Он обещал построить храм капитализма, а выстроил его надгробие.

У «Бруталиста» есть антракт. И этот факт лучше всего характеризует сердце фильма. Где-то на середине действие просто замирает, и это редкое, почти вымершее в кино умение: оставить зрителя наедине со своими мыслями. Как будто режиссёр перестаёт быть проводником и становится собеседником, который внезапно умолкает, чтобы ты сам закончил фразу. Не торопясь.

Фильм начинается как притча. Архитектор, венгерский беженцец Ласло Тот (нежный, но решительный Броуди) прибывает в Америку после войны. Он замкнут и немного нелюдим, но внутри него скрывается не просто талант разлиновывать бумагу чертежами, а нечто более живое. Искра. Та, которую замечает Харрисон Ван Бюрен (напористый Гай Пирс) — миллиардер, покровитель и тень. С этого знакомства начинается их странный танец: капитала и искусства, выживания и гордости, памяти и боли.

Все три часа сюжет развивается неспешно, будто всё происходит внутри бетона. Плотно и гулко расходится мелкими трещинами, но без без резких движений. Ван Бюрен предлагает Лазло спроектировать здание, которое никто не хочет, но которое невозможно не построить.

Тот (простите за каламбур) соглашается, потому что несёт в себе Холокост, и его чертежи выглядят, как молитвы на забытом языке. Строгие, но многослойные. Ласло не может не строить, потому что не может не чувствовать, и каждый раз, когда он пытается от этого убежать, мир напоминает: «Ты здесь не просто так».

Ван Бюрен противоположность Ласло. Он яркий и обаятельный хамелеон, который привык эгоистично подчинять пространство вокруг себя. Он искренне восхищается эмигрантским гением, но под этим восхищением медленно мутирует отравляющая зависть. И зависть не к славе или таланту, а как будто к боли, к самому источнику творчества.

Герой Пирса раб своей безболевой свободы. Он может купить всё, кроме голоса, который шепчет внутри: «Помни». В какой-то момент именно поэтому произойдёт ошеломительный акт насилия – последняя попытка завладеть тем, что принадлежит лишь Лазло. Но принадлежит не телом. А историей.

И, конечно, этот танец воплощают глыбы – Броуди и Пирс играют свои лучшие роли. Один умудряется взывать к сердцу лишь глазами, другой говорит так, что ты испытываешь страх и трепет одновременно. Жаль, конечно, что Пирс не получил позолоченную статуэтку. Да, это не Льюис в Нефти. Но там был архетип, а Ван Бюрен – это воплощение души капитализма. Напористой и алчной, но бесстрастной.

Корбе (режиссёр) умудряется упаковать эту притчу в чистый мета-объект. Его фильм — тоже брутализм: честный, шероховатый, тянущий к земле. Музыка скачет от джаза к погребальному плачу. Камера неподвижна, как будто сама боится разрушить хрупкую атмосферу. На плёнке плотная зернистость и белые точки, как вспышки отгоревших звёзд. Однако в какой-то момент ты перестаёшь замечать форму, потому что чувствуешь, что тебя постепенно уводят. Не по прямой, но к строго определённой точке.

Финал как будто иронизирует над зрителем. Он вдруг показывает глубину массивных оснований, которые весь фильм казались прямолинейным камнем. Но сильнее всего, конечно, не слова, а образ: гигантский бетонный храм, который должен был стать символом прогресса, а стал памятником боли. Не абстрактной, а личной.

И вот апогей – архитектура. Чувственная и холодная, продуманная, но непознаваемая. Как надгробие, построенное руками самого выжившего. А может и наоборот — его последняя попытка жить.

8,5 из 10

За то, как боль становится искусством. И за то, что иногда, чтобы освободится, нужно заложить всю горечь памяти в бетонный монолит.

К концу пути на полу не осталось и клочка свободного пространства, все было усеяно умершими и теми, кто готовился к ним присоединиться. Но уверенно дышавших и озирающихся по сторонам выводили под небо самых разных оттенков — от золотистого до чернильного с молочными брызгами — и, облачив в полосатую робу, отправляли в бараки, мало чем отличающиеся от лимба.

Обычно постояльцы покидали этот лагерь после принятия душа. Их гурьбой заводили в тесное помещение и под тревожный шепот, перерастающий в крик, заполняли его газом. После этого узники протискивались в трубу крематория сладковатым облаком и наконец обретали покой. Но Ласло повезло, по его отравленному ужасом лицу заструилась настоящая вода.

До Второй мировой войны Ласло был перспективным венгерским архитектором, прошедшим сквозь аудитории Баухауса и построившим несколько конструктивистских зданий. Но с приближением Третьего Рейха и смещением фокуса на помпезное римское зодчество, нацисты увидели идейного врага в функциональной архитектуре, которая осознанно спустилась на одну ступень с отдельно взятым человеком.

