И всё.

Пошли немцы за золотом евреев и за землёй славян. Пошли за рабами и другими богатствами. И ради такой цели им показалось можно творить всё, что угодно! Это очень простые, но очень страшные идеи быстро захватили целую страну. И Подвиг наших прадедов Велик не только Победой над эти зверьём в человечьем обличье, но и Победой наших идей, идей светлых, гуманных и научных, над низменными идеями рабовладельцев...

Обречённые

Когда-то, очень давно мне попался перевод дневника пленного немецкого унтер-офицера 578-го пехотного полка 305-й пехотной дивизии вермахта. Он пытался штурмовать с 1942 года по 1943 год наш Сталинград.

Ему повезло, и он пережил ту зиму, но оказался в плену.

В 1953 году вернулся домой.

Живым, как ни странно.

Частями и цитатами маленькими я его уже публиковал. Сейчас решил выложить полностью. Букв много, потому одолеют не все, но тем, кому интересна тема взгляда «с той стороны окопа», оценят.

«…9 сентября 1942 года

Мы увидели Волгу и дым горящего Сталинграда.

Когда подходили на развилке увидел и прочитал на указателе, что в городе небезопасно. Шутники.

13 сентября 1942 года

Наш штурмовой отряд пробился к берегу Волги. Всё идёт по плану. Мы наступаем – русские убегают.

14 сентября 1942 года

Меня легко ранило в плечо. Пулевое. Похоже на работу снайпера, но видимо он задрожал, увидев мощь вермахта и его винтовка дала промашку.

21 сентября 1942 года

Я рвусь в бой. Наша 9-я рота уже штурмует Сталинград.

Бравые парни! Всегда гордился вами!

Видел своего командира (лейтенант Клаус Фогт –Klaus Vogt– командир роты 578-го пехотного полка 305-й пехотной дивизии вермахта), он сказал, что представит меня к награде и сразу после взятия города я могу уехать в отпуск. Какое счастье, я увижу свою супругу Хельгу и дочерей Эрику и Эльке.

27 сентября 1942 года

Я выписан из госпиталя и с нетерпением жду отправки на фронт. До окончания войны считанные дни, но без меня она не может закончится, ведь это несправедливо. Ведь мы проходили маршем по сорок километров в день, чтобы первыми ворваться в этот город и победить. Наша жизнь в бедности заканчивается.

Фюрер говорил нам, что мы (немцы) бедные не потому, что плохо учимся или мало работаем, а потому что всё, что должно быть у немцев, забрали евреи. А на нашей (арийской) земле временно живут славяне (смесь казаков, татар и арийцев), потому мы пришли сюда забирать своё, а щадить их приказа не было. Наоборот, наши бравые солдаты без жалости уничтожали всех, кто пытался сопротивляться или помогать нашим врагам.

Женщины, старики или дети, если берут в руки оружие, кормят раненных, или не выполняют наши приказы – являются врагами Рейха и должны быть уничтожены!

Хайль Гитлер!

Ну а оставшиеся в живых славяне пойдут на роль хороших рабов – они выносливые, легко приспосабливаются к морозам и могут есть любой корм.

Их солдаты получали в день несколько сухарей. Прожаренных на подсолнечном масле и этого им хватало для пропитания – это не люди, это полу звери какие-то.

Мы брали в плен много русских прошлой зимой. Я видел, что им достаточно валенок, меховых рукавиц и ватных штанов для того, чтобы переночевать закутанными в плащ-палатке в самый лютый мороз с ветром (который убьёт любого из нас, немцев) в яме, которую они рыли голыми руками в снегу.

Но мы немцы, рождены повелителями и будем их хозяевами.

После победы они (русские) вынуждены будут это признать.

5 октября 1942 года

Наш фюрер говорил, что мы закончим войну в 1941 году.

К холодам. Я же могу сказать, что он немного ошибся.

Завтра, именно завтра, 6 октября 1942 года мы будем на том берегу реки, и война будет закончена, попомните мое слово!

Русские уже все сбежали на тот берег Волги, здесь же оставили смертников, для того чтобы они нас задержали, дав возможность переправиться основным силам и раненным. Наивные.

