Сообщество - CreepyStory

CreepyStory

16 474 поста 38 901 подписчик

Популярные теги в сообществе:

157

Итоги конкурса "Черная книга" от сообщества Крипистори

Дорогие наши авторы, и подписчики сообщества CreepyStory ! Мы рады объявить призеров конкурса “Черная книга"! Теперь подписчикам сообщества есть почитать осенними темными вечерами.)

Выбор был нелегким, на конкурс прислали много достойных работ, и определиться было сложно. В этот раз большое количество замечательных историй было. Интересных, захватывающих, будоражащих фантазию и нервы. Короче, все, как мы любим.
Авторы наши просто замечательные, талантливые, создающие свои миры, радующие читателей нашего сообщества, за что им большое спасибо! Такие вы молодцы! Интересно читать было всех, но, прошу учесть, что отбор делался именно для озвучки.


1 место  12500 рублей от
канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @G.Ila Время Ххуртама (1)

2 место  9500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Drood666 Архивы КГБ: "Вековик" (неофициальное расследование В.Н. Лаврова), ч.1

3 место  7500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @KatrinAp В надёжных руках. Часть 1

4 место 6500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Koroed69 Адай помещённый в бездну (часть первая из трёх)

5 место 5500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @ZippyMurrr Дождливый сезон

6 место 3500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Skufasofsky Точка замерзания (Часть 1/4)

7 место, дополнительно, от Моран Джурич, 1000 рублей @HelenaCh Жертва на крови

Арт дизайнер Николай Геллер @nllrgt

https://t.me/gellermasterskya

сделает обложку или арт для истории @ZippyMurrr Дождливый сезон

Так же озвучку текстов на канале Призрачный автобус получают :

@NikkiToxic Заповедник счастья. Часть первая

@levstep Четвертый лишний или последняя исповедь. Часть 1

@Polar.fox Операция "Белая сова". Часть 1

@Aleksandr.T Жальник. Часть 1

@SenchurovaV Особые места 1 часть

@YaLynx Мать - волчица (1/3)

@Scary.stories Дом священника
Очень лесные байки

@Anita.K Белый волк. Часть 1

@Philauthor Рассказ «Матушка»
Рассказ «Осиновый Крест»

@lokans995 Конкурс крипистори. Автор lokans995

@Erase.t Фольклорные зоологи. Первая экспедиция. Часть 1

@botw Зона кошмаров (Часть 1)

@DTK.35 ПЕРЕСМЕШНИК

@user11245104 Архив «Янтарь» (часть первая)

@SugizoEdogava Элеватор (1 часть)
@NiceViole Хозяин

@Oralcle Тихий бор (1/2)

@Nelloy Растерянный ч.1

@Skufasofsky Голодный мыс (Часть 1)
М р а з ь (Часть 1/2)

@VampiRUS Проводник

@YourFearExists Исследователь аномальных мест

Гул бездны

@elkin1988 Вычислительный центр (часть 1)

@mve83 Бренное время. (1/2)

Если кто-то из авторов отредактировал свой текст, хочет чтобы на канале озвучки дали ссылки на ваши ресурсы, указали ваше настоящее имя , а не ник на Пикабу, пожалуйста, по ссылке ниже, добавьте ссылку на свой гугл док с текстом, или файл ворд и напишите - имя автора и куда давать ссылки ( На АТ, ЛИТрес, Пикабу и проч.)

Этот гугл док открыт для всех.
https://docs.google.com/document/d/1Kem25qWHbIXEnQmtudKbSxKZ...

Выбор для меня был не легким, учитывалось все. Подача, яркость, запоминаемость образов, сюжет, креативность, грамотность, умение донести до читателя образы и характеры персонажей, так описать атмосферу, место действия, чтобы каждый там, в этом месте, себя ощутил. Насколько сюжет зацепит. И много других нюансов, так как текст идет для озвучки.

В который раз убеждаюсь, что авторы Крипистори - это практически профессиональные , сложившиеся писатели, лучше чем у нас, контента на конкурсы нет, а опыт в вычитке конкурсных работ на других ресурсах у меня есть. Вы - интересно, грамотно пишущие, создающие сложные миры. Люди, радующие своих читателей годнотой. Люблю вас. Вы- лучшие!

Большое спасибо подписчикам Крипистори, админам Пикабу за поддержку наших авторов и нашего конкурса. Надеюсь, это вас немного развлекло. Кто еще не прочел наших финалистов - добро пожаловать по ссылкам!)

Итоги конкурса "Черная книга" от сообщества Крипистори
Показать полностью 1
14

Красная шапочка

У всего на свете есть своя история. Вам лишь нужно её уловить. Найти нечёткие, уплывающие из пальцев зыбкие крохи следов. В пустой жестянке, с грохотом прокатившейся на треснувшем тротуаре. В вожделеющей линзе камеры. В истрёпанной улыбке на лице безымянной матери. В запутанных дорожках кровавых капель на кафеле. Вы найдёте её. Мою историю.

Такой какая она есть.

Сколько помню всегда был один. Не то одиночество, о котором говорят, когда нужно привлечь внимание. Другое. Штучность. Будто, когда работал конвейер по твоей сборке что-то пошло не так и часть деталей просыпалась с ленты к ногам уборщика в серой робе, он лениво смёл весь этот мусор в шуршащий целлофановый пакет затем вышел за дверь с табличкой «Только для персонала». И получилось, что получилось. Внешне неотличимая от прочих, но бесконечно испорченная болванка человеческого мира. Мира больших надежд. Мира больших ожиданий и странных сказок.

Я всегда любил сказки. В детстве мама много читала мне. Одну я очень хорошо помню. Шесть лет прошло, с тех пор как он угас, а я всё ещё как наяву слышу её голос.

- То были смутные злые времена… На край опустился туман войны, и волки пели о скором приходе луны. И мороз расписывал окна голодными клыкастыми узорами.

 Дверь отворилась, худой мужчина с потухшими глазами наступил на прямоугольник хрустящего света. В сухих мозолистых ладонях были зажаты ладошки поменьше. Та, что слева крепилась к девочке тринадцати лет. Та, что справа к мальчику восьми.

Они уходили в лес, чтобы не найти дороги назад. Девочка знала это. Она прочитала всё по золе. В которой сгорела последняя щепь их муки.

Мальчик о чём-то догадывался, но гнал от себя эти мысли. Ведь Смерть ещё ни разу не улыбалась ему.

 

- Страшно?

- Нет…

- Тогда почему же ты так сильно дрожишь?

- Я…

- Я боюсь, что они найдут дорогу домой…

- Правда? – Мягкое удивление гладит мою щёку - Но почему?

- Потому что… Потому…

Потому что чёрный бор трещит там откуда они начали свой путь мам… Ответил бы, не споткнись я о корни своих мыслей.

Потому что они, дети, улыбались мне тогда глядящему на них со стороны. И в улыбках этих не было ни капли света.

Сказки, которые видел я всегда были куда злее и глубже, чем нужно. Я видел свои сказки в глазах других людей. В их поступках. В их желаниях. В их тени роились осами скрипучие голоса. Рассказывающие мне чужие секреты. Маленькие серые тайны. Неспособные ничему научить. Не несущие ничего кроме грязи. Никогда не заканчивающиеся хорошо.

Я всегда был один. Но никогда в одиночестве. Меня окружали чужие истории.

Кассовый аппарат пробивал очередное желе. Она всегда покупала их в избытке. Голоса в подсобке зловредно, желчно и прочно прозвали её желейной бабой. Красные зелёные жёлтые. Всё радуга в пластиковых фруктовых формах. На лице вечная радушная улыбка. Но я-то знал, что улыбка пришита. Видел эти нити как наяву. Видел кучи гниющих конфет по углам её пустой квартиры. И маленькую искорёженную тень. И желание коснуться её руки словно зуд сводившее нас обоих с ума.

По дороге домой я часто останавливался и гладил облезлого кота, что жил в подъезде, наплевав на запреты и таблички. Рассказывал ему про людей. Он посмеивался и сверкал единственным зелёным глазом. Он никогда не считал меня сумасшедшим. Кот любил слушать и рыбные консервы. Хотя консервы намного больше.

В тот день… Он так странно на меня посмотрел, зевнул явив вечеру обломанный жёлтый клык, и сказал, что любовь, настоящая Любовь, никогда не умирает. И что иногда ей нужно немного помочь. Иначе она сгниёт. Заживо. Затем спрыгнул с мусорного бака и исчез.

Когда желейная женщина пришла вновь. Я наконец позволил ему дотронуться до её руки. И он прошептал, одолжив мои губы

- Не надо ма, я больше не хочу…

Начальник меня уволил. Кричал на меня, кричали его щёки, его язык и его глаза, но он был далеко, голос в его животе считал цифры. Почему-то в обратном порядке. Холодным металлическим, неотвратимым темпом.

Кота нигде не было. Я оставил открытую консерву на баке. Я хотел сказать ему спасибо, но не знал за что.

Больше я никогда его не встречал. Правда однажды на перекрёстке встретил её. Она больше не улыбалась. И это было хорошо. Хороший конец редко выглядит ярко. Его так легко спутать с плохим. Но кот точно видел разницу. И я кажется тоже.

Всегда видел. Когда моя мама умирала я видел, как открываются эти двери. Двойные. На них ручки только снаружи. И я пытался их открыть. Дёргал что было силы, чтобы уйти следом. Но у ручек такие острые грани.  Они навсегда меня заклеймили. Пили мою кровь и смеялись. Доктор потом сказал, что они почти выпили меня досуха. И что мне очень повезло. И что он за меня беспокоится. Но красная тень, живущая в дужке его очков, шепнула мне что доктор давно и прочно сросся с дверью. Что иногда он специально приоткрывает её, когда жалость в его голове становится тяжелее жадности в сердце.

Кот сказал, что я дурак и очень разозлился. Сказал, что дверь открывается только сама и только тогда, когда – это по-настоящему нужно. И что только дурак может обвинять дверь в том, что она открывается. Я скучаю по его непростым ответам.

С тех пор как он ушёл мне некому стало рассказывать.

Некому рассказать, что на улице всё больше и больше людей которые разговаривают со своими ладонями. Что мои сны теперь полны света. А мои дни становятся всё туманней. Что я съел все его консервы и остался голодным. Голодным как волк, что пел за морозным окном о луне в сказке.

Может мне тоже начать? Говорить с рукой? Только вот голод держит теперь мою ладонь. Что мне ему сказать? Он ведь совсем не умеет слушать.

Я пытался. Пытался рассказать, что встретил кое-кого. Её зовут Никта. Ну она сама себя так зовёт. Когда я проснулся она гладила меня по ставшему седым виску холодной белой рукой. И пела мне о своих детях. Песня была печальной, длинной и чёрной, как её волосы.

Все её дети рождались мёртвыми, как я. Только ещё мертвее. Они не знали ни любви, ни страха не тепла. Люди уничтожили всех её детей. Одного за другим, спалили их дотла. Превратили их имена в глупые сказки. Но она плакала не о них. Никта плакала о людях. И я понимал её слёзы.

Я говорил ей, выкашливая сгустки смерти в рукав, не плачь, твои дети нужны нам чтобы узнавать правду. О себе, о других и о мире. Их имена забыты и поруганы, но их кровь напитала песок, из которого растёт доброта. Что люди больше не боятся её чудовищ…

Я говорил и говорил. Говорил, что у нас у самих выросли зубы, что у нас теперь в жилах лёд, что мы теперь её лучшие дети. И она растворялась, становилась прозрачной как вуаль невесты и вместе с ней уходила ночь.

Я рассказывал, но голод меня не слушал, он толкал меня вперёд на слепые улицы. Под ослепшим дождём. Где визжание шин вьюгой хлестало по моим впалым щекам. Где столбы светофоров искривлялись в уродливой древесной агонии. Где Человек с потухшими глазами тащил за собой девчушку тринадцати лет. В холод подземного перехода. Туда куда Голод тащил и меня.

Никта шепнула мне из тёмных углов, где протухший лежал мусор.

- Покажи мне свои зубы сын…

Человек зажимал девочке рот и стягивал штаны. Он пыхтел. Пыхтела его бурая тень на потолке, мимо стучали чужими подошвами безразличие и страх. Девочка, опутанная сказкой почти, не дышала.

И тогда голод отпустил мою ладонь.

Запах кофе. Он хотел перебить медь во рту, но не мог, и обессилено катился в желудок. Ему было досадно. Мне не было.

- Что произошло в переходе?

Требовал голос.

- Что там… случилось? Чем ты его…

Они всегда хотят знать что-то простое. Что-то однозначное. Что-то что легко укладывается в формы подобно желе.

Но у нас с котом никогда не было простых ответов.

- Бесполезно! Он явно больной. Не видишь?

- Замечательно… Девочка в больнице, у меня на руках труп, будто прокрученный в мясорубке. И ещё этот…  Молчун… Твою мать. Не день сказка…

- Сказка – разлепил я спаянные бурым губы.

- Что?

- Волк пока спит. Но очень скоро проснётся. Волк голодный. Волк — это волк. Он ест, и когда ест становится волком. Но только когда ест. Убейте волка. Иначе вы его никогда не найдёте.

- Хоть что-то понял?

- Он кажется… Пытается нам что-то сказать… Подожди-ка…

- Кто этот волк? Тот про которого ты говоришь? Ты видел кого-то ещё?

- Волк — это голод. Волк — это ночь, в которой погасли все кроме одной звёзды. Волк — это движение ради движения. Я видел его тень. Она белая.

- Здорово… Очередной сумасшедший мудак… Запри его, а я поеду в госпиталь попытаюсь девочку допросить, если бабка даст добро.

 

 Решётка скалилась на меня. Насмешливо клацала о том, что во мне железа больше, чем в ней. Алкоголь в соседней комнате душил хозяина мыльными грёзами. Он спал и видел сны, и я видел его сны. В них он снова становился отцом, снова уходил на войну, снова терял ноги и снова врал, что больше ни капли. Что всё закончилось. Но всё всегда лишь начиналось.

Никта? Мягко воззвал я. О Никта. Зачем ты так со мной поступила? Он ведь съест меня Никта.

Лампа засмеялась и притухла.

Если ты не съешь его раньше. Дитя. Время истончается между было и стало. Ты пожалел меня мальчик, теперь Время тебя не пожалеет тебя в ответ. Время. Самый нелепый. Самый злой из моих детей. Докажи, что мысли твои крепки. Докажи, что знаешь где начинается Он и где заканчиваешься Ты. И тогда, быть может, я открою для тебя все запертые двери.

Но один знакомый кот сказал, что двери открываются лишь когда это действительно нужно…

Никта грустно улыбнулась и исчезла, вернув жужжание в лампу.

 

Голос из-под белого парика вещал на бесконечный как море зал. Вещал о страшных безумных вещах, сухим конторским голосом. Цепи звенели серебром на моих запястьях. Люди шептались указывали на меня вспышками и беспрестанно гудели в ладони разными голосами. Одни рассержено, другие непонятно-сочувствующе.

А голос вещал, вещал о том, как Торнбьёрн Родхельм, добрый человек, хорошо зарекомендовавший себя портной и образцовый отец, прогуливаясь со своей дочкой Алисой, которую воспитывал один, был растерзан средь бела дня в подземном переходе сумасшедшим уродом.

С ним вяло спорил другой. Голос. Голос, раз за разом повторяющий о безумии, не верящий в собственное содержание, и от того ещё более безумный. И я смеялся, а люди вокруг - нет.

Алиса не смотрела никому в глаза. Алиса молчала. Ей доставались полные заботы, аккуратные ласковые вопросы. Волк зашевелился внутри, почуяв западню, и капканы, припорошённые прошлогодней прелой и вкусной листвой. 

Когда задумчиво иссякли вопросы. Я понял, увидел вдруг, что западня готова, но не меня ждут охотники. Ждут жертву. Ждут чтобы свершился суд. И виновные понесли наказание. И из чрева воскресли съеденные. И всё кончилось хорошо.

- Алиса - прошептал я, прижавшись разбитыми губами к прутьям.

Холодные и пустые, но теплится в камине огонь, и чьи-то руки заплетают тепло в волосы. Там в глубине. Куда ни один волк не посмеет направить свой голод.

 - Ты… Это был… ТЫ… Она плачет настоящими взаправдашними слезами. Слезами живого человека, человека, вырванного из бесконечно страшной сказки, ставшего наконец живым… Но никто этого не видит. Гнев и ярость. Ловушка захлопнулась. Меня тянут железные руки, только я хочу видеть её, видеть, как она оживает, как её мир становится чётким и колючим, и как в нём проявляюсь я.

- Помни… помни меня Алиса! Никогд… - Мне затыкают рот бьют чем-то тяжёлым в живот. И свет меркнет.

 

Никта? О Никта? Почему мои руки связаны?

- Николас Вольф Флемминг?

Потому что мои дети боятся тебя.

- За убийство первой степени и изнасилование…

Но почему? Что я им сделал?

- Судом штата вы приговорены к высшей мере наказания…

Ты убил моего волка. Один раз, когда впустил его в своё чрево и уморил неправильным человеческим голодом, и ещё, когда так беззаветно бросил себя всего и без остатка в ощеренную острую пасть.

Почему же они меня боятся о Никта? Если я дважды убил волка? И почему я тебя не вижу?

Тебя ослепила Фемида. Потому что ей стыдно смотреть тебе в глаза. Им всем стыдно. На олимпе больше не знают, что такое правда.

- Через казнь на электрическом стуле.

Но я могу тебе помочь. Вместе мы научим их. И они вновь станут бояться чудовищ. Как когда-то давно, перед первым потухшим в бесконечной ночи костром я терпеливо учила их отличать тени от плоти.

- Приговор привести в исполнение…

Алиса знает… Алиса знает мою правду, этого вполне достаточно.

Я хочу домой Никта… Я очень устал…

- Немедленно.

Устал. Быть. Один.

 

 

Показать полностью
37

Мнемоны. Продавцы памяти. Ника. 6 - 8

Мнемоны. Продавцы памяти. Ника. 1

Мнемоны. Продавцы памяти. Ника. 2

Мнемоны. Продавцы памяти. Ника. 3

Мнемоны. Продавцы памяти. Ника. 4 - 5

Я сидел в мягком и удобном, похожем на стоматологическое, кресле. Голова облеплена датчиками. Двое в белом, нависая над монитором, к которому вели провода от моей головы, что-то чирикали на своём птичьем языке. Про себя я назвал их Вася и Петя.

