Вам не кажется, что жить сегодня стало труднее, чем вчера? При всей лёгкости и обеспеченности современных реалий, всё же кажется, что люди в целом чаще болеют. И это на самом деле так. Это отражается в том числе в статистике. Почему так случилось и случилось ли вообще, исследует доктор-невролог Сьюзан О‘Салливан в своей новой книге.

Как становится понятно уже с подзаголовка, автор считает, что медицина зашла слишком далеко в желании вылечить нас. Настолько далеко, что нас снабжают диагнозами (и лекарствами, и лечением) даже тогда, когда это не имеет серьёзного смысла. Появилось столько много новых диагнозов, и эти диагнозы стали обычным делом. Может, конечно, здоровье общества ухудшилось. А может, мы лучше диагностируем имеющиеся проблемы? Или мы на самом деле не больше болеем, а приписываем себе болезни? Автор посвятила свою книге гипердиагностике и гипермедикализации: это чрезмерные вещи, которые не представляют практической угрозы или могут нанести вред. Механизм, допускающий эти явления, двояк: чрезмерное обнаружение, а также  расширение определения болезни.

Примером может служить ранняя диагностика рака, которая спасает жизни,  но может привести к ненужной и вредной терапии или хирургии, а также психологическим последствиям. Нет, с диагнозом всё в порядке, в организме могут быть раковые клетки. Просто они могут оставаться слабоактивными в течении всей жизни. И тогда химио- или радиотерапия будут только во вред. А психосоматика! Если человеку сказать, что он болен, может сработать эффект ноцебо, и он на самом деле почувствует себя больным, хотя до того никаких симптомов за собой не наблюдал. Далее, если всем и каждому желающему будут ставить, скажем, аутизм при минимуме или даже отсутствии объективных критериев, то меньше внимания достанется настоящим, тяжёлым аутистам. Тоже ведь вред. Так или иначе, автор считает, что перечерчивание границ между болезнью и здоровьем делает всё больше здоровых людей пациентами, которые получают от этого больше вреда, чем пользы. И процесс этот – глобальный.

Болезнь Гентингтона

Заболевание это сугубо наследственное, вызванное вариацией (новое название для мутации) в одном из генов. Если она присутствует, то после моторных симптомов (непроизвольное дёргание мышц) рано или поздно начинаются психиатрические, включающие в себя депрессию, мании, навязчивое поведение и мысли о смерти и самоубийстве. Теперь вопрос: стоит ли стремиться узнать, что у тебя этот синдром, если ты ещё здоров, а болезнь неизлечима? Зачем портить себе настоящую жизнь из-за мрачного будущего? Это, конечно, позволяет кое-что заранее спланировать. Но если болезнь уже обнаружилась в предыдущем поколении, тестировать или не тестировать становится особенно мучительным вопросом. При любом подозрительном симптоме появляются мысли о том, что вот оно, начинается. Но, не тестируясь, можно претендовать на то, что ты полностью здоров. Ведь ген с болезнью наследуется с вероятностью в 50%.

Имеет смысл протестировать эмбрион ещё до рождения. В восьмидесятых годах, когда обнаружили этот ген, люди из групп риска охотно тестировались на него. Но сегодня 90% отказываются от этой возможности, когда им предлагают. Ведь подобный диагноз остаётся с тобой на всю оставшуюся жизнь. Похоже, для многих, кто приходит в клинику за тестом, он не нужен, а нужна поддержка и позволение продолжать жить, как жили. Более того, при известном диагнозе симптомы могут появиться раньше: сработает психосоматика. Можно почувствовать себя больным ещё до начала «настоящих» симптомов. Есть последствия и далеко не психологического характера: может стать дороже страховка, могут отобрать водительские права, могут даже выгнать с работы. И даже не известят о диагнозе! Короче, иметь возможность спланировать всё на неминуемый чёрный день – это хорошо, конечно. Но и негатива хватает, и в первую очередь это страх на всю оставшуюся жизнь.

Болезнь Лайма и постковидный синдром

Болезнь Лайма или клещевой боррелиоз, имеет долгую и мучительную историю её обнаружения. Её назвали в честь городишка, куда переехала Полли Мюррей в конце пятидесятых годов. Доктора долго не могли ничего найти, но настойчивость Полли, которая нашла недалеко от себя и других людей с похожими симптомами, принесла свои плоды: в 1982 году удалось изолировать возбудителя Borrelia borgdorferi. Этот микроб нашли в кишечнике паразитировавших на оленях клещей.

Казалось бы, какие проблемы? Если нашли – пропей антибиотики, и будет тебе счастье. Но проблема как раз в диагностике. Бактерию эту трудно обнаружить. Существующие тесты не являются диагностическими, они определяют антитела, а не саму бактерию. Пациент, быть может, уже давно переболел, а тест окажется положительным. Так что результаты должны быть интерпретированы в контексте полной клинической истории пациента. А каждый диагноз, по сути, субъективен. Если учесть, что можно довольно легко получить ложнопозитивный или ложнонегативный тест, это создаёт критическую неопределённость, особенно если история болезни достаточно долгая. Гиподиагностика Лайма тоже может случиться, когда тест откалиброван на другом штамме бактерий.