Если бы Ласло лишился только работы, которая вместе с женой была любовью всей его жизни, это была бы трагедия. Но перед ним разверзся круг ада, до которого Данте так и не добрался. Концлагерь, не перестающие чадить крематории, горы ничейной обуви, голод, разлука с близкими и отсутствие проблеска надежды. Казалось, смерть поставила на колени все прекрасное.

Воскреснув и вырвавшись на свободу, Ласло остался ни с чем. Вокруг были разбросаны обгоревшие головешки старого мира, которые не было сил ни собрать, ни выстроить на их лежбище что-то новое и прекрасное. Поэтому главный герой решил пересечь океан и переродиться среди его соленых вод. Мир, полный скорби и барьеров, остался позади.

С приездом в Соединенные Штаты для Ласло наступает не столько новая глава знакомой жизни, сколько она пытается раздвоиться, но в процессе рвется. До предела натянутая нить лопается со звенящим гулом — прошлое обращается кошмарным сном, а настоящее неприветливым попутчиком. Земля разверзается и на месте старых стен вырастают новые.

Оказывается, далеко не весь мир заглянул в пустые глазницы войны. Поэтому Ласло, которого американцы нарекают мистером Тотом, попадает на новое поле боя. Только в этот раз сражаются не сами люди, а целые вселенные. Одна из них сыта, безмятежна и никогда не знала трагедий. Другая же восстала из мертвых и утратила всякие иллюзии к происходящему.

Волей случая, подозрительно похожего на злую шутку с переполненными вагонами, до мистера Тота дотягивается рука местного нувориша. Он делает некогда увлеченному архитектору предложение, от которого невозможно отмахнуться ни одному творческому человеку. На покрытом зеленью холме необходимо возвести массивное здание, которое напомнит о величии почившего Баухауса.

Заглавной темой «Бруталиста» выступает неоднородность мира, в котором копошится человечество. Вопреки громогласному названию ни одна мировая война по-настоящему не проникла в коллективное сознание. Пока одни хоронили близких, рисковали собственной жизнью и пытались примириться с абсурдностью бытия, другие растили детей, обставляли мебелью новые дома и выпивали с друзьями.

Хотя для Ласло поездка в Новый свет была единственной возможностью на приличную жизнь, он явно не ожидал приема, который окажут приветливые американцы. Мистер Тот оказался не нужен самодостаточному обществу, некогда созданному иммигрантами. На смену унижению, баракам и постоянному ожиданию смерти пришли нищета, злоупотребление наркотиками и пренебрежение окружающих.

Но возвращение к любимой работе вновь окрыляет мистера Тота. Несмотря на сложности, ему начинает казаться, что нет ничего, с чем бы не примирился человек. Вот только вслед за каждым компромиссом приходит тоска, которая однажды выдавит все остальные чувства. Радость, интерес, способность любить и проявлять нежность погрузятся на дно озера, в которое годами капали слезы.

Архитектура становится не столько призванием главного героя, сколько синонимом творчества и созидания как таковых. Соседство мистера Тота, по самую макушку окунувшегося в воды Стикса, и сытых обывателей, что годами наблюдали за кровопролитием сквозь замочную скважину, приводит к противостоянию вечности и повседневного бытия.

Пока одни гонятся за сиюминутной наживой и потакают своим порокам, Ласло смиряется с новым именем и направленным на него отчуждением целой страны, но даже в этот миг не теряет веры в то, что плоды человеческой мысли и упорства куда масштабнее любой личности. Комфорт и достаток меркнут не только перед монументальностью бетона, способного пережить любого человека, но и банальной идеей, рожденной этим самым человеком.

Подвох в том, что именно люди, способные на созидание, в коллективном исступлении разрушили мир Ласло. Сравняли с землей плоды его воображения, разлучили с семьей и показали истинный лик несправедливости. Но если в «Зоне интересов» (см. наш текст) зло пряталось за совсем банальным комфортом, то в «Бруталисте» оно скрывается за двубортным костюмом и идеально подстриженными усами. Зло будет везде, где есть люди, ведь они идут об руку сквозь века.

Ласло, спасшийся от газовой камеры и наспех попрощавшийся со смертью, пересек океан с надеждой на достойную жизнь. Его манили честный труд, творчество и желание возвыситься над пережитым ужасом. Но люди, не мыслившие окончательными категориями, отгородились от него собственным благополучием и в страхе скалили зубы. В страхе перед травмами, которые невозможно залечить просто потому, что ими иссечен весь людской род.

PS. Если понравился текст — ищите нас в Telegram.

Либо заглядывайте на сайт, там уже можно почитать о «Партенопе» Паоло Соррентино, который превратил величественный Неаполь в обворожительную сирену и отправил ее на поиски собственного я.