем мире Репья за годы работы с ним выяснить не удалось.

– Дойду как-нибудь, не дрейфь...

Борис шагнул к проходу. Спину держал намеренно ровно, дабы не вызвать тайную жалость у провожавшего его Славы-Сыча-Вячеслава Вениаминович. Хрен ему, а не последний повод подтрунить.

Бравада далась тяжело. Едва ноги ступили внутрь – и словно какое-то давление грузом опустилось на плечи. Ровная намеченная дорога с первых шагов завиляла перед глазами зигзагами. Некоторые проходы были не толще листа фанеры, как в тот виток с временно́й петлёй, где обитали хаменестиды, агрессивные существа-охотники; иные – наоборот тянулись длинными бесконечными коридорами. И это «безвременье» внутри последних угнетало больше, чем те места или реалии с параллелями, куда они выводили. Уже через несколько метров Борис осознал, что вот-вот упадёт: мотало из стороны в сторону, как на вершине горы – а шёл среди тех же скал, ни́зом, чёрных, невзрачных, безмолвных, зажавших узенькую тропинку домой. Силы закончились быстро. Вдобавок, встречный поток густого воздуха мощно толкнул рывком в грудь, заставил попятиться – равновесие нарушилось.

Однако в миг, когда тело накренилось и руки раскинулись в стороны, две сильные ладони поддержали его со спины.

– Чего это ты удумал, Боря?.. – послышался знакомый голос. – В «Лебединое Озеро» что ли?..

– Тебе… нельзя сюда!.. – пытался сопротивляться Борис. – Можешь не выбраться… Проход на тебя не рассчитан!..

– Рассчитан. Джуры ведь нет? Нас трое. Троих проход выдержит, а лиц он не помнит. Схлопнулся бы с тобой внутри, пока ты тут вытанцовываешь – и все дела…

– Мы оба застрянем…

– Значит, застрянем!

Сыч быстро подавил сопротивление, встряхнув Бориса как следует. И, перекинув через шею его руку, повёл этой сумеречной дорогой. Как в старые добрые, когда выводил из временно́й петли, где остались ребята с Мазаем, а позже сгинул он сам.

– Ты… не успеешь назад… – обронил бессильно Борис, чувствуя, как в этом гнетущем месте становится тяжелее дышать. – Время уходит, Слав…

Репейников не отвечал. Вёл его молча этим странным отрезком земли без неба, мёртвым, безликим как чистилище, с торчащими зубьями камней по бокам и плотной сероватой мглой в кисловатом воздухе.

На редких поворотах Сыч останавливался, натужно кряхтел – ему тоже досталось, от львицы; потом перехватывал поудобнее руку и продолжал двигаться. Пока тропа не привела их к подобию зеркала – началу выхода из прохода. Дрожащее, словно мираж, переливающееся бледными красками, оно означало конец пути. Макс уже выбрался, одна из трёх вех отсутствовала. Они их воткнули в землю, когда заходили, и каждый должен был выдернуть на обратной дороге свою – знак для других, что прошёл удачно. Свободной левой рукой Сыч вытянул обе оставшиеся – Джуры и Бориса. Навалился на выход, и тот, словно мыльный пузырь, начал раздуваться, пропуская их в иное пространство. Беззвучно лопнул в какой-то момент.

Вылетели вдвоём в нечто вроде «предбанника». А из него – выход в мир: тонкая полупрозрачная пелена, за которой угадывались предметы, стулья, столы, шкафы передвижной лаборатории. После тёмного перехода между реальностями свет впереди, бьющий от ламп из их штаба, казался слепящим.

Это второе и последнее «зеркало», усилий уже не потребовало. Выпустило их легко. Пелена за спиной затягивалась.

Часть 6 - Финал и Эпилог

Рык повторился, не так далеко. Зверь, вероятно, замедлился, готовился прекратить движение и лежбище приближалось. Борис сбавил шаг. Дунул в свисток на груди – у Макса и Джуры должны быть такие же.

Ответа на призыв не последовало.

Однако через десяток шагов послышался отдалённый крик – ругань. Ругался вновь Макс.

Значит, живой!

Ноги ускорились. Лес начал редеть, деревья расступались и навстречу поползли развалины города – старого, возможно, древнее храма за рекой и тех поселений, что встретили западнее, в обширных мангровых болотах. Здесь местность немного изменилась: заводей попадалось меньше, земля становилась твёрже.

– Уйди, тварь!.. – слышался раздражённый голос.

Совсем близко.

Борис обогнул длинную стену. И сразу увидел кричавшего – Макс неизменно сидел на дереве. Того же, на кого он кричал, видно не было. Ружьё само поднялось, выискивая цель.

– В разлом!!! – заметил его помощник. – В разлом, под ногами!

Далее всё произошло быстро. Тень появилась впереди, вынырнув жёлтым вихрем из-за кустов. И выстрел ушёл в пустоту. Мало времени, чтобы прицелиться, слишком небольшое расстояние. Однако глаза уцепились за дыру в земле, о которой кричал сверху Макс.

Стремительный прыжок!

И прежде, чем львица смела его, тело успело провалиться. Щель, разверзшаяся впереди, поглотила целиком – последовало недолгое падение.

Хруст черепицы. Камней. Конечности от них спружинили, затем подломились и уронили на зад. Всего он пролетел метра три с половиной, не больше. Лучи солнца были единственным слабым источником света, косо пробивались сверху, оставляя его в темноте. Ружьё смотрело в дыру над головой, однако львица у разлома не задержалась – знала, что не пролезет, и с озлобленным рыком отошла от края.

После наступила тишина.

Движение сбоку Борис скорее всего почувствовал. Быстро зажёг фонарь, который успел достать. И вздрогнул. Метрах в четырёх от него, на груде глиняных черепков, сидел Репейников. Бледный и потрёпанный, правая щека разодрана.

– Что, Ранетка? – спросил Сыч, будто расстались недавно в курилке и в ней же встретились снова. – Я не такой прыткий. Это мало́й твой как обезьяна по деревьям лазает. Мне бы вот так…

Сплюнул кровью с разбитых губ, улыбнулся.

– Ты всех ебанутых в отдел тащишь? Он же с ножом одним следом бросился. Я малость сначала струхнул – думал, за мной, не за ней…

Борис первым делом догнал второй патрон в слонобой, потом уже придвинулся к командиру ближе. Посветил, осмотрел.

– Да отъебись ты... – устало сказал тот, закрываясь ладонью от яркого лучика. – Живой, живой…

И вправду живой. Рана на плече, но небольшая. Ноги и руки целы – легко поменял позу, подтянул к себе свой рюкзак, открыл, показал содержимое. Аптечка самая простая. Пара датчиков, четыре килограммовых банки съестных припасов и больше ничего. Рядом лежал и слабо мерцал издыхающий фонарик – видимо, повредился при падении.

Борис достал из-за плеч свой вещмешок. Нашёл обезболивающие инъекции, мази, бинты, Репейников не отказался поставить укол. Также позволил обеззаразить руку и срезать лишние лоскуты кожи. Только потом стала видна вторая рана – в боку, он её не почувствовал. Вроде неглубокая, но заняться нужно и ей. В голове между тем сохранялось недоумение – огромный зверь не порвал свою жертву. Уму непостижимо.

– Девочка ж – бережно несла, – почти нежно обронил Сыч про львицу. – Схватила в аккурат за рюкзак. Хорошо, не скинул его перед стрельбой. – И добавил равнодушно: – Жалко было даже в неё втыкать нож – выпустила с шестого раза. Повезло, свалился сразу в эту дыру. Не успела перехватить…

– Куда несла?..

– Похоже, сюда – откуда мне знать?..

Он потрогал на поясе пистолет. Очевидно, не сумел достать во время перемещения в зубах охотницы или боялся остаться без стрелкового оружия. Потом забрал у Бориса рабочий фонарик – имелся ещё один, дальнобойный, ночной – и посветил в угол сводчатой залы с невысоким потолком. Вероятно, подземная часть города, место, где львиная пара могла быть хозяевами, прохладное и укромное, для дневного отдыха. Повсюду виднелись кости животных, давно обглоданные и те, что ещё источали гнилостный запах.

– А вот что я нашё́л, пока не сдох мой фонарь, – довольно произнёс Репейников, убрал руку за спину, нащупал что-то и показал.

Глаза скользнули по предмету – проржавевший, но ещё узнаваемый. Магазин от пистолета-пулемёта Шпагина.

– Там ещё пара касок валяется, – кивнул собеседник через плечо. – Череп, большеберцовая кость, рёбра. Наши солдатики заходили, эдак годах в 40-х. Вишь, как оно? Варнавский годами бился с проходом сюда, а тут побывали все, кроме нас. Городов понастроили, мосты, акведуки. Много чего рассмотрел, пока тащила сюда… Сколько ж этих троп открывается?..

– Не дёргайся… – Борис заканчивал накладывать на плечо повязку.

Сыч ровно не сидел – будто два шила разом вставили в одно место: крутил головой и с любопытством рассматривал стены. Едва не погиб, но когнитивная способность у него всегда была на высоте, всё примечал, почти как Макс. Присвистнул, когда разглядел нечто в одном из рисунков, украсившем дальнюю стену посередине. Полез за примитивным цифровым аппаратом; видимо, так же собирал для Варнавского отчёт. Для своего Размика Эдуардовича, разумеется, который оставался жить в 90-х.

– Как тебя сюда одного отправили, с таким снаряжением?.. – спросил между делом Борис, не переставая удивляться этому. – Ну, мы-то хоть знали, что вид этот не имеет прайда, парами живут или одиночки. Ты ж ведь и этого не знал?

Репейников сначала не ответил. Потом кхекнул весело. Подставил бок под вторую повязку.

– Как отправили, говоришь?.. – переспросил он. – А знаешь, как римские командиры заставляли идти легионеров в бой? Ну, когда тем не очень хотелось? Пугали децимацией. Те после такого дрались до усёру. Уже и команду «отбой» дадут, а они всё сражаются. Силой с поля волочат, они – зубами, когтями в землю, в траву. Плачут, сопротивляются. Во как умели боевой дух поднимать!..