Мы с ними разберёмся очень быстро, а с их отступающими войсками разбирается Люфтваффе и судя по чёрному дыму очень успешно.

Уверен, что этот дневник войдет в историю Новой Германии – Третьего Рейха!

Его будут читать нашим школьникам и нашим студентам учителя нашей истории!

Заканчиваю писать уже ночью.

До Волги нам осталось пройти ещё метров шестьсот.

6 октября 1942 года

Утром начался ад. Чёртовы русские оказывают очень сильное огневое сопротивление.

Первая штурмовая группа смогла взять аптеку и дом №78, наша же группа завязла и к концу вечера мы так и не смогли преодолеть эти шестьсот метров. Вообще.

Стоим возле какой-то школы.

7 октября 1942 года

Чёртова школа. К ней просто невозможно подойти. Потери нашего батальона уже превысили тридцать процентов.

13 октября 1942 года

Всем, кто остался жив из нашего батальона, интересно, откуда берутся эти русские? Школы давно уже нет, но каждый раз, когда мы к ней приближаемся, откуда-то из-под развалин раздается кинжальный огонь и убивает очередного самонадеянного немца.

19 октября 1942 года

Мой бог, аллилуйя, мы преодолели развалины школы. От нашего батальона осталось около ста человек. Две недели назад нас было 328 ... 328 солдат и офицеров Великой Германии.

... Оказалось, что чёртову школу обороняли 15 русских, и мы нашли 15 трупов, среди них не было ни одного офицера, Господи, кто ими командовал? Представляете? 15 трупов! Всего 15 чёртовых трупов! И их штурмовал целый батальон, лучший штурмовой батальон Великой Германии! Но самое горькое нас ожидало впереди.[1]

До Волги остается ещё четыреста метров, но перед нами, через дорогу, стоит разрушенный четырёхэтажный дом, а рядом еще с десяток развалин и оттуда русские стреляют по нам ...

И что-то мне подсказывает, что через эту улицу наш батальон не сможет перейти …

9 ноября 1942 года

На наш участок был передан 162-й саперный батальон (из 62-й пехотной дивизии 2-й венгерской армии).

Русская армия, которая осталась в Сталинграде уже в котле.

Сопротивление русских остаётся ненормально упорным.

Слушали фюрера по радио. Успех и победа близки. Об этом знает вся наша армия, только русские наше радио не слушают, потому на узкой полоске берега и в школе они продолжают держаться.

Зачем? Вы обречены! Сдавайтесь!

10 ноября 1942 года

Весь день русские ведут артиллерийский огонь, корректируемый видимо из отдельных воронок, который был дьявольски точен.

Сегодня мы получили неожиданный подарок от русских. С их самолёта сбросили мешки для тех, кто в котле, один из которых попал к нам. Это предназначалось окружённым русским, которые испытывали большие трудности.

Там был твёрдый хлеб и солёное сало. Мы кушали их еду и радовались, ведь голод во вражеском стане давал нам надежду на скорый успех и принуждение окруженных русских к капитуляции.

13 ноября 1942 года

Видел, как с южного направления последовала наша атака с танковой поддержкой (12 танков). Бой был очень быстрым и все наши панцеры вспыхивали один за другим. Последние четыре начали пятиться назад, но тоже были уничтожены. Смотреть на то, как гибли лучшие солдаты с лучшей в мире техникой было мучительно больно. Они даже расстреливали наших танкистов, которые покидали свои горящие машины не жалея снарядов! Проклятые русские.

14 ноября 1942 года

Из штурмовой группы, прорвавшейся к песчаной балке, вернулся только один человек, он был ранен.

Унтер-офицер Шнитке вызвался добровольно со своим подразделением выполнить приказ и выбить русских с песчаной отмели (как они там держаться в мороз и по колено в воде?), но к вечеру вернулся он и ещё двое. Из семидесяти пяти. Это была бесполезная трата храбрых бойцов.

Дописываю уже вечером. У нас радость – вторая штурмовая группа захватила дом №81, это рядом с той чёртовой четырёхэтажкой ... а там ещё девять ...

До Волги на этом направлении всё так же 400 метров.

