Aleksandr.T

Парень влетел в очередную комнату, дверь которой ему показалась более-менее надёжной. Небольшое помещение внутри напоминало гардероб. Во всяком случае крючки, валяющиеся на полу, наводили на такую мысль. Он закрыл дверь, пытаясь нащупать щеколду, но её не было.

Ужас. Холодный и тошнотворный подкатил к горлу. И знакомый, горьковатый вкус страха осел на языке. Он прислонился к стене, стараясь дышать как можно тише, но сердце колотилось так, что, казалось, его отзвуки разносятся по всему корпусу.

- Зажигалку в стену бросил... дебил, - едва слышимым шёпотом бубнил Максим себе под нос. - Это ж додуматься надо было. Теперь он точно знает, что я внутри. Ещё пацан этот... Точно глюк какой-то. Появился из ниоткуда и исчез в никуда. Может быть и это всё мне мерещится? Это с чего вообще со мной такое происходит? Вроде бы всё нормально с головой у меня... Когда выберусь отсюда, нужно будет к врачу наведаться. А если не мерещится? Откуда мне знать, что меня следующим в этот колодец не сбросят? Буду гнить там с тем телом и хрен, кто меня найдёт. Хотя... у меня же машина недалеко от деревни. Драный Жальник. Наверняка их забавы, да и о машине тоже, наверняка, в курсе. Надо же было так вляпаться. Занесло в глухомань и, по классике жанра, связи нет никакой. Как быть? Нужно с кем-нибудь ездить и остальных в известность ставить...

Из размышлений его вырвал скрип половицы за дверью. Кто-то осторожно наступил на неё в коридоре.

Максим замер, вжавшись в стену. Его взгляд упал на захламлённый угол, где, среди всего прочего, виднелся ржавый массивный лом. Он не думал, действуя на инстинктах. На цыпочках, затаив дыхание, он подкрался и поднял его. Холодный, шероховатый металл придал ему призрачное ощущение контроля над ситуацией. Хоть какое-то оружие. Хоть какая-то защита.

- Против лома - нет приёма, - прошипел он, глядя на дверь, приняв боевую стойку.

Максим долго простоял, занеся своё оружие для удара, который обрушится на пришельца мгновенно, как только створка распахнётся. Послышался скрип, потом ещё и ещё... Дверь не думала открываться. Напротив, шаги спешно отдалялись под какой-то неразборчивый шёпот.

Через несколько секунд снова воцарилась тишина. Максим, спустя ещё несколько мучительно долгих минут, не выдержал, чувствуя, что нервы его уже на пределе.

- Кто там?! - выкрикнул он, и его собственный голос прозвучал каким-то чужим. - Чего тебе от меня нужно?!

Ответом ему было лишь гулкое эхо, разносившееся по пустым коридорам. Максим не шевелился, сжимая лом белеющими пальцами, прислушиваясь к каждому шороху.  Но снаружи всё стихло. Ни единого звука, от чего в ушах снова зазвенело.

«Струсил, - мелькнуло в голове. - Значит, у меня есть шанс»

Эта мысль придала ему немного уверенности. Парень больше не чувствовал себя загнанной дичью. Теперь он был вооружён. Теперь он мог дать отпор.

Осторожно, стараясь не скрипеть старыми половицами, он вышел в коридор. В нём царила темнота, тишина и пустое забвение. Никого. Только пыль на полу и спутанные следы.

Максим двинулся вперёд, держа лом наготове. Каждая тень ему казалась притаившимся врагом, каждый скрип, или шорох - его шагом. Он, наконец, прошёл лабиринт коридора, который казался ему бесконечным. Здесь точно было больше поворотов, чем он помнил. Или опять галлюцинации? Так, или иначе, блогер, всё же, нашёл выход на лестничную площадку и устремился вниз.

Воздух за пределами корпуса не принёс облегчения. Он был тяжёлым, влажным, обволакивающим, как болотные испарения. Казалось, даже звёзд на небе стало меньше, а те, что светили, делали это неохотно, и тот свет словно будто поглощался уличным мраком.

Парень осмотрелся по сторонам и замер. Недалеко, в стороне леса, лился тёплый живой свет. Кто-то разжёг костёр? Надо бы проверить. Наверняка это был тот человек, что следил за ним, выслеживал. Издевался, запугивал. Хочет убить.

Вся ярость, весь страх и отчаяние сконцентрировались в одной точке. Вот он. Сидит там, греется, как ни в чём не бывало. Максим даже не услышал какого-то неразборчивого усталого бормотания, когда подкрался к врагу едва ли не на расстояние удара.

Это был он. Источник его бед. Сидящий у кромки леса, наслаждаясь теплом костра. Ублюдок в порванной на спине чёрной куртке с капюшоном. Ссутулившись он вольготно расположился на пеньке, роясь в рюкзаке. Наверное, пожрать захотел. Мразь.

Дальше единственной мыслью Максима была - уничтожить. Убить эту тварь, пока эта тварь не убила тебя. Ярость вытеснила разум куда-то на задворки сознания.

Человек у костра, будто почувствовав неладное, резко замолк. Его спина напряглась и он медленно, словно каждое движение давалось ему с огромным трудом, обернулся.

Максим не стал ждать, пока тот поймёт в чём дело. Он сделал последний стремительный рывок и изо всех сил, со всей ненавистью и страхом, обрушил лом на голову поворачивающейся фигуры.

Раздался глухой, влажный хруст и фигура безвольно завалилась на землю так, что одна рука его оказалась в костре.

Но блогер не остановился. Адреналин, ярость, смешанные с пережитым ужасом требовали продолжения, закрыв глаза красной пеленой. Он навис над обездвиженным телом и снова занёс лом.

- Добегался! Тварь! Мразь! Сдохни! - кричал он, разрывая тишину ночи.

Удар. Ещё один. Ещё. Максим не просто бил. Он выбивал из памяти каждый скрип половиц, каждый шёпот за дверью, тень в дверном проёме. Он этим ломом точно выковыривал из себя этот ночной кошмар, и с каждым ударом его охватывало не чувство вины, а дикое, животное ликование. Хотя мужчина у его ног давно перестал подавать признаки жизни, лишь подёргивая ногой каждый раз, когда металлический прут в очередной раз с силой опускался на то, что осталось от головы. Парень бил до тех пор, пока хруст не сменился мягким чавкающим звуком. Пока густое смолянистое тёмное пятно не стало растекаться по такой же тёмной земле, сливаясь с тенями высоких дубов.

Он тяжело дышал, стоя на коленях. Его руки, куртка, всё было залито чем-то тёплым и липким. В нос ударил тошнотворный запах жжёной человеческой плоти вперемешку с чем-то сладковатым. На языке стойко чувствовался вкус соли и меди. То ли кровь брызнула ему в рот, то ли он разгрыз собственную губу в исступлении. Было не важно.

Блогер отбросил окровавленный лом. Он сделал это. Он победил. Слава богу, это закончилось. Он отполз от того, что осталось от преследователя, и прислонился к дереву, глядя, как огонь пожирает руку трупа, оголяя белую кость. Его же руки тряслись, но уже не от страха, а от дикой усталости.

Максим сидел так несколько минут, глядя на костёр, который потихоньку начинал угасать. Пламя становилось всё меньше и свет уже не бил в глаза, едва освещая пространство вокруг.

*****************************************

Шок постепенно отступал вместе с дикой яростью. Их место внутри заполняло отвращение к самому себе. Он только что убил человека. Размозжил ему голову. Он был убийцей.

«Он бы сделал то же самое с тобой, - напомнил ему внутренний голос. - Это был маньяк. Ты защищался».

Да. Именно так. Он защищался. Этот тип сбросил кого-то в колодец, гонялся за ним по лагерю, запугивал, издевался... Он получил по заслугам.

Мысли прояснялись, возвращаясь к насущным вопросам. Что теперь делать? Бежать? Звонить в полицию? Идея имеет место быть, но связи здесь нет. Да и как он объяснит труп в лесу? Его слово против?.. Это какой-то бред. А если найдут и тот труп в колодце? Его же тоже подошьют в дело. Как доказать то, что это не он убил их обоих?

И тут его осенило. Если этот маньяк был настоящим, то и мальчишка тоже. Тот самый пионер. Бледный, как мел. Он ведь куда-то исчез. А что если он просто спрятался? Испугался? Он же ребёнок, который вполне мог быть следующей жертвой.

Жгучее чувство вины пронзило Максима. Он бросил мальчика одного в этом аду и даже не вспоминал об этом. Какой же тварью нужно быть, чтобы списывать всё это на галлюцинации?

«Ладно, - он посмотрел в сторону обезображенного тела. - Сначала надо с этим разобраться. Нельзя так оставлять».

Циничная логика этого места диктовала свои правила. Он вспомнил глухой всплеск в колодце. Да. Колодец был идеальным решением. Бездонная тёмная могила, которая будет хранить свой секрет.

С большим трудом Максим заставил себя шевелиться, принявшись за работу. Он навесил на себя рюкзак убитого, подобрал лом, обошёл место преступления несколько раз, выискивая всё, что могло бы его выдать. Внимание привлёк фотоаппарат, лежащий рядом с трупом. Он наскоро включил его, мельком пролистав фотографии.

- Ублюдок, - с ненавистью прошипел Максим, когда увидел на экране знакомый ракурс.

Он сам делал такую фотографию из одного из корпусов. Вид из окна, который открывал практически весь лагерь. Но самым раздражающим, от чего кровь внутри снова закипала от злости, было то, что на снимке был сам Максим, вдалеке, делающий фото колодца.

Взвалив на плечи основной груз, он схватил тело за ноги и потащил его к центральной площади. Оно было, на удивление, тяжёлым, хотя, скорее эта тяжесть была от усталости. Пока он тащил его, мягкая ткань его собственной куртки зацепилась за острый сук, раздался короткий, неприятный звук рвущейся ткани. Максим лишь злобно выругался про себя, не останавливаясь, оставляя за спиной тёмный, влажный след на зелёной траве.

Дотащить труп до колодца оказалось адской пыткой. Каждый шорох, каждый хруст сломанной ветки заставлял парня замирать, ожидая нового нападения. Но прислушиваясь, каждый раз он слышал лишь мёртвую тишину.

Максим остановился у сруба, переводя дух. Не без труда он сбросил с него массивную крышку, открыв чёрную зияющую пасть. Запах застоявшейся воды ударил ему в нос. Он не глядя сбросил вниз сначала вещи, включая фотоаппарат. Лишние улики ему точно не нужны. Затем, собрав последние силы, перевалил через край остывающее тело. Что-то маленькое, выскользнувшее из руки трупа, с глухим стуком ударилось об ботинок блогера, но он этого даже не заметил. Мертвец кувыркнулся в темноту и через секунду, со знакомым всплеском, исчез в глубине.

Блогер стоял, опираясь о влажное дерево сруба, чувствуя, как трясётся всё его тело. Руки были липкими от крови. Он хотел вытереть их о мох на срубе, но передумал. Оставлять лишние следы тоже не хотелось.

«Мальчик, - пронеслось в голове. - Вероятно он в этом же корпусе. Ждёт, пока всё закончится. Нужно его найти».

Максим осмотрел чёрные провалы окон, тяжело вздохнул, взвалил крышку обратно на сруб, и отправился внутрь корпуса. Вспышка надежды заставила его забыть об усталости, которая валила с ног. Он должен помочь ребёнку. Вытащить его отсюда.

Но на пороге его охватили сомнения. А вдруг у того маньяка был сообщник? Нужно быть настороже. Нужно быть готовым дать отпор в любую секунду. Парень остановился у двери, наклонился и подобрал небольшой камушек. Лучший способ - создать шум и посмотреть реакцию.

Максим ещё раз посмотрел на табличку у входа «ДРУЖБА», невесело хмыкнул.

- Не сломается... - пробубнил он, проведя по ней окровавленной ладонью, и ступил за порог.

Он зашёл в знакомый холл, на цыпочках поднялся по лестнице на третий этаж. Дверь комнаты, в которой он хотел ночевать, была приоткрыта.

Максим замер в нескольких шагах от неё, прислушиваясь. Ни звука. Он прицельно бросил камень в щель, но звука не последовало. Значит, он упал на что-то мягкое... или на кого-то.

Сердце сжалось и он поспешно отдалился от комнаты, притаившись в углу лестничной площадки, вжавшись в стену, стараясь слиться с темнотой. Его взгляд неотрывно наблюдал за мрачным прямоугольником двери. Сейчас он жалел о том, что выбросил лом в колодец так рано.

Пару минут ничего не происходило. Никто не вышел и это было странно. Если там кто-то есть, то почему не реагирует? Может быть, если есть сообщник, то он видел, что стало с его напарником? Вероятно, теперь он тоже боится. Теперь мы охотимся друг на друга, ожидая, кто первым ошибётся?

Эти мысли отвлекли Максима от наблюдения и он услышал шаги, сопровождающиеся скрипом половиц. Мальчик? Или нет? Что если он раньше найдёт того пионера? Что тогда? Может, ну его на хрен? Может, лучше вообще свалить из этого проклятого места? Тогда этот ублюдок точно заявит в полицию о двойном убийстве. А может даже о тройном. Особо тяжком убийстве.

Эта мысль вытеснила все остальные. Внутри снова закипела злоба, перемешанная с животным страхом. Максим вышел из укрытия, включил свой фонарь, и направился вглубь коридора, постепенно ускоряя шаг, превозмогая усталость. Он больше не прятался. Он устал быть жертвой. Теперь он - охотник.

Блогер перешёл на бег, но упёрся в знакомый тупик. Тяжело дыша, он опёрся на стену, снова прислушался. Тишина. Оглядел запертую дверь перед собой, прислонился к ней ухом. Тоже ничего. А вдруг здесь и не было никого? Послышалось? Нужно проверить комнату, вдруг мальчишка прячется там?

Максим спешно удалился обратно. Лишь в самом помещении, где он хотел устроить ночлег, вспомнил, что сам прятался за той дверью, у которой только что стоял. Снова мысленно назвав себя дебилом, он решил вернуться и тщательнее всё проверить. Он открыл дверь, но внутри его встретила та же куча тряпья, которую он разбросал и поломанные стулья. Всё на своих местах. Даже следы на полу только его. Значит, никого здесь не было. Точно послышалось.

После по коридору прогремел хлопок, за которым послышались быстрые шаги. Максим последовал на них уже менее охотно, подумав, что у противника, вероятно, есть пистолет, иначе что это было? Хотя, и это уже можно списать на игру воображения.

Он ещё немного покружил по этажу, постоял в раздумьях, тыча фонарём в каждый угол, зашёл в холл, и пошёл на лестницу, не найдя больше ничего, кроме старых отпечатков подошв на полу и разбитой зажигалки. Пора убираться из этого места.

- Бред какой-то, - прошептал он себе под нос, с силой проводя рукой по лицу. - Совсем крыша поехала. Ищешь кого-то... того, кого, скорее всего, и не было никогда.

Парень вышел в коридор и, уже не скрываясь, спустился вниз.

- Не было тут никого, - пробормотал он, остановившись у выхода. - Всё это стресс. Галлюцинации, чтоб их.

Он распахнул дверь и вышел. Ночной прохладный воздух немного освежил его разгорячённую голову. Максим сделал несколько шагов по направлению к воротам, к дороге, которая вела прочь отсюда. К спасению. И замер.

На краю, у самой кромки леса, стоял, вперившись в него взглядом, тот самый мальчик. Он был неподвижен, лицо его казалось ещё бледнее, а галстук в лунном свете был чёрным. Вся решимость, убраться из лагеря восвояси, моментально испарилась. Жалость, вина и желание всё исправить вдруг затопили его. Ему показалось, что пионер продрог от холода, и хотел, было, предложить ему свою куртку, но осмотрев себя, испачканного в крови, в кусочках разбрызганных мозгов, передумал.

Максим наскоро разжёг небольшой костёр и уселся на пенёк, позволив, наконец, усталости взять верх. Он жестом пригласил пионера к огню и тот медленно, бесшумно, встал напротив.

- Кто ты, всё-таки, такой? - наконец, спросил Максим, после долгого молчания. Он пристально смотрел на мальчика, всё больше сомневаясь в том, что перед собой видит. - Ты моя персональная галлюцинация? Тебя же нет здесь. Откуда ты взялся? И что тебе от меня нужно?

Мальчик, по своему обыкновению, растянул губы в бездушной улыбке и, видимо, сжалившись над угнетённым разумом, решил удостоить его ответом.

- Ты так ничего и не понял, - холодно сказал он, но губы его не шевелились.

От Максима эта странность не ускользнула, но страха уже не было.

