Взялся за ручку, приоткрыл створку на пол пальца, приник к щели: сначала глазом, потом ухом. Никого. Выждал секунд двадцать - всё по-прежнему тихо. За спиной начал хрипеть и ворочаться Хоза.
Аккуратно закрыв дверь, я подскочил к молодому гулийцу, вытянул узкий ремень из брючных петелек и, усадив на стул, связал ему руки за спиной. Сдёрнул с него щегольские туфли, стянул носки и, скатав их в шар, запихнул ему в рот.
Он было задёргался, пуча глаза и шипя что-то угрожающее сквозь кляп, но, зажав ему рот ладонью и навалившись коленом на ноги, я уставился ему в глаза. Правый заплыл дурной кровью и почти не открывался, но левый горел злобой и ненавистью.
Я наклонился ещё ниже, почти прижавшись к его щеке, зашептал:
— Где Лиза? Где моя племянница?
Хоза попытался что-то промычать сквозь заткнутый носками рот, но я сильнее сжал пальцы и продолжил:
— Слушай сюда, бармалей, я сейчас выну кляп, и ты мне тихо и спокойно всё расскажешь. Попробуешь заорать, — я ткнул глушитель ему под нижнюю челюсть, — пристрелю. Понял?
Дождавшись кивка, я разжал пальцы и вытянул носки из его рта.
Первым делом гулиец длинно сплюнул на пол, потом зашептал:
— Ты хоть знаешь, шакал, на кого наехал? Мы тебя и твою семейку на ремни пус…
Я коротко ткнул ему под кадык пистолетом, оборвав поток угроз, впихнул носки обратно в кашляющий рот и прижал глушитель к босой ступне.
Гулиец забился словно вытащенная на берег рыба, а я навалился на него всем телом, не давая дёргаться и извиваться; зашептал лихорадочно в покрытое потом ухо:
— Не скажешь – прострелю тебе вторую ступню. Потом, если будешь запираться – колени. Потом, если будешь играть в партизана - локти, и так далее, пока ты мне всё не расскажешь. А ты мне расскажешь, уж поверь.
Я чуть отодвинулся, заглядывая в уцелевший глаз. С каждым моим словом он, словно бельмом, затягивался страхом и паникой.
— Но я тебя не убью, нет. Оставлю в живых: прикинь, как тебе будет весело – всю оставшуюся жизнь срать в утку и просить, что бы тебе задницу подтёрли. Если всосал мой расклад – кивни.
Хоза мелко затряс головой. Я снова выдернул кляп:
— Повторяю вопрос – где моя племяшка?
— Тут, недалеко, — с трудом сглотнув, зашептал гулиец, — на хате под присмотром.
— Ты с ней что-нибудь сделал?
Хоза отчаянно замотал головой.
— Нет, нет. С ней мой человек. С ней всё нормально, её и пальцем никто не тронул.
Гулиец назвал: и вправду недалеко.
Я на секунду замер, решая, как быть дальше. Кинуться на хату за Лизой или… Или победило: буду пока придерживаться плана, наскоро сляпанного мною в ожидании приезда Хозы.
— Хорошо. Теперь слушай: сейчас ты наберёшь своему человеку и скажешь, что со мной столковались; и чтобы её через двадцать минут отвезли к Речному вокзалу и высадили на остановке. Понял?
— Потом велишь ему ехать прямо сюда. Понял?
Я ткнул ему в лоб пистолет. Достал мобильный, набрал Егора.
— Через двадцать минут на остановке Речного вокзала заберёшь Лизку.
— Ты достал её? — Радостно взвыл брат.
— Заткнись и слушай! Как только забираешь её, сразу, слышишь, сразу же звонишь мне! Ты понял? Как приедете, делаете то, о чём договорились утром. Давай тогда, лети.
Отключил телефон, вытер вспотевший лоб, и, чуть толкнув стволом лоб гулийца, спросил.
— В пиджаке, в кармане, правом. Ногу перевяжи – кровью истеку.
Я поднёс айфон к его лицу, разблокировал.