15 ноября 1942 года

Который день в этом аду идут кровопролитные бои.

Мы смогли взять два дома и преодолеть пятьдесят метров.

Теперь уже понятно каждому немцу в этом пекле, что это совершенно другой вид войны, в котором мы участвуем и к которому мы не готовы.

Бои в городе без правил. Без перерывов. Без жалости.

Но как можно воевать голодным и не побритым?

Как можно воевать и не ездить в отпуск. Как можно идти в атаку и не выпить кофе?

Бедные мои девочки. Когда я их увижу?

Подошло подкрепление.

Первые четыреста человек распределили в дивизию Бодензее. Среди них в основном молодые австрийцы из Вены и много студентов.

19 ноября 1942 года

Зачитали приказ фюрера – усилить атаки в Сталинграде на нашем направлении, пользуясь трудностями, которые доставляет противнику ледоход на Волге. Он не даёт им переправить боеприпасы и провизию.

Сегодня мы уже поверили в то, что мы быстро победим, потому что становится очевидным, силы противника подходят к концу.

У них нет боеприпасов и часть русских сегодня утром пошла в рукопашную (штыковую) атаку.

Мы отошли. Дом они отбили, но погибли все. Я видел их трупы.

Ещё одна хорошая новость – командование сообщило, что на завтра запланирована наша атака по всему фронту.

- - - - -

Но всё вышло по-иному.

Русские начали генеральное наступление.

Мы получили приказ: «Атаки 305-й пехотной дивизии отложить до дальнейших указаний».

19 ноября – теперь чёрный день нашего календаря?

Мы ничего не понимали, как это вообще возможно?

Где русские наступают?

Какими силами?

Почему наша разведка не засекла передвижения их войск? Да, был дьявольский туман, но всё же ...

Вскоре каждый из нас стал понимать, что произошло непоправимое и это коснётся каждого немца.

Оказалось, что русские дождались, когда их главный союзник – мороз, наберёт силу и пойдут в атаку.

Температура снизилась до -25 градусов.

На Волге бушует ледяной шторм с ураганным ветром, который дул сразу во все стороны и от которого не было спасения даже в очках.

Ветер поднимал облака снежной пыли, которая с огромной скоростью проносилась над заснеженными степями. Он же срывал с воды ледяную крошку, которая резала лицо, шею и руки и не давала возможности открыть глаза.

Мы замерзали. Русские нет.

Именно при такой погоде русские предпочитали наступать, это знал каждый немецкий солдат на Восточном фронте.

20 ноября 1942 года

И ещё один любопытный факт, за всё время штурма мы не взяли в плен ни одного русского – все сражались до смерти. Может на других участках кто и брал русских живьём, но я не слышал.

Те, что шли в рукопашную тоже все погибли, но когда ночью мы пошли их обыскивать, и начали переворачивать трупы, то один из них был жив и держал в руках гранату, а чеку в зубах.

Трое наших погибли, ещё четверо были ранены.

Я уже ничему не удивляюсь. Русские – это безумцы. Они не ценят свою жизнь и готовы её отдать за мифическую свободу или, как они говорят "За Родину".

25 ноября 1942 года

Коммуникации прерваны. Едим коней. Хорошо, что не всех перегнали на зимовку. Румыны предатели. Патронов нет. Итальянцы сдаются в плен без боя – трусы. Вши кругом. Мороз и днём и ночью.

Храню в личных вещах обмылок, чтобы не забыть то, как выглядит и чем пахнет настоящее немецкое мыло... последний раз мылся с мылом уже не помню и когда, по-моему, ещё школу штурмовали.

25 декабря 1942 года

Мы так и не взяли четырёхэтажку. Получили приказ и отошли с той улицы. Я жив. Всё ещё.

Встречаем Рождество в развалинах чёртовой школы.