- Что ты имеешь в виду?

- То, что говорю, - холодным тоном ответил пионер, усевшись на траву, не издав этим движением ни единого звука. - Нам не покинуть этого места.

- Это ещё почему? - удивился блогер.

- Потому что для каждого здесь приготовлен персональный ад за нарушенный покой, - голос мальчика вдруг исказился, став грубым, даже хриплым, как у глубокого старика.

- Покой? - теперь по спине Максима вновь пробежал холодок от полного непонимания.

- Именно. Люди думали, что можно спокойно уничтожить древние захоронения и построить на останках своих предков лагерь.

- Какие захоронения? - переспросил блогер, глядя на восковое лицо пионера. - Что ты имеешь в виду?

- Эта земля была не просто кладбищем. Это жальник. Здесь покоились наши предки ещё до крещения Руси.  Это место было для них вратами в Навь, в мир предков. Местом силы, тишины и покоя. - Он сделал паузу, словно прислушиваясь к потрескиванию костра. - Затем пришли другие. С новым богом и новыми порядками. Они объявили наши обряды бесовскими, курганы - погаными. Уже после это священное место превратили в христианскую скудельницу, хороня в этих местах безродных путников, нищих и самоубийц, нарушая все старинные обряды.  Здесь больше не горело погребальных костров. Священные рощи вырубили, погребальные урны разбили. Кости предков, которые веками хранились здесь, смешали с землёй и другими телами. Место силы осквернили и врата в иной мир захлопнулись. Горе, боль и тоска множества душ, лишившихся покоя, пропитали эту землю. Теперь она жаждет отмщения каждому, кто этот покой нарушает.

Максим слушал, как заворожённый. Его собственный ужас теперь казался чем-то незначительным и мелким перед этой древней силой.

- Прошли века. Люди забыли. Но потревоженные души - нет. Не должен литься детский смех в столь скорбном месте. Было много пропавших ещё на стадии строительства, но жажда наживы была сильнее, чем чувство ответственности за чужие жизни низших слоёв. Местные старожилы предупреждали каждого, кто решался посетить эти захоронения, но люд нынче не суеверен. Сам лагерь просуществовал день. На следующее утро он был пуст, вернее, всех их пленила эта земля и они тоже скитаются в поисках дороги в Навь. И ты тоже пришёл сюда с целью наживы. Не так ли?

Максим сглотнул и часто закивал. Он не видел смысла увиливать от ответа перед этим существом, хотя всё ещё не понимал, в чём заключается его собственный ад.

- Я же вижу ворота, - дрожащим голосом, почти шёпотом выдавил из себя блогер. - И не вижу препятствий, которые могли бы меня остановить по пути к ним.

В ответ призрак рассмеялся и растворился в воздухе, обдав парня кусачим морозом.

Максим механически накинул на себя капюшон и из него, ему на колени, выпал тот самый камушек, который он забросил в комнату. Холодная волна осознания начала стремительно накрывать его. Тот мужчина у колодца, тот труп, та тень в щели под дверью, следы на полу, треск ткани на спине и, в конце концов, тот вопрос от мальчика - «Ты снова здесь?»... он дрожащими руками выудил из рюкзака фотоаппарат, открыв недавние снимки и ему показалось, что он чувствует, как седеют волосы.

Тот самый снимок из окна с видом на лагерь, где он вдалеке фотографирует колодец, заляпанную кровью табличку. Да, именно его собственной кровью с его же рук. Но самое жуткое было не это. В дверях стоял он сам, сжимая лом в руке и смотря куда-то вдаль.

- Это просто бред. Не может быть. Сумасшествие, - бормотал он, склонившись над рюкзаком, не веря ни глазам, ни ушам, ни собственному разуму.

Он отбросил от себя технику, словно это горячий кирпич. Затем посмотрел на костёр и новая ужасная мысль окатила, как ледяным душем. Он же даже огонь разжёг в том же месте. А где были угли от старого костра? Почему не обратил внимания на это раньше? И зажигалка... Парень залез в карман, достав свою зажигалку, которую совсем недавно разбил о стену и с силой сжал её в руке.

Максим хотел закричать от отчаяния, но ком в горле не дал. Встать и бежать? Да. Иначе, если он всё понял правильно, скоро его тело снова окажется в колодце. Он медленно обернулся, чтобы убедиться в том, что его не преследуют и...

Солнечный свет, пробивавшийся сквозь щели в досках, резал глаза. Максим то и дело щурился, пытаясь поймать в объектив идеальный ракурс. Пыль висела в воздухе густой взвесью и каждая частица подсвечивалась ярким лучом, словно на сцене, передавая всю атмосферу заброшенного пионерлагеря «Дубрава».

Машину он оставил на въезде в деревню с диковинным названием «Жальник». Так как проехать дальше по разбитой грунтовке, больше похожей на русло пересохшей речки, не представлялось возможным, и последние полчаса он шёл пешком, взвалив на себя походный рюкзак, негромко насвистывая привязавшуюся с самого утра мелодию из рекламы по радио. Но, чем ближе он подходил к лагерю, тем гуще становилась тишина. Даже его собственный свист начинал казаться приглушённым. Птицы замолкали, воздух замирал, становился затхлым и спёртым. Ветреная погода внезапно превратилась в полный штиль.

Единственным увиденным признаком жизни на многие километры был старик, копавшийся в земле у крайнего дома деревни. Блогер тут же его заприметил, не забыл сделать пару снимков, и направился к нему, предвкушая услышать какую-нибудь стариковскую байку про проклятое место.

- Здравствуйте!

Старик медленно выпрямился, опираясь на лопату, и уставился на Максима мутным недоверчивым взглядом, нахмурив брови, от чего морщины на его лице казались глубже.

- Чего надо? - хриплым голосом спросил  местный житель, выплюнув соломинку из губ.

- Я фотограф, - улыбнулся Максим, показывая камеру, - хочу сделать статью о вашем лагере. Может, расскажете что-нибудь о нём? Я был бы рад послушать его историю.

Старик молчал так долго, что блогер уже было решил, что тот его не расслышал.

- Уезжай, парень, - наконец выдавил дед. - Нечего тебе тут делать.

- Да я же просто поснимаю немного и уеду. Ничего трогать не буду.

- По мне хоть по кирпичикам разбери лагерь этот, - он ткнул черенком лопаты в его сторону и сунул в рот новую соломинку. - Может быть, такие, как ты сюда ездить перестанут. Нечистое это место. Разворачивайся и уходи, я тебе говорю, пока не поздно.

Максим внутренне усмехнулся. Деревенские суеверия. Он их просто обожал. Именно они придавали таким местам нужный шарм.

- И что же в этом месте нечистого? - спросил блогер, надеясь выудить байку.

- Стекло битое кругом валяется и кирпич сыпется, - старик окинул пришельца недобрым взглядом, нервно покусывая сухой стебель. - Ты с такими вопросами можешь идти, куда шёл. Некогда мне лясы точить, да и всё равно не поверишь. Говорят тебе, что нечистое место это, значит - нечистое, и нечего туда соваться. А коли жить надоело, то сходи, да проверь, что там.

Он громко сплюнул, развернулся и, не проронив больше ни слова, заковылял к своему дому, небрежно бросив лопату на землю. Максим лишь пожал плечами. Отличная цветная деталь для статьи. «Местные жители верят в то, что в лагере обитает нечисть». Просто находка. Подписчики это обожают так же, как и он сам.

Так блогер и оказался в «Дубраве», неустанно щёлкая фотоаппаратом. Солнце постепенно клонилось к закату, обливая золотом руины. Тени становились длиннее, зловещее.

Лагерь встретил его облезлыми, проржавевшими насквозь воротами, на которых едва держалась кривая звезда, и пронзительным скрипом массивных навесов. Аллея, усыпанная прошлогодней листвой, вела к главной площади с покосившимся флагштоком. По бокам теснились потемневшие корпуса с выбитыми стёклами. Воздух пах влажной землёй, грибами и чем-то ещё, напоминающим старый подвал.

Максим методично обходил территорию, щёлкая затвором. Его фотоаппарат ловил каждый луч, освещающий царящий хаос, каждую тень, наводящую необъяснимую тревогу. Он даже уже придумал заголовок: ««Дубрава»: пионерский ад в забытом богом углу». Подписчики должны быть просто в восторге.

Парень остановился у старого колодца на центральной площадке. Сруб был почти цел, накрытый массивной деревянной крышкой. Блогер сделал несколько кадров, заметив в объективе что-то неестественное. Что-то, что выбивается из общей картины царства забвения и разрухи.

У самого основания колодца, в редкой траве, лежала чёрная газовая зажигалка. Максим, по-прежнему насвистывая, сфотографировал её, не удержался и поднял. Гладкий прохладный пластик был липким от влажности. Парень чиркнул - тёплое пламя тут же зажглось.

- Ну надо же, - усмехнулся он. - Кто-то тут недавно шастал.

Блогер проверил зажигалку, немного повертел её в руках, ухмыльнулся.

«Так это ж твоя, - весело напомнил внутренний голос. - Видимо, выпала, когда рассматривал сруб».

Остановившись у одного из корпусов, он сфотографировал вход, у которого красовалась табличка «ДРУЖБА». Взгляд скользнул по буквам и он заметил, что на букве «Д» виднелось тёмное смазанное пятно.

- Дружба крепкая... не сломается... - тихо пропел Максим, глядя на небо.

Солнце садилось стремительно. Пора было выбираться к машине. Однако вид из окна самого уцелевшего корпуса на закат был слишком эпичным и он бы точно казнил себя, если бы не сделал этот кадр. «Ещё один снимок. Последний на сегодня», - думал он про себя, забираясь на третий этаж.

Он сфотографировал аллею, тонущую в багровых сумерках, и лишь опустив камеру понял, насколько на самом деле стемнело. Лес вокруг почернел, превратившись в сплошную непроглядную стену. Идти обратно по незнакомой тропе в полной темноте...

- Чёрт! - выругался он вслух.

И тут же пришло решение. А почему бы и нет? Он ночевал и не в таких местах. Заброшенный цех химзавода, например. А тут просто старый лагерь. Чистый воздух, никаких бомжей. Отличное место для ночёвки. К тому же, не так же просто он спальный мешок с собой постоянно таскает. Он же Максим Орлов, а не трусливый школьник. Странный старик с его суевериями... Да ну его к чёрту.

Он выбрал самую чистую, на его взгляд, комнату в корпусе, поджёг спиртовую таблетку, чтобы согреть чай, и расстелил спальник на полу в бывшей комнате воспитателя. На стене ещё висела табличка «Отряд «Орлята»». Дальше было оторвано. Наверное, там был девиз отряда юных пионеров.

«Забавное совпадение», - напомнил о себе внутренний голос по поводу названия отряда.

Ночь опустилась на лагерь, как тяжёлое одеяло. Тьма за выбитым окном была абсолютной, словно живой. Максим допил чай, залез в спальник и попытался уснуть. Но сон не шёл. Было слишком тихо. Он только сейчас понял, что уже давно не слышал ни насекомых, ни птиц, ни зверей... ни, даже, ветра, что весь день шуршал листьями. Только стук собственного сердца стоял в ушах.

Но было что-то ещё. Сначала он принял это за обман слуха, порождённый гробовой тишиной. Но нет. Снаружи, во тьме, явственно слышался какой-то шорох. Неясный, отдалённый. Словно кто-то большой и неуклюжий возился в сухой листве.

Максим замер, пытаясь вырвать хоть какую-нибудь информацию из этого звука. Шорох тут же прекратился. Его сменил приглушённый скрежет, а потом странное шуршание, будто по гравию волочили что-то тяжёлое.

Блогер медленно, стараясь не стучать зубами от страха, выбрался из спальника и подкрался к окну. Он затаил дыхание, вглядываясь в густой мрак.

Ничего. Абсолютная чернота. Звуки внезапно стихли, и наступившая тишина показалась ещё страшнее. Казалось, она длилась вечность и ещё чуть-чуть. Он уже готов был сойти с ума, но потом, наконец, увидел источник звука.

Внизу, у колодца, в сгустившихся сумерках, двигалась тёмная фигура. Она, сгорбившись, волокла по земле что-то неподъёмное, издававшее тот самый шум. Максим вжался в стену, сердце заколотилось так, что казалось, будто оно сейчас переломает ему рёбра.

Фигура замерла у сруба колодца на несколько мгновений, раздался сухой треск, и спустя несколько долгих мгновений - тяжёлый всплеск, от которого кровь застыла в жилах. Он не сводил глаз с загадочной фигуры за окном. Та выпрямилась, обернулась... и словно бы посмотрела прямо на него, в его тёмное окно.

Парень резко отшатнулся и вжался в угол. Сердце застучало уже где-то в висках.

- Ты снова здесь? - раздался тихий, но абсолютно чёткий детский голос где-то рядом.

Максим, готовый провалиться сквозь стену, медленно осмотрел комнату, боясь дышать.

В паре метрах от него, в тёмном углу напротив, стоял мальчик лет восьми, не больше. Бледное, невыразительное лицо, чистый алый пионерский галстук, ярким пятном горевший в полумраке ночи. Он не хмурился и не улыбался, просто смотрел на Максима пустыми тёмными глазами.

Время словно замедлилось. Секунды растягивались в мучительные минуты. Парень стоял, упираясь в свой угол, не в силах пошевелиться. Он чувствовал, как ледяной пот стекает по спине. Тишина за дверью теперь была угрожающей. Куда делся тот тип у колодца? Он всё ещё там? Или уже ушёл? Заметил ли он движение в окне? И что вообще у него на уме?

Взгляд Максима снова метнулся к мальчику. Тот тоже стоял неподвижно, словно восковая фигура. Почему он такой спокойный? Может быть это нормальная реакция на стресс у детей? Или он ненормальный ребёнок?

Эта немая сцена длилась немыслимо долго. Максим почти физически ощущал чьё-то незримое присутствие за тонкой дверью. Он не дышал. Замер, боясь даже моргнуть, пристально уставившись в приоткрытую щель.

- В смысле? - сорвавшимся на выдохе голосом спросил блогер, инстинктивно хватаясь за фотоаппарат. - Ты... ты, вообще, кто? Откуда тут? Тебя родители, наверное потеряли?

Мальчик не ответил. Его губы лишь слегка дрогнули в подобии улыбки и он уселся на холодный пол.

Максим немного успокоился, отбросив сразу все мысли о мистике, однако, сковывающий нутро животный страх никуда не делся. Где-то рядом бродит убийца и есть вероятность, что он прекрасно его видел, поэтому нужно скорее убираться отсюда.

- Я тебе помогу, - пробормотал он, точно чужим сиплым голосом, смотря на мальчика круглыми от ужаса глазами. - Здесь ходит какой-то псих. Не хотелось бы, чтобы он нас увидел.

В этот самый момент что-то маленькое и твёрдое упало сверху ему в капюшон куртки, висевшей на дверце покосившегося шкафчика. Максим, парализованный страхом, не обратил на это внимания. Когда способность хоть как-то соображать к нему вернулась, он, спотыкаясь о разбросанные вещи, нащупал куртку, судорожно натянул её на себя и услышал быстрые удаляющиеся шаги в коридоре. Не помня себя, блогер запихнул руку в карман, нащупывая фонарь... но включать его не решился, надеясь, что до сих пор остаётся незамеченным.

- Поиграем? - прозвучал сухой, равнодушный голос мальчика, словно отовсюду.

- Да... - автоматически, почти не думая, ответил Максим. - В прятки.

И, не дожидаясь ответа, тихо выглянул из комнаты, жестом приглашая мальчика за собой.

******************************************

Мальчик молча развернулся и зашагал вглубь коридора. Его бледная шея с алым галстуком мелькала в темноте, как маячок. Максим, не раздумывая, поплёлся следом. Он сжимал фонарь так же судорожно, как и хватался остатками разума за ускользающую реальность.

Они двигались по тёмным лабиринтам корпуса под скрип половиц, который звучал под его ногами, как ружейные залпы в гробовой тишине. Однако пионер, как мысленно его прозвал блогер, шагал бесшумно, словно не касаясь пола.

- Куда мы идём? - прошипел Максим, но тот в ответ лишь поднял руку, призывая к тишине.

Страх накрыл блогера новой волной, но вместе с ним проснулось и жгучее любопытство. Он замедлил шаг, пытаясь хоть как-то осмыслить абсурдность ситуации.

- Стой... Подожди, - Максим упёрся в дверной косяк, чувствуя, как подкашиваются ноги. - Ты... ты, всё-таки, кто? Откуда ты здесь появился? Тебя кто-то привёз?