Борис с недоверием глянул на бывшего начальника. Конечно. Затрясся – смеётся ещё над ним. Этого никакой децимацией не заставишь, сам, поди, и вызвался, все риски взял на себя, поскольку один. Вполне даже мог заглянуть из любопытства. Вот только команду ему здесь пообещали, сказали, что встретит их, и обозначили примерное место. Интересно, на что другой Варнавский, из раннего времени, рассчитывал? Что так всё просто и сложится, люди из разных параллелей легко договорятся? Чёрт те что…

Где-то в подземелье хрустнуло. Видимо, в одном из коридоров, соединявшем залы. И снова тишина.

Ружьё нацелилось в темноту, Сыч достал пистолет.

– Не боись, – сказал он.  – Тут всё хрустит. Здесь мы её услышим, хрен подберётся…

– Давай уходить отсюда, – сказал Борис и помог товарищу подняться.

Репейников хотел было отстраниться, но помощь всё же принял – от кровопотери слегка покачивало.

– Я не вижу её!.. – раздался сверху, сквозь дыру над головами, голос Макса, засевшего высоко в ветвях. Ей-ей обезьяна! – Если есть где-то спуск, то она идёт к нему!.. За вами...

– Соображает, – похвалил Вячеслав Вениаминович парня. – Не так уж он плох…

И нацелил фонарь туда, откуда, как показалось, навстречу им двигался воздух. Другой рукой крепче сжал пистолет. Вместе они пошли, стараясь ступать как можно тише.

Звуки шагов под землёй всё равно раздавались эхом, весь пол был устлан мелкой хрустящей крошкой, осколками кувшинов и битых мисок, костьми, черепицей, облицовкой и прочими остатками правившей некогда цивилизации. Этот виток Вселенной – как проходной двор. Через несколько шагов попалась переносная сумка, которыми пользовались медсёстры в Великую Отечественную, затем – ещё один ППШ, почти невредимый. Люди сюда попадали, но обратно уже не выходили. Похоже только лев знал дорогу в оба конца, но, жаль, его не спросить. Несколько пуль прервали жизнь зверя. Нет, это не их мир стал магнитом для зверя. Зверь просто к ним выходил, поразвлечься. Магнитом было это место, открывавшее тропы с проходами. Вывод напрашивался сам собой по мере продвижения дальше по подземелью.

– Ого! – охнул Сыч, когда за спиной, подобно дыханию, раздался далёкий звериный стон. – Спустилась! – сказал он, посветив за́ спину.

Луч света бил далеко, но недостаточно. Рассеивался и тонул в бесконечной прожорливой темноте коридоров-тоннелей.

– Иди-иди, девочка. Догоняй…

Ускорились. Вероятность, что с львицей придётся схватиться здесь, не снаружи, была велика. Ответвления сменяли одно на другое, хода́ми уходили то вниз, то вверх: длиннющие каменные лестницы, просторные залы, ниши, малые закутки, заканчивавшиеся часто тупиком. Приходилось быстро возвращаться, что б не остаться в ловушке.

Ещё раздался и выстрел – эхо донеслось кривыми отголосками, а за ним последовал рёв. Джура был жив, и снова действовал по собственному плану, известному ему одному. Тут уж захотелось выругаться.

Через полсотни шагов остановились.

– Ну, что? Подождём? – спросил Репейников.

Место казалось надёжным. Вытянутое помещение, в дальнем конце – три массивные статуи. Удобно засесть, вдоль простреливалось хорошо. Если самка не отвлеклась на охотника, не повернула из-за выстрела назад, по запаху непременно выйдет сюда. Здесь всё и закончится.

– Подождём, – согласился Борис. Отступил за центральную статую, сел на пол с ружьём и осмотрел ближние стены. Шар, который он катнул от себя, испускал бледный свет, дотягивавшийся тем не менее в обе стороны по бокам, но не вперёд.

Репейников расположился, как и ранее: выбрал другое укрытие, под углом, чтобы стрелять львице в бок. Тактика отработанная, выгорела один раз с самцом, сработает и на ней.

«Уууууф…» – тяжёлые вздохи во тьме нагнетали напряжение. Идёт, не отвлеклась. Эта не отстанет – убили её самца, и сама была ранена. Похоже, сейчас Джурав неё не попал. Если и задел, то несерьёзно.

– Ранетка… – негромко позвал Репейников, обустроившись за фигурой быка.

– Чего? – Борис повёл в темноте подбородком.

– Не промахнись…

«Ууууууф…» – в унисон повторился вздох.

Уверенной поступью приближалась хозяйка подземелий.

10.

Ноги от ожидания затекли. Свет шара выхватывал метров пятнадцать пространства впереди – достаточно, чтобы увидеть последние два прыжка охотницы. Но дальше, до выхода в коридор из залы, луч не дотягивал – рассеивался, переходя в ночь. Снаружи в лесу стояло раннее утро. Толщи земли над головой, отделявшие от солнца и хмурого неба, давили историей веков. Высокие колонны, расписанные незнакомыми знаками – похожими и отличавшимися одновременно от всех известных индоевропейских алфавитов – могли бы рассказать о многом, камера Макса ещё пригодится. Спустится вместе с ней, когда закончится охота.

Вот только когда?

Шум приближавшихся лап давно стих. Львица остановилась. И затянувшееся ожидание начинало вызывать беспокойство. Любой хищник знал: когда жертва отступает, тактику отступления она вряд ли изменит. Разве что угодит в тупик, растратит свои силы и вынуждена будет защищаться. Однако кому как не львице знать лучше других, что в этом фрагменте города под землёй не было тупиков, что противник по-прежнему оставался силён и тоже охотился. Охотился на неё…

Одну за другой, Борис размял кисти рук. Затем, не теряя бдительности, получше уложил на коленях ружьё: ноги для него служили опорой, держать на весу тяжело. Он собирался уже переместить спину – камень, выпиравший из стены, малость поднадоел, давил под лопатку и ощущение неудобства нарастало. Как вдруг послышался звук – Репейников щёлкнул языком.

Глаза зорче впились во тьму. В воздухе ощутились изменения. Что ж, зверь лучше знал эти владения, вполне мог подобраться бесшумно. Помнил любой черепок, обломок, способные неосторожным хрустом выдать поступь тяжёлых лап. Место в проходе, где вероятней всего самка выйдет «на свет», стало центром «мишени» – ружьё нащупало середину. Нацелилось в одну точку, и палец приготовился к нажатию.

Мгновение… Ещё одно…

И вот!..

То, что произошло в следующий миг, появлением хищника назвать было нельзя – просто зажёгся огонёк. Крохотный, вдалеке, у входа в узкую залу. Вспыхнул как розовый лучик, скользнул и быстро угас. Успел зацепить обе статуи, за которыми ждали люди с оружием; толком до них не дотянулся, но выявил местоположение.

А через пару минут знакомое «уууф» возвестило, что львица ушла. Двигалась вновь далеко, в обратном от них направлении. Учуяла засаду, осмотрелась и тут же исчезла: шанса овладеть ситуацией с ходу им не оставила. Это её муженёк был дурнем, пёр напролом, а она оказалась умницей. Теперь самка двигалась не скрываясь, до слуха доносились отголоски небрежных шагов…

– Ладно, вылезаем, – сказал Репейников через какое-то время пустого ожидания. Поднялись и отряхивались. – Не хочет она с нами тут выяснять отношения. Благородная тварь – в «чисто-поле» вызывает…

Дальнобойный фонарь осветил всю залу, до выхода в коридор.

– Видал? – Вячеслав Вениаминович кивнул в сторону прохода, где львица на короткое мгновение явила свой лик. Впрочем, его-то они как раз не увидели – так, слабое свечение, исходившее, вероятно, из центра лба. – Вот оно, третье око. Понять бы, как этот её «сканер» работает…

Поймут. Со временем. Не похоже на обычный инфракрасный сенсор, что-то там было ещё. Какой-то особый орган, вроде третьего глаза, имевшийся здесь у большинства обитателей.

Пока же Борис был согласен с Сычом: зверь прекратил преследование. Вряд ли отцепится по-хорошему, живыми их отсюда не выпустит, но временно атаковать передумал. Проявил осторожность и изменил стратегию.

– Назад же к разлому не попрёмся? Давай поищем другой…

Репейников улыбался, пыхтел папиросой, и снова щёлкнул языком в ответ на отдалённый вздох львицы.

– А если что – Джура нас прикроет сзади. Верю я в этого кривоногого, верю!

Сарказм, как всегда. И Сыч был прав в очередной раз, выбираться той же дорогой отсюда не следовало. Преследовать хищника в ограниченном пространстве, известном ему хорошо, а им – напротив, незнакомом, идеей было в корне неверной.

Ещё и Джура не подчинялся. Жив ли вообще остался после последнего выстрела под землёй? Нарвётся – сам виноват, тут уж никакой кодекс не в помощь. Под риск подводил всю группу.

– Я знаю примерно, как строят спуски и выходы из таких городов, – произнёс Борис вслух. – Логика должна быть схожей. Судя по местной строительной инженерии…

Оглядел потолок, осветив его вторым фонарём.

– Веди, – согласился Репейников.

И добавил полусерьёзно:

– Теперь вот верю, Ранетка – сам отбирал тебя в наш отдел…

Слегка даже порозовел лицом. Если раны и причиняли ему беспокойство, виду бывший наставник не подавал. Немного заострились скулы, чуть ярче стали блестеть глаза, однако пошёл рядом с Борисом довольно бодро. Под ногами обоих захрустели камушки с черепками.

«Аоооо… Уууууф…» – вторила им еле слышно удалявшаяся в подземелье угроза.

11.

Борис не прогадал. Лестница, уводившая вверх, навстречу журчавшему после дождя потоку, вывела в развалины башни, стоявшей на окраине города.

С неё осмотрелись. Видимого присутствия зверя не обнаружили. Примерно в полутора километрах от них оставался возле провала под землю Макс. Пока он был в безопасности. Вот и отличие местных львов от привычных им африканских, одно среди прочих, – львицы здесь по деревьям не лазали. Взрослые особи быстро теряли способность, слишком крупнели. Самка, принявшая вызов, весила килограммов за триста.

– Да ладно! – сплюнул Репейников, осматривая с высоты десятка метров выныривающий и прячущийся в деревьях заброшенный город. – Она за любым домом укроется, сидеть тут из-за неё не будем. Давай туда!

