Директор Государственной картинной галереи БССР известный советский художник-керамист Николай Михолап нервничал. На работу 24 июня 1941 года он пришел рано. Тревожным взглядом обвел наспех запакованные экспонаты и в очередной раз подумал: жаль, все эвакуировать не получится. Более трех тысяч шедевров не уместить в единственный приписанный к галерее грузовичок. Николай Прокофьевич вспомнил, как в 1939-м начал собирать их по крупицам: что-то пришло из музеев БССР и РСФСР, что-то подарили художники или их семьи, кое-что выкупили из частных коллекций или заказали у известных мастеров. А сейчас этому сокровищу грозит уничтожение: первые бомбы уже упали на город и появилось опасение, что фашисты его вот-вот займут.

Николай Михолап взглянул на наручные часы – 08.39. «Может, хоть сегодня приедет?» – задумчиво задал себе риторический вопрос. «Николай Прокопьевич, не ждите! – вбежала в зал запыхавшаяся Елена Аладова, научный сотрудник галереи. – Мобилизовали водителя. Машину забрали для нужд армии. Собирайтесь…».

Она не успела закончить, как Минск утонул в звуке сирен воздушной тревоги. Уже через час город нещадно бомбили. Вспыхнули пожары. На случай, если огонь перекинется на галерею, сотрудники быстро набрали в старинные напольные восточные вазы воду, пока еще была. Вскоре она и электричество пропали по всему городу. Но сотрудники галереи еще два дня продолжали приходить на работу.

Только к 26 июня Николай Михолап окончательно потерял надежду на эвакуацию экспонатов. Понимая, что богатейшая коллекция галереи рано или поздно будет разграблена, он спрятал ящик с дорогими его сердцу слуцкими поясами. По одной версии – в поленнице во дворе, по другой – в подвале, забросав дровами. Перед тем как эвакуироваться вместе с сотрудниками из горящего Минска, директор закрыл галерею на замок. Покидая город с сотнями других беженцев, он верил, что скоро вернется.

Уже 28 июня в столицу БССР вошли солдаты вермахта. В тот же день, как и боялся Михолап, мародеры начали хозяйничать в галерее.

– В августе 1944 года он получил письмо из Минска от довоенного хранителя фондов галереи Заремы Конопацкой, которая вместе с работавшей там же Таснимой Конопацкой не смогли эвакуироваться. Она сообщала, что ценные экспонаты были вывезены, но здание сохранилось, – рассказывает старший научный сотрудник Национального художественного музея Беларуси Анастасия Рубашная. – Пережив оккупацию, Конопацкие в сентябре 1944 года подписали акт осмотра картинной галереи. Из этого лаконичного документа следует, что «…все наиболее значительные ценности Государственной Картинной Галереи БССР были организованно вывезены в Германию немецко-фашистскими властями». Туда же последовала вся мебель, рамы, многотомная библиотека, а то, что не подходило к отправке по какой-либо причине, уничтожалось. Например, гипсовые скульптуры советских художников были выброшены с третьего этажа и вдребезги разбиты. Предположительно, одним из первых мест отправки экспонатов стал Кенигсберг. Но наиболее ценные предметы искусства могли вывезти в Линц для так называемого Музея фюрера. Некоторые экспонаты, связанные с еврейской культурой, оказались в Франкфурте-на-Майне, часть полотен белорусских советских художников планировали в 1943-м отправить в монастырский комплекс в баварском Буксхайме. Но одним из самых больших хранилищ произведений искусства, вывезенных из Минска, стал замок Хохштадт. Однако многие ценности бесследно исчезли.

Несмотря на то что в первые пять дней бомбежек множество зданий в Минске были разрушены, галерея уцелела. В ней, по некоторым сведениям, расквартировали немецких солдат. Часть экспозиции оставили там же – дожидаться отправки в Германию. В мае 1942-го остатки экспонатов перевезли в Исторический музей, который во время войны продолжал работать. Там они пробыли почти два года, пока незадолго до наступления Красной армии вместе с коллекциями других музеев не отправились в баварский город Хогштадт-на-Дунае. Произведений искусства набралось четыре вагона. Но до точки назначения дошло почему-то три. Куда пропал еще один – до сих пор неизвестно.

