Было частинское болото. И были в нем, как и полагалось во всех болотах — черти.

Пришла советская власть. А с ней появился и крестьянин-культурник Касаткин.

Стал Касаткин газеты читать и с агрономами разговаривать. И узнал, что из болота очень даже легко плодородную землю устроить. Нужно только заизвестковать болотистое место. Так он и порешил сделать. Купил на 100 рублей в агропункте камня известкового, свез его ко двору и стал готовиться болото разболачивать.

Узнали про это черти, пришли к Касаткину и говорят:

— Как же ты, не спросил нас, хочешь наше гнездышко уничтожать? Где же мы жить будем? —

Отвечает им Касаткин:

— Ничего не поделаешь. Не полагается при советской власти чертям быть. А надо, чтобы каждый клочок земли пользу приносил. —

— А почему ты думаешь, — говорят черти, — что пришло тебе время нас выгонять? Может, мы еще нужны, и найдутся люди, которые за нас заступятся? —

Засмеялся Касаткин.

— Это ведь нам не царское время. Какой дурак теперь будет за вас заступаться и на земле чертовы гнезда делать, вместо того, чтобы эту землю под хлеб приспособлять?

— Ну, это мы еще посмотрим, — сказали черти. И пошли в Частинский РИК.

Долго ли, коротко ли они там пробыли, и неизвестно, что там делали — только как стал Касаткин готовиться болото заболачивать — пришла ему из РИКʻа бумажка. И выходит, что стало нельзя ему работу производить, так как в бумажке говорилось, что камень для заболачивания Касаткин неправильно купил, хоть и заплатил он за него деньги, и договор на это есть, и на касаткинские деньги уж в агропункте конюшню построили. А нужно было этот камень с торгов покупать.

Передали дело в суд. И тянется оно там, как полагается, не месяц, не два, а целый год. Наконец, больше нельзя стало дело тянуть, а надо его решать. И порешили Касаткину и РИКʻу сойтись на мировую.

Стал опять Касаткин к работе готовиться. Только вдруг опять из РИКʻа бумажка. Камень, который Касаткин год тому назад купил за 100 рублей — стоит не сто рублей, а 120. Поэтому Касаткину нужно доплатить 20 рублей.

Опять бросить пришлось Касаткину работу. Понес он деньги в РИК, а черти из болота ему рожи показывают:

— Что? Узнал, культурная твоя душа, как с чертями бороться? Мы еще тебе покажем!

Уплатил Касаткин деньги. Опять договор написали. Опять подписали, как полагается, поставили, и печать РИКʻовскую приложили.

Стал Касаткин опять готовиться болото разболачивать, а сам уж ждет из РИКʻа еще бумажку. И действительно. Пришла бумажка. Признает РИК свой договор неправильным и назначает на касаткинский камень торги.

Опять бросил Касаткин работу и стал торгов на свой камень дожидаться.

Наступил день торгов. Народу собралось много. И сам РИК в полном составе пришел. И черти из болота выглядывают, длинные языки Касаткину показывают.

Стали торговаться. Набили цену на камень до 142 рублей. Больше всех надавал Касаткин и опять камень за ним остался.

Опять пришлось Касаткину деньги доплачивать. Опять стали договор писать, подписи ставить, печати прикладывать.

— Теперь уж крепко будет, — подумал Касаткин, — только, когда стал болото разболачивать, — все же на дорогу посматривает. Не несут ли бумажку из РИКʻа.

И опять принесли бумажку. Оказалось, что хоть и купил Касаткин несколько раз свой камень, и по всем правилам, все же камень этот ему не попадет. А решил РИК продать его, уже после торгов, другим людям, которые этот камень на свои другие нужды употреблять будут.

Пошел тогда Касаткин в РИК. Видит — бумаги там целые горы. И думает:

— Если они только по одной бумажке каждый раз будут тратить на свои договора, да по одной же бумажке мне посылать, то хватит им этой бумаги на долгие годы. А потому долго еще мне не справиться с чертями. Надо идти к высшим властям.

Пришел к прокурору своего участка, Боженову, и рассказал ему, в чем дело.

— Не робь! — говорит прокурор. — Твое дело правое. За тебя все законы советской власти. — И написал бумажки в РИК и в сельсовет, где Касаткин жительство имеет, что камень по всем законам принадлежит Касаткину и никто этим камнем, кроме Касаткина, распоряжаться не может.

Только не помогли и прокурорские бумажки. Не признали их ни сельсовет, ни новые хозяева камня.

— У нас, — говорят, — есть РИК, которого мы и должны слушать.

Видит Касаткин, что дело его совсем прогорает. Что даже прокурор ничего сделать не может, и не одолеть, выходит, ему чертей без посторонней помощи, отправился Касаткин в Тулу.