Именно хронический Лайм является наиболее спорным моментом. Многие эксперты напрямую отрицают существование подобного диагноза. Как известно, боррелиоз лечится антибиотиками. Но люди продолжают испытывать симптомы после лечения, они требуют всё новых тестов после негативных результатов, и получают их, как и находят докторов, которые льют им гигантские дозы антибиотиков в вену. Они организовали сообщества, где укрепляются во мнении, что бактерия сидит в них и продолжает отравлять им жизнь. Результатом этого является неправильная диагностика 85% всех случаев клещевого боррелиоза. По «золотому стандарту» тестирования в 2022 году в США было обнаружено 63 тысячи случаев заболевания. И ещё 400 тысяч – «неофициально». Горячий климат Австралии не подходит для черноногого клеща, и тем не менее оценивается, что полмиллиона человек оказались продиагностированы Лаймом, приобретённым ими на этом континенте.

Проблему усугубляет то, что лаборатория, зная о необходимости особой интерпретации своего теста, полагается на доктора, а доктор, в свою очередь, может слепо поверить результату анализа. Ему может оказаться проще признать ложнопозитивные результаты, чем оставить пациента без диагноза. Очевидно, что определённые лаборатории дают больше ложнопозитивных результатов, как и определённые врачи чаще обычного диагностируют болезнь Лайма. Тем более, что в список симптомов входят такие общие вещи, как усталость, бессонница, депрессия, головная боль и боль в мышцах, а болезнь может оказаться разбросанной по организму.

То же касается постковидного синдрома. Много дискуссий по его поводу коренятся в активизме пациентов. В отсутствие определения диагноза список симптомов перемахнул за две сотни. Так «долгий» ковид мог стать причиной любого рода физического и психологического страдания во время пандемии. Что интересно: постковидный синдром отмечали в основном те, кто переболели мягко. Далее, это были чаще женщины, чем мужчины, и чаще молодые, чем пожилые: совершенно противоположно обыкновенному ковиду!

Если кто-то отлежал в больнице с короной, не стоит удивляться повреждениям органов и побочке. Далее, и те, кто не лежал, могли получить поствирусную усталость. Недостаток медобслуживания во время пандемии, несомненно, привёл к неправильной постановке диагноза у многих пациентов. Но есть и четвёртая возможность: психосоматика. Она проявляется посредством разных механизмов. Ноцебо является мощным генератором физических симптомов через силу веры. Кто ищет, и верит – тот всегда найдёт. Широкое изобилие симптомов позволяет заключить о том, что часто их создал не сколько вирус, столько аспекты пандемийных ограничений.

Автор призывает не сбрасывать со счетов психосоматику. При всём том, что причина страданий кроется в психике страдающего, страдания эти самые настоящие. Этим людям необходимо тоже помогать.

Заканчиваем знакомиться с книгой Тима Бувери.
Все части выложены в серии.

Победа и крах

Коротко для ЛЛ: Американцы сменили тон сразу после кончины Рузвельта. Антигитлеровская коалиция изжила себя, и после того, как общий враг был повержен, возобладало старое недоверие. Каждая страна достигла хотя бы частично своих целей. Британия выстояла в войне и не нажила новых врагов, США добились мировой гегемонии, а Советы раздвинули границы и разорвали кольцо изоляции.

Ялтой восторгались и в Вашингтоне, и в Лондоне, и в Москве. Но уже 3 марта, когда Рузвельт попросил Сталина позволить приземлиться своим самолётам на польской земле, чтобы забрать своих пленных, тот отказал под предлогом, что тех уже отправили в Одессу. Также он сказал, что присутствие американских офицеров в Польше слишком утомит Красную Армию. В то же время Советы реализовывали своё доминирование в Восточной Европе согласно соглашению о процентах. Румынскому королю Михаю Вышинский приказал уволить правительство генерала Радеску и назначить вместо него коммунистов. После чего так хлопнул дверью, что посыпалась извёстка. Черчилль был встревожен, но после случившегося Греции сам протестовать не мог, так что он нажаловался Рузвельту о том, что ялтинские принципы попираются на улицах Бухареста.

Претворением в жизнь решений по поводу Польши занималась комиссия из Молотова, Гарримана и Керра. Молотов отказался взять в просоветское правительство ведущих польских дипломатов, Черчилль опять нажаловался Рузвельту, но тот уклонился по тактическим мотивам. Тем временем НКВД десятками тысяч отправляло бывших «аковцев» в Сибирь.

3 апреля Сталин прислал Рузвельту гневное сообщение, обвинявшее британцев и американцев в сепаратном сговоре с немцами. Контекстом были предполагаемые переговоры по сдаче немецких войск в Италии. 8 марта обергруппенфюрер Вольф встретился с американскими офицерами разведи в Берне. Мы знаем эту историю по «17 мгновениям весны». Британцы хотели пригласить и советского представителя тоже, но американцы, недовольные событиями в Польше, отказались под предлогом, что и Советы тоже не пригласят их на сдачу немцев в их секторе.

Ответ Советов был жёстким, но практичным: Сталин приказал Жукову и Коневу брать Берлин, не ожидая союзников. По факту Эйзенхауэр уже 31 марта отказался от марша на Берлин, предложив встречу у Лейпцига или в Баварии. 1 апреля Черчилль телеграфировал Рузвельту:

Если они также возьмут Берлин, не окажется ли впечатление, что они сделали преобладающий вклад в нашу общую победу, неоправданно запечатлённым в их сознании, и не приведёт ли это их в настроение, которое создаст серьёзные и внушительные трудности в будущем?