А больше и некуда. Единственная дорога, казавшаяся наименее безопасной, начиналась у спуска с башни и шла прямиком через городские руины, к месту падения в подземелье. Им всем для начала следовало собраться вместе. С Максом-то – понятно, а вот с Джурой – как получится.

Двинулись вниз. В воздухе веяло прохладой, и серое небо гнулось под тучами, медленно уползавшими на восток. Изредка их бока простреливали лучики – вспыхивало на миг оранжевым, но тут же эти прорехи затягивались.

Преодолев спуск, служивший некогда лестницей, вбежали в пространство между двух стен. Оно было метра четыре в ширину. Словно дно гигантского окопа из камня, выложенного из тёмных обтёсанных глыб. Прижались к ним спи́нами. Стояли какое-то время друг против друга, вслушивались и бросали взгляды по сторонам, над головами вверх. Вокруг – тишина. Только птичьи пересвисты в вышине, шум крови в висках и гудение назойливой мошкары.

– Пошли!

Стены проходили через город – делили его пополам, сворачивая под углами, и обе тянулись параллельно. В общем, длинная узкая улица, почти в точности повторявшая пройденный под землёй путь; разве что без окон и фасадов, смотревших наружу – жилые дома как раз находились за стенами. Зачем так понадобилось разделять город, не ясно. Скорее, это была даже не улица, а какой-то прогон, возможно, для скота, чтобы не гнать большие стада жилыми многолюдными кварталами. Вполне могло оказаться просто межъстенной дорогой для тех, кто двигался с юга на север. А меры предосторожности в виде высоких стен – что б легче было договариваться, взымать с проходивших пошлину, не позволять чужакам задерживаться надолго в большом количестве. Не просто так эти стены сохранились выше других. Их выше и строили – как внешнюю защитную, окружавшую город целиком. Изъеденные и сколотые до боевых ходов сверху, с разломами и трещинами, спускающимися иногда по обе стороны до самого низа, местами они возвышались метров на шесть или семь.

Также в пользу того, что двигались бывшей сквозной дорогой, ярко говорило другое. Отсутствие обильной зелени и деревьев. Значит, под слоем крошева и обломков лежали плотно подогнанные камни – примерно, как таракынские тракты, на которых сотнями лет не росло ничего живого. Плиты укладывали тесно, обрабатывали ядовитой смолой, не дававшей прижиться растительности, а насекомым – буравить в стыках ходы и отнорки для кладок яиц. Вот и получалось – зауженное пространство от одной стены до другой, что в целом плохо для манёвренности, использовалось в защитных целях, чужому войску особо не развернуться. Местами угадывались бойницы верхней галереи, воины запросто оттуда могли подавить любое сопротивление, к неожиданностям жители были готовы.

Смущало одно: верхушки стен от времени пострадали хорошо, но ни одного крупного камня внизу Борис не наблюдал – а ведь прошло столько веков. Что, все падали внутрь, в боевые ходы? Или на улицы, идущие параллельно? Туда, где за стенами находились жилые дома. Не убирал же их кто-то всё это время здесь, под подошвами был только ровный слой мелких обломков.

Как бы там ни было, время приговорило город давно. Через пару-тройку тысячелетий джунгли поглотят его полностью…

Шли медленно. Переговаривались тихо. Птицы и насекомые перекрывали голоса шумом – хоть кто-то, кроме безмолвных руин, оставался на их стороне.

Успешно вскоре добрели до первого поворота, после чего остановились и выглянули. Всё тихо. Продолжили тогда движение. Чувствовали себя хомячками в лабиринте, который тем не менее представлялся надёжней зарослей.

– Ты понимаешь, что всё это – сумасбродство с самого начала? – недовольно ворчал Репейников. – Нужна была разведка, не более.

– А ты?.. – нашёлся Борис. – Тоже мне – пошёл за какой-то призрачной командой… И мы – не сами ввязались, звери оказались умнее.

Оба друг с другом согласились без слов –  влипли так влипли.

И вообще, лучше было молчать, пока не доберутся до Макса и разработают совместный план на троих. О северном охотнике не вспоминали – пустой бесконтрольный расчёт.

Дойдя до середины следующего отрезка дороги, где прогонная улица изгибом возвращалась в прежнее «русло», вынужденно сделали остановку. Стайка птиц, сидевшая слева на стене, с криками взмыла в воздух. Словно чего-то напугались – как раз над головой Репейникова и возле сквозного разлома в камнях.

Сыч, среагировав, быстро оказался в этой дыре.

Борис прижался спиной к стене со своей стороны. Ни ниши, ни выемки, что могла бы укрыть. Успел заметить, что бывший командир не зашёл в проём до конца, и даже нарочно выступил на один шаг вперёд. Остался таким образом в видимости.

«Ты как?  – спросил он Сыча на знаках – от ран его вроде не шатало. – Зайди назад, не отсвечивай!»

– Эээ, нет, – намеренно в голос, ответил тот с дерзкой улыбкой. – Я первый, Ранетка. Не промахнись. Рыло кромсал ей не ты – я нужнее. Чую, что понимает, – начнёт с обидчика…

Чует он! Сейчас бы всё его звериное чутьё, да послать прогуляться до местного лешего. Слишком уж рано их обнаружили. Хотя чего рано – подземелье львица знала как свои шесть пальцев, все выходы из него ей были известны. Умна, осторожна, обходила их где-то руинами города. Видела, как у самца одолеть чужаков нахрапом не вышло. На этот раз не бросала свой боевой возглас – всё же теперь снаружи, не под землёй, нечего разевать пасть.

Камешки и сор впереди посыпались сверху, со стороны Бориса. Сыч тоже заметил. Где-то в сотне шагов от них. Стены были толщиной метра в три с половиной-четыре, охотница вполне могла пробираться ве́рхом.

Немного постояли. Переглянулись и приняли решение двигаться ей навстречу. Так же держась своих стен, на середину дороги не выходили. Ждать на одном месте, соревноваться в охотничьей выдержке могли и до поздней ночи – тут уж кто кого переждёт, чьи нервы взыграют первыми. Репейников намеренно не торопился, пренебрежительно шоркал ногами и сильно обгонял. Давал возможность напарнику ступать осторожно. Смотрел строго вперёд, иногда оборачиваясь, тогда как глаза Бориса шарили по верха́м. Пальцы сжимали тяжёлый «слонобой».

Однако вскоре они преодолели черту – ту самую линию, где ожидалось нападение сверху. Зверь, если это был он, так и не прыгнул. Не показал сверху лохматой морды, и стаи птиц, покружив в воздухе, возвращались обратно, усаживались на зубья камней над головами. Поглядывая на крадущихся людей, возмущённо оттуда «чирикали». Похоже, что всё было ложной тревогой.

Через полсотни метров, ближе к новому изгибу глухой дороги-улицы, ускорили шаг, чтобы быстрее пройти и эту полоску. Успешно повернули, сделали короткую остановку и облегчённо выдохнули. После возобновили движение.

Внезапно – шум камней! Впереди, на левой стене.

Оружие нацелилось мгновенно. Вот только тень оказалась на долю секунды быстрее – легко перемахнула с одной стены на другую, и, приземлившись, испустила тихий рык. Теперь она почти не скрывалась. Птахи, стремительно разлетавшиеся от заявившей о себе воительницы, орали как сумасшедшие. Полёт львицы завершился раньше, чем последние обломки стены, задетые сильными лапами, грохнулись вниз. Всё произошло за коротий миг – прыгнула и исчезла. Трава наверху и не полностью развалившийся бой укрыли её.

Внизу же наоборот, в обеих сте́нах справа и слева – ни щёлочки, ни разлома, ни выемки, способных вместить человека целиком.

Зато они виднелись впереди!

– В галоп! – опомнился первым Борис.

Оба сорва́лись с места.

Они рисковали с Сычом – львица могла прыгнуть сразу. И даже, опередив их по высоте, преградить дорогу к отступлению, застать врасплох раньше, чем успеют занять более выгодную позицию. Два выстрела из Стечкина вверх по камням должны были предупредить зверя о возможном сопротивлении – самка видела, как работает странное оружие человека, лев был убит у неё глазах. И вроде бы трюк со стрельбой сработал, как показалось сначала. Однако добежать до прорех в старых стенах немного не успели – тяжёлые лапы звучно плюхнулись позади.

Борис обернулся, перекинув ружьё. Львица ж успела взмыть вверх – увидел только смазанное движение. Тоже рисковала, с одной лишь существенной разницей: делала это играючи и без страха.

– Не тормози, Ранетка, не тормози! – зло рявкнул Репейников, выстрелил ещё пару раз по камням, где исчезла великанша. Укрылась от взглядов в полуразваленной галерее, заросшей сверху кустарником и травой.

После опять побежали бок о бок. Слышали теперь отчётливо, как мускулистая туша перешла в погоню и сокращает расстояние ярусом выше. Хрен только видели её.

Зато ощущали лопатками готовность к прыжку. Репей вызывающе гаркнул:

– Давай тварь, давай!..

Всё же они успели. Две расползшиеся в сте́нах трещины оказались практически друг против друга. И были сквозными, шли снизу до́верху. Каждый втиснулся в свою.

Укрывшись, переглянулись коротко. Грудь у обоих ходила ходуном. Не столько от бега, сколько от нагнетённого нервами пульса: сердце стучало в висках и вызвало нехорошую одышку. Охотнички, называется, то ли дело Джура! Дважды не зассал остаться ночью в одиночку в лесу. Шастал по незнакомым болотам, преследовал, выслеживал, догонял, убегал – в общем, охотился по всем правилам. Вот она, завидная «медвежья» выучка!

Снова встретились взглядами. Рыскали глазами над головами друг друга, шарили по верхушкам стен. Львица действовала по уму: поняв, что не догоняет, сбавила ход и где-то затаилась, вела себя тихо как полевая мышка.

– Хули – в гляделки играть будем? – бросил Репейников, когда переглянулись в пятый или шестой раз, в ничем не нарушавшейся тишине.

