Негромкий шепот времени вдали,
уносит дни, как легкий ветерок -
и мы стоим на жизненной мели,
глядим как тает времени поток
Но даже след, что кажется забыт,
оставит отзвук в сердце навсегда -
и память, словно тихий свет горит,
напоминая снова: "жизнь - вода"
И медленно пускай идешь в закат,
неся с собой мгновения и дни -
в душе останется незримый клад,
воспоминаний яркие огни ...
Ночь, а как будто ясно.
Так ведь всегда прекрасно.
Море голосов воробьиных.
Ночь, а как будто ясно.
Так ведь всегда прекрасно.
Ночь, а как будто ясно,
И на устах невинных
Море голосов воробьиных.
Ах, у луны такое, —
Светит — хоть кинься в воду.
Я не хочу покоя
В синюю эту погоду.
Ах, у луны такое, —
Светит — хоть кинься в воду.
Милая, ты ли? та ли?
Эти уста не устали.
Эти уста, как в струях,
Жизнь утолят в поцелуях.
Милая, ты ли? та ли?
Розы ль мне то нашептали?
Сам я не знаю, что будет.
Близко, а, может, гдей-то
Плачет веселая флейта.
В тихом вечернем гуде
Чту я за лилии груди.
Плачет веселая флейта,
Сам я не знаю, что будет.
Выучили словарь петербуржца и думаете, что стали местным? Ха!
Петербург — это не место. Это тест на психическую совместимость.. Проверьте себя на вшивость здесь и сейчас.
🎭 «Я свой, питерский!»: Жёсткая инструкция по мимикрии для понаехавших. И почему вас вычислят за 45 секунд (и дело не в «поребрике»)
Приветствую вас, мои дорогие неофиты. Те, кто с горящими глазами сошел с «Сапсана» (или вылез, помятый, из плацкарта), вдохнул наш фирменный свинцовый воздух и опрометчиво решил: «Всё, я теперь петербуржец. Я дома».
опрометчиво решил: «Всё, я теперь петербуржец. Я дома».
С вами Петербургский Странник. И сегодня я буду сбивать с вас столичную спесь и провинциальную наивность. Не со зла. А ради спасения вашего рассудка.
Вам кажется, что вписаться в код города просто? Что достаточно купить шарф, длинный зонт-трость и перестать говорить «подъезд»? О, святая простота, достойная героев раннего Чехова! Петербург — это город с жесточайшим ментальным фейсконтролем. Это хищная сущность, дремлющая в граните. Город не смотрит в ваш паспорт с пропиской. Он сканирует вибрации вашей души своими каменными радарами.
И если в ваших глазах еще плещется щенячий восторг, жажда деятельности и витамин D — вы чужак. Инородное тело. Лейкоциты города (в лице кондукторов и вахтерш) вас атакуют.
Хотите, чтобы петербургские бабушки в метро перестали смотреть на вас как на личного врага, а бармены на Рубинштейна наливали без очереди? Хотите пройти инициацию Болотом? Тогда читайте. И запоминайте. Это не туристическая памятка. Это Устав караульной службы в городе, построенном на костях и тумане.
Первое, на чем вы «палитесь» мгновенно — это мимика. Вы улыбаетесь.
Улыбка в Петербурге — это не эмоция.
Это манифест.
А иногда — чистосердечное признание.
Зарубите себе на носу: в Петербурге неприлично быть счастливым без уважительной причины (а причин тут, объективно говоря, нет).
Когда вы идете по Невскому и улыбаетесь во весь рот солнцу или прохожим — вы вызываете тревогу.
Лицо. Синдром «Счастливого идиота»
Местные считывают вас тремя вариантами:
1. Вы пьяны (в 10 утра — это по-нашему, это прощается).
2. Вы американский шпион.
3. Вы городской сумасшедший (но не из наших, не из «любимых», а буйный).
Настоящий петербуржец носит на лице печать вековой скорби о судьбах Родины и легкого презрения к мирозданию. Даже если он идет просто за хлебом в булочную. Ваше лицо должно выражать мысль: «Я видел вечность, она протекает, и ЖЭК ничего с этим не делает».
Это называется «Дзен Безысходности». Улыбаться можно только:
🔹 Саркастически (одним уголком рта).
🔹 Глазами (когда видите другого страдальца).
