Ещё толком не словившись с действительностью, арестант неуклюже оделся, скатал матрас в рулон и устремился навстречу очередному тюремному дню…
Оказавшись в хате, он остановился на пороге и со страхом уставился на стол, который, конечно же, был свободен от чьего-либо присутствия. Но воспоминания о ночном происшествии нисколько не стёрлись, сделавшись только острее.
И когда на завтрак привезли надоевшую пшёнку, он не решился даже водрузить на стол миску, а сидя на краешке лавки, поел, держа её в руках. Ставя пустую посуду возле двери в ожидании баландёра, запоздало удивился тому, что аппетит никуда не пропал, хотя… при скудости лагерного питания это не было удивительным — есть хотелось постоянно.
Новый день разнообразился шмоном, на который после утренней проверки припёрлась вся ночная и дневная смены.
Зэков выводили из камер, беспощадно перетряхивая их нехитрый скарб, в случае малейшего недовольства награждая тех ударами дубинок и пинками.
Обыском руководил вчерашний майор, начальник штрафного изолятора. К нему-то и обратился Ляпа, когда его после недолгого шмона заводили в хату.
— Гражданин майор! — отчаянно боясь остаться неуслышанным, громко позвал арестант.
Тот, о чём-то весело смеясь с каким-то лейтенантом дальше по коридору, недовольно обернулся:
Прапор, сопровождавший Ляпу, раздражённо ткнул его дубинкой в спину:
— Хера ты орёшь? Пошёл в хату!
— Постой, Мягков… — остановил его Рожков и сказал, обращаясь к сидельцу: — Чего хотел?
— На беседу, гражданин начальник, — ответил Серёга и просяще добавил: — Очень надо!
— Проводи, — бросил майор прапору. — Сейчас буду…
Дежурный довёл Ляпу до памятного тому кабинета, где они и оставались в ожидании начальника ШИзо. Заходя с ним внутрь, арестант знал о чём хочет поговорить, но совершенно не понимал, как… Он пытался собраться с мыслями, но все его логические построения оказались разрушены…
Не предлагая ему присесть, пришедший майор молча и шумно сам уселся на стул и также, не говоря ни слова, выложил на стол знакомые Серёге предметы: две сигареты, “чиркаш” и спички. При этом мент не спускал глаз с лица сидельца, который постарался сохранить вид спокойный и равнодушный.
Не дождавшись реакции, майор сказал почти мягко:
— Я не курю, гражданин начальник! — торопливо ответил испуганный его благодушным тоном Ляпа.
— То есть, не твоё? — кивнул тот на стол.
— Нет, — как можно твёрже ответил зэк и повторил, — я вообще никогда не курил. И в прошлый раз говорил вам об этом.
— Может быть… — сказал мент и толстым пальцем катнул сигарету по столешнице. — Ладно… Если что, прибью. Чего хотел?
— Гражданин начальник, переведите меня из этой камеры… Очень прошу!
— А чем ты недоволен? — на широкой роже отобразилось удивление, но Ляпа видел, что тот вовсе не поражён подобной просьбой.
“Исполняет, сука”, — с ожесточением подумал он, а вслух произнёс:
— Да там вода течёт из крана, туалет плохо работает… ну и одному не очень, конечно, сидеть…
— Здесь тебе не отель, — отрезал майор. — Куда закрыли, там и сиди. Ты из-за этого только хотел поговорить?
— Да… — Надежда на перевод испарилась, но Ляпа сделал ещё одну отчаянную попытку: — Гражданин майор, я не могу там… — Он немного замешкался и попытался объяснить: — Там какая-то чертовщина происходит…
— Что? — и снова его вопрос сочился фальшью: — Ты о чём вообще говоришь?
— Ну… Как будто призрак там какой…
— Так… Призрак, значит… — Мент поднялся со стула и, опёршись пухлыми ладонями о стол, чуть подался вперёд: — Ещё раз побеспокоишь меня с такой хернёй, вообще не вылезешь с кичи. И именно из этой хаты. Понял меня?
Всё это он произнёс ровным тоном, абсолютно не повышая голоса, но Ляпа моментально остыл к разговору.
— Всё ясно, гражданин начальник.
— Мягков! — позвал тот и, дождавшись, когда контролёр откроет дверь, сказал: — Этого в камеру, а сам потом зайди ко мне.
— Хорошо, — кивнул прапор и прикрикнул на сидельца: — На выход!
Серёга торопливо двинулся к порогу…
В камере после прошедшего шмона пришлось прибираться. Менты натоптали, намусорили, раскидали те немногие личные вещи, которые дозволялись в изоляторе. Тем не менее, Ляпа с удовольствием окунулся в процесс уборки, чтобы только чем-то занять себя.