Я нашёл в контактах нужного абонента но, прежде чем кликнуть по значку вызова, сказал:
— Попробуешь что-нибудь не то вякнуть, — я ткнул стволом в низ живота Хозы, — отстрелю яйца. Если братан мне не перезвонит - отстрелю яйца. — Я надавил на оружие, гулиец скрипнул зубами. — Если с племяшкой что-то нехорошее случилось – я отстрелю тебе яйца. — Я ещё надавил на пистолет, гулиец охнул. — Понял?!
— И ещё. Я понимаю твой язык, так что - можешь говорить на нём, но если твой друган насторожится и сделает что-то не то, то я… — Я ещё сильнее вдавил ствол ему в пах. — Ну, ты понял.
— Тогда – вперёд и с песней.
Я тапнул по зелёной иконке, и поднёс телефон к его уху.
— Бери девчонку, вези к Речному вокзалу. Я добазарился с Разгоном. Только быстро, через двадцать минут она должна сидеть на остановке.
— Хоза, мы вроде как на хор решили её поставить, чё – отменяется?
Я увидел, как мертвенная бледность начала заливать щёки гулийца.
— Пальцем её не трогать! — Чуть повысил он голос. — Ты понял меня?
— Да без базара, брат. Как скажешь.
Голос в трубке помедлил, потом спросил:
— Хоза, с тобой всё норм?
— Да. Делай, как говорю. Я у дяди, девчонку скинешь – езжай сюда, дело есть.
— О, — обрадованно гоготнуло в трубке, — Кабо Джадович хочет нас к своим делам подтянуть?
Отключив телефон, я отвёл пистолет в сторону.
— Сколько людей в ресторане?
— Не знаю… Мало. К дяде важные люди должны приехать, он всех слуг отослал. Лишних ушей и глаз – не надо.
Ишь ты: слуг; эти бармалеи прямо хозяевами себя в городе чувствуют. То, что обслуживающий персонал отсутствовал, было хорошо: очень мне не хотелось убивать непричастных к делу людей.
Я посмотрел на часы – 21.20, время поджимало, до приезда очень важных гостей – сорок минут, а мне надо многое успеть. Надо ускоряться, надеюсь, гости, как истинные короли жизни – пунктуальны и не приедут раньше.
— Ты один приехал или с друзьями-бармалеями?
— Зачем тебе: убить меня хочешь?
— Хотел бы убить – давно убил бы.
— Один. — Нехотя процедил Хоза.
— Отлично. А пока мы ждём твоего друга, расскажи-ка, кто тебя на меня навёл?
— Ха, — Хоза усмехнулся, — кореш твой, Тюха, и сдал. До этого – я о тебе и не слышал.
— Чушь какая-то получается, а? Тебе нужно бомбануть банк по-тихому, я так понимаю – втайне от дяди, а об этом знает даже такой хрен с горы, как Тюха?
— Вот именно – втайне от дяди. Не мог я подтянуть к делу родичей. Начал аккуратно искать бойцов. Тут он ко мне и заявился. Этот шакал мне должен был круглую сумму, предложил за долг найти бомбилу.
— Сам значит пришёл? — Я задумчиво потёр подбородок. — А ты согласился.
— Да! Выхода у меня не было.
— Не скажу. — Набычился Хоза.
И впрямь, зачем мне лишняя информация.
Я глянул на часы – 21.25. Время поджимало.
Прижал глушитель к его голове и нажал на спуск.
Первым делом я протёр в кабинете всё, к чему мог прикоснуться.
Забрав у Каюса запасную обойму, вышел в коридор. Проверил двери на втором этаже. Двери по правой стене, если смотреть в сторону лестницы, оказались заперты, по левой – открылась лишь одна, дальняя. Зал: обшитый дубовыми панелями, с закреплёнными на них головами убитых животных – оленей, волков, медведей, даже голова тигра была. Посреди небольшого помещения деревянный круглый стол, и никого живого. Видимо, это тот самый дубовый зал, о котором упоминал Даджиев.