— Ты глянь, что он с подсадкой сделал, — говорил Петя, — оболочка почти растворилась.

— Точняк, — соглашался Вася, — буквально десять минут, и она рассосалась бы. Это же надо такой агрессивный мозг иметь.

— Агрессивный, это ещё мало сказать, — вторил ему Петя, — это не мозг, это хищник какой-то. Ты глянь на его лобные доли.

— Ха-ха-ха – хищник, точно сказал, это не синапсы, а осьминоги какие-то, так облепить подсадку.

— Ну что извлекаем?

— Можно подумать, мы можем отказаться.

— Эх, — мечтательно произнёс Петя, — а я бы посмотрел, что с ним, когда он подсадку растворит.

— Я вам посмотрю. — Вмешался в разговор третий голос.

Говорившего я не видел, он стоял за моей спиной. Но сочный и властный баритон я узнал. С обладателем голоса мы уже разговаривали, по телефону. Пахан – так называл его Кай. Или шеф, по словам Ники. Я попытался повернуть голову, чтобы посмотреть на него.

— Объект, сидите, — недовольно воскликнул Петя, всплёскивая руками, — все настройки собьёте, а у нас и так времени мало.

— Сидите, молодой человек, сидите, — на моё плечо легла рука, — раз уж вам так не терпится меня увидеть, я предстану пред ваши ясные очи.

Обладатель баритона обошёл кресло. Высокий и статный. Карие глаза под покатым лбом, но не влажно-томные, как бывает у обладателей тёмных глаз, а жёсткие, словно режущая кромка охотничьего ножа. Прямой нос, неожиданно пухлые губы над квадратным, с ямочкой, подбородком. Причёска – волосок к волоску. На вид лет пятьдесят, вон виски, словно снегом припорошённые. Но лицо гладкое, только глубокие складки, идущие от носа к подбородку, да морщинка между густых бровей. Тёмно-серый костюм стоимостью пару тысяч баксов. Туфли, небось, тоже недешёвые.

— Меня зовут Аркадий Петрович.

— Я...

Аркадий Петрович поднял руку:

— Филипп Торов, я всё о вас знаю.

— Если можно, просто Фил.

— Можно, — Аркадий Петрович улыбнулся.

— У нас всё готово, — почтительно обратился к нему то ли Вася, то ли Петя, — можем начинать.

— Начинайте. — Вот вроде обычное слово, произнесённое спокойным тоном, а становится ясно, кто тут хозяин, а кто только указы исполняет.

Аркадий Петрович отступил в сторону.

То ли Вася, то ли Петя закричал:

— Никки, дорогуша, давай в соседнее креслице, голубушка. — Тон масляный, так и хочется засандалить ему в глаз, а лучше в оба.

— Она зачем? — Я напрягся, увидев, как Ника, усаживается в стоявшее напротив меня кресло. — Подсадка у меня.

Вокруг неё тут же засуетился Петя, или Вася, прилаживая к голове датчики.

— А без неё никак.

Объяснил Аркадий Петрович.

— Видите ли, молодой человек, когда делается подсадка, ходоком создаётся код, или шифр, без которого достать её нельзя.

У меня родилось два вопроса, которые я и озвучил.

— А как же она мне передала подсадку?

— От человека к человеку сколько угодно, а вот чтобы подсадку в прибор вытянуть, и нужен шифр.

— Пусть она код скажет. — Я, почему-то упорно не называл Нику по имени.

Аркадий Петрович улыбнулся:

— Я понимаю ваше беспокойство за эту юную особу, но... но, во-первых, с ней ничего плохого не случится. Во-вторых, код, к сожалению, не буквенно-цифровой, а скорее образный. То есть шифр – это ряд образов, возникающий в мозгу ходока в момент загрузки подсадки.

 — Фил, не волнуйся, — я всё-таки посмотрел на Нику, она тепло мне улыбалась, — всё будет хорошо. Я проходила эту процедуру, и не раз. Это совсем не больно.

Я отвёл глаза.

Петя, а может, Вася, поставил между нами треногу с закреплённой на верху зелёной, многогранной призмой, похожей на ту, с помощью которой Ника передала подсадку мне, только раза в два побольше.

Петя с Васей повозились с минуту, настраивая свет, а после скомандовали хором:

— Смотрим на призму, глаза не отводим. Раз. Два. Три.

Изумрудного цвета луч ударил мне в глаза, в мозгу образовалось сосущее чувство, какое бывает, если поднести шлаг работающего пылесоса к руке. Только шло оно из глубины головы. Чувство нарастало, из меня словно выдирали что-то. А потом миг краткой боли – и всё исчезло. Буквально всё. Я потерял сознание.

— Вот срань Господня, такое первый раз, клянусь, Аркадий Петрович, — сквозь вату, заложившую уши, я слышал, как блажит то ли Вася, то ли Петя, — это нонсенс, объект потерял сознание, это до чего же ему не хотелось подсадку отдавать.

— Что с ним? — Голос Ники, встревоженный, на грани истерики.

Я чувствовал её ладони на своём лице.

— Да всё нормально, он уже очнулся.

Я открыл глаза, проморгался.

Вокруг меня столпились все. Аркадий Петрович, Кай, Санек и, конечно же, Ника. Девушка гладила меня по щекам. Я чувствовал её странно сладкие слёзы на своих губах. Только Вася с Петей, держались в стороне, что-то рассматривая на просвет.

— Аркадий Петрович, вы только посмотрите, — голос Васи-Пети, удивлённый, как у монашки, обнаружившей, что она в миг лишилась девственности, — он не всю её отдал.

Они передали Аркадию Петровичу стеклянный куб с заключённым в нём сферой. Вася или Петя бросился к монитору, лихорадочно защёлкав клавишами.

— Глядите, я такое первый раз вижу. Она растворяет... Всё, он всосал её в себя. И ещё жив, и даже не сошёл с ума. Чудеса.

— Что случилось? — На удивление я чувствовал себя бодро, и, самое главное здраво.

Молча, Аркадий Петрович протянул мне призму. В глубине её я разглядел сферу, размером чуть больше мячика для пинг-понга. Я пригляделся. Сфера была не цельной, а состоящей из больших сфер разного диаметра. Размером от сантиметра до нескольких миллиметров.

— На правый нижний угол смотри, — голос Аркадия Петровича спокойный, но напряжённый, — если слово угол применим к сфере.

Я всмотрелся в шар. В нём был изъян. В сфере явно не хватало маленького шарика, примерно миллиметрового диаметра.

— Как ты себя чувствуешь? — Осторожно поинтересовался Кай.

Я подвигал головой, осторожно высвободился из Никиных рук и встал. Сделал пару шагов.

— В норме.

— Голова не болит? Тошнит? Видений никаких нет? Воспоминаний, вроде как чужих? — Ко мне подскочил Вася-Петя. Начал щупать мою голову, заглядывать в глаз.

— Нет.

Я освободился от его цепких лапок.

— Ну что же, молодой человек, будем считать, что вам неслыханно повезло. — Задумчиво произнёс Аркадий Петрович, пристально глядя на меня.

— Будем. — Я кивнул и посмотрел на Нику. — Может быть, теперь вы объясните, что всё это значит? Ходоки, подсадки?

— Конечно, а как же, — Аркадий Петрович, словно передразнивая меня, кивнул, — обязательно расскажем. Но для начала просто поговорим. 

Я грел в руках толстостенный бокал с виски. И слушал Аркадия Петровича. Слушал и почти не удивлялся. Он сидел напротив меня, с таким же бокалом виски в холеной руке. По бокам разместились Кай, Санек и Ника.

— Мы мнемоны. Так мы себя называем. Продавцы памяти – так нас зовут другие.

— Какие другие?

— Те, кто у нас покупает эту самую память. Только это не память, конечно. Вернее, не совсем память. Скорее чувства, эмоции, переживания, отражённые в воспоминаниях. Да не абы какие, а настоящие, истинные, так сказать. Правда, и это, не совсем правильное определение. — Он грустно улыбнулся, пригубил бокал и продолжил. — Мы сами до конца не знаем, чем торгуем.

— А кто знает? — Виски приятно обожгло горло.

— Боюсь, что никто. Тот, кто первый открыл возможность переноса... — он замолчал, словно подбирал слово, — памяти, мёртв. Мы лишь продолжатели дела.

— Значит, есть и другие продавцы?

— Есть. В нашем городе, кроме нашей и Стига, ещё две группы. В любом городе миллионнике их не меньше трёх. Мы со Стигом работаем в разных плоскостях.

— А что становится с теми, у кого вы забираете память?

— Это хороший вопрос. Именно поэтому мы и работаем в разных плоскостях со Стигом. Он, если можно так сказать, криминал в нашей среде, мы, продолжая аналогию, занимаемся легальным бизнесом. Да и интересы относительно качества памяти у нас разные. Всякая чернуха и порнуха нас не интересует.

Он опять отпил виски, покатал его во рту, наслаждаясь вкусом. Я не торопил его.

— Люди, у которых мы забираем воспоминания, их, соответственно, лишаются.

— Просто забывают?

— Помнят, но они, как бы лишены эмоционального заряда, просто констатация факта. А такие события, лишённые чувственного фона, быстро стираются. Так что можно сказать, что да – они их забывают.

— Кто же тогда согласится продавать их? Это же, как лишиться души.

Аркадий Петрович покачал головой:

— Насчёт души, это не к нам. Мы душами не торгуем.

— Вы поняли аналогию.

Он грустно улыбнулся:

— Не все события приятны и несут счастье, радость. От некоторых хочется избавиться. Другим просто нужны деньги. Третьи... Третьи как раз хотят забыть хорошие воспоминания.

— Это кто же захочет избавиться от приятных воспоминаний?

Аркадий Петрович пожал плечами.

— Влюблённые, любовь которых ушла. Старики, которым больно вспоминать прошлое, пусть даже и хорошее, например, об ушедших жене или муже, предавших, как им кажется, детях, друзьях. И вообще, с этими воспоминаниями история непростая. Не все события, которые на сегодняшний момент видятся нам плохими, на самом деле так уж плохи, как нам кажется. Мы ведь изымаем не просто воспоминания, а воспоминания, окрашенные истинными чувствами и эмоциями. Так что, то, что сейчас нам кажется отрицательным, на самом деле в момент их проживания, были очень даже положительными. Просто с течением времени заряд эмоций из положительного превратился в отрицательный. Так бывает, и очень часто. Да и от плохих воспоминаний люди с радостью избавляются.

— Кто это, интересно, хочет приобрести плохие воспоминания? — Удивился я.

— Вы не поверите, Фил, но на это товар – спрос большой, почти такой же, как и на приятные воспоминания.

— Хорошо, я понял. — Голова шла кругом, когда я пытался осознать всё то, что мне сейчас рассказал Аркадий Петрович.

— Где вы берёте... — я не знал, как назвать людей, продающих свои воспоминания.

Аркадий Петрович мне помог:

— Доноров. Так, мы называем тех, кто делится с нами памятью. Наша команда в основном получает материал от стариков, в домах престарелых, и, как бы цинично это ни звучало, в хосписах у умирающих.

Последнее замечание меня слегка покоробило, но в принципе не удивило.

Аркадий Петрович, заметив мою реакцию, добавил:

— Часто воспоминания приносят большую боль, чем смертельная болезнь. И конечно, мы изымаем воспоминания исключительно по добровольному согласию, за соответствующую плату.

— Вы покупаете любые воспоминания?

— Да, кроме убийств и сексуального насилия.

— Эта подсадка, та, что побывала у меня, она из хосписа?

— Нет, — Аркадий Петрович покачал головой, — Ника не работает с больными.

Я посмотрел на девушку, Ника сидела, поджав под себя ноги и низко опустив голову, и я не видел выражения её лица.

— Это подсадка была собрана в доме престарелых. Директор, мой человек, он сообщил, что несколько человек хотят избавиться от воспоминаний.

— Сколько?

— Пятнадцать.

— А то воспоминание, что растворилось во мне, чьё оно?

— Не знаю, и теперь мы вряд ли это поймём.

— Что бывает с теми, кто растворяет в себе подсадку?

— В лучшем случае умирают, в худшем – впадают в кому, из которой не выходят. Между этими состояниями огромный спектр, от шизофрении до дебилизма и полной потери себя как личности. Ту подсадку, что нёс, гарантированно тебя бы убила. Пятнадцать личностей в одной голове, это очень много.

— А как же быть с теми, кто покупает память.

— Процесс внедрения чужого воспоминания длится долго – от суток до трёх, в зависимости от размера, и производится во сне. И никогда несколько воспоминаний, тем более от разных доноров, не внедряются одновременно. Так что, это вполне безопасно.

— Вы покупаете только воспоминания?

— Да.

— А, например, знания, умения, навыки?

— С умениями и навыками всё просто, они больше в теле, чем в мозгах, так что перенести их невозможно. — Аркадий Петрович улыбнулся. — Со знаниями сложнее, они чаще всего разбросаны по отдельным полям мозга и, собственно к воспоминаниям имеют опосредованное отношение.

Он очень хорошо владел собой, и даже не отвёл взгляда, когда произносил последнюю фразу. Но по тому, как крепче сжались, самую малость, пальцы на бокал, как Кай быстро посмотрел на него, как Ника нервно поправила волосы, я понял, что он как минимум не договаривает.

Я молчал, обдумывая сказанное. Мне не мешали.

— Подсадки как-то влияют на ходоков?

— У вас, Фил, цепкий ум, и вы очень внимательны. Да, влияют. Они вызывают у ходоков, тех, кто переносил много подсадок, определённые, не совсем обычные с обывательской точки зрения, способности.

— Какие?

— А вот это у каждого свои. Кай вот, например, может находить людей по метальному слепку, Ника, — Аркадий Петрович посмотрел на девушку, — может, отличать правду ото лжи.

Я смотрел на девушку, и мне казалось, что сказанное Аркадием Петровичем не совсем, правда.

— У вас какие способности, и у Санька?

— У Александра никаких, он никогда не был ходоком, склад ума другой, он работает в прикрытии. А у меня... — Аркадий Петрович снова улыбнулся. — Пусть это останется тайной.

— Хорошо, тайна так тайна. У меня остался один вопрос, но ключевой. Зачем вы мне это рассказали?

— Всё очень просто. — Аркадий Петрович допил виски и отставил стакан в сторону. — Я хочу предложить вам работу.

— Ходоком?

— Сначала в прикрытии, а там и ходоком.

— Я могу отказаться? — я прикрыл глаза, размышляя над предложением.

— Конечно, но... — он замолчал.

Я чувствовал на себе взгляды. Выжидающий Аркадия Петровича, изумлённый Кая, безразличный Саньки и умоляющий Ники.

— Но?

Я открыл глаза и в упор посмотрел на Аркадия Петровича.

— Давай начистоту, Фил: ничего, что я на ты?

Я кивнул, не отводя взгляда от его жёстких глаз.

— Ты думаешь, пока ты лихо разруливал ситуацию, которую создал сам, я сидел перед камином, попивал вино и наслаждался музыкой? Я изучал тебя и твою жизнь. Можно сказать, под микроскопом изучал – тщательно и внимательно. У тебя острый и живой ум, но таких много, ты вдобавок решителен, мгновенно принимаешь решения, не рефлексируешь по поводу своих действий. Таких – единицы. Ты великолепно окончил институт, по престижной профессии, между прочим, и что?

— И что?

— Вот именно, кто ты сейчас? Вместо того чтобы применять свои мозги и силы в деле, достойном мужчины, ты перебиваешься случайными заработками. Ты мог бы найти себе применение в любом виде деятельности, а вместо этого паяешь схемы и чинишь мобильники.

— Мне никогда не нравилась выбранная мною профессия.

— И я о том же. Ты думаешь, ходоки и прикрытие – это всё? Это лишь вершина айсберга. На меня работает много людей: аналитики, системщики и многие другие. Принести подсадку – это не просто забрать воспоминания и доставить их сюда. — Он обвёл помещение руками. — Это тщательная разработка каждой операции, чтобы не возникало таких форс-мажоров, как сейчас. Множество нюансов, от выбора донора и покупателя до тщательного сокрытия нашего существования от основного мира.

Я молчал.

— Ты хоть представляешь, что будет, если все узнают о нас и о том, чем мы занимаемся?

— Так я могу отказаться?

Аркадий Петрович обречено вздохнул:

— Конечно. Мы в любой момент можем прийти и изъять воспоминания об этом вечере.

— Изъять, у меня? Вряд ли.

— Или просто купить их у тебя.

— Продавать воспоминания? — Я покачал головой. — Никогда. Душой не торгую. Но обещать, что никому не расскажу о вас, могу. Да и не поверят мне, возникни у меня такое желание.

Я поднялся. Посмотрел на Нику – вид у неё был несчастный.

— Но я подумаю.

 

— Жаль, что он не согласился, такой материал пропадает, — Аркадий Петрович смотрел в широкую спину уходящего парня и удручённо качал головой.

— Ну, ты, шеф, даёшь, — Кай рассмеялся, — вот вроде и ума палата, и людей видишь насквозь, словно рентгеном просвечиваешь, а его не просчитал. Он вернётся, зуб даю, вот увидишь. На штуку баксов забиться могу. Бубновый интерес у него здесь, почище любого делового имеется.

Он посмотрел на Нику и подмигнул. 

Я вертел в руках мобильник, никак не решаясь набрать номер. Наконец, открыл исходящие вызовы – вот они, одиннадцать цифр.

— Таша.

— Да. — Не голос – смесь эмоций. Радость, страх, ожидание и... и обречённость, словно она знала что-то такое, о чём я не подозревал.

— Таш... Я... Я еду домой.

 

Конец первой части.

Показать полностью
27

Победитель Конкурса CreepyStory - "Туннельный эффект" Игоря Волкова в озвучке Некрофоса

Автор Игорь Волков - @Broodlord, ( https://author.today/u/igvorst/works )
Рассказ был написан в рамках Конкурса Моран Джурич для писателей - участвуй тут - https://pikabu.ru/@MoranDzhurich,
Озвучил Валерий Равковский, Актер канала Necrophos
Прислать свою историю на озвучку и вопросы сотрудничества - по почте - v@rgart.ru

Показать полностью
122

Ведьма. Часть 2

Следователь.