Русских, которые её обороняли, пришлось похоронить – отнести в воронку и закидать камнями. Они своим видом, даже у мёртвых были сжаты кулаки! полностью деморализовали молодых новобранцев, которых каждую неделю присылали в наш батальон. Количество потерь уже не укладывается в моей голове …

После тысячи я перестал их считать, а по данным разведки, эту чёртову четырёхэтажку обороняет не больше сорока человек! И мы все уже поняли, что среди них есть снайпер, который ни разу не промазал. Если услышали одиночный выстрел, хлёсткий, как удар плетью, то наш повар готовит обед или кофе (кофе нынче редкость – в связи с тем, что мы окружены, потому все продукты и боеприпасы нам доставляют самолётами, да и слово обед, тоже звучит громко – горячие помои) за вычетом одного человека …

Оказалось, что война – это вовсе не веселая прогулка, как обещал нам фюрер, а кровь, кишки, грязь и вши ...

Эту четырёхэтажку мы обстреливаем без остановки уже два месяца! Чёртовы русские! Чёртов Сталинград!

Чёртова четырёхэтажка! Чёртова война! Чёртов Гитлер!

25 января 1943 года

Надо было не обстреливать школу из тяжелой артиллерии, больше бы было мест, где не дует и можно погреться и поспать...

29 января 1943 года

Пытаюсь вспомнить, когда я последний раз ощущал себя непобедимым потомком Ариев,[2] по-моему это было 5 октября прошлого года, да, мы перестали быть непобедимыми, как только нас начали убивать русские в чёртовой школе и в этом чёртовом Сталинграде ...

1 февраля 1943 года.

Мы полностью окружены. Холодно. Нет ни чая, ни шнапса. Самолёты с провиантом и патронами сбивают раньше, чем они успевают сбросить нам свой груз. Раздеваем убитых немцев (хорошо, что их много) и из их одежды делаем себе тряпочные шубы. Костры жечь нельзя ни днём, ни ночью. Чёртовы русские снайперы! Не просто норовят попасть в голову, а ещё обязательно в центр шапки, где прикреплен наш непобедимый символ – свастика… А если нас не убивают снайперы, то тут же начинается артиллерийский обстрел. Ночью бьют по костру, днём по дыму. Чертову школу изучил по кирпичику. Нашёл обгоревший школьный дневник на непонятном языке и обернутый в бумагу томик Ницше…[3]

Зачем русским изучать немецкого философа? Или кто из наших потерял?

Чертовы дикари ...

2 февраля 1943 года.

Я бы на месте русских уничтожил всех нас...

Нас всех, чёртовых немцев, возомнивших себя непобедимыми полубогами, высшей расой, обернутой в лохмотья, которые сняли с убитых товарищей, и уже готовой сто раз продать и Гитлера, и Германию за глоток горячего чая ...

Нас есть за что расстрелять … И не один раз, потому что мы и есть «ЗЛО»! Если хоть кто–то из нас отсюда уйдет живым, это будет Чудо ...

Ни нашего 578-го пехотного полка, ни нашей 305-й пехотной дивизии вермахта, ни нашей великолепной 6-й армии больше нет.

Есть стадо замерзающих и испуганных неотвратимостью возмездия существ, говорящих на немецком языке.»

К февралю 1943 года немецкие войска в Сталинграде находились в таком состоянии, что раздавленный труп их товарища – это всего лишь мелкая деталь местности, тысячи замороженных трупов немцев валялись буквально везде. Ведь им всё время и без остановки говорили, что они побеждают. Сначала радовались тому, что завоёвывали области, потом города, теперь вот радуются тому, что один дом взяли за два месяца. А потом оказалось, что они уже и не побеждают. А ещё чуть позже радовались тому, что война для них закончилась и начался плен.

Здесь о том, как их хоронили подробнее:

Сталинград – мемориал «Россошки»

Впервые в Волгоград я попал семь лет назад, приехав в командировку. Вначале, город как город, жара, мошка, Волгу видел издалека, только из окна автомобиля. Однажды водитель, который вез меня на работу, обмолвился, что в детстве, а ему было около тридцати, перекапывая с родителями огороды под зиму, всегда находили патроны, даже останки бойцов, осколки гранат. Для меня это был шок. Казалось, война очень далеко осталась.