День катился известным маршрутом: обед и последующая прогулка. Серёгу завели в уже знакомый ему дворик, где рядом предсказуемо гулял Фил.
Едва только сосед окликнул его, как Ляпа сходу отреагировал:
— Привет. Сигареты сегодня по шмону выбили.
— Ясно, — разочарованно отозвался Васька и тут же спросил: — А ты чего к Муке выходил?
— К начальнику ШИзо, — пояснил Фил, — это погоняло у него такое… Так чо ходил? Я из хаты слышал, как ты на “продоле” просился на приём.
— Хотел перевестись, — откровенно сказал ему Ляпа, — не могу уже там сидеть. — И сходу, боясь, что не успеет поговорить до прихода прапора, спросил: — Ты не знаешь, в этой хате, где я сижу, никто не вешался?
Словоохотливый сосед в этот раз ответил не сразу. Серёга даже подумал, что тот не расслышал его и хотел ещё раз повторить вопрос, когда Фил наконец отозвался:
И снова, как при разговоре с майором, Ляпа уловил фальшивые нотки в голосе собеседника.
— Васька, чего исполняешь-то?! — прорвалось раздражение. — У меня там тип какой-то в хате каждую ночь вешается! Сижу один, хотя все камеры переполнены! В чём там дело?
— Ты чо орёшь?! — донеслось злое шипение из-за стены. — Хочешь, чтоб мусора прибежали?
— Фил, что не так с этой хатой? — Ляпа понизил голос. — Трудно сказать, что ли? У меня уже крыша едет!
— Не ори, говорю! — отозвался негромким окриком тот и через короткую паузу нехотя продолжил: — Там Шипа сидел полгода назад… Один. У него с Мукой натяжка была, так его мусора буцкали на подвале постоянно…
Его прервал железный шум настила поверх дворов, там сегодня дежурил какой-то толстяк с погонами старшины. Медленные и грузные шаги приблизились к ним, и оба тут же замолчали.
Ляпа мысленно взвыл от злости и острой досады… Как не вовремя пришёл этот пузан! Чтоб тебя перевернуло, подумал он с ожесточением.
Насуплено доходив прогулку, Серёга вернулся в хату в полном и беспощадном раздрае… Что делать? Известный вопрос встал перед ним, и он честно пытался решить его. Но в голову ничего путного не приходило…
Закосить на санчасть? Разбить башку (опять же с тем, чтобы приземлиться на больничке)? Объявить голодовку?
Все эти методы не годились совершенно — менты тут лояльностью не грешили. Ситуация казалась неразрешимой. Отчаяние охватывало его всё больше по мере приближения ночи. Все мысли сосредоточились на предстоящем отбое, после чего он вновь окажется наедине с пугающим его призраком неведомого Шипы, которого в подвале били менты.
Ничего больше Фил поведать ему не успел…
На ужин принесли сечку. В этот раз Ляпа вяло съел несколько ложек, так же удерживая миску на коленях (к столу он второй день не приближался), съел кусок хлеба с жидким подслащенным чаем и принялся мерять хату ногами. Беспокойные мысли не давали возможности посидеть и минуты.
Всё-таки Серёга колебался, решая, “косматить” под больного или не стоит и пытаться?
Так и не определившись толком, он встретил проверку. В этот раз обязанности ДПНК (дежурного помощника начальника колонии) исполнял Треска. Это был тощий длинный тип с коротким ёжиком усов и злыми, какими-то рыжими глазами в обрамлении белёсых век.
Принявший при открытии дверей страдальческую мину Ляпа сразу же передумал быть больным — с Треской подобная попытка была обречена на провал. Это был один из самых ненавидимых и опытных ментов в зоне. Даже лагерные “козлы” старались лишний раз не попадаться ему на глаза. Именно в его смену “пришёл” этапом Серёга и знал о нём не понаслышке.
— Купеев? — вопросительно проскрипел ДПНК
— Сергей Юрьевич… — Ляпа, не вдумываясь в слова, заученно отбарабанил год рождения, статьи, срок.
И он всё-таки решился! Страх перед Треской оказался много меньше того ужаса, что внушал ему фантомный висельник.
— Гражданин начальник, я плохо себя чувствую! — Ляпе и в самом деле было хреново… Казалось, будто в голове шумит, ноги сделались ватными, во рту пересохло. Мелькнула радостная мысль, что он и в самом деле заболел, а язык, между тем, продолжил говорить: — Голова кружится, будто сейчас вырублюсь, тошнит, даже кровь из носа шла! — вдохновенно соврал он и добавил просительно: — Можно вызвать фельдшера?
Треска задумчиво прошёлся по нему взглядом и сказал:
— Купеев, если сейчас обнаружится, что с тобой всё в порядке, то тогда ты заболеешь точно. Подумай хорошенько, нужна тебе медицинская помощь?