Происшествие с Андреем для города Энск было случаем экстраординарным. Конечно в городе совершались время от времени разные преступления. Не часто но бывало такое. Все же люди есть люди — у каждого человека своя душа имеется и душа эта, как известно, для чужих людей является потемками. Бывает, даже в душах образцовых строителей коммунизма время от времени кипят нешуточные страсти. И никуда от этого не деться.

Вот и энчане шалили: кто со злости чужое имущество попортит, кто из корысти чужое имущество а то и социалистическую собственность умыкнет, когда бывает муж жену побьет или наоборот жена отоварит мужа чугунной сковородью, бывает из ревности в кого нибудь ножиком тыкнут, бывает кто за руль автомобиля или мотоцикла пьяным заберется и учудит последствий каких нехороших. Но все эти правонарушения происходили по причине нравственных недостатков отдельных советских граждан или на почве злоупотребления спиртным. Особого удивления и резонанса ни у общества в целом ни у правоохранительных органов в частности такие случаи не вызывали. Норма жизни, неприятная конечно, но все таки норма, чего тут скажешь.

Избиение Андрея было воспринято правоохранительной системой города Энск как особый случай, требующий соответственно особого внимания. Здесь явно просматривалось существование организованной группы. Группы, которая среди белого дня совершила жестокое преступление против несовершеннолетнего. Все ответственные лица этой самой системы понимали, что расследование такого резонансного преступления будет находиться под пристальным вниманием областного начальства а может и кого повыше. И по результатам несомненно будут сделаны оргвыводы. Тут, как говорится, или грудь в крестах, тьфу ты, в смысле в звездах конечно, или голова так сказать в кустах.

Следствие началось. Дежурный следователь, которому передали материалы от опергруппы, работавшей на месте происшествия, расписал это дело себе, его начальство такой порыв естественно одобрило.

Еще вечером того же дня он начал вести следствие с внимательного изучения протокола обследования места происшествия. Затем по очереди вызвал и официально допросил каждого из доставленных в отдел мужичков-работяг. Ничего нового от них не узнал. Мужички хоть и робели в незнакомой и весьма специфичной обстановке, но в показаниях своих не путались, друг другу не противоречили, твердо стояли на своей невиновности и вообще требовали признания их заслуг в деле спасения жертвы, ибо если бы они не поперлись через гаражи на объект — кто его знает сколько бы парнишка там еще пролежал и остался бы жив вообще. Следователь склонен был верить их показаниям, однако решил перестраховаться и продлил мужичкам срок задержания до сорока восьми часов без санкции прокурора, на что имел по закону полное право.

Позвонил в больницу, справился у дежурного врача о состоянии потерпевшего. Узнав что возле него дежурит его единственная родственница, попросил её к телефону. Велел завтра с утра, как судмедэксперт осмотрит его внука, вместе с экспертом же прибыть к нему на допрос. И документы на внука прихватить обязательно. Снова поговорил с врачом, дал свой прямой телефон и настоятельно попросил звонить в любое время в случае существенных изменений в состоянии пацана, особенно если он очнется.

Пока занимался первоочередными задачами, в дверь кабинета постучался и затем вошел фотограф, положил на стол конверт со свежеотпечатанными фотографиями. Взяв их в руки и внимательно рассмотрев, следователь не увидел ничего необычного — гаражи как гаражи, он даже знал где этот массив примерно находится. Никаких следов борьбы ни на земле ни на строениях, нигде никаких следов крови, эксперт — криминалист в протоколе подтверждает. Одинаковые отпечатки пальцев, как написал в заключении тот же эксперт, нашлись только на обоих замках да по центральному краю обеих створок ворот — именно там где человек их и должен оставлять, когда ворота своего гаража открывает или закрывает. Хозяина гаража установить и вызвать на допрос и дактилоскопию, эксперту установить принадлежность «пальчиков» — это он в листок плана следственных действий записал.

Особенно заинтересовали его пара снимков, сделанных с точки, где непосредственно находился потерпевший и показывающих панораму окружающей местности и примыкающих строений. Окна квартир четвертых и пятых этажей у двух пятиэтажек были видимы с места преступления а значит и само это пресловутое место из этих окон тоже видимо было. И есть вероятность, что кто-то из жильцов в нужное время решил посмотреть в нужное окно. Хотя конечно оба этих дома далековато отстоят, но будем, как говорится, надеяться. Снова запись в листок мероприятий — с самого утра отправить участковых на поквартирный обход и опрос жильцов интересующих квартир, пока граждане не разбежались по своим делам кто куда.

Убедившись, что все необходимые и срочные действия сделаны, следователь вынул из стенного шкафа раскладушку и постельное белье, соорудил себе походную постель в которую и лег, постаравшись как можно быстрее уснуть, чтобы захватить сном хотя бы пяток часов. Он точно знал — завтра будет такой насыщенный день, мало не покажется никому.

Свидетели.

С самого раннего утра механизм следствия заработал с просто сумасшедшей интенсивностью. Следственное и милицейское начальство было подробно проинформировано по ситуации, после чего как ему и полагалось, держало так сказать руку на пульсе. Шестеренки среднего и низшего звена крутились с максимально возможной скоростью.

Участковый, закрепленный за кварталом, в котором было совершено преступление, получивший от своего начальства приказ совершить поквартирный обход, проинструктированный по телефону следователем на предмет что именно он должен выяснить у граждан, с самого раннего утра приступил к своим обязанностям. И результат не заставил себя ждать! Первая же неотложная мера, распланированная следователем, дала положительный эффект. Конечно, в подавляющем большинстве интересующих следствие квартир никто ничего не видел и видеть не мог, не было вчера днем ни одной живой души в этих квартирах. Их жильцы в рабочее время находились, как и положено всем сознательным советским гражданам, на работе.

Но вот в паре квартир, проживающие там граждане не только находились по месту своего жительства в рабочее время на законных основаниях, но и совершенно случайно, по счастливому для органов следствия стечению обстоятельств, кое что нужное видели из своих окон. Выявленных предполагаемых свидетелей преступления в лице молодой мамаши, находящейся в декретном отпуске и бабули, освобожденной от обязанности трудиться по причине достижения пенсионного возраста, участковый усадил в вызванный патрульный автомобиль и отправил прямиком в следственный отдел. Выполнив в точности инструкции, полученные ранее от следователя, отправился на обход территории, для проформы уделив повышенное внимание печально прославившемуся гаражному массиву.

Следователь в первую очередь побеседовал с доставленной к нему на допрос бабушкой-пенсионеркой. Человек пожилой, негоже такого в коридоре в ожидании томить. Бабушка в своих показаниях сообщила, что прошлым днем видела из окна своей кухни, как несколько человек толклись в одном из гаражных проездов прямо перед воротами одного из гаражей. Сколько точно человек там было она сказать не может - зрением слабовата давным давно. Во что конкретно были одеты тоже сказать не может, по той же причине. По летнему были одеты, как же еще, не в тулупах же? А вот на вопрос в какое время она наблюдала неизвестных старушка дала на удивление точный и поэтому очень полезный ответ.

Дело в том что понаблюдать за горсткой еле различимых с её зрением людей, стоящих возле ворот одного из гаражей, она решила из соображений собственного чувства стремления к порядку и общественной безопасности. Ну а как же? Порядок он во всем должен быть! А то в последнее время распустились, Сталина на них нет! Вот и эти поганцы! Стоят себе явно возле чужого гаража и что-то замышляют! Может с огнем балуются а может и замки тама ковыряют! Ну а как иначе? Был бы с ними хозяин, дак он бы ворота гаража открыл а не торчал бы перед ними как нищий перед папертью!

Пропустив мимо ушей социально — политические измышления старушки и конечно не став записывать их в протокол, следователь снова спросил, может ли она назвать точное время? Старушка ответила, что на часы при этом не глядела, но аккурат в процессе наблюдения за безобразниками, по телевизору началась интересующая её передача — она звуки начальной музыкальной заставки услыхала. Узнав название телепередачи, следователь тут же накрутил на диске телефона трехзначный внутренний номер и в трубку спросил, нет ли у его собеседника под рукой программы телепередач. Услышав, по видимому положительный ответ на первый вопрос, попросил сообщить ему а в какое именно время вчера, такого-то числа такого-то месяца должна была начаться телепередача с таким то названием. Получив ответ и на этот вопрос положил трубку и дополнил протокол допроса соответствующей записью. Больше от старушки полезной информации получить не удалось, вчера она сразу ушла в комнату смотреть телевизор и в окно больше не выглядывала.

Расписавшись в протоколе и снова вполголоса поминая Сталина, бабуля отправилась в коридор, ожидать когда допросят молодую мамочку и их обеих наконец отвезут обратно по домам, откуда взяли. Молодая же мамаша была немного недовольна, притомилась ожидаючи в коридоре а у нее дитя на попечение соседки оставлено, волнуется она. Следователь поспешил извиниться и попросил понять, что беседы с пожилыми людьми - дело не быстрое. Не зря извинялся. Смягчившаяся молодая женщина оказалась очень толковым свидетелем с очень хорошим зрением.

Точное время, в которое она видела эту троицу, она не заметила. Зачем ей это тогда было, разве же она знала? Следователя эта информация тоже не особо интересовала — показания двух мужичков, все еще томившихся в камере для временно задержанных, и допрошенной только что старушки, позволяли установить время непосредственно совершения преступления в получасовом интервале.

Зато она, стоя на своем балконе возле только что развешанного белья и любуясь окрестностями, хорошо разглядела привлекшую не надолго её внимание троицу. Она со всей уверенностью заявила, что судя по росту и по телосложению это были подростки старшего возраста. Годков не менее шестнадцати. Все были нормального телосложения, толстяков среди них не было. Цвет волос у всех был русый или около того, по крайней мере ярко выраженных шатенов или брюнетов среди них не было. Нет, патлатых тоже не было вроде бы, не заметила она такого. Одеты все трое были во что то похожее на джинсы или брюки голубого или серого цвета а также в светлые рубашки или футболки. Нет, кепки или другого головного убора на голове ни у кого не было, точно. Что делали? Да просто стояли сгрудившись, лицом к гаражу. Нет руками не размахивали. Нет, не бегали и не прыгали. Стояли себе и стояли, головами своими изредка по сторонам вертели. Вот и все что она видела. Заплакавший в кроватке ребенок вынудил её оторваться от любования индустриально — бытовым пейзажем и вернуться к исполнению материнских обязанностей.

Довольный результатом беседы, следователь попросил её прочитать и подписать протокол допроса. Потом проводил до двери кабинета а затем они, не забыв прихватить с собой старушку, ожидавшую их в коридоре и с интересом вертевшую головой по сторонам, спустились к проходной. Проинструктированный начальством дежурный немедленно повел женщин к ожидавшей их милицейской машине, на этот раз почему то ГАИ-шной.

Вернувшись назад к своему кабинету, он столкнулся нос к носу с посланным ранее в больницу к Андрею судмедэкспертом, державшим уже готовое заключение и еще какие то бумаги. Уже в кабинете следователь наискось пробежал глазами заключение и решил оставить подробное чтение на потом. Попросил эксперта своими словами поделиться выводами. Эксперт ответил что по его профессиональному мнению, формализованному в лежащем на столе заключении экспертизы, парнишку били по голове. Били сильно и умело. Били скорее всего кулаками. Нет, твердые металлические или иного материала предметы он отвергает, там характерные раны были бы и неминуемо разрывы кожного покрова. Шутка сказать — сильнейшее сотрясение головного мозга, развившийся отек мозга, несколько кровоизлияний, обширные наружные гематомы и при этом при всем не сломаны ни нос ни челюсть! Каково а? Чтобы так ловко бить надо уметь! Парнишка до сих пор без сознания и останется таким пока мозговой отек не спадет.

А вот его бабушка категорически отказалась ехать с ним к следователю. Очень твердая и волевая старушка оказалась, железная бабка. Заявила что сейчас она внуку нужна как никто другой. А если следователю надо, пускай сюда приезжает и тут свои бумажки пишет, не старый поди еще, не развалится.

На этом эксперт раскланялся и ушел. Следователь задумался. Потом посмотрел на часы. Времени было еще всего ничего — только полдесятого утра. Настала пора внимательно изучить окружение жертвы преступления. А раз жертва — советский школьник, то необходимо срочно направится туда, где и должны находиться сейчас советские школьники.

Школа.

В этот день ни одноклассники Андрея, ни другие школьники, исключая конечно троицу малолетних преступников, ни учителя еще ничего не знали о случившемся накануне с одним из учеников. Школьная жизнь шла своим чередом подчиняясь расписанию уроков.

Классный руководитель 8А класса, не обнаружив Андрея на утреннем сборе в классном кабинете, решила что тот, вероятно, приболел и через пару тройку дней появится на уроках со справкой от врача. А Лидия Александровна, его бабушка, сама днем позвонит в учительскую и попросит передать для нее записку с информацией. Обычное дело.

Тем сильнее она удивилась, когда почти сразу после начала третьего урока, в дверь заглянула директор школы и попросила выйти на разговор. Оставив класс, она увидела в коридоре стоящего рядом с директором мужчину в костюме и коротком плаще. Мужчина поздоровался и представился с предъявлением красной книжечки, с оттисненым золотом на обложке советским гербом и напечатанными словами «следователь прокуратуры» внутри разворота, отчего ёкнуло и сильно забилось сердце.

Следователь кратко но доходчиво объяснил учителю ситуацию и сообщил план дальнейших действий. Классный руководитель, под предлогом проведения осмотра на педикулез в школьном медкабинете, должна была по одному доставлять мальчиков того класса, где учился Андрей, прямо к следователю для беседы. В соответствии с планом, на самом деле опрос будет проводиться в кабинете директора. При этом уже опрошенные ученики будут направляться в расположенный недалеко и пустующий в настоящее время кабинет, где им придется находиться под присмотром школьного завуча до того момента, пока следователь не побеседует со всеми мальчиками их класса. Делалось это для того, чтобы уже опрошенные не делились ненужной информацией с остальными и не могли предупредить кого либо о чем либо.

Сказано - сделано. Пацаны, выдернутые «классухой» с урока, оказавшись вместо обещанного школьного медкабинета в кабинете самого директора школы, напрягались и судорожно пытались вспомнить все свои школьные грешки. Однако, увидев рядом с директором мужчину хоть и официальной костюмной наружности но при этом обладающего вполне приятной и доброй физиономией, немало удивлялись и на фоне возникшего интереса расслаблялись. Очевидно, песочить за разные школьные проделки и прегрешения не будут — здесь похоже что то другое.

Каждый школьник садился за стол перед следователем. Директор школы сообщала очередному ученику, что вот дескать, товарищ в костюме аж из самой милиции, но ты дескать не пугайся, он не по твою душу, он просто хочет побеседовать с тобой кое о чем. Следователь же, в свою очередь, профессионально спокойным и мягким голосом говорил ребенку о том, что его одноклассника Андрея вчера вечером сильно побили. И опрашиваемый школьник, как настоящий пионер и хороший товарищ, должен рассказать дяде милиционеру были ли у Андрюши враги, может быть ему кто-то угрожал, может быть Андрюша жаловался на кого-то в последнее время? И прочие вопросы в таком духе. Следователю нужно было одно — как можно скорее понять остановку, сложившуюся в подростковом коллективе вокруг жертвы, его социальные связи и уже на основании этой информации наметить дальнейшие направления поиска.

Кое-что интересное всплыло сразу после начала расспросов. Все ребята, как один утверждали, что врагов у Андрея не было, угрожать ему некто не угрожал, жалоб от него не было и вообще Андрюха был нормальный пацан, со всеми остальными пацанами в ровных отношениях был, хотя друзей не имел. Всплыл конечно конфликт с соседкой по парте Машей. Следователь информацию в блокнотик конечно записал но особого значения ей пока не придал. Побеседовав уже с семью школьниками он начал склонятся к мысли, что ничего нового больше не услышит.

Однако госпожа сыщицкая удача, стоявшая до сего момента где то за уголком, решила больше не прятаться и показать себя во всей так сказать красе.

Ревность.

Не зря говорят что любовь и ревность — неразлучная пара и одна без другой просто быть не может, как дым без огня. А еще говорят, что любви все возрасты покорны — и стар и млад. Ну раз любви покорны, значит должны быть покорны и ревности. Логично? Логично.

Восьмым по счету в кабинет к директору вошел школьник, внешне и поведением по началу не отличавшийся от остальных. Давайте и ему придумаем персональное имя, раз уж ему довелось сыграть в нашей истории более — менее заметную роль. Пусть он будет Александр. По началу беседа следователя с Сашей шла по уже проторенной дорожке. Та же реакция на информацию о несчастье, произошедшем с Андреем, те же ответы на те же вопросы. Уже собираясь отпустить ученика к его ранее опрошенным товарищам, томившимся под присмотром завуча в соседнем классе, следователь напоследок вдруг спросил того о ссоре с одноклассницей. Спросил больше для проформы, не надеясь на результат.

И вот оно! Опытному сыщику тут же стало понятно, что беседовал он со школярами не зря. Все было ради этого момента. Только услышав от него вопрос о ссоре Андрея и Маши, парнишка, сидевший перед следователем, посмотрел тому прямо в глаза таким долгим взглядом и выражение его лица стало таким напряженным, что не нужно быть великим физиономистом дабы понять — ему есть что сказать по существу заданного вопроса. Резкую перемену в поведении школьника заметила и присутствующая при разговоре директриса — она заметала взгляд с одного на другого, силясь сообразить, насколько все серьезно с этой, всплывшей вдруг, ссорой школьников и какие последствия могут быть персонально для нее.

Дело в том что Сашка давно и безответно был влюблен в свою одноклассницу Машу. Влюблен той самой искренней и отчаянной любовью, на которую способны только подростки, движимые юношеским максимализмом. А еще Саша Машу ревновал. Ревновал так же сильно и отчаянно, как любил. Вы, дорогие читатели возможно решили, что ревновал он к Андрею. А вот и нет! К нему то как раз у Сашки претензий никаких и не было, только легкая зависть. Он видел, что Андрей относится к соседке по парте ровно, уделяет ей внимания не меньше но и не больше чем другим одноклассницам, во внешкольное время никаких отношений с ней не поддерживает и даже не видится. Сидят же они за одной партой только потому, что классуха их вместе посадила, а вовсе не из за какой то там взаимной симпатии.