В ответ на упрёки Сталина Рузвельт сказал, что его дезинформировали о действиях подопечных Даллеса в Берне. Черчиллю он предложил минимизировать общую проблему с Советами, насколько это возможно и оставаться твёрдым. А на следующий день умер от кровоизлияния в мозг.

Весь мир, включая Сталина, который искренне его уважал, если не восхищался, был ошеломлён. Гарриман уверял, что новый президент будет продолжать курс старого и попросил отправить Молотова в Сан-Франциско для участия в учредительной конференции ООН. Последнего ждал весьма прохладный приём. 23 апреля Трумэн жёстко потребовал придерживаться решений, принятых в Ялте. Молотов ответил ему, что в таком тоне до него с ним говорил никто, на что получил в ответ:

Исполняйте свои соглашения, и с вами не будут так говорить.

Хоть архитектором новой жёсткой позиции был Гарриман, даже он признал тот разговор «неудачной беседой». Молотов доложил Сталину, что с политикой Рузвельта покончено.

Через неделю Гитлер застрелился в бункере рейхсканцелярии. Два миллиона советских солдат брали город, не гнушаясь насилия по отношению к женщинам. Потери Красной Армии были велики, но они оставили Сталина равнодушными: германская столица была нужна ему как приз и как центр атомных исследований. Он не знал, что немцы вывезли всё в Шварцвальд. 2 мая над рейхстагом уже реял красный флаг, пятью днями спустя Йодль подписал акт о безоговорочной капитуляции в Реймсе. Разгневанный Сталин потребовал, чтобы немцы подписали отдельный акт в Берлине.

Война в Европе закончилась 8 мая. Это был самый смертельный конфликт в истории с голодом, болезнями, геноцидом – наиболее примечательно убийство 6 миллионов евреев. Погибло 270 тысяч британских и 292 тысячи американских солдат. Красная Армия потеряла от 8 до 10 миллионов человек.

Союзники победили, но коалиция изнашивалась. Недовольный вырисовывавшей конфигурацией сфер влияния Черчилль приказал своем генштабу рассмотреть возможность силового отбрасывания Красной Армии. 8 июня ему представили план операции Немыслимое. На борьбу с Советами предлагалось подрядить и польские вооружённые формирования, и то, что оставалось от вермахта. Но всё равно противостояли им 170 дивизий, а это сила. Четыре к одному! Даже если удалось бы достичь быстрого успеха, в долгосрочном плане ничего не светило. Столкновение с реальностью отрезвило Черчилля, и он решил заняться безопасностью Британских островов.

В Потсдаме Трумэн рассказал Сталину об атомной бомбе, но тот никак не отреагировал, а вечером отправил Курчатову телеграмму, чтобы тот ускорил работы. Да, Советы тоже были на пути успеха, но на тот момент бомбы у них не было, а у американцев была. Те были полны решимости сбросить её на Японию для сохранения жизней своих солдат, а также чтобы закончить войну до вступления в неё Советского Союза.  Их не заботило то, что Рузвельт потратил столько сил, чтобы уговорить на это Сталина. 6 августа досталось Хиросиме, тремя днями спустя – Нагасаки. В это же время Красная Армия вторглась в Манчжурию. Молотов объявил японскому послу о расторжении договора о ненападении от 13 апреля 1945 года.

14 августа 1945 года закончилась Вторая мировая война. Она стоила человечеству 75 миллионов жизней. Но остались разногласия между победившими союзниками: Восточная Европа, турецкие проливы, Иран, Восточная Азия, послевоенное финансирование и прекращение лендлиза. Росли взаимные подозрения, имперское соперничество и идеологическая антипатия. Лондон и Вашингтон обсуждали неизбежность войны с Россией. А в палате Общин Черчилль рассказал о железном занавесе, разделившем европейский континент. Холодная война ещё не началась, но противостояние блоков уже вырисовывалось.

В эпилоге автор рассуждает о причинах разлада между союзниками. У недоверия Советов к Западу долгая история, которая началась ещё в Гражданскую, когда он помогал белым. Недоверие и бдительность – вот какими были главные принципы их политики. Британия и Франция игнорировали просьбы Литвинова о политике коллективной безопасности, и вместо этого пытались умиротворить Гитлера, которому и сам Сталин потом помогал почти два года. В этом контексте не удивляет возвращение к довоенному статусу. Коалиция не обошлась без джентльменского набора из лжи, подозрений, секретов и ссор, политические расхождения были слишком велики. Фундаментальным противоречием коалиции было различие систем: демократии в союзе с тоталитарной державой сражались против ещё одной тоталитарной державы.

Эти противоречия многие понимали уже тогда, считая коалицию ситуативной. Но они недооценивали желание народов построить новый мир, основанный на сотрудничестве, а также энтузиазм по поводу свершений Красной Армии. Однако, чтобы строить этот мир успешно, нужно было придерживаться твёрдой линии с Советами с самого начала. Бывший наркоминдел Литвинов признавался в этом в июне 1945 года американскому журналисту:

Почему вы, американцы, ждали до сего времени, пока стали противостоять нам на Балканах и в Восточной Европе? Вы должны были сделать это три года назад. Теперь слишком поздно, и ваши жалобы только возбуждают здесь подозрения.

