Марии-Терезии было 63 года, королева-императрица заплыла дурным жиром, ей стало трудно навещать в подвалах гробы своих благородных предков – мучителей человечества. Для удобства был устроен примитивный лифт (попросту кресло на тросах), который ежедневно погружал императрицу в бездну смерти и возвращал обратно – к жизни. В мрачной усыпальнице висел портрет мужа императрицы – Франца, снятый с него в гробу, здесь был и портрет самой Марии-Терезии, изображающий ее лицо в предсмертной агонии (так она велела живописцу!).

В один из дней императрица уселась в кресло и исчезла в глубоком провале. Придворные, болтая о пустяках, остались наверху, ожидая ее возвращения. Наконец послышался скрип тросов, поднимавших ее обратно, потом раздалось – крак! – тросы лопнули, и грозная владычица «Великой Римской империи» кубарем полетела вниз – на возлюбленные ею гробы.

Настала тишина. Пожалуй, тишина историческая.

Нравственность, которую насаждают насильно, всегда оборачивается печальными цифрами роста подпольных удовольствий, как известно - запретный плод сладок. С этим в свое время столкнулась императрица Священной Римской империи Мария Терезия, а по совместительству и эрцгерцогиня Австрии.

Воспитанная в строгих католических правилах монахов-иезуитов, императрица категорически отвергала все, что по ее мнению было «аморальным проявлением вольности нравов». А так как представления о подобных «вольностях» у нее были своеобразные, то под запрет попали в том числе и скульптурные памятники, изображающие частично обнаженные фигуры. Так, несчастное произведение Доннера «Фонтан четырех рек» было чудом спасено от уничтожения хозяином мастерской, забросавшим скульптуры всяким хламом, под которым они и пролежали практически все время правления непримиримой императрицы.

Но больше всего доставалось, конечно, не памятникам, а живым людям. Созданная по приказу Марии Терезии «Комиссия целомудрия» строго отслеживала все проявления аморальности, а особенно в эти времена в Австрии досталось представительницам древнейшей профессии. И хоть количество их было в одной только вене около 10 тысяч, по меркам той эпохи это число было относительно небольшим - в Париже проституцией занималось до 40 тысяч женщин, а в Лондоне их число доходило до 50 тысяч.

Так вот, девушек, уличённых в подобном распутстве полагалось привести в церковь, посадить в мешок, оставив одну голову, с которой палач сбривал волосы, мазал несчастную сажей и дегтем и выставлял на общественное поругание во время божественной литургии. Затем девушку раздевали, прилюдно секли розгами и отправляли за город и выбрасывали в придорожную канаву.

Наказаний не могли избежать и иностранцы, которые с таким же успехом могли быть уличены в разврате и, посаженные на цепь у городских ворот, коротали несколько месяцев на улице, обрастая грязью и экскрементами, подкармливаемые только сердобольными горожанами. Которые, кстати, к жертвам подобных наказаний испытывали искреннее сострадание, посмеиваясь в рукав над самой императрицей.

А посмеяться было над чем: по слухам супруг Марии Терезии - Франц I далеко не разделял убеждения целомудренной жены и дарил свою любовь направо и налево, украшая свой Донжуанский список десятками имен ветреных красавиц.

И что же в итоге - да ничего хорошего из затеи императрицы не вышло: количество проституток не уменьшилось, они лишь перешли на нелегальное положение, скрываясь под видом домработниц, горничных и экономок, а так же резко выросло количество случаев абортов и детоубийств - так как матери одиночки сразу приписывались к числу падших женщин.

Свободно вздохнула Вена только после смерти своей эрцгерцогини. Гордая и строгая она и сейчас возвышается над городом, сидя на высоком бронзовом троне посреди названной в её честь площади. Но, вот парадокс истории, вокруг нее, в прекрасном парке расположились четыре очаровательных фонтана, все посвященные фривольному сюжету совращения Тритоном красавицы Наяды. И, глядя на памятник Марии Терезии, все время кажется, что удивленная императрица в бессильном возмущении указывает своей рукой на обнаженные скульптурные фигуры и бронзовое лицо её безмолвно вопрошает: «Господа, ну как же это возможно?».