Серия «Несущая волна»

Жаль, отец снова в больнице. Доктор тогда, три далекие года назад, говорил, что задержит его дней на десять, но оказалось – почти на всё лето. И теперь он снова лежит под капельницами. Который раз по счету? Лиза устала считать, понимая при этом: лечить нужно всеми возможными способами. И пускай нейронка до сих пор не может расшифровать болезнь, зато позволяет папе жить и длительное время находиться в сознании, снимая всевозможные симптомы.

–…Клянусь, находясь на службе в космическом флоте, быть честной, добросовестной, достойно переносить все трудности….

Спасибо брату, приехал: вон его такая же светлая шевелюра маячит в углу зрительных рядов. Хотя Лиза и накричала: Сергею пришлось ненадолго, но всё же оставить больного отца. Головой-то она понимает, что в больнице медперсонал, нужная аппаратура, но поделать с собой ничего не может: слишком сильный страх поселился где-то внутри, под лопатками.

Тишина над пустыней, только её голос раздается звонким ручьём, улетая куда-то далеко и оставаясь навсегда в бескрайних просторах, возле древнего, уже не используемого, но всё еще колоссального космодрома «Байконур».

Вот улетели в ярко-синее небо последние слова клятвы, и Елизавета заняла своё место в строю. Теперь дождаться остальных. Тех, кто через несколько минут станут её коллегами, а не просто соучениками. Кто так же, как и она, превратится из кадета в офицера космофлота и будет напряженно дожидаться решения: куда же его распределят?

Лиза на последнем курсе кадетства подала прошение в исследовательский корпус, успев попробовать себя и навигатором, и ксенобиологом, и, к ее глубокому сожалению, штурмовиком. Как ни пыталась она избежать этой участи, но важный этап кадетского обучения пропустить не удалось. Впрочем, от роли штурмовика она отказалась почти сразу, едва окончился этот изнуряющий обязательный курс. Слишком уж сильное неприятие у девушки вызвала, пусть даже гипотетическая, возможность отобрать жизнь у другого существа, неважно – у известного ей или ксеноморфа. Услужливая память тут же начала подкидывать совершенно ненужные сейчас образы, сливающиеся в единый фильм, хотя Лиза и пыталась их забыть:

– Огонь! Фетисова! Огонь! – раздраженный инструктор в мгновение ока материализовался над нервно дергающей курком девушкой. – Встать! Смирно! По какой причине плазменная винтовка не переведена в боевой режим? Курсант, вы не знаете своё оружие? Почему не сделали ни единого выстрела?!

С каждой следующей фразой лицо инструктора становилось все более жутким. Почему-то именно для штурмовой подготовки набирали инструкторов-солдафонов, желающих непременно «вкричаться» в курсанта. Вот и сейчас своим ором инструктор перекрывал грохот учебного боя. Но при этом, если говорить честно, особо грохотать было нечему: плазмоганы и винтовки работают практически бесшумно, выдавая лишь лёгкое «ш-ш-ш-ш-ш» в момент выстрела. Конечно, во время боя с жутким треском падали пораженные мишени, некоторые вспыхивали и сгорали в считанные секунды, другие – валились набок. Больше всего же громкого шума на тренировочном поле создавали спрятанные в глубине пространства динамики, полностью повторяющие звуки фауны расположенной в созвездии Девы одной из ближайших экзопланет, Росс 128 b. Той самой, печально известной, как «карантинная планета», передавшей на Землю опасные бактерии. К счастью, в прошлый раз с ними удалось справиться, хотя вместо нескольких дней карантин продлился пару месяцев. А над всем этим раздавались громкие команды инструкторов.

Тот свой ответ Лиза сейчас поменяла бы принципиально. Ответив по уставу и взяв на себя вину. Но тогда…

– Не могу…. Не могу! Они – живые! – Технологии делали ситуацию на поле боя осязаемой, задействуя не только слух и зрение, но и запахи, и страх, и даже эмпатию.

– Отставить! Это – враги!

– Нет, невозможно! Надо договариваться, нужен ксенобиолог!

– Они не разумны, Фетисова! Их единственная цель – сожрать тебя и команду! – Инструктор вырвал из рук перепуганной курсантки винтовку и в один прием перевел предохранитель в боевое положение, с силой втолкнув оружие обратно Лизе, одновременно очень страшно заорав:

– Стреляй! - В этом месте воспоминания Лиза всегда отключала эмоции: продолжение «фильма» было ещё более тяжёлым.

Неожиданно чья-то рука толкнула её в плечо:

– Сестрица, ты, никак, влюбилась? Чего такая задумчивая и глаза на мокром месте? Ты как будто не заметила, что всё закончилось? Нет, я, конечно, понимаю, выпуск, присяга, всё это, - обвёл плац, наполняющийся ликующими кадетами, Сергей.

– Дурак… – Лиза выдохнула с облегчением: слишком сильны переживания сегодняшнего торжества, чтобы ещё больше усугублять их флешбеками неприятных моментов учебы. И, хотя последние теперь остались позади, глубоко в подсознании сидели врезавшиеся в тот злополучный день слова, сказанные, на удивление, очень тихо и устало: «Однажды именно от твоего выбора может зависеть жизнь корабля, Фетисова, и не только, как навигатора. Кто знает, когда нужно будет снова взять оружие. Запомни: три секунды отделяют экипаж от смерти. Три секунды твоего решения».