Вполне можно было что-то получить взамен на помощь по лендлизу. Ведь риск, что Сталин снова договорится с Гитлером, существовал. Но с ним не хотели ссориться, отложив вопрос границ на конец войны. Сталин, со своей стороны, после всех жертв, понесённых советским народом, не мог закончить войну никак иначе, чем полной победой. Понятно также, что Черчилль и Рузвельт не хотели конфликтовать с лидером державы, чья армия уничтожила три четверти вермахта и могла спасти сотни тысяч американских и британских солдат в войне с Японией. Да, союзникам сотрудничество с режимом стоило моральных жертв. Им пришлось примириться с Катынью и согласиться на новую восточную границу Польши, а также на советскую зону влияния в Восточной Европе.

Британии удалось гарантировать средства для собственного выживания к декабрю 1941 года. Пусть Черчиллю не удалось вовлечь Рузвельта в войну, за него это сделал Гитлер. Британцам удалось избежать лишних врагов и добиться максимума от союзников. Решение помочь грекам в начале войны было верным. Также верным было решение подавить прогитлеровский мятеж в Ираке, опрокинуть вишистских коллаборантов в Сирии и оккупировать Иран, хоть моральные соображения были проигнорированы. Вторжение Германии в СССР и Перл-Харбор трансформировали войну, но всё же британцам удалось повлиять на войну критическим образом, несмотря на мощных союзников. Главным образом: отложить вторжение через Ла-Манш в пользу Северной Африки и позднее Италии. Во многом это была заслуга лично Черчилля. После этого баланс сил в коалиции изменился, и союзникам удалось продавить отказ от средиземноморской стратегии. Но всё же тому удалось получить что-то, разделив сферы влияния со Сталиным.

Рузвельт пропитывал коалицию своим моральным чувством и идеализмом, вдохновлявшим миллионы. Самым важным достижением для США было формирование системы мировых финансов с опорой на доллар и американское золото. Но не обошлось без неудач с Чан Кайши, вишистами и Сталиным, по отношению к которому у Рузвельта недоставало откровенности. Он пообещал ему Второй фронт в 1942 году и не отстоял Польшу. Когда после его смерти Трумэн продолжил ту же политику, но другой тактикой, Советы сделали вывод, что политика США фундаментально изменилась.

У Сталина были все причины быть довольным своей работой на дипломатическом фронте во время войны. В течение недель после измены Гитлера он сменил имидж и превратился в смелого союзника своих идеологических врагов. 17,5 миллионов тонн союзнической помощи помогли сокрушить врага. Маршал Жуков признавал в 1963 году, что без этой помощи Советский Союз не мог продолжать войну. Сталин продавил аннексию Прибалтику и линию Керзона, а также Люблинский комитет. После долгого периода изоляции Советский Союз стал членом Большой Тройки и постоянным членом Совета Безопасности с правом вето.

Что не удалось – это уговорить союзников открыть Второй фронт до лета 1944 года. Однако это позволило Красной Армии, а не армиям союзников, освободить Восточную и Центральную Европу. Цена триумфа была ужасной. Погибло около 27 миллионов советских граждан. Но они победили и добили врага в его логове. Не обошлось без тревог и сомнений. Ленин не мог себе представить в своё время, что можно бороться с одним буржуазным крылом против другого. Недоверие к западным союзникам укрепилось после того, как выяснилось, что они молчали об атомной бомбе, став монополистами, а также после того, как стало известно об операции Немыслимое. Но важнее всего было создать вокруг страны санитарный кордон. Но это оказалось анафемой для западных держав, с которыми Сталин надеялся дружить. Автор завершает:

Ирония, лежавшая в основе распада Коалиции, заключалась в том, что никто из её участников этого не желал, и все же каждый из них, казалось, был бессилен предотвратить это. После шести лет непрекращающейся борьбы и невыразимых страданий летом 1945 года была достигнута победа, но не раньше, чем были посеяны семена нового конфликта.

Всё, как всегда. Советские воины насиловали немок, а немцы, ну, про них не написано. Как не написано о бомбардировке Дрездена. 6 миллионов погибших евреев для Бувери «наиболее примечательны», куда там до них двадцати миллионам советских граждан, многие из которых и были евреи. Советская зона влияния для него зло, но зоны влияния других – это так, данность. Грехи Советов выпячиваются на первый план, о своих же не упоминается, либо говорится, что имперские интересы оказались выше моральных соображений.

Я не могу понять, как автор может писать, что политика США осталось той же, если Трумэн стал размахивать ядерной дубинкой ещё до её применения? Что у них не изменилось, империализм, что ли? Нет, в отношении Советского Союза они перешли со стремления договориться на политику с позиции силы. А такая политика не способствует миру. Они просчитались: атомная дубинка проработала всего четыре года, а потом с Советским Союзом пришлось считаться до самой его кончины.

Но в целом книгу Тим закончил книгу вполне резонными рассуждениями. Все участники коалиции добились своих целей, а также понесли свои издержки. Выбор их целей предметом обсуждения не является. Автор нашёл в себе силы признать, что все эти стенания о Восточной Европе, изнывающей под большевистским игом, не стоят ровно ничего: её отдали Красной Армии, потому что не хотели и не могли освободить сами. Замечу, что при всех недостатках социализма, жизнь при нём была совсем не так плоха, как сегодня расписывает их пропаганда. То, что сейчас почти вся Восточная Европа проклинает своё социалистическое прошлое, должно быть уроком на будущее для России: не стоит рассчитывать на благодарность местных элит, как их ни корми. Всегда найдётся кто-то неприкормленный. Заботиться нужно в первую очередь о своей стране, о своих гражданах.