Конечно, Сыч торопил события, но самка льва – дикая охотница, может караулить долго. До места, где провалились в ходы и остался Макс, было подать рукой, метров семьсот, не больше. Для этого Вячеслав Вениаминович должен был перейти на сторону Бориса; всего-то сделать несколько шагов и втиснуться в его трещину – вылезут вдвоём на жилой улице города, рискнут перебежками пробраться через неё. Тут было не до выбора – заросли так заросли. Может, даже сумеют подстрелить зверя, хотя набегу такое затруднительно.

Однако план этот быстро нарушился. Над головой Репейникова послышались скрежет и шевеление. Ружьё нацелилось, но вместо смертоносной львицы сверху поехал камень – цельный и здоровенный булыжник. Качнувшись, он вывалился из шаткой кладки. Грохнулся вниз и «запер» Сыча в его разломе.

От неожиданности Борис отступил на шаг. Затанцевал вдруг, споткнувшись, прошёл таким аллюром сквозь стену и… вылетел из своей трещины спиной на другую улицу –

В этот же миг, в прогоне впереди, раздался грозный рёв. Похоже, что львица спрыгнула вслед за камнем. Последовали два пистолетных выстрела. Снова рычание, которое сразу после пальбы взметнулось наверх. Затем громкий вскрик:

«Ранетка, беги!..»

Борис не видел происходящего. Но знал, как поступить дальше. План Б, мать его! Успели обговорить его в двух словах, пока из развалин башни спускались к длинной «улице-перегону». Кто-то один из них мог не выжить, возможно, даже оба, однако стоять на месте – верная смерть. Деревья с кустами – её стихия, не их!

– Я здесь!.. – крикнул Борис громко и побежал заброшенной улицей, продираясь сквозь заросли двухметровых колючек.

«Я здесь!..» – отвечал издалека Репейников.

Теперь их разделяло две стены, нужно было двигаться вперёд как можно быстрее, окриками сбивать с толку львицу, продолжавшую преследование по верху дальней от Бориса стены. Когда обнаглеет  – начать стрелять. Путать и отпугивать, пока не закончится город.

Хитрая тварь, сумела-таки разъединить!

– Я здесь!.. – новый крик в воздух.

«Я здесь!..» – отозвался Репей. И хлопнул из «Стечкина».

Секунды зверь ещё будет размышлять, на кого броситься первым. А после спустится с верхней «дороги» и нападёт. Борис потому не стрелял, изменив их план Б – более громкий ружейный выстрел отпугнёт от него зверя и тогда уже обречён будет Репейников. Плакать во второй раз по безбашенному командиру ему не хотелось.

«Стреляй, сука!.. Стреляй!..» – прозвучало зло с другой стороны.

По тишине ружья Репейников догадался о переменах. Он-то уже палил из Стечкина, брал зверя на испуг, пытался заставить львицу метаться как можно дольше. Один раз должен был прозвучать в ответ и слонобой. Так они договаривались – всё-таки два патрона в стволах, перезаряжать будет некогда.

«Стреляй, бл.дь, Ранетка!.. Убью!..»

И снова щёлкнул «Стечкин».

– Я здесь! – вместо выстрела ответил Борис, надеясь, что львица объявится.

И вдруг всё стихло. Они уже выбирались из города, Борис бежал между грудами камней, обломками статуй, и видел, где впереди исчезают высокие стены. Там лес победил окончательно, ещё сто метров – и всё! Однако рычание преследовавшего призрака джунглей смолкло неожиданно. А вместе с ним смолк отдалённый голос Сыча.

Выбрала, значит, тварь…

Выбрала и напала.

Часть 5

– Так уж вышло, проход открывается близко от его территории, на рубежах, – рассуждал вслух Сыч, пока обходили очередную заводь. – А, значит, мы там, где надо. Есть и другие львы, но ведь не к ним же он ходил, что б пробираться в наш мир? От себя идёт, из собственных владений. Земли во всех реальностях поделены, это общий порядок – биологический и социальный. Что тут, что у нас, или где-то ещё – мне та́к Варнавский объяснял. Как говорил ва́м – поде́литесь этим позже…

Когда преодолели ещё сотню метров, влагой повеяло по-настоящему. Репейников чуть сбавил шаг, дожидаясь Бориса, и пропустил Макса вперёд. Показался, наконец, диск солнца, клонившийся к горизонту – большой, красный, одутловатый. Успели. Вроде как на той стороне реки опасной живности водилось меньше. Всё-таки основные угодия хищника.

– Ты это… – тихо произнёс Борис ожившему наставнику, когда Макс ушагал от них и уже приближался к последним деревьям перед рекой. – Не наседай на него…

– Да понял я, – согласился Репейников. – Перегнул малость. Что ж хлипкий-то такой? Ты что ли подбирал?..

Усмехнулся.

А затем обронил:

– И всё равно не понимаю…

– А нечего тут понимать, – полагая, что последние пять минут, с момента их встречи, оба думают об одном и том же, произнёс Борис. – Из какого бы времени извне нас сюда не отправили – тебя, меня, – а попадём всегда в одну временну́ю точку зде́сь. Это не совсем петля. Просто таковы свойства прохода, который открывает Варнавский. Может, только для этого уголка Вселенной, а, может, для многих… Должен же он был знать об этом?..

Сыч ничего не сказал. Видимо, у него вопросов скопилось не меньше, перебирал их, раскладывая в голове.

Зелёное царство расступилось, и вслед за Максом они выбрались к реке.

Редкий, с пышными деревьями лес внезапно закончился, не подступаясь вплотную к воде. Его сменила светлая жёсткая травка, торчавшая взъерошенными кустиками; и эта широкая полоска полуголой земли, шириной метров в двадцать, тянулась вдоль спокойного русла вправо и влево, уходила настолько далеко, насколько позволяло увидеть зрение. Трава густела лишь ближе к спуску к воде, и то ненамного. Видимо, свойства обеднённой почвы не позволяли ей вырасти гуще и выше.

Фотокамера молодого помощника уже работала, велась видеозапись. Река в отсутствие сезона дождей сильно обмелела, и относилась, судя по всему, к увядающим водоёмам. Когда-то пересохнет совсем. Максимальная глубина составляла около двух с половиной метров посередине. Пока она ещё смотрелась не совсем заболоченной, иногда попадались небольшие островки. Более высокий противоположный берег полностью закрывал обзор в горизонт. Ле́са на той стороне вблизи не было видно. По карте он начинался в километре-полутора справа, ниже по течению, и к берегу вплотную тоже не подходил. Если, конечно, приборы лаборатории верно обработали полученную информацию.

Макс начал спускаться вниз, к воде.

– А вот и местная цивилизация! – удовлетворённо сказал Репейников, когда они тоже остановились у спуска.

Внизу, носами из воды, торчали несколько лодок с примитивными вёслами. Также, бочко́м с сушей, соседствовал засевший в крохотной бухточке плотик, с двумя деревянными баграми, длинными как шесты прыгунов.

– Хозяев транспортных средств дожидаться не будем, – прозвучало решение.

– Борис Сергеевич, я поплыву?.. – спросил снизу Макс. – Втроём тесновато…

Выдолбленные из дерева лодчонки казались небольшими, плоские, с очень низкой посадкой. Двоим-то сесть можно. Троим – лучше не рисковать, не имея навыков первобытной гребли.

Борис кивнул одновременно с Репейниковым. Правило золотое: если в группе из нескольких человек завелось два командира – будет обязательное последствие, в виде гробов. Часто – по количеству членов группы. Он думал уже об этом, с первых минут их встречи, когда потерял «штурвал» и сам о́тдал ружьё – главное имевшееся у них оружие. Молодой помощник понимал «тонкость льда». Но всё ещё злился за полученную оплеуху, спрашивал потому у него одного, на Вечяслава Вениаминовича даже не взглянул.

Не страшно пока, притрутся.

Дальше Максу подсказывать не пришлось. Получив разрешение, он быстро оттолкнул от берега четыре лодки, одну оставил для себя, и одну – для них. Не тронул и плот. Репейников, когда спустились, сразу шагнул на него, а перед этим последнюю лодку также отправил от суши вплавь.

– Посмотрим, не сожрут ли в этой скорлупке твоего мальца какие-нибудь крокодилы, – сказал он. – Плот выглядит массивней, дотолкаем. Знаешь, какие твари тут водятся?..

Затем вдруг, посмотрев вдаль, удивлённо присвистнул.

– А это что за могиканин?.. Ваш что ли? Откуда он здесь?..

Джура́! Ну, конечно… Борис глянул на высокий противоположный берег и тоже увидел охотника, стоявшего неподвижно, в месте, где ещё пару мгновений назад не наблюдали никого. Один успел перебраться через реку. Умирающую, но пока живую: специфического запаха болотной гнили от неё не исходило, хоть и попахивало стоялой водой.

– Про третьего Варнавский не говорил…

– А нам – про тебя, – сказал в свою очередь Борис и открепил оба багра от края сооружения; охотнику велел знаком ждать.

Один за другим багры вошли в воду, меряя глубину. И, оттолкнувшись, они поплыли, «корабль» набирал тихий ход. Макс опережал их метров на сто, жарил как заправской байдарочник. Где-то позади и вдалеке, по левую сторону, между водой и лесом показались люди. Бежали по берегу толпой. Возможно, хозяева этих самых плавучих средств. Вот тебе и не буйная фауна данной реальности!

Туземцы неслись как угорелые, примерно в полутора километрах от них. Все темнокожие, десятка полтора мужчин и, кажется, несколько женщин – волосы у некоторых бегунов развевались и станом они казались стройнее. Приближались довольно быстро в сравнении с их заплывом по стоячей реке, размахивали чем-то вроде длинных воинских копий с короткими пращами. Нестройно голосили. Местные «масаи»?

– Не ссы, – с сарказмом произнёс Репейников. – Их тут вообще быть не должно, все племена к западу. Чую, им похер, крокодил плывёт или мы. Видишь, что-то показывают на руках? О чём-то предупреждают…

– И о чём?

– Откуда я знаю?! – вскипел он на мгновенье.

Потом расслабился.

– Может, и крокодилы здесь метров под двадцать… Скажи лучше, как там Мазай?..

Глазами Сыч продолжал следить за туземцами.  Борис же, после паузы, взглянув ещё раз на приближавшихся по суше дикарей, тронул рукой пистолет. Потом покачал головой. Вячеслав Вениаминович понимающе вздохнул. Выпустил из ноздрей дым. Плохое всегда ясно без слов.