Летом 1944-го в освобожденный Минск вернулся директор Государственной картинной галереи. Но это был уже не Николай Михолап. Ему советская власть не простила утрату шедевров. Восстанавливать коллекцию поручили энергичной 40-летней Елене Аладовой. Ей пришлось начать практически с нуля: сохранились только четыре экспоната – три большие работы скульптора Александра Грубэ, которые солдаты не смогли поднять, и поврежденная мраморная копия статуи Тордвальдсена «Меркурий со свирелью».

– Елена Васильевна получила задание составить списки утраченных произведений и оценить их. Это была сложная работа, потому что изначально в 1939 году в инвентарную книгу внесли только часть экспонатов – из постоянной экспозиции. На большее в галерее банально не хватало рук. Этим наверняка планировали заняться позже, но началась война, – объясняет Надежда Усова.

В 1944-м опись утраченного все же составили. Во многом усилиями бывшего замдиректора Третьяковской галереи Николая Машковцева, который лично объехал российские музеи, откуда в галерею до войны передавали экспонаты, и привез копии соответствующих актов. Очень помогли и изданные до войны каталоги. Позже опись по памяти дополнили вернувшиеся из эвакуации сотрудники галереи.

«Экспонаты вывозили вагонами в Германию».

– Сейчас этот документ из 57 страниц – единственный в стране наиболее полный список утраченных экспонатов картинной галереи. Без него о реституции не может быть и речи. Эта опись с краткими данными о предмете искусства и их оценкой служит доказательством, что они были частью нашей довоенной коллекции и принадлежат фонду Беларуси, – поясняет Надежда Усова. – Заграничные музеи всегда запрашивают данные из инвентарной книги, если разговор идет о возвращении чего-либо. Другие документы, даже если они с печатью, не имеют юридической силы. Поэтому белорусские музеи продолжают восстанавливать инвентарные книги.

Вопрос реституции похищенных нацистами шедевров возник сразу после войны. На их поиски в Германию отправилась команда советских, американских и британских специалистов. Они определяли происхождение находок и пересылали по нужному адресу, далеко не всегда точному. Если он был указан как Советский Союз, то экспонат отправляли в Москву. Дальнейший путь мог завести ценный предмет в Могилев, Смоленск, Павловск, Минск, Ростов… Куда угодно.

– На то, что экспонат до войны находился в коллекциях БССР, могла указать аббревиатура музея на обороте, штамп или подпись автора по-белорусски. В таком случае предмет слали в Минск. Уже там распределяли по белорусским музеям. Если таких опознавательных знаков на экспонате не было, его отправляли в любой музей СССР, – рассказывает Надежда Усова. – До сих пор некоторые предметы искусства из минской галереи хранятся у наших коллег в странах постсоветского пространства. Кое-что застряло в других музеях Беларуси. Например, эстамп XVIII века «Портрет мессира Пьера Франсуа Картона синьора де Виара», исполненный в сложнейшей технике меццо-тинто. В прошлом году его случайно нашли в архивных папках Музея истории Великой Отечественной войны. На обороте эстампа был штамп ДКГ – «Дзяржаўная Карцінная галерэя». В январе 2025-го по распоряжению Министерства культуры этот экспонат передали нам, как правопреемникам галереи, которую в 1993-м переименовали в Национальный художественный музей Республики Беларусь.

В 1948 году случилась настоящая культурная сенсация. В Минск прибыли два вагона с белорусскими произведениями искусства, найденными в баварском Хохштадте-на-Дунае. Штампы картинной галереи обнаружили на 153 из более чем 4 тысяч различных ценных предметов (без учета археологических). Но среди них, увы, не оказалось бесценной коллекции 47 слуцких поясов…

– О том, что в столицу БССР придут такие вагоны, никто не предупредил. Поэтому какое-то время они простояли на вокзале. Позже было решено отнести ящики с экспонатами в Музей истории Великой Отечественной войны, который в то время занимал всего несколько комнат в Доме Союзов на площади Свободы, – продолжает Надежда Усова. – Разбирать переданное из Германии поручили 35-летней Симе Дворкиной. Она была историком, а не искусствоведом, к тому же многие полотна оказались повреждены, поэтому сведения о них заносила в опись так, как получалось. Например, «портрет мужчины» – ни автора, ни года написания картины, ни даты ее названия. Тем не менее Сима практически в одиночку описала и измерила тысячи экспонатов! Она занималась этим в будни, а в единственный выходной выходила на работы по расчистке города.

