— Ага, — перебил я его, — весь шмот, проигрыватель, гитару и всё остальное тоже.
— Не, — улыбнулся братишка, — проигрыватель с колонками я себе забрал, он у тебя зачётный. А гитару Ольга забрала, когда подросла.
Лет до пятнадцати, пока не начал потихоньку вливаться в криминальный мир нашей семейки, я любил рисовать. Впрочем, любить – совсем не отражало моей страсти. Я рисовал везде: дома, в школе, на заборах, в заброшках на стенах, на обратной стороне тетради, на альбомных листах, на обоях и парте. Получалось – по заверению друзей и родственников – очень неплохо. Рисовал в основном могучих воинов в доспехах, с мечами наперевес, да обнажённых дев, учась по репродукциям Валеджио и Райо. Выходило натуралистично. Самые лучшие украшали стены моей комнаты, часть разошлась по друзьям и знакомым. Я даже год в художке отучился, а потом затянул меня водоворот опасной уличной жизни, и я всё забросил.
— Тебе лучше этого не знать.
— Ясно, сожгла. Ну да ладно. Где Ольга, кстати?
— А остальные? Мать, отец, кто там у нас ещё на ниве семейного бизнеса подвизается?
— Мать, после того, как Лизку похитили, приболела, вся на нервах, давление там, и всё такое. Я ей укол поставил, сейчас спит. Батон у себя сидит, ему ничего и не сказали, он что-то совсем в последнее время сдал, из комнаты почти не выходит. Сказать им, что ты приехал?
— Иван, братуха двоюродный – ты должен помнить, с Сонькой поехал.
— Ладно. Сеструху дождёмся, тогда и созовём семейный совет. Ты вообще в курсе происходящего?
— Понятно. Ты чем в нашем, точнее, в вашем бизнесе промышляешь?
— Компы, программы, сбор данных, ну и так, по мелочи. Взломать, инфу слить или, наоборот, залить, в базы изменения внести.
— Программист серый. И это, у нас сейчас серого дохода почти нет, изредка, если кто сильно важный попросит. Мы давно уже честным бизнесом занимаемся.
— Ну, ясно. Ладно, оставь меня пока одного. Сонька появится – семафорь.
Дождавшись ухода брата, я принялся вяло ковыряться в шкафу. Из всего моего добра остались: любимая кожаная куртка, с потайной кобурой в рукаве, чёрные джинсы с усиленными коленями, кепка-восьмиклинка, чёрная водолазка и… И больше ничего. Ну да, Рыжая всегда как огонь была.
Я снял с вешалки кожан. Из темно-коричневой, почти черной кожи: толстой, чуть ли не ременной, плотной – не всяким ножом пробьешь – и тяжелой. Такие сейчас не делают. Пожалуй, единственное, оставленное здесь, о чём я жалел. Впрочем, нет – вру, не жалел, даже ни разу не вспомнил. Зачем мне в новой, светлой жизни была нужна гопническая куртка? Вот-вот, на хрен она мне не упала, но сейчас, пожалуй, пригодится.
Достал вещи из шкафа, понюхал. Пахнет, не сказать, чтобы свежестью, но чистотой точно, и можжевельником. Видимо, прежде чем закинуть то немногое, что осталось от моей жизни в шкаф, сеструха, а скорее – мать, постирала вещи.
Стянув свои тряпки, я надел водолазку и джинсы, накинул кожан на плечи и посмотрел в зеркало. В плечах село ничего, а вот в объёмах велико. Да, как мало от тебя, Разгон, осталось. За эти пятнадцать лет я, хоть и прибавил немного в росте, но зато и потерял килограмм пятнадцать. Занятия штангой и боксом поменял на йогу и стрельбу из Дайкю[1]– очень последнее успокаивало и приводило мысли в порядок. Но это ничего, так даже лучше, проще будет за плёткой лезть. А в том, что пекаль[2] мне понадобится, я ничуть не сомневался. Не знаю, чуйка наверное – сколько раз она меня на границе выручала. Но, правда, один раз и подвела, ладно хоть не под монастырь.
Я пошарил по карманам. Сначала по внутренним. В левом лежало с пяток визиток. Не особо рассматривая, сунул их обратно. Лежали пятнадцать лет, пусть и дальше лежат. Есть не просят, и ладно. В правом – старые механические часы «Ракета» на толстом стальном браслете, подарок деда на пятнадцатилетие. Покрутив заводную головку, я поднёс часы к уху: ты смотри, тикают. Подумав, я надел их на запястье, взамен разбитых Петлёй смарт-часов.
