Недавно меня навестила подруга, которую я не видел достаточно долго. Мы провели некоторое время, рассказывая друг другу события последних пары лет — её переезд, мой переезд, мой развод и всё такое. Она, само собой, слышала некоторые наиболее грязные и крайне неточные подробности развода — что неудивительно, ибо похоже, что все в радиусе примерно трёхсот миль как минимум слышали что‑то об этом.
В какой‑то момент она сказала: «Ну, для тебя это должно было быть легче, чем для неё — ведь в конце концов ты полиамор, и у тебя есть другие возлюбленные».
Я уже встречал такое отношение раньше, и похоже, что оно основано на концепции отношений, которая кажется мне совершенно инопланетной. Я не знаю, с чего начать разбор этой концепции, потому что она основана на таком количестве неявных предположений и невысказанных представлений о том, как работают отношения и как работает любовь, что сложно выбрать, с чего именно начать.
Первая и наиболее очевидная проблема этой идеи заключается в том, что она предполагает, что люди являются взаимозаменяемыми товарами, вроде тостеров или DVD-плееров. Эти вещи предоставляют некоторый сервис; если у вас есть два тостера, то вы всё ещё можете пожарить хлеб, если один из них сломался, и если у вас есть двое возлюбленных, то у вас всё ещё будет секс и общение, если с одним из них отношения закончатся, верно?
Давайте остановимся на минутку и подумаем об этом. Представьте себе, что в семье есть двое детей, и один из них погиб в автокатастрофе. Скажет ли кто‑то об этом: «Ну, тебе должно быть не так трудно — в конце концов, у тебя же есть другой ребёнок?» Подозреваю, что любой, кто продемонстрирует такой уровень бесчувственности к чужой потере, может ожидать пощёчины. Каким‑то образом мы инстинктивно знаем, что дети не взаимозаменяемы; родитель, который потерял ребёнка, будет опустошён независимо от того, есть у него другой ребёнок или нет. Мы знаем это; однако каким‑то образом это не распространяется на романтические отношения, правда же?
Так почему же романтические отношения — это другое? Почему все понимают, что дети не взаимозаменяемы, но не распространяют это на возлюбленных?
Думаю, что для многих людей ответ такой же, как и на вопросы вроде «Почему ты считаешь, что если твой партнёр будет заниматься сексом с кем‑то ещё, то ты больше не будешь нужен ему?» и «Почему ты считаешь, что если твой возлюбленный найдёт кого‑то симпатичнее тебя, или кого‑то, что лучше тебя в постели (неважно как мы измеряем это 'лучше в постели'), то это будет угрожать вашим отношениям?» И этот ответ имеет отношение к причинам, по которым люди готовы рисковать работой для того, чтобы полететь в Калифорнию для участия в пикете в поддержку Майкла Джексона.
Эти люди совершенно убеждены в невиновности Майкла, потому что они ощущают, как это ни странно, близость с Майклом Джексоном — несмотря на то, что они вообще не знакомы с ним и на то, что они ни разу не встречались.
Это чувство близости настолько же фальшиво, насколько поверхностно; и оно не ограничивается Джеки. Люди часто испытывают некое приятное, тёплое, неясное чувство — к знаменитостям, к своим партнёрам, к той девушке за соседним столом в офисе, в которую они тайно влюблены. Эта «близость» не является близостью; настоящая близость позволяет вам видеть человека насквозь, глядя в то, что моя партнёрша Шелли называет «супергеройской душой» — через внешность и через неважные подробности, прямо в то, что делает их теми, кто они есть на самом деле.