Продолжаем знакомиться с книгой Тима Бувери.
Все части выложены в серии.

В чём выражается глобальная гегемония

Коротко для ЛЛ: ближе к концу войны французам улыбнулась птица удачи, а англичан пригласили к кассе. В Бреттон-Вуде им пришлось принести свой фунт в жертву не какой-то наднациональной валюте (как им хотелось бы), а доллару.

На рассвете 6 июня 1944 года 5300 союзных кораблей показались в виду нормандского берега, поразив тех немцев, которые это увидели. Первая волна включила в себя 130 тысяч британцев, американцев и канадцев. Но, несмотря на успешную высадку, долгих два месяца значимого продвижения им добиться не удалось. К конце июля удался, наконец, прорыв, и к середине августа войска Эйзенхауэра стояли на пороге Германии. Исход войны был ясен, пора было задуматься о послевоенном устройстве мира: о международной безопасности, империях и их колониях, а также об экономике и торговле. Все три великие державы были согласны, что Германию нужно разоружить и расчленить. Сталин хотел разрушить немецкую экономику, Рузвельт -  разделить на пять разных государств. Черчилль же, несмотря на начальную осмотрительность, инициировал написание плана Моргентау. Согласно этому плану, Германию предполагалось разделить на маленькие провинции, прекратить всё промышленное производство и сделать из немцев мелких фермеров. Американцев не волновало, что случится с гражданским населением.

На второй встрече в Квебеке Рузвельт поддержал этот план, но Черчилль стал возражать, говоря, что не следует мешать немцам жить прилично. И всё же он присоединился к декларации, в которой говорилось о том, что Германию нужно сделать аграрной страной. Всё было просто: Британии снова нужны были деньги, на этот раз по программе тихоокеанского лендлиза. Однако возмущение публики, узнавшей о плане из газет, заставило Рузвельта забыть, что он когда-то поддерживал этот, по словам Геббельса «еврейский убийственный план».

Другие аспекты послевоенного устройства не вызвали слишком сильных эмоций. Власть в ООН отдали в руки Совета Безопасности. В то время, как малым государствам предлагалось выпускать пар на Генеральной Ассамблее, важные решения должны принимать великие державы, в число которых Черчилль вознамерился включить и Францию, несмотря на все проблемы, которые принёс ему де Голль. Позиция Сталина была не столь конструктивной. Он не хотел европейских конфедераций, а выпотрошить предлагал не только Германию, но и Францию, отняв у неё колонии и военные базы. Однако Рузвельт, несмотря на некоторую солидарность со Сталиным в этом вопросе, принял де Голля у себя летом 1944 года и согласился с тем, что Франция может заслуживать место в Совете Безопасности. И даже смягчил свой антиколониализм в отношении этой страны, допуская сохранение колоний под временным попечительством Франции до обретения ими независимости.

Британцы узнали об изменении позиции президента с облегчением: это помогало им сохранить собственную империю. Черчилль был однозначен:

У нас тоже есть свои традиции, и пока я здесь, мы будем держаться за них и за Империю. Мы не позволим готтентотам сбросить белых в море народным голосованием. Как не позволим и сирийцам народным голосованием выгнать евреев.

Взгляд американцев был известен: они предлагали поместить колонии под международную опеку перед тем, как дать им независимость. Их любимым примером в этом отношении были Филиппины. Конечно, был в этой стратегии и элемент экономического империализма: больше новых стран – шире рынки сырья и сбыта для американских компаний. Это было хорошо известно англичанам, но Черчилля больше заботил пошатнувшийся статус его страны как великой державы. Так что он настаивал на продолжении войны с Японией. Упорство британцев, неудачи с Китаем в его роли «азиатского полицейского» и неопределённость в отношениях с СССР заставили Вашингтон смягчить свою позицию и заменить слово «независимость» в своих меморандумах на «самоуправление».

Это смягчение не затронуло экономическую политику. Начиная с осени 1943 года, американское казначейство постоянно пыталось ограничить золотовалютный баланс Британии одним миллиардом долларов, и президент был солидарен с ним в этом вопросе. Англичанам не позволили наживаться на доброте американцев, и в то же время их сделали зависимыми от американской помощи, что можно было использовать для давления в вопросе доступа на рынки британских колоний. Одним из рычагов давления был вышеупомянутый тихоокеанский лендлиз, который Рузвельт отказывался ратифицировать, а Трумэн отменил через два дня после того, как сдалась Япония.

Британцам пришлось идти на уступки. Американцы знали, что Британия банкрот, и пользовались этим. Они не гнушались откровенным шантажом, как было при заключении соглашения о гражданской авиации. Эта динамика была явной на Бреттон-Вудской конференции. Кейнс привёз туда свой план переустройства мировой торговли, но у его собеседника Гарри Уайта был свой план на этот счёт. Они оба хотели либерализации торговли и стабильных курсов валют, но банкору Кейнса Уайт противопоставил доллар с валютным фондом в придачу. Ему не понравилось предложение Кейнса наказывать не только чрезмерное заимствование, но и чрезмерное накопление резервов. Уайт предложил открыть мир американской коммерции. С долларом и золотом США были бы в состоянии диктовать финансовую политику всему миру.