На этом пока история и кончается. Найдут ли черти и в Туле для себя заступников — увидим в ближайшее время. И сообщим.

Газета «Коммунар», ежедневный орган Губкома РКП(б) и Губисполкома Советов рабочих, Крестьянский и Красноармейских депутатов Тульской губернии, № 277 (2211) от 8 декабря 1925 года.

* Цитируется с сохранением орфографии и пунктуации первоисточника.

Удручающее состояние инфраструктуры некоторых государственных учреждений здравоохранения Тульской области нередко становится причиной скандальных публикаций в социальных сетях. Авторы очередных снимков обшарпанных стен, рваного линолеума, ржавых труб и вечно протекающих потолков взывают: «Доколе?!», — требуя ремонта, благоустройства, модернизации отечественной медицины. Совсем недавний случай — жуткие кадры «коридора из фильма ужасов» в областном Центре по профилактике и борьбе со СПИД и инфекционными заболеваниями на набережной Дрейера. Правда, в региональном министерстве здравоохранения сообщили, что помещения на фото не используются, а «кабинеты для приема пациентов отремонтированы, врачи работают в комфортных условиях»; фотодоказательства прилагались.

Справедливости ради надо сказать, что ремонту и модернизации медучреждений области уделяется с каждым годом всё больше внимания, и — не только в Туле, но и по всей области — постоянно ремонтируют, модернизируют, совершенствуют десятки больниц и поликлиник, открывают ФАПы, создают новые медицинские центры. Но нет пределов совершенству, поэтому лозунг «Улучшайте медицинскую помощь!», послуживший сто лет назад названием заметки в газете «Коммунар», будет актуален всегда.

Бестолковщина страшная

Корреспондент главной губернской газеты в № 262 (1606) за 21 ноября 1923 года не имел ещё технической возможности опубликовать фотографии, тем не менее, современных блогеров превзошёл. Его описание состояния некоторых учреждений наркомздрава в Туле впечатляет не меньше: «… к делу медицинской помощи у нас часто подходят невнимательно и неосторожно. Однако, несмотря на ряд указанных нами фактов, жалобы на наши амбулатории и больницы не прекращаются».

В доказательство своих слов некто под инициалами В. Д. приводит следующие впечатления пациентов: «Тов. Гр. Вьюгин описывает антисанитарное состояние приемной Соматической больницы. Сор, грязь, плевательниц почти нет. Здесь и лежат слабые больные на лавках, здесь же курят и плюют, здесь и ругаются санитарки. Постоянный шум и смрад. Бестолковщина страшная.

Тов. Винокуров приводит примеры преступно невнимательного отношения к больным в амбулаториях. Рабочий Ложевой мастерской Копылов пять дней ходил в амбулаторию № 3 к врачу Глебову, уверяя последнего, что ему в глаз попал осколок металла. Однако врач все время признавал глаз совершенно здоровым. Когда рабочий, уже полуослепший, обратился к доктору Лазареву, тот действительно нашел осколок и произвел срочную операцию (согласитесь, похожее встречается и в наши дни. — С. Т.).

Другой случай в той же амбулатории был с рабочим Ключаревым, которому вместо больного выдернули здоровый зуб».

С фармацевтической помощью дела обстояли не лучше:

«В Пятницкой аптеке одному рабочему, как сообщает Дм. Лыков, было по ошибке выдано не то лекарство. Показав лекарство врачу, рабочий узнал, что тот ему этого не прописывал и что это лекарство для него было бы вредно.

Когда рабочий вернулся в аптеку, ему, чтобы загладить неприятную ошибку, срочно изготовили действительно нужное лекарство. В той же аптеке, жалуется В. Сабинин, изготовление лекарства задерживается по два, а то и по три дня».

Раз такое творилось в губернском центре, что было ожидать в тогдашней провинции?

«Не лучше дело и в уездах. Косогорец пишет, что приемная косогорской больницы (посёлок Косая Гора был передан в подчинение Центрального райсовета г. Тулы только в 1965 году. — С. Т.) представляет собой клоаку заразы: грязь, пыль, паутина по углам, в плевательницах человеческие испражнения, которые не убираются по несколько дней и т. п.

Тов. Стрелков отмечает еще один существенный недостаток: в Щекинском районе нет больницы, а есть только одна амбулатория, обслуживающая и копи, и ближайшее население. Все же, требующие коечного лечения, возятся в Тулу. Это лишает возможности при несчастном случае тяжело пострадавшему оказать правильную помощь».

Очередная попытка силой печатного слова привлечь внимание властей к проблемам здравоохранения столетней давности заканчивается такими словами: «Все эти недостатки должны быть устранены немедленно, ибо медицинская помощь не терпит отлагательства».

Трудно не согласиться.

Достижения при всех недостатках: ни одной эпидемии!