Потом в августе, коллега предупредила, что не будет на работе, потому что хоронят с почестями останки 900 красноармейцев, которых нашёл поисковый отряд, 900!!! всего лишь за несколько месяцев 2018 года. Для меня, правда, это было очередным потрясением. Потом ребята показали видео, как поднимают из Волги бронекатер. Фотографы, которые при этом присутствовали, не могли понять – что с бортами. Позже увидели сотни деревянных чопиков, ими закрывали отверстия от пуль и снарядов, так и воевали. 82 года назад завершилась Сталинградская битва. 81 год – целая жизнь, на дворе 2025 год, а до сих пор там утром птицы не поют, по крайней мере, я не слышал.

В этом Городе-Герое надо побывать всем, кто хочет таки понять, что пережила наша с вами страна, и наши с вами дедушки и бабушки, восемьдесят лет назад...

Вчера мне пришло письмо от жительницы Сталинграда (Волгограда)

Добрый день!

Пару лет назад увлеклась Ваши постами на Пикабу и все же решилась написать для того, чтобы Вы выслали книгу.

После откладывала чтение в долгий ящик, успев, кроме всякой ерунды, прочитать «Молодую гвардию» и «Как закалялась сталь». В этом году зимой все же начала читать «Летят лебеди».

Начинала и бросала несколько раз. Сложно было читать.  Еле сдерживала слезы, читая про оборону Севастополя.  Потом по осени поехала с сыном на поезде. Решилась продолжить чтение. Читала даже вслух по просьбе сына (ему 7 лет, но он живо интересуется историей ВОВ, наверное сказывается, что мы из Волгограда, и у нас все пропитано памятью о Сталинграде). А дальше я брала телефон с книгой в любую свободную минуту. Сколько эмоций я испытала во время прочтения:  страх, горечь, радость,  восхищение силой духа людей, плакала, злилась, переживала за каждого человека. Сколько судеб переплелось!  Никогда ранее не задумывалась, сколько людей погибли в последние дни войны и после Победы. Спасибо Вам за книгу большое!

P.S. А птицы у нас в Волгограде все же поют!

С уважением, Е. Ж.

Все эти цитаты из документального военно-исторического романа "Летят Лебеди" в трёх томах, который стал лауреатом XIX Международной литературной премии имени П.П.Ершова за произведения для детей и юношества в 2025 году

Том 1 – «Другая Война»

Том 2 – «Без вести погибшие»

Том 3 – «Война, которой не было»

Краткое описание романа здесь

Вышлю всем желающим жителям этого ресурса

Пишите мне на weretelnikow@bk.ru и я вам отправлю электронные книги в трёх самых популярных форматах fb2\epub\pdf)

Пока два тома, третий на выходе, но пока денег не хватает

Есть печатный вариант двухтомника в твёрдом переплёте

Предыдущие мои публикации на Пикабу:

Отчаянные

Пулемётчик

Кто не сходился с русскими в рукопашную, тот не видел войны

Волынская резня

О "подвигах" финских солдат

Чемпион СССР по боксу во время Великой Отечественной

Это подборка постов о защите Сталинграда:

М р а з и. Часть 2. Эльтонский эшелон

Артековцы в Великой Отечественной

Улица Зенитчиков. Волгоград

[1] В течение всей битвы в Сталинграде штурмующие город немецкие дивизии получали пополнения. Всего в октябре 1942 г. в район Сталинграда были направлены подкрепления общей численностью около 200 тысяч человек, а также 90 артиллерийских дивизионов (50 тысяч человек и более тысячи орудий).

[2] Арии, Арийцы, так себя называли фашисты, которые считали себя высшей расой на земле, якобы происходившей от Ариев. Арии – псевдонаучный термин, раса, расовая группа, якобы включающая в себя индоевропейские народы и их предков и физически и интеллектуально превосходящая другие расы. Идея была выдвинута в середине 19 века авторами расовых теорий и получила широкое распространение в 20 веке в Германии.

[3] Фридрих Ницше – знаменитый немецкий философ.

- Мне не нужны лентяи. Те, кто не хотят ехать со мной, могут остаться. С теми, кто поедет, будут обращаться хорошо, если они будут хорошо трудиться. Хотите поехать со мной на работу?