Он не чувствовал угрозы с его стороны, но это мистическое появление в углу комнаты... Может быть, он был там всё это время? Тогда почему молчал? И сам Максим этого пионера почему не видел? Может, и правда всё это чья-то дурацкая шутка? Если так, то это совсем не смешно.

Мальчик остановился. Он плавно развернулся, обратив к парню своё пустое лицо. Алый галстук, казалось, светился изнутри, отбрасывая багровые блики на острый подбородок.

- Я всегда здесь, - ответил пионер без интонаций.

- Что значит «всегда»? - Максим снова почувствовал противный липкий холод, бегущий по спине. Его взгляд скользнул по тёмным дверям коридора, и ему почудилось, что в каждой щели притаилась по паре таких же пустых глаз. - Лагерь же заброшен. Больше полувека назад. Тебя... тебя ж тогда и в помине не было.

Губы мальчика вновь дрогнули в том же самом подобии улыбки, которая не несла в себе ни тепла, ни радости. Это больше было похоже на выученную бездушную гримасу.

Максим резко выдохнул. Галлюцинация. От усталости, от страха, от этой давящей тишины. Мозг просто генерирует самые жуткие образы из обрывков увиденного: пионерский галстук на дереве, надпись на стене... отказываясь принимать всё, что он видит за действительность. Он судорожно потёр глаза, ожидая, что видение рассосётся, исчезнет само по себе. Но пионер не исчез. Он по-прежнему стоял на месте, не шевелясь.

- Ты не настоящий, - пробормотал Максим, больше для себя, вцепившись в эту мысль, как утопающий за спасательный круг. - Я, возможно, что-то съел... или всё это от стресса. Ещё старик этот запугать пытался. Может быть вообще всё это он подстроил?

- Я такой же плод воображения, как и твой страх, - ответил мальчик и голос его вдруг приобрёл какие-то холодные ноты.

- Что ты такое? - выдохнул блогер, инстинктивно приложив руку к груди.

Мальчик не ответил на вопрос. Он просто развернулся и растворился в темноте коридора, словно его и не было. Остался лишь запах затхлого застоявшегося воздуха.

- Эй! Постой! - шикнул Максим, но в ответ прозвучала лишь гнетущая тишина.

И тут за спиной, с другого конца коридора, до него донеслись чьи-то шаги. Уверенные, влажные, тяжёлые. Они не были похожи на бесшумное шествие призрачного пионера. Это был кто-то большой. И точно живой. Кто-то, кто не скрывал своего присутствия.

Сердце Максима ёкнуло и застучало с новой силой. Ледяной ужас, гораздо более понятный и земной, чем встреча с мальчиком, сковал его. Тот, кто сбрасывал труп в колодец идёт сюда. И эта мысль обдала холодом ещё сильнее. Дальше за него говорил инстинкт, который кричал только одно: бежать.

Он рванул в противоположную от шагов сторону, вглубь лабиринта тёмных коридоров. Собственные шаги оглушительно грохотали по скрипучим половицам, выдавая его с потрохами. Максим налетел на что-то твёрдое и обвалившееся - вероятно, на груду кирпичей, вывалившихся из стены - и едва не упал, больно ударившись коленом об острый торчащий край. Резкая боль пронзила ногу, и он сдавленно крякнул, кусая губу, чтобы не закричать.

Шаги позади ускорились. Теперь в них слышалась не просто уверенность, а целеустремлённость. Преследователь точно знал, где он.

Максим, хромая, допрыгал до ближайшей двери и ввалился в комнату. Это был какой-то подсобный склад, где смердело мышиным помётом и пылью. Он захлопнул дверь, нащупал щеколду - старая, ржавая, но, на удивление, рабочая. Защёлкнул её, и этот щелчок показался ему невероятно громким.

Парень прислонился к двери и поджал колени, пытаясь заглушить стук собственного сердца, отчаянно хватая ртом спёртый воздух.

Снаружи шаги приблизились. Через мгновение они были прямо за дверью. Макс замер, вжавшись в стену, молясь, чтобы древесина выдержала в случае нападения.

Шаги остановились. Послышалось тяжёлое, хриплое дыхание, прямо по ту сторону двери. Затем - глухой удар. Не в дверь, а, вероятно, в стену рядом. Затем было какое-то шуршание... словно кто-то, опёршись на оголившуюся кладку, переводил дух.

Максим невольно опустил взгляд и увидел в щели под дверью яркий свет фонаря. И в этом свете на мгновение появилась тень того, кто стоял вплотную к двери.

Он отшатнулся, зажав рот ладонью, чтобы не выдать себя даже стуком зубов. Его глаза забегали по комнате в поисках укрытия, второго выхода, да чего угодно! Но в тусклом лунном свете виднелись лишь сломанные стулья и небольшая груда почерневшего тряпья. Не весть что, но попробовать затаиться можно.

Блогер на цыпочках, стараясь не дышать, перебрался в угол и зарылся в эту кучу прохладной, пахнущей плесенью, ткани. Из своего укрытия он видел только узкую полоску комнаты и дверь.

Тень у щели исчезла вместе со светом. Шаги снова зазвучали, но теперь они удалялись. Неторопливые и всё такие же тяжёлые. Сначала громко, потом тише, затем совсем стихли где-то вдалеке.

Максим сидел, не шевелясь, ещё несколько минут, не веря своему счастью. Он ушёл. Прошёл мимо. Не проверил эту хлипкую дверь. Облегчение волной накатило на него, и он впервые, за последние пол часа, спокойно выдохнул. Тело задрожало от выброса адреналина. Парень медленно выбрался из тряпичной кучи, отряхиваясь. Рука непроизвольно потянулась в карман куртки за зажигалкой, чтобы хоть как-то успокоить нервы привычным действием. Ему нужно было выбираться. Сейчас. Пока тот... пока он не вернулся. Вряд ли так повезёт в следующий раз.

Парень осторожно, миллиметр за миллиметром, отодвинул щеколду. Скрип снова показался ему оглушительно громким, от чего он зажмурился. После Максим прислушался. Тишина. Высунув голову в коридор, он осмотрелся. Никого. Только густая, непроглядная тьма.

И в этот момент с улицы донёсся свист. Всё та же самая мелодия из рекламы, которую он сам насвистывал... Получается, что за ним следили весь день и явно не планируют отпускать.

От этой догадки кровь застыла в жилах. Это была явная ловушка. Тот, кто это делал просто издевался над ним.

Но что остаётся делать? Сидеть в этой комнате до утра? А дальше что? Нет. Макс сделал выбор. Он побежит прочь отсюда, вглубь лагеря, подальше от этого свиста. Найдёт другое место, чтобы переждать, другой корпус.

Он рванул вперёд и через десяток метров коридор упёрся в тупик - завал из обломков кирпича и старой мебели. Пути не было. Свист на улице внезапно оборвался и снова послышались шаги. Теперь они шли навстречу. Быстро, целеустремлённо.

Максим в панике развернулся и помчался в другую сторону, к развилке, по направлению к звукам с улицы, там, где было окно. Ведь даже выпрыгнуть из него сейчас казалось не такой уж плохой идеей. Это же всего лишь третий этаж. Он добежал до центрального холла, где когда-то собирался отряд пионеров, и замер, прислушиваясь. Шагов не было слышно. Они стихли так же внезапно, как и свист. Лишь следы обуви на пыльном полу в лунном свете давали понять, что кто-то здесь был совсем недавно.

В нос ударил густо замешанный запах пыли, старой бумаги, расплавленного воска и чего-то ещё - слабого, но устойчивого аромата сушёных трав, витающего в воздухе, как призрак забытого сада.

Тяжёлый фолиант из-под мышки, глухо шлёпнувшись на деревянный пол. Дверь с размаху захлопнулась, снова противно пропищав ржавыми петлями, и в тот же час в неё, словно, что-то ударило. Казалось, что-то массивное и тяжёлое грохнулось снаружи. Раздался оглушительный яростный рёв, что невольно сжались челюсти до скрипа зубов. Через мгновение вой стал приглушённым, точно раздавался из-за очень толстого стекла, или доносясь из глубин океана. А может быть это просто заложило уши. По деревянной поверхности двери заскребли, забарабанили десятки невидимых кулаков и ногтей, заставляя массивные дубовые доски вибрировать.

Свет. Его было много. Мерцающий, тёплый, живой свет десятков свечей, расставленных на всех доступных поверхностях. На столах, на стопках книг, служащими подставками, даже на полу, где они были выставлены в собственные наплывы застывшего воска, образуя причудливые узоры. Этот мягкий свет заливал небольшую комнату, больше напоминающую келью монаха, отбрасывая на стены, заставленными книгами, местами до самого потолка, длинные, пляшущие тени, которые сливались в единый хоровод. Этот густой, насыщенный воздух показался таким плотным, осязаемым после леденящей пустоты за дверью, что, поначалу, было трудно дышать, будто их окунули лицом в таз с водой.

В центре этого святилища, в большом кожаном кресле с высокой спинкой, потёртом до блеска на подлокотниках и посеревшим под гнётом времени, сидела женщина. Она смотрела на них поверх очков в тонкой металлической оправе, и её лицо, испещрённое сетью морщин, казалось обтянутым старым, пожелтевшим от ветхости, пергаментом. Седеющие волосы, собранные в небрежный пучок, были убраны с высокого лба и лишь одна забытая тонкая прядь падала ей на щёку. В её тонких, костлявых, почти прозрачных руках, с выступающими синими венами, лежала раскрытая книга в тёмном потрёпанном переплёте, а взгляд, устремлённый на незваных гостей, был не испуганным, а, скорее, усталым и оценивающим. Она была спокойна, но приподняла бровь, что придало её выражению лица строгости. Словно эти двое молодых людей отвлекли её от увлекательного чтива своей суетой и устроенным шумом.

Как же долго они приходили в себя, если эта старушка уже успела устроиться в своём кресле? Олег задумчиво уставился на неё в ответ, не зная, что сказать, собственно, как и Катя. В голове пролетали тысячи мыслей, за которые они тщетно пытались ухватиться и даже забыли, не замечали, что лежат на полу в довольно неприличной позе. Парень даже не обращал внимания на упругую грудь девушки, упёршуюся ему в подбородок.

- Вы могли бы просто постучать, - произнесла, наконец, их спасительница. Голос её был низким, хрипловатым, но довольно приятным, а тон абсолютно ровным, без тени волнения. - Дверь старая и совсем не железная. Сомневаюсь, что в нынешних реалиях найдётся умелец, способный её починить, а вы её ломать удумали.

Олег так и лежал на холодном, пыльном полу, прижимая к себе перепуганную Катю, не в силах выдавить из себя ни слова. Адреналин всё ещё бушевал в крови, заставляя сердце колотиться где-то в горле, отдаваясь пульсирующими ударами в висках. Он перевёл взгляд на дверь, которая так и вибрировала от громких воплей, затем на свечи, и снова на женщину. Казалось, что реальность треснула и они провалились в какой-то иной, параллельный мир, где нет вездесущего гнилостного смрада, где тепло и почти уютно, где можно почувствовать себя в безопасности.

Катя пришла в себя первой. Она осторожно высвободилась из цепкой хватки своего спутника. Её пальцы дрожали, когда она опёрлась о шершавые, неприветливые половицы, чтобы подняться. Широко раскрытые от страха глаза девушки теперь, с жадным любопытством и робкой надеждой, скользили по полкам, ломящихся от книг, по стопкам бумаг, по сушёным растениям, висящим пучками у дальней стены, по невозмутимой хозяйке этого скромного убежища.

- Так мы постучали, - почти прошептала она, но этот полушёпот прозвучал неожиданно громко. - Там... эта тьма. Мы едва не погибли. Было очень страшно. Ещё бы пара мгновений и она бы нас настигла.

- Она настигнет нас всех, милая моя, - женщина закрыла книгу и отложила её на стол рядом с коптящей керосиновой лампой, чьё стекло было почти чёрным от нагара. - Меня зовут Ирина Витальевна. Можно просто - тётя Ирина, если угодно. Библиотекарь, получается, бывший. Теперь - пленница этой библиотеки, или города. Уже не важно. - Она сняла очки, потёрла их уголком своего просторного, застиранного кардигана, цветы высохшей охры. - А вы кто? На мародёров, вроде, не похожи. Те читать не любят, или не умеют. Что ищите здесь?

- Олег, - хрипло выдохнул он, поднимаясь и чувствуя, как саднит плечо, которым он таранил дверь, и как тёплый воздух проникает под одежду. - Это Катя. Вы уж простите за дверь, нам и правда было очень страшно. И спасибо. Мы только благодаря вам ещё дышим.

- Не за что. Сидеть здесь одной, коротая последние дни, тоже совсем не весело. Да и свечи, увы, рано или поздно закончатся. Керосин для лампы тоже. - Она надела очки, и линзы на мгновение вспыхнули, отразив с десяток огоньков. - Вы не ранены?

Олег машинально коснулся обрубка пальца, ощущая под повязкой тупую пульсирующую боль. Катя отрицательно покачала головой, поправляя спутанные, пыльные волосы и смахивая с колена прилипший мусор.

- Что ж. Это хорошо. Можете располагаться, приходить в себя. - Ирина Витальевна кивнула на два табурета у противоположного стеллажа, на одном из которых лежала стопка пожелтевших газет. - И, всё таки, расскажете, что привело вас в могилу мирового знания в столь скорбный час? И что такое вы с собой привели? Оно обычно ведёт себя не так активно. Вы чем-то спровоцировали тьму?

Пока Олег и Катя, перебивая друг друга, дополняя и поправляя, рассказывали о своих злоключениях, Ирина Витальевна молча слушала, сложив руки на коленях, а её глаза внимательно следили за их лицами. Лишь изредка её взгляд скользил к двери, когда оттуда доносился особенно громкий крик, заставляя древесину вибрировать и в щель, на мгновение, пробивался ледяной ветерок, от которого ровное пламя свечей начинало танцевать. Её лицо оставалось непроницаемой маской архивариуса, в чьи обязанности входило выслушивать и фиксировать самые невероятные истории. Лишь глубокие морщины вокруг глаз и тонких губ, казалось, становились чуть глубже, впитывая в себя их боль и страх, как сухая губка воду.

- ... и мы нашли эту книгу, - закончил Олег, с трудом поднимая с пола массивный том. Пыль, полетевшая с одежды парня, заставила Катю чихнуть. - И там было изображения этого... - он ткнул пальцем в сторону двери, за которой стало на порядок тише, словно тьма затаилась, выжидая момента для атаки. - Как будто это сама чёрная дыра, но в форме хрен... чудовища, то есть. И тени вокруг него.

- Покажите, - велела библиотекарь.

Её голос приобрёл лёгкий, чисто профессиональный интерес. Ирина Витальевна и сама много часов провела за этой книгой, когда всё началось. Ей казалось, что она сможет понять, что это, и найти способ от этого избавиться, но у неё было слишком мало данных, а может быть она просто пролистала нужную страницу, не заметив в ней ничего интересного.

Олег с усилием развернул книгу на столе, аккуратно отодвинув лампу, чтобы не опрокинуть, и открыл её на той жуткой иллюстрации. Пляшущий свет пламени оживил изображение и показалось, что бездна на пергаменте зашевелилась, а крошечные, искажённые тени на шипах застонали в бесконечной агонии.

Ирина Витальевна наклонилась ближе, её тень накрыла лист. Она провела тонким пальцем по непонятным буквам под рисунком, губы беззвучно шевельнулись.

- Это древнегреческий язык, - сказала она, посмотрев на уставившиеся на неё две пары глаз. - Это Аполлион. Так его называют в Откровении Иоанна Богослова, или в Апокалипсисе. Глава девятая, стих одиннадцатый. Этот ангел бездны более известен под именем Абаддон. - Женщина откинулась в кресле и кожа сидения тихо вздохнула под её весом. - В переводе с еврейского его имя означает - «губитель». Он есть порождение самой пустоты, которая была изначально. И он же есть - владыка тьмы, питающийся страданиями поглощённых душ.

Олег почувствовал, как по спине побежал холод. Примерно так он себе это описание и представлял, но что-то было не так. Он, почему-то, вспомнил компьютерные игры, за которыми провёл огромное количество времени, и там у каждого монстра была своя чёткая механика.

- Да, этот образ хорошо соответствует тому, что сейчас происходит за дверью, но... - парень нахмурился, перебирая в памяти все кошмары, но ни как не мог понять, что именно не так в нарисованном образе. - Есть кое-что ещё и выходит так, что это не тот демон, которого мы ищем.

- Ищете демона? - Ирина Витальевна приподняла бровь, выражая свой скептический настрой и покосилась на книгу. - Демона не нужно искать. Он без этого прекрасно знает, где вы и вряд ли вы его найдёте, за исключением того случая, если он сам этого захочет.