Сжигающая ревность Александра была направлена на десятиклассника Ивана. Да-да. Того самого Ивана, который, как мы с вами знаем, подкараулил и вместе со своими дружками зверски избил ни в чем не повинного Андрея. Александр жил в том же доме что и Маша и Иван. Тусовался после уроков до позднего вечера в той же самой разновозрастной дворовой компании. И почти каждый день имел сомнительное удовольствие наблюдать разнообразные ивановы подкаты к предмету своего обожания. Как уже было сказано ранее, Маша все поползновения в свою сторону аккуратно и вежливо отвергала. Становиться подругой Ивана она явно не собиралась. Сдержанная реакция девушки каждый раз немного тушила огонь ревности тайного обожателя, одновременно добавляя ему оптимизма.

А еще Саша боялся Ивана в самом прямом, физическом смысле. Он боялся, что однажды Иван каким то образом вдруг заметит или догадается о Сашкиных чувствах. Свяжет холодность Маши с притязаниями малолетки. И просто побьет его. Он умеет это делать. Саша боялся боли. Саша был зол сам на себя за эту трусость, но ничего не мог поделать. Саша был обижен на свою подростковую судьбу, непонятно зачем подсунувшую в его жизнь наглого и сильного Ивана. Злость вместе с обидой были неразлучными спутницами его ревности.

И сейчас, сидя в кабинете директора, он вдруг понял — вот он шанс отомстить за все свои страдания, за свой страх. Надежный и безопасный для него шанс попортить жизнь своему обидчику. Мысли в его голове вдруг сами по себе сложились в ясную и выгодную для него схему. И Александр рассказал следователю все что знал. Нет, он нигде не соврал и не говорил того, чего не было на самом деле. Он всего лишь правильно расставил акценты в своем рассказе.

Следователь узнал от Саши о том, что Маша была очень сильно обижена на Андрея после случившейся ссоры и считала себя оскорбленной до глубины души. Узнал о том, что она вечером того же дня слезно жаловалась на Андрея подросткам со своего двора. И что вместе с ней, Саша нарочно сформулировал именно таким образом, был её ухажер десятиклассник Иван, который как мог утешал девушку словесно. На вопрос следователя почему он считает Ивана ухажером Маши, Александр ответил что это все знают — конфетами её угощает персонально, в кино сходить зовет, всегда смеется над её шутками.

Сказал и тут же понял — сработало. Беседовавший с ним милиционер вдруг живо заинтересовался персоной Ивана. Сашка же в душе ликовал от осознания того что хоть немного смог досадить своему необъявленному противнику. Еще бы, вон как гражданин советский милиционер в свой блокнотик строчит, записывая его рассказ. Высказавшись и замолчав он почувствовал небывалую легкость и на его лице проступила легкая улыбка. Милиционер поблагодарил его за столь содержательный и честный рассказ. Директор сказала что он поступил как настоящий пионер и очень помог не только милиции но и своему товарищу Андрею.

Наконец Сашу отпустили досиживать урок вместе с уже пропущенными через директорский кабинет одноклассниками, которые, надо сказать, выглядели ничуть не огорченными а совсем наоборот, радовались тому что удалось, пусть и не по своей воле, спетлять со скучного и нудного урока географии. Андрея уже обсудили но без особого фанатизма. Они ведь даже близко не знали реальной тяжести последствий избиения. Милиционер, беседовавший с ними, описал произошедшее с их одноклассником достаточно скупо и в мягких красках. От этого у пацанов сложилось впечатление, что Андрюхе просто кто-то нос расквасил или фингал поставил. А может его по земле поваляли и он ссадины получил, так что сейчас его телеса доктора обильно зеленкой поливают. Придет потом в школу и будет целый месяц ходить зеленый, как известный всем по мультику крокодил Гена. Вот умора будет!

Саша вошел в полупустой класс и скупо ответил на дежурные вопросы товарищей из серии «Ну чо там? Чо спрашивали?». Разумеется о своем подробном рассказе следователю он никому из присутствующих благоразумно рассказывать не стал. У него было прекрасное настроение и он с удовольствием присоединился к веселой болтовне одноклассников.

След.

Как только за школьником закрылась дверь, следователь повернул голову к сидевшей рядом и внимательно смотревшей на него директору школы. Ей было понятно, что рассказанная только что история очень заинтересовала работника правоохранительных органов и она готова была оказать любое содействие дабы ситуация разрешилась как можно быстрее и желательно без негативных для нее самой последствий. Нужно отметить, что педагоги тоже не знали всей информации о тяжести состоянии Андрея, следователь намеренно не стал информировать их. Поэтому сложившаяся в голове директора картина о произошедшем накануне и состоянии здоровья Андрея практически не отличалась от той, которую с таким весельем обсуждали сейчас его одноклассники. Ну разве что без участия в ней крокодила Гены.

В ответ на вопросительный взгляд директора, следователь поинтересовался, как бы ему немедленно побеседовать с упомянутым десятиклассником Иваном. Как его фамилия кстати? Где живет? Кто родители? Он вообще в школе сейчас? В ответ директриса пододвинула к себе журнал с расписанием уроков всех классов, перелистнула несколько страниц и сообщила что таки да, Иван должен быть в школе сейчас, на таком то уроке, на таком то этаже, в таком то кабинете. Опробованную ранее схему доставки советских школьников на беседу в кабинет директора решили радикально упростить. Директор вызвалась сама сходить и препроводить школьника в свой кабинет для беседы, надеясь что её деятельная помощь будет где надо зафиксирована и по достоинству оценена органами.

Отсутствовала она не долго. Вернулась с растерянным видом. Как выяснилось, Ивана сегодня в школе никто не видел с самого утра. Директор пока еще не понимала что значит этот факт, но интуиция подсказывала ей — ничего хорошего. Неприятное чувство тревожности овладевало ей все сильнее. Следователь же в свою очередь поинтересовался, а как можно узнать где Иван и что с ним? Может быть домой ему позвонить? На что сразу получил ответ от все еще стоящей перед своим же столом директрисы что не установлен в квартире Ивана телефон. Но тут же сама предложила вариант: сейчас она снова сбегает в класс и приведет к нему двух одноклассников Ивана и по совместительству его закадычных дружков, Костю и Сергея. Означенные юные советские граждане, без пяти минут комсомольцы, несомненно все расскажут товарищу милицейскому следователю. Уж они то точно должны знать почему их товарищ школу прогуливает. Не могут не знать. Они же у нас неразлучная троица — один без других никуда не ходит. И даже в секции бокса вместе занимаются, молодцы какие!

Еще не успев до конца озвучить свою мысль, она увидела как следователь вдруг метнул на нее жесткий, буквально разящий железом взгляд и начал подниматься из за стола. А она сама, испугавшись такой реакции, ничего не понимая и лишь подчиняясь неведомой силе, опустилась на стул для посетителей не устояв на ставших вдруг ватными ногах.

Трое! Всегда вместе! Похожие на старших школьников! Умело нанесенные жертве удары! Секция бокса! И один из них точно знаком с потерпевшим и даже, как только что выяснилось, имеет основания быть замешанным в конфликт с ним! Вот он явный след обрисовывался! Эти мысли одна за другой пролетали в голове следователя, пока он сверлил взглядом директора школы, скромно сидящую на стуле у самого входа в свой же кабинет и глядящую на него в ответ испуганными глазами, как кролик на удава. Образ доброго и мягкого в общении дяденьки, который ранее помогал ему в общении с восьмиклассниками слетел, как будто его и не было. Он снова стал тем, кем он и являлся на самом деле — неумолимой ищейкой, стоящей на страже социалистической законности! Причем взявшей свежий и четкий след ищейкой!

Следователь потребовал немедленно предоставить ему телефон. Директриса ответила что единственный телефон на всю школу у них в учительской установлен, чтобы все могли им пользоваться по необходимости. Он приказал провести его. Когда они вдвоем буквально влетели в помещение учительской комнаты, там находилось несколько педагогов, свободных на данный момент от уроков. Директор, не зная что её делать дальше, в нерешительности остановилась у двери.

Следователь прошел на середину комнаты, продемонстрировал всем находящимся там свое грозное красное удостоверение с гербом, представился и сообщил что на ближайшее время запрещает кому либо покидать помещение. Учителя недоуменно посмотрели на скромно стоящую у входа начальницу, но та лишь злобной мимикой дала понять, что те должны беспрекословно подчиняться товарищу и не возражать.

Тем временем следователь уже подсел к телефонному аппарату и накручивал на диске известный ему номер. Звонил он своему непосредственному начальнику, руководителю следственного отдела, который, если честно, очень ждал этого звонка. Утаить разговор от учителей, которым было запрещено покидать помещение, не было естественно никакой возможности. И они, глядя на следователя все более и более округляющимися глазами и не веря своим ушам, жадно впитывали его скупые инструкции, которые он быстро и четко передавал невидимому собеседнику.

Всех присутствующих, даже морально в некотором роде уже подготовленную директрису, до глубины души потрясли обрывки фраз вроде «Срочно наряд в школу номер три для задержания двух подозреваемых, я здесь на месте, наряд встретит директор на входе и проводит!», «Направить наряд для задержания подозреваемого, находящегося в квартире по адресу такому то, основание - дело такое то!». Под конец разговора, следователь сообщил что в ближайшее время связаться с ним можно по такому то номеру телефона, прочитав его с плашки, укрепленной в центре наборного диска аппарата. Положив наконец трубку, он выразительно взглянул на директора. Та в ответ понятливо кивнула и буквально выскочила за дверь с резвостью, сделавшей бы честь и восемнадцатилетней девице.

В учительской воцарилась просто оглушающая тишина. Педагоги пребывали в полнейшем шоке. Все они как один буквально замерли, словно каменные истуканы. Такого в их школе не случалось с самого дня её постройки, и даже близко похожего. Разум советского человека, к тому же призванного сеять умное, доброе, вечное, просто напросто отказывался воспринимать в одном ряду слова «наряд», «в школу», «задержание», «подозреваемые». Да что там говорить, этот советский разум вообще оказывался верить во все происходящее сегодня в этих школьных стенах.

Все напряженно ждали, думая каждый о своем ...

Продолжение следует ...

Автор: 1100110011.

Сайт автора: 1100110011.ru

Показать полностью
224
CreepyStory
Серия Спасители

Спасители. Глава 90

Спасители. Глава 90

Олег не смог самостоятельно подняться на ноги. Голова кружилась. В ушах звенело. К горлу подступила горячая рвота. Выплеснулась и украсила траву желтоватыми комочками. Подозревал ли Олег, когда ел этот бургер, куда их всех занесёт? Что бы он сделал, если бы знал? Вот бы вернуться назад. Вот бы всем обо всём рассказать. Вот бы подготовиться к штурму логова некроманта. Сказать Нойманну, что это никакой не скотомогильник. Что это – демоническая химера, по какой-то причине напавшая на деревню. Что это некромант засел в самой глухой деревне в области, со своими помощниками и отрядом мертвецов.  

Они бы раскатали всё их логовище и безо всяких помощников. Достаточно было расставить АГС. За мостом. Поднять в небо коптеры для корректировки огня. И раскатать уродов.

Но что теперь рассуждать? Задним умом все крепки.

А ведь ещё до въезда на территорию фермы сделалось как-то подозрительно. Можно было легко соединить несколько фактов воедино. Однако Олег пронёсся коптером над фермой, ничего не обнаружил и на этом успокоился. Он не учёл, что некромант расположил всех своих тварей таким образом, чтобы операторы беспилотников Организации ничего не смогли заметить. Это и оказалось фатальной ошибкой.

-- АГС не забрали с собой… -- сетовал Серёга, повторяя мысли Олега. – Сука… Забрали бы если… ух мы бы им щас навтыкали…

Да, было бы прекрасно.

Голова раскалывалась от взрыва. Ныла прокушенная собакой стопа. Ныла грудная клетка, ушибленная химерой. Пульсировали бёдра, проколотые шипами. Оставалось надеяться, что шипы не были смазаны ядами… Состояние крайне хреновое. И когда Серёга спросил может ли Олег идти сам – тот ответил очередным приступом блевоты.

-- Контузило… -- сказал Серёга. – Ниче, начальник… меня тоже много раз контузило… как видишь – всё пучком, на! Всё охуенно…

Олег вколол себе стимулятор. Нужно было держаться изо всех самых последних сил.

Житников выбрался из фургончика первым. С круглыми глазами.

-- Что блять… -- всё повторял он. – Что блять…

Следом за командиром выползли ещё двое. И ещё два бойца остались в фургончике лежать без сознания.

-- Боекомплекты  вытаскивайте, щас ебашилово будет, хули стоите, как ебланы?! – рыкнул Серёга.

Кивнул только один из выползших. Другой оглох напрочь. А Житникова, видать, конкретно тряхнуло. Что-то в его голове переклинило. Заело.

Получается, всего двое из всех них сохранили боеспособность.

Серёга скрылся в фургончике. Вытащил кучу рожков. Распихал их по карманам разгрузки, набив её до отказа. Поразмыслил, что же лучше взять: гранатомёт или огнемёт. И решил, что лучше огнемёт…

-- Что блять… случилось… -- спросил Житников, глядя сквозь Олега.

-- Подорвались…

-- Что блять… случилось… -- контуженный не заметил ответа.

Водила в кабине стонал от боли. Ныл. Просил о помощи.

-- Что будем делать, Олег? – Серёга сунул своему командиру несколько магазинов. И гранату. Видимо, чтобы подорваться, если что пойдёт не так. Данилыча ведь нет рядом, чтоб добить. От этой мысли Олег посмеялся.

-- Так что делает будем, э? -- повторил Серёга. – Ты тут?

-- У меня голова… туго соображает… -- простонал Олег. Свой голос ему показался чужим. Сквозь звон в башке…

-- Мы можем сбежать отсюда, -- предложил Серёга. – И спастись. А кто в бессознанке – я их спасать не буду. Особенно того пидораса в кабине. Он кинул Данилыча, мудак…

-- Чтоб ты сдох! – крикнул водила, с перебитыми ногами.

-- Обязательно, нахуй, -- сказал Серёга и задумался. – Как там Данилыч наш?... Посмотри в камеры.

-- Я поломал свой планшет, -- Олег достал из разгрузки растрескавшийся обломок. – Забери… у Житникова тоже есть…

Серёга подошёл к контуженному командиру. Отнял у него планшет. По экрану паутиной растягивались трещины. Однако всё работало.

-- На, -- Серёга сунул планшет Олегу. Тот взял его в руки. Начал копошиться...

-- Связь с коптером потеряна… -- сказал Олег. – Разъебалась птичка. Нужно валить отсюда… Я бы спас Данилыча… Но не уверен, что тот смог оторваться. Ты же сам помнишь, какой там был обстрел.

-- Да пиздец! – сказал Серёга. – Уже поздно помогать, внатуре. Сука. Если Данилыч всё же уцелел, то до нас доберётся скоро… Ну или валить надо отсюда. Скоро твари придут за нами… А у нас здесь полторы калеки, на!

-- Доложите обстановку! – пробился голос Нойманна в рации. – Я видел подрыв моста с беспилотника… Доложите обстановку, приём!

-- Хреновая обстановка! – ответил Серёга. И быстро всё обрисовал в деталях.

Координатор прихуел от раскладов.

-- Держитесь там, на берегу! – сказал он. -- За мостом начинается деревня. Нельзя допустить, чтобы твари прорвались в неё.

-- Нас всех здесь замочат, нахрен! – ответил Серёга.

-- Организуйтесь. Безопасность гражданских – первоначальная цель… вот чёрт… -- вдруг ругнулся Нойманн, отвлекшись на что-то своё, начал разговаривать с кем-то в Штабе, забыв отпустить кнопку. – Да… Это помехи… уводи беспилотник давай!... да что ты... У них там РЭБ?! Они готовились к нашему визиту?... Дер…. Ал….

Голос Нойманна изменился помехами до неузнаваемости. Разобрать то, что он говорил стало невозможно.

-- Ну охуеть теперь, -- сказал Серёга. Нойманн вдруг вовсе пропал. На связь не выходил. Хреновы дела.

Издалека послышались разрывы гранат. Короткая автоматная очередь.

Данилыч ещё там. И он отстреливался.

Но его унесло куда-то в сторону. Вовсе не на дорогу к мосту…

-- Суки! – сказал Серёга, забравшись наверх и выглядывая из-за бугра. – Без птичек остались! Щас ещё и без глаз Нойманна будем…

Шумиха унялась так же резко, как и началась.

Солнце почти зашло за горизонт. С каждой минутой становилось всё темнее.

Бойцы расположились за складкой местности, образованной спуском к реке. Серёга помог Олегу обустроиться за одним из кустов. Сунул в руки найденный в фургончике дрон-камикадзе. Но пока Нойманн не выходил на связь – запускать его в воздух было практически бессмысленно. Да и если у врага есть РЭБ, то дрон может попросту не достигнуть цели, даже если на пару секунд связь прервётся – дрон шлёпнется на землю и взорвётся.

-- Тебя как звать? – спросил Олег у бойца, не потерявшего слух.

-- Тимур… -- ответил боец.

-- Тимур, где твоя команда?! – заржал Серёга. -- Ладно. Я угораю…

Тимур вооружился гранатомётом с термобаром, а его глухой товарищ Денис расставил пулемёт на сошках. Житников  так и не пришёл в себя, автомат у него отобрали от греха подальше. Чтобы по своим стрелять не начал, перепутав с мертвецами…

И едва они расположились, раздался Серёгин голос.

-- Оно идёт! Мужики!

Обгоревшая тварь явилась по их души. Но теперь она ковыляла не столь резво. Прихрамывая. На её теле образовались странные вспученные наросты, вызванные сбоями регенерации. Огонь, всё же, был эффективен. Хоть и недостаточно.

Чуть позднее послышался и хруст веток в лесу. Мертвецы с автоматами открыли огонь по их позициям, не давая высунуться, чтобы атаковать «химеру».