Кейнс надеялся на компромисс, но он проиграл по всем пунктам. Ему достался Мировой банк, Уайту – Международный валютный фонд. Британцам оставалось лишь спорить о месте расположения этих учреждений, и оба их поместили, конечно, в Вашингтон.

По отношению к Советам Уайт, будучи почитателем плановой экономики, был гораздо более щедр. Они получили огромную квоту в МВФ при меньшем объёме взносов, им позволили держать золото в Москве и даже гибкий обменный курс. Через пару лет пойдут обвинения в шпионаже Уайта на Советский Союз, и он умрёт в августе 1948 года через три дня после дачи свидетельских показаний, в которых он всё отрицал. Стопроцентно доказать, что он был шпион, впоследствии не удалось. Уайт не был в одиночестве с предпочтением Советскому Союзу. Начиная с президента, многие в Соединённых Штатах были убеждены, что будущий мир зависит от сотрудничества с Советами. Восхищение стойкостью советских людей разделяли и британцы, и многие верили в постепенное сближение экономик СССР и США. Наконец, Советский Союз с его закрытой экономикой не рассматривался торговым конкурентом. Он был более важным, и где-то более желаемым партнёром для Соединённых Штатов, чем Великобритания.

Всё так. Экономическая мощь и твёрдый расчёт позволили Соединённым Штатам выйти главным победителем из мировой войны, к ногам которого легла мировая торговля. Они в полной мере воспользовались своим преимуществом и продолжают пользоваться по сей день.

В отношении плана Моргентау автор упустил сообщить читателю, что, несмотря на публичную критику, план этот реализовывался на деле, но через пару лет американцы поняли, что он ведёт в тупик, особенно сравнительно с тем, что делали Советы в своей сфере влияния. Настало время пересмотреть политику и принять новый план, который получил имя госсекретаря Маршалла.

Продолжаем знакомиться с книгой Тима Бувери.
Все части выложены в серии.

Знаток войны с японцами постоянно им проигрывает, а коммунист сосёт двух маток

Коротко для ЛЛ: Американцы долго и упорно помогали чанкайшистскому Китаю, но не в коня корм оказался. Так же не в коня корм пошёл и у Черчилля в Югославии. Вернее, не в того коня.

Каирская конференция стала символической: впервые азиатская страна была допущена на совет западных союзников, хоть и номинально. Война в Китае началась в 1937, если вообще не в 1931 году, когда Япония захватила Манчжурию. С августа по ноябрь 1937 года в груду развалин был превращён Шанхай. Оттуда имперская армия пошла вглубь страны на запад. После взятия столицы националистов Нанкина в городе началась резня, в результате которой погибло до 200 тысяч китайских граждан. Правительство сбежало в Ухань, где Чан Кайши попытался собрать оставшиеся силы под свою команду. Победа в битве за Тайерчжуан была ярким проблеском на мрачном фоне войны. В один отчаянный момент Чан приказал взорвать плотину на Хуанхэ, чтобы задержать продвижение противника.  Задержать-то он задержал, но ценой жизней полумиллиона сограждан. К концу 1938 года японцы контролировали большую часть севера Китая и восточное побережье, в то время, как националисты отступили к Чунцину.

Запад симпатизировал Китаю, но до 1939 года симпатии эти ограничились займом в 25 миллионов, запретом экспорта самолётов в Японию и небольшими партиями оружия. СССР же предоставил сотни бомбардировщиков, истребителей, тысячу орудий, пулемёты, винтовки, да ещё отправил техников и советников. Чан, правда, выслал советников в 1927 году и стал бороться с коммунистами, отправив тех в Великий поход. Но всё-таки эта помощь что-то стоила.

Националисты смотрели, как Япония изгоняет западных колонизаторов из Юго-Восточной Азии. Чан Кайши говорил по этому поводу:

Вы и ваши люди не знают, как воевать с японцами. Сопротивляться японцам – это не подавлять мятежи в колониях. Японцы – серьёзная великая держава… Воюя с ними много лет, мы, китайцы, единственные знаем, как это делать. Для такой работы вы, британцы, некомпетентны и должны учиться у нас, китайцев, как воевать с японцами.

Как видно, особой симпатии по отношению к Британии он не испытывал. И всё же ему пришлось с неохотой, но уважать эту державу. Соединённые Штаты он рассматривал идеологическим союзником, зная об их антиимпериалистской позиции. (антиимпериалистской? Ну-ну… Впрочем, всё познаётся в сравнении.) Он привёл Черчилля в ярость, подняв вопрос о независимости Индии.

Чан хотел, чтобы союзники сконцентрировались на борьбе против Японии, на что они явно не были готовы. В феврале 1942 года к нему в Чунцин был направлен генерал Стилуэлл, чтобы помочь снова открыть бирманскую трассу. Генерал вознамерился начать наступление сразу на Рангун, но Чан был более осторожен. Всё-таки ему пришлось пойти у него на поводу, чтобы увидеть, как гибнут его лучшие солдаты. Стилуэлл недооценил японцев, а Чан постоянно влезал с прямыми приказами своим войскам. 5 мая генерал сбежал от своей армии в Индию вместе со штабом. Случилось как в поговорке: у победы много отцов, а поражение всегда сирота. Чан со Стилуэллом указывали пальцами друг на друга. Пришлось Рузвельту отправить если не войска, то хотя бы дополнительных полтысячи самолётов в Китай, чтобы предотвратить коллапс армии.

