Тень исчезает в полночь
Часть 1: Случайный свидетель
В горах Колумбии, неподалёку от Медельина, туманы по утрам окутывали склоны густым молочным покрывалом. В одном из скромных домов на окраине жила семья Гарсия. Их мир был маленьким, но очень уютным. Рауль, отец семейства, работал механиком в соседнем городке, а его руки, привыкшие к машинному маслу, с нежностью извлекали из старой гитары мелодии боливийских андов. Изабелла, его жена, с утра до вечера управлялась по хозяйству, а её прекрасный голос, сопровождал каждое дело, сливаясь в дуэте с гитарой мужа. Их сын, Лео, засыпал и просыпался под эту музыку. Она была для него воздухом, языком любви, мелодией его детства.
Вилла по соседству, огромная и недавно отстроенная, пустовала месяцами. Шёпотом люди говорили, что она принадлежит «важным людям» из столицы. Иногда на ночь туда приезжали чёрные внедорожники, но к утру исчезали. Жизнь семьи Гарсия текла своим чередом, не пересекаясь с той, тайной жизнью за высоким забором.
Роковая ночь выдалась душной. Рауль, не в силах уснуть, вышел в маленький внутренний дворик. Воздух пах жасмином и влажной землёй. Он закурил, глядя на звёзды, и тут его внимание привлекли приглушённые звуки за соседским забором: скрип металла, сдавленные возгласы. Без задней мысли он подумал, что может кому-то требуется помощь и подойдя к щели в заборе, замер.
При свете фар внедорожника двое мужчин грузили в багажник что-то длинное и неуклюжее, завёрнутое в брезент. Из складок ткани неестественно свисала человеческая рука. В этот момент один из мужчин, коренастый и мускулистый, с лицом, искажённым яростью и страхом, обернулся. Их глаза встретились. Это был Пабло, один из молодых "солдат" местного картеля, человек с репутацией жестокого и импульсивного исполнителя. В глазах Пабло мелькнуло чистое животное недоумение, а затем - стремительно нарастающая паника.
Рауль отпрянул, сердце колотилось где-то в горле. Он ворвался в дом, трясущимися руками пытаясь запереть дверь.
- Изабелла! Лео! - прошептал он, бледный как полотно. - Одевай сына. Надо уезжать. Сейчас же.
- Что случилось? - испуганно спросила жена, но уже подчиняясь тревоге в его голосе.
Они не успели. Через несколько минут тишину разорвал грохот, слетевшей с петель, двери. В дом ворвались двое: Пабло и его напарник, тощий нервный Эстебан. От них пахло потом, бензином и чем-то медным, сладковатым - запахом крови.
Рауль, широко раскинув руки, заслонил Изабеллу, которая инстинктивно прижала к себе восьмилетнего Лео, пытаясь заслонить его своим телом.
- Пожалуйста, - голос Рауля срывался, в нём звучала мольба, унизительная и страшная. - Я вас умоляю. Я ничего не видел! Клянусь всеми святыми! Мы ничего не знаем! Мы уедем сегодня же ночью, мы исчезнем! Просто отпустите нас!
Пабло тяжело дышал. Его мозг лихорадочно соображал. Босс, Виктор Мендоса, не простит такой оплошности - тело на территории, свидетели. Мендоса ценил чистоту и порядок. Наказание за такое могло быть страшным. Проще, намного проще, стереть эту ошибку, чем пытаться её исправить. В его глазах не было ненависти к Раулю. Была лишь простая, утилитарная решимость устранить помеху.
- Слишком поздно, cabrón, - проскрежетал Пабло, поднимая пистолет с прикрученным глушителем. - Ты всё видел.
Два приглушённых хлопка, похожих на щелчки. Рауль и Изабелла рухнули на пол, не успив издать звука. Лео, зажатый между телом матери и стеной, онемел от ужаса. Убийцы подумали, что пуля задела и его. Он не кричал. Его память жадно запоминала детали: сапоги Пабло, пятна на любимом коврике, тишину, наступившую после выстрелов.
- Что делать? Что делать? - запричитал Эстебан, его трясло.
- Успокойся! - рявкнул Пабло, но в его голосе тоже слышалась паника. - Обы... нет, не надо. Поджигай! Скажем, утечка газа, бытовуха.
Эстебан быстро выбежал в гараж, вернулся с канистрой и стал окатывать бензином занавески, мебель. Пабло, одним движением сорвав со стены гитару Рауля, швырнул её в угол. Лео в этот момент, движимый слепым инстинктом, отполз в сторону, к маленькой двери в санузел. Там было крошечное окошко под потолком. Он, худенький и гибкий, протиснулся в окошко, упал в кусты и побежал. Не оглядываясь. Он бежал, пока в ногах не осталось сил, пока рёв пожарных машин не сменился тишиной предрассветных холмов. В его памяти навсегда отпечатались два образа: улыбающееся лицо матери за праздничным столом и холодные, решительные глаза человека, сказавшего: "Слишком поздно".