Как же непривычным казалось теперь – что в мыслях, что на язык – называть его по имени отчеству, ввиду случившейся с ним молодости и появления в таком виде. Вроде как стали ровесниками.

– Варнавский, конечно, хитрая морда, – сказал Сыч, затягиваясь папиросой Беломора и продолжая отталкиваться багром от вязкого дна. – Это Мазай не дал мне его удушить однажды. Уж очень тогда хотелось, однако мы искали некую временну́ю петлю. Часом… не в ней ли я?.. Ну, это – того...

Борис потупил взгляд.

– Да, в ней, – ответил не сразу. – Сначала Мазай. Потом уже ты…

Лицо Вячеслава Вениаминовича неожиданно просветлело. Он даже улыбнулся. Стряхнул пепел и швырнул мешавшую работать багром папиросу за́ борт. Достигли почти середины русла.

– Пускай крокодилы подавятся… – отвесил он хрипло, сплюнув вдогонку брошенному окурку. – А что ту петлю нашли – оно ж хорошо. Значит, не зря я курил табачок. Место, откуда она берёт начало – оно откусывает потихоньку от нашего мира. Размик это всё пытается остановить.

Замолчал. Посмотрел, поймал взгляд назвавшегося его учеником.

– Скажи… Мы хоть дружили с тобой?..

– А то, – без всяких сомнений ответил Борис. – Ты ж сам знаешь, сколько друзей у сволочей. В очередь строятся…

Оба горько усмехнулись.

– Ну, вот и здорово, – произнёс Репейников, и начал длинным багром активней нащупывать дно, опускавшееся после середины реки немного глубже.

Совместными усилиями они поменяли траекторию движения. Пропихивали плот через заросли похожих на лотосы цветов, с большими как китайские блюдца листьями и сидящими на них трёхглазыми жабами. Чуть не застряли в самой гуще, но сумели вырулить.

Дальше пошло немного легче.

– Слав, – назвал его Борис по имени. – Как думаешь, почему ты мне не рассказал, что уже видел меня? Видел здесь. Ну, не сказал потом, о своём прошлом – когда мы познакомимся в нашем времени…

Репейников на миг остановился и тоже задумался. Быстро, однако, пожал плечами.

– Об этом ты у Варнавского спросишь. Может, никак нельзя было говорить? Что б чего-нибудь не нарушить… Или, положим, отсюда вернусь только я, а ты…

Не договорив, он с силой налёг на шест и оттолкнулся ещё.

– В общем, как выберешься, сразу и спроси. Всегда хотел пристроить к этому грамотею кого-то из своих. Что б понимать, что в его кучерявой головёшке…

– Пристроил, – налегая на свой багор, признался Борис. – Меня. Возможно, не первого. По крайней мере, я до сих пор во многом не разобрался …

– Поаккуратней там с ним, – честно предупредил Репейников, – он наш, но всегда был себе на уме. Просто будь осторожней… И давай уже, толкай! Твой Максик – вона где, а мы как копуши…

Берег приближался. Сзади скакали дикари, что-то выкрикивали. Затем понеслись куда-то по течению реки дальше и неожиданно свернули в лес, даже не пытались спускаться к воде. Зелёную чащу, сомкнувшуюся за их спинами, солнце сплошь заливало оранжевым.

Лодка Макса успешно достигла суши, он выбирался на землю. Джура что-то лепетал сверху на своём языке, подтанцовывал не хуже хозяев этих мест, исчезнувших на другом берегу. Рукой охотник показывал назад, за свою спину, а слово «лев» выговаривал громко и по-русски. Макс медленно забирался по крутому подъёму к нему – вроде не так высоко, метра четыре, но подъём был почти отвесным.

Вскоре и они с Сычом соскочили с плота. Повезло, преодолели весь путь, не встретив ни единого крокодила – были ли они здесь вообще? Сканер не показал. Борис посмотрел вверх и увидел, что Джура перехватил руками ружьё и побежал куда-то наискосок от реки. Быстро осталась видна одна лишь голова. Потом исчезла и она. Перед этим охотник махнул им рукой и что-то невнятно пролепетал. Разумеется, на своём птичьем.

– Эй, Хон Гиль-дон!.. – крикнул Репейников вслед улепётывашему Джуре, голова которого появлялась макушкой ещё пару раз, пока не пропала вовсе. – Малой, чего встал?! Держи его!.. – бросил уже Максу.

– Ну, и дела… – произнёс он тише, выискивая глазами место, где лучше взбираться наверх. – Куда он? На ночную охоту?..

– Не знаю, – ответил Борис, и начал быстро карабкаться на высокий берег. – Правила мы обсуждали, с переводчиком…

– Ага, – саркастически отозвался воскресший старший товарищ, взбираясь следом. – В хер ему не впились ваши правила, Боря. Варнавский его навязал? Можешь не отвечать… Знаешь, сколько русских царей пытались покорить эти народы севера и как долго? Вертели они на болту́ все правила с договорённостями…

Макс как стоял, так и стоял, бровью не повёл в сторону убегавшего охотника с дальнобойным ружьём. Тот, в отличие от него и самого Репейникова, оружие своё сохранил. У них же двоих, как выяснилось, автоматы исчезли при похожих обстоятельствах – стычки с мелким рукастым зверьём, Сыч потом два километра шёл по́ лесу безоружным. Искал их, пока встретил у древнего храма со львом.

– Ты чё, малой?.. Сказал же, остановить! – вспыхнул Репейников наверху, вставая с коленок. – Не слышал что ли?.. Коли так – спишем на глухоту.

Джура бежал уже далеко, не оборачивался. Солнце быстро проваливалось за горизонт и сумерки наступали резко, как складывающийся вручную зонтик.

Макс сухо ответил на реплику:

– Мне он не подчиняется… Сами ловите… – кольнул без боязни Репья глазами. Помнил про подзатыльник, отправивший его в нокдаун.

– Усвой: ты мне не нравишься… – буркнул в ответ их новый командир.

В этом был весь он – таким Борис его запомнил. Завёлся из-за пистолета, теперь из-за Джуры, хотя сам всех учил, любые джентельменские разборки выносят за хронометраж операции. Другими, конечно, объяснял словами, попроще и с матом, но суть была той же. Видимо, в молодости Сыч был менее сдержан.

– Ладно, разбор полётов потом…

Он скинул со спины вещмешок.

– Что у вас с собой? У меня только ультразвук, четыре штуки. И сканер движения с монитором. Бинокль, еда, бинты, пробирки, два компаса, «горючка». Давайте, разгружайтесь…

Быстро установили по малому периметру отпугивающие датчики – вонзали в землю, направив от себя. К четырём «ультразвукам» Сыча добавили восемь своих. Модели похожие, но изготовлены в разное время.

Местность оказалась довольно сырой, и всё же нашли что поджечь, добыли практически из земли. С помощью сухого горючего развели костёр. Коряги и коренья разгорались неохотно, трещали и сипели, противясь пламени. Окрасили, наконец, бликами тёмный вечерний воздух. Дым поднимался белым столбом.

А где-то минут через десять округу сотряс дикий и жутковатый хохот.

– Гиены, – вслух произнёс Борис.  – Падальщики есть всегда на территории крупных хищников…

На последнем его слове громко вдруг прозвучал выстрел, заставивший сразу вскочить и его, и Макса.

Невозмутимость сохранил только Репейников. Даже не вздрогнул, продолжал орудовать суком в костре, что б быстрей разгорелось.

– Ну?.. Всё, по домам? – спокойно спросил он. – Обскакал нас ваш Маугли…

Борис молча достал фонарь. Проверил на запястье ручной монитор движения, шагнул в темноту, посветил. Выстрел прозвучал близко, менее, чем в километре от них, однако луч дальше сотни метров не бил при всей его мощности. Репейников окликнул и покачал головой.

– Сядь, Боря, – сказал он, – не наводи суету. Ты ж знаешь, раз у меня учился: два командира на четверых бойцов – быть четырём железным гробам. И я говорю тебе сесть, никуда не идём. Рассветёт – проверим. Никто его одного в темноту не отправлял…

Резонно. Борис бы и сам не пошёл далеко, хотел лишь максимально приблизиться, отойти от костра метров на двести-триста. Минус один человек в малочисленной группе – это плохо. Первая на его памяти операция, подготовленная не должным образом, спешная и без расчёта вариантов путей. Риски с неизвестными «q» есть всегда, однако половину боевого арсенала они утратили. Хоть привлекай в помощь племя загорелых туземцев.

Или сворачиваться, прекратив операцию.

Ничего. Цели уничтожить льва им не ставили – это уж как пойдёт. Хотя бы нащупали проход и поняли, что могут отследить хищника. Варнавский, после того случая с петлёй, с Мазаем и погибшими ребятами, крепко получил по шапке от ведомства за Санин просчёт. Боялся допустить повторных оплошностей, а тут – сразу всё через жопу. Неизвестные составляющие в лице воскресающих мертвецов, двое Варнавских с разным возможностями лабораторий и многое прочее. Здесь что-то не то… Только что именно? Двойственность мироздания, киберотражение реальностей?.. Нет, такое даже в теориях не выстроить, чтобы приблизить гипотезу к правдоподобной.

– Всё, спать, – сказал Репейников, прервав его размышления. – Я первым дежурю. Кемарьте пока…

Макс подсел ближе, между ними и Сычом было метров шесть. Спросил тихо, губами:

– Сергеич, так он… с нами или нет?..

– Не знаю, – не пошевелив головой, ответил Борис. – Дремли в полглаза…

– А, может…

– В полглаза, Макс, – повторил он ему. – А там посмотрим…

Громко жужжала мошкара, дрова потрескивали в костре, однако Репейников усмехнулся, прикуривая папиросу от красного уголька на конце ветки.

– Шушукаются … – сказал он, не посмотрев в их сторону. – Подружки, блин …

Услышал-таки… Не суть.

Ещё и долговязые «людоеды» с копьями вызывали беспокойство. Ни приведи местные боги и ду́хи, переберутся ночью через реку, зайдут со спины и отрежут пути отхода, прижав их к воде. Спать точно придётся в полглаза.