- Мы это понимаем, - вставила Катя, ощупывая плотные страницы древней книги, - Олег хотел сказать, что нам нужно узнать, с каким демоном мы имеем дело, чтобы понять, как его победить.

- Да... - Олег слабо улыбнулся, потирая больное плечо. - К тому же, ночь только началась. Почему бы не скоротать время за чтением в библиотеке?

- Что ж, - уголки губ женщины дрогнули в подобии улыбки на усталом лице и она придвинулась к рукописям. - Заняться всё равно нечем. Почему бы не перечитать книгу ещё раз?

Она начала медленно, почти торжественно, перелистывать страницы. Свет огней падал на кошмарные образы в книге. Некоторых она пропускала, понимая, что в данный момент они не представляют никакого интереса и не желала тратить время на описание каждого демона. Однако, Олег, или Катя, иногда, всё же, просили притормозить и рассказать о том, что им предстало увидеть на очередной странице.

- Это Аммит, или Аммат, - отвечала Ирина Витальевна, стараясь как можно короче и понятней описать рисунок, чтобы двигаться дальше. - Демон египетской мифологии. Чудовище с головой крокодила, передней частью льва и задней частью бегемота. Она обитала в подземном мире, пожирая сердца грешников, чьи сердца оказывались тяжелее пера богини Маат.

После такого ответа Олег понял, что библиотекарь не просто так листает страницы, не задерживаясь на них. Однако до Кати, видимо, эта мысль не дошла, от чего та просила остановиться на том, или ином образе.

- А это Герион, - монотонно отвечала женщина, словно школьник у доски, вызубривший домашнее задание, - или Герионей. Тварь, рождённая из крови обезглавленной Персеем горгоны Медузы. Крылатый монстр, у которого было три тела. Если верить мифам - был сражён стрелой Геракла. Ничего интересного. А этого ангела зовут Белиал. Безжалостный, лицемерный и жестокий. Хотя, по его юному безобидному облику такого не скажешь. Когда-то он был богом плодородия. Кстати, о нём есть занимательная запись в дневнике известного оккультиста - Алистера Кроули, проводившего обряд по призыву этого демона. Там сказано, что Белиал стал первым падшим из представителей старой Небесной знати. В общем, ничего больше о нём сказать не могу. Точнее, не вижу смысла тратить на него время.

Ирина Витальевна продолжила листать эту жуткую энциклопедию, не задерживаясь на картинках дольше секунды. Всех их она знала и хотела поскорее закончить с фолиантом. Однако, пролистав до конца, поняла, что книгу изначально открыли чуть ли не в середине. Женщина с тяжёлым вздохом открыла первую страницу, на которой Катя её тут же остановила.

На них со страницы смотрел мужчина, который, как показалось девушке, был совершенным. Прекрасный, величественный ангел с огромными крыльями за спиной, снаряжённый в латы, словно, куда-то падал. Однако, его божественные свет и красота неуловимо менялись в танцующем свете свечей.

- Кто это? - с живым интересом спросила Катя, не в силах оторвать от него глаз.

- Это? - Ирина Витальевна усмехнулась, поправив съехавшие очки, посмотрела на девушку. - Это, милая моя, Утренняя звезда, Венера, Светоносец, или Несущий Свет. Самый могущественный и прекрасный из ангелов. Вы его знаете под именем Люцифер, изгнанный с небес за свою гордыню и непослушание.

- Сам Сатана? - неловко спросил Олег.

- Не совсем так. Согласно аду Данте Люцифер так же отбывает наказание на девятом кругу, вмёрзшим в лёд, наравне с Иудой и Марком Брутом. Предатель с тремя пастями, которыми пожирает таких же предателей. Стало быть Сатана или, если удобнее, Дьявол, это то, что было изначально вместе с Богом, а Люцифер - его старший сын, поэтому они являются разными сущностями. Хотя, согласно другим трактатам, этот мятежник стал злым духом после того, как был низвергнут, олицетворяющим собой чистое зло и искушение. В любом случае, это не владыка ада, а его пленник. Он может быть связан с дьяволом, но от этого являться им он не будет. В общем, думаю, о нём вы сами знаете немало. Последнее, что хотелось бы добавить - это тот, кто прекрасно показывает то, насколько внешность бывает обманчивой.

Обманчивой. Олег зацепился за это слово так, словно это ключ ко всему. И тут он вспомнил, что здесь не так

- Точно! - вскрикнул он радостно и громко, что все вздрогнули от неожиданности.

- Ты чего? - раздражённо спросила Катя. - Совсем с катушек поехал?

- Нет, нет, - сказал он уже тише. - Я понял, что не сходится с Абаддоном.

- И что же? - девушка скрестила руки на груди, блеснув холодом в синих глазах.

- Обман, - почти прошептал парень, желая спрятаться от взгляда Кати. - Иллюзии. Сны, зеркала... Ну, ты же знаешь. - Он повернулся к Ирине Витальевне, - я видел, как зеркало ведёт себя неестественно, коверкая отражение и создавая ощущение, что в зеркале находимся мы.

- Хм... - женщина ненадолго задумалась. - Если б ты пораньше вспомнил об этом, то мы бы продвинулись в наших поисках гораздо быстрее.

- Ну, видимо, на фоне стресса из головы вылетело.

Олег виновато склонил голову, уставившись на картинку Люцифера.

- Действительно, - ухо сказала женщина, но в её глазах, наконец, мелькнула искорка живого интереса. - Абаддон не славится такими розыгрышами. Как и Люцифер. Их, к сожалению, в этой книге не мало, хотя... - она снова немного задумалась и перевернула страницу. - Хотя, вот жена Люцифера, вполне может сойти за вашего иллюзиониста.

На пожелтевшем пергаменте был изображён демон, от которого повеяло леденящим злом. Его форма была обманчиво стройной, почти элегантной, но при этом лишённой всякой стабильности. Контуры, словно, дрожали и были готовы рассыпаться. Казалось, он состоял не из плоти, а из жидкого дыма, готового рассеяться при малейшем дуновении ветра, чтобы собраться вновь уже в иной, более пугающей форме. Его кожа, если это можно было так назвать, отливала мерцающим, перламутровым, ядовитым блеском, как радужная плёнка на гниющей воде, или как поверхность мыльного пузыря. Лицо было скрыто за сложной, неестественной маской, сплетённой из множества зеркальных осколков, сцепленных вместе каким-то непостижимым образом, и в каждом осколке отражалось искажённое, полное ужаса или безмолвного отчаяния, лицо того, кто на него смотрел. Длинные, тонкие, женские пальцы были унизаны множеством крошечных, сверкающих, как софиты, глаз, которые, казалось, видели всё и сразу. Видели все боли и страхи смотрящего. Он стоял в зале, стены которого были сплошь из зеркал, и каждое зеркало показывало свою версию реальности. Печать демона на странице рядом представляла собой разбитое зеркало, семь главных осколков которого складывались у асимметричную звезду, а в самом центре, в точке схождения, смотрел один всевидящий, вертикальный, как у кошки, зрачок.

Олег с Катей даже отпрянули от книги, дивясь тому, насколько это изображение показалось им живым. Этого просто не могло быть, но оно было. Или этот демон хотел, чтобы они его узнали? Или нарочно вводит в заблуждение?

- Гласиа-Лаболас, - тихим, благоговейным голосом сказала Ирина Витальевна, при этом в нём проскользнули ноты некоего страха. - Так же известна, как Касикандриэра... Упоминается в «Псевдомонархии демонов» Иоганна Вира, в «Гоэтии» Мазерса и в дневниках того же Алистера Кроули. Королева ада, а так же богиня, покинувшая высший астральный мир. Она потерпела поражение в войне за власть против небесных сил и была отправлена в судное озеро огня, из которого смогла выбраться. - Палец женщины пробежал по строчкам. Глаза её быстро скользили по символам, освежая память. - Касикандриэра является искусным создателем иллюзий, способна сделать человека невидимым, исказить любое видение, заставить видеть то чего нет, и не видеть то, что есть. Питается не плотью, а разумом. Её оружие - сомнение, страх, безумие. Может подменять воспоминания, искажать восприятие, заставлять вас доверять лишь самым ужасным кошмарам, которые она же и порождает. Зеркала - её врата, её глаза, её сети. Через них она может проникать в мир, в дом, в голову. Она - шёпот в темноте, ваша тень, которая не слушается, отражение, которое улыбается вам, когда вы плачете. В общем, она мастер обмана и величайший её дар в том, что вы сами начинаете верить в то, что это вы сходите с ума.

Олег застыл, глядя на изображение. Всё встало на свои места. Его пьяное отражение, Катины сны, о которых она рассказывала... Это была не слепая сила. Это была игра. Изощрённая, жестока, растянутая пытка, где боль, ужас и безумие были конечной целью.

- Так их, получается... двое? - с трудом выдавила Катя. Её руки бессознательно сжали край стола. - Они борются друг с другом за наши души?

- Вряд ли они борются, милая, - горько усмехнулась Ирина Витальевна, снимая очки и потирая переносицу. - И уж точно не между собой. Скорее, они делят пирог. Идеальный симбиоз. Касикандриэра подрывает разум, сеет панику, разрушает волю к сопротивлению, заставляет людей самих бежать из укрытий, убивать своих близких и доверять самым чудовищным видениям. Она делает душу хрупкой, растерянной, готовой к принятию любого ужаса, лишь бы прекратить этот кошмар. А затем, когда защита ослаблена до предела, приходит Абаддон со своей бессмысленной, всепоглощающей пустотой и стирает всё, что нашла и подготовила для него Гласиа-Лаболас. Одна убивает надежду и рассудок, другой - забирает жизнь, душу и саму реальность.

Олег тяжело опустился на табурет. В голове у него гудело, и картина апокалипсиса приобрела новый, невыразимо более чудовищный масштаб. Два конца света в одном. Две неудержимые силы, направленные на тотальное уничтожение. И где сам Бог? Любящий и всепрощающий отец. Неужели он забыл о нас? Почему он не вмешивается? Может быть, потому что мы сами себя убиваем? И они лишь решили ускорить процесс? Или силы ада, всё-таки, взяли реванш и победили? От этих мыслей закружилась голова.

- В этой книге... - парень с надеждой, почти с мольбой, ткнул своим обрубком в фолиант. - Здесь должно быть что-то. Какой-нибудь способ их остановить. Какой-нибудь ритуал? Или, может быть, заклинание? Ключ?

Ирина Витальевна смотрела на него с вселенской тоской и скорбью в глазах.

- Мальчик мой, - тихо сказала она, и её голос впервые дрогнул, - это всего лишь, как бы сказать?.. каталог. Как «Псевдомонархия демонов» Вира. Очень качественный и подробный справочник. Я бы и рада была помочь, но здесь есть лишь описания. Имена, обличия, символы и звания. Здесь нет инструкций по их призыву, или изгнанию. Это всё равно, что найти исчерпывающий атлас по всем болезням. Он расскажет вам, как выглядит раковая опухоль, как метастазирует, как называется, но не даст рецепта лекарства от него.

Она отодвинулась от книги, как от чего-то горячего, и полным безысходности, взглядом обвела свои владения - тёмные, уходящие в сырую мглу потолка стеллажи, груды бумаг, похожие на руины древних городов, дрожащие островки свечного света, отчаянно борющиеся с окружающей тьмой.

- А можно посмотреть, как выглядит сам Сатана, если Люцифер - это другая сущность? - прорезал, вдруг, тишину голос Кати.

Она выглядела подавленно и Олег подумал, что она хочет отвлечься от мрачных, забивающих голову, мыслей.

- Увы, милая моя, - вздохнула библиотекарь, - сам Дьявол, собственной персоной, не является смертным. Ему нет до нас особого дела. Какая разница, когда душа попадёт к нему? Он бессмертен и подождать несколько десятилетий ему всё равно, что нам простоять в очереди у кассы, чтобы купить хлеба. По их меркам сюда лезет одна лишь мелочь, желающая вкусить прелестей смертной жизни.

- Что-то Абаддон со своей подружкой не очень похожи на мелочь, - мрачно высказал Олег, глядя на догорающую свечку.

- Может быть это и не они, - пожала плечами Ирина Витальевна. - Это всё лишь наши догадки, ничего больше мы узнать не можем. Во всяком случае - пока что. Кстати. Помню, в нашем фонде была одна похожая книга, содержавшая в себе ритуалы и обряды.  Бесценный манускрипт, который выкупил, наверное, какой-нибудь коллекционер, одержимый оккультизмом, или такими предметами. Баснословную сумму заплатил. Я не хотела отдавать, да только кто ж меня спрашивать то будет? Официально сказал, что для изучения и сохранения, а неофициально... - женщина снова пожала своими узкими плечами и тяжело вздохнула. - Кто знает? Может, он хотел поиграть с огнём, призвать кого-то для своих низких целей, а может быть искал защиты от чего-то...

От чего? - об этом думать никому не хотелось, но все именно об этом и задумались. В комнате воцарилась тишина, которая, казалось, как и тьма, поглощала любые звуки. Не было слышно тяжёлого, прерывистого дыхания Олега, потрескивания горящих свечей, даже тьма за дверью, будто, притихла, чтобы насладиться их окончательным и беспросветным отчаянием.

- Куда теперь? - хрипло спросил Виктор, первым нарушив тягостное молчание. - Может, обратно в магазин? Там хоть генератор есть.

Володя медленно покачал головой. Его передёрнуло от мысли возвращаться в то место, где умерла Яна, где в черноте растворился Алёшка...

- Нет, - коротко ответил он после долгого молчания.

- А куда тогда? - Виктор вперился глазами в Владимира в ожидании ответа. - Ночь скоро наступит, нужно быстрее что-то придумать. Нет у нас времени, чтобы бесцельно кататься по городу.

- Нужно найти место, где мы могли бы, наконец, хоть немного отдохнуть и привести мысли в порядок.

- Согласен, - Витя прокашлялся и перевёл взгляд на быстро сгущающиеся сумерки. - Передышка от этой бесконечной беготни нам не помешает. Только вот этой вот ночной хрени абсолютно чихать на то, что нам нужно. Поэтому сейчас я предлагаю, всё таки, где-нибудь остановиться и переночевать, а завтра с утра займёмся поисками более безопасного убежища.

Володя снова ушёл в свои мысли. Нет, возвращаться он в тот магазин не собирался, но и понимал прекрасно, что остановиться где-то просто необходимо. Ему, как и всем, не хотелось ютиться в машине, слушая осточертевший вой, вжимаясь в сидение, надеясь, что батареек в фонариках хватит до утра.

- Ты чего творишь?! - вскрикнул Виктор, ударившись головой после того, как Владимир резко развернул машину.

С задних сидений тоже послышалось ворчание и глухой матерок донёсся из багажника.

- Поедем в центр. - Сухо ответил Володя, не обращая внимания на всеобщее негодование. - Наверняка, там что-нибудь есть.

- Только по пути нас всех не убей, - резко бросила Маша, потирая ушибленный висок. - А то сейчас подохнуть в аварии будет настолько тупо, что тупее даже придумать сложно.

Валя с Мишей усмехнулись, Виктор осуждающе покачал головой, а Володя так и оставался безучастным.

Однако, после долгих кружений по центру города, когда нервы у всех были уже на пределе, так как тьма вот-вот обрушится на них, как снежная лавина, в конце улицы, в большом здании, из под полуспущенных металлических жалюзи, пробивался слабый свет.

- Ого, - прохрипел Виктор, оторвав взгляд от окна в приямке здания, откуда уже ползли липкие тени. - Сегодня нас ждёт прекрасный ужин, судя по всему.

Они подъехали к большой потухшей вывеске ресторана «Премьер», где цены раньше казались заоблачными. Если бы только Витя знал, что случится с миром, то не откладывал бы деньги на новую квартиру, а ходил бы сюда с семьёй каждую пятницу. Хотя, наверное, лучше бы чаще путешествовали, тогда, быть может, и не попали бы они в этот ад. От этих мыслей внутри загорела злоба. Виктор быстро успокоил себя тем, что такого исхода точно никто никогда не ждёт.

Пройдя большую летнюю веранду, они остановились у входа.

- Работаем с 10-00 до 23-00 ежедневно. Без обеда и выходных. Надеюсь, там есть, кому принять наш заказ

Виктор горько усмехнулся, прочитав вывеску на тяжёлой дубовой двери.

- Осторожно, - прошипел Володя, открывая дверь, крепко сжимая в руке монтировку.

Он жестом позвал за собой остальных и бесшумно скользнул в помещение.