Несмотря на важные контакты и энтузиазм американской публики, Китай не спешили принимать в ближний круг союзников. Чана не пригласили ни в Касабланку, ни в Вашингтон, ни в Квебек. Повторное вторжение в Бирму постоянно откладывалось. В конце концов, Рузвельту был важен не столько военный, сколько политический потенциал этой огромной страны. В этом смысле он оказался гораздо более дальновиден Черчилля, который отзывался о китайцах как о «жёлтых человечках». По сути Рузвельт сделал Китай постоянным членом Совета Безопасности, а 1 октября 1942 года Чан Кайши объявил, что Британия и Америка согласились отказаться от своих экстерриториальных прав и привилегий. В Каире договорились о возвращении Китаю всех японских завоеваний, включая Манчжурию, Тайвань и Пэнху. Рузвельт  даже поднял вопрос Гонконга, но Иден живо вспомнил про Панамский канал и прочие американские анклавы, так что тему перенесли на послевоенное время.

На волне эйфории Чан запросил у Штатов стабилизационный кредит размером аж в миллиард. Рузвельт поулыбался, но этот запрос породил мысли о том, что националисты берут много, давая мало взамен. Уже давно было ясно, что те отвлекают большие средства на борьбу с коммунистами. Британские военные наблюдатели годами жаловались на неразбериху и коррупцию в китайской армии. Но, так или иначе, войска Чана связывали полмиллиона японцев в Центральном Китае.

Когда Стилуэлл планировал снова войти в Бирму, генералиссимус пообещал ему пятнадцать дивизий при условии, что британцы высадятся в Бенгальском заливе. После того, как те несколько раз отказались, Чан пожаловался Рузвельту, что если всё будет идти по-прежнему, японцы используют передышку чтобы подготовить решающее наступление в Китае. Так и получилось. 17 апреля 1944 года Япония начала крупнейшую свою операцию за всё время войны под кодовым названием Ити-го по захвату американских военных баз. Полного успеха они не добились, но для националистов это было бедствием. Японская армия прошла сквозь боевые порядки Китая, как сквозь бумагу. К октябрю китайцы потеряли 700 тысяч человек только убитыми, а японцы контролировали ряд центральных провинций, добившись связности своих порядков и угрожая Чунцину.

После того, как развалился восточный фронт националистов, американские дипломаты стали давить на Чана, чтобы тот договорился с коммунистами, которые, по словам Мао, использовали 70% своих сил на экспансию, 20% на борьбу с чанкайшистами и 10% на сопротивление Японии. Пройдут годы, и он поблагодарит японских эмиссаров за то, что позволили компартии победить в гражданской войне. Но тогда американцам деваться было некуда, и они прислали своих людей к Мао в Яньань 22 июля. Коммунисты оставили о себе в целом благоприятное впечатление, но Чан яростно сопротивлялся желанию американцев помирить его с этими «бандитами».

Но ещё до разрешения этого кризиса достиг кульминации конфликт Чана со Стилуэллом, который пробивался через джунгли в Индию. Он попросил, чтобы Чан ударил в Бирме для того, чтобы облегчить себе путь, тот отказался. В ответ и Стилуэлл отказался помогать осаждённому Хэнъяну: «Пускай поварятся». В довершение всех бед Рузвельт написал Чану передать командование китайскими силами (и коммунистами тоже) генералу Стилуэллу. 7 сентября тот согласился при условии того, что ему отдадут контроль над военными поставками.

После очередной ссоры генералиссимуса и генерала Рузвельт пригрозил Чану, что если тот не перестанет помогать в Бирме, то должен быть готов нести ответственность за последствия. Стиллуэлл не преминул лично объявить Чану об этом, на что тот расплакался, когда американец вышел. 24 сентября он попросил Рузвельта отозвать начштаба, которому он не мог больше доверять.

Хоть Рузвельт выполнил просьбу, после этого американо-китайские отношения уже не были такими, как прежде, пусть американцы и продолжали снабжать «умирающий антидемократический режим». К маю 1945 года японцев выковыряли из Бирмы, но это сделала «забытая армия» британского генерала Слима. Чана не пригласили ни в Ялту, ни в Потсдам. Китай оставался «фантомным» членом Большой Четвёрки.

Перенесёмся на юг Европы. 1 сентября 1943 года итальянцы, которые избавились от Муссолини, дали знать союзникам, что согласны на их условия. Высадка в Салерно не встретила сопротивления, итальянский флот был передан союзникам. 13 октября ---- король Эммануил объявил войну Германии в ответ на занятие немцами Рима. Всё бы хорошо, но ни его, ни его премьера маршала Бадольо нельзя было назвать нефашистами. Даже после выхода из войны Эммануил хвалил Муссолини за хорошее управление страной на протяжении десятилетия. Бадольо, тот вообще заливал Абиссинию с самолётов ипритом. И всё же Черчилль не испытывал проблем иметь с ними дело. Но американцы не хотели второго Дарлана и привезли в Италию графа Сфорца, бывшего министра иностранных дел. Но граф не сработался с англичанами. Черчилль видел его насквозь, говоря, что этот «старый павлин» (который был всего на пару лет старше самого Черчилля) хочет стать королём. Американцы хотели его поставить премьером, а русские поддерживали статус-кво. Москва видела, что непопулярность правительства льёт воду на мельницу коммунистов под руководством Пальмиро Тольятти. В марте 1944 года Советы признали правительство Бадольо, и Тольятти взяли в правительство. Эмманула уговорили отречься от престола, и через пару месяцев Тольятти сообщал в предположительно распущенный Коминтерн о быстром росте Итальянской коммунистической партии.