Я прокрался к лестнице, прислушался. Снизу - еле слышное бормотанье, не то телевизор работает, не то кто-то разговаривает.
Сколько народу в доме? Я видел двух – Бадо и Рахима. Оружия ни у того, ни у другого я не заметил. Повара и официанток Даджиев отпустил. Есть ещё кто? Боевики, телохранители, просто родичи? Вопрос прямо не на жизнь, а на смерть. Ответа я на него не знал, а гадать было бессмысленно.
Бесшумно я спустился по лестнице, внизу присел на корточки, прижался к стене и осторожно заглянул в банкетный зал, слабо освещённый точечными светильникам. За крайним столом, спиной ко мне, сидел Рахим; от большого смартфона к ушам тянулись едва видимые в темноте тонкие провода наушников. Парень вскрикивал, хлопал себя по коленям, иногда подскакивал, что-то бормоча себе под нос, иногда довольно ухал, качая головой в такт чему-то, происходящему на экране.
Я сместился к противоположной стене, на корточках прокрался к портьере и, аккуратно отодвинув бархат, выглянул в барный зал. Бадо сидел на высоком барном стуле вполоборота ко мне и смотрел куда-то под стойку бара.
Куда он так внимательно смотрит? Зуб даю – на монитор, на тот, на который идёт изображение с камер. Интересно – внутри камеры есть? Сомневаюсь: не то это место, чтобы снимать, и не те люди сюда приходят; вряд ли они одобрят съёмку собственных персон внутри ресторана.
Спрятавшись за портьеру, я быстро оглянулся на молодого. Тот продолжал увлечённо смотреть в смартфон, что-то в полголоса при этом комментируя. Выпрямился и по стеночке прокрался в бар. Как бы тихо я не двигался, но Бадо меня услышал и начал неторопливо поворачивать голову. Я вскинул руку с пистолетом, поймал почти повернувшуюся ко мне голову гулийца в прицел и плавно утопил спуск.
Вот что значит – стрелять из незнакомого оружия.
Пуля попала не в переносицу, а чуть правее и выше головы гулийца, и звонко расколола дубовую панель за его спиной. Бадо, надо отдать ему должное, в ступор не впал, дернулся в сторону и вниз, пытаясь уйти с линии выстрела. Но боевой опыт и быстрая реакция ему не помогли – я уже скорректировал прицел.
Первая пуля попала в середину широкой груди гулийца, чуть ниже ключицы, вторая - под самый кадык. Булькнув горлом, Бадо повалился на стойку и, оставляя кровавый след на полированном дереве, сполз на пол. Но я этого уже не видел. Развернувшись и в два прыжка преодолев расстояние от бара до арки, я откинул портьеру, поскользнулся на гладком бархате и, чуть не упав, ввалился в банкетный зал.
Молодой, так и не оторвавшись от просмотра чего-то очень интересного, получил две пули в спину и молча ткнулся лицом в стол.
Я вернулся в бар и заглянул под стойку, точно – плоский экран, разделённый на пять частей. Почему пять, камер было четыре?.. Всё-таки есть одна внутри?
Лоб у меня моментально вспотел. Не было у меня времени искать записи: диск мог находиться в любом месте или вообще гнать информацию напрямую в облако.
Приглядевшись, я вздохнул облегчённо: пятая камера снимала задний двор.
На всё про всё у меня ушло десять минут.
Ещё пять потратил на осмотр первого этажа. Пусто.
Вернувшись в бар, я подошёл к дверям, посмотрел на парковку: дело сделано, можно уходить.
Нельзя! Пока нельзя уходить: нужно дождаться звонка брата, мало ли, как там передача прошла; и мне нужен подельник Хозы: последний, кто знает, что он, якобы, договорился со мной и отпустил Лизку.
Эту ниточку надо обязательно обрезать. Вот только вопрос: кто раньше приедет – он или гости, которых так ждал Даджиев. Или дождаться и тех, и разом со всеми покончить?
Во-первых, кто знает, сколько их будет.