Всем.

5.

Ранний рассвет окрасил воздух первым нежно-жёлтым лучом. Ночная свежесть перешла в отступление, солнце выкатывалось отдохнувшим, заставив сверкать целые россыпи жемчуга выступившей на траве росы.

Миг первозданной красоты сменился торопливыми сборами.

Паёк из запасов жевали на ходу. За ночь ничего не произошло: шорохи и шумы́ на отдалении, визги и писки – всё это беспокойства не причинило. Приборы с ультазвуком отпугивали живность, и ближе, чем на сотню шагов, никто не подступился. Мелкое зверьё сползалось из любопытства. Борис дважды слышал, как Репейников с кем-то из них разговаривал, включал фонарь и отходил от костра. Дежурил дольше, чем условились, затем его сменил Макс. Максим спал последним, не более часа. На открытой местности времени на отдых всегда не хватало.

Выдвинулись в известном направлении. Бинокль быстро нашёл место ночной расправы – там, где пуля Джуры сложила гиену. Примерно в полутора километрах от берега со стоянкой. И если львы были в этой части Вселенной огромными, то падальщики от них не отставали. Скорее, наоборот.

Мёртвая туша постепенно увеличивалась по мере приближения. Чем ближе к ней подходили, тем быстрее становилось заметным её уродство. У зверя не было задних лап, туловище заканчивалось хвостом и массивным задом. Передвигалось животное, возя своё тело передней парой конечностей. Вопрос, как оно выживало, отпал сам по себе – за пару сотен шагов вонь поднялась несусветная. Отпугивало запахом. Смердело хуже, чем гниющая плоть: настолько тошнотворно, что вблизи начинали слезиться глаза.

– Где-то я таких уже видел, – обронил Макс, зажав рукавом нос и разглядывая огромную тварь без половины туловища, вывалившую из разинутой пасти на полметра пятнистый язык и показывавшую в мёртвом оскале огромные зубы.

– Конь, – напомнил Борис. – Возле мельницы…

– Ого! – бодро отреагировал Репейников. – Бывали в бурге у Харитоныча1? Как он там, старая бульдожья морда? Лаять не научился?..

Веселье Сыча оборвал ещё один выстрел. На этот раз прозвучал далеко, километрах в трёх от них.

Выдохнули тем не менее с облегчением – Джура был жив. Не оставил следов, однако ушёл из долины на северо-запад, куда от реки стороной уходил мангровый лес. Значит, дальше простирались болота и заводи. На карте это место было отмечено как начало активных владений льва. А вот как далеко они простирались? Сомнения у всех были изначально, меньше чем за четыре дня выследить зверя могут и не успеть. Но это хотя бы будет первой попыткой. Если хищник не изменит своей традиции, то их, настоящую Африку, не побеспокоит ещё десятилетие. Примерную продолжительность жизни этого вида вычислили – как у слона, шестьдесят-семьдесят лет. Довольно много для африканских кошачьих, только всё же это не Африка. Какой-то её виток, отпочковавшийся в иное пространство и развивающийся миллионы лет по-другому. Некоторые подвиды вообще походили на австралийские. Теория Варнавского прогрессировала: от «других миров» он постепенно перешёл к странностям одного – их собственного, к его уникальным способностям изменять отдельные части, перевоплощая их в иные формы существования. Или, как однажды он выразился – в некие «рудиментарные отростки», существующие тем не менее обособленно, независимо от породившего их центра…

Мангровый лес приближался. Снова грохнуло, и эхо таскало очередной выстрел – Джура на кого-то охотился.

Хе́ров победитель медведей.

– Всё время что ли за ним бегать?.. – ругался на ходу Вячеслав Вениаминович. – Я б этого браконьера…

Язык с трудом поворачивался называть Сыча Славой. Много с чем придётся разбираться по возвращению. Варнавскому давно было пора начать закручивать гайки, с этими его недосказанностями, имевшими иногда место, – не в первый раз в работе всплывали непредвиденные обстоятельства. Мог бы предупредить, что на чужой территории вероятна какая-то встреча. Ведь колебался же, отпуская сюда Бориса – отчего?.. И почему там, в том времени, другой Варнавский не сообщил молодому Репейникову, с кем именно он встретится? Назвал только имена двоих.

Не нравилось всё это, ох и не нравилось…

Наконец-то деревья. Трава успела незаметно подняться до пояса. Из-за неё, на подходах к лесу, пришлось немного замедлиться. Большая змея наподобие питона, не разогревшая после восхода солнца кровь, нехотя уступила им дорогу. С шипением уползла в кусты, сверкнула чешуйчатым хвостом и оставила мятый след на растительности.

Впереди блеснула вода. Гладким отражающим зеркалом раскинулась широкая заводь.

– Где-то вон там! – Репейников указал рукой, предполагая сторону, откуда слышали последний выстрел.

– Нет, – Борис заворачивал левее. – Туда…

Не спорили. Пусть в группе двум командирам и не бывать, но не в ущерб операции можно было немного под себя переигрывать. За Макса с Джурой отвечал только он, не Сыч. Цель всё равно была общая: найти этого льва – зверя, выходившего в обе реальности и в каждой из них оставлявшего множество жертв.

Найти, и по возможности уничтожить.

– Ну, и где твой Чингачгук, со своей дудкой-стрелялкой?.. – спросил Репейников через час, когда углубились в лес и обошли с десяток мелких озёр. Те утопали берегами во мхах, сочной как большое алоэ осоке и лезущих из воды мясистых водорослях, цветущих розовыми ворсинками.

Медвежий охотник сгинул…

Выбрались к заброшенному городу. С развалившимися воротами, растрескавшейся от времени защитной стеной и низкими длинными домами за ней, в один-два этажа. А также – со следами наружной канализации вдоль фасадов, проложенной архитекторами-инженерами эпохи с точной геометрической выверенностью. Этот фрагмент мира, как и заброшенный храм, встреченный прежде, знавал высокую цивилизацию. Строилась она не дикарями, носившимися по берегу заболоченной реки, наблюдались всё те же остатки смешанной культуры. Чертами своими отчасти напоминали хараппские времена долины Инда 3-го тысячелетия до н.э.

– Птицы перестали насвистывать, – заметил вслух Макс. Переступил с ноги на ногу и сделал шаг вперёд, включая ручную камеру. Быстро наводил зум, снимал развалины города. Борис с Репейниковым были наготове, осматривались из-за черты с оружием.

Пройдя сквозь остатки ворот, через въездную площадь, углубились в кварталы. Кажется, шагали по бывшей центральной улице, судя по ширине и фасадам, впечатлявшим остатками зодческой выдумки. Справа болотная вода подтопила обширную часть города, местами пробралась под стеной, размыв за сотни лет фундамент, и частично её обрушила. Видимо, основу клали не только из каменных глыб, для сцепки использовали что-то вроде цемента или бетона.

Свернули влево.

Затем ещё.

Долго ходить не намеревались, однако удалось обнаружить недавнее присутствие человека – смазанный отпечаток стоп на земле. Возможно, их охотника, неизвестный прошёл обувке.

Напряжение в воздухе появилось внезапно. Словно электрический разряд. Слух уловил изменения в окружавшем фоне и посторонние шорохи, не синхронные, но упорядоченные. Передвигались на двух ногах, много и осторожно.

Кто-то подкрадывался. Их окружали.

Первая стрелка-дротик просвистела над ухом.

– Отходим! За дом! – уклонившись, среагировал Репейников. Борис отскочил от второй – отбил ладонью, отпрыгивая в сторону.

Быстро попятились, зашли за низкую стену разваленного жилища. Туземцы встречали их «гостеприимно». Следовало, по-хорошему, развернуться, покинуть лес и пересидеть три дня у реки. Ещё лучше – за ней, храм мог оказаться вполне надёжным убежищем. Потом разойтись, вернуться через проходы домой. Снарядить новую команду, или подождать, когда Размик Эдуардович сумеет открывать проход для бо́льшей группы, человек на десять-двенадцать. Заодно получить у него ответы.

Но оперённые стре́лки полетели с трёх сторон и отступать было некуда; только пригнуться за сложенной из камней стеной и ждать, когда стрельба ослабнет. Против них выступали не речные бегуны. Мелькнувшие впереди люди были низкорослыми, кожа их казалась светлее, серьги в ушах, на шеях ожерелья из зубов и когтей, в грубой одежде из шкур. И с длинными трубками в руках, из которых плевались короткими колючками, бьющими довольно сильно и далеко.

– Можем пройти назад, до ворот, – предложил Борис. – Правым, заболоченным краем. – Почти половина города закисла в воде. – Уйдём через разлом в стене. Дома там тянутся практически целые. Есть, где укрыться…

Репейников согласно кивнул.

– Пошли!

Для острастки пришлось пару раз шарахнуть из ружья.

Пыл окружавшего их болотного племени, облюбовавшего себе уголок старого города, быстро охладился. И пауза, возникшая в конфликте, позволила отступить достойно.

Через городскую стену вышли, шагая по колено в воде. Постарались побыстрее удалиться от развалин в деревья, а там уже остановились, заняв позиции. Макс вскарабкался для наблюдений на дерево. Джура, если был близко, выстрелы слонобойного ружья должен был слышать. Решили попробовать перехватить его на подходах к заброшенному поселению.

– Мы не готовы, – сделал однозначный вывод Вячеслав Вениаминович. – Ты как?..

– Нет возражений, – ответил Раневский бывшему наставнику. – Одна загвоздка – Джура. Даже если сейчас не появится, то ты сам нас учил…

– За одним, и ещё живым – хоть в пекло… – завершил фразу Репейников, которую благодаря ему знало не одно поколение бойцов в их выездных спецгруппах, и помнили, кому она принадлежала.

– Я помогу разыскать стрелка́. Потом разойдёмся. Ваш Варнавский откроет один проход, мой – уведёт меня…

Это-то и беспокоило уже больше, чем лев, ради которого переместились из Африки. Трое из одного времени, Репейников из другого – выглядело всё так. Если бы не одно обстоятельство. Не было двадцать лет назад мощного оборудования, способного открыть проход в это пространство, чтобы отправить бывшего командира. По крайней мере, в реальности, знакомой Борису.