Глухой Денис, не услышал выстрелов. И его затылок лопнул, как переспелый фрукт.

Остальные успели прижаться к земле.

Валить отсюда надо, подумал Олег. Его рвало. Биться в таком состоянии... Боевые стимуляторы немного прояснили голову, придали немного сил. Но надолго его не хватит.

Что вообще будет после таких ранений? Он останется инвалидом?

Олег кинул гранату куда-то в сторону выстрелов, в надежде, что это заставит противника пригнуться и прекратить огонь. Но мертвецам было побоку на мелкие осколки. Страха они не знали. И постепенно подходили к позициям, практически в полный рост.

-- Высовывайтесь почаще! – крикнул Олег. – Провоцируйте на себя огонь! Их там всего трое!!

Было плевать на деревенщин позади. Лишь бы своя шкура уцелела. Казалось, будто некроманту и не нужно было никаких гражданских. Иначе он бы уже давно разрушил эту деревеньку. Запросто. А вот угробить ещё несколько бойцов…

Приказ Нойманна неправилен. Биться насмерть нет никакого смысла.

РЭБ заглушил беспилотник Организации. РЭБ заглушил и радиосвязь, судя по всему. Некромант знал, что может выкинуть Организация. Контроль с воздуха очень важен для координации действий штурмгрупп. Без птичек все они – слепые малыши, не имеющие никакого преимущества над врагом.

А ещё некромант заминировал мост. Потому что знал – в гости рано или поздно приедут.

-- Огнемёты… -- сказал Олег бойцам.

-- Здесь, на! – весело ответил Серёга, прижимаясь к земле. – Ща подойдёт к нам! И ёбнем, сучару!!

Серёга стрелял в сторону леса исключительно для вида. Мертвецы подошли достаточно близко к их позициям. Вдруг их огонь сделался куда менее плотным. Бойцы получили возможность высовываться.

Через ещё минуту интенсивной перестрелки огонь мертвецов вовсе утих. Только ветки трещали под гнилыми ногами.

Патроны кончились у них. Мертвяки палят без разбору и не заботятся об эффективности стрельбы. Думать они вряд ли умеют. А пополнить боекомплекты, перед тем как броситься в преследование, некромант не догадался. Ну, либо очень спешил.

Тимур всадил в тварь парочку термобаров. Чудовище теперь регенерировало не настолько быстро. У него образовались слепые зоны, которые не стягивались после травм.

Олег совершил усилие и перебежал до пулемёта, расставленного на сошки. Схватился за него. И открыл огонь по лесу.

«Нечто» уже добралось до их позиций. Но Серёга и Тимур отвлекли его на себя.

Мертвецы получили по своим фигурам из «Печенега». Они падали, когда пули перебивали мышцы, необходимые для удержания баланса.

Вся коробка улетела в лес.

Мёртвые не подохли окончательно. Они ещё ползли. Но в таком виде опасности представляли куда меньше.

Слева раздались крики. Серёга поливал чудовище из огнемёта. А Тимур стрелял экспансивными, отступая назад, всё ближе к реке.

Олег окинул взглядом окрестности. Никого нет. Вроде бы. Больше всего он боялся снайпера. Почему сюда пришли только мёртвые? Но живые, видать, теперь удирали вместе с некромантом. Если тот знал, с чем ему придётся столкнуться, то он так же понимал, что бодаться с Организацией бессмысленно. К месту бросят подкрепления. И тогда для него всё закончится печально.

Некромант, скорее всего, удирает, предварительно убедившись, что беспилотники их не преследуют.

Полыхающее чудовище впало в ярость. Огонь взбодрил тварь. Поэтому, когда в огнемёте Серёги закончилась горючая смесь, «нечто» сорвалось на  галоп, очень неожиданный для бойцов.

Размашистым ударом «нечто» сбило Серёгу с ног.

Тимур, попытавшийся спасти своего нового боевого товарища, немедленно попал под атаку. Костяные лезвия обрушились в область шеи и плеча, ломая ключицы и верхние рёбра. Тимур упал на землю. И был тут же затоптан.

Серёга же вывернулся, выиграв пару мгновений. Но понял, что ему не успеть выбраться из под острых насекомообразных ног твари.

Он выстрелил из подствольного гранатомёта в упор…

Олег набросился на чудовище, в своей отчаянной атаке.

Он не надеялся выжить после рукопашной схватки с пусть и ослабнувшим чудищем.

Кинжал Миробоичей с лёгкостью прорубал в «химере» дыры. С лёгкостью отсекал костяные лезвия. Разрывал чудовище на лоскутки.

Это не просто мертвечина… Это мертвечина, с заключённой внутри неё демонической сущностью Изнанки.

Чудовище лупило в ответ. Спину пронзала острая боль, от которой подкашивались ноги. Но Олег держался руками.

Боль. Страха больше нет. Во всей Вселенной теперь существовал только кинжал Миробоичей. Кинжалом нужно размахивать во что бы то ни стало..

Костёр. Тёплые края. Небо полное звёзд. Дружинники сидели вокруг костра. И оживлённо беседовали. Тут был и Юра. И Серёга. И Данилыч. Дружина совершила марш, отбившись от атак имперских катафрактариев. И теперь заняла оборонительную позицию на одном из холмов.

-- Чертовски долгая война! – рычал Юра, почему-то отрастивший страшную бороду. – Катафракты не дают нам и шагу ступить! Как же мы тогда победим Империю?! Неудача за неудачей!

-- Всё же небеса к нам благосклонны, -- сказал Данилыч. – Такая безнадёжная битва, но мы добрались до этих холмов. Удача на нашей стороне.

-- Молчи! – рявкнул Юра. – Ни слова об удаче! Удача – хуже последней шлюхи из имперской Дельты!

-- ХЫ-ХЫ! – пробасил Серёга, услышав слово «шлюха». В прошлой жизни он был даже огромней, чем в этой. И размахивал боевым молотом, словно пушинкой…

-- Когда же мы, наконец, дойдём до этой Дельты? -- мечтательно вздохнул Данилыч. – Об умениях проституток в столице Империи слагают легенды.

-- Уж точно не завтра!... – рыкнул Юра и обтёр бороду, свирепо глядя вниз с холма, на лагерь врагов, расположившийся неподалёку. Противник ждал, когда их войско спустится в долину, чтобы пустить в ход свою тяжёлую конницу. Вернутся ли все они назад?.. Хельг размышлял, как бы запутать следы своей дружины, как бы обмануть врагов и укрыть своих товарищей в окрестных лесах…

Сделалось совсем темно. Фургончика поблизости не видно…

-- И это, -- сказал вдруг Серёга. – Какой я тебе, нахуй, «Мямля»? Ты охуел меня так называть? Контуженный!

И рассмеялся. Лицо его окрасилось кровью от многочисленных осколков. Но Серёга всё равно ржал. Прихрамывал.

-- Да ладно, шучу… Шучу… Можешь называть меня хоть Мямлей, на…

А поток воспоминаний обрушивался на Олега с новой силой. С Серёгой они тоже виделись в прошлой жизни. Они сражались бок о бок в одном войске. Но Химер и мёртвых он не видал. Они сражались с людьми. Пока Хельг-охотник не ушёл на многие годы в леса отшельником.

Все воспоминания перемешались в голове. Олег не понимал, что за чем следовало. Но это было и неважно… Всё это далеко в прошлом. В другой жизни.

Серёга тащил его через лес. Сил совсем не осталось. Олег едва перебирал заплетающимися ногами. Слабость.

-- Борись, -- говорил Серёга. – Корефан! Я тебя не оставлю, на! Ты должен жить… Я всегда… Всегда мечтал о таком, нахрен, корефане. О таком командире. О нормальном, бля, друге!... Благодаря тебе я стал меньше пить, Олег! Стал даже немного спортом заниматься… Терпи, Олег. Мы выберемся. Мы справимся. По другому и быть не может…

-- Мы победили?...

-- Победили! – ответил Серёга, вытирая кровь с лица. – Ты зарезал тварюгу!..На куски, нахрен!.. Держись, начальник! Протяни ещё немного!...

Олег снова провалился в темноту. Сколько же времени он в ней затем пробыл, прежде чем снова очнуться?...

-- Сколько там осталось до подкреплений? – спросил Серёга в рацию. Кажется, им удалось забраться достаточно далеко от глушилки.

-- Эй, бля! Сколько осталось до подкреплений? Полчаса, ты говорил?! – спросил Серёга.

-- В общем… -- Нойманн кашлянул. – Подкрепления не смогут прийти настолько быстро… Они задержатся. Думаю, в пределах часа…

-- Какого хрена так долго?! – возмутился Серёга. – Вы там что, охуели?!

-- Преступники подорвали не только деревянный мост, -- ответил Нойманн. – К нам только что поступили данные о подрыве бетонного моста на второстепенной дороге. Группы в пути, но их придётся доставлять на борту вертолёта…

-- Так в чем проблема?! Пусть везут на вертолётах!! Пусть ебашут по логову ракетами! Артой! И тащите скорую! Олег ща откинется, нахуй!

-- Это время. Это согласования. Мы не успеем быстрее, чем через час. «Чёрная Акула» прибудет к вам через двадцать минут. И поддержит вас огнём. Всё оставшееся время вам необходимо держать оборону…

-- Какую, нахуй, оборону! Мы свалили! Все подохли уже! Только мы остались с Олегом! Понял?!

-- Тогда двигайтесь к деревне.

-- Мы ищем! Ищем брод! Где можно перейти реку и не утонуть, на!

-- Но скорую доставим только вместе с бойцами… Главная проблема в том, что за вами… -- Нойманн вдруг куда-то пропал. -- … ры… ются… м….

-- Повтори! Ничё не слышу! Связь пропадает!

-- …вам… ются… к вам выдви… ры…

-- Да что за херня!! – взбесился Серёга. – Не слышу! Повтори!

На этот раз ответом последовали помехи.

Серёга пришёл в бешенство. Он разбил рацию об дерево, не контролируя свою злобу. Но тут же пожалел о содеянном.

-- ВСЕХ УБЬЮ!!! – прокричал Серёга и заорал в ярости.

-- Не убьёшь, -- раздался вдруг незнакомый голос, заставивший Серёгу резко умолкнуть. Три мрачных силуэта выплыли из-за деревьев.

Серёга схватился за автомат.

Но преследователи оказались куда быстрей.

Бабахнули выстрелы винтовок. Увесистые пули ударили в пластины бронежилета с хрустом, сбив бойца с ног.

Серёга рухнул на спину. Выронил автомат. Он пытался сделать вдох, но не смог.

Олег приземлился рядом, ударившись лицом об землю.

-- Не убьёшь, -- повторил длинноволосый мужчина. Он медленно подошёл к раненным бойцам Организации.

Остановился, разглядывая их лица.

Олег перевернулся и пытался дотянуться до своего оружия. Но сил хватило только на то, чтобы вынуть кинжал из ножен.

Неужели это и есть конец всего? Смерть?

Нет. За смертью будет другая жизнь. Все они умирают уже не в первый раз. Только не помнят этого…

Задыхающийся Серёга, после того как спешно пошарил по карманам разгрузки и не обнаружил ни одной гранаты, поднял окровавленную руку над собой.

Он показывал преследователям средний палец.

-- Русские… не сдаются… -- едва проскрипел он.

Длинноволосый в ответ презрительно усмехнулся. Вскинул ружьё.

И выстрелил.

Череп Серёги разлетелся на мелкие кусочки, окропив поляну красным…

*

А спонсорам сегодняшней главы выражаю благодарность! (как-то нехорошо прозвучало на фоне смерти Серёги или мне кажется? жалко персонажей, пиздец, ещё никогда не было так трудно их убивать в своих книгах)

Илья Олегович 1500р "На финальный турбозамес"

Антон Анатольевич 500р "Бля, спаси Данилыча"

Анастасия Олеговна 400р "На встречу Камила, Олега и Житника"

Елена Сергеевна 300р "Спасителей не заканчивай!!! Интересно)"

Илья Д. 300р "Аве Камил Миробоич"

Иван Андреевич 240р

Сергей Михайлович 100р "Za Спасителей!"

**

Мой паблик ВК: https://vk.com/emir_radriges

Мой телеграм канал: https://t.me/emir_radrigez

Показать полностью
37

Мнемоны. Продавцы памяти. Ника. 4 - 5

Мнемоны. Продавцы памяти. Ника. 1

Мнемоны. Продавцы памяти. Ника. 2

Мнемоны. Продавцы памяти. Ника. 3

4

Мы бежали. Ника цеплялась за мою руку и тяжело дышала.

— Да стой ты, сумасшедший. Я совсем задохнулась.

Я остановился. В принципе она была права. Банды Стига можно было не опасаться. Я запер их снаружи, а ключ сломал в замочной скважине, так что выберутся они не скоро.

Девушка немного отдышалась и спросила:

— Зачем ты это сделал?

— Что именно?

— Со Стигом так поступил.

Я пожал плечами и, не ответив, достал мобильный.

— Кай, Ника у меня. Ждите, через полчаса будем на месте. Надеюсь, у вас всё готово?

— Отлично, подхватим вас у метро и отвезём на место. Как всё прошло?

Я покосился на Нику:

— Бодренько.

Убрав телефон, я взял её за руку:

— Пойдём в метро.

Ника сжала мою ладонь и послушно пошла за мной.

— Тебе его жалко?

— Его нет. Тебя — да, он не из тех, кто такое спускает.

— Как раз такое он спустит, — я ухмыльнулся.

— Почему?

— Он зверь, а такие только силу понимают. Сейчас я показал ему, кто сильней. Он это запомнил и больше не полезет на рожон, тем более что я для него тёмная лошадка. Он попытается меня пробить – кто я, что я, и кто за мной стоит. У него это не получится.

Мы подошли к входу в метро, и я закончил:

— Подробнее объясню потом, если захочешь, а сейчас рот на замок, народу больно много, да и шумно внутри.

Мы прошли подземный переход, я кивнув:

— Давай к турникетам, я жетоны возьму.

— У меня проездной, — Ника помахала вынутым из кармана студенческим.

— Всё равно жди меня перед турникетом.

— Как скажешь, начальник, — Ника шутливо отсалютовала и, отжав тугую дверь, направилась к рамке металлодетектора.

Я посмотрел ей вслед и пошёл к кассам, но на полпути вспомни – жетоны я уже купил. Хотел ругнуться на себя и свою забывчивость, но сзади послышалось:

— Молодой человек, можно вас на минутку.

Я медленно обернулся. Ко мне направлялся полицейский, дежуривший на станции. Взгляд исподлобья, походка скованная, пальцы подрагивают на рукояти дубинки.

Я неторопливо пошёл к нему.

Чего ему надо? Что насторожило?

Бля!

Локтем я почувствовал рукоять пистолета, чуть-чуть выглядывающего из кармана куртки.

Пипец!

Я походу влип. Но почему он сразу не скрутил меня? Осторожничает? До конца не уверен, что у меня в кармане? Только недавно начал работать, не знает, что делать в таких ситуациях? Но ведь на такой случай инструкции должны быть, я так думаю.

Я машинально начал забирать слегка влево, чтобы находиться к камере видеонаблюдения спиной, хорошо ещё капюшон не снял.

Мы неотвратимо сближались.

Блин, что делать? Незарегистрированный ствол на кармане, да ещё переделанный в боевой, это не шутка, лет на 5–7 потянет.

Я осторожно скосил глаза на встревоженно смотревшую на меня Нику. Только бы она не подошла к нам. Только бы сообразила валить отсюда, но она стояла, растерянно хлопая глазами. А потом чуть подалась вперёд, словно собираясь подойти к нам. Я чуть не застонал: нет, вали отсюда, – и стрельнул глазами в сторону выхода. Ника, умница, девочка, поняла меня и, изменив движение, пошла к выходу.

— Да, офицер? — От волнения я заговорил, как в американских боевиках.

Офицер, а точнее – сержант, если судить по просветам на погонах, козырнул и представился:

— Сержант Мазурченко. Пройдите, пожалуйста, со мной.

Краем глаза я видел, как Ника исчезает за дверями выхода.

— Я что-то нарушил?

Я оглядел полицейского. Сержант Мазурченко был массивен, но масса эта состояла в основном из жировых отложение, мышц в нём не наблюдалось.

— Что у вас в кармане, — сержант кивнул на мой левый бок.

Сейчас он меня задержит, и подсадка, чем бы она там ни была, останется со мной, а через двое суток мне, по словам Кая, наступит кирдык.

Я стрельнул глазами по сторонам. Мне везло: станция была пуста. И даже контролёр в будке смотрела в другую сторону. Где напарник полицейского? В каморке следит за нами по монитору? В туалет отошёл? К другому выходу с инспекцией отправился? Сержант стоял между мной и выходом: не сбежишь, если только... Ну что же, пан или пропал.

— Сержант... — начал я, улыбаясь, и...

И ударил его в подбородок. Сержант дёрнулся, закатил глаза и начал медленно оседать. Я подхватил его и осторожно опустил на пол. Теперь всё зависело оттого, наблюдали за нами через камеру или нет.

От резкого движения за глазами на миг вспыхнула боль. Вспыхнула и погасла, только перед глазами начало двоиться. Я моргнул пару раз, и зрение вернулось в норму.

За дверями наметилось движение, народ спешил на станцию, но, кажется, никто не видел, как я рубанул сержанта.

— Помогите, человеку плохо. — Заголосил я, старательно пряча лицо.

Двери распахнулись, и к нам кинулось сразу несколько человек. От будки контролёра уже спешила одетая в форму женщина.

— Что случилось? — Спрашивали сразу со всех сторон.

— Не знаю, — я начал пятиться к дверям, — он вдруг побледнел, покачнулся и начал падать. Может, сердце?

Народу на станции всё прибавлялось. Люди галдели, обступив полицейского, и я, воспользовавшись суматохой, выскользнул в туннель, ведущий на поверхность.

Там я кивнул Нике: за мной.

Не оглядываясь, я всё ускорялся, торопясь выбраться на поверхность, до того как сержант очнётся и всё расскажет.

У лестницы на поверхности меня догнала Ника.

— Давай разными дорогами добираться, — бросил я, не глядя на неё, — на Кировской Кай с Саньком ждут, встретимся там.