Во-вторых, неизвестно – кто они. Может, там такие господа, что из-за них, в поисках убийцы, весь город перевернут.
В-третьих, не факт, что удача и дальше будет мне сопутствовать. Там могут быть такие профи, что меня в пять секунд на ноль помножат.
В кармане завозился поставленный на беззвучный режим телефон.
— Всё в порядке, Лиза у меня, едем домой.
— В жутком нервяке, но говорит – норм. Её и пальцем не тронули, так, словесно прессанули, наобещали всякого нехорошего, но не трогали.
— Две минуты назад. Как только её из джипа выкинули, так я её и подхватил. Сразу тебе набрал – как ты и сказал.
Так, ехать от Речного до «Каборги» десять минут максимум, а ночью – и в пять уложиться можно, а это значит: бармалей скоро будет тут.
Торопливо заканчиваю разговор:
— Значит, дальше действуйте по плану, как договаривались. Ясно?
— Мне не звоните. Сам вас найду.
На стоянку, рокоча неисправным глушителем, заезжает немолодой, чёрный как ночь и тонированный почти в ноль, «Крузак». Не прощаясь, отключаю телефон.
Я напрягся в ожидании того, кто пожаловал, чувствуя, как ладонь в матерчатой перчатке покрывается противным липким потом. Гости? Вряд ли, уж больно потрёпанным выглядел внедорожник, но ведь всякое в жизни бывает.
Водительская дверь распахнулась, и на брусчатку выпрыгнул почти точный близнец Рахима. Мокасины, узенькие брючки, под распахнутой кожаной курткой - белая рубашка. Всё отличие заключалось в стрижке, длине бороды и телосложении: этот был крупнее, и так не маленького Рахима, но, правда, чуть пониже.
Не озаботившись поставить машину на сигнализацию, бармалей бодрой рысью двинулся к дверям ресторана.
Я отступил за дверь и приготовился. Едва здоровяк бесцеремонно распахнул дверь и вошёл внутрь, я приставил глушитель к его затылку и утопил спусковой крючок.
Тело тяжело рухнуло на дубовый паркет. Сдвинув мешающие ноги, я закрыл дверь, подумал секунду и запер замок. Вот теперь всё, пора валить отсюда. Меня ждёт третий, и, надеюсь, последний акт этой драмы.
Ушёл я через заднюю дверь, тихо и спокойно.
Из машины, отъехав на пару кварталов, я позвонил Ивану:
Кузен называл адрес и уточнил:
— Там его бар «У Александра».
Бар выглядел так себе: не рыгаловка для маргиналов, но и не солидное заведение, типа «Каборги». Стеклянные окна расцвечены цветными гирляндами, над входом яркая неоновая вывеска с названием и цифрами 24/7.
Парковка перед баром забита машинами, но Тюхиного паркетника нет. Уехал? Или…
Объехав дом, я нашёл автомобиль во дворе у чёрного входа. Значит - не уехал. И вот тут передо мной встала дилемма. Остаться тут, во дворе, или припарковаться так, чтобы видеть центральный вход. Останусь здесь – Тюха может выпить и вернуться домой на такси, а я об этом и не узнаю. Возвращаюсь на улицу и паркуюсь в стороне, но так, чтобы видеть вход.
Нет, неверное решение: он может выйти через чёрный ход, а я так и буду торчать тут в ожидании чуда.
Б..ть! Мне не разорваться – сразу за двумя входами я следить не могу. Чувствую, что нервничаю всё сильней.
Вновь объезжаю дом и пристраиваюсь метрах в пяти от Тюхиного авто.
По-хорошему, надо дождаться, пока он сам выйдет, но, если бар работает круглосуточно, то он может торчать там всю ночь, а времени ждать у меня нет. Или есть?
Сработал я в «Каборге» чисто, свидетелей, кроме камер, нет. А они - нужные мне свидетели, которые покажут то, что надо мне. Так что, может статься – есть у меня время. Стоит ли в таком случае палиться и вызванивать Тюху?
Верчу в руках телефон, набираю номер.