Сыч улыбнулся, прикуривая. Кивнул вверх на Максима.

– «Высоко сижу, далеко гляжу…»

Гоготнул.

Вне всяких сомнений это был он, его ужимки, голос, простые грубоватые манеры. Ничего не понятно, в общем. Даже маленький шрамик под левым глазом – галочкой, как крылья чайки.

Четвёртый выстрел Джуры нарушил воцарившуюся благодать и созерцание окрестностей. Прозвучал раскатисто, опять где-то вдалеке.

Репейников больше не ругался на маленького охотника – устал это делать. Что-то лишь пробурчал раздражённо под нос, поднял голову, встретившись с Максом взглядом, и молча велел ему спускаться. Планы дождаться стрелка́ провалились. Ожи́вший наставник был прав: верте́л Джура на своём причиндале любые договорённости. Жонглировал ими как хотел.

Часть 3.

– Попробуем… – негромко отозвался Борис.

Едва был сделан шаг в сторону, глаза впереди дрогнули – нарушили неподвижность лесного пейзажа. Потом исчезли вовсе.

Следом послышался хруст лежащих на земле веток, мгновенно переросший в знакомый характерный звук – тяжёлую поступь крупного четвероного. Фырчание – и, вероятней всего, идущее из ноздрей – усилилось. Зверь первым потерял терпение, не стал разрывать гирлянды «виноградника», а тоже решил обойти деревья. Остановился затем и показал свою голову. Огромную, увенчанную двумя изогнутыми ко лбу рогами, лохматую на макушке и с жидкой порослью на подбородке, с подвижными влажными ноздрями на… овальном коровьем носу.

Буйвол. Видимо, где-то недалеко было его стадо, или же он отстал от него. Старый, практически исполинских размеров самец. Целиком зверя видно не было – скрывали заросли, но судя по высоте, с которой глаза смотрели в упор, весом он был не менее полутора тонн и в холке метра за два. Что ж, гигантизм некоторых видов говорил об особенностях этого уголка. Огромные буйволы, львы… Кто ещё?

– У него три глаза, – произнёс Макс, стараясь, как и Борис, не двигаться.

Третье веко, что было закрыто, пошевелилось. Медленно, как стеклоподъёмник, поехало вверх. И этот здоровый монстр смотрел теперь на них во все очи, ушами отгонял назойливых летунов-насекомых и, не моргая, пялился.

Вспугнула неожиданность. Буйволы, по крайней мере в Африке, славились своим нравом не меньше, чем бегемоты и носороги. Этот же был настолько увлечён разглядыванием двуногих, что перестал вслушиваться в округу. Сначала дунул ветер, донёсся приятный запах сырости и древесной гнили, говорившей о близости большой заболоченной реки. Зверь опустил голову и двинулся было к ним, медленно и нерешительно, борясь с любопытством.

– Я сам, если что… – подал голос Макс, поднимая пистолет.

– Не в лоб – хрен прошибёшь, – предупредил Борис. Тратить мощные ружейные патроны, наводя в окрестностях шум, не хотелось.

Однако внезапно ещё один порыв ветра пошевелил кусты. Побеспокоенная, оттуда взмыла вверх какая-то разноцветная птица, издала противный гортанный звук. И буйвол, сделав только первый шаг к людям, вздрогнул, вздыбил при этом рогатую голову. Сложив веко третьего глаза, – тогда как два крайних округлились, – знакомиться резко с двуногими передумал.

Макс так и не выстрелил – а зверь развернулся от них, и мощным мускулистым тараном понёсся через лес.

Треск поднялся как от гиппопотама, прорывающегося сквозь яблоневый сад. Хрустели молодые стволы, с криками разлетались другие птицы, уступая дорогу испуганному великану.

Что ж, пронесло. Оба выдохнули одновременно. Варнавский ещё сомневался, отправлять ли сюда Бориса. По хорошему счёту заходить нужно было группой в пять-шесть человек, при полном вооружении. Мало ли, что новый фо́нор агрессии ничего примечательного не показал из этого мира, когда изучали фауну. Тут и без неё коньки можно отбросить. Такая махина, без всякого злого умысла, растопчет пол роты бойцов, а после, когда успокоится, отправиться пощипывать на склоне сочную травку и даже не вспомнит о произошедшем. Жаль, больше людей проход не пропустил. Возможности прохождения так же вычислили заранее – три человека за раз, не более. И столько же обратно, через четверо суток, когда перенастроят оборудование. Если не успеют за это время выследить льва, будет и второй заход, и третий, и четвёртый – до тех пор, пока не убьют. Первый – скорее всего разведывательный.

Выбрались к месту, откуда веяло тёплой влагой, и поняли, что до реки ещё не дошли. Славное открылось перед ними местечко, довольно живописное и красивое, хоть и болотце, с редкими корявыми деревцами посередине и низкими зарослями. Сумели его обойти по краю. С округлых кочек в воду спускались ящерицы, в перевалку спрыгивали желтопузые лягушки. В лучах спускавшегося солнца грелась большая, полосатая как зебра, змея. Сложилась кольцами и трёхглазой головкой с кулачок наблюдала за проходившими мимо людьми. Все земноводные твари были обычных размеров. Однако в словах масаи, описавших три глаза у льва, сомневаться больше не приходилось. Борис, в отличие от Варнавского и других коллег по отделу, поверил им сразу. У страха, конечно, глаза велики, но только боязнь и страх – совсем не про воинов масаи. Прирождённое племя охотников. Столетиями наводили ужас на царя зверей в Африке и убивали тысячами, испокон веков, не имея при этом ружей, винтовок, пистолетов. Туземцы могли ошибиться в своих описаниях, но не соврать.

«Третье око – око проклятья, – сказал их Лайбон, некто вроде племенного шамана. – Откроет его – проклянёт…»

Ну, если в это поверить, то местный буйвол, змея, лягушки и прочая живность, что хлопали на них тремя глазками, проклятье им обеспечили на много поколений вперёд.

Когда болотце закончилось, из зарослей впереди возникло ещё одно чудо. Конечно же, несовершенные до конца сканеры, многого заранее не определили. Наличие местных примитивных племён они выявили, а вот развалины старых цивилизаций – это уже увидели собственными глазами.

Храм выплыл из зелёной массы как остов испанского галеона в пересохшем русле реки. Каменный, с восьмью фасадными колоннами, весь оплетённый лианами, со статуей сидящего возле входа льва. Левое ухо – сколото временем, посередине лба угадывался третий глаз.

Несколько мгновений, изумлённые, они стояли и просто рассматривали.

– Заглянем ненадолго?

– На пару минут, – разрешил Борис, терзаемый любопытством не меньше молодого коллеги, но помнящий при этом, зачем они сюда пришли. Достал из кармана фонарик. – Сделай для Варнавского съёмку…

Помощник кивнул и вытащил из заплечного рюкзака камеру-фотоаппарат. Маленькая, удобная, благодаря особым линзам могла снимать с хорошим приближением. Использовали чаще для дистанционной съёмки.

Наверное, прошло не менее тысячи лет, прежде чем храм был заброшен. Где-то, в этом же лесу, вероятно, скрывались остатки старого города. Тысяча лет – это ещё навскидку, вполне могло оказаться больше, на глаз не идентифицировать.

Зато угадывались явные следы хараппской культуры, столкнувшейся с двумя другими, неизвестными – их Макс определить не смог.

Стены храма внутри были расписаны. Статуи многоруких трёхглазых божеств вдоль них, осколки кувшинов и посуды под ногами. Рисунки с изображением людей сохранились хорошо. На них пасли стада животных, возделывали землю и сады, воевали друг с другом – в руках держали странное оружие, не подходившее под каноны известных истории цивилизаций. Один изображённый предводитель восседал на огромном льве, а рядом с ним, чуть выше плеч, парили словно на коврах-самолётах его защитники. Позади двигалось войско.

Дальняя стена храма полностью была отдана пейзажам леса. Роспись цветная, деревья покрыты листвой, от ярко-оранжевых сполохов, точно живых и танцующих, пестревших местами бледными жёлтыми прожилками – до самых тёмных и глубоких оттенков красного. Возможно, со временем так изменилась краска, создала оптическую иллюзию игры отдельных природных тонов. Местами она облупилась, трещинки разбегались паутиной высоко, под сводчатую крышу. Пейзаж на этой стене был един – через убранное поле, там, где лес посередине прерывался, быки, погоняемые людьми, тянули повозки.

– Как расстарались! Поклонники осени?.. Празднование урожая? – спросил вслух Макс, заканчивавший для Варнавского видеосъёмку. – Хотя какая тут осень…

– Всё может быть, всё… – ответил на это Борис.

Ему почему-то вспомнился другой рыжий лес – виденный им много раз на фотографиях, во времена учёбы в академии и после. Массивы деревьев в окрестностях Чернобыля, сразу за Припятью. Сканеры Варнавского, правда, повышенного радиоактивного фона в этом мире не выявили, но кто его знает, как давно здесь пришла в упадок цивилизация. Тем более – откуда здесь появилась.

– Пришли, как и мы. Просто очень давно… – размышлял вслух Макс, закидывая рюкзак с камерой и вещами за спину.

– Нет, не как мы, – с уверенностью возразил Борис, направившись к выходу. – Варнавского у них не было. А вот «львиные тропки» переселенцы из древней Индии знать могли…

Строители найденной обители богов попали в этот мир не из Африки – за это говорили черты лиц и силуэты воинов, царей, пастухов, земледельцев. А также – ярко выраженные штрихи хараппской культуры, выдававшие в древних зодчих ранних индоевропейских представителей…

Из храма вышли менее чем через пять минут. Садящееся солнце властно прорывалось лучами сквозь лес, слепило глаза. Однако и шагу не успели ступить от фигуры с сидящим на пьедестале львом, преданно охранявшим вход, как новое, неожиданное событие заставило обоих остановиться.

Тут уж ни опыт, ни тренируемая годами выдержка на помощь прийти не смогли – от увиденного Бориса едва не разбил паралич. Холод и судорога в мгновение прошлись по спине, сковали тело и подавили на время волю.

– Кто… это?.. – услышал он напряжённый голос Макса, раздавшийся, из-за шума крови в ушах, как сквозь завесу. Сам же он – будто погрузился в раннее детство, перенёсся назад во времени.