Часть 2: Тень в балахоне
Лео вырастила дальняя родственница в Боготе. Он вырос молчаливым, замкнутым, ребёнком, в глазах которого жила бездонная глубина не по годам. Он не говорил о той ночи. Но он помнил всё. Полиция, как и ожидалось списала пожар на неисправность в проводке. Подростком он изучал труды по анатомии, химии, электронике, книги по психологии манипуляции и финансовым схемам. Он читал в библиотеках старые газеты, по крупицам собирая информацию о Картеле. Он узнал, что через год после пожара трусливый Эстебан «случайно» утонул во время рыбалки. А ещё через несколько лет в результате внезапного полицейского рейда (слишком внезапного и точного) был арестован, а затем найден повешенным в своей камере сам Виктор Мендоса. Власть в картеле, пережившем чистки, взял в свои руки новый человек - жёсткий, прагматичный, безжалостный. Его звали Пабло Радригез. Он легализовал активы через строительный бизнес, стал уважаемым предпринимателем, меценатом, лицом новой, респектабельной Колумбии. Его особняки росли как грибы, самый роскошный - "Лас Акулас" на скалах Санта-Марты.
Лео тренировал тело до изнеможения, оттачивал реакции. Он разработал план, идеальный и бесчеловечный в своей простоте. Он знал, что Пабло тщеславен. И вершиной его тщеславия должен был стать грандиозный бал-маскарад по случаю открытия "Лас Акулас".
Лео подготовился тщательно. Его костюм не должен был привлекать внимания своей сложностью. Он сшил его сам: длинный, ниспадающий до пола балахон из плотной чёрной ткани, полностью скрывающий фигуру и движения. Но главным элементом была маска. Он заказал её у одинокого мастера-керамиста далеко в горах. Белая, глянцевая, фарфоровая. Абсолютно гладкая, без намёка на эмоции, с пустыми тёмными прорезями для глаз и едва обозначенными линиями носа и рта. Маска-нуль, маска-небытие. В ней не было ничего человеческого. Это был идеальный сосуд для его давно умершей души.
Часть 3: Бал небытия
Ночь бала выдалась тёплой и звёздной. Особняк "Лас Акулас", подсвеченный прожекторами, парил над тёмными водами Карибского моря как корабль-призрак. У подножия скал шумели волны, но здесь, наверху, их рокот тонул в звуках джазового оркестра, смехе и звоне хрусталя.
Лео проник на территорию заранее, воспользовавшись слепой зоной в охране, которую он вычислял месяцами. Теперь он был среди них. Движения его в балахоне были плавными, текучими. Он не шёл, а скользил по мраморным полам, растворяясь среди толпы масок - золотых ягуаров, кровавых демонов, парящих ангелов, исторических персон.
И вот он увидел его. Пабло. Тот раздался в плечах, поседел, но в его манерах чувствовалась прежняя, хищная уверенность. Он был облачён в ослепительно белый, расшитый серебром костюм гаучо, а его маска - изящная полумаска из белого бархата - лишь подчёркивала властный взгляд и улыбку хозяина жизни. Он обнимался с политиками, чокался с магнатами, снисходительно кивал артистам. Лео наблюдал, и внутри него не бушевала ярость. Была лишь холодная, кристальная ясность. Он ждал своего часа.
Оркестр заиграл особенно страстное, огненное танго. Атлетического телосложения конкистадор вышел в центр зала танцевать с какой-то красавицей в маске колибри. Это был момент всеобщего вовлечения. Лео, отошёл в сторону и бесшумно скользнул в служебный коридор, ведущий к диспетчерской управления зданием. Замок на двери он вскрыл за десять секунд. Внутри, на пульте, горели лампочки. Его пальцы привычно пробежали по клавишам, найдя главный рубильник внешнего и внутреннего освещения. Он глубоко вдохнул. Последний раз в его памяти пронеслись звуки гитары и материнской песни. Раздался щелчок.
Весь особняк погрузился в абсолютную, густую тьму. На миг воцарилась шоковая тишина, которую тут же взорвали женские вскрики, мужские возгласы, нервный смех. Зазвучали голоса: «Что случилось?», «Генераторы!» В этой всеобщей дезориентации чёрный балахон стал невидимкой. Лео вышел из диспетчерской и поплыл по тёмному коридору, ведущему в кабинет хозяина. Он знал маршрут наизусть.
Кабинет Пабло, огромная комната с панорамным окном от пола до потолка, освещалась только лунной дорожкой на море. Пабло стоял у бара, наливая себе коньяк. Его белый костюм светился в полумраке.
- Эти идиоты, - проворчал он себе под нос, явно раздражённый сбоем в его идеальном вечере. - Я же говорил проверить всё.
- Они проверили не всё, - раздался тихий голос позади.
Пабло резко обернулся. В проёме, залитом лунным светом, стояла высокая, безликая фигура в чёрном балахоне. Из глубины капюшона на него смотрело белое, фарфоровое, пустое лицо. Оно не выражало ничего - ни злобы, ни торжества. Оно просто было.
- Кто ты? Что тебе нужно? - голос Пабло прозвучал твёрдо, но в нём, глубоко внутри, дрогнула какая-то струна. Этот образ, это сочетание тени и белой маски, будто вынырнуло из самых тёмных уголков его памяти.