Внутри царил хаос. Опрокинутые столы, разбитая посуда, засохшие лужи чего-то тёмного на полу. Запах тления смешивался с противным запахом скисшего вина. Даже Толик поморщился. Но главное - свет. Тусклый, мерцающий свет пробивался из-за двери в глубине зала, там, где, видимо, располагались кухня и подсобка.

- Эй! - крикнул Виктор и слегка поёжился от своего же голоса, гулко разлетевшемуся по пустому залу. - Есть здесь кто?

Мгновенно сгустившуюся тишину с трудом разрывал какой-то шорох. Послышались тихие шаги, из проёма показалась долговязая фигура. Мужчина, лет сорока, в грязной поварской одежде, с усталым осунувшимся лицом и с настороженным взглядом. В руках он сжимал увесистую сковородку.

- Кто вы? - спросил он хрипло, щурясь от света фонарей.

- Люди, как видишь, - ответил Виктор, вяло улыбнувшись.

- Мы укрытие на ночь ищем, - неуверенно встрял Володя, бросив монтировку на пол. - Нам не нужны неприятности.

Незнакомец вздрогнул, когда та лязгнула, но почувствовал себя спокойнее, увидев, что путники не собираются на него нападать. Он выпрямился, внимательно осмотрел вошедших и, наконец, опустил своё оружие.

- Ты здесь один? - спросил Виктор, озираясь по сторонам.

- Н-нет... не один, - полушёпотом ответил мужчина, нервно царапая ручку сковородки. - У вас курево есть?

Витя тут же залез в карман, вытащил зажигалку, щёлкнула пьеза и тут он вспомнил, что бросил.

Неожиданно в центр комнаты втиснулся Толя, протягивая повару, как он про себя его уже назвал, открытую пачку сигарет.

- Угостись, - прокряхтел он, выбив пару папирос.

- Можно и мне тоже? - спросил Виктор, пряча глаза от Миши.

- Да, конечно...

По залу тут же расползся густой едкий дым, перебивая собой гнилостный смрад.

- Тимур, - тихо представился повар, сделав глубокую затяжку. Он прислонился к стене и ещё раз внимательно осмотрел представшую перед ним компанию. - Пойдём. Познакомлю вас с остальными. И свет тут нужно погасить. Кто-то, видимо, выключить забыл. Мы его включаем, когда на вылазки ходим. Мало ли что. - Пояснил он, хотя, никто не спрашивал.

Новая группа выживших встретила вновь прибывших в просторном подсобном помещении. Генератор глухо гудел за перегородкой. Три тусклые лампочки освещали пространство, заваленное ящиками с консервами, мешками с крупой, бутылками воды. Помимо Тимура, здесь были ещё трое. Они сидели - кто на чём, и в их глазах читалась такая же глубокая, выжженная пустота, как и в глазах Тимура.

Знакомство было коротким, угрюмым. Володя представил своих, повар кивком указал на своих людей:

- Таня, Света и Артём. Бывший персонал.

Света, женщина, лет сорока, с понурым лицом, лишь кивнула. Её пальцы нервно крутили край потёртого пледа. Артём, худощавый парень с татуировками, не отрывал взгляда от пола, бесконечно дёргая ногой. Татьяна, женщина с усталыми, покрасневшими глазами, единственная попыталась поприветствовать компанию натянутой улыбкой.

- Что ж. я так понимаю, мой заказ принимать никто не собирается? - неуместно пошутил Виктор, желая хоть немного разрядить обстановку, но поймал на себе лишь презрительные взгляды.

Напряжение, и без того витавшее в воздухе, заметно усилилось. Новоприбывшие были чужаками, лишними ртами, угрозой хрупкому балансу. Чтобы немного сгладить углы, Володя, глядя на окружающее убранство, задал единственный вопрос, что пришёл в голову:

- Вы... вы здесь с самого начала?

Тимур мрачно хмыкнул, попросил у Толи ещё сигарету. Тот молча протянул всю пачку. Повар закурил, выпустил струйку дыма, уставился в одну точку на стене таким взглядом, словно увидел что-то страшное.

- Сначала. Нам повезло... или не повезло. Зависит от того, с какой стороны посмотреть. - Голос его звучал монотонно, лишённым всяких эмоций, как у человека, зачитывавшего самому себе смертный приговор. - Был чудный субботний вечер. Полный зал гостей, гул голосов, звон бокалов. Заказы сыпались так, что некогда было в туалет сходить, или покурить. Зато сейчас... - Он горько усмехнулся, глядя на тлеющую сигарету и продолжил. - Мы на кухне торчали, кто у плиты, кто салаты стругает. Не суть, в общем. Вдруг сирена завыла. Пронзительно так, противно, но мы даже не дёрнулись с места, так и занимаясь своим делом, пошучивая, мол, проверка, как аппаратура работает. Потом свет - моргнул пару раз и погас. Артём тут же сбегал, генератор завёл, чтобы работа не встала. Престижный ресторан, всё-таки. Клиентов нельзя заставлять ждать. А потом... потом начался настоящий ад.

Он замолчал, делая глубокую затяжку. Дым заклубился над его головой, как туман над болотом.

- Крики. Сначала удивлённые, потом испуганные, потом началась паника. Свет горел везде, поэтому всё началось с веранды. Лампы там не такие яркие, как у нас в зале, чтобы более романтическая атмосфера была, так сказать, только над столиками висели. Я глянул в ту сторону... - Тимур нервно сглотнул, кадык дёрнулся. - Там уже была она. Эта чёрная жижа медленно расползалась по террасе, словно проглатывая всё пространство, которого не касался свет. Люди... они не понимали, что происходит. Да и кто бы мог знать? Один мужик в эту мерзость вилкой начал тыкать, смеялся. Видимо, думал, что это шоу какое-то. Потом он по локоть руку в неё сунул... и его смех превратился в такой визг, что у меня кровь в жилах застыла. Так даже свиньи не визжат, когда их режут. До сих пор в ушах стоит, как и дальнейшая картина в кошмарах постоянно снится. Руку, как вы понимаете, он обратно не достал. Отдёрнул только обрубок. На несколько секунд он замолчал, рассматривая культю, а затем началась паника. Охранник наш хотел, наверное, помочь. Вышел на веранду, исчез во мраке на мгновение, раздался крик, а потом, на тусклый свет, выкатилась одна лишь голова, которая грохнулась на пол с каким-то глухим влажным звуком. Почерневшая вся, синюшный язык вывалился на пол. Люди, увидев такое зрелище, тут же рванули на выход, а я стоял, как вкопанный, не в силах ни слова сказать, ни даже дёрнуться. Просто стоял и смотрел, как десятки человек растворяются в этой страшной черноте. Ребята из ступора вывели. Они не видели, что произошло, да и после рассказа верили неохотно. Только едва видимая голова охранника хоть как-то подтверждала мои слова и женщина одна на веранде осталась. Она пьяная была в стельку, задремала, видимо. Не знаю, о чём она подумала в тот момент... она зашла, почти наполовину, в эту тьму и та половина, что осталась под лампой, завизжала, повернулась к нам, и грохнулась замертво... Её словно разрезали циркулярной пилой вдоль позвонка.

В подсобке воцарилась гнетущая тишина на несколько минут. Тимур закурил ещё одну сигарету, Виктор с Толей тоже вытащили по одной, не проронив ни слова. Дым в помещении густел, резал глаза, будто специально выжимая слёзы, но, казалось, ни кто не обращал внимания на такую мелочь. Уж лучше пусть пахнет табаком, чем этой тошнотворной гнилью.

- Потом какой-то гений свет в зале погасил, - продолжил Тимур уже полушёпотом. - Кто-то орал, что она от света быстрее ползёт, кто-то - что наоборот. Один парень у пульта был, так он вообще в истерике бился, и, видимо, в панике рубильник дёрнул не тот... или нарочно. Мы об этом уже не узнаем. Помню лицо нашей официантки - Леночки. Молодая была, красивая, позитивная... Она за телефоном полезла, когда свет погас, видимо, хотела фонарик включить, но эта жижа добралась до неё быстрее. Сначала она по пояс нашу девчонку поглотила, та коротко взвизгнула, глаза её, я думал, вылетят. Потом она застыла на несколько мгновений и завалилась на спину, словно ныряя в клубящийся мрак. В следующий миг мы оказались в подсобке. Забаррикадировались, скидав под дверь всё, что можно и постепенно начала работать голова. Исходя из того, что пришлось увидеть, я быстро понял, что свет гасить нельзя, иначе нас ожидает то же самое. Даже не знаю, что бы было, если б не наша открытая кухня. Наверное, мы бы так же понять ничего не успели. Утром мы вышли. Вонь стояла, ну, вы знаете. В зале ничего не было. Да ладно, в зале. На веранде тоже, ну, кроме головы и половины тётки. И больше ничего. Ни тел, ни крови... одни часы, да телефоны валяются... думаю, вам можно не объяснять. Наверняка, вы тоже дерьма насмотрелись.

Он потушил очередной окурок о бетонный пол, достал из своего рюкзака непочатую бутылку рома, откупорил и сделал несколько больших глотков. Поморщился, занюхал рукавом прокуренной рубашки, предложил выпить остальным. Алкоголь неторопливо прошёлся по кругу, выпили даже Миша с Машей, и вернулся в рюкзак. Никто не понимал - закончил ли свой монолог несчастный повар, или нет, поэтому все продолжали молчать.

- Не знаю, сколько дней прошло, может, недель... - заговорил, всё же, Тимур, - когда начали появляться другие странности. Тени эти, бродящие, по стёклам бьют, ходят в этом мраке, больше жути нагоняют... А в одну ночь, кажется, я видел мальчика, лет семи, наверное. Стоит и стучит пальчиком в окно. Глаза пустые, белые, на рыбьи похожи, кожа бледная, а за ним силуэты шевелятся... Мы не открыли. Не смогли. Он долго стучал... потом просто развернулся и ушёл. Или тьма его забрала, или тени. Не знаю. В общем, так и сидим тут. Еды - на год вперёд, генератор работает. С водой только туго, ходим днём за ней, да за бензином. Страшно выходить. Каждый раз, как последний. Домой, конечно, все в первый день сходили. Нас изначально пятеро было, ну, мы на машине по городу покатались, чтобы узнать что да как. И этот пятый, Ромка, дурак молодой, можно сказать, при мне себя ножом изрезал так, что я сделать ничего не смог. Не знаю, сколько раз он себя ударил, но и в глаз себе ткнул, в грудь, в шею, в пах... Я оцепенел, когда увидел его улыбающуюся рожу. Стоит, кромсает себя на куски, и улыбается... Вон, Светка тоже это видела. Седых волос у неё заметно прибавилось. С тех пор решили не разделяться и схоронились здесь. Вот и вся история. - Тимур поднял глаза на Володю, снова открыв бутылку, протянул ему, тот принял. - Ночь длинная. Можете и свою историю рассказать.

До сих пор у Володи из мыслей не выходил странный мальчик, которого описал ему повар. Неужели, всё-таки, Алёшка? Хотя, судя по всему, что было сказано - вряд ли. Может быть и он, но уже не он. Как долбанных фильмах про зомби, или одержимость дьяволом. Весьма сомнительно, что в этом существе осталось хоть что-то от его мальчика.

Володя кивнул, пропустив мимо ушей последнюю часть рассказа, глотнул крепкого рома и неохотно принялся рассказывать их приключения.

Его рассказ повис в спёртом, прокуренном воздухе подсобки, словно тяжёлый дым. Бутылка алкоголя опустела, сделав очередной круг, но огненная влага не смогла прогнать ледяной холод, сковывавший их всех изнутри. История про край мира, про смерть Яны, про исчезновение Алёшки, казалась нереальной даже здесь, в этом оплоте безумия. Слушатели сидели не шелохнувшись. Женщины тихо всхлипывали, Виктор смотрел в одну точку стеклянным взглядом, Маша неспокойно дремала на коленях Миши, Артём нервно грыз ногти, а Тимур прикуривал новую сигарету от старой.

- Ну что ж, - после тяжёлого вздоха произнёс повар, - похоже, что дерьмо одно на всех. Добро пожаловать в клуб.

В подсобке, куда они все набились, было довольно просторно. Свет ламп отбрасывал длинные, пляшущие тени, которые цеплялись за ящики с провизией, за свёрнутый у стены брезент, за единственное ростовое зеркало в дальнем углу. Оно стояло там, где персонал приводил себя в порядок перед выходом в зал. Теперь его гладкая поверхность была покрыта тонким слоем вездесущей пыли и жирными отпечатками пальцев, отражая унылую картину их убежища, утонувшего в мареве табачного дыма.

Ночь за стенами бушевала уже в полную силу. Знакомый леденящий вой врывался сквозь щели, давя на хрупкую психику, напоминая, что за тонкой преградой из кирпича и бетона, кипит море ненависти и боли. Все инстинктивно сбились в кучу подальше от двери.

Артём, самый молодой и, видимо, самый чувствительный из местных, не выдержал. Он встал, пошатываясь, и побрёл в тот самый угол, где стояло зеркало. Несколько минут парень всматривался в своё бледное лицо, покрытое крупными каплями пота и громко сопел.

- Не могу... не могу больше это слушать, - пробормотал Артём, словно своему отражению. - У всех своя жуткая история. Как будто мы здесь соревнуемся, у кого страшнее.

Он упёрся ладонями в стену по обе стороны от зеркала, опустил голову, тяжело дыша.

- Артём, иди сядь, успокойся. Сейчас ещё бутылку сообразим для этой цели, - негромко сказал Тимур, но парень не отреагировал.

Володя наблюдал за ним краем глаза, и в памяти всплыла ситуация в магазине с Толиком. Он хотел что-то сказать, предупредить, но слова застряли где-то в сознании. Ведь лично ему не довелось этого видеть, а верить на слово алкашу с хорошим стажем - такое себе. Владимир пришёл к выводу, что сейчас его предупреждение будет звучать нелепо. Но несколькими мгновениями позже он пожалел о том, что не решился показаться придурком в глазах новых знакомых.

Артём поднял голову и встретился взглядом со своим двойником. Тут его глаза округлились от ужаса. Он отпрянул от стены, тыча пальцем в зеркало, силясь хоть что-нибудь вымолвить, но язык не подчинялся.

- Что с тобой? - спросила Света дрожащим голосом.

- Он... он... оно улыбается! - наконец выплюнул слова Артём, отступая ещё на шаг и натыкаясь на ящик с водой. - А я - нет.

Все обернулись на него. Напряжение в воздухе вновь сгустилось.

В отражении парень и правда улыбался. Широкой, неестественной, зловещей ухмылкой, которая никак не соответствовала перекошенному страхом лицу самого Артёма.

- Да брось ты, глюки у тебя, - попытался взять ситуацию в руки Виктор, но встал, чувствуя неладное.

Оживилась даже Валя, которая угрюмо молчала с тех пор, как увидела конец мира. Она, по своему обычаю, запричитала, не зная, куда себя деть.

- Нет! - Артём завопил от пожирающего изнутри ужаса. - Это не я! не я!

И тогда отражение медленно подняло руку. Артём пошатнулся на трясущихся ногах, его повело в сторону и он навалился на стену, но оторвать взгляда был не в силах. Однако отражение сделало это не для того, чтобы ударить. Оно поднесло указательный палец к своему глазу.

И подсобку разорвал леденящий душу, нечеловеческий крик. Артём зажмурился, прижав ладонью свой правый глаз, забился в истерике, падая на колени. Из-под его, плотно сжатых век, сочилась алая кровь, смешиваясь со слезами.

Все замерли в оцепенении, не в состоянии пошевелиться, наблюдая за этой жуткой сценой, словно из фильма ужасов.

Отражение спокойно и методично, всё с той же ухмылкой, погружало палец в глубины черепной коробки. Стеклянная гладь помутнела, двойник с размаху всадил ещё один палец во второй глаз. Из-под век потекла густая чёрная жидкость.

- Да сделайте вы что-нибудь! - закричала Валя, закрывая лицо руками.

Но было поздно. Раздался отвратительный хлюпающий звук, Артём взвыл резко, высоко, дико. Дёрнулся и тяжело рухнул на пол. Его руки раскинулись в стороны, открывая изуродованное лицо. На месте глаз зияли две кровавые дыры. Они были пусты, будто его карие глаза кто-то выковырял. Из глазниц медленно струилась кровь, заливая половину лица.

Отражение удовлетворённо вытащило пальцы с кусочками чего-то жирного и облизало их, не переставая ухмыляться. Только после этого оно упало, приняв позу бездыханного тела Артёма.