Охлопал себя по внешним. В правом – старая моя выкидуха, самоделка, собственноручно смонстряченная в дедовском гараже. В левом – ключи от того самого гаража, это хорошо, надеюсь его не продали, а то у меня там кое-что нужное припрятано.
Не снимая куртки, я присел на стоящий рядом со шкафом пуфик, который тоже не помнил. А много ли вообще я помнил из прошлой жизни? И надо ли мне вспоминать? Ведь ни разу до этого не ностальгировал по прошлому. Как срулил пятнадцать лет назад из отчего дома с хабаром – соткой с лихом зелени – так ни разу о прошлой жизни не вспоминал. Словно ластиком стёр до чистого листа, чтобы новую историю писать. Смертельно захотелось курить, а ведь за пятнадцать лет ни разу этой пакости во рту не держал, даже в армии. Я прикрыл глаза. Вот что значит родные стены: хочешь – не хочешь, а воспоминания так и всплывают.
План у Разгона был. Не сказать, чтоб очень продуманный, но всё лучше, чем никакого. Левый паспорт, чистое свидетельство о рождении и, самое главное, деньги, чтобы купить себе новую жизнь.
Город, находящийся за тысячу километров от родного, встретил его неласково – мелким противным дождём и осенним маетным холодом. Самое начало октября и осенний призыв в армию.
Разгон, ныне по паспорту Семён Александрович Петров, купил комнату в коммуналке, прописался, а потом, чтобы уж совсем замести следы, прокрутил с паспортом трюк. С честным лицом, явился в паспортный стол. Так, мол, и так, паспорт где-то по-пьяному делу посеял, хочу новый. Сам неместный был, теперь-то законный обладатель двенадцати метров жилплощади. Вот и свидетельство о рождении есть: Станислав Иванович Чирьяков, вот ведь фамилия – прямо смесь червяка и чирья. Паспорт очень нужен, можно побыстрей, без волокиты, проволочек и лишних проверок? Оказалось можно – когда «барашка в бумажке», читай: пять бумажек со строголицым Бенжамином Франклином в конвертике чопорной тетеньке в коробке конфет принесешь.
Получив паспорт, он, явившись в ЖЭК, само собой с очередным, не пустым конвертом для инженера, прописал к себе Станислава Ивановича, благополучно при этом выписав Семёна Александровича.
Провернув данную махинацию, и, спрятав хабар под полом в коммуналке, который для этого полностью перестелил, Стас – да, да, теперь уже Стас, вот смотрите и документы в наличии – а не Валера и даже не Семён, прямиком отправился в военкомат. Где заявил: «В армию хочу, сил нет, возьмите добрый дяденька-военком меня служить, у меня и отец служил, и дед, и прадед. На границу хочу, желательно дальневосточную»
«Да не вопрос, нам такие как ты – крепкие и ответственные – нужны. — Улыбался в аккуратные усы военком. — Будет тебе и граница, потом, возможно - и заграница»
Вот только хитрый военком то ли чего-то не понял, то ли понял по-своему, то ли пошутил так неудачно. Но оказался Стас совсем не на той границе, о которой просил.
Попал Стас. Уж попал, так попал, на границу с одним маленьким, но гордым государством. Большую часть жителей которого составляли очень злые бородатые бармалеи. Любимым занятием оных было насиловать женщин, похищать детей, и резать головы мужчинам, за исключением богатых, конечно – тех они похищали с целью выкупа.
Из армии Стас вынес умение драться и стрелять, пару дырок в шкуре, крепкую дружбу и желание больше никогда не видеть злых бородатых лиц.
Два года на границе его многому научили. Настаивать на своём, переть до конца, если уверен в себе. Хитрить, если надо. Если придется, то откровенно врать, но – по-умному, так чтобы не поймали. Если надо – рубить правду матку, прикрывать спину товарища и ещё тому, что – ученье свет, а неученье – чуть свет и на работу. И, что деньги, заработанные им неправедным путём, когда-нибудь закончатся. А добывать хлеб насущный налётами – он не хотел.
— Где он?! — Вывел меня из задумчивости вопль сеструхи.
— Не кричи, детей разбудишь. — Подал я голос, вставая.
— Каких, на хрен, детей! Ты где был? — Усилила она накал, появляясь на пороге гардеробной. — Ты сказал: на первом же рейсе прилетишь, я жду как ду… — И осеклась, увидев меня.
— Что, не узнала, Рыжая? Понимаю. — Я обнял ее за плечи. — Сам бы себя не узнал. Так что не нервничай, не кинул я тебя, не кинул.
Я чмокнул её в макушку и погладил по затылку.
— Разгон, ты такой… — Она отодвинулась, разглядывая моё лицо.