18 мая 1944 года линия Густава была, наконец, прорвана, Рим пал, Бадольо не устоял. Но и при новом премьере мало что изменилось. Ещё через четыре месяца разгорелась ссора между Черчиллем и Рузвельтом по поводу назначения графа Сфорца на пост министра иностранных дел. Увы, несмотря на то, что англичанам удалось отбиться, их слово весило всё меньше.

Ситуация в Югославии была более драматичной. После того, как семнадцатилетний король Петр сбежал в Лондон, в Британию стали доходить слухи о сопротивлении немецким захватчикам на родине: это были четники Дражи Михайловича. Несмотря на восторженную поддержку со стороны британской прессы, помощь им со стороны Лондона была весьма ограничена. Один раз они умудрились сбросить 500 левых ботинок. Попытка помирить четников с коммунистами провалилась, и они начали воевать друг с другом в ноябре 1941 года. Эта гражданская война продолжалась даже после того, как немцы выдавили оба движения из Сербии. Британия вместе с правительством Югославии в изгнании даже просили Советы, чтобы те посодействовали интеграции коммунистов под командование Михайловича. Москва, отрицая свою связь с Тито, топила по радио то за Михайловича, то против него.

На сопротивление гитлеровцы ответили резнёй, убивая по сотне сербов за каждого немца. Михайлович пришёл в ужас и решил прекратить сопротивление. Он приказал своим бойцам разойтись до более благоприятного момента. Так же считало и правительство в изгнании, и агенты Лондона. Партизаны Тито, однако, увидели в репрессиях возможность набрать сторонников. Михайловича стали обвинять в сотрудничестве с врагом. После того, как стало ясно, что на борьбу с Тито немцы отвлекают немалые силы, в марте 1943 года было принято решение пойти на контакт с партизанами. 25 июня был проведён первый парашютный сброс. Черчиллю говорили, что Тито явно контачит с Москвой, но тот был непреклонен:

Моя задача – просто установить, кто убивает больше немцев и предложить средства, которыми мы можем помочь убивать ещё больше.

Благодаря сдаче Италии, ситуация была текучей. Партизанам удалось захватить далматинский берег и получить 600 тонн союзной помощи, после чего немцы загнали их обратно в горы. Душой сопротивления был динамичный вождь Иосип Броз Тито. У него было 60 тысяч дисциплинированных и мотивированных бойцов, и англичане верили, что партизаны контролируют большую часть Югославию. По факту же в Сербии и Черногории, а также частях Боснии сидели четники, а коммунисты – в Словении, Хорватии и в остальных частях Боснии. Британский эмиссар Маклин посоветовал всю помощь перенаправить с Михайловича, который умудрился встретиться с представителями оккупантов и даже о чём-то с ними договориться, на Тито. Правда, и Тито пытался договориться с немцами.

Было ясно, что обеим сторонам было важнее бороться друг с другом, нежели с общим врагом. Обе стороны совершали злодеяния, но британские связные презентовали в Лондон картину, более благоприятствовавшую Тито и его людям. 10 декабря 1943 года Черчилль объявил, что собирается избавиться от Михайловича к концу года. Поставки четникам прекратились. Король Петр уволил Михайловича с поста военного министра и призвал всех югославов присоединиться к Народно-освободительной армии Югославии.

Они  пригрели змею на своей груди. Тито запретил королю возвращаться в Югославию и слетал в сентябре 1944 года в Москву, где ему пообещали материальную помощь и гарантии территориальной целостности страны. Партизаны не чувствовали благодарности за «капиталистическую» помощь. Они даже верили, что Британия просто транспортирует оружие из Москвы. Отношения их с западными союзниками стали ухудшаться. Партизаны пошли в Сербию воевать с четниками, у которых не хватало оружия и боеприпасов. Михайлович ушёл в Боснию, откуда взывал о помощи. Но союзники его не услышали. Более того, они репатриировали тысячи беженцев-антикоммунистов, которых партизаны расстреляли. Во временном правительстве доминировали коммунисты, которые после несвободных выборов упразднили монархию. На посту премьера Тито безжалостно управлял Югославией до самой смерти в 1980 году. Михайловича казнили в Белграде 17 июля 1946 года. Когда Энтони Идена спросили немного позднее о том, что больше всего тревожит его совесть после пяти лет на посту британского министра иностранных дел, тот ответил просто:

Наше предательство по отношению к Михайловичу.

Стоит признать, что Сталин Черчилля в Югославии начисто переиграл. И всё-таки, несмотря на недовольство автора этим положением дел, можно напомнить ему: коммунисты на самом деле убивали больше немцев и таким образом сделали ощутимый вклад в победу над врагом.

В освещении итальянских событий отсутствует важный кусочек пазла, а именно судьба Муссолини. Быть может, автору тема неинтересна. А быть может не хочется рассказывать, как Черчилль бросился коршуном в северную Италию сразу после её освобождения. Злые языки поговаривают, что он искал свою корреспонденцию с дуче, восторженным поклонником которого он всегда являлся. Нашёл ли он - мы не знаем, но после него не нашёл никто больше. Вот так современные британские историки продолжают полировать икону своего героя и сегодня.