🔹 После третьей рюмки в рюмочной «У Ларисы».
Открытая улыбка здесь считается признаком слабоумия. Сотрите её. Наденьте маску усталого аристократа, у которого большевики отобрали имение. Вот теперь похоже.
Да, лексическая база важна. Мыслите понятиями. Если вы ляпнете «шаурма» вместо священного «шаверма», вас мысленно расчленят, упакуют в черные пакеты и скинут в Мойку еще до того, как вам отдадут заказ. «Кура», «греча», «бадлон» — это тот минимум, без которого с вами даже бомж-интеллигент на Сенной не станет обсуждать Бродского.
Но слова — это шелуха. Главный маркер «своего» — это Священная Ненависть к Москве.
Даже если вы родились в Туле, а работаете удаленно на московский холдинг и живете на их деньги. Вы обязаны их презирать. Это вопрос чести.
— Зачем едут в Москву? — За деньгами, суетой и неврозами.
— Зачем едут в Питер? — По любви. За душой. Страдать красиво.
Эту мантру вы должны повторять каждый раз, когда стоите в пробке на КАДе и опаздываете на работу за 45 тысяч рублей. И вдруг ловите себя на мысли:
«А может, в Москву?»
Москвичи — суетливые поверхностные бегуны. Мы — глубокие, медленные (на самом деле мы тормозим из-за низкого давления, но тссс!) и духовные.
Ваша бедность здесь — это не финансовый провал. Это стиль. Это аристократизм духа.
— Зачем едут в Москву? — За деньгами, суетой и неврозами. — Зачем едут в Питер? — По любви. За душой. Страдать красиво. Эту мантру вы должны повторять каждый раз, когда стоите в пробке на КАДе и опаздываете на работу за 45 тысяч рублей.
Вы купили студию в новостройке в Мурино, Кудрово или Парнасе и гордитесь этим? Поздравляю. Молчите.
Для коренного петербуржца всё, что за чертой старых станций метро — это Мордор, гетто и «человейники». Жить там — значит не жить в Петербурге вообще. Вы живете в Ленинградской области, смиритесь.
Культ гнили, или «Элитный старый фонд»
Аристократия духа живет в Центре. В «Старом Фонде».
И плевать, что в парадной пахнет сложным букетом из кошачьей мочи, вековой сырости и жареной корюшки. Плевать, что напор воды зависит от фазы Луны, а с потолка иногда падает кусок лепнины 19-го века прямо вам в борщ.
Мы любим этот запах распада. Потому что он честный. Это не вонь. Это, черт возьми, атмосфера. Это Дух Истории. Жить в комфортном евроремонте с теплыми полами — это пошлость. Настоящий петербуржец должен немного мерзнуть, немного страдать и видеть из окна грязно-желтую стену двора-колодца. Потому что только так рождаются великие мысли. Ну, или туберкулез.
Видите в вагоне метро сухонькую старушку в интеллигентной шляпке с томиком Ахматовой?
Глава 4. Бабушки в беретах — Гвардия Смерти
Бойтесь.
Это не «божий одуванчик». Это Валькирия Петроградской стороны. Она пережила Блокаду, Хрущева, лихие 90-е и правление всех губернаторов. Она помнит Ленина живым (и, возможно, лично носила ему бревно). В её сумочке — не валидол, а кирпич правосудия.
«Понаехавший» попытается ей помочь, сюсюкать или, не дай бог, предложить место жалостливым тоном. Фатальная ошибка.
Местный знает: при виде Бабушки-в-Берете нужно замереть, слиться с ветошью вагона и почтительно не отсвечивать. Если вы стоите слева на эскалаторе — она сожжет вас взглядом. Если вы читаете с телефона, а не бумажную книгу — она проклянет ваш род до седьмого колена одним легким поджатием губ.
Это Хранители Города. Им можно всё. Вам — ничего.
Говорят, если бабушка в берете одобряюще кивнула вам — вы почти свой.
Говорят.
Но я бы на вашем месте на это не рассчитывал.
Кстати, о подземке. Вы думаете, это просто транспорт? Вы думаете, это способ добраться из пункта А в пункт Б? Нет.
Спускаясь под землю, вы попадаете в отдельное измерение. Со своими демонами, кругами Ада и правилами выживания.