– Чего это сразу дурак? – Деланно возмутился Фетисов-младший. – Стоит тут, витает в облаках, даже не кивнула брату, хотя я видел – заметила, что приехал.

– Сереж… Спасибо тебе огромное! Я… Мне… - молодая девушка в форме курсанта космического корпуса обхватила брата руками, уткнувшись в его плечо и беззвучно затряслась.

– Мать, ты чего? Давай, прекращай… Лиз? Лиза… – Растерявшись от такой резкой трансформации будущего космонавта исследовательского флота обратно к его чувствительной сестре, Сергей не знал, как реагировать, смущаясь под взглядами случайно оказавшихся поблизости кадетов.

– Всё-всё. – Продолжая всхлипывать, быстро брала себя в руки Елизавета. – Я просто… О папе постоянно думаю… Перед тобой виновата – не приехала на посвящение… И всё как-то вдруг и сразу…

– Допустим, не вдруг. Мы с отцом одобрили твой выбор, когда ты решила сюда поступать. И болезнь его тоже помогаешь переносить: без твоей ежемесячной стипендии было б гораздо хуже.

– Ой, да сколько там…

– Не «ойкай»! Во-первых, ты полностью на обеспечении корпуса, что очень помогло еще пока я заканчивал школу, во-вторых, после того, как ты стала перечислять нам стипендию, я совершенно спокойно смог подать документы в Морскую Академию, так что на самом деле «спасибо» должен говорить я. В-третьих, – продолжал загибать пальцы Сергей, – на моём посвящении ты быть никак не могла: твоё обучение на Луне и годовой курс практической навигации в пределах Солнечной Системы – да, мы с папой наблюдали – это важная часть, чтобы стать хорошим навигатором. Так что не стоит себя винить. А теперь, если готова – с той стороны зрительных рядов я поставил гравилёт. Поехали к отцу.

– Помчались! Только, как же...

– Ответ? – Дождавшись кивка сестры, Сергей улыбнулся. – Кто из нас кадет Корпуса? Ты же знаешь, что результат распределения будет в течение месяца, в том числе с ответами на ваши прошения. Сейчас тебя здесь ничего не держит, кроме казармы. Но, думаю, там за твоей койкой присмотрят.

Естественно, брат оказался прав: окончившим обучение кадетам давался год на проживание в казармах, пока они получали ответы по распределению и устраивались, согласно полученным специальностям, на немногочисленных кораблях и катерах космофлота. Лиза всё это знала, но навалившаяся в последние несколько дней усталость и стресс словно выключили какое-то важное реле её памяти. И поэтому сильнее чувствовалась благодарность за то, что Сергей не только проигнорировал её возмущение по поводу собственного приезда, а ещё озаботился личной доставкой к больному отцу. Правда, вот уже несколько часов неслись они в полуметре над землей с максимально разрешенной для гравилётов скоростью, но пока добрались только до зеленеющей степной зоны.

Путь от древнего космодрома до Приазовья на гравилёте занимает почти половину дня. Однако ни Лиза, ни Сергей не любили общественные гиперзвуковые поезда, предпочитая провести больше времени в пути, зато насладиться видами и надышаться врывающимся в лёгкие свежим ветром. Дополнительную радость обоим давала возможность самостоятельно выбирать маршрут, скорость и в целом –свобода движения.

– Сестра, а, сестра? – раздался прямо в голове передаваемый встроенным в гермошлем нейрофоном голос брата. – Меня дико разрывает от любопытства: зачем вы в такую глушь забрались? Ты же училась под Уралом. И вдруг – пустыня! Да ещё и отсутствие минимальной климатической регулировки. Спасибо навесным козырькам над зрительными рядами, иначе бы испёкся на солнце.

– Традиция, – пожав плечами и ни на секунду не задумываясь ответила Лиза. – С Байконура началось покорение космоса, поэтому Корпус решил сделать ритуал символичным. Для этого построили плац, на котором ты был. А насчет климат-контроля – то ли денег не хватило, то ли решили намекнуть на трудности, с которыми может быть связана жизнь космонавтов, то ли дань тем временам, когда не было никакого климат-контроля – не знаю.

После изнурительной космической подготовки, длившейся весь прошлый год, она была рада оказаться на Земле. Хотя желание участвовать в исследовательских миссиях никуда не пропало. Но за время учебы Лиза уяснила главное: жизнь не будет тебя ждать. Поэтому старалась наслаждаться каждой секундой, проведенной на родной планете, отобрав у Сергея руль и заставляя гравилёт входить в опасные, как раньше сама думала, виражи. При этом не забывала снижать скорость перед маневрами: всё же на борту, кроме неё, есть пассажир, да и в целом мысль нездорового риска ей претила.