— Да. — Сеструха ответила почти мгновенно.
Секундная заминка и снова короткое:
— Не слышу уверенности. — Я напрягся: очень мне не понравилась пауза перед ответом.
— Тут, понимаешь, — снова замялась сестра, — родители…
— Что «родители»?! — Почти прорычал я в трубку; вновь начали подрагивать пальцы, а спину покрыла липкая плёнка пота. — Мы же всё обсудили и договорились!
Горло сжалось в предчувствии беды, я еле выталкивал из себя слова.
— Родители, они не понимают… — Начала слабо оправдываться Соня, но я оборвал её.
— Вы собираете всю наличку, снимаете, сколько можете, денег с карт и едете в Москву; забираете Ольгу и уматываете оттуда в Питер. Ждёте меня неделю, если я не появляюсь -звоните по номеру, который я дал. Вас вытаскивают. Что тут непонятного?!
— Они не понимают, зачем уезжать, если Лизу отдали. Да и со здоровьем у них всё совсем не хорошо. Куда их в такую даль везти?
— Ты в своём уме, сестра?! — Я продолжал рычать. — Они понятно, но ты?! А если я где-то наследил, если ниточка потянется к родителям – и на них выйдут?! Ты понимаешь, что им пи..ц?! Всем плевать на их старость и непричастность! Их просто вывернут наизнанку, выбьют, что они знают и не знают. А через них выйдут на вас, а затем - и на меня. А, мне, б..ть, есть что терять. Ты это понимаешь?!
— «Наследил»? Что значит – «наследил»?
— Ты точно дура, Рыжая! — Горло разжалось, и я захлебнулся гневом. — Ты же не думаешь, что если нас найдут, то просто пожурят и погрозят пальцем за смерть Даджиева и его племянника?! Или мне расписать, что с нами будет, если нас найдут?
— Ты их убил?! — Охает сестрица. — Но, но…
— Нет, б..ть, в карты Лизку отыграл! Так что – жопы в горсть, и чтобы через час – вас в городе не было. Ты поняла?
Я сбрасываю звонок, дышу, как загнанная собака – часто и поверхностно, тело бьёт крупная дрожь. Кидаю телефон на пассажирское сиденье и, стащив перчатку с левой руки, впиваюсь зубами в костяшки пальцев, пытаясь болью унять нервную дрожь. Рот наполняется солоновато-медным вкусом крови – и это меня успокаивает. Слизнув кровь, я одеваю перчатку и откидываюсь на спинку сиденья.
«Успокойся, Разгон, успокойся, – мысленно внушаю себе, – и не в таких замесах бывали, выкрутимся». Надо лишь довести план до конца: замести последний след, по которому могут добраться до меня и моей семьи. Представляю себя на деревянной дорожке напротив мато[1], в руках юми. Нет цели, нет лука, нет стрелка: мой ум, тело и лук – суть одно целое.
Постепенно учащённое дыхание выравнивается, становится глубоким и редким. Вместе с ним успокаиваются и лихорадочно прыгающие мысли – я вновь могу мыслить ясно.
Нашли Даджиева или нет? Если да, то что неизвестные гости будут делать? Вызовут ментов? Вряд ли, скорее слиняют оттуда, не поднимая шума. И уже потом, анонимным звонком, оповестят кого надо. А после и сами начнут рыть в поисках злодеев, точнее злодея – на камерах засветился я один. Знать бы, кого ждал Даджиев. Авторитетов, силовиков, представителей высшего городского чиновничья?
Я выбросил из головы все вопросы – ответы мне всё равно не узнать. Надо заняться текущими проблемами.
Звонить Тюхе или нет? Есть у меня время или нет?
Подхожу к паркетнику и со всей силы пинаю колесо. Сигнализация заливается, а я отхожу в тень.
Ждать долго не пришлось. Из-за дверей чёрного хода выглядывает Тюха, пикает брелоком сигнализации и прячется внутрь. Пинаю ещё раз. Вновь бьющий по ушам визг сирены. Дверь распахивается, и к машине спешит, тихо чертыхаясь, бывший подельник.