— Хотя бы обезболивающее дайте, — не стал всё же выходить из роли сиделец. — Голова болит…
— Где медик? — чуть обернувшись назад, негромко произнёс ДПНК.
Дежурный лепила протиснулся в двери и с треском выщелкнул таблетку анальгина из блистера.
— На, — он вытряхнул белый кружочек в подставленную ладонь сидельца и добавил: — При мне глотай.
Ляпа закинул лекарство на язык и, сделав шаг к умывальнику, быстро запил его водой.
— Спасибо, — проговорил он, глядя на Треску.
— Наслаждайся, — ответил тот и вышел из камеры.
Проверка покатилась дальше, а Серёга остался стоять возле умывальника, чувствуя на языке горько-вяжущий вкус лекарства… Словно беда дала попробовать себя.
Что же могло случиться с этим Шипой, и зачем он взялся являться к нему, отчаянно пытался соображать Ляпа, от всей души надеясь, что это понимание поможет ему избавиться от визитов призрака навсегда.
А уставшие ноги безостановочно всё мерили и мерили ограниченное пространство камеры по диагонали.
Когда, казалось Сергею, его голова развалится на части от этих размышлений, пришли менты делать отбой.
Странно, но именно у Трески прапора были достаточно спокойными, не орали и не пытались кого-то пнуть за медлительность. Просто выдали матрасы и ушли. В кабинете-”козлодёрке” остался только дежурный контролёр.
Под “крышей” установилась тишина. Ляпа лежал, почти не шевелясь, до головы закутавшись в одеяло, из которого выглядывало только его лицо, обращённое взглядом к столу. Сверху в этот раз Серёга накинул не только куртку, но и штаны. Было достаточно прохладно.
Он едва моргал, напряжённо вглядываясь в пустоту, которая должна была заполниться почти осязаемым присутствием призрака.
С коридора донеслись шаркающие шаги контролёра, совершающего обход. Тот не таился, стараясь застигнуть сидельцев врасплох. Он с шумом откидывал железные “лепестки” на “глазках” дверей, секунду-другую глядел через стекло “шнифта” вглубь хаты и шёл дальше.
Когда прапор оказался у его двери, то Ляпа на пару мгновений прикрыл глаза, притворяясь спящим, и едва только глазок закрылся со стуком, и он вновь взглянул в сторону стола, там уже был призрак…
Но только теперь покойный самоубийца стоял на полу рядом с проклятым столом. На его шее висел обрывок самодельной верёвки. Другой оборванный конец болтался привязанным к плафону над столом.
И выглядел он сейчас так отчётливо, словно живой человек, в двух метрах стоящим от Ляпы. Правда, лицо его было багровым, рот кривился, по подбородку текла слюна. Призрак требовательно протянул руку к Сергею и сделал шаг к нему навстречу…
Кожу осыпало морозом. Сердце забилось так часто, что он стал задыхаться. Тело размякло киселём. Не в силах ничего сделать, он лежал и в оцепенении взирал на приближающегося к нему… нет, не призрака! Как он не обратил внимания на это ещё раньше?! Фигура мертвеца закрывала собой пространство позади и казалась вполне зримой. И ноги его в серых носках, обутые в чёрные резиновые тапочки, передвигались по вытертому полу камеры, а не клубились густым туманом, как у других приличных привидений
Но самым страшным Сергею показалось то, что он явственно слышал и скрип досок под шагами незнакомого ему суицидника Шипы. В том, что это именно он, Ляпа был убеждён.
Вот покойник подошёл почти вплотную. Буквально шаг отделял его от замершего под “тряпками” арестанта, взгляд которого упирался в край выпущенной из брюк грязной рубахи. Сергей боялся пошевелиться, чтобы не обратить на себя внимания страшного пришельца.
Ноздри забились мерзкой вонью, исходящей от покойника, и почему-то сильно пахло чем-то горелым. Внезапно самоубийца наклонился к Ляпе… и сдёрнул с него одеяло.
В груди Сергея взорвался ледяной ком, тело сковало спазмом ужаса. Расширенными зрачками он смотрел, как мёртвый Шипа поднял с пола брюки и, рванув их, располовинил на две штанины. Надорвал одну из них и отделил от неё полосу ткани — от ширинки до низа.