Гравилёт давал именно ту, необходимую сейчас, степень свободы. В космосе не чувствуешь расстояний и скоростей: ускорение происходит плавно, а гиперпрыжок выполняется уже в самой конечной точке разгона. В подпространстве не работают многие известные физические законы. Само существование космонавтов в этом измерении до сих пор не может объяснить наука. Однажды «упав» в подпространство, корабль продолжает двигаться по инерции, используя тот конечный импульс от главных двигателей, пока не выйдет в конечной точке. И все, кто в данный момент находятся на корабле, к этому моменты должны быть в анабиозных капсулах: единственной возможной защите. Погружение в крио-сон позволяет пережить время прыжка. Странным образом в этой новой физике, которую доказали совсем недавно, что позволило найти гиперпространственное измерение, совпадают несколько условий. Первое: человеческое тело не переживет более полутора лет такого сна, второе: корабль не может – пока не может – находиться в подпространстве дольше четырнадцати, иногда, при удачном стечении обстоятельств, пятнадцати земных месяцев. Есть и другие, но к выживанию экипажа они уже не относятся. Эти новые данные Лиза узнала, ведя учебный катер сначала к Юпитеру от Луны, потом – к орбите Плутона и затем, возвращаясь назад. Едва она дала команду выполнить стандартный прыжок, и выйти перпендикулярно земной орбите, чтобы не терять несколько месяцев пути, автоматика корабля запретила манёвр. Объяснение было понятным и ужасным одновременно. Но самое главное – этого не было в общедоступных и даже учебных файлах.

Лиза помнила, как держала в руках длинную распечатку объяснений на самоуничтожающемся носителе. Она почему-то не поверила данным, вспыхнувшим в мозгу, и затребовала, подражая брату, физический протокол, чтобы еще раз, неспеша, всё прочесть. В памяти всплыла её перепалка с учебным катером, занявшая всего доли секунды, благодаря навигационному нейрочипу:

«Разгон до стартовой, прыжок»

«Отклонено»

«Разгон до стартовой, прыжок, объяснить причину отказа»

«Отклонено. Причина: катер не оборудован крио-капсулами»

«Полномочия старшего навигатора на время учебного полёта. Фетисова Е.В. Допуск второго уровня. Команда на выполнение с полными правами. Разгон до стартовой, прыжок»

«Полномочия подтверждены. Отклонено»

После этого ей ничего не оставалось, как связаться с ЦУП и долгие девять часов ожидать, пока прийдет протокол с объяснениями. Но даже после ответа она затребовала ту самую распечатку, которую с удовольствием выплюнула навигационная панель на упомянутом самоуничтожающемся носителе.

Только после возвращения на Луну, удивленную, растерянную, но при этом достаточно возмущенную, чтобы накричать на инструкторов из-за огромного риска, которым они подвергают курсантов, Лизу настигло облегчение. Обычные люди не должны знать, какую цену на самом деле платят покорители космоса. И потому, до самых первых тренировочных полетов никого из курсантов не посвящают в детали, несмотря на подписание бумаг о неразглашении. Правда, обычно инструктаж проводится сразу всему курсу, но отсутствовавшая пару дней, по причине перевода отца в другую клинику, Елизавета узнала обо всём лично.

– У-у-у-у-у, - гудел двигатель гравилёта, выполняя очередной вираж, в который отправляла его бывший курсант.

– Ух, хорошо!  – Вторила ему Лиза, откровенно улыбаясь сквозь фотохромное забрало гермошлема.

– Неплохо, но хватит уже вилять из стороны в сторону, чай, не на свидании, – издевательски комментировал её пируэты брат, прекрасно понимая, что эти подколы не могут помешать сестре наслаждаться моментом. К тому же он не ставил такой цели, а просто ненавязчиво напоминал о своём присутствии.

– Да ты бы знал, как мне не хватало этого в космосе! – Мгновенно после этой фразы Сергей ощутил её восторг, усиленный нейроинтерфесом. Но по негласному правилу, принятому между ними после того, как Лиза отправилась первый раз на орбиту, на Земле за старшего оставался он. При этом продолжал советоваться с сестрой по важным поводам. Сейчас же они приближались к месту назначения, и потому он ответил:

– Представляю… А теперь сбавляй скорость, почти добрались.

– Как добрались? Ещё ведь почти час полета?

– Оглянись, узнаешь места? – Слегка забавляясь, спросил брат.

– Ммм? Стоп! Ты хочешь сказать, что… Снова тут?! – не сдержала своего удивления Лиза.

– А то! Хотя советую приберечь эмоции до встречи. Думаю, отцу будет, что тебе показать. – Загадочность Сергея набирала обороты, как и хитрое выражение лица, которое он транслировал через нейронный интерфейс: сквозь забрало шлема всё равно ничего не было видно.

– Он сильно изменился? Последний раз я с ним говорила лишь перед тем, как его снова уложили. И тогда он был дома… На самом деле очень страшно и постоянно беспокоюсь, как он? Да только совсем не вижу смысла постоянно и его и тебя донимать своими звонками. Спасибо, что присматриваешь…

– Погоди, сейчас войдём в палату, сама всё увидишь. Не нужно так сильно переживать, — заметив, что Лиза всё сильнее хмурилась с каждым словом, брат решил её подбодрить.

Те же прохладные, выкрашенные с алюминиевой крошкой зеленоватые коридоры. Другая, но такая же уставшая, как и в прошлый раз, медсестра на посту. Правда есть и некоторые отличия от той далекой фельдшерской станции трехлетней давности. По коридорам теперь деловито шмыгают, моргая всевозможными сигналами, автоботы. Вот один из них шустро помчался, вспыхнув красным цветом всем корпусом – явно что-то срочное. А вот другой, со светящимся сиреневым ободком вокруг какого-то отсека, вероятно, для анализов, аккуратно посторонился, пропуская Фетисовых. По стенам, как и раньше, транслировались обучающие голограммы, рассказывающие о важности своевременного обращения к врачам. А возле диванов для посетителей всё так же стояли горшки c живыми растениями.