Хаос, наконец, прорвался. Тимур рванулся вперёд, надеясь, что ещё сможет чем-нибудь помочь, Света с Таней заголосили в унисон, а Маша вжалась в грудь отца, не желая больше смотреть на этот кошмар. Кошмар, который и не думал заканчиваться.

Толя, стоявший, прислонившись к стеллажу, всё это время наблюдал за происходящим с тупым, непонимающим ужасом. Ему показалось, что отражение мёртвого Артёма на секунду подняло голову, подмигнув ему багровым провалом.

Алкоголик, словно загипнотизированный, сделал шаг вперёд, ещё не замечая своего собственного отражения, которое оставалось неподвижным. В этой суматохе никто не обращал на него внимания. И он сделал ещё шаг. За ним ещё...

- Нет, стой! - крикнул Володя, но Толя, казалось, не слышал. Его взгляд был прикован к зеркалу, в покрасневших пьяных глазах читалось то ли безумие, то ли какое-то нездоровое любопытство.

Он медленно, шаркая ногами, двигался к своему отражению, протягивая трясущуюся руку.

Хлёсткая пощёчина привела его в чувства. Валя приложила к нему свою тяжёлую руку так, что тот едва не сделал сальто, упал и больно ударился об твёрдый ящик с тушёнкой.

- Тебе, дурень, совсем жить насрать стало?! - взревела женщина так, что Толя едва сам не сложился в этот ящик.

Но Валя, в следующий момент, протянула ему руку, помогая подняться. Она тут же спряталась от зеркала, накрыв себя с алкоголиком куском брезента. Но отражение и не думало уходить. Володя видел, как оно сделало резкое рубящее движение ребром ладони по своей шее, растянувшись в нахальной улыбке.

Толя вздрогнул, словно от удара током, лицо его исказила гримаса боли вперемешку с удивлением. Сначала он подумал, что это Валя его опять огрела. Мужчина открыл рот, ко вместо слов из горла вырвался лишь хриплый, клокочущий звук. На шее, чуть ниже кадыка, появился тонкий красный след. Он не был похож на порез - скорее на линию, прочерченную раскалённым металлом. Секунду спустя из шеи хлынула алая кровь, заливая ему грудь.

Валя сбросила брезент и безрезультатно принялась помогать остановить обильное кровотечение. Толя схватился за горло, пытаясь заткнуть рану, но кровь хлестала сквозь пальцы, окрашивая их в багровый цвет. Он захрипел, закашлялся кровавыми пузырями и медленно осел, умирая в мучительной агонии, а его отражение смотрело на это, казалось, с наслаждением.

Володя действовал на чистом животном инстинкте. Ярость, страх и отчаяние слились в единый порыв. Он схватил свою монтировку, и с рёвом, в котором пылала ненависть к этому сломанному миру, ринулся к зеркалу.

- Хватит!!! - проревел он, занося тяжёлый ломик над головой.

И он обрушил весь свой гнев на тонкое стекло.

Удар был страшной силы. Но, вместо того, чтобы разлететься на мириады осколков, зеркало затрещало. Глухой, сухой треск, будто ломалось не стекло, а кости. По гладкой поверхности поползла паутина трещин, сходящихся в точке удара.

И в тот же миг Толя, ещё агонизирующий на полу, вдруг замер. Его хрипы и бульканье прекратились. Он выпрямился и встал, хотя это казалось физически невозможным с перерезанным горлом. Его глаза, полные предсмертного ужаса, остекленели. А потом по его лицу, по рукам, по всей его одежде, поползли точно такие же трещины, как на зеркале, где в отражении центром паутины был его лоб.

Тонкие, серебристые, мерцающие на свету трещины множились, углублялись, расходились по всему его телу, как по глазури на старом фарфоре.

- Что с ним? - прошептала Маша, в ужасе вжавшись в стену.

Толя поднял руку и посмотрел на неё. Его пальцы, покрытые сетью сверкающей сетью, медленно начали отслаиваться, как старая краска, а вместо крови сочилась какая-то прозрачная, вязкая жидкость. Он попытался что-то сказать, но его челюсть, испещрённая трещинами, отвалилась и звонко разбилась об пол, разлетевшись на тысячи осколков, а в зеркале отражались ещё живые, полные ужаса, глаза.

Это было самое жуткое зрелище, которое им всем доводилось видеть. Человек не просто умирал - он рассыпался. Превращался в хрусталь. Его плоть, его одежда - всё меняло свой состав, становясь хрупким, прозрачным, неживым.

Володя, не в силах больше это выносить, снова ударил по зеркалу. И снова. И снова. Каждый удар отдавался глухим стуком, и с каждым ударом тело Толи трескалось всё сильнее. Наконец, с оглушительно звонким хлопком, огромное зеркало не разбилось, а именно рассыпалось, превратившись в груду битого стекла.

В тот же миг Толя, стоящий в луже собственной крови, совершил последнее усилие. Его тело дёрнулось и разлетелось, осыпав всех вокруг острыми осколками, которые ни чем не отличались от осколков рассыпавшегося зеркала.

В подсобке стало тихо. Даже нескончаемый вой тьмы казался приглушённым. Все замерли, как истуканы, пытаясь осмыслить произошедшее, разглядывая битое стекло вокруг.

Володя стоял, тяжело дыша, всё ещё сжимая в руке монтировку. По его лицу катились слёзы, но он даже не замечал их. Он смотрел на то, что осталось от человека, силясь выстроить хотя бы одну логичную теорию, но все мысли заходили в тупик. Ему казалось, что это всё затея какого-то извращённого разума, который играет с ними, издевается, используя самые изощрённые способы.

Виктор первым нарушил молчание. По лицу его стекала струйка крови от прилетевшего осколка, но он чувствовал лишь ледяной холод от этой груды стекла, которая несколько минут назад была человеком. Витя медленно подошёл к останкам Толи и опустился на корточки. Протянул руку, чтобы дотронуться, но потом одёрнул её, словно боясь обжечься.

- Господи... - прошептал он, и в его голосе не было ни злости, ни отчаяния. Только ледяная, всепоглощающая пустота. - Во что мы вообще вляпались?

Маша тихо заплакала, уткнувшись лицом в колени. Миша обнял её, хотя его собственные руки дрожали. Жители ресторана просто сидели, пребывая в шоке. Даже смерть Артёма, такая кровавая и жестокая, казалась теперь милосердной, по сравнению с тем, что случилось с безобидным алкоголиком.

Они сидели так, не двигаясь, слушая, как за стенами воет ветер и голодная тьма, понимая, что чудовища находятся теперь не только снаружи. Они уже здесь, внутри. Они смотрят на них из каждого тёмного уголка, из каждой лужи, из осколков разбитого зеркала и ждут своего часа, чтобы закончить начатую игру.

Надежда умерла. Остался только липкий страх и тихий, едва слышный звон стекла под ногами.

Он любил эти утренние обходы так же, как и сидеть вечерами на своём любимом стуле Басби, вглядываясь в жуткие экспонаты. В тишине. Пока дела его казались чем-то далёким, не важным. В тусклом свете он рассматривал свои картины, узоры паркетных досок, паутину в углу. Он специально её не трогал. Ему казалось, что она придаёт его музею чуть больше мрачной атмосферы. Иногда Василий Степанович думал, что все эти предметы смотрят на него так же, как он смотрит на них. И с этим, отдающим прохладой, чувством, он запирал за собой дверь, оставляя свой мир за порогом.

Особняк Белова, спрятанный за высоким кованым забором, на отшибе города, был больше, чем дом. Это был музей, храм, посвящённый его единственной, всепоглощающей страсти. Здесь, среди мраморных полов и дорогих гобеленов, обитали вещи, от которых у простых обывателей кровь стыла в жилах.

Вечер выдался тихим, почти умиротворяющим, если не считать привычного фонового гула города, доносящегося издалека. Белов сидел в своём кабинете - просторной комнате с дубовыми панелями, тяжёлыми портьерами и массивным столом, заваленным каталогами аукционов и отчётами оценщика. В руках он вертел недавно приобретённый кинжал. Изящную, смертоносную безделушку, холодную на ощупь даже сквозь тонкие перчатки.

Владимир уже ушёл, оставив на столе папку с заключением по кинжалу. Василий Степанович внимательно изучил её, оставшись довольным своим приобретением. «Eid Mar» c двумя кинжалами и профиль на другой стороне были выгравированы на прилагающейся, в качестве подарка, золотой монете. Подарка к пугио самого Марка Юния Брута. Отреставрирован и хорошо заточен. Оценщик перед уходом так же поделился своим ощущением после осмотра этой вещицы. Будто бы она впитывает тепло. Белов отмахнулся. Володя был профессионалом, но слишком впечатлительным. Именно поэтому он никогда не заходил в комнату с вещами, которые несли на себе отпечаток страданий. А ведь именно этот отпечаток и делал их ценными. Эта мрачная энергетика, аура, если хотите, которой Белов дорожил, как маной небесной.

Он поставил кинжал в футляр, потянулся за бокалом дорогого коньяка, когда услышал это. Сначала едва уловимо. Как будто мышь пробежала по паркету. Он замер, прислушался. Тишина. Наверное, ветер за окном шалит. Белов сделал небольшой глоток, тёплый напиток приятно обжёг горло, принося привычное успокоение.

Он откинулся на спинку стула, расплывшись в довольной улыбке после насыщенного дня и, наконец, позволил себе расслабиться. Но через несколько минут звук повторился. На этот раз отчётливее. Только теперь это был не странный, едва слышный шорох, а лёгкий скрип. Как будто кто-то наступил на старую половицу. В комнате, где стояли его самые ценные экспонаты.

Сердце Василия дрогнуло. Он не был трусом, но в своём доме, в своём святилище, коллекционер привык к абсолютному контролю. Никаких неожиданностей и никаких гостей. Без его ведома.

Он встал, приоткрыл дверь, заглянул в тёмный коридор. Длинная анфилада комнат тонула в полумраке. Лишь слабый свет из кабинета бросал блики на отполированный паркет. Никого. Пустота. Воздух был неподвижен и густ, как всегда, пропитанный запахом старой кожи, воска... и на этот раз пахло чем-то ещё. Сладковато приторным.

- Воображение что-то разыгралось, - буркнул он себе под нос, возвращаясь к столу.

Он сделал ещё глоток из своего бокала, но коньяк, вдруг, показался пресным, даже противным. Василий выплюнул его обратно и принялся озадаченно разглядывать жидкость. Потом заскользил глазами по этикетке. Вероятно, попалась подделка. Коллекционер решил глотнуть из горла, чтобы проверить свою догадку. И эту порцию, немного подержав во рту, он тоже сплюнул в бокал. Видимо, курьер в этот раз закупался в другом магазине... Тогда, почему изначально всё было в порядке? Какая-то химия? Теряет вкус при контакте с воздухом? Как тогда испортилась едва початая бутылка?

Не найдя ответов на свои вопросы по поводу качества коньяка, Василий Степанович, бурча себе под нос, ёмко поведал полную биографию производителя данного пойла, не забыв упомянуть и ближайших родственников. Он выбросил бутылку в урну и уселся на свой стул.

Ночь тянулась медленно. Белов пытался сосредоточиться на каталоге, но мысли постоянно путались. В ушах стоял тонкий высокий звон, на который он долгое время не обращал внимания. Однако, этот звон, будто, становился громче и в нём начали проскальзывать ещё какие-то посторонние звуки. Что-то похожее на шелест бумаги, словно кто-то рядом листал книгу и... чьё-то дыхание.

Он поднял голову, посмотрев прямо на «Мученика». лунный свет, пробивавшийся сквозь узкую щель в портьерах, падал на картину. И ему показалось... нет, не показалось.

Из пустых глазниц нарисованного страдальца, словно слеза, но густая и тёмная, как дёготь, сползала капля. Она растекалась по полотну, оставляя за собой жирный чёрный след.

Белов вскочил, бросив каталог на пол. Сердце забилось, как молот. Кровь? Картина же была написана кровью. Возможно, изменение температуры, или влажности?

Рациональные объяснения тут же выстроились в голове и он немного успокоился. Коллекционер подошёл к картине, достав из кармана белоснежный платок, прикоснулся к чёрному следу. В этот момент он почувствовал сладковатый запах гнили, смешанный с озоном и этот смрад усиливался с каждой секундой.

Василий Степанович отпрянул от «Мученика», судорожно вытирая пальцы о брюки. Хотя платок и остался девственно чистым, липкое ощущение на коже не проходило, словно он коснулся смолы. Чёрная капля на холсте теперь казалась живым пульсирующим пятном, втягивающим в себя тусклый лунный свет. А глаза нарисованного страдальца, точнее, эти тёмные провалы, будто сместились, неотрывно следя за его движениями. От этого ощущения ледяные цепи сковали грудь, мешая дышать. Впервые за долгие годы липкий, холодный, настоящий ужас, вместо приятного щекотания нервов, расползался внутри.

Белов пошатнулся, схватился за спинку стула Басби, едва не падая, и почувствовал, как старое дерево словно ответило лёгким покалыванием в ладони. От этих новых ощущений закружилась голова. Он резко сел на стул и почти сразу раздался стук в дверь.

Твёрдый, уверенный стук прозвучал неожиданно и громко, вырвав Василия Степановича из оцепенения. Он вздрогнул, сердце бешено забилось. Кто это? В столь поздний час? Владимир? Но Володя никогда не приходил без звонка. Тем более ночью.

- Войдите! - выкрикнул Василий, даже не глянув в сторону звука.

Дверь открылась бесшумно. В проёме, окутанном слабым светом из коридора, стоял мужчина. Высокий, подтянутый, в безупречно сшитом, хоть и несколько старомодном, коричневом костюме. Лицо его спокойное, бесстрастное, больше было похоже на бледную восковую маску. Руки в белых перчатках были вытянуты по швам.

- У вас всё в порядке? - голос был низким, бархатистым, тон размеренным. Голос человека, привыкшего к порядку и тишине.

Коллекционер растерянно помотал головой, протёр глаза и уставился на немолодого мужчину, возникшего перед ним.

- Степан?.. ты ничего не слышал? Посторонние шаги, или скрип? Ничего необычного не замечал? - Белов ткнул пальцем в сторону гостиной.

- Нет, Василий Степанович. - Степан слегка нахмурился и внимательно осмотрел коллекционера. - В доме тихо. Вы хорошо себя чувствуете? Может, принести вам успокоительного?

- Нет, не надо. Просто... эта картина. Посмотри.

Белов раздражённо махнул рукой, указав на чёрный след.

Степан плавно подошёл. Его движения были бесшумными, лёгкими. Он внимательно осмотрел полотно и ненадолго задумался.

- Вижу небольшое потемнение, Василий Степанович. Возможно, пыль скопилась в неровностях. Или след от насекомого. Ничего сверхъестественного. И ещё неплохо было бы проветрить помещение, а то воздух здесь немного затхлый. Не находите?

Рациональность. Холодная и соблазнительная снова начала обволакивать Белова. Его собственная болезненная одержимость, наложившаяся на переутомление и, возможно, тот суррогат, дают о себе знать. Он даже почувствовал лёгкий стыд за свою панику.

- Да, да... проветрить. Точно. - пробормотал Белов, чувствуя себя дураком. - Спасибо, Степан. Можешь идти.

Мужчина поклонился и бесшумно удалился. Коллекционер остался один. Звон в ушах усилился. Теперь он явственно различал в нём шёпот. Множество голосов, сливающихся в один невнятный поток, как радиопомехи из глубины времён. Белов закрыл уши руками, но без толку. Этот шёпот звучал где-то внутри черепа, разрушая рассудок.

- Кто здесь? - резко спросил он в пустоту, глядя на мирно сидящих на стульях кукол. - Покажись!

И в этот миг по дому прокатился серебристый, словно колокольчик, звонкий детский смех, эхом отдающийся повсюду. Он был весёлым, беззаботным, но от него по спине Белова пробежали ледяные мурашки. Ведь в этом доме никогда не было детей.

Он встал. Решимость, подстёгнутая страхом и раздражением, придала ему сил. Взяв со стола бронзовую статуэтку этрусского демона, он подошёл к проёму двери, прячась за стеной и готов в любую секунду атаковать непрошенного гостя.

В следующее мгновение он услышал странный шлепок. Будто кто-то в стекло швырнул мокрую тряпку... или кусок мяса. Эти шлепки становились всё чаще, громче, напористее. Белов невольно глянул на картину «Руки противятся ему» и увидел, как за спиной жуткого мальчика, чьи-то ладони хаотично бьют по чёрному стеклу, оставляя сальные отпечатки, которые блестели на полотне. Он побелел, когда увидел, как стоящая рядом кукла с грохотом выронила из руки свой таинственный предмет и повернулась к нему спиной.