— Я давно не Разгон, сеструха. — Я покачал головой. — Совсем не Разгон.
— А мне Разгон нужен, понимаешь ты? — Вцепилась она в лацканы куртки побелевшими пальцами. — Разгон, а не…
Её лицо пошло нехорошими белыми пятнами, и она закончила:
— А не гламурный архитекторишко.
Неожиданно она заплакала.
— Ладно, всё, не плачь, лучше толком расскажи. — Я гладил её по плечам, голове, пытаясь успокоить. — А то, я, кроме того, что Лизку похитили, и к этому каким-то боком причастен Тюха, толком ничего не понял. Давай, рассказывай всё с начала: с толком, с чувством, с расстановкой.
Тюха заявился вечером. Не Тюха, конечно, а давно уже Александр Николаевич Тюхтяев, солидный бизнесмен и ресторатор.
— Хотя, какой он ресторатор, так – владелец бара, кафе и пары шалманов с гоу-гоу шоу. — Сеструха шипела рассерженной кошкой.
— Пришёл весь такой, скользкий, в глаза не смотрит. Говорит: «Сонь, Лизку твою в гости авторитетные люди пригласили, им кое-какую услугу оказать надо». Я ему: «Ты не охренел Тюха, какие гости, какую услугу, ничего не попутал?» Начала Лизону названивать, у ней недоступно. Тут они позвонили.
Соня сглотнула, всхлипнула.
Перед глазами встали злые бородатые лица бармалеев, которые стреляли в меня, и в которых стрелял я. Ярость, пополам со страхом, горячей волной прошлась по телу. С гулийцами шутки плохи.
— Чего хотели? — Я обвёл мрачным взглядом понурые лица своего семейства.
Почти все в сборе, как в старые и добрые времена, не было только матери с отцом. Мать так и спала после укола, отца мы, здраво рассудив, решили пока не беспокоить.
Егор с двоюродным братом сидели, уставившись в пол.
— В банке ячейка, её взять надо.
— И ты про меня вспомнила?
— Да! — С вызовом вперила в меня горящие яростью и страхом глаза сестра. — Это ты у нас мальчик-налётчик, гроза банков и сберкасс. Как же, до сих пор тобой, ну не тобой, конечно, а теми, кто много лет назад двенадцать банков взял с нехилыми деньжищами и непойманными остались, инкассаторов пугают. Что, не твоя команда это сделала?
— Соня, ты ничего не попутала? — Я внезапно успокоился. — Понятия не имею, о чём ты говоришь. А даже, если бы и понимал, то эти нехорошие люди брали не банки, и, тем более, не хранилища, а просто бомбили инкассаторские машины. Разницу чувствуешь? Да и кончили они, по слухам, с пулями в головах. Или не нашли тех двоих, а?
— Да мне плевать! — Вызверилась Рыжая. — Ты знаешь, что они пообещали сделать с Лизкой? Тебе, бл..ть, такое и не снилось. В бордель бедуинам продать, а ей только-только восемнадцать исполнилось. Она девочка ещё.
— Что Тюха конкретно сказал?
— Ничего. Намекнул: мол, он знает, что я знаю, где ты. А ты можешь организовать это дело. Просил маякнуть тебе.
Она потёрла лоб, всхлипнула, но удержалась – не заплакала, а в упор, словно через прицел АКМа, уставилась на меня.
— Ага, значит, это он первым обо мне вспомнил? — Я хрустнул пальцами. Вот ведь подельничек бывший, сука! — Что молчишь?
— Я не помню. Он, как сказал про гулийцев, у меня голова кругом пошла. Может и он.
— Ладно, проехали, что дальше?
— Они неделю дали, чтобы дело провернуть. Потом Лизончика в бордель, и нами всерьёз займутся. Два дня уже прошло. Связь через Тюху держать надо.
— Ладно. Будет тебе Лизон. — Я перевёл взгляд на кузена. — А ты, друг мой ситный, чем в сером бизнесе семейки Разгоновых заведуешь?
— Компьютерное железо, системы безопасности, камеры там и всё такое.
— Ну, это в белой зоне. А в серой – это жучки, прослушка, скрытая съёмка?
— О-п-па. Это очень хорошо.
Я задумался, прикидывая, что мне нужно. Что НАМ нужно, одному мне задуманное не провернуть.
— Ты машины левые с чистыми номерами достать сможешь? — Обратился я к брату.
Егор с кузеном переглянулись.
— Ну, есть заходы. Как быстро?
— Тогда, Егор, «вперёд и с песней»!