Его палата. Снова страшно входить, несмотря на загоревшийся приглашающим светом зеленый диод. Собравшись с духом, словно ныряя в ледяную воду, Лиза шагнула в мягкую тень больничной обители. И обомлела.

Этот человек однозначно был её отцом. Такие же седые волосы, та же улыбка, телосложение, взгляд. Но при этом уже давно забытая жизнерадостность. Последние годы болезни заставляли тратить большинство ресурсов его организма на поддержание нормальной деятельности. А сейчас за столом сидел – сидел, не лежал в койке! – очень весёлый пожилой человек.

– Папа! – То же самое приветствие, что и три года назад. Объятия, слёзы, восхищение, непонимание, вопрос, радость – всё смешалось в следующие секунды. Сергей стоял рядом и просто улыбался, наблюдая за растерянной сестрой, наконец-то встретившейся с отцом. В её вопросах сквозило сплошное непонимание произошедших изменений, мгновенно отображавшееся и на лице:

– Привет, привет, папочка! Как я соскучилась, ты бы знал! Тебе лучше? Вылечили? Я очень рада, но как? Ты голоден? А почему в больнице, если здоров?

– Лизочка, дочурка, здравствуй! Ну, не дави так, ребра сломаешь. Нет, меня не вылечили, но подлатали очень хорошо. Ты успокойся, я всё потихоньку расскажу. Садись вот на стул. У меня самого вопросов к тебе накопилось выше крыши. Шутка ли, полтора года не виделись, хоть и созванивались. – Василий мягко отбивался от града вопросов дочери, ощущая, как его наполняет гордость: воспитать космического офицера для смертельно больного человека – задача совершенно непростая.

Лиза, последовав отцовскому примеру, заняла место за столом, подперев подбородок ладонями, как делала в детстве, когда слушала интересную сказку и реальность вокруг неё перестала существовать. Остался лишь такой родной голос увлеченно рассказывающего о своих достижениях папы:

– Ты помнишь, как я тут впервые оказался? – отец почти не дожидался ответов, ему слишком сильно хотелось поделиться секретами с дочерью. – Если бы не тот карантин, возможно, мне пришлось гораздо хуже. Да вот какая заковыка: длительное нахождение на свежем воздухе, спокойная обстановка, плюс долгое лечение, а не стандартная пара недель, наверное, положительно повлияли на моё состояние. Врачи не берутся утверждать, что именно помогло. Но ты, помнится, и прошлый раз сильно радовалась тому, что я самостоятельно смог добраться домой… А тот дрон, за который ругала, не поверишь, но очень меня удивил. И даже не потому, что привёз сюда, а… Хотя, как раз именно этому. Но ещё… Как бы это сказать?

– Ой, пап, говори, как есть. Расскажи ей, что именно нашёл в тот раз дрон. – Помог решиться отцу Сергей.

– Да… Пожалуй, так лучше. Нет-нет, —заметив настороженный взгляд дочери, тут же поспешил её успокоить Василий. – Ничего страшного. Но! – Поднял он вверх указательный палец. – Ты сама посмотри. Думаю, теперь разберешься.

И отец толкнул через стол к Лизе нейрофон с включенным экраном. Первые секунды дочь всматривалась в длинный ряд изумрудных строчек на темном фоне и вдруг заметила:

– Семнадцать? Ты попал сюда только потому, что дрон уловил какой-то сигнал в диапазоне FM с семнадцатью знаками после запятой?

– Ты дальше смотри, – хмыкнул, подошедший к столу, брат.

– Точная настройка… тридцать знаков, – Лиза мельком глянула на отца, удивляясь, как он, обычно такой педантичный, допустил подобную ошибку. – Повторы сигналов… Погоди… Один явно выбивается. Нет… Здесь что-то ещё.

– В том-то и дело – «что-то еще», - повторил за дочерью Василий. – Видишь ли, мы с Сергеем, сколько ни бились, так и не поняли, что это. А то, что вместо трёх я тридцать указал – наверное, механически ошибся. Может, случайно пальцем вместо кнопки ввода в ноль ткнул. Кто ж сейчас разберет? Главное – если бы не та автонастройка в полете, сюда бы я не добрался. Зато тут смог и карантин избежать, и подлатали меня тогда хорошо. Как говорится, нет худа без добра.

– То есть ты рад совершенно необъяснимой случайности? – От волнения Елизавету начало слегка трусить, несмотря на абсолютно не разделяющего её испуг отца:

– Тихо-тихо, чего ты? Это же оказалась полезная случайность. Так что тут радоваться надо.

– Радоваться? Радоваться?! – Сначала почти сорвалась на крик, и сразу же после перешла на страшный шёпот дочь. Каждое слово, будто чеканный строевой шаг, теперь разделялось равными интервалами, заставляя ёжиться, словно от холода, всех, находившихся в палате. – Да ты понимаешь, что могло произойти? Ты осознаешь, насколько высока была вероятность твоему дрону упасть просто в поле? Где бы нам пришлось тебя искать? И я об этом узнаю только через три года? Ну, знаешь, папа… У меня не то, что нет слов… У меня даже нет слов выразить, насколько у меня нет слов!