Все его представления о происходящем строились на многочисленных фильмах ужасов, которые он когда-то смотрел взахлёб. Разум так и твердил ему, что нужно бежать прочь из этого дома не оглядываясь, тело его сотрясала мелкая дрожь. Но было внутри что-то ещё. Бессознательное. Наверное, именно это не давало героям фильмов поступать логически и правильно. Ведь здравый смысл всё же пытался брать верх, твердя, что всё происходящее вокруг - не реально, подыскивая всему вполне убедительные объяснения. Может быть это шизофрения, страшный сон, или всё тот же пресловутый коньяк... Как бы то ни было, Василия Степановича не покидало ощущение какой-то неправильности с того момента, как ушёл Владимир. Вроде бы всё стоит на своих местах, но будто что-то неуловимо изменилось. И именно желание выяснить, что, всё-таки, в его доме не так, удерживало его от побега.

Зал был погружен в полумрак. Лишь слабый ночник у дальней стены освещал витрины и постаменты. Воздух становился всё гуще, словно насыщаясь запахами старой бумаги, пыли и чего-то сладкого... Ему всегда нравился этот запах, но он ни как не мог вспомнить названия, а ещё этот запах он встречал совсем недавно, но где? Странно всё это.

Белов включил основной свет. Люстры зажглись, залив помещение холодным белым светом. Всё было на своих местах, кроме куклы Пупы. Она сидела на своём стеклянном ящике, внутри которого, на запотевшем стекле, корявым детским почерком, было отчётливо написано: «Пупа ненавидит тебя». она вперилась в Василия своими голубыми глазками и, спустя мгновение, повторила написанное визгливым, режущим слух, голосом. По комнате снова эхом прокатился детский смех и коллекционер, краем глаза, увидел, как Джоли повернула к нему голову, уставившись на него своими косыми зелёными глазками.

С минуту Белов смотрел на всё это, не моргая. Казалось, что его собственные глаза вот-вот выкатятся и повиснут на длинных нервах, от страха. Он потряс головой, с силой ударил себя по виску и наваждение отступило. Теперь действительно всё было на своих местах.

Смех стих. Шёпот тоже, сменившись привычной звенящей тишиной. Василий почувствовал себя немного глупо со своей статуэткой, которую всё ещё сжимал трясущимися руками. Он сделал шаг вперёд, намереваясь подойти к Пупе, проверить замок на её ящике и его нога по щиколотку увязла в чём-то мягком и тёплом.

Коллекционер посмотрел вниз и застыл, выронив этрусского демона и тот бесшумно упал на густой ковёр из чёрных блестящих волос. Они стелились от самого порога, заполняя каждый сантиметр паркета. Волосы Окику, наконец, оправдали свои легенды. Они выросли, мрачным водопадом падая на пол и ядовитым плющом заполонили комнату, поднимаясь по ножкам мебели, обвивая стулья. Они были противно липкими и влажными на ощупь. Смрад снова разлетелся по комнате. На этот раз пахло мёртвой плотью и увядшими цветами, словно они несколько недель пролежали в тазике с водой под палящим солнцем.

Белов вскрикнул, отпрянув к двери. Но волосы уже оплетали его лодыжки, как цепкие лианы. Он дёрнулся, пытаясь освободиться, и услышал тихий шелест. Волосы зашевелились. Не от его движения. Сами по себе. Как будто под ними копошились тысячи невидимых насекомых.

Василий поднял взгляд на Окику. Кукла сидела неподвижно, но выражение её лица, словно, изменилось. Казалось, она злобно насмехается над коллекционером, смотря на него так же, как он в тот день, когда её приобрёл.

Паника. Всепоглощающая и холодная сжала горло Белова. Он снова рванулся к двери, с трудом отрывая ноги от цепких волос, выскочил в коридор, захлопнул тяжёлую дверь и прислонился к ней спиной, тяжело дыша.

Через мгновение, в дальнем конце коридора, появился Степан, по прежнему выражая полную невозмутимость.

- Василий Степанович, что случилось? Вы, словно, беса увидели.

- Там... там... - Белов задыхался, указывая дрожащим пальцем на дверь своего музея. - Волосы! Они повсюду!

Степан подошёл. Его холодный взгляд скользнул по лицу Василия, затем осмотрел всё остальное. Ничего подозрительного.

- Василий Степанович, - голос его был твёрдым и уверенным. - Наверное, вам снова что-то привиделось. Там ничего нет.

Он осторожно взял Белова под локоть, словно больного, и открыл дверь, тот зажмурился, ожидая увидеть там чёрный ковёр... Но, когда он открыл глаза - пол был безупречно чист. Полированный паркет блестел под светом люстры, а куклы замерли в своих привычных позах, устремив свои невидящие глаза в пустоту.

- Но... но я видел... - бормотал Белов, чувствуя, как пол уходит из под ног. - Они были... они шевелились.

- Вы очень переутомились, Василий Степанович, - настойчиво сказал Степан. - Стресс. Эти нескончаемые сделки, поиски... Я настоятельно рекомендую вам принять снотворное и лечь спать. Думаю, завтра будет гораздо легче.

Белов позволил отвести себя в спальню. Степан принёс стакан воды и маленькую таблетку. Василий машинально проглотил её, осушил стакан до дна. Мужчина пожелал доброй ночи и удалился, тихо закрыв за собой дверь.

Легче не стало. Стоило Степану уйти, как снова послышался шёпот. Теперь он звучал гораздо настойчивее, перерастая в крики. Голоса перекрывали друг друга. Они спорили, плакали, смеялись... Белов вскочил с кровати, зажав уши. Знал, что не поможет, но попытаться, всё же, стоило. Он метнулся к окну, отдёрнул штору. Город внизу тонул в огнях. Жизнь там кипела и сейчас Василий бы всё отдал, чтобы слышать его шум, а не эту какофонию, что разрывает его голову на части.

- Замолчите! - прошипел он в стекло, сдавливая виски и чувствуя, как безумие, острыми когтями, впивается в его рассудок. - Я приказываю вам замолчать!

Он сорвался с места, как ракета. Не думая, на автомате. В голове мелькнула мысль, что все странности начались с того момента, как появилось это проклятое зеркало. Старик предупреждал. Он говорил, что его нужно уничтожить, разбить. Но Белов, конечно, не послушал.

Он влетел в музей, не обращая внимания на «Мученика», у которого по лицу теперь паутиной расползались кровавые слёзы. Василий Степанович захватил с собой по пути молоток для отбивных, который повар почему-то не убрал после смены на место. Он подошёл к мутной зеркальной глади, пристально всматриваясь в него, словно ища причину не разбивать столь ценный экспонат.

Зеркало же, казалось, ждало своего нового владельца. Оно отражало его искажённое страхом и яростью лицо, его растрёпанные волосы, дикие глаза. Но за его спиной, в отражении, он снова увидел Аннабель, что сидела на своём, ещё секунду назад пустом, стуле, выпучив на него свои огромные глаза. Её брови съехали вниз, почти сомкнувшись у треугольного носа, от чего её, и без того жуткая улыбка, казалась ещё более угрожающе, а рыжие волосы были аккуратно убраны назад.

Она махала ему рукой. Медленно, приветственно и страшно. Роберт так и держал своего пса, но тот скалил зубы, обдавая помещение глухим рычанием, а на полу, прямо у его ног, сидела та самая кукла с картины «Руки противятся ему». она подняла голову, и её глаза, огромные, чёрные, пустые, уставились прямо на него в отражении. За стеклом её настоящей картины руки по прежнему упирались в преграду, но в зеркале эти руки тянулись уже к Белову. Казалось, что они вот-вот преодолеют хрупкую преграду, схватят его и утащат с собой в зазеркалье.

- Нет... - простонал коллекционер. - Этого не может быть. Это всё не реально. Это какой-то страшный сон!

Тысячи голосов кричали в его голове, требуя, умоляя, проклиная... Василий поднял молоток, сжимая рукоятку до хруста костяшек. Один удар. Всего один удар по этому проклятому зеркалу - и всё закончится. Он чувствовал это всем своим естеством. Разбей его и связь прервётся! Морок отступит! Что может быть проще?

Он занёс молоток. Мускулы напряглись до предела. Лицо исказило безумие... но рука так и не опустилась.

Он смотрел в зеркало. Смотрел на отражение Аннабель, машущей ему, смотрел на куклу с картины, смотрел на собственный образ, держащий молоток. И видел не только страх. Видел жадность. Коллекционера, стоявшего перед величайшим, самым могущественным артефактом из всех, что ему удалось раздобыть. Перед шедевром истинного проклятия. Разбить его? Уничтожить? Отдать эту силу, эту тёмную славу небытию?

- Моё... - прошептали губы Белова, не слушаясь его, а голос стал, точно, чужим, сиплым. - Всё это... моё.

Молоток замер в воздухе. Рука дрожала, но не опускалась. Шёпот в голове стих, сменившись тихим победным смешком. Зеркальное отражение Аннабель перестало махать. Оно просто сидело и смотрело на него, а брови вернулись на прежнее место. Зато улыбка на тряпичном лице, кажется, стала намного шире.

Василий Степанович Белов, король коллекционеров проклятых редкостей, опустил молоток. Он упал на паркет с глухим стуком. Белов сделал шаг назад, потом ещё один. Его взгляд не отрывался от зеркала. От своего отражения, в чьих глазах больше не было страха. Теперь в них горело что-то иное, потустороннее...

Он медленно повернулся и сел на любимый стул, оставив молоток лежать на полу. Оставил зеркало на стене. Оставил своих демонов праздновать победу в тишине особняка, который больше не был его крепостью. Теперь он был, скорее, его клеткой.

Василий истерично рассмеялся. Громко, взахлёб, глядя на Аннабель, которая теперь сидела на своём положенном месте. Но ему уже было не важно, как она там появилась. Он понял, что всё это время было не так. Он понял, что зеркало сводило его с ума задолго до того, как оно у него появилось. Он понял, что там кто-то есть. Кто-то древний, тёмный. И понял, что у него никогда не было прислуги. А этот самый Степан, который принёс ему стакан воды и отправил спать - почивший, много лет назад, родной отец. Фотография в рамке на полке освежила хрупкую память угнетённого разума.

- Кто на связи? - сержант сжимал рацию побелевшими пальцами так, словно пытался выдавить из неё ответ. - Повторяю. Кто на связи?

Ответом было глухое шипение, словно кто-то дышал прямо в микрофон. Едва уловимые звуки расплывались, как тени в тумане.

- Повторите! Я вас не слышу! - снова сказал он, чуть громче.

Треск усилился, и в нём, казалось, проскальзывали отдельные обрывки фраз. То ли голоса, то ли просто игра воображения. Кто-то в кузове неловко пошевелился.

- Кто там? - Дроздов поднёс рацию к уху и  прикусил губу, всё ещё надеясь получить ответ.

Вдруг раздался звонкий хлопок, прозвучавший словно выстрел в вязкой, напряжённой тишине. Сержант инстинктивно отбросил рацию и она упала на пассажирское сидение.

Затем послышался тонкий, прерывистый звук и какой-то шорох. Несколько долгих секунд все с опаской смотрели на прибор, как на какую-то диковинку. Потом послышался голос, в котором можно было узнать человеческую речь. Слова вылетали из рации обрывками так, что невозможно было понять их смысл. Дроздов тщетно пытался выудить хоть немного информации с того конца связи, но, как ему казалось, непрестанные помехи не давали ни шанса.

- Помогите... - внезапно чётко прозвучал женский голос, после него тяжёлый всхлип и тут же рация захлебнулась множеством голосов, свитых в хор.

И сквозь этот адский вой, пронзительно холодный, нечеловеческий визг самой Тьмы, словно дирижирующий этим оркестром страдания и боли, булькающим, захлёбывающимся хрипом. И там звучало что-то ещё. Что-то более древнее, более тёмное, голодное.

Звук бил по барабанным перепонкам физической волной, заставляя сжиматься внутренности, выворачивая душу наизнанку.

Петриченко вжался в сидение, зажав уши ладонями. В глазах его горело безумие с животным страхом. Из его горла вырывался собственный, тонкий визг, сливающийся с общим кошмаром. Дима вскрикнул, прижавшись к брату, Морозов уткнулся лицом в колени. Даже Дроздов, казалось, потерял своё хладнокровие. Он невольно откинул голову назад, а лицо исказилось гримасой боли и первобытного ужаса.

Спустя целую вечность вой резко оборвался. Не затих - именно оборвался, будто перерезали гортань. От наступившей тишины зазвенело в ушах. Воздух гудел, как у высоковольтных вышек. Петриченко всхлипывал. Слюна тонкой липкой нитью стекала у него по подбородку. Морозов тяжело дышал, рукавом вытирая пот со лба, текущий ручьями. Дроздов молчал несколько секунд, глотая ком в горле. Он резко щёлкнул тумблером рации, отключив её, словно отсекая связь с самой преисподней.

- Не знаю, что за дерьмо это было, - голос сержанта был глухим, надтреснутым, - но сидеть здесь и ждать, когда оно решит поговорить с нами снова, я не собираюсь. Нужно лезть наверх. На завал. Проверить, есть ли шанс прорваться. - Его полный страха взгляд, который он безуспешно пытался скрыть, упал на Пашу с Димкой. - Вы с нами. Такие смелые бойцы нашему скромному отряду будут не лишними. Петриченко! - солдат вздрогнул, подняв мокрое от слёз и пота лицо, - подотри нюни! Расплакался он тут, как баба, у которой сумочка к туфлям не подходит! Соберись, солдат! И давай наверх! Там может быть выход!

Выход. Это слово повисло в воздухе. Казалось, что это что-то невероятное. Но оно заставило Петриченко кивнуть. Он с трудом оторвал руки от ушей, будто они были приклеены, воодушевившись призрачной надеждой. Желание выбраться отсюда было гораздо сильнее холодного страха. Во всяком случае - пока что.

- Морозов, - уже спокойным тоном сказал Дроздов, - давай с ним на разведку, подстрахуешь, в случае чего.

- Так точно! - отчеканил в ответ солдат, тут же приступив к выполнению приказа.

Свалка тянулась, как огромный прибрежный утёс. Кузова, смятые, как бумажные игрушки, застыли во времени, наваленными друг на друга. Осколки стекла сверкали тусклым светом, напоминая чешую дохлой рыбы. Металл скрипел под ногами, прогибаясь, и каждый шаг отзывался глухим эхом, уходящим куда-то в глубины груды.

Чем выше они поднимались, тем более стойким было ощущение того, что эти машины не просто брошены, а будто их здесь сложили, как кирпичи в стену, отделяющие один мир от другого. Между корпусами в щелях стоял неподвижный воздух, пахнущий ржавчиной и чем-то гниющим. Скользкие, помятые кузова, острые, как бритва, края рваного железа, зияющие провалы, а где должны были быть салоны - плескалась смертоносная тьма. Жесть под ногами жалобно стонала. Сломанные бамперы цепляли штанины, холодный металл кусал пальцы. Под приоткрытыми капотами торчали скрученные провода, как вырванные жилы.

Морозов цеплялся за погнутую дверь внедорожника, стараясь не смотреть в выбитые лобовые стёкла, где, казалось, кто-то прятался. Он постоянно мотал головой, как бы отгоняя назойливых мух. Глаза его бегали по теням, сгущавшимися под обломками.

И вот они на гребне. На самой высокой точке этого кладбища машин. Петриченко замер. Его, до этого, непрекращающееся бормотание, смолкло. По щекам снова заскользили слёзы. Морозов, поднявшись следом, ахнул, коротко и глухо.

Мир обрывался. Не просто дорога, или мост. Обрывалась реальность. Перед ними открылась пропасть такой глубины, что взгляд просто не достигал дна. Он тонул в ней. Край был идеально ровным, словно лезвие гигантской бритвы одним взмахом отсекло кусок мира. Асфальт, грунт, бетонные ограждения - всё обрезано с хирургической точностью, образуя гладкую, почти отполированную, чёрную линию. А за ней - ничего. Абсолютная пульсирующая чернота, поглощающая свет их фонарей уже в метре от края. Не было ни отражений, ни намёка на структуру, или глубину. Только бездна.

Но самое жуткое было не впереди, а внизу. Река. Она всё ещё текла. Мощный полноводный поток подходил к самому краю этого чудовищного обрыва и исчезал. Вода не падала вниз с грохотом и пеной. Она просто, беззвучно и плавно, утекала в чёрную пустоту, как в гигантскую сточную трубу. Ни брызг, ни гула. Только холодящее кровь зрелище растворяющейся в небытие реки в мёртвой тишине. Это было противоестественно. Это ломало разум.