"Я не буду сейчас пересказывать все круги этого кошмара — для этого у меня есть отдельный, детальный путеводитель по преисподней. С картой, демонами и инструкцией по выживанию. [💀 9 кругов питерского метро...]. Обязательно загляните туда перед завтрашней поездкой на работу. А пока вернемся на поверхность..."
💀 9 кругов питерского метро: Как ежедневная поездка на работу превращает интеллигента в зверя
Два главных мифа, на которых ломаются неофиты.
1. Корюшка.
Запишите кровью на подкорке: КОРЮШКА ПАХНЕТ ОГУРЦОМ.
Даже если ваш нежный нос чувствует запах тухлой рыбы, пролежавшей три дня на солнцепеке у метро «Пионерская» — молчите. Молчите, или город вас отторгнет как вирус.
Для нас этот запах — сакральный. Это аромат весны. Это надежда на то, что мы пережили зиму и не вышли в окно. Сморщить нос при виде лотка с корюшкой — это как плюнуть в Неву. Не простят.
Запишите кровью на подкорке: КОРЮШКА ПАХНЕТ ОГУРЦОМ
2. Развод мостов.
— «О, как это романтично! Кораблики, музыка, Алые паруса...» — слышите этот восторженный писк? Это турист.
Местный знает страшную правду. Развод мостов — это не шоу. Это катастрофа.
Это значит, что ты засиделся в гостях на Ваське, заболтался, взглянул на часы — 01:20 — и холодный пот пробил по спине. Потому что теперь ты — узник острова. Теперь тебе либо сидеть на холодной набережной до 5 утра в компании маргиналов, либо платить бешеные деньги за такси через Вантовый мост (который находится географически где-то под Владивостоком).
Местный знает страшную правду. Развод мостов — это не шоу. Это катастрофа
Настоящий петербуржец смотрит на крылья Дворцового моста не с восторгом, а с лютой ненавистью и тоской по своей теплой кровати на том берегу. Романтика умирает ровно в ту минуту, когда мост отрезает вас от дома.
Если вы выполните все эти пункты. Если выучите интонацию, сотрете улыбку, полюбите плесень, начнете есть рыбу с запахом огурца и возненавидите мосты...
Вы всё равно останетесь «понаехавшим».
Потому что настоящий Петербуржец — это не набор привычек. Это мутация.
Это тот, кто ругает этот город последними словами каждый день. Кто ноет от климата, от цен, от туристов. Но кто никогда, слышите, НИКОГДА не променяет эту величественную серую хмарь на московский глянец или сочинское солнце.
Потому что Ад — он здесь. Но это — наш персональный, уютный, самый красивый в мире Ад.
Если вы всё это прочитали
и всё ещё хотите здесь остаться —
значит, процесс уже запущен.
Добро пожаловать?
Нет.
Просто оставайтесь.
Зонт не забудьте. И лицо попроще сделайте, вас здесь никто не ждал.
.............
🔥 Узнали себя? Или, может быть, своего соседа?
А может, у вас уже вскипела кровь и руки тянутся написать гневный комментарий: «Автор, ты бредишь, всё не так!»?
Не сдерживайте себя! Выплескивайте эмоции в комментариях — это по-нашему, по-питерски. Срач в интеллигентной манере приветствуется.
Оригинал статьи
Петербургский Странник.
Нет ни дома, ни сберкнижки,
всё пропало, навсегда ушло
и судьба моя, как мышки,
всё погрызла, всё свело
к ветру жесткому в кармане,
к голоду, к тоске глухой -
не найти теперь ни грани,
где б я был самим собой …
Как песок прошёл сквозь пальцы,
всё, что строил, что любил -
лишь теперь в обнимку танцы
с призраком того, чем жил …
Когда надежды гаснет огонёк
и в комнате сгущается туман,
забыт родной когда то уголок
и в сердце селится обман
Когда слова, как пепел на губах -
и взгляд как выцветший пейзаж
и вновь душа застыла в холодах
и не найти спасительный мираж
Тогда лишь ветер шепчет мне в окно,
о том, что всё проходит, всё уйдёт,
но боль останется - как старое вино,
что терпкостью своей ещё живёт …
Эмо версия исследования алгоритма распределенного обучения. Больше подробностей здесь - Модель адаптивного Роя в задаче Консенсуса плотности
Зачем это делать в формате песни, когда есть разбор алгоритма обучения и демо код?