Это была не злость – страх. Чистый, незамутненный, непорочный. Тот самый, который заставлял человечество выживать. Тот самый, однажды позволивший эволюционировать проконсулу. Тот самый, оберегающий звездные экспедиции от ошибок. Первозданный.

Холодный пот, мурашки, радость встречи, ужас. Злости почти не было, разве что на себя – оказаться такой слепой дурой. Как можно было не замечать их постоянные сходки в этой самой палате тем летом? Она сразу вспомнила, как ругала брата за частые ночные переписки с отцом: оба отдавали предпочтение работе в темное время, утверждая, мол, так меньше шума и ничего не отвлекает.

Единственным в палате, кого нисколько не смутил ни холодный чеканный полушепот, ни резко побледневшая, вскочившая на ноги, Лиза, оказался Сергей:

– Хотел бы заметить: если у тебя нет слов – это говорит о скудном словарном запасе.

– Я. Сейчас. Вспылю. – Три коротких слова, разделенных уже не паузами – точкой, обрушили стену льда на брата.

– Отставить! – Натренированным за годы учебы движением, Лиза мгновенно развернулась к источнику нового звука. В дверном проеме стоял тот же самый врач, лечивший отца несколько лет назад. Казалось, он нисколько не изменился, только стало слегка меньше волос. – Если вы, девушка, вспылите, мы сделаем вам укол. Медсестре даже кнопку нажимать не придется: вы, конечно же, заметили у нас новых автоботов?

Теперь-то и она обратила внимание на синтетического медицинского сотрудника с красно-желтым световым сигналом, прячущегося позади доктора. Малыш будто стеснялся войти, подъезжая к двери, в которую не мог протиснуться без того, чтобы не помешать стоящему там человеку. Разворачивался в поисках достаточного прохода и, не находя такой, выезжал обратно. Это выглядело настолько уморительно, что Лиза прыснула.

– Теперь мне действительно придется вас осмотреть, – вздохнул эскулап. – Сначала радость, затем паника, а сейчас смех: это, знаете ли, нехорошие симптомы. Давно на Земле?

– Пару месяцев, – она даже не поморщилась, когда автобот, всё-таки нашедший способ попасть внутрь, сделал пробы крови, быстро пробежавшись несколькими игольными жалами по бедру. – Ну вот, попортили казённую юбку…

– Здоровье дороже, – парировал врач и продолжил, считывая данные анализов, мгновенно поступившие ему на планшет, – ваши показатели в норме, но находятся в районе верхней границы. Это не страшно, когда они там остаются пару часов, однако некоторые результаты ясно говорят о более длительном периоде. Скорее всего, вы находитесь в стрессе два-три дня. А если брать во внимание время года и парадную форму – присяга?

– Совершенно верно, Роман Александрович, она самая. – Наконец подал голос молчавший до этого вопроса отец: чувствовал свою вину перед дочкой и теперь хотел попробовать как-то её загладить. Ответив врачу, он попытался быстро, насколько позволяла пауза в возникшем между врачом и дочерью разговоре, объяснить то, что мог:

– Теперь понимаешь, Лизочка, почему я попросил Сережу сюда меня привезти? Люди тут замечательные. И природа. А ещё Роман Александрович позволяет мне с программами и моими приборами возиться. Да Сережа помогает решать этот ребус, что показали. Ты уж прости старика, надо было сразу сказать всё, только непонятно было, что говорить. Я и сейчас не понимаю, что именно мы нашли. Вот, собрал прибор, – с этими словами Василий достал из кармана какое-то устройство, похожее одновременно на радиоприёмник и на осциллограф, – да, видишь ли, на той волне больше нет никаких сигналов. На других есть, а на той – нет.

– Что же, присяга – дело важное. Поэтому пара вечеров валерианы лекарственной вернет спокойствие. – Дождавшись окончания тирады своего удивительного пациента, сделал вывод врач. В ту же секунду Лиза ощутила новый укол – это автобот мгновенно кинулся выполнять предписание.

– За юбку не рассчитаетесь… - насупилась она.

– Да ладно тебе, заладила, «юбка», «юбка». Лучше послушай, как папу с того света доставали, – Сергею надоели эти споры, и он взял инициативу в свои руки. – Роман Александрович, расскажете?

– Извини, но моя миссия на данный момент выполнена, так что снова оставляю вас наедине. Думаю, Василий Игоревич и сам вполне в состоянии объяснить многие нюансы, ещё и без моих скучных медицинских подробностей.

Доктор слегка задержался в дверях, еще раз окинул собравшихся в палате внимательным взглядом и, довольно улыбнувшись, исчез в коридоре. А семья Фетисовых тем временем заново рассаживалась за больничным столом, готовясь к интересному, но длинному разговору.

– Да слышу я, слышу! Мне сюда бегом мчаться нужно, что ли? – устало пожурила соседа по палате. «Почему нас двое?  Меня ведь всегда кладут в изолятор» - мысль принесла новую боль.

– Вы…же…сами…просили…по…звать, – явно задыхаясь, просипел пожилой мужчина, лежащий по соседству. Рука его покоилась на кнопке вызова.