Выйдя из тени за спиной Тюхи, упираю ствол ему в поясницу и тихо шепчу:
Он дёргается, пытается обернуться, но я придерживаю его за плечо.
— Не суетись. Двери разблокируй – и садись. Только давай без глупостей: я сейчас на таком нервяке, что шмальну не задумываясь. О’кей?
Тюха послушно кивает, опасливо косится на меня и разблокирует двери.
— Садись. — Я толкаю его стволом в спину. — Руки на руль положи.
Дождавшись, когда он заберётся в машину и положит дрожащие ладони на руль, сажусь на заднее сиденье и прижимаю глушитель к его затылку.
— Разгон, ты чего, мы вроде на утро сговорились!
— Договорились, да, только ситуация изменилась.
— Такая. Ты скажи, зачем меня Хозе сдал?
— Я, да нет, ты чего, Разгон, он сам ко мне пришёл.
— Да не пи..ди. Это ты к нему пришёл.
— Тс-с-с. — Я обрываю его, вдруг осознав, что совершенно не хочу знать, почему бывший подельник сдал меня.
Какая разница: из-за денег, личной неприязни или из-за чего-то большего, или меньшего. Всегда найдётся причина. Чувствую себя бутылкой из-под дрянного вина, только что выпитой и брошенной в урну старым пьянчугой. Полностью опустошённым и никому не нужным.
— Руки перед лицом держи. — Говорю устало.
Тюха послушно поднимает руки.
— За-за-чем? — Сквозь отбивающие канкан зубы невнятно спрашивает старый подельник, но придвигает руки к самому лицу.
— Вот так сиди и не дёргайся. — Быстро свинчиваю глушитель, просовываю руку с пистолетом между сидений, прижимаю ствол под подбородок Тюхи в нескольких сантиметрах от его ладоней и нажимаю на спуск, одновременно валясь на бок.
Макушка взрывается кровавыми брызгами, пуля дырявит крышу и уносится в небо. Тело дёргается, руки безвольно падают на колени - теперь на них есть следы пороховых газов, так что никто не докажет, что он не сам пустил себе пулю в голову.
Оглядываюсь: не слышал ли кто выстрела. Вроде нет, тишина.
Последний акт марлезонского балета сыгран, осталось лишь несколько заключительных нот.
Кладу «Глок» на колени, достаю ТТ, обтираю перчаткой, отщелкиваю обойму, обжимаю её пальцами левой Тюхиной руки, вставляю обратно в пистолет. Сжимаю его правой ладонью рукоятку пистолета, а левой - затвор, кидаю ТТ на пассажирское сиденье. Всовываю «Глок» в ещё тёплую руку Тюхи.
Вот и последние ноты отзвучали, пора покидать зрительный зал.
Я ещё раз оглядываюсь – во дворе по-прежнему тихо и пусто – и выхожу из машины. Пора покидать родной город. Надеюсь, на этот раз - навсегда.
— Александр Александрович, слушаю.
— Здравствуй, Серго. Что по делу скажешь? — Не размениваясь на долгие прелюдии, начальственный голос начал с места в карьер.
— Что сказать? Работал профи. Следов – нет, отпечатков - нет, пото-жировых - нет. На каждого клиента потратил не больше двух выстрелов. Правда контрольных - нет, но там они и не требовались. Единственная зацепка – камера. Он на входе засветился: часть рожи на видео оставил. Но там щека, борода, очки – и всё, опознать не реально.
— Я бы не сказал. Дело в том, что в соседнем районе нашли человека - в машине сидел с дыркой в голове. По всему - сам себе голову снёс. В руке ствол, на пассажирском сиденье ещё один. Оба эти ствола проходят по данному делу. Из них фигурантов и положили.
— Некто Александр Николаевич Тюхтяев: бизнесмен, владелец нескольких кафешек, ресторана и так, по мелочи.
— Связь с Даджиевым есть?
— Бизнесмен и киллер в одном лице?