Знакомый кинотеатр. Выкупленный каким-то бизнесменом у государства – тот самый, на углу, куда они ходили вместе с матерью, и билеты в нём продавались на закрытые коммерческие показы. Что-то наподобие видеосалонов начала 90-х, но намного цивильнее: просторные залы, большие экраны, напитки, мороженое, сладости. Однажды они смотрели «Звёздные Войны», серию из ранних частей первой трилогии. Борис хорошо запомнил, как в один момент он вжался в неудобное кресло спиной: большо́го ужаса на экране не было, но сам миг поразил его до глубины души. Люк Скайуокер, на далёкой планете, забрёл в своих поисках в тёмный лес или глубокий овраг. И там повстречал призрака своего отца – Дарта Вейдера, вышедшего к нему внезапно из мглы.

Вот и сейчас, как Люк, он утратил дар речи, а с ним – способность пошевелиться, будто увидел настоящее привидение. Пульс сумасшедше стучал в висках.

– Борис Сергеевич… – выдернул его из оцепенения голос помощника.  – Он у меня на прицеле…

Подняв руки вверх, к ним медленно шёл человек. С блуждавшей на лице улыбочкой и какой-то естественной ленцой в движениях, не торопился и не торопил их, давая время рассмотреть.

– Не стреляй… – разлепились губы Бориса и собственный голос показался неузнаваемо хриплым. – Отойди в сторону, Максим… Дай нам поговорить. Потом объясню…

Объяснит? Кто бы самому рассказал, как такое возможно. Подобного «сюрприза», да ещё в таком месте, от Варнавского он не ждал.

Человек остановился. И стоял молча, пока Макс выполнял приказ – убрал оружие, отсчитал несколько шагов вбок, сел на небольшой валун возле статуи стража-льва. И только после этого движение возобновилось.

– Здорово́, мужики! – напористо сказал человек, сохраняя улыбку, глазами при этом не отпуская их обоих. – А я ж сразу смотрю – наши! Думаю, дай подойду… Ну, чё, ребятки? Поговорим?..

3.

Подошедший остановился в трёх шагах. От него ощутимой волной исходила уверенность, и она, казалось, полностью была ему подконтрольна.

– Это – моё, – произнёс он твёрдо, забрав у Бориса ружьё – а тот ему позволил. Потом, посмотрев на наблюдавшего за ними Макса, сказал: – Забери у своего мальца «Стечкина». И да – слушаем теперь только меня…

Раневский не успел отойти от первого шока. Макс, понимавший в происходившем ещё меньше, чем он, попробовал осторожно осклабиться.

– Да больно надо, – с вызовом обронил он, чувствуя, что происходит некая перестановка сил, на которую его командир отчего-то согласился безмолвно. – Всё равно не пистолет, а какая-то пукалка…

Настроение в воздухе поменялось в секунду. Забравший ружьё человек, выпустил его в одно мгновенье – бросил Борису обратно в руки, а в следующее – одним прыжком оказался рядом с молодым оперативником. Присел на одно колено.

– Чё? Чё? – спросил он его. – Где жужжит?.. – закрутил головой.

Да такого попросту быть не могло – того, что происходило сейчас! Это и вправду был ОН. Только его обновлённая версия: гораздо моложе, лет может на двадцать-двадцать пять – как будто из времени намного раньше, чем когда они познакомились в академии. И эти знакомые «чё-чё», заставившие нешуточно ёкнуть сердце. Борис даже на миг повёлся на эту пантомиму – настолько она показалась выразительной – сам начал вглядываться, кто и где жужжал в воздухе.

Макс больше шефа оценил мастерство игры: тут же повернул шею, ища глазами над собой насекомых или кого-то ещё.

Однако в следующий миг получил мощную оплеуху. Тяжёлую и сильную, такую, что перевернулся от неё и отлетел назад метра на три.

Сгруппировался, хотел было вскочить, но взгляд поднявшегося на ноги первым… Репейникова словно пригвоздил его к земле.

Парень застыл в ожидании. К тому же оружие, выбитое ловко перед ударом, осталось в руке ударившего.

– «Стечкин», сопляк, – не какая-то пукалка, – сказал Вячеслав Вениаминович голосом, способным раздавить любого словно мокрицу. – Это автоматический пистолет, позволяющий нарушить планы противника на ближней и средней дистанции. Гордость любого боевого офицера. А ты ещё не офицер, как я погляжу – «губы на молоке не обсохли»...

– Лишь распоследние мудаки, – добавил Репейников после короткой паузы-выдоха, – считают, что пистолет тяжёлый, неудобный. Таким «считальцам» и собственный хер в тягость. Как правило, его у них нет… Понял, щенок?..

Лучший способ ретироваться – не отвечать на неудобный вопрос. Вроде как, не потерял до конца лицо, хоть и отполз побитым в сторону.

Борис просто наблюдал за ними в какой-то прострации. Кивнул только головой, что б Макс не вздумал дёрнуться, и видел, что тот принял правильное решение. Репья, или Репейникова Вячеслава Вениаминовича с боевым позывным «Сыч», его подчинённый никогда не знал – мог только слышать в стенах академии о его заслугах. Однако Максим как-то почувствовал, что если его командир не встревает, то лучше и самому не лезть. Побыть на третьих ролях.

– Да ладно, мужики! – всё в той же свойственной ему манере, Репейников повернулся к ним сразу к обоим и миролюбиво развёл руками, словно только что и не было никакого недопонимания с одним из них. – Ну, не с того начали. Я ж понял, что вы свои, Варнавский предупредил: сказал, встречу двоих. Ты, наверное, Раневский. Выглядишь старше, чем твой мелкий. Профессор назвал мне ВА́С…

Затем он шагнул к Борису, протягивая ему руку с пистолетом. Опять забрал у него ружьё.

– Я Слава. «Сыч». А ты? Небось от фамилии – «Ранетка»?

Пошутил, называется. Вышло похоже.

– Раневский. Борис. Позывной – «Кондор».

– Кондор… И кто ж тебя так назвал? – знакомо и беззлобно развивал шутку Репейников.

Вот удивится-то, если услышит.

А чего уж скрывать?..

– Ты… То есть… вы, Вячеслав Вениаминович, – непроизвольно закончил такими словами фразу Раневский.

– Что?.. – удивление казалось неподдельным.

– Я?..

И «чё» у бывшего наставника и командира всегда менялось на «что» при неконтролируемых им составляющих обстоятельств. Репейников замер. Внимательно посмотрел Борису в глаза. Задумался, снова посмотрел, но уже по-другому, взгляд будто рассеялся в пространстве. Затем сфокусировался вновь.

– Во как значит… – сказал он после некоторой паузы, явно растерянно. – Типа, откуда вы пришли – меня там уже нет?..

Что тут ему ответить?

– Добро… Добро…

Достал из кармана пачку папирос, задымил. Предложил Максу, который не отказался – так они вроде «замирили».

Борис не курил.

– Варнавский… Вот, сука... – произнёс, помолчав, Сыч с нескрываемым раздражением. – Где-то кто-то объебался. Профессор или я…

– Ты это… – обернулся он снова на Бориса. – Ничего мне пока не говори. Спрошу, если нужно. Я так-то здесь за одним делом – за львом. Слышали? Размик Эдуардович открыл однажды проход, прямо из лаборатории. Зверь через него к нам и вышел. Загрыз троих сотрудников, а после ушёл обратно, в свой мир. Сюда, значит. Недавно ещё разок появлялся, но уже в Африке. Две деревни перемолол зубами – не жрал, убивал, скотина. Резал как домашний скот… Вы, двое, здесь зачем?..

– За тем же львом, – коротко ответил Борис. – За тридцать лет он не был пойман. Всего четыре появления, последнее – снова в Африка. Вырезал деревню на сорок человек. Наш мир для него – «магнит». Приходит в него каждое десятилетие…

– Тогда… – их гость по́днял бодро голову, зацепив взглядом обоих.

– Тогда всё сходится, – кивнул он, немного поразмыслив. – Варнавский сказал, что найду ва́с. Не объяснил, откуда вы здесь, но через открытый проход сумел пропустить только меня. Без команды. Вы – моя команда… Мой приказ – взять вас под крыло и уничтожить зверя, если получится.

– Добро… – ответил Борис согласием.

Не желая торопить событий, он просто отпустил на время «вожжи» – да, собственно, сразу передал их. Потому и не сказал вслух ожившему так внезапно, в таком неожиданном месте сослуживцу, что впервые слышит про появление льва в лаборатории. По данным Бориса, именно в Африке были зарегистрированы все четыре случая атак на жителей.

Также показалось странным, что ни слова не было произнесено об их третьем «компаньоне» – охотнике Джуре. Как и сам факт, что Варнавский из их с Максом времени ни разу не обмолвился о человеке, которого они трое, с Джурой, встретят здесь – будто и вправду о нём не знал, о Репейникове. Невзирая на известные минусы Размика Эдуардовича, подобное скрывать было ни к чему – напрасно только подвергать серьёзному риску ход операции. О чём-то профессор, возможно, догадывался. О ранних своих экспериментах с проходом сюда, в львиное царство, мог попросту умолчать – такое уже бывало, с умалчиванием. Мир этот прощупывался крайне тяжело. Да и говорил он, что не хочет отпускать Бориса, внятно своих опасений объяснить не сумел и «прикрывался» новым оборудованием. А перед вылетом в Африку и весь путь до неё между ними будто сквозила некая недосказанность, до самого открытия прохода.

С другой стороны – и о чём Варнавский дал понять на словах достаточно ясно – прежде никаких появлений людей в этом отрезке мира не было. По крайней мере, из их отдела, по известным в архивах делам.

Если врал, то зачем?.. Не помнил, что сам отправлял Сыча двадцать лет назад во время, текущее здесь? Такое навряд ли. И главное – откуда заранее узнал о команде – команде, которой не было много лет назад?.. «Призрак» Сыча назвал их обоих – фамилии, имена, угадал точное место. Разве что не знал позывных и про Джуру.

Репейников, прикурив ещё папиросу, коротко взглянул на них и кивнул.

– Пошли! Чё встали-то? Скоро закат…

Часть 2