Лирический драматизм помогает абстрагироваться от деталей и посмотреть на проблему под другим углом, обзорно, вернуться к тому с чего все начиналось - к впечатлению.
Это не метафора поверх алгоритма, а внутренний взгляд на процесс моделирования, выраженный через лирическое "Я" агента. Это ближе к феноменологии ИИ, чем к популяризации. Нечто вроде оперы про многоагентные системы, где:
Агенты — герои драмы;
Правило Хебба — закон любви;
Ошибка — трагедия;
Консенсус — кульминация;
Текст песни, написанный пером лирика, что дремлет в тени интегралов, но пробуждается от сияния чистого Разума Роя.
«О Прозрении Роя»
[Куплет 1: Хаос и Слепота]
В решётке тесной, пятьдесят на пятьдесят,
Где шум случайный правит бал и правит цветом,
Агенты жалкие, как узники, сидят,
Не озаренные Божественным Заветом.
Им не дан Глобальный Взор, увы,
И Бэкпропаге́йшн — учитель строгий —
Не спустит градиент с небесной синевы,
Чтоб указать заблудшим их дороги.
Я вижу лишь себя да восьмеры́х друзей,
Соседей ближних — вот мой горизонт убогий!
Черны мы иль белы? Какой из двух идей
Принадлежит сей мир в действительном итоге?
Но истина — (о, пятьдесят один процент!) —
Сокрыта в шуме, как в тумане монумент.
[Припев: Механика Выбора]
Взгляни, Агент! Твой выбор — это сумма,
Где каждый голос взвешен на весах!
Не верь слепцу, что говорит бездумно,
Ищи опору в мудрых голосах.
Сигмо́ида — наш строгий судия́,
Решает: быть чернее или чище.
Соседей взвешенная братия —
Вот Роя ум, что Истину отыщет!
[Куплет 2: Правило Хебба (Обучение)]
Но как понять, кто друг, а кто дурак?
Здесь Дональд Хебб нам дал ответ:
«Скрепляйте связь, раз общий держите вы знак,
И рвите цепь, коль мнения немилы».
Вот формула любви и нелюбви:
Как предсказал сосед мое же состоянье —
Ты Дельту к Весу щедро прибавляй,
Умножив на Лямбду — шаг познанья.
А если он, мятежный, «шум» несет,
И в белом кластере чернеет одиноко —
Снижай доверие! Пусть вес его падет,
И станет нуль ему судьбой жестокой.
Так изолируем лжецов и крикунов,
Чтоб слышать хор согласных мудрецов.
[Припев: Механика Выбора]
Взгляни, Агент! Твой выбор — это сумма,
Где каждый голос взвешен на весах!
Не верь слепцу, что говорит бездумно,
Ищи опору в мудрых голосах.
Сигмо́ида — наш строгий судия́,
Решает: быть чернее или чище.
Соседей взвешенная братия —
Вот Роя ум, что Истину отыщет!
[Бридж: Фазовый Переход]
Смотрите! Дрогнул хаос вековой!
На стыке двух миров идет война святая.
Там кластер белый бьется с чернотой,
Границей жидкою, кипя и тая.
Но слышишь гул? То лавинный процесс!
Как стая голубей взмывает в поднебесье,
Свершился Фазовый, друзья, Прогресс,
И Мненье Общее звучит победной песней!
Сто итераций — и сомнений нет,
Единым цветом вспыхнул белый свет!
Как Истины Природы отраженье.
[Финал: Триумф Децентрализации]
Учитель мертв. Да здравствует Сосед!
Мы без начальников нашли ответ.
Где нейросеть ломается от бага,
Наш Рой живет — безумная отвага!
Из тысячи слепых и глупых «Я»
Родилась Истина Глобаль-на-я!
Как децентрализованный Рой находит Истину там, где нейросети терпят крах?
Мы погружаемся в захватывающий мир адаптации агентов, где коллективный разум находит глобальное решение, недоступное одиночному "Я". Это практический взгляд на то, как децентрализованные системы достигают консенсуса, используя взвешенное мнение соседей.