С такими приблизительными исходными данными о прибывших в эшелонах экспонатах и работала семь месяцев Комиссия по приемке возвращенных культурных ценностей. Через десятилетия выяснится, что часть шедевров, которые она распределяла по музеям, оказалась не в тех собраниях. В некоторых случаях для этого были объективные причины. Например, Белорусский историко-краеведческий музей – преемник Государственного исторического музея – открылся только в 1957 году. Поэтому многие его довоенные экспонаты хранились в Государственной картинной галерее.

– Целых 50 лет в Музее истории Великой Отечественной войны в запакованном ящике находилась картина Александра Шевченко «За дровами» из довоенной коллекции галереи. Когда этот экспонат обнаружили, он был в таком состоянии, что его только чудом не списали. В 1998 году картину передали в Национальный художественный музей. Мы ее отреставрировали, и сейчас это украшение экспозиции русского искусства, – рассказывает Надежда Усова.

Она отмечает, что переданные в 1948 году 97 произведений из тех самых двух вагонов с экспонатами – первый пример крупной реституции в картинную галерею. Больше было только в 1960-м из Музея истории ВОВ – 164. Позже небольшие партии приходили из Павловска, Москвы и Новгорода. В целом же передача вывезенных из белорусских земель ценных предметов шла небольшими партиями медленно, почти полвека.

Восстанавливать довоенную коллекцию картинной галереи помогали и обычные люди. Одна из самых трогательных историй – о минчанке, которая в 1989 году сделала неожиданный подарок к 50-летию будущего музея.

– В 1944-м она 15-летним подростком попала с родителями на немецкий склад, который оккупанты не успели вывезти. Минчанам разрешили там взять все необходимое. Пока взрослые разбирали муку и крупы, девчушка разглядела среди мешков красивую картину, – рассказывает научный сотрудник. – Долгих 45 лет она бережно хранила дома полотно, которое оказалось произведением Вильгельма Котарбинского, ставшего после росписи собора Святого Владимира в Киеве одним из самых знаменитых художников Российской империи. До сих пор эта картина – единственная работа данного мастера в коллекции нашего музея.

«Когда в 1950-е Пономаренко стал министром культуры СССР, приказал разыскать следы картины».

Еще одна интересная история утраченного шедевра связана с пятиметровой картиной Федора Модорова «Народное собрание в Западной Беларуси. 22–28 октября 1939 года. Белосток». Она была создана по заказу первого секретаря ЦК ВКП(б) Беларуси Пантелеймона Пономаренко, во время оккупации вывезена из галереи и не возвращена.

– Когда в 1950-е он стал министром культуры СССР, приказал разыскать следы картины. Выяснилось, что в 1944-м или 1945-м ее выставляли в Кельнском соборе. По слухам, затем это полотно купил американский коллекционер. Когда стало ясно, что вернуть картину вряд ли получится, сам Модоров передал нам из мастерской этюды и эскизы к этой работе. Хотя бы таким образом произведение сохранилось в нашей коллекции, – говорит Надежда Усова.

Незадолго до распада страны Советов реституция экспонатов стала в БССР по большей части делом общественной комиссии «Вяртанне», которая почти 20 лет действовала при Белорусском фонде культуры. В нее вошли ученые, сотрудники музеев, архивов, библиотек, учреждений культуры и госорганов. Работала комиссия на голом энтузиазме. Расследования о месте нахождения вывезенных из нашей страны шедевров вели на свой страх и риск. Чтобы попасть в заграничные архивы, эксперты придумывали безобидные темы для научных исследований и там искали следы утраченного наследия, не привлекая внимания. Результатом стали семь томов с описаниями тысяч артефактов и вполне реальные примеры реституции, по большей части – из России. Но после развала СССР стало очевидно: стараний общественной комиссии недостаточно. В возвращении утраченных шедевров без поддержки государства, пусть еще и очень молодого, не обойтись.

– Процесс реституции чрезвычайно трудоемкий. Поскольку в нем участвуют международные структуры и иностранные правительства, деятельность которых определяют международные договоры и национальное право, наладить эффективный механизм можно только на государственном уровне. Поэтому с 1992 по 1994 год в Беларуси параллельно с «Вяртаннем» работала Государственная комиссия по реституции. А в 2009-м при Совете Министров была создана ныне действующая комиссия. У нее еще больше полномочий и возможностей по налаживанию международных контактов. Нам удалось привлечь к работе специалистов из различных ведомств. В результате общей работы за 16 лет в Беларусь вернулись тысячи оригинальных документов и книг, сотни художественных ценностей. Только за 2024 год фонды пополнились 504 экспонатами – оригиналами, электронными и цифровыми копиями. В частности, из Москвы передали 15 работ художника Михаила Севрука. Их Несвижскому замку подарил внук мастера, – рассказывает заместитель министра культуры Беларуси Сергей Саракач, занимающий также должность сопредседателя Комиссии по выявлению, возвращению, совместному пользованию и введению в научный и культурный оборот культурных ценностей, которые находятся за границей.