— Вот и у меня сомнения, что это он в «Каборге» сработал, и что он сам себя прихлопнул. Не бьётся одно с другим.
— Дело в том, что на обоих пистолетах его отпечатки, и рожа очень смахивает на того, что на камере засветился – борода, очки. На руках – следы пороха. Вроде всё складно, но вот не верю я, что он мог положить шестерых человек. И не просто обывателей: там два матёрых боевика было, оба с серьёзным военным опытом, пускай и давним – но всё же. И свидетели говорят, что в искомое время он находился в другом месте. Но они и соврать могли. Да и зачем ему убивать Даджиевых было - непонятно. А потом себя? Вдвойне непонятно. Если только, он не один действовал - с сообщником, а потом тот его…
— Это ты спрашиваешь или утверждаешь? Тон у тебя какой-то неуверенный.
— Утверждаю. Без Даджиева земля чище станет.
— Дело закрыть – это хорошо, вот только мне уже два раза звонили. Сначала от одного очень серьёзного человека, следом - от другого. Знаешь, чего хотели?
— Если бы так просто. Один требует: хоть из-под земли достать, да не просто исполнителя – заказчика. Другой, наоборот – спустить всё на тормозах требует. И никому не откажешь – вес у них одинаковый и положение, только в разных министерствах.
— Проблема. Что делать мне прикажешь?
— Я вам не могу приказывать – вы выше по должности.
— Приказывать – да, не можешь, а посоветовать?
Между собеседниками повисла пауза.
— Плохо. Ну ладно, зато мне есть, что сказать. Поручаешь это дело самому тупому следаку, и пусть он в нём, не спеша, ковыряется.
— А сам, тем временем, берёшь толкового опера, отправляешь его в отпуск, и пусть он роет землю в поисках киллера, без шума и пыли, аккуратно, но быстро. Есть у тебя толковый опер?
— У меня даже лучше есть, чем просто толковый опер.
— Человек не из ГЛАВКа – с земли опер. Может помните: зимой, полгода назад, дело о трёх убитых девушках. Капитан Дымов.
— Это дело, в котором секта фигурировала?
— Да. Так вот, их тогда найти не могли, и, по всем признакам, кроме этих трёх жертв, должны были быть ещё. Следов никаких, времени в обрез, где и кого искать, хрен знает. А Дымов, как бультерьер в это дело вцепился и нашёл фигурантов[2], до того, как ещё жертва нарисовалась и…
— Так, давай без подробностей – своей головной боли навалом. Где он сейчас?
— Дома, временно отстранён за превышение полномочий: два трупа там за ним числятся. Его и самого хорошо тогда зацепило – чуть в больнице не умер, в кому впал на месяц где-то, плюс у него там с головой проблемы были.
— Нет, там другое. То ли опухоль, то ли ушиб сильный. Я не сильно в курсе. Ну, не суть – по итогу Дымов оклемался. Сейчас, как и говорил – отстранён, пока следствие идёт.
— Хм, интересно. Опер-то хороший?
— Как говорится, «от Бога». У него и без этого дела раскрытий было, как у дурака махорки.
— Я думаю, дела хреновые: два трупа, оба от его рук, прямых улик, что это сектанты девок укантрапупили нет, только косвенные. Так что – сядет.
— Значит, он дома бездельничает?
— А как ты думаешь, Серго, такая морковка, как полное закрытие дела и восстановление на работе – его сильно замотивирует землю рыть в поисках убийцы?
— Я думаю – он лучше землеройки рыть будет.
— Вот и я так думаю... Короче, подключай своего Дымова. И пусть роет.
— Товарищ генерал, а это правда? Ну, в случае успеха – вы его отмажете? Просто он парень хороший, и мент правильный, жалко…
— Во-первых, товарищ полковник, я никого никогда не отмазываю.
— Не перебивай старших по званию! Во-вторых, я своё слово держу, всегда. В-третьих, найдёт – будет твой Дымов на коне, нет… — генерал выдержал паузу и жёстко закончил, — сядет.
[2] История описана в книге «Последнее дело капитана Дымова».