— А ты, Рыжая, звони Тюхе, и договаривайся о встрече, часиков на… — Я посмотрел на часы. — На семь вечера, где-нибудь в месте потише, только про меня ни слова. А ты, — я ткнул пальцем в племянника, — достань-ка мне парочку…
— Что мне ему сказать? — Прервала мои инструкции сеструха.
— Б..я, Рыжая, ты прямо как целка. — Шкура удачливого и лихого налётчика, когда-то сброшенная мною, как мне казалось, навсегда, вновь начала прирастать ко мне. Правда что ли, бают старики: от натуры не уйдёшь?
— Скажи, что надо обсудить кое-какие нюансы и детали, но – по-тихому, без свидетелей… Да, б..ть, наври что-нибудь, ты же всегда была мастерицей лапшу на уши мужикам вешать.
Я принялся, пока Рыжая ушла в другую комнату, звонить и договариваться о встрече, объяснять кузену, что мне надо.
К «Прожареному зерну», модной кофейне, где сеструха договорилась встретиться с Тюхой, я приехал за полчаса. На всякий случай, посмотреть придёт бывший подельник один или кого за собой притащит. Охрану или хвост. Хотя, какой, бл…ть, хвост? Он – простой барыга с криминальным прошлым, а не агент иностранной разведки. Но, как говаривал незабвенный прапорщик Кац: лучше перебздеть, чем жидко обосраться.
Тюха пришёл один, и – почти вовремя, пять минут за опоздание не считается. Он был хозяином положения – диктовал условия и обозначал рамки, так что мог позволить себе опоздать. Прикинут бывший подельник был, прямо как я ещё позавчера: узкие брючки, дорогие туфли, укороченное приталенное пальто, на башке модный причесон.И тачка у Тюхи была не сказать, что крутая, но и не лоховская – чёрный японский паркетник, и прикинут бывший подельник
Выждав для порядка пять минут, я нырнул в уютный полутёмный зал кофейни. Что сказать: дорогой – но в меру, стильный интерьер.
— Синьор… — Увидев меня, радостно затянул похожий на итальянца бариста.
— Т-с-с-ы. — Я приставил палец к губам и плюхнул перед барменом тысячную купюру. — Сюда синьор только что зашёл, это мой товарищ. В какой он кабинке?
Бариста нахмурился: вид мой ему не понравился. Не похож был тип в потёртом кожане, в кепке и чёрных джинсах, на товарища лощёного господина, только что заглянувшего на огонёк.
Я добавил ещё одну купюру идентичного достоинства.
— Да всё пучком будет, он меня ждёт. Сам увидишь, как он мне обрадуется, обниматься полезет.
— В последней. — Итальянец ткнул пальцем в дальнюю, задрапированную бархатными портьерами, кабинку.
— А песни у вас заказывать можно? — Я кивнул на колонку, тихо мурлыкающую за спиной бариста.
— Тогда, давай Пикник, «Я почти итальянец», — Я заговорщицки подмигнул.
Бариста, поняв намёк, вновь заулыбался.
— Sì, Signore, un momento. Ottima scelta[3].
— Lo so, caro signore[4].
Уже отходя от стойки, я пожалел о своём поведении. Не надо было привлекать к себе внимания: после нашего шутейного разговора бармен меня точно запомнил. Но теперь поздно что-то менять.
— Хай энджи, бродяга. — Отодвинув тяжёлую портьеру, я нырнул в интимную полутьму.
— Ты кто такой? На х..й пшёл. — Тюха глянул на меня взором влиятельного вельможи, увидевшего грязного смерда: презрительно и брезгливо. — Я…
Молниеносным движением я выдернул из кармана выкидуху и, со щелчком разложив, ткнул лезвием ему под глаз. Не рассчитал, вот что значит, давно железа[5] в руках не держал. Надавил слишком сильно, из-под острия скатилась красная, как ромб, намалёванный на щеке Арлекино, капля.
— Тихо, Четвёртый. Своих не узнаёшь?
Первым был Слон, Вторым – я, Третьим – Кит, Четвёртым, стало быть – Тюха. Я назвал его старым, только для налётов, погонялом, и его никто, кроме меня – остальные были мертвы – знать не мог.
В глазах бывшего подельника, так удачно сломавшего ногу за несколько дней до провального налёта, заплескался страх.
— Ну чё, узнал? — Я подмигнул. — Старого приятеля.
— Ага, только без первых двух ра.
Я сел, спрятав руку с ножом под стол – и вовремя. За портьерой деликатно покашляли, и внутрь заглянул почти-итальянец.
Тюха, прижав сцапанную со стола салфетку к ранке под глазом, повернулся к бариста неповреждённой щекой.
— Ещё что-то? — Не унимался почти-итальянец.