Но подобные примеры реституции – скорее исключение из правил. Процесс возвращения шедевров непрост в том числе из-за юридических сложностей. Как пример – история с деревянной скульптурой ангела, датируемой концом XVIII века. Ее вывезли в Узбекистан примерно в 1980-х. Владелец мастерской, где она в итоге оказалась, был готов вернуть экспонат Беларуси, причем бесплатно. Но законодательство Узбекистана не позволило.

– Международная практика показывает, что возвращение оригиналов или проблематично, или невозможно в силу ряда причин. Это и действующие национальные законодательства, и нахождение ценностей в частных коллекциях, и отсутствие юридических оснований, и ряд других, – продолжает Сергей Александрович. – Поэтому, как и многие страны, мы пошли по пути так называемой мягкой реституции. Она предполагает получение цифровых копий, создание виртуальных баз данных, депозитное хранение, временные экспозиции и совместные выставки. Даже качественная копия оригинала представляет для нас большой интерес. Например, некоторые книги в Беларуси сохранились только частично. Но если нам передают недостающие страницы в электронном виде, то мы в итоге получаем полное издание, с которым можно ознакомиться. Благодаря копиям культурные ценности возвращаются в научный оборот. Они используются в различных исследованиях, каталогах, презентациях, статьях, буклетах. Это уже немало.

Благодаря «мягкой реституции» в Беларусь из Великобритании вернулось несколько черновиков Янки Купалы. В 2021 году их получил носящий его имя Государственный литературный музей. Среди цифровых копий – рукописные варианты поэм «Курган», «Памяти Винцука Марцинкевича», «Родное слово» и «Задзинщикам».

«За 16 лет в Беларусь вернулись тысячи оригинальных документов и книг, сотни художественных ценностей».

В Национальном художественном музее обращают внимание на еще один плюс цифровых копий: это юридическое и фактическое признание того, что экспонат принадлежит белорусам. В процессе реституции к этому можно апеллировать. Важно и то, что при получении цифровой или электронной копии становится известно точное место хранения некогда утраченных шедевров. А это большое дело, ведь многие культурные ценности вернуть невозможно потому, что никто не знает, где они. Исследователям остается искать их следы в архивных документах, а музейным работникам – шерстить интернет-аукционы, официальные сайты заграничных музеев да рассылать иностранным коллегам запросы с детальной информацией о наших экспонатах, которые могут у них находиться.

– В 2014 году у дирекции государственных музеев Германии мы интересовались наличием в фондах наших слуцких поясов. К официальному запросу приложили их фотографии и каталожные данные. Через несколько месяцев пришел отрицательный ответ, – вспоминает Надежда Усова. – Проверить честность зарубежных коллег мы не можем – только поверить на слово.

Музейщики по всему миру не спешат расставаться с ценностями, попавшими к ним в годы Великой Отечественной войны. Исключение – экспонаты из частных собраний, разграбленных нацистами. Громкая история произошла недавно: законным владельцам вернули шедевр Климта. А относительно произведений не из частных собраний действует тот самый принцип – «такова судьба».

– Один из механизмов, который мы используем, чтобы продвинуться в вопросах реституции, – обращение в Интерпол. Эта работа недавно началась, но она будет активно продолжена. Мы уже направили в Министерство культуры Беларуси и Генпрокуратуру формуляры, где есть необходимые сведения об экспонатах, которые хотим разыскать. Сейчас работаем над уточнениями некоторых деталей по ним, – рассказывает первый заместитель генерального директора по научной, международной и просветительской работе Национального художественного музея Беларуси Виктория Кузьмина. – Уже на этом этапе очевидно, насколько оказались важны все сделанные до этого исследования на тему довоенной коллекции картинной галереи. Сейчас мы опираемся на их данные как на доказательства. Также во время таких исследовательских проектов появляются сведения, где находится экспонат, или предположения об этом.

«Самое важное – четко представлять не то, что мы потеряли, а что имели».