Морозов подошёл к Петриченко, смотря на то, как краешки горизонта таяли в матовой бесконечности. Лицо солдата выражало безумие. Он смотрел широко раскрытыми глазами не в бездну, а куда-то сквозь неё. Стоя прямо над пропастью, он сунул руки в карманы и согнулся над клубящимся мраком.

- Вася... - испуганно прошептал Морозов, боясь спровоцировать его на прыжок. - Отойди. Слышишь? Отойди от края.

Петриченко медленно повернул к нему голову. Улыбка, кривая и нездоровая, растянула его губы.

- Края? Какого края, Саш? - его голос звучал ровно и отрешённо. - Это не край. Это граница. Понимаешь? Как в игре... когда карта заканчивается, а дальше текстуры нет. Нужно шагнуть туда. За пределы. И будет перезагрузка системы. Нас просто выкинет из программы в нашу обычную жизнь. - Он махнул рукой в сторону города, скрытого за серым горизонтом, а потом ткнул пальцем в черноту. - Там наше настоящее. Без этих криков и страданий. Без этой страшной ночи.

- Вася, это не игра! - Морозов попытался подойти ближе, но ржавый лист металла под ним, опасно прогибаясь, жалобно заскрипел. - Посмотри на меня! Это реальность! Страшная, неприятная, даже отвратительная, но реальность! Шагнёшь туда - и всё будет кончено! Ни какой перезагрузки! Конец игры, мать твою! Оно сожрёт тебя так же, как и всех остальных!

Лицо Петриченко едва заметно дрогнуло. На миг в глазах мелькнул проблеск сознания, но тут же погас, как задутая спичка.

- Неправда. Там свет. Видишь? - он прищурился, вглядываясь в непроглядную черноту, - там солнце. И трава... зелёная, сочная. И мама. Она зовёт меня к ужину. Слышишь?

Голос его стал тонким, почти детским.

- Какая мама? - с недоумением посмотрел на Васю Морозов, абсолютно ничего не понимая. - Какое солнце? Какая трава?! Там мрак непроглядный! Ты о чём говоришь?

Он пришёл неожиданно. Но не как вой ночи, а как нежный выдох, проникший сразу в уши, в мозг, в самую душу.

Резкий скрежет тормозов, визг металла. Он снова за рулём своей старенькой «девятки». Тёмная трасса. Дождь хлещет по лобовому стеклу так, что дворники едва справляются. Дороги почти не видно, но Саша не сбавляет скорость. Он сосредоточенно вглядывается в чёрный асфальт, боясь потерять его из виду. Он отвёл взгляд лишь на секунду, но её хватило, чтобы увидеть фары встречного автомобиля, который выехал на его полосу, слишком поздно. Он давит на тормоз, выкручивает руль и сцепление с мокрой дорогой теряется. Страшный удар! Стекло бьётся и острая боль пронзает всё тело. А потом тишина. Лишь крупные капли дождя звонко стучат по изогнутой крыше машины.

- Сашенька... Зачем? - прозвучал голос жены, доносящийся из кромешной темноты. Такой родной, такой тоскливый. Сердце его сжалось и, казалось, совсем перестало биться. - Зачем ты нас оставил? Меня. Леночку, маленького Максимку? Нам очень тяжко без тебя. Дети ждут. Хватит бегать от самого себя, от нас.

- Папочка! - прозвучал голос пятилетней дочери с той же бесконечной тоской и нежностью. - Ты нам нужен!

Теперь сердце Морозова застряло где-то в горле. Он слышал, как плачет Максим, которому не было даже года, и хотелось кричать, но Саша не мог. Его мощную шею словно взяли в тиски, сжимая всё сильнее и он поймал себя на мысли, что больше не хочет затягивать с встречей. Почему бы не пойти к ним прямо сейчас и, наконец, снова обнять. Почувствовать их тепло, их запах, почувствовать себя снова счастливым, после стольких лет...

Шёпот слился в знакомое хриплое дыхание лейтенанта Козлова, чья фамилия полностью соответствовала его характеру. Во всяком случае, так говорили женщины, коих у него было немало. Он курил папиросу, пуская дым в ночное звёздное небо и пристально рассматривая, как едкое белое облако медленно растворяется в стоячем сухом воздухе. Дроздов сидел рядом, глядел на это зрелище вместе с ним, помешивая в металлической тарелке ароматную кашу с тушёной говядиной.

- Как думаешь, Миш, долго ещё нам с тобой торчать в этом аду? - задумчиво спросил Козлов, сделав глубокую затяжку.

Сержант, почему-то, прекрасно знал, что произойдёт после этого вопроса, на который он так и не успел дать ответ, как и не успел даже попробовать своей каши на ужин.

Ответ был - пара мгновений. Но лишь для лейтенанта и остального отряда. Враг ударил неожиданно и точно. Дроздова отбросило ударной волной метров на десять. Он попытался подняться, но тщетно. Затухающим взглядом он увидел кратер на месте их лагеря и голову Козлова, что упала рядом с ним.

- Как ты выжил, Миш? - сиплым, булькающим голосом заговорила она внезапно, но сержанта это, почему-то, не смутило. - Ты должен был пойти со мной до конца. Или, хотя бы, лучше проанализировать разведданные. Но ты не справился. Теперь смотри, что случилось по твоей вине. Ты должен был отдать свою жизнь за этих солдат, Миша, но почему-то все эти солдаты отдали свои жизни за одну твою. Неправильно это всё, друг мой.

Дроздов мысленно согласился с этими доводами, роняя скупую слезу на холодную землю и тут из дыма начали выходить все солдаты, которые погибли, как он считал, по его вине. Кто-то прыгал на одной ноге, кто-то полз по земле, потеряв нижнюю часть тела, кто-то тащил свои внутренности в руках. Длинные ленты кишок скользили и вываливались, от чего несущие спотыкались и падали, но неизменно вставали, собирали их и снова шли дальше.

Вдруг рядом возник тот самый бесформенный кусок плоти, который он рассматривал ещё совсем недавно, вслед за ним, появились остальные вояки, сгинувшие в этой тьме.

- Товарищ сержант... - зашелестели голоса, сливаясь в один леденящий шёпот. - Почему мы? Почему ты повёл нас на смерть. Теперь наша кровь на твоих руках, сержант.

Они медленно, словно марионетки, стали приближаться, протягивая почерневшие, расплывающиеся во мраке руки.

- Останься с нами, командир. Твоё место среди нас. Среди твоих погибших братьев.

Дроздов так и не смог подняться. Он закрыл уши руками и уткнулся лицом в землю, заорав, что было мочи. Но это не помогало. Чувство вины сейчас грызло куда сильней, чем обычно...

Он не слышал шёпота. Он видел. Он снова был в супермаркете, где для него всё началось. Тьма уже поднялась по пояс, подбираясь к нему всё ближе. Вокруг кричали, бежали, растворялись, превращаясь в бесформенные чёрные лужи. Прямо перед ним, по щиколотку в этой жиже, стоял Паша. Но он не замечал этого. Старший брат смотрел куда-то сквозь свой гаснущий телефон, не шевелясь.

- Паша! - закричал Дима, но голос его не прозвучал, словно он лишился голосовых связок. - Паш! Оно забирает тебя!

Но тщетно. Его рот открывался, словно у рыбы, пытающейся вдохнуть на губительной суше.

Он пытался бежать к брату, но ноги не слушались, будто увязли в густой смоле. Чернота поднималась всё выше, обволакивая его бёдра, живот, но лицо его так и оставалось бесстрастным, безучастным, а его равнодушные глаза, казалось, превратились в стекло.

- Паша! Не оставляй меня одного!

Дима рванулся к нему из последних сил, протягивая руку, чтобы схватить и вытащить брата, но его пальцы прошли сквозь силуэт, как сквозь дым. Паша медленно погружался в трясину, превращаясь в чёрную статую, которая вот-вот превратится в смолянистое пятно на холодном полу.

- Я один! Я остался совсем один! - взвыл Дима, падая на колени, угодив в липкую чёрную жижу, которая тут же поползла по его телу...

Шёпот стал голосом его новой девушки. Кати. Нежным, соблазнительным.

- Пашенька... Я тут. В темноте. Мне так страшно. Они... они везде. Но я нашла щель. Проход. Узкий. Там свет. Настоящий, яркий, как раньше. Иди ко мне, сквозь этот мрак. Протяни мне руку и мы будем вместе. Навсегда.

Он видел её лицо, мерцающее, как мираж, прямо в чёрной стене ночного мрака. Её рука, тонкая, бледная, протягивалась к нему из пустоты. За ней - проблеск тёплого, нежного света, как в уютной комнате. Любовь. Спасение. Избавление от кошмара. Всего несколько шагов, протянуть руку... и он, наконец, обнимет её. Он сделал неуверенный шаг навстречу к ней, рука невольно потянулась к призрачному видению...

Шёпот матери перерос в ясный голос и он увидел. Не бездну, а порог родного дома в деревне. Солнечный свет золотом лился с ясного неба, пахло свежескошенной травой и свежими пирогами. На крыльце, улыбаясь, приветственно махала рукой мать. Такая, какой он помнил её до болезни.

- Вась, ну что ты стоишь? Проходи скорей, пирожки стынут. Только что из печи достала.

За её спиной, в прохладной тени сеней, маячил отец. Дом был цел, сад цвёл, и нигде - ни тени страха, ни запаха гнили. Рай, до которого один лишь шаг. Просто шагнуть с этого уродливого уступа и очутиться дома.

- Иди сынок. - Прокряхтел отец, тепло улыбнувшись, - мы давно тебя ждём.

Видения кружили, накладывались, сменяли друг друга с безумной скоростью, предлагая каждому свой личный рай, или ад, связанные общим шёпотом, зовущим к гибели или безумию.

Петриченко засмеялся. Звонко, безумно.

- Я иду, матушка! - крикнул он в бездну и сделал широкий шаг вперёд, сбрасывая с себя снаряжение.

Резкий, оглушительный звук разорвал гипнотическую паутину видений. Морозов вздрогнул и вскрикнул от пронзительной боли. На его плече расплывалось алое пятно. Это Вася, выбрасывая пистолет, нажал на спусковой крючок, каким-то чудом сняв оружие с предохранителя.

Лицо Саши было искажено ужасом и болью. Ужасом - от видения семьи и боль от ранения. Но этот выстрел, этот физический сильный удар вырвал его из морока шёпота на долю секунды и этого хватило.

- Вася! Нет! - заорал он настоящим, живым голосом.

Но было поздно. Шаг в бездну был уже сделан. С безмятежной глупой улыбкой на лице.

Его падение было неестественным. Он не полетел вниз, а будто застыл в самом начале своего полёта, в полуметре от края. Его тело начало дико вытягиваться, превращаясь в тонкую, невероятно длинную, нить, как горячий пластик. Его ноги, руки, тело и лицо - всё расплющилось, исказилось в чудовищной гримасе. Петриченко, словно попал в зону действия магнетара, о которых Морозов читал в книжках про космос. Рот Васи открылся в беззвучном крике нечеловеческой агонии - сначала ничего не было слышно, но потом, из бездны, вырвался тот самый, душераздирающий вопль тысяч голосов, но солировал в этот раз в этом вопле один - Васин, доведённый до писка. Его растянутая фигура, превратившаяся в жуткую верёвку из человеческой плоти, зависла на мгновение, и начала стремительно растворяться, как сахар в воде, превращаясь в струйки чёрного дыма, которые тут же втягивались в пульсирующий мрак бездны. Через несколько секунд от Петриченко не осталось ничего. Ни запаха, ни звука. Только всё та же зловещая чернота.

Шёпот исчез. Видения рассеялись. Тишина навалилась на уши тяжёлым грузом. Морозов сидел на коленях, сжимая окровавленное плечо. Боль была острой, зато реальной. Он смотре на место, где только что был Вася, с немым ужасом. Дроздов, бледный как смерть, тяжело дышал, приходя в себя от кошмара, Димка рыдал, уткнувшись в грудь брата.

- Спускайтесь! Быстро в машину! - командным тоном прокричал Паша, пришедший в чувства быстрее остальных, понимая, что сейчас малейшее промедление может стоить жизней. Скоро наступит ночь.

Морозов, стиснув зубы от боли, кинулся вниз, цепляясь и царапаясь об острые края искорёженного металла. Он даже не обратил внимания на то, как порезал ладонь, хватаясь за раму, где торчало стекло. Не обратил внимания и на хлынувшую кровь из новой глубокой раны. Единственной целью было быстрее добраться до машины, иначе - смерть. Страшная и мучительная. Эта мысль хорошо подстёгивала двигаться вперёд.

Забравшись в кабину, Дроздов молча выслушал содержательный доклад Морозова и, не желая оставаться здесь больше ни на секунду, резко включил фары. Воздух сгущался, темнел с неестественной скоростью. Сумерки переходили в ночь. Тени под обломками казались гуще, злее.

Яркие лучи пробили мглу, но упёрлись в стену черноты уже метров через десять. Двигатель взревел так, будто бросал вызов тишине.

- Серж... - Морозов сглотнул, глядя на него и тяжело дыша. - Товарищ сержант. Куда? Ночь же... не видно ничего.

- В город. - Отрезал Дроздов. Его глаза горели в полумраке кабины то ли страхом, то ли безумием, то ли отчаянием. А, может быть, решимостью. - Сидеть здесь и ждать, когда оно снова начнёт шептать? Или когда батарейки сядут? К тому же, тебе срочно помощь медицинская нужна, а аптечку нашу... ну, ты знаешь. Поедем. Медленно. Не останавливаясь. Свет не гасить ни при каких обстоятельствах! Мы прорвёмся сквозь эту жопу, какой бы тёмной она ни была.

Он включил первую передачу. «Урал» дрогнул и медленно пополз вперёд, подальше от этого жуткого обрыва, к городу, который теперь был их единственным проклятым миром. Фары боролись с тьмой, отвоёвывая жалкие метры видимости. Лучи дрожали на неровной дороге. За окнами, за пределами света чернота сгущалась плотной непробиваемой стеной. Она уже не просо висела. Она дышала. Они чувствовали её холодное дыхание, проникающее сквозь щели кабины, слышали её тихий многослойный гул, нарастающий где-то впереди и по бокам.

- Слева! - крикнул Паша, направляя луч фонаря. На границе света мелькнуло что-то высокое, долговязое, скользнуло и исчезло.

Дроздов не сбавил скорости. Он впился взглядом в узкий коридор света перед капотом, руки мёртвой хваткой сжимали руль. У Морозова внутри всё сжалось от нахлынувшего дежавю.

- Правее... - пробормотал он, прижимая раненое плечо. Он видел, как чернота справа, за лучом фары, сгустилась, образовав смутные очертания, шевелящиеся, как подводные растения.

Внезапно лобовое стекло покрылось частыми мелкими каплями. Не дождя. Холодной, маслянистой росы. Или самой тьмой. Дворники заскрежетали, размазывая липкую субстанцию.

Гул нарастал. Теперь в нём явственно слышались стоны, плач, смех и шёпот. Тот самый адский хор висел в воздухе, обволакивал машину, пробирался внутрь.

- Не слушайте! - рявкнул Дроздов, но его голос потонул в нарастающем вое. - Светите! Все, кто может, светите вокруг!

Лучи фонарей из кузова задёргались, выхватывая из мрака то пустую дорогу, то сломанный столб, то, на миг, чёрную, скользящую тень, извивающуюся на свету.

Машина ехала медленно, как в густом киселе. Казалось, что сама тьма сопротивляется их движению. Холод усилился, а дыхание стало видимым в свете.

И вдруг, прямо перед капотом, возникла чёрная фигура, стоявшая на их пути прямо по середине дороги.

- Тормози! - инстинктивно крикнул Пашка.

Дроздов лишь сильнее вдавил педаль газа.

- Не останавливаться. - Процедил он сквозь зубы.

«Урал» рванул вперёд. Фары осветили силуэт в упор, так и не пробившись сквозь его мрак. И, в последний момент, когда бампер уже должен был коснуться его, он, будто, обернулся, будто превратившись в чёрную воронку и из этой воронки вырвался нечеловеческий визг.

Почувствовался лёгкий удар и машина проехала сквозь фигуру. Она распалась на клубы чёрного дыма, которые тут же слились с окружающей тьмой. Визг, словно, пронёсся мимо, потонув в общем вое.

Дроздов смотрел только вперёд. В сужающийся луч света, ведущий в чёрное горло ночи. Город был где-то там, впереди. Их тюрьма. Их последний рубеж. И они ехали ему на встречу, в этот крик, сжимающий стальные бока «Урала», ехали в самое сердце тьмы.