Не будем забывать, что речь идёт о стране, пережившей мировую и гражданскую войны, две революции, голод 1921-1922 годов. К тому же, молодая Советская республика, несмотря ни на что, первой в мире занялась созданием системы всеобщей, равной и бесплатной медицины! И вот чего удалось добиться за первые пять лет тульскому губздравотделу, доклады которого публиковались в «Коммунаре» регулярно, последний — 1923 года — размещён в № 256 (1600).

Лечебная помощь на дому: «... за год сделано 13 543 посещения (население Тулы тогда составляло чуть меньше 124 тыс. чел. — С. Т.).

<…> Амбулаторная помощь сосредоточивается при крупных больницах и улучшается качественно.

За год амбулаториями Тулы зарегистрировано 477 457 посещений, из которых на долю застрахованных и их семей приходится 442 001 посещение. Особенно широко развернула работу амбулатория уха, горла и носа, завоевавшая широкие симпатии населения. Ежедневный прием при 1-2 врачах достигает 120-200 чел.

Больничная помощь хотя и окрепла, но состояние больниц продолжает оставаться далеко ниже нормального уровня. Слабо питание, не хватает инвентаря, не произведено капитального ремонта помещений.

За год больницы пропустили 9 110 больных с общим числом 152 770 койкодней, при чём 63 проц. их приходится на долю застрахованных и их семей, значительный проц. использования крестьян, т.-е. больницы обслуживали главным образом трудовой элемент…

<…> общее улучшение материального положения рабочих и благоустройство города отразилось на санитарно-эпидемическом состоянии Тулы.

Ни одной серьезной эпидемии не перенесла она за последний год. Лето не дало ни одного заболевания холерой. Только в последнее время наметилось усиление заболеваний скарлатиной и маленькая вспышка кори, осложняющейся коревым крупом.

<…> Борьбе с социальными болезнями удалось за этот год дать небывалый размах.

Через туберкулезный диспансер прошло 3 600 чел. Диспансером прочитано 64 лекции. Хорошо работали санатории „Иншинка“, „Алексин-бор“ и Здравница в Алексине. Результаты лечения там очень удачные: улучшение замечено у 88 проц. больных, ухудшение — лишь у 2 проц».

Постыдное первенство патронников

На фронте борьбы с проституцией вклад губздравотдела составил 19 лекций, при чём работники отдельных предприятий странным образом не вняли нравоучений врачей:

«Венерический диспансер пропустил с 15 марта по 1 октября 1 549 больных. Им проведен поголовный осмотр детдомов (из 1 580 детей 2 больных), работников нарпитания, рабочих и служащих Оружзавода, студентов Рабфака и нескольких мелких предприятий. Всего осмотрено 20 218 чел.

Интересно, что процент заболеваемости у патронников (10 проц.) много выше, чем среди оружейников (4 проц., к общему числу рабочих).

<…> В деле охраны материнства и младенчества вся тяжесть переносится на консультации. В Туле организуются ещё 2 пункта, где матерям даются советы.

<…> „Дом Матери и Ребенка“ реорганизуется в „Дом Ребенка“ с прикреплением к нему 150 чел. детей — подкидышей. По губернии дома имеются только в 6 уездах.

По охране здоровья детей открыта школьно-показательная амбулатория, концентрирующая обслуживание детей школьного возраста. Из осмотренных ею 3 075 детей большинство слабо, недоразвито, страдает малокровием и золотухой.

<…> С бесплатным снабжением застрахованных лекарством Фармотдел справился. Выдано за год лекарства по 340 000 рецептов. В настоящее время запасы медикаментов имеются, но недостаток финансирования сказался на неисправном снабжении аптек, на которое неоднократно жаловались рабочие».

В 2004 году одна из самых известных тульских больниц, носящая тогда имя первого советского наркома здравоохранения Николая Александровича Семашко (руководил наркоматом с 1918 по 1930 год), была переименована в Ваныкинскую. Но многие туляки и сегодня, по прошествии уже почти двадцати лет, используют советское название.

Приведённая выше статистика — результат первых шагов по созданию революционной по своей сути модели системы здравоохранения, финансируемой только из государственного бюджета. Хотя в 1923 году ещё значительная часть медицинских услуг оказывалась платно.

Позже многие развитые страны мира — Швеция, Ирландия, Великобритания, Дания, Италия и другие — создали свои бюджетные системы здравоохранения, опираясь на опыт созданной в СССР системы Семашко и появившейся после окончания Второй мировой войны системы Бевериджа.

* Цитируется с сохранением орфографии и пунктуации первоисточника.

Монополка (государственный кабак, где продавались спиртные напитки. — С. Т.). Двери гостеприимно раскрыты. Вблизи стоят несколько рабочих, страдающих „похмельем“.

— У тебя сколько, — спрашивает один у другого.

— Гривенник, — разжимая кулак, показывает тот монету.