— No, grazie, signore, solo per ora[6].
— Ordine accettato, signore[7].
— Что надо гулийцам от моей семьи?
Я заговорил только тогда, когда бариста принёс кофе с чудесным ароматом.
— Я всё сказал твоей сестре.
Пауза, похоже, сделала Тюху опять смелым. Я покачал головой и ткнул его под столом ножом.
Он дернулся и побледнел, а в его глаза вернулся страх.
— Ещё раз не по делу брякнешь, и твое правое яйцо окажется у тебя в ботинке. Усёк?
Дождавшись кивка, я продолжил.
— Повторяю вопрос: что гулийцам нужно от моей семьи и где моя племянница?
— Банковскую ячейку взять, принести им, они отдадут девушку. Где она, я не знаю.
— Почему они пришли к моей семье? Ты навёл? — Я чуть надавил на нож.
— Нет, Разгон, ты чё, мамой клянусь!..
— Б.я, Четвёртый, — я покачал головой, — ты прямо как они заговорил – «мамой», «клянусь»...
Я вздохнул. В глазах Тюхи был уже не страх – ужас и паника.
— Они сами пришли, сказали: знают, что я знаю налетчика, который банки брал без осечек…
— Б..ть, сука! — Я вызверился по-настоящему. — Какие банки?! Ты чего несёшь?! Мы бомбили инкассаторские машины, и всё! Ты, как никто другой, об этом знаешь!
— У меня выбора не было! Эти звери сказали: либо я нахожу того бомбилу, что банки брал, либо сам подписываюсь на это дело.
— Так и подписался бы. А ты, сука, мою семью сдал! Которая вообще не при делах!
— А что мне было делать?! У меня две дочери! Понимаешь?! Десять и двенадцать лет. А ты выкрутишься: ты же Разгон!
— Что делать?! — Я ухватил его за лацканы дорогого пиджака, рывком притянул к себе и, надавив на шею, прижал лицом к столешнице. — Я тебе скажу: к ворам идти, к смотрящим, в контору. Или набирать команду и брать эту ячейку. Вот что надо было делать - но не подставлять мою семью!
— Это гулийцы – с ними никто связываться не будет! Даже по такому беспределу... — Хрипел бывший подъельник в стол. — А ячейку брать – у меня кишка тонка! Кто я был в команде – водила... Планы вы составляли... Да и где я людей наберу?
— Вот именно. Команду, тачки, оружие, планы, наблюдение, разведка, пути отхода. И до хера ещё чего. Работы на месяц, не меньше, а тут неделю дали. Ты хоть всасываешь это?
— Да, — Тюха хрипел и ёрзал под моими руками, но вырваться не пытался. — Поэтому и тебя подписал!
— А если бы Сонька меня не нашла?!
— Вот ты сука! Меня с заказчиком сведи. Дальше с ним говорить буду, с тобой – нет.
— Они сами на меня выходят, когда им надо...
— Ты пиз..шь! Вот так вот просто – взяли и пришли?
— Да. Прикинь? Взяли и пришли. Я сам охренел. Сказали: ячейку в банке надо взять, содержимое им принести; если не выйдет – уничтожить.
— Инфа наверное, компромат, ещё что. Не знаю.
— До утра тебе времени, чтобы с ними на связь выйти и со мной свести. Нет - я в разгон пойду. И первым под молотки ты попадешь. А потом и все эти бармалеи, понял?
— Племянницу так не спасёшь. — Просипел бывший подельник.
— Может и нет. — Я прижался губами к его уху и зашептал. — А может и да, когда всю их диаспору по одному на вечные пастбища отпускать буду.
— Не сдюжишь! Сил на всех не хватит.
— На всех нет, а на тебя и твою семью – так точно хватит. Ферштейн?
Тюха молчал. Я снова вжал его в стол.
— Я постараюсь. — Придушенно прохрипел Тюха.
— Времени тебе – до 9 утра.
— Передай хозяевам, чтобы команду готовили, не менее четырёх бойцов. А я пока думать буду.
— Как тебя найти, если они объявятся?
— Сам тебе наберу, завтра утром. И запомни: сговорюсь с ними – ты с нами пойдёшь. Нет – тебя первым положу.
И, не слушая его возражений, я покинул кабинку.
[1] Дайкю – или Юми, японский традиционный лук.
[2] Пекаль – пистолет (жаргон).
[3] Да сеньор, один момент. Отличный выбор.
[4] Я знаю, милейший синьор.
[5] Железо – здесь холодное оружие.
[6] Нет, спасибо, сеньор, пока только это.
[7] Заказ принял, синьор.