Он смотрел нам прямо в глаза. Было видно, что наш будущий начальник обладал немалой властью и был настолько уверенным в себе человеком, что ему вовсе не было необходимости демонстрировать свою власть.

- Да, - ответили мы в один голос, невольно поддавшись его обаянию. Мы чувствовали себя достаточно хорошо и здесь, но этот человек излучал доверие.

- Хорошо, - заметил он, как бы признавая нашу сделку. – Вам нужно будет взять с собой личные вещи и матрасы. У меня вас будут хорошо кормить. Я знаю, что, когда немца хорошо кормят, он и работает хорошо.

Я быстро попрощался с Машей, которая вряд ли плакала больше, когда ее мужа увозили в Сибирь [До работы в новом колхозе автор рассказа был назначен помогать колхозницам в работе и дома, жил он в доме с одной из них - Машей], и впрыгнул в грузовик, где уже сидели мои товарищи. Нас отвезли примерно на восемь километров в направлении на Смоленск. Место, куда мы приехали, оказалось хозяйством, принадлежащим НКВД, а человек, который нас отбирал, был его директором и имел звание майора. По прибытии он лично проверил, что всех нас устроили достаточно удобно. Нас поселили в здании бывшей бани, где мы устроили себе кровати из досок. Мы радовались, как дети, приводя в порядок этот домик, расположенный в глубине сада. Всегда приятно, когда к тебе относятся по-человечески. Следующим днем было воскресенье. Нам выдали хлеб, картошку и молоко, и мы приготовили себе еду в немецком армейском котле, что сделало эту пищу особенно вкусной для нас.

Мои товарищи были типичными скромными немецкими солдатами. Эрнст, которого мы выбрали поваром, очень гордился этой работой. Если какое-то непродолжительное время мы испытывали перебои с продуктами, он демонстрировал чудеса изобретательности, проявив себя непревзойденным «организатором и импровизатором». Он говорил на живописном тюрингском диалекте и, если был в хорошем настроении, радовал нас типичными для этой местности песенками, такими как Unser Gas de hat zwa Hеrnа («У нашей козы два рога»). В прежней гражданской жизни Эрнст был помощником мясника и, как мы подозревали, пользовался большим успехом у женской части клиентов. Когда он женился, его жена пыталась бдительно контролировать его жизнь, чтобы не дать ему завести флирт на стороне, но у нее не всегда это получалось. Живописные рассказы о его приключениях, большая часть которых, я уверен, была выдумана, всегда вызывали у нас взрыв безудержного хохота.

Бывший портной из Нижней Баварии Отто обладал совсем не таким характером. Скромный, как девица, невинный, как ангел, он становился пунцовым от смущения, когда начинались споры вокруг «темы номер 1», то есть о женщинах. А поскольку разговоры на эту тему были довольно частыми, Отто краснел постоянно, за что его немилосердно поддразнивали.

Альбрехт обладал разнообразными талантами. Дома у него осталась процветающая плотницкая мастерская, и при наличии инструментов он мог творить в этой области настоящие чудеса. В нашей бригаде он исполнял обязанности ремонтника. Он умудрялся поддерживать в рабочем состоянии нашу обувь, которая была настолько изношена, что должна была годиться только на свалку. Будучи настоящим мастером, Альбрехт не мог удовлетвориться только однообразным монотонным трудом. Он предпочитал решать сложные задачи и находил для них самые изящные решения. Но любовью его жизни была музыка, и нам казалось, он мог бы сыграть на любом инструменте, который попадет в его руки.

Вилли, напротив, был готов заниматься чем угодно. Он был надежным, как камень, импровизатором. Нам нужны полки? Сковородки и кастрюли? Несколько стульев для дома? Вилли было достаточно только подумать, и вскоре все было готово. Человек, который сочетал бы в себе энергию и умение приспосабливаться Вилли, мастерство Альбрехта и искусство попрошайничать Эрнста, был бы способен завоевать мир! Увидев, как строят одну из огромных русских печей, ту самую, на широкой верхушке которой можно было с комфортом спать, Вилли загорелся идеей построить такую же. Он строил свою печь для женщины, работавшей в колхозе. Готовое изделие, по крайней мере, с виду ничем не уступало тому, что было построено русским мастером. И все же, хорошо зная Вилли, я не стал бы платить за его детище те же деньги.