Заместитель министра культуры Сергей Саракач отмечает, что в свое время с Германией шли переговоры о возвращении в Беларусь большого количества икон. Но с 2020-го они прекращены, как и диалог по вопросу реституции с другими странами Запада. Причина – деструктивная позиция в отношении нашей страны.

– Поэтому мы сосредоточились на сотрудничестве с российскими коллегами, – говорит Сергей Саракач. – Планов на этот год достаточно. Собираемся купить цифровые копии портретов представителей рода Голынских, а также связанные с жизнью и творчеством белорусского художника Яна Дамеля. Еще предстоят переговоры с руководством Российского государственного архива литературы и искусства. Надеемся узнать, какие предметы поступили туда из Гомельского музея в 1928–1934 годах. Специалисты из России стараются идти нам навстречу. Например, недавно Государственный русский музей предоставил копии актов передачи экспонатов в белорусские коллекции. Теперь мы сможем подтвердить, что эти произведения искусства принадлежат нам.

Каждый год комиссия составляет список экспонатов, реституция которых в приоритете. В 2024-м в нем было около 700 пунктов: картины, книги, скульптуры, иконы.

– Все предпринятые усилия для того, чтобы вернуть культурные ценности и таким образом обогатить свое наследие, говорят о Беларуси как о сильном государстве, которое хочет дать возможность будущим поколениям более глубоко и всесторонне узнать свою историю, – считает Сергей Алксандрович. – Поэтому пытаться узнать судьбу утраченных шедевров однозначно стоит, даже если шансы на возврат близки к нулю. Самое важное – четко представлять не то, что мы потеряли, а что имели.

Виктория Кузьмина соглашается: важно показать всем, в том числе и самим белорусам, насколько у нас мощная культурная основа. На нашей земле жили не только таланты, создававшие шедевры мирового уровня, но и хорошо образованные люди, которые умели ценить искусство. И их было немало.

– Полная разруха после войны. Территорию Беларуси фактически очистили от чего-либо значимого с культурной точки зрения: от произведений искусства до архивных документов. Поэтому складывалось впечатление, что белорусская культура – исключительно крестьянская. А это не так. На наших землях веками хранилось огромное богатство! – уверяет Надежда Усова. – Вокруг Минска было ожерелье из усадеб и в каждой – множество предметов искусства, в том числе купленных за границей. У белорусской шляхты было принято минимум дважды в год выезжать в другие страны. Оттуда привозили сервизы, столовое серебро, мраморные статуи и многое другое, что впоследствии становилось частью приданого. Следующие поколения преумножали эти богатства.

Так усадьбы фактически превращались в маленькие музеи, многие экспонаты которых стали частью коллекций различных музеев. Вместе с предметами искусства, вывезенными оккупантами и не возвращенными, мы потеряли целую культуросферу. Ее реконструкция – вопрос государственной важности. Ведь он напрямую связан с культурным суверенитетом, национальной идеей и содержит ответ на сакральное для каждого белоруса «а хто там iдзе?».

– Реституция – больше, чем возвращение предметов искусства, – уверена Виктория Кузьмина. – Она дает возможность в ретроспективе оценить культурное богатство нашей страны, понять, какими уникальными сокровищами мы обладали в начале прошлого века. Фактически это возвращение белорусам их национального самосознания.

Знаете ли вы, что…

1. гауляйтер Кубе жаловался рейхсляйтеру Розенбергу в письме 19 сентября 1941 года: «В Минске имелись большие и ценные коллекции картин и художественных изделий, которые почти полностью вывезены из города. По приказу рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера большое количество картин служба СС отправила в Германию. Генерал Штубенраух вывез в район боевых действий огромное количество ценностей. Речь идет об утерянных ценностях на миллионы марок»;

2. в Национальном художественном музее Беларуси хранится более 400 экспонатов из довоенной коллекции – всего лишь восьмая часть того, что было до оккупации Минска. Судьба почти 2900 произведений остается неизвестной;

3. к поиску вывезенных белорусских предметов искусства подключили даже Интерпол;

4. в прошлом году по инициативе Генеральной прокуратуры составлен список культурных ценностей, вывезенных фашистами и подлежащих возврату. Среди 694 предметов – иконы, картины, книги и скульптуры.

Залип у этой работы. Всегда был равнодушен и чёрств к искусству. Тронуло в душу. Имя художника не помню, картина называется "Сашенька".