— Мало, — сокрушенно вздыхая произносит первый, — стоп, сейчас сообразить.

— Петька! — обращается опять к соседу, — у тебя сколько?

— Сколько?.. Двенадцать.

— Т-а-а-к, — стало быть, всего будет двадцать две, да моих семь — двадцать девять.

Не хватит... На целую не тянет... Всего половинка с закуской на троих...

Смотрят друг на друга и молчат.

Подходит еще субъект, грязный, оборванный с жалким и робким взглядом мигающих глаз.

Говорит хриплым голосом:

— Братишки!.. с похмелья ли...

— Черт с тобой, что ты с похмелья... а мы нет? — грубо обрывают его, — пшел к... не затемняй.

— У меня есть! — восклицает он, — робко протягивая дрожащую руку, — вот...

— Сколько?

— Вот, смотрите! Разжимает ладонь, и показывает два медных пятака.

— Так бы и сказал, а то тянет нищего за...

— Сколько у нас теперь насбиралось? — уже весело вопрошает один.

— Тридцать девять.

— Так. Стало быть, хватит нам. У Петьки одна посудина, да у меня другая, вот она и целая!

— А закусить?

И закусить есть чем! Во, смотрите! — и один из мастеровых вытаскивает из кармана завалявшийся кусок черного хлеба.

Но все довольны и этим. Главное: была бы водка.

Буль, буль, буль... минуту спустя слышится звук переливаемой влаги из горлышка бутылки прямо в рот опохмеляющегося.

Остальные следят и замечают:

— Смотри ты же того! — Эй, эй осади! Слышь, черт тебя заешь!

Посудина переходит в другие руки. Замечания следуют те же.

— М-м-м — жалобно мычит субъект в рваной одежонке, когда посудина перешла в третьи руки и когда бутылка над ртом последнего стала принимать вертикальное положение.

— М-м-м-м... а я-то еще... я-то!.. — восклицает он жалобно.

— Мне то оставь! — наконец взвизгивает субъект судорожно, хватаясь за бутылку.

— Дай ему, черт с ним, пусть опохмелится, — снисходительно замечает один.

Бутылка с оставшимися двумя, тремя глотками водки наконец переходит в руки и субъекта.

Тот печально смотрит на содержимое ея и с укоризной переводит взгляд на собутыльников своих…

— Ты, паря, пей, нечего нас рассматривать, а то и последнее расплескаешь. Да не задерживай... Посудина-то нам нужна.

— Эх, ма! — и субъект выпивает остатки, отходит в сторону бормоча:

— С бедными то все так... Не человек я... Эх, ма... Почище вас был. Конторщиком служил...

— Ха, ха! ха! Конторщик! Велика птица! Ну-ка ты, конторщик, проваливай-ка отсюда, а то!

Следует крепкое словцо.

Субъект-конторщик медленно удаляется, продолжая что-то шептать про себя.

Собирается еще новая группа „похмельных“.

Разговор оживляется. Брань звучит смачней.

— „Последний нонешний денечек“ — запевает кто-то.

Блюститель порядка, — тут же вблизи прохаживающийся на посту городовой, поправляется, подтягивается и с суровым взглядом начальнических глаз медленно приближается к группе и зычно возглашает.

— Не собирайтесь! Эй, разойдись! Слышь! Честью прошу!

Сергей Булахов.

«Тульское утро», газета беспартийная, прогрессивная и общественно-литературная; № 9 за 17 (30) ноября 1913 г.

* Цитируется с сохранением орфографии и пунктуации первоисточника.

Гениальный писатель, известный и чтимый во всех частях света, „ушел в мир“...

Быть может, — навстречу смерти.

Такого примера еще не было.

Известия, равного этому по интересу и по важности, газеты не сообщали уже много лет.

Оно взволновало весь мир.

В Вене, Париже, Берлине — нарасхват раскупали экстренные выпуски газет, сообщавшие потрясающую новость о великом старике.

А в Туле...

Тираж газет не увеличился ни одним экземпляром.

В Туле за известие о Толстом не было заплачено ни одного пятака...

Сколько же стоит для тульских обывателей Лев Толстой?

За поимку и выдачу известных преступников правительство назначает иногда крупные тысячные премии...

Но порядочные люди гнушаются предать человека — хотя бы и злодея — за деньги.

Преступника никто не ловит и не выдает...

Престарелый, больной писатель, Лев Толстой, попросил для себя того, на что имеет право всякий человек: уединения и покоя.

И за Львом Толстым, как шакалы на „тухлый запах“, полетели из всех городов „собственные корреспонденты“...

Нашли его, поймали и выдали.

Отказали ему в свободе в последние, быть может, дни его жизни.

Продали его за рубли разных Сытиных и Сувориных.

Сколько стоит Лев Толстой?

Кин.

* Цитата адаптирована к современной русской орфографии.