Одного из наших бригадиров звали Хейнрих. Он был родом из Бад-Тёльца (к югу от Мюнхена), где, как он утверждал, пользовался репутацией завзятого сердцееда. Стремление к сексу превратилось у него в хобби, которое отнимало все время и не оставляло рабочих часов для чего-то другого. Если нам вдруг требовалось срочно его разыскать, мы неизменно находили его в женской компании.

К нашему удивлению, в том колхозе было довольно много симпатичных девушек. Они прибыли туда как «осужденные», термин, который в России пользуется для определения лиц, совершивших многочисленные проступки, очень часто вполне безобидные. В июне 1945 года для таких людей была объявлена амнистия, но некоторые решили добровольно остаться в колхозе, а не возвращаться домой. Будучи сами бывшими заключенными, эти люди были нам чем--то близки, и многие, в особенности Хейнрих, всегда были готовы этим воспользоваться.

Герман и Фриц из Швабии по праву пользовались репутацией настоящих обжор. Они могли поглощать огромные количества даже самой непритязательной пищи. Например, когда не было картошки, мы готовили еду из травы и крапивы. Эти двое могли сесть у восьмилитрового ведра и дважды в день с аппетитом есть оттуда эту зеленую субстанцию. Когда картошка снова вернулась в меню, они вновь стали поглощать и ее в таких же количествах. К осени в колхоз доставили несколько реквизированных в Германии лошадей, но они прожили в изгнании еще меньше нас, людей. Им не подходил корм, а холодный русский ветер, продувающий конюшни насквозь, стал для них фатальным. Но по злому капризу судьбы именно мы, военнопленные, получили больше всех выгоды от смерти несчастных животных. Фриц и Герман наедались до такого состояния, что мы, остальные, начинали заключать пари, у кого из них первым лопнет брюхо. Самым смешным в этом состязании обжорства была разительная разница между его участниками: Герман становился все толще и толще, и вскоре он догнал по комплекции Вилли. Фриц же оставался тощим, как глист.

- Тебе нужно побольше есть, Фриц, - подбадривали мы его, - а то тебя совсем не станет видно.

- Я стараюсь, - отвечал он серьезно во время коротких пауз между пережевыванием пищи, - но Герман берет себе больше, и это нечестно.

- Мне нужно поддерживать свой организм, - резко возражал Герман.

- Не тратьте драгоценное время на разговоры, вы двое! - выкрикивал Эрнст. - Назад, к корыту!

Так в довольно приятном времяпрепровождении проходили месяцы. Нам нравилась наша жизнь, а директор часто заявлял нам, что доволен нашей работой. В ответ он, в свою очередь, старался держать слово и хорошо нас кормить. По местным меркам, наш колхоз был процветающим хозяйством, его прекрасно снабжали. Здесь было тринадцать лошадей, пятьдесят коров, восемьдесят овец и стадо свиней, за которыми присматривала пожилая женщина по имени Евгения. Всю свою жизнь она провела среди свиней.

Она очень любила своих питомцев, что выражалось и в ее неряшливом внешнем виде, и в том, что она часто ела их корм в дополнение к обычному хлебу с кашей. Евгения часто сидела у свинарника и вела долгие разговоры со своими подопечными. Завидев приближающегося мужчину, эта женщина сердито кричала:

- Уходи! Знаю я вас, мужчин. Всем вам нужно одно и то же, но от меня вы этого не получите.

К счастью, более привлекательные колхозные дамы не были такими неприступными. После работы я много времени провел с Хейнрихом, которому удалось добиться своей цели: он стал самым популярным для женского населения мужчиной в колхозе. Помимо других, менее серьезных вещей, мне удалось значительно продвинуться в знании русского языка. Это знание очень мне пригодилось в дальнейшем.

Когда наступила зима, директор вызвал меня к себе.