Потом протянул другую штанину Ляпе, внимательно глядя тому в глаза. Скорчившийся на матрасе сиделец с перекошенным от ужаса лицом вытянул руку и взял у мертвеца кусок ткани. Тот не сводил с Сергея взгляда своих красных воспалённых глаз, и Ляпа медленно-медленно вытащил из-под себя вторую руку и принялся судорожно и ускоряя движение рвать проклятую штанину на полосы, стараясь сделать их как можно ровнее и не слишком широкими — такими, из которых нетрудно сплести верёвку. Ведь надо было помочь…
Фил вернулся в хату после прогулки возбуждённый новостями. Едва дождавшись, когда дежурный закроет двери, он тут же сыпанул своему соседу по камере:
— Прикинь! — он принялся переобуваться у порога в резиновые тапки. — Соседа нашего из “седьмой” ночью уволокли на санчасть!
— Жмур? — деловито поинтересовался шестидесятилетний Сапун, хронический язвенник и желчный циник, оторвавшись от книги.
— Скорее всего, — пожал тот плечами, — прапор и так в двух словах цинканул. В лагере узнаем… Ну, мусора, — он покрутил головой, — ну, суки… Ведь уже трое человек повесилось там за полгода, а они всё сажают и сажают туда… Опыты, что ли, ставят? Этот вот бедолага заехал… Думаешь, тоже повесился, как и прошлые? Как Шипа?
— Шипа не повесился, — понизил голос Сапун, — это легавые его повесили…
— В смысле? — выпучил глаза собеседник.
— В самом прямом, — буркнул старый сиделец. — Мальца знаешь? Шныря из санчасти?
— Это сосед мой по подъезду. Он сказал, что Шипу забили до смерти, а потом повесили.
— Да с чего? — громко зашептал Васька. — Может, его менты сначала били, а он не выдержал и повесился!
— Нет, — сурово мотнул тот головой, — там лепила есть один, бухарик конченный, он раньше судмедэкспертом работал, пока не попёрли за алкашку. Он здесь притычился фельдшером, спивается… Так вот, он бухой и сказал Мальцу, что повешен тот был после смерти от побоев.
— Да ну нафиг… — поражённо ахнул Фил.
— Вот те и нафиг… — Он придвинул к себе лежащую на столе книгу и добавил: — Больше того, ему якобы кто-то из той смены сказал, что Шипа хотел повеситься, но верёвка оборвалась, а когда он вторую плёл, то его спалили. Вот после этого и стали бить как резинового… Добили и подвесили. — Он секунду помолчал. — Точно повесился этот Ляпа, я тебе говорю. И хата эта нечистая. Тут через стену сидишь и всё равно… — Сапун передёрнул плечами и замолчал, уткнувшись в страницу.
Но Серёга ещё жил на этом свете, хотя…
Перед дверью больничной палаты-камеры стояли двое: один важный лысый, с очками на обвисшем лице, одетый в белый халат и второй с казённой скуластой физиономией и погонами подполковника.
Лысый доктор скучным голосом сказал собеседнику, продолжая какой-то разговор:
— Посмотрите сами, подполковник, — он едва повёл рукой в сторону палаты.
Тот с готовностью сдвинул кружок у дверного глазка и приник к нему взглядом. Белый халат нетерпеливо переступил ногами и шумно вздохнул.
“Мундир” оторвался от шнифта и с некоторым недоумением повернулся к своему провожатому:
— Товарищ полковник, я не совсем понимаю… А почему он в смирительной рубашке? У вас же препараты, дай Бог! — Он зачем-то перекрестился, истово и размашисто, словно отгоняя бесов. — Я же видел тех, кого от вас привозили! Уезжал один человек, а приезжал совершенно другой…
Полковник УФСИН, заведующий психиатрической больницей для осужденных, доктор наук Кротов польщённо проговорил:
— Благодарю, приятно слышать. — И тут же нахмурился: — Но не с этим… Его привезли в наручниках, поскольку он всё порывался разодрать одежду на полоски и сплести из них подобие верёвки.
— Да, — тут же отозвался подполковник. — Когда мне позвонили и я приехал в колонию, он уже был в наручниках. Дежурный по штрафному изолятору делал обход и увидел, что Купеев сидит и рвёт брюки. На замечания не реагировал. Контролёр вызвал наряд, сотрудники зашли в камеру, пробовали… ну, воздействовать по-разному… — немного запнулся он, на что Кротов поощрительно кивнул и тот продолжил говорить: — А он — ноль! То есть не реагирует ни на что. Я сам такое в первый раз увидел. Фельдшер ему успокоительных наколол, а тому хоть бы хны!
— Вот и наши лекарства на него так же подействовали… — с пониманием кивнул он. — Держим пока в рубашке. Пробуем разные варианты. И знаете что? Я даже гипнотизёра приглашал, есть у меня друг хороший, который согласился с ним поработать… — Он замолчал, задумчиво уставясь куда-то в пространство.
— И что? — прервал паузу подполковник.
— А?.. — рассеянно откликнулся заведующий и досадливо сказал: — Да ничего. Но мы работаем. Теперь он наш клиент…