Сергей Петрович Шмелёв, сорока пяти лет, инженер-проектировщик с стабильной зарплатой и чётким распорядком дня, прошёл мимо неё на Пречистенской набережной в среду, в 18:47. Она читала что-то на табличке у памятника, и ветер играл прядью её каштановых волос, выбившейся из-под тёплой повязки. В её позе была лёгкая, почти танцующая грация. Она обернулась, и их взгляды встретились на долю секунды. У неё были удивительные глаза — цвета осеннего неба, с лучиками смешинок у уголков.
И в этот момент что-то в груди у Сергея Петровича ёкнуло — старое, забытое, похожее на мелодию из молодости. Он почувствовал импульс — улыбнуться. Просто улыбнуться незнакомой женщине. Но мышцы лица не сработали. Вместо этого сработал мгновенный, отлаженный механизм защиты. В голове пронеслось: «Выглядит дураком. Подумает, что какой-то пристаёт. Да и зачем? Потом придётся что-то говорить, притворяться, вкладываться… Сплошная головная боль». Он потупил взгляд, сделал лицо строгим и сосредоточенным, будто обдумывал важный расчёт, и прошёл мимо, ускорив шаг.
Весь вечер в своей уютной, безупречно чистой однокомнатной квартире он чувствовал себя отвратительно. Он ругал себя, громко и ядовито, пока готовил ужин на одного. —Идиот. Тряпка. Совсем обрюзг, — бубнил он, шинкуя лук. — Ну что стоило улыбнуться? Хотя бы просто улыбнуться, как человек человеку. Но тут же внутренний голос,голос его брони, парировал привычной, успокаивающей формулой: «Зато меня никто и не бросит. Зато не придется смотреть, как уходят. Лучше уж я первый не подойду, чем потом буду страдать. Я свой мир контролирую. И в нём всё безопасно».
Эта мантра годами охраняла его покой. После болезненного развода десять лет назад он выстроил жизнь как крепость: работа, книги, сериалы, случайные встречи с друзьями , отпуск раз в год по проверенному маршруту. Никаких неожиданностей. Никакого риска. Он гордился этой самодостаточностью, этой неуязвимостью.
Но сегодня вечером крепость дала трещину. Он сидел перед телевизором, не видя экран, и думал о тех осенних глазах. И вдруг с пугающей ясностью осознал: его принцип «лучше я первый не подойду» — это не победа. Это поражение. Поражение, замаскированное под благоразумие.
«Таким способом отношения не заведёшь», — прошептал он в тишину комнаты. Фраза повисла в воздухе, звонкая и неоспоримая, как удар колокола.
А ведь когда-то он мечтал не только о карьере. Он хотел семью — настоящую, шумную, с детским смехом на кухне. Хотел разделять с кем-то не только быт, но и тишину. Хотел быть для кого-то опорой и сам иметь эту опору. Его потенциал как инженера был реализован на восемьдесят процентов. А потенциал как человека, как мужчины, как любящего и любимого — едва ли на десять.
Счастье, понял он внезапно, — это не только реализация в работе. Это аккорд. Две ноты, звучащие вместе. Одна — дело, в котором ты находишь смысл и признание. Другая — личные отношения, где ты видишь и принимаешь другого, и сам виден и принят со всеми своими трещинами. Без второй ноты музыка жизни остаётся одноголосой, пусть и идеально выстроенной.
Он не подошёл сегодня. Он прошёл мимо, как проходил мимо многих возможностей за последнее десятилетие. Но впервые он увидел этот поступок не как проявление силы, а как акт трусости. Впервые осознал цену своей «безопасности» — это была цена неисполненной жизни.
Сергей Петрович встал, подошёл к окну. Москва горела огнями, каждый из которых мог быть чьим-то домом, чьим-то счастьем. «Завтра,— подумал он без особой веры, но с первой за долгое время жаждой перемен. — Завтра, если повезет, я выйду на час раньше. И если увижу кого-то… кто заставит сердце ёкнуть… Я хотя бы улыбнусь. Просто улыбнусь. С этого можно начать».
Он понял, что счастье не приходит само в отлаженный мирок. К нему надо сделать шаг. Даже рискуя оступиться. Даже рискуя показаться дураком. Потому что альтернатива — вечер за вечером сидеть в идеальной тишине своей крепости и слушать, как за её стенами проходит чужая, шумная, яркая жизнь.
Стихотворение " Все начинается с Любви" читает артист Игорь Пиксайкин.