– Так не трезвонить же постоянно! – Деланно возмутилась женщина. – Всё, я уже тут, убирайте руку.

Медсестра помогла соседу занять спокойную позу и затем обратилась к Василию:

- Пришли в себя? Сейчас доктор подойдёт. Ну и удивили вы нас, больной. Ничего, ничего, скоро станет полегче. Куда вы?.. Василий? Василий!

Рука в белом халате заполнила всё пространство палаты. Остальной интерьер странным образом размазало, словно потерялась настройка резкости. Теплые пальцы…Пальцы? Пробежали по шее, проверяя пульс:

– Пост! У нас потеря созна..

Последние слова Василий не слышал: резкий всплеск эмоций вызвал гипервентиляцию. А затем – страх и бегство в спасительное забытье.

Темнота. Она была раньше. Глубокая, пронизывающая насквозь, высасывающая само желание жить, но спасающая от боли. Василий знал её, они с ней знакомы слишком давно, чтобы не обращать никакого внимания. Он умел видеть эту темноту и жить в ней. Он умел её слышать. Но постоянно учился её слушать. Что-то говорило, что есть какая-то живая часть этой темноты. А, возможно, это ему лишь мерещилось. Снова раздались знакомые слова на непонятном языке: «Сатурация… нитевидный пульс… фиброз… стабилизация…» и растворились в тумане забытья.

Боли не было. Василий давно знал, что это совсем не конец и не новое начало, а лишь один из приступов. Не астма, не страшная ХОБЛ, совсем иная, но от этого не менее загадочная и опасная, найденная в начале столетия и до сих пор плохо изученная болезнь. Такая земная, такая «простая», такая смертельная. Даже искусственный интеллект не мог дать ответа, почему она появляется в организме, почему сама по себе пропадает, почему резко превращает легкие в стекло, если внезапно вернется с мощным обострением. Лишь дал ей длинное, непроизносимое, мудреное название. Сами же больные и врачи между собой её называли «стеклярус».

Скорее всего, он снова в пульмонологии, а бедняга, которого повезли «на второй» - явно в операционную, с таким-то испуганным криком сопровождающих медиков – уже почти не мог дышать. Василию в этом отношении повезло: дышать он может. Только очень плохо выделяет из воздуха кислород. И вот это как раз самое страшное.

Сознание возвращалось быстро: капельницы с автоматическим контролем состояния крови всегда работают прекрасно. Небольшая, смешная, но гениальная доработка древней технологии – и теперь они спасают людей гораздо более эффективно, чем сотни лет назад. Корректировка дозы, скорости введения, даже в некоторых случаях – препаратов, всё теперь умеет обычный пластиковый мешочек с неизменным физраствором, по краям которого вставлены ампулы с лекарствами.

- Больше так не делайте! – Улыбчивый врач, в этот раз – мужчина, судя по виду – ровесник, погрозил ему пальцем и перевел взгляд на приборы, вмонтированные в больничную кровать-каталку. Лет пятидесяти, в очках, как и положено врачу. Василий почему-то с детства решил, что врач обязательно должен плохо видеть, но не смог бы объяснить, откуда пришел такой образ. А то, что эскулап не стал подключать киберчипы, чтобы исправить себе зрение или делать другую коррекцию, только увеличило доверие к нему.

- Приступ? – откашливая мокроту, еле слышно попробовал спросить Василий.

- Ха! Дорогой вы мой! Я бы сказал не просто приступ. Приступище! Это же какой вы молодец, что все действия для родных расписали. А сами-то! Надо ж так использовать дроны! Вы доставили себя грузовым дроном в режиме автоматической самонастройки координат! – Доктор явно был в восторге. Хотя использование грузовых дронов и не что-то из ряда вон выходящее, но до сих пор используется только в экстремальных условиях, в спасательных операциях. Впрочем, несколько месяцев назад, программируя дрон, он как раз создавал для себя такую операцию, заранее озаботившись четкими инструкциями для всех. Как для дронов, так и для людей, в том числе – для медиков.

– Дети… учатся, не хотел… пугать, - голос немного окреп, но одышка еще давала о себе знать, и Василий старался экономно расходовать воздух.

– Ваши дети тут. Примчались сразу, как дрон послал оповещение об удачной доставке. Невероятно, вы их тоже запрограммировали, что ли? Они будто телепортировались, едва дежурный зарегистрировал вас в «приемнике».

– Кадеты!.. – Тут уже был повод гордиться: он, программист не самого сильного уровня, увлекающийся технологиями связи, в одиночку добился многого. После трагического и болезненного прощания с женой, покинувшей их много лет назад, и дочь и сын каждый год продолжали оставаться гордостью школы. Болезнь, конечно, мешала и пугала в первые годы. Но Василий был ей даже немного благодарен: Марина, покойная жена, так и не узнала всего ужаса его борьбы. А он старался продолжать следовать заданным ею принципам воспитания детей, но, естественно, со своей, мужской стороны.