- Ты когда-то сказал моему отцу, что слишком поздно, - голос из-под маски был ровным, монотонным, лишённым всякой интонации. - Ты был прав. Для него. А теперь слишком поздно для тебя.
Пабло замер. Прошлое, которое он так тщательно закапывал под слоями денег и власти, вдруг вскрылось одним предложением. Он инстинктивно посмотрел на стол, где лежал пистолет.
- Что ж, попробуй, - сказала Тень, делая шаг вперёд.
Пабло попытался броситься в сторону, но его тело, отяжелевшее от лет роскоши, не успело. Лео был уже рядом. В его руке блеснул тонкий, узкий стилет из тёмного металла, похожий на хирургический инструмент. Удар был молниеносным и смертельно точным - острие вошло в основание черепа, в место, которое Лео изучал годами. Пабло не крикнул. Он лишь издал короткий, хриплый выдох, глаза его расширились от понимания, а затем потухли навсегда. Его тело осело в кожаное кресло за рабочим столом, голова неловко склонилась набок.
Лео вытащил стилет, протёр его о бархат кресла. Он включил маленький фонарик, зажав его в зубах. Затем достал из складок балахона тонкое перо. Глубоко, без колебаний, он надрезал лезвием свою ладонь. Кровь на ней выступила алым рубином. Он обмакнул в неё перо, взял со стола Пабло лист его же фирменного, дорогого бланка с вытисненным золотом гербом и, медленно, выводил каждую букву, пока перо не стало сухим. Надпись гласила:
«Пламенный привет от семьи Гарсия»
Он положил записку на стол из красного дерева, а затем воткнул в него нож.
Вскоре с грохотом заработали аварийные генераторы. Свет ворвался в особняк, залив всё своим жёлтым электрическим сиянием. В кабинете он стал ярким, почти клиническим. И в этот же миг дверь распахнулась. Молодой конгрессмен с распутной улыбкой и его спутница, хихикая, искали укромное место. Их взгляды упали на фигуру в кресле, на странную позу, на бледное, безжизненное лицо под бархатной полумаской. Улыбки застыли, сменившись масками ужаса. Женский визг, острый и пронзительный, как нож, взметнулся к потолку и понёсся по залам, разнося весть о конце бала.
Часть 4: Последний аккорд
Лео уже не было в особняке. Пока гости метались, охрана бестолково суетилась, а сирены полицейских машин начинали выть внизу, на серпантине, он сидел за рулём старого, ничем не примечательного авто. Балахон и маска лежали свернутыми на заднем сиденье. Он ехал, не спеша, вдоль побережья. Окна были опущены, и в салон врывался солёный ветер, пахнущий свободой, которой для него не существовало.
В голове его была пустота. Ожидаемого облегчения не пришло. Не было торжества, не было даже грусти. Был лишь огромный, зияющий вакуум. Вся его жизнь, с того самого рокового вечера, была подчинена одной цели - этой ночи, этому кабинету, этому удару стилетом. Теперь цель достигнута. Пабло мёртв. Долг возвращён. Но что осталось ему? Тени прошлого не воскресить. Музыка в его душе замолчала навсегда. Он был подобен механизму, который, выполнив свою программу, останавливается и больше не знает, для чего создан.
Он подъезжал к знаменитому повороту - "Поцелуй Дьявола". Дорога здесь делала крутую петлю над самым обрывом. Ограждение было когда-то сорвано грузовиком и так и не восстановлено должным образом - лишь ржавые, покорёженные балки напоминали о смертельной опасности. Внизу, в тридцати метрах, с рокотом разбивались о скалы чёрные воды Карибского моря.
Лео остановил машину на обочине перед поворотом. Он вышел, подошёл к краю. Ветер рвал на нём простую рубашку. Он смотрел в бездну, и в его ушах, сквозь шум ветра и прибоя, ему вдруг послышались те самые звуки: перебор струн на гитаре отца, смех матери, её голос, выводящий мелодию. Это было не воспоминание. Это было прощание.
Он вернулся в машину. Завёл мотор. Не стал пристёгиваться. Спокойно, почти методично, он разогнал автомобиль, направив его прямо в сердце поворота, туда, где кончался асфальт и начиналась пустота. В последний миг, когда колёса уже оторвались от земли, и машина, тяжело занырнув носом, устремилась в тёмное ничто, на его лице не было ни страха, ни сожаления. Было лишь странное, отрешённое спокойствие.
Машина перевернулась в воздухе и ударилась о воду с глухим, окончательным звуком. Стёкла взорвались, хлынула ледяная вода. Чёрный балахон на заднем сиденье на мгновение всплыл пузырём и был поглощён пучиной. Белая фарфоровая маска, упавшая на пол, разбилась на множество мелких, белых осколков, которые тут же смешались с песком и илом на дне.
Наверху, на скале, ветер продолжал свой вечный путь. В особняке "Лас Акулас" царил хаос. А в морской глубине воцарялась тишина - полная, абсолютная, наконец-то уравнявшая в покое и жертву, и палача, и того, кто всю свою жизнь провёл в пространстве между ними, неся в себе музыку, которую больше некому было услышать.