- У меня для вас особое задание, - заявил он. - Вы знаете, что лес вокруг принадлежит колхозу. Но окрестным жителям нечем топить печи, и они рубят наш лес. Все это незаконно. И вы будете выполнять работу лесника и не позволите им делать это. У каждого пойманного следует отбирать топор, а самого виновного приводите ко мне для наказания. Я выбрал для этой работы вас, потому что вы показались мне человеком, заслуживающим доверия. Вместе мы должны спасти лес, иначе, проснувшись однажды утром, мы вдруг обнаружим, что вокруг совсем не осталось деревьев. А что это за лес без деревьев?

На первых порах я систематически выходил патрулировать лес и препроводил несколько пойманных правонарушителей в кабинет к директору, не обращая внимания на их протесты. Тот обращался к ним с яростной речью о порче государственного имущества, антиобщественном поведении и необходимости соблюдать законы. Но он и сам нарушал закон, не сообщая обо всех этих нарушениях наверх, как должен был поступать. После потока ужасающих угроз директор отпускал нарушителей по домам, удовлетворившись конфискаций орудий преступлений в виде топоров. Это само по себе было тяжелым наказанием. Кроме того, такое наказание приносило пользу колхозу, где постоянно ощущался недостаток инструментов.

Но через какое-то время мой характер стал меня подводить. Пойманные женщины рыдали и сквозь слезы бормотали о маленьких детях, которые мерзли в неотапливаемых избах. Я знал, что они говорят правду. Поэтому вместо того, чтобы задерживать бедняжек, я отпускал их по домам, а иногда, когда был особенно склонен поддаваться жалости, даже помогал им поскорее нарубить и собрать дрова, чтобы их не успели заметить жители колхоза. Природа создала меня таким, что я совсем не подходил на роль полицейского или судьи на игровом поле. Мне были слишком симпатичны эти «преступники» и «браконьеры», а их искренняя благодарность за то, что я хоть как-то помогал им в их бедственном положении, заставляла меня все больше пренебрегать своими обязанностями.

Наконец, меня снова вызвал к себе директор.

- Как могло получиться, - начал он допрос, - что количество пойманных при рубке леса так резко сократилось? Я хорошо знаю от местных жителей, что лес так и продолжают вырубать, просто вы больше не ловите нарушителей. Как такое может быть? На вашем посту слишком холодно, чтобы спать, но, если бы вы следили за происходящим, вы обязательно что-нибудь увидели бы. Как вы все это можете объяснить?

Я ответил:

- Я не буду прибегать к отговоркам, а скажу вам правду. Эти женщины с их рассказами о замерзающих в холодных домах детях ранят мне сердце. Я просто не могу арестовывать их. Как мне возвращаться с холода и ветра в теплый дом, зная, что у этих людей нет места, где они могли бы согреться? Я человек, а не зверь.

- От вас никакой пользы, - констатировал директор. - Думаю, что своим поведением вы еще больше поощряете этих людей. Нужно убрать охрану, и, может быть, кражи прекратятся сами по себе.

Тем самым он как бы искал себе оправдания за то, что не делал то, что должен был делать по закону. Подозреваю, что и он сочувствовал бедным крестьянам. Я был рад встретить в качестве примера такой доброты сотрудника зловещего НКВД в чине майора. Время, которое я провел в тех двух колхозах, было лучшим периодом моей жизни в плену. И половиной этого времени я обязан директору-майору. Как когда-то при других обстоятельствах генерал Дрешер, этот человек сумел заслужить мое самое глубокое уважение. Это был один из лучших людей, встретившихся на моем жизненном пути. Он всегда вел честную игру, был открытым и трудолюбивым человеком и отдавал окружающим все, чего мог для них добиться. Под его руководством наши повседневные работы - сев и сбор урожая, заготовка дров, строительство свинарников и коровников - начинали доставлять настоящее удовольствие. Человек всегда счастлив, когда он ближе к своему естественному состоянию, а здесь мы никогда не чувствовали себя пленниками и рабами. Мы были полезными членами общества, мы помогали производить продовольствие, чтобы прокормить себя и других.

Может, кому-то нужно шампанское и пуховые перины. Я же чувствовал себя по настоящему счастливым в той почти примитивной жизни в колхозе.

Беккер Ханс – «На войне и в плену». Воспоминания немецкого солдата 19З7 -1950