Говорят, что характер закладывается, пока ребенок лежит поперек кровати – до 3х лет. Василий мог бы с этим согласиться: Марина вложила в детей доброту и заботу, а уже его влияние привело к развитию любознательности у обоих. Поэтому, когда, к некоторому удивлению отца, домашняя Лиза выбрала исследование дальних экзопланет и поступила в кадетский корпус, вторым удивлением, даже шоком для Василия стали жалобы всегда усидчивой дочери на «невозможное» обучение. Основным постоянным признаком «невозможности», оказались не физические нагрузки, а сложность понимания галактических масштабов навигации и применения их на практике. Что поделать – она всегда отличалась более гуманитарным складом мышления, нежели аналитическим. Продолжить мысль Василий не успел:

– Ну, знаете, кадеты или сам префект, но вы побывали в таком состоянии, что лишь дополнительно их расстроили бы, застань они вас таким, который и нас всех всполошил. Сейчас я добавлю коррекционную дозу наноингаляторов и разрешу с ними встретиться. – Врач нажал какие-то кнопки на пульте кровати. Тут же, выдав несколько тонких пиков, подсветилась бирюзовым светом капельница. – Теперь можно. Но, пожалуйста, без глубоких вдохов и не вставайте, - закончил он свою речь, уже выходя в больничный коридор.

Над дверью загорелся мягким светом зеленый огонек диодов – разрешение входа для посетителей и через пару минут в комнату медленно, словно боясь встретиться с реальностью, зашла Лиза, а за ней – Сергей. Их некоторую задержку Василий расценил, как уважение к больничным нормам: скорее всего, ожидали разрешения в том же самом «приемнике», где-то на другом этаже.

Брат, в отличие от сестры, выглядел не таким испуганным, всё-таки он мужчина: совсем по-другому переживает. Да и наличие исследовательской жилки накладывает своё клеймо: в любом ужасе может увидеть материалы для научных работ, хотя и технических.

– Здравствуйте, – Лиза за себя и брата поздоровалась с соседом по палате и, дождавшись ответного кивка, тут же набросилась на Василия:

– Папа! Сколько раз тебе говорить, чтобы сразу вызывал нас! Что это за фокусы с грузовым дроном? А если бы зацепился, а если бы упал? Неужели так сложно поставить приоритеты вызова? Почему не вызвал парамедиков? – Во время этой начинающейся истерики Сергей молча пожал отцовскую руку, также приветственно кивнув соседу, и пробежался глазами по медицинскому пульту каталки родителя. Затем нажал что-то сбоку, удовлетворенно хмыкнув, когда над кроватью между встревоженной, продолжающей сыпать вопросами Елизаветой и лежащим отцом всплыла голографическая копия анамнеза.

- Где я? Мне казалось, что дрон довезет в областную? – вопрос возник сам собой, наверное, потому, что Василий находился в некотором удивлении от места, куда попал.

- Конечно! Ни «здравствуйте», ни «до свидания», - всплеснула руками Лиза, взглянув на брата в поисках поддержки. Но тот сделал вид, что очень внимательно изучает медицинские записи.

- Здравствуйте, ребята. Здравствуй, Лизочка, здравствуй. Совсем, как мать – сразу с критикой, - слабо улыбнулся больной, - но всё-таки?

- Фельдшерская станция. – Вступил в диалог Сергей. – Не маленькая, но и, как ты понимаешь, не область. Уже заметил, что твою кровать надо кому-то толкать – она сама не едет? Здесь обслуживают пару десятков соседних деревень. Дрон долго посылал сигналы на прием, но в областной никто не дал разрешения. Или они не поняли, что происходит или переполнена больница, или что-то ещё, с этим я буду разбираться позже. – Его серьезный и строгий тон сразу подчеркнул: пока он еще ученик выпускного класса, но точно подаст претензии с жалобами. Подготовка сына к мореходной школе, а следовательно, углубленное изучение юридических основ, тому способствовала.

- Ты настроил дрона в режиме автопоиска координат, и он нашел ближайшую станцию, которая не дала запрета на приём. Она вообще ничего не дала, честно говоря, кроме данных приемного отделения, - продолжал сын. – Так что сейчас ты в нескольких сотнях километров от дома. Но зато вокруг – поля, небольшая речка и лес. Что очень хорошо для таких больных: тишина, чистый влажный воздух да ночные сверчки. Мы сюда добрались на гравилётах, успели оценить местный колорит. Красиво и спокойно.

- Странно…- Василий казался растерянным. – Ты точно уверен, что областная не отвечала?

- Не точно. Сейчас изучу данные дрона, мне, извини, было не до того, и я лишь расспросил дежурного, пока читал последние логи в памяти аппарата. Но подробно не изучал. – Сергей поднёс к глазам нейрофон, будто не веря информации, которая передавалась прямо в мозг. Затем нажал несколько кнопок и задумчиво уставился на дублирующий экран. Благо технология позволяла использовать гаджет, как древний смартфон теми, кто не успевал быстро «думать» ответы или хотел растянуть процесс.

Всё это время Лиза напряженно пыхтела, пытаясь донести до Василия, как она возмущена и даже раздражена его поступком. Но сам он потихоньку рассматривал палату, ожидая результатов расследования сына. Обычная комната, на двоих, а не персональный изолятор, в который его постоянно помещали в областной больнице. Сосед, справившийся с хрипами и теперь увлеченно читающий какую-то книжку на планшете. Трубки подачи кислорода, закрепленные на стенах и спускающиеся почти до изголовий кроватей-каталок, штативы автоматических капельниц. Вакуумный шкаф для вещей. Плотные, уже знакомые шторы и механические окна, которые нужно было открывать самостоятельно. Отсутствие даже примитивных автоботов очень удивляло. Неужели вот так безалаберно используется региональный бюджет? Хотя при этом палата была идеально чистой, оборудованной по последнему слову, только прошлого века.