Мне не хотелось расставаться с ней, мало ли что может случиться, но если менты нас вдвоём прихватят, будет ещё хуже, для неё, разумеется, мне-то хуже быть не могло.

 Я рванул вверх по лестнице, и зря – боль вернулась, ослепительной вспышкой, она полыхнула перед глазами, лишая зрения. Я остановился, потеряв ориентацию в пространстве, не хватало ещё сверзиться со скользких ступеней, и, прижав ладони к лицу, попытался проморгаться. Твою мать, как не вовремя!

— Нет, — Ника подхватила меня под руку, — тебе нельзя одному. Подсадка шевелиться начала. Можешь потеряться, как я.

Я с силой потёр глаза. Зрение вроде как возвращалось. К тому моменту, как мы выбрались из метро, всё прошло: и боль, и слепота.

— Быстрей, — я схватил Нику за руку, — на ту сторону, — я кивнул в сторону автобусной остановки. До неё было метров двадцать, не больше.

Мы перебежали дорогу.

Нам и здесь повезло: в последний момент мы заскочили в готовую отойти полупустую маршрутку.

— Что там случилось? — жарко зашептала мне на ухо девушка.

— Потом, — я поглубже запихнул пистолет в карман, — лучше скажи – номер маршрута какой?

Ника наморщила лоб, вышло смешно и красиво.

Господи, о чём я думаю? За нападение на полицейского мне не просто писец, а писец дважды пушистый. А я любуюсь чужой женщиной.

— Двадцать третий, — наконец произнесла она.

Двадцать третий, это не самый плохой вариант. Ничего, что в противоположную сторону. Доедем до Бекетова, там пересядем на нужный. Это даже хорошо, что двадцать третий, возвращаться будем другой дорогой. Надеюсь, успеем до автозавода доехать, прежде чем менты объявят на меня охоту. Ехать до пересадки десять минут, должны успеть.

Всю дорогу нервы были на взводе, я успокоился, только когда мы пересели и неслись в нужную нам сторону. Водитель Пазика торопился: то ли стремился обогнать конкурентов, то ли нагонял время.

Автобус был заполнен на треть. Это было плохо. Так нас легче запомнить.

— Ты как? — Спросила Ника, когда мы устроились в конце салона.

Я посмотрел на девушку. Выглядела она не в пример лучше, чем при нашей первой встрече. Глаза ясные, со смешинкой в глубине. Мертвенная бледность исчезла. Щёки порозовели, и я увидел, что лицо её усыпано веснушками. Мелкими и редкими. Терпеть не могу веснушчатых девушек, особенно таких, у которых веснушки не только на лице, но и по всему телу. Но сейчас мелкие рыжие пятнышки на лице Ники показались мне до ужаса симпатичными.

— В порядке. Рассказывай лучше.

— О чём?

— Не притворяйся. О подсадках, ходоках, Стиге и обо всём остальном.

— Долго рассказывать, давай потом. Ты лучше расскажи, что там, на станции произошло?

Я помотал головой:

— Ехать нам минут сорок, так что времени тебе на рассказ хватит.

— Это, правда, долгая история, давай как-нибудь потом.

— Коротко и сейчас. Детали можешь опустить.

— Без деталей, говоришь? — Девушка на секунду задумалась. — Ну, слушай.

Но прежде чем она начала рассказывать, в кармане зазвонил телефон.
Кай.

— Да.

— Вы где? — Голос встревоженный.

Я посмотрел в окно.

— К проспекту подъезжаем.

— На повороте сходите, мы вас на машине подхватим. Оранжевая буханка, не ошибётесь.

— Вы где раньше были? — Вышло зло, от раскачивающейся на неровностях дороги маршрутки, меня начало мутить.

— Ну, ты, паря, даёшь, сам твердил – я сам, я сам. Да и машина только сейчас освободилась. Или ты думал, у нас целый таксопарк?

— Ничего я не думал. Ладно, ждём.

Я спрятал телефон в карман и закрыл глаза. Мутило всё сильнее. Тело начала бить мелкая дрожь, а на лбу выступили капли холодного пота.

— Тошнит? — Ника приложила ладонь к моему лбу.

Я кивнул.

— Это подсадка. Но почему так агрессивно и так быстро? — Голос встревоженный. — Я не понимаю.

Я открыл глаза:

— Стиг, сука, мне в башку ногой засадил, как раз после того, как ты мне подсадку передала. Я сознание потерял. Может, просто сотряс заработал.

Я замолчал и сглотнул. Сейчас бы выкинуть всё из себя, но не в салоне же мне блевать. Ничего, скоро выходить, на улице должно полегчать.

Ника покачала головой:

— Это подсадка.

— Ладно, чего гадать. — Я тяжело поднялся. — Давай тормози этого лихача, а то проскочит остановку.

Ника вдавила кнопку звонка. Маршрутка начала притормаживать.

На улице мне и впрямь стало лучше. Я расстегнул куртку, подставив тело холодному ветру, позволяя ему выдувать из меня вязкую хмарь. Тошнота отступила, и я вздохнул с облегчением. Теперь от ствола избавится, и будет порядок. Я огляделся. На остановке пусто.

— Подожди меня, — бросил я Нике.

Отойдя поглубже в тень, я снял носки. Отщёлкну обойму и снял затвор. Из обоймы выщелкнул патроны. Тщательно всё протёр. В один сунул раму, завязал носок узлом и кинул в урну. Затвор, размахнувшись, зашвырнул в темноту. Обойму кинул в другую сторону.

Патроны ссыпал во второй носок, завязал его и окликнул тревожно оглядывающуюся девушку:

— Ника, — я протянул ей узелок, — будь добра, кинь в урну.

Я кивнул на мусорку на противоположной стороне дороги.

Она взяла мой носок с завёрнутыми в него патронами без удивления и брезгливости. Кивнула и перебежала пустую дорогу.

Едва она вернулась, как к остановке подкатил ярко-оранжевый Уазик. С водительского сиденья мне махал Кай.

 

5

 

В тепле машины, тошнота, отступившая на улице, вернулась, была она не столь сильной, как прежде, но всё равно, неудобство доставляла преизрядное. Едва мы уселись на сиденье, Кай вдавил педаль газа в пол. Тряска и бензиновая вонь в салоне совсем расклеила меня. Тупо заныла голова, тело охватила слабость, и я безвольной медузой растёкся по неудобному и жёсткому сиденью. Я потел, словно в лихорадке. Пот был неприятно липким и холодным. Хотелось закрыть глаза и уснуть. Но едва я смыкал веки, меня начинало кружить по салону, словно с жуткого похмелья, а желудок стремился на волю.

Я поймал встревоженный взгляд Кая в зеркале заднего вида:

— Что-то ты хреново выглядишь.

— Подсадка, активничает, — Ника обняла меня за плечи и принялась вытирать лицо, — торопиться надо, Кай, как бы она ни растворилась.

— Сам вижу. — Кай до хруста сжал зубы. — Быстрее никак, гайцов на дороге как грязи, тормознут, вообще никуда не приедем. Так что терпите. Ты тереби его, не давай отрубиться. Говори чего-нибудь, он пусть отвечает. Вырубится – труба ему.

— Фил, ты терпи, — шептала мне на ухо Ника, она всё гладила меня по лицу и гладила, от нежных прикосновений становилось легче, — терпи. Слышишь? Давай, не молчи. Расскажи, что в метро произошло? Как ты от мента отбрехался?

— Какого мента? — Вступил в разговор Санька, до этого молчавший.

— Слышь, паря, ты давай всё сначала рассказывай, — перебил его Кай, — а то я по телефону ничего не понял.

Я сглотнул, отправляя неприятный комок, подобравшийся к самому горлу, обратно в живот, и рассказал, что произошло. Рассказ помог отвлечься от слабости, охватившей меня. Но едва я закончил, меня снова начало колотить.

— Дела. — Протянул Кай, взглянул на меня в зеркало заднего вида и добавил. — И дела аховые. Причём от слова очень. На Стига плевать, этот мудила заслужил то, что получил, с ним, пусть пахан и альянс разбирается, а вот мент этот в метро... — Кай покачал головой, — я не говорю, что ты поступил неправильно, но... — он вздохнул, — это серьёзно.

— Бля, Кай, — подал голос Санек, — как бы они план перехват ни объявили, не дай Бог, нас с ним примут, пойдём как террористы.

Санек беспокойно ёрзал и постоянно поглядывал в зеркала заднего вида, словно высматривал погоню.

— Придурок, ты что – колосовских боевиков пересмотрел? Какой на хрен перехват, это же Россия.

— Не, ну, а чё? Расскажет этот ментяра, как его рубанули и о стволе. Ты чё, хочешь сказать, что поллиционеры не зашевелятся? Искать его не станут? Рожа его, небось, на камерах осталась.

— Я и не говорю, что не станут, — Кай взял с торпеды сотовый, — но и бредить не надо по поводу перехвата, ты ещё скажи: план «Невод» введут.

Он быстро набрал номер.

— А... — начал Санек.

— Тихо. — Шикнул на него Кай.

— Аристарх Иванович, дорогой, слушай, тут такая свистопляска... — он быстро пересказал мою историю, — помоги, пробей по своим каналам, что там и как, ладно? Прикрой нас, если что. Да. Да. Понял. Позвоню. Куда? На базу. Сам говоришь, хочешь на героя посмотреть? — Я поймал его лукавый взгляд в зеркале. — Приезжай. Минут через двадцать. Если чего... — Он быстро три раза переплюнул через левое плечо. —...не приключится. Понял. До встречи.

— Юрист это наш. Велел пахану перезвонить. — Пояснил он. — Сам понимаешь, я мелкая сошка, такие дела там, — он кивнул на потолок кабины, — решать должны. Только ты не расслабляйся больно, ты не наш, понял? Из-за тебя, можно сказать, такая буча закрутилась. Не влез бы ты, всё по-другому было бы.

— Не факт, — отозвалась Ника, она сидела рядом и непрестанно гладила меня по лицу. — Не факт, Кай, если бы я подсадку ему не перекинула, она бы меня сожрала.

— А, — Санек махнул рукой, — если бы он в арке руками махать не начал, мы бы уже на базе были.

— А я тебе говорю, — упрямо повторила Ника, — если бы не он, я бы растворила подсадку в себе.

— Ника, — Кай тыкал пальцами в клавиши телефона, — не елозь, а то я не вижу – что у тебя к нему козырный интерес. Всё тихо.

Он быстро начал что-то говорить в трубку, но я его не слышал. Дурнота с новой силой принялась за меня. Ещё чуть-чуть, и я потеряю сознание.

— Ника, — позвал я девушку. — Не молчи, расскажи что-нибудь, а то я вырубаюсь.

— Не смей, — голос встревоженный, — не теряйся, потеряешься – мы тебя не вернём.

Я постарался выпрямиться:

— Расскажи если не о вас, то о том, как ты потерялась, вы вроде как команда.

— Конечно. — Она кивнула. — Стечение обстоятельств. Мы, когда от объекта возвращались, в аварию попали.

— Козёл какой-то подрезал, — влез в разговор Санька, — мы на встречку вылетели, прямо лоб в лоб, с джипарем.

— Меня лбом и приложило о подголовник, — продолжила Ника. Очнулась в больничке. Ничего не пойму. Вот едем, а вот я уже на койке. Добралась до мобильника, Каю позвонила. Договорились встретиться в той арке, в которой ты меня отбил, — Ника улыбнулась, — от больницы до неё недалеко.

— Мы пока с хозяином иномарки разбирались, пока гайцов ждали, — вновь вступил в разговор Санька, — столько времени потеряли. И не уйдёшь ведь. Владельцем тачки числюсь я, а за рулём Кай.

— Я лбом хорошо приложилась, вот подсадка и активизировалась. Когда спишь или без сознания находишься, контроль теряешь, и процессы растворения защит быстрей идут. Да и удар, наверное, оболочку повредил. Так что ты держись, сознания не теряй.

— Держись, парень, пахан прикроет, — отозвался Кай, закончивший говорить по телефону, — вот только разговор к тебе серьёзный будет, после всей этой свистопляски.

Я молчал, меня слегка отпустило, но говорить не хотелось, больно непонятный разговор получался. Я просто смотрел на покачивающееся надо мной лицо Ники, пытаясь не провалиться в беспамятство, и слушал их рассказ.

— Я отправилась к месту встречи, а по дороге теряться начала, не пойму, какие воспоминания мои, какие чужие. Ты, кстати, ничего такого, необычного, вроде как не своего не чувствуешь? Воспоминания там – не свои, чувства?

— Нет, дурнота только и голова болит.

Они переглянулись.

Вид у Ники был такой, словно она вот-вот заплачет: Кай хмурился всё сильнее, а Санек беспрестанно ёрзал на сиденье.

— Вот мы и состыковались, в той арке, — голос у Кая был преувеличенно бодрым, — а тут ты такой красивый, за девушку вступить решился.

— Я и говорю: он во всём виноват.

— Это ты, дурак, во всём виноват, — закричала Ника, — ты.

— Тихо вы. Все виноваты, и никто. — Кай вздохнул. — Судьба, мать её, через колено.

Меня уносило куда-то вдаль. Казалось, не в грязном салоне разбитого авто я еду, а качает меня на морских волнах. Хрип работающего двигателя, сменился звуками ночного леса.

— Он уходит! Уходит! Кай, что делать?

Донёсся до меня женский плач. Кто это? И кто уходит? И куда?

Лицо Ники, склонившееся надо мной, начало странным образом трансформироваться. Изменился овал лица, глаза сменили цвет на голубой, волосы удлинились, из тёмных и вьющихся, став светлыми и прямыми. Губы, ставшие сочнее и больше, что-то шептали. Будто бы имя, только я никак не мог разобрать чьё.

 

Ника трясла Фила за плечи. Он уходил. Тело обмякло и начало сползать с сиденья. Девушка попыталась удержать его, но он был таким тяжёлым. Единственное, что ей удалось, это не дать ему ударится головой о пол кабины. Ника склонилась над ним, глаза почти закатились, а голова болталась на шее, словно у покойника. За льющимися потоком слезами она почти ничего не видели.

— Кай, — рыдания сотрясали худенькое тело, — Кай помоги, он почти отключился.

Кай с рычанием повернулся к ней. Грязно выругался. Парень почти ушёл. Дыхание редкое, только веки чуть подрагивают.

— Не давай ему отключится, Ника, не давай. Нам ехать пять минут. Как хочешь, но приведи его в себя. Хочешь, водой обливай, хочешь, по морде бей, но чтобы он очнулся.

— Держи, — Санек протянул Ники полтора литровую бутылку с водой. — Лей на него, и уши растирай.

Девушка начала лить холодную воду на голову Фила. Глаза его заморгали, губы зашевелились, что-то шепча. Ника принялась с силой растирать ему уши, а после, в отчаянье, размахнулась и с силой залепила ему две оглушительные пощёчины.

 

Хлясь! Хлясь!

Что-то больно ударило меня по лицу. Лицо незнакомки пропало. На меня опять смотрела Ника.

— Что? Зачем? — Губы почти не повиновались.

— Фил, не отключайся. Мы почти приехали.

— А? — Я попытался сесть. Ника бросилась мне помогать. — Как?

— Ты, дурак, чуть не ушёл! — девушка плакала и смеялась одновременно.

— Нет, как ты узнала моё настоящее имя?

— У тебя, что, других забот нет? — Ника обхватила мою голову руками и прижала лицо к своей груди. — Ещё чуть-чуть, и ты бы не вернулся.

— Кха-кха-кха, — я прочистил горло, странно, но я чувствовал себя почти нормально – ни тошноты, ни боли, если бы только не эта проклятая слабость. — Не, я не помру, пока не узнаю как.

Через тонкую ткань футболки я, под мягкостью груди чувствовал, как бешено колотится её сердце.

— Тогда ты никогда этого не узнаешь.

— Приехали. — Кай начал тормозить. — Слава Богу, успели.

Показать полностью
78

Мистические истории. Чёрный всадник

Перед Рождеством, отменённым властями, семья Кругликовых переехала в родной дом. Так получилось. В двадцатом их выселили из особнячка ночью. Маняша запомнила только метавшиеся тени на стенах, причитания няньки и суматоху.

Тогда же на год исчез отец, инженер Иван Лавреньевич. Когда он вернулся, семейство отправилось по прежнему адресу. Только дом изменился. В трёх комнатах нижнего этажа уместились родители с Машей, нянька и кухарка, служившие ещё родителям Ивана Лаврентьевича. А наверху поселились сразу четыре семьи.

Через месяц появилась тётя Люба. Постучала утром в окно, а войдя в дом, бросила два узла на пол и расплакалась.

Так и прожили вшестером до марта двадцать третьего. Вздрагивали, когда с потолка сыпалась извёстка, а деревянные лестницы ходили ходуном от веселья верхних жильцов. Терпели печной чад и пар от стирки прямо в комнатах. Радовались каждому вечеру, когда вокруг лампы под плетёным жёлтым абажуром за столом собиралась вся семья.

Но стул с высокой резной спинкой - место Ивана Лаврентьевича - всё чаще пустовал. А мама, накручивая на тонкие пальцы платок, просила тётю: "Сердце ноет - мочи нет... Раскинь карты, Любаня".

Нянька тотчас уводила Маняшу в комнатку без окон, сажала на горбатую крышку сундука и доставала альбом с открытками и фотографиями. Маняше не нравились толстощёкие ангелочки с цветочными гирляндами и лупоглазые дети с котятами в корзинках, потому что кошки в их доме надолго не приживались, были царапучими и тощими. А настоящие ангелы белые и печальные, как на нарисованном небе в соборе.

Нянька, обхватив воспитанницу покрепче, бубнила под нос, не глядя на фотографии: "Это покойный Лаврентий Фёдорович, в четырнадцатом...Это Коленька, брат Ивана Лавреньевича, перед отпеванием. Так в гимназическом кителе и похоронили..."

Маняша перебирала тяжёлые картонные страницы с полупрозрачными хрусткими вкладышами, и ей казалось, что на тускнеющем глянце фотографий всё течёт и никак не может выбраться за пределы потёртой кожаной обложки жизнь людей, которых на самом деле давно нет. Становилось страшно: а вдруг однажды мама, папа, тётя Любаня, сама Маняша смогут жить только в этом альбоме?

Плясал огонёк в лампадке, по серой потолочной побелке бродили тени, запах сушёной богородской травы щекотал ноздри. Маняше хотелось спрыгнуть с сундука и убежать туда, где слышался значительный тётин шёпот и мамины вздохи, но жёсткие нянькины ладони держали крепко.  

Стылым мартовским вечером ветки сиреней цеплялись за ставни, а ветер зло дёргал чуть отошедший наличник. Мама с тётей склонились над раскладом, а нянька в сотый раз твердила сказку про кота Баюна и часто замолкала, потому что прислушивалась к Любиному голосу. В дверь постучали. Пьяная соседка прокричала:

- Тут Кругликову спрашивают! Эй, слышите? Другой раз к парадному подходить не буду!

- Чё тебе подходить-то... Повадилась валяться на старом тряпье в сенях, - проворчала нянька. - Напьётся вина, сил подняться к себе нету. Похабница и пьянчужка. Из-за таких у Ивана Лаврентьевича на заводе неприятности.

Маняша подскочила. Альбом грохнулся с коленей на пол. Тётя нахмурилась над картами. А мама, накинув вязаную кофту-теплушку, сказала с показным равнодушием:

- Наверное, с завода пришли. Ивана опять дела задержали.

Маняша навсегда запомнила: вот мама остановилась у двери, обернулась, посмотрела на домашний крохотный мирок, на неё, Маняшу. Показалось, что в полутёмной, загромождённой вещами комнате два источника света - керосиновая лампа и солнечные, светло-русые мамины волосы.

Потом тётя Люба каждый вечер смотрела в карты, но они не подсказывали ей, когда же вернутся сестра и зять. Нянька больше не уводила Маняшу в свой закуток, клала альбом с фотографиями на стол и заставляла Маняшу смотреть только в него.

Однажды тётя Люба вскрикнула и прижала руки к щекам:

- Помилуй, Боже святый и правый! Никогда такого не видела. Даже подумать страшно...

Немного помедлила и осторожно, словно боясь обжечься, смела карты со стола.

- А вот нечего бесовским делом заниматься, - проворчала нянька. - Вы же учёная женщина, офицерская вдова, Любовь Даниловна. Не цыганка какая-нибудь. Коли тяжко на душе, молитовку прочтите. А то и образам поклонитеся, не отвалится голова-то...

Нянька с кряхтеньем нагнулась и стала подбирать вылетевшие открытки и фотокарточки. Вдруг рухнула на колени и схватила один снимок, поднесла к глазам. Стала всхлипывать:

- А это ж откуда? Не может быть! Ой, Богородица-заступница, пронеси лихо!

Маняша вцепилась в тёткину юбку и захлюпала носом. Просто так, за компанию со старушкой, которая когда-то приняла новорожденную и с тех пор семь лет не отпускала ни на шаг.

- Да что с вами, Аграфена? - холодно и строго спросила тётя. - Ребёнка напугали.

Нянька перестала всхлипывать, сунула фотографию за пазуху, но вздрогнула, словно глянцевый картон обжёг её, быстро вытащила, обернула платком и убрала в один из карманов фартука.

- Не дай Бог снова... опала... - сказала тётя.

- Опала раньче была. Теперь - враги народу. Даже дитя малое и я, старуха, - все мы враги. И покойники в земле - враги. И Богородица - враг, - нянька забубнила под нос причитание, знакомое Маняше до последнего слова.

Маняша отчаянно скучала по маме, но крепилась, потому что нянька велела "не травить отцу душу". А папа, видно, забыл про дочку. "Совсем переселился на свой завод, - сказала Люба. - Раньше жил-дышал только ради жены и дочки, а теперь работа его проглотила".

Когда в потеплевшем ветре появился острый запах воды и сугробы почернели, Маняша с няней отправились на рынок, чтобы продать старые ботиночки и купить новые. Больше некому: папа уехал в командировку, а тётя поступила на службу в какую-то артель и возвращалась затемно. Маняша крепко уцепилась за костлявые нянькины пальцы и постаралась идти шаг в шаг.

Уличная суета напугала. А рынок показался адом. Калоши, надетые на валенки, увязли в мешанине из снега, конского навоза, опилок и мусора. Шум и толчея заставили уткнуться в нянькин зипун. Сквозь овчинную шапку и повязанный поверх неё платок пробивались незнакомые голоса - визгливые, навязчивые, сердитые. Няня то сурово, то жалостно или напористо и бойко отвечала. Вдруг она забормотала одну из своих "молитовок". Старческий дребезжащий голос несколько раз прервался, захлюпал подступившими слезами. Няня легонько оттолкнула Маняшу и произнесла "в нос", утёршись рукавицей:

- Дитятко... серденько моё... Постой-ка тут, никуда не отходи... А я... дай мне сил, Заступница небесная...

Няня навесила на шею Маняше связанные бечёвкой ботинки. Маняша удивлённо глянула на неё. Старушка с ужасом уставилась на приближавшегося всадника. Перед ним коридором расступилась толпа, но люди словно не замечали темноликого седока на игреневом коне, продолжали галдеть и суетиться; просто, задев рукавом или спиной пустоту, отходили в сторону.

- Не допущу! - вдруг взвыла нянька и бросилась навстречу всаднику. - Поди прочь!

Крик перекрыл рыночную шумиху, но никто даже головы не повернул.

Над старушкой взметнулись копыта.

Взвилась седая, с синеватой искрой, грива коня.

И всадник исчез.

На истоптанном загаженном снегу распростёрлась нянька - платки содраны, зипун на спине вспорот.

Маняша всхлипнуть не успела, как коридор сомкнулся, и толпа закрыла от неё няню.

-А-а-а! - Маняша с воплем ринулась к ней, ужиком ввинчиваясь в редкие просветы между тулупами, шубами, кафтанами. Поскользнулась и упала, покатилась на подтаявшей наледи.

- Дай-ко помогу встать, - прозвучал ласковый женский голос над головой, и цепкие руки потянули Маняшину расстегнувшуюся шубку. - Вишь, испачкалась, мех весь в опилках. Отряхну... Какие ботиночки хорошенькие, почти новые...

Маняша отёрла лицо и заметила, что стоит одна у невесть откуда взявшегося забора. Шубка и ботинки исчезли. Острый пахучий ветерок тотчас забрался под вязаные кофты. Маняша затряслась и расплакалась.

Мимо сновали равнодушные люди. Кто-то ненастойчиво попытался расспрашивать, кто-то накинул ей на плечи залубеневший от грязи пиджак с заплатами. Кто-то втолкнул в помещение с низким закопченным потолком, где сквозь чад, пар и едкий дым были едва видны люди в верхней одежде. Какой-то мужчина божился и крестился в запале:

- Объявился один из Чёрных всадников, вот те крест, объявился! Сам видел - крест не даст соврать! - он дрожащими пальцами вытаскивал крестик из-под нательной рубахи, целовал его.

Ему с ленцой возражали:

- Перебили Чёрных ещё в девятнадцатом. Все в общей могиле под Маркином.

Мужчина вскакивал и размахивал руками:

- Гадом буду!.. Кто в той могиле, никто не знает. Зато видят... То здесь, то там. К голоду или мору.

Маняше сунули половину горячего расстегая, поставили на лавку рядом с ней оловянную кружку с кипятком. Она так и просидела, пока свет уличного газового рожка не тронул оконное стекло. А потом её вытолкали: «Ступай отсюда!»

Маняша брела по опустевшей улице. Дома отгораживались от промозглой темени палисадниками, ветер стелил по крышам печной дым. Тоскливо брехали собаки.

Где же её дом с лампой под жёлтым абажуром и вечным запахом трав из няниной комнатёнки, сухим жаром от печки и высокими шкафами, полными книг и папиных чертежей?

Глаза снова зачесались, и Маняша заревела на всю улицу. Собаки озлобились и подняли было лай, но внезапно стихли. Одна из них, гремевшая цепью возле дома, мимо которого шагала Маняша, вдруг заскулила. Стало ещё холоднее, в хрустком воздухе послышался конский топот. "Чёрный всадник... За мной..." - подумала Маняша.

- Ма-а-ма! - закричала она и помчалась по улице.

От стука копыт вздрагивала земля, бряцали засовы на воротах, облетала ледяная крупка с деревьев.

Ноги слабели, изо рта при дыхании вырывался парок, таял в темноте вместе со слабенькими возгласами: "Ма... ма...".

Улица оборвалась, и Маняша выскочила на мощёную площадь. Оглянулась: позади тишина и мрак. Неужто почудилось? Сердце колотилось, как сумасшедшее, не хватало воздуха. Сил достало только на то, чтобы добраться до ближайшего здания и усесться под высоким тёмным окном. Страх ушёл, осталось безразличие. Может, нужно было не убегать, а постучаться в один из домов? Но ведь собаки... А ещё няня говорила, что сейчас люди хуже цепных псов - за просто так загрызут. Неужели папа и тётя её не ищут? И теперь Маняша, как и мама, - всего лишь фотографии в альбоме? А площадь-то знакома!.. Вон и обезглавленная часовня, и новостройка на месте снесённого дома. На ней была странная вывеска с непонятными буквами «ГПУ НКВД РСФСР».

Над часовней всплыла луна. Слабым потусторонним бликом ответили ей окна угрюмых зданий. Над мостовой стали подниматься еле заметные туманные струйки, сливаясь в зыбкую дымку. Маняша попыталась согреться "молитовкой", но слова перепутались, и из распухших губ не вырвалось ни звука. Что делать? Она поднялась и попыталась влезть на цокольный выступ, но оборвалась, оцарапала руки.

Меж тем туман над мостовой уплотнился, пропитался лунной желтизной, зашевелился. Показалось, что он хищно подбирается к зданию, под окном которого притаилась Маняша. Наконец носкам обледенелых калош удалось задержаться на цоколе. Маняша потянулась к окну, несколько раз стукнула одеревеневшими пальцами в стекло, но звука не услышала.

Позади раздался свистящий шелест - с таким звуком падают шёлковые гардины. Или рассыпаются гадальные карты. Или шуршит бумага меж страниц альбома. А может, слетают с часовни, потерявшей крест, ангелы. Чёрные... Маняша забарабанила в окно. То, что привиделось ей в темноте за стеклом, заставило забыть о звуках за спиной.

***

Затеплился огонёк - один, другой, третий. Над тонкими восковыми свечками, расставленными в розетках, заиграло пламя, стреляя крохотными искорками. Вспыхнули рогатые подсвечники, и стала видна комната: круглый стол с большим зеркалом, диваны, шкафы с книгами. Две девушки в длинных, до пят, рубашках. В Маняшиной голове, рассыпаясь эхом, зазвучали голоса.

- Готова? Да не бойся, трусиха. Слова-то помнишь? Не перепутай! Нужно поторопиться - вдруг нянька придёт? Нажалуется матушке, - частила рыжая толстуха.

- В папенькин кабинет не зайдёт. Икон нет - креститься не на что, - попыталась пошутить вторая девушка, оправляя льняные волосы.

- Крест снимай, а то ничего не получится, - заявила рыжая.

- Не хочется. Да и нянюшка всегда говорит... - сказала беленькая и затеребила шнурок на шее.

- Ладно. Слушай няньку. А ко мне больше не подходи. "Оба мне милы, а кого люблю, не знаю. Раскинь карты, Любаня. Не есть, ни спать не могу, вся истомилась...", - передразнила рыжуха и строго добавила: - Снимай крест. Сейчас или никогда!

Беленькая опустила руки, склонила голову, босой ногой трогая свёрнутый ковёр возле начерченного круга на полу.

Рыжая Любаня стала сердито гасить толстые белые свечи. Потом подошла ко второй девушке и резким движением сдёрнула шнурок с её шеи. Направилась к двери со словами: "Действуй, Наташка! Вот же клуша!"

Наташа в мигающем свечном свете подобралась к зеркалу, стараясь не выйти из круга. Зашептала что-то, поставила перед рамой стакан с водой. Бросила туда крошечный сухой букетик и снова зашептала.

Девушка не поднимала глаз от полированной поверхности стола и не могла увидеть того, что было доступно взгляду Маняши: вода из стакана исчезла белым парком, а в сиянии амальгамы появилось чёрное пятно. Через миг углы рамы распались, и на месте стола и зеркала возникла фигура в чёрном. Двинулась к Наташе... Девушка взглянула на выходца из зазеркалья и отпрянула. Вместо двери подбежала к окну.

Маняша ясно видела, как выцветают веснушки на молочно-бледных щеках, как от страха расширяются зрачки. Наташа обернулась к вызванному демону и попыталась защититься: в чёрный силуэт полетели вещи, видимо, находившиеся на столике или козетке у окна: пяльцы с вышивкой, гимназическая фуражка, книга.

Маняша позабыла, где находится и что мёрзлые калоши еле держат её на скользком цоколе, отчаянно завизжала. Мгновение спустя, когда пальцы упустили мраморный обналичник, она успела увидеть: Наташа услышала вопль и заметила девочку за окном. А на чёрном лице твари из зеркала блеснули желтоватые глаза. И они смотрели прямо на неё, Маняшу!

***

…Тупая боль пульсировала в затылке, ломило плечи и поясницу... Над ней гудели голоса:

- Машенька... Девочка моя... С ума бы сошёл, если б ты не нашлась! Спасибо, товарищи, спасибо. Жена пропала, а тут приехал с завода - свояченица по квартире мечется. Ни дочки, ни няньки...

- Ребёнку государственное обучение и общественное воспитание нужно, товарищ Кругликов. Нянькин надзор только для младенцев. Такая большая девочка умудрилась потеряться на соседней улице! Отдайте дочь в детскую коммуну или в школу и трудитесь спокойно.

- Где вы её нашли? И кто... век буду благодарен, ведь у меня, кроме дочери, никого.

- Наш сторож обнаружил. Под окнами Управления. Еле отогрел, врача вызвал. Спрашивал её: "Как тебя зовут?" А она только крестилась и бормотала: "Господи, защити и помоги!" Безобразие это, товарищ Кругликов. Домашние дети хуже беспризорников. Те хоть позаботиться о себе умеют. Если бы вы сразу к нам не обратились, то отправили бы вашу молчунью в детский дом.

Маняша проболела до середины лета. Тётя Люба ушла из артели и ухаживала за ней. А папу отправили в очень длительную командировку. Маняша не переставала думать: как всё это - исчезновение мамы, смерть няни, сон про девушек Наташу, Любу и чёрного гостя из зеркала - связано с её злоключениями?

Душными июльскими сумерками, когда даже вода из колонки была тепловатой, а цветы под растворёнными окнами пахли пылью, Маняша рассказала тёте о том, что увидела на площади.

- Не может быть, - произнесла Люба и нервно поправила кудряшки, которые появились согласно странной моде вместо уложенной короной косы. - Наверное, тебе мама рассказала... Или няня...

Маняша не стала возражать: все силы ушли на то, чтобы не разреветься. Теперь некому сказать такие обычные слова - мама, папа, няня... Когда в предательски мокром носу просохло, Маняша спросила у тёти, которая о чём-то мрачно размышляла:

- А Чёрный из зеркала пришёл? Куда он потом делся?

Люба скрестила руки, потёрла предплечья, будто в такую жару её обдало ледяным ветром. Да тёте и вправду стало холодно, даже задрожала! Маняша потянулась к ней, но Люба резко встала с кровати, нагнулась и с усилием вытянула нянин сундук.

- Какой ещё Чёрный? - недовольно буркнула, смахивая со лба выбившиеся кудряшки. - Не выдумывай. Наташенька в тот вечер со своим наречённым рассталась. Правильно поступила, голубушка моя, не оставь её Господь, на каком бы свете сейчас ни была...

- А почему рассталась? - продолжила допытываться Маняша.

Вечерняя духота разбавилась слабым ароматом, похожим на душистый дым церковных свечей. Может, такой запах у печали? Или у няниных вещей, которые разворошила тётя?

- Вот она! - со злым торжеством воскликнула Люба, вытаскивая из груды открыток фотографию.

По причудливо обрезанным краям Маняша признала ту, которая испугала няню, и не удержалась, спросила:

- Тётя, а кто на карточке?

- Тот, кто сейчас навсегда исчезнет! - ответила Люба и принялась рвать фотографию.

Толстая картонная основа не сразу поддалась. Маняша соскочила с кровати и схватила тётю за руки. На мгновение успела увидеть темнолицего мужчину возле великолепного коня с белыми чёлкой и хвостом. Прошептала: "Чёрный всадник" и отошла.

Люба, казалось, ничего не услышала. Однако когда смела клочки веником и высыпала в ведро, тихо сказала:

- Выброси всякую ерунду из головы. Он был обручён с Наташенькой. Но променял её на военную службу, а войну - на предательство отечества. И сам был предан. Стал врагом. Убит в девятнадцатом году своими же. Но и мёртвым дотянулся до нашей семьи. Оставил друзьям какие-то мемуары, часть бумаг оказалась за границей. Это из-за них Ивана Лаврентьевича год продержали в тюрьме, а моего мужа, его однополчанина, расстреляли. Вот и Наташенька... - тётя не договорила, задохнулась, но не расплакалась. Подошла к окну, опёрлась руками на подоконник и надолго застыла. А Маняша снова забралась в постель.

В августе её отвели в коммунарскую школу. Так лучше для какой-то анкеты, которая поможет найти дорогу в жизни. Маняша старательно училась ходить строем с речёвкой, салютовать, горланить песни, вести агитацию, ударно трудиться, потому что читать, писать и решать задачи из учебника арифметики она уже умела. Оказалось, что учиться вовсе не трудно: нужно просто поступать, как все. А после уроков быстрее мчаться домой, потому что двадцать три воспитанника, дисциплинированные на линейках, политинформациях и других занятиях, превращались в хулиганов за стенами школы.

Но Маняша никогда никому не жаловалась: главное - не стать врагом пятнадцатилетнему Борьке, мучившемуся с чтением по складам; вороватому Севке без правого глаза, который выхлестнули в драке, и остальной мелочи.

В первый же день у Маняши отняли завтрак - два пирожка с ливером и яблоко. Она не заплакала, а вежливо сказала: "Кушайте на здоровье, завтра ещё принесу". На следующий день её поджидали у входа. И снова Маняша без лишних слов рассталась с завтраком. Папа и тётя Люба посовещались, и Маняша явилась в школу без еды. Не поняла вопроса: "Зажидобилась?" Ответила честно: не дала тётя, и всё, сказала, сиди голодная, не помрёшь.

К удивлению, Маняшу тут же приняли в компанию и наделили куском чёрствого пирога. Членство в коллективе никого не спасало от избиений, но её поколотили только однажды, когда физкультурница Инесса Станиславна похвалила Маняшу за опрятность и правильную обувь - парусиновые туфли со шнуровкой.

Тётя Люба, плача, смазала ссадины йодной настойкой, но папе не нажаловалась. Хорошо, что он работал от темна до темна и что политзанятия перенесли из-за сбоев в выполнении плана на воскресенье. Он так ничего и не заметил. Через неделю в выходной день был воскресник, а ещё через одну от разодранного уголка губы не осталось следа. Учителям и воспитательнице Маняша объяснила: "Несознательные хулиганы". Они поверили, но физкультурница ядовито ухмыльнулась.

Перед ноябрём Маняша отправилась на свой первый в жизни воскресник. Она шла с речёвкой в коротенькой колонне, впереди развевалось красное знамя, а душу переполняла гордость. Однако радостное торжество растворилось в холодном воздухе с реденькими снежинками: нужно было разбирать завалы мусора на месте снесённой часовни. Той самой, с которой мартовской ночью слетали чёрные ангелы.

Маняшины калоши, казалось, приросли к загаженной мостовой, а посмотреть на развалины вовсе было страшно. Бодрые выкрики Инессы Станиславны пронеслись мимо ушей, а когда нужно было спеть хором песню, полную непонятных слов, губы отказались шевелиться и голос пропал.

Маняша очнулась: ей сунули в руки лопату, а Борькин голос проревел над шапкой: "Кругликова! Ты в моей пятёрке! Проявляй сознательность, шевелись!" Убежать? Стать врагом? Лишить пятёрку, всё равно что красноармейскую звёздочку, одного луча? Маняша поплелась за носилками, а потом успокоилась. Весело нагребала куски штукатурки и обломки дерева в носилки, бегала с ними к телегам, перекликалась с ребятами: "А мы больше! Мы быстрее!" Грелась у костра, жевала доставшееся ей из "общего котла" яйцо с сухарями, хлебала горячую воду из громадной помятой кружки.

После воскресника было решено поиграть во дворах, окружавших площадь. Незаметно подкрались сизые предзимние сумерки, слились с длинными чёрными тенями. А вскоре особенная, полупрозрачная темнота придавила мир.

Маняша спряталась за низким хозяйственным строением, но почему-то никто не шёл её искать. Неподалёку жалобно завизжала пришибленная собака, выругался мужчина, и снова всё затихло. И в глухом молчании деревянных заборов, неприветливых стен и подслеповатых окон раздался стук копыт, фырканье. Нет, это шумит в ушах под овчинной шапкой... Но подложечный страх, до времени затаившийся, проснулся, зашевелился, заставил Маняшу выбраться из укрытия и рвануть прочь, не разбирая дороги.

Скорее, скорее...

Вдруг чья-то жёсткая рука ухватила за ворот ватного пальтишка.

Ноги перестали чувствовать землю, и Маняша безвольно обвисла.

- Что случилось, Кругликова? - раздался неприятный свистящий голос. - От хулиганов убегаешь? Почему одна на улице? Натворила чего?

Маняша открыла глаза и глянула снизу вверх. Суконная юбка, кожаное полупальто с широким ремнём. Инесса Станиславна...

- Давай-ка провожу тебя. Ведь где-то рядом живёшь? - предложила физкультурница.

Маняша было обрадовалась, но страх только пуще заворочался в животе. Слишком прицельным, жёстким, был взгляд прозрачно-зелёных глаз, слишком недоброй казалась усмешка тонких подвижных губ Инессы Станиславны. Но учительница решила всё за Маняшу, взяла её за руку и распорядилась:

- Показывай дорогу.

Маняша так и приплелась к дому, спотыкаясь и оскальзываясь, вслед за энергично шагавшей Инессой.

К великому удивлению, квартира с незапертой дверью пустовала. Маняша сломала несколько спичек, пока зажгла лампу.

Инесса, не разуваясь и не скидывая поскрипывавшего при каждом движении пальто, обошла все комнаты, внимательно осмотрела фотографии на стенах, книги в шкафах и полках, пошевелила стопку газет на столике, спросила о каких-то письмах, посылках, гостях.

Маняша только растерянно хлопала глазами. Физкультурница уселась в кресло, локтём задела край салфетки на этажерке. На пол шлёпнулась тётина колода. Инесса Станистлавна скривила губы и носком ботинка расшвыряла карты. Маняша захотела подобрать их, но наткнулась на взгляд учительницы и отступила. За окном стало совсем черно, и Маняша зажгла ещё одну лампу. Ту самую, под жёлтым плетёным абажуром. Поставила её у окна и стала смотреть в темноту.

Инесса Станиславна, похоже, решила дождаться папу или тётю. Но завела какой-то странный разговор о детском доме, в котором воспитанники получают отличную подготовку к жизни. Зачем Маняше знать об этом доме? У неё есть папа, тётя Люба, мама и няня... правда, в старом альбоме.

А Инессин голос все более угрожающе насвистывал о непонятном долге, о великой задаче. Маняша видела в тёмном стекле отражение лампы и своих золотисто-русых волос. Когда учительница заявила: "Всё, хватит. Собери немного своих вещей. Мы уходим" - Маняша не шевельнулась. Потому что за окном взвился на дыбы игреневый конь.

Когда конь встал, перебирая передними ногами, из-за спины Чёрного всадника, не поднимавшего склонённой головы, скользнула на землю женская фигура. Маняшино сердце застучало часто-часто. Фигура приблизилась, чьё-то лицо прильнуло к окну. "Мама!" - закричала Маняша и рванулась наружу.

Высоко-высоко над землёй, там, где нет различий между светом и тьмой, мчится Чёрный всадник. А внизу, объятый ночью, спит народ. Спит счастливый, но голодный Борька: его пятёрка победила, но избил пьяный отец. Спит сытый Сёвка, который ещё не знает, что торговка-лоточница донесла на него. Спят жильцы старого особняка с выхлестанными окнами бесхозных комнат. Спит Инесса Станиславна, которой почему-то снится обрыв под Маркино. Нутро обрыва приняло много врагов народа. Так отчего же ей снится припорошенный снегом песок?

Показать полностью
85

Отдел Кадров

Отдел Кадров

Пусть все повторится снова, как день сурка.
Вторник по субботам, средам и четвергам.
Смоки Мо

В тишине кабинета «46» ветер лениво играл занавесками.

На другом конце города Николь наблюдала, как мимо неё пролетает жизнь. Она сидела в прелестных красных туфельках и смотрела сквозь окно трамвая. Осенний дождь размазывал тоску по стеклу, – слёзы по прошлому. Машины проносились мимо тротуаров, окатывая нерасторопных непуганных прохожих из луж. Николь контрастировала с этим печальным миром своим радостным сиянием души, и конечно же, своих красных туфелек. Она настолько радостна и хороша. Тёмная тучная кондукторша курсировала вокруг неё как Фобос вокруг Марса. Всё намереваясь испортить ей настроение. Как она смеет быть такой счастливой и яркой в такой день, в такой стране, в таком мире?

Сегодня для Николь не существует грусти или тоски, ведь она едет в Отдел кадров. Одно только упоминание этого места заставляет мурашки разбежаться по телу. Её предвосхищённое ожидание было намного сильнее всех сегодняшних невзгод. Все неприятности этого мира не могли её задеть, ведь она не здесь – мысленно она уже там.

Трамвай замедлял ход. Николь встала и направилась к выходу, протискиваясь сквозь плотные тела, перешагивая через грязную обувь и подножку от кондукторши. Её красные туфельки, будто две огненные лисицы, ловко перепрыгивали через грязные валуны чужих ступней.

Николь выпорхнула из трамвая, распахнула зонт и направилась к массивному зданию Отдела кадров на другой стороне площади. Взгляд людей, идущих в толпе, лежал или на земле, или на экранах смартфонов. Люди-роботы поднимали взгляд на сияющее лицо Николь, только увидев на земле её юрко семенящие туфельки. Контрастность вводила их в ступор.

Наконец маленькая стройная фигурка Николь остановилась напротив величественной лестницы, будто построенной народом Майя, и нависающим над ней зданием, как отвесной откос чёрной ониксовой скалы. На здании не было никаких вывесок, его и без того тёмные бетонные стены ещё больше почернели от дождя. Возле железных тяжёлых дверей висела едва заметная табличка «Департамент изучения времени».

Стук красных каблучков разносился эхом по широким залам, разбавляя своим лаковым щёлканьем монотонное шуршание бумаг.

– Вам куда? – спросила древняя, как мир, женщина. На её иссохшихся временем губах нелепо красовалась розовая губная помада: будто она хотела казаться молодой; будто, утопая в бездне времён, она хватается за соломинку, пытаясь вытащить свое тело хоть на пару лет наружу.

– Мне в Отдел кадров, – сказала Николь, мило улыбаясь.

– Направление есть? – сухо, но теплее спросила женщина, разглядев что-то в её глазах.

– Да, конечно, – Николь протянула потёртую бумажку женщине. – Вот.

Женщина бегло прошлась по ней глазами и с силой, как кузнец по наковальне, обрушила печать на бумагу. Грохот прокатился по коридорам департамента.

– Проходите в кабинет «46», – женщина протянула талончик обратно.

По просторному кабинету порхала женщина помоложе. Она была похожа на мотылька. Одежда её выглядела такой лёгкой, будто она одета в тюль, а не в медицинский халат.

– Значит, смотрите. Я ищу кадр из вашей жизни. Вставляю в хронограф. Затем вы ложитесь в него. Я вам ставлю лёгкое снотворное и запускаю аппарат. Ваше сознание переносится в тот момент жизни на кадре. Это миг, час или день, который вам назначили. В этом моменте вы прорабатываете травму, выявленную врачом. Процедура происходит натощак, принимать какие-либо препараты запрещено. Вы ранее у нас уже были на процедурах?

– Да, – ответила Николь. – Но только на «Созерцании».

– У вас в направлении значится «Полное погружение».

– Врач сказал, это завершит курс психологического восстановления.

– Вы знаете правила договора? Взамен вы обязуетесь отдать свою мечту.

– Да, вот заявление на отчуждение.

– Заверенное?

– Заверенное.

– Что отчуждаете, если не секрет?

– Мечту материнства.

– А как же вы, простите, станете матерью?

– Я уже… была…

Женщина взяла талончик Николь и поставила свою подпись и печать. Затем подошла к огромному ящику для документов. Открыла тот, что с надписью «Николь XXVII». Ловко перебрала корешки папок и выбрала нужную папку «Июль», достала оттуда переливающийся матовый лист «23» и вставила в отсек в механизме хронографа, который занимал половину комнаты. Прижала накидным прессом и защелкнула зажим.

Проходите в отсек, ложитесь в кресло, – мягко сказала она, открывая герметичную дверь шкафа. Николь улеглась на медицинское кресло, как в кабинетах стоматологов. Женщина поставила ей инъекцию снотворного и закрыла за собой дверь. Николь спешно и незаметно проглотила ещё четыре таблетки снотворного, которые прихватила с собой. Из динамиков послышался голос женщины:

– Вдохнуть и не дышать.

Затем вспышка щёлкнула внутри камеры. Хронограф издал басовитый гул.

– Дышите, – эхом отозвалось от стен черепной коробки внутри Николь. И она провалилась внутрь себя, в свои воспоминания.

Николь открыла глаза и осмотрелась. Она находилась у себя дома в спальне. Пару секунд, переводя дыхание, Николь приходила в себя. Она взглянула на часы на прикроватной тумбочке: «Вт, 8:12». Она встала с постели, сунула ножки в красные плюшевые тапочки и накинула лёгкий халатик. Распахнула шторы, будто глаза гиганта, и дала комнате захлебнуться в океане солнечного света. Мужчина на кровати начал недовольно ворочаться. Она подпорхнула к нему и звонко чмокнула в нос.

– Доброе утро, любимый!

– Ещё пять минут, – протестовал мужчина.

– Ты что, забыл какой сегодня день? Вставай, пойдём поздравлять нашу принцессу. Только постарайся не шуметь.

– Понял, встаю.

После утреннего туалета родители на цыпочках направились в комнату дочери. В руках Николь несла коробку перевязанную ленточкой. А её муж – торт с пятью свечками.

Николь с нетерпением положила руку на ручку двери. Она ждала этого момента каждый раз, неустанно мотаясь к психотерапевту. И вот теперь, наяву, в осознанном сне, она открывает дверь в комнату своей любимой дочурки. Она знает, что это не жизнь, а лишь воспоминание из жизни. Но всей душой хочет остаться в этом моменте. В этом кадре.

– Ну что, заходим? – спросил муж.

Она улыбнулась и кивнула.

*  *  *

В кабинет «46» влетела команда реанимации. Бледную, почти белую, как её платье, девушку отключили от аппаратуры. Извлекли из аппарата и начали делать реанимацию на носилках. Через несколько минут безуспешных действий, главный врач начал заканчивать:

– Всё. Время смер…

– Заткнитесь, – подчинённый хамовато ругнулся в сторону главного врача и затем обратился к коллеге. – Увеличивай напряжение.

– Успокойся. Только тело обожжешь. А оно вишь, какое красивое. Оставь это.

– Да вы… Как… Ещё минуту, – сурово посмотрел молодой человек на пожилого врача. И ловким отточенным движением ввёл девушке вазопрессин.

– Только зря препараты переводишь, – махнул старик.

*  *  *

Артур стоял на пороге, облокотившись о дверной косяк, и наблюдал, как рисует его жена. Руки Николь были покрыты разноцветными родинками краски. Она кусала кончик кисти и, нахмурив брови, разглядывала свою незаконченную работу. На холсте белый дельфин плывёт по зелёным волнам.

Наконец, Николь отвлеклась и увидела Артура. Она укоризненно вскинула бровь и осуждающе наклонила голову. Ей дискомфортно, когда кто-то видит её незавершенные картины. Для неё это, будто переодеваться на людях.

– Мне так нравится, когда ты сидишь тихонечко здесь и рисуешь. Я считаю, это лучшая интроверсия тебя, – сказал Артур и засмеялся глядя на смущённую улыбку Николь.

– Ты же знаешь, что мне не нравится, когда кто-то наблюдает.

– Я пришёл поздравить тебя с именинницей. Спасибо, что так старательно вынашивала наше чудо, – муж вручил жене коробку.

Николь открыла её и расплакалась, не в силах себя сдержать. Для Артура это просто подарок, но для Николь, пришедшей в этот вторник через хронограф – это лезвие напоминания по клеткам памяти. В этих красных туфельках, подаренных мужем, Николь была, когда они всей семьёй поехали за город отдохнуть через две недели после пятилетия Анны. Но это было в реальности, а здесь этого ещё не произошло. В тот день автокатастрофа на мосту Понте-Менда забрала у неё мужа и дочь.

Две сестры: младшая и старшая пришли в тот момент на скоростное шоссе, босыми ногами ступая по окровавленному асфальту и осколкам, проходя сквозь искорёженные обломки. Смерть бледной рукой закрыла глаза её самым любимым людям. А Жизнь, та что помладше, обняла тёплыми руками Николь, не давая ей уйти вслед за любимыми. И держала так: в реанимации, на похоронах, на постоянных приёмах у психотерапевта, на многолюдной работе и в холодном доме, полном одиночества. Из Николь Жизнь выбивала всё, что принадлежит её старшей сестре: суицидальные мысли и саморазрушающие действия. Но сегодня в Отдел кадров, Николь пошла без её компании. Наглоталась таблеток перед погружением и растворила мозг в своём любимом кадре навсегда.

– Что с тобой, Николь? – спросил Артур, недоумевая чем мог расстроить жену.

– Всё хорошо. Я просто очень…тронута. – заулыбалась она сквозь слёзы.

– Милая, это ведь всего лишь туфли, – вскинув брови пытался утешить Артур.

– Да, – рассмеялась звонким смехом Николь, рассыпая слёзы по лицу. – Всего лишь туфли…

Артур крепко обнял Николь и начал покрывать её поцелуями прямо по солёным дорожкам на лице. Она посмотрела в его глаза и сказала:
– Я люблю тебя больше жизни.

– И тебя очень люблю, Николь. Я всегда буду рядом.

Артур и Николь, страстно обнимаясь, плавно переместились в спальню, мимо комнаты дочери, которую ночь укрыла сном.

*  *  *

Главный врач наблюдал, как его подчинённые пытаются спасти обречённую девушку. Он видел такое: человек сам для себя решил уйти, и кричать ему в приоткрытую дверь «вернись» нет смысла. Тут можно лишь пожелать человеку хорошей дороги и тихонько закрыть за ним дверь.

Сёстры неслышно вошли в кабинет. Молодой медбрат всё ещё боролся за жизнь Николь, уточняя что-то у медсестры, проводившей процедуру.

– Сколько вы ей дали снотворного? – спросил он.

– Как положено, не больше.

– У неё передозировка.

– Но этого не может быть, у меня всё раздозированно…

– Дай атропин, – молодой врач протянул руку своему напарнику.

Жизнь упала на колени перед Николь, укоряя себя за то, что не уследила, что проглядела. Смерть любя и понимающе погладила сестру по светлым кудрявым волосам. Это не первый раз и не последний: младшая всегда плачет, теряя, старшая всегда забирает себе. Живые бессмертны, но только пока живы.

*  *  *

Николь открыла глаза и осмотрелась. Она находилась у себя дома в спальне. Взглянула на часы на прикроватной тумбочке: «Вт, 8:12». Она повернулась на другой бок и крепко прижала к себе сопящего Артура:

– Доброе утро, любимый. Вставай, пойдём поздравлять нашу принцессу.

* * *

В тишине кабинета «46» ветер продолжил лениво играть занавесками.

Спасибо за внимание)
Рассказ из сборника "Хроники Айо"

Буду благодарен обратной связи

Показать полностью 1
Отличная работа, все прочитано!