В «Симпсонах» есть эпизод, в котором дети спрашивают школьную учительницу, миссис Крабаппл: «Как мы узнаем, что мы влюблены?». Учительница отвечает со смехом: «Глупенькие, большая часть из вас никогда не узнает любви и поженится просто из страха умереть в одиночестве». К своему сожалению, я считаю, что для многих людей это на самом деле так. Похоже, что мир полон людей, которые не хотят близости, не любят её и не доверяют ей, и которые не тратят время на то, чтобы на самом деле увидеть «супергеройскую душу» партнёра и не хотят, чтобы кто‑то увидел её у них самих. Однако как только мы убираем из отношений близость, люди сразу становятся взаимозаменяемыми. В один момент люди превращаются в автомобиль для обслуживания. Внезапно оказывается, что в них нет ничего особо привлекательного; «Ну, Бетти была рыжей и любила теннис, а Лорен блондинка и любит гольф, но в целом я получаю примерно одно и то же от каждой из них. Лорен симпатичнее, чем Бетти, так что думаю, что я заменю Бетти на Лорен». Я думаю, что где‑то глубоко, глубоко внутри, некоторые люди понимают, что у них нет никакой глубокой близости с их партнёрами; и мелочные ревности и неуверенности демонстрируют это. «Я не хочу, чтобы мой партнёр смотрел на кого‑то симпатичнее меня…» (…потому что на самом деле в наших отношениях с партнёром нет ничего особо привлекательного; мой партнёр не видит меня по‑настоящему, и да — мой партнёр заменит меня на кого‑то посимпатичнее, если я ему это позволю).
Как только вы увидите супергеройскую душу другого человека, как только вы прорвётесь через всё наносное и на самом деле увидите другого таким, какой он есть и каким он может быть — то этот человек станет совершенно уникальным и абсолютно незаменимым для вас. После этого никто не сможет заменить такого человека; если после этого вы потеряете отношения с этим человеком, то это оставит в вашей жизни дыру, которую не может заполнить никто другой.
Само собой, в каждой бочке мёда есть ложка дёгтя. В данном случае это — уязвимость; если вы позволяете кому‑то на самом деле увидеть вас, то этот человек будет знать вас настоящего — и хорошего, и плохого. Вы станете уязвимым, как никогда прежде; ваши отношения высветят все ваши недостатки, личные слабости, причуды и маленькие неврозы, и можно представить, что для тех, кто не привык к настоящей близости, это будет весьма пугающим.
Итак, вы можете спросить, почему вообще кто‑то может захотеть отношений без близости, и я отвечу: по упомянутой миссис Крабаппл причине. Из страха умереть в одиночестве. Ведь даже поверхностные отношения лучше, чем одиночество, верно? Так что люди вступают в отношения, которые более или менее взаимозаменяемы, с партнёрами, которые более или менее взаимозаменяемы, и вкладывают огромное количество эмоциональных сил в обеспечение того, чтобы их партнёры не заменили их на кого‑то другого — ну, потому что иначе они останутся одни.
Лично я считаю, что страх одиночества — паршивая причина для того, чтобы быть в отношениях. Если бы у меня была партнёрша, которая хотела бы заменить меня потому, что она нашла кого‑то, кто лучше выглядит, или лучше в постели, или (господи помилуй) лучше готовит, то я хотел бы знать об этом раньше, а не позже. По моему мнению, попытки оградить вашего партнёра от разговоров или совместного времени с другими людьми из боязни быть заменённым приводят к прямо противоположному эффекту; если меня настолько легко заменить — то я хочу знать об этом, потому что это не те отношения, в которые я хочу вкладываться. Но этот надоедливый страх остаться одному сложно обойти, да? «Если я потеряю своего партнёра, то я останусь один, и нет ничего хуже этого».
Однако, это забавно. Если вы можете смотреть на кого‑то и по‑настоящему видеть его, если вы развили в себе навык видеть супергеройскую душу другого человека, то вы никогда останетесь в одиночестве — этого никогда не случится. Независимо от того, как вы выглядите, насколько вы хороши в постели или даже (к счастью) от того, насколько вы хороши на кухне.
Есть и ещё одна ложка дёгтя в этой бочке мёда. Человек, который уникален для вас, не может быть заменён — и это означает, что вне зависимости от того, сколько у вас ещё партнёров, вам будет больно, если этот человек больше не будет присутствовать в вашей жизни. Никто другой не сможет это исправить. Это не вопрос удовлетворения каких‑то потребностей вашими партнёрами; это не вопрос наличия второго тостера для того, чтобы вы всё ещё могли пожарить хлеб. Уникальный партнёр незаменим. Мы знаем это про наших детей; думаю, что настало время понять это и о наших возлюбленных.
Перевод мой, тэг моё. С позицией автора согласен (и очень люблю такие тексты про полиаморию - которые на самом деле вообще не про неё).