- Машина времени, - незаметно для себя прошептал он.

- Еще какая! – вмешался сосед по палате. – Уж простите, что влез в ваш разговор, но, как говорится, я не подслушивал – просто громко говорили.

- Ничего-ничего, – кивнул ему Василий. – Не хочу ни в коем случае никого обидеть, но почему здесь как будто застряли в развитии? Лет на 50 – точно?

- Потому что вы привыкли к областным новшествам. Всё самое лучшее сначала получает столица. Затем – область. И то, что останется – такие, как наша станция. Здесь прекрасные врачи, но оборудование – какое видите. Поэтому и автоботы лишь в реанимации, да в операционной. У нас даже кровати, как правильно заметил молодой человек, надо катить: сами они не едут. – Пустился в объяснения сосед. - Меня Егор зовут, я тут недалеко в поле работаю. Но, к сожалению, в моем возрасте наноингаляторы не спасают от астмы. Поэтому раз в году укладываюcь сюда…. Простите, пока не могу много говорить… Одышка.

- Да, конечно, спасибо, что просветили. Ну, что там? – Сразу от соседа Василий вернулся к Сергею и его расследованию.

- Карантин… Вторая экзопланета… Бактерии… - Быстро стал расшифровывать данные, полученные дроном, Сергей.

- И что? Они садятся челноками на Марсе, какой еще карантин? Кораблю запрещено стартовать, уходя в гиперпространство, из солнечной системы, а тем более, из плоскости эклиптики, с их-то размерами! То же самое относится и к выходу из подпространства. Если уж карантин, то он должен быть на Марсе, – влезла дочь.

– Нарушение правил космической навигации или ошибка расчетов, – при этих словах Сергея Лиза и отец переглянулись, – корабль вышел близко к Земле. На борту все живы, но бактерии, прицепившиеся к кораблю – тоже. Кроме того, они неизвестны и, судя по данным, возможно, опасны. Санитарные челноки просто не долетят до Марса, нужно ждать окно для старта и потом еще на обычных двигателях почти год лететь. Им ни времени, ни топлива не хватит. ЦУП принял решение спасать экипаж: это вторая из возможных для колонизации экзопланет, опыт участников данной миссии сложно переоценить... Образцы, которые они привезли, останутся на орбите. А все данные о результатах миссии, что сейчас передаёт корабль, без участия экипажа достаточно трудно расшифровать. Что-то связанное с вмешательством агрессивной фауны… Это всё, что есть в логах, я еще просмотрел последние новости – там лишь упоминание карантина с зонами действия ограничений. Санитарные челноки уже садятся, один из них – в нашей областной. Если бы ты, – Сергей взглянул на отца, - прибыл на полдня раньше – попал бы в областную. И вряд ли тобой там занимались. Оттуда сейчас эвакуированы все госпитализированные. Их развозят по таким вот станциям. Твой дрон тебя спас…

– А санитарные челноки – они стерильны? – Не унималась Лиза.

– Нет, конечно! Иначе зачем объявлять карантин?

– Думаю, сейчас начнется паника в городе: хоть такие больницы и вынесены за его пределы, но слишком уж они близко. А у нас тут спокойствие, – снова подал голос сосед.

– Вот еще! До паники вряд ли дойдёт, - Лиза оканчивала второй курс кадетского корпуса, поэтому разбиралась в протоколах. - Сейчас только объявили карантин. Скорее всего, челноки сожгут: у стандартных моделей есть возможность выхода в космос без пилотов на борту. Оттуда их перенаправят на Солнце. Если бактерии находились не только снаружи, но и внутри челнока, то вероятность занесения инфекции на Землю – пока лишь в пределах места посадки и больницы. Их уже оцепили, судя по новостям. В больницах работают стерилизаторы, через которые пропустят прибывших – выжить после такой обработки может лишь человек. Поэтому, пока всё в пределах аварийного протокола. Мне больше интересно, почему корабль вышел так близко? Нас постоянно гоняют инструкторы с этими расчетами. Я даже в какой-то месяц сон из-за этого теряла, особенно перед экзаменами.

– Сама-то как думаешь? – с интересом уставился на неё Василий. Ему было приятно преображение дочери. В некоторых случаях любопытство Елизаветы перекрывало все гуманитарные задатки, и в ней начинал проступать будущий астронавт.

– Вариантов не так много, пап. Либо критический сбой в нейросетевом навигационном ядре корабля – но системы дублированы, вероятность мизерная. Либо...

– Вот именно! Либо… Ошибка навигатора-человека. Поэтому вас и гоняют инструкторы, чтобы в любом состоянии могли сделать правильный расчёт. И нечего надеяться на нейросети! – предвидя отговорку дочери, строго сказал отец. – Космические полёты на такие расстояния начались не так давно. Как ты помнишь, всего пару веков назад был колонизирован Марс. А постройка кораблей для межзвездных перелетов – так практически вчера только была освоена.

- Я знаю, папа, знаю. – Лиза искала способ уйти от ставшего неудобным разговора. Сергей же, со скучающим видом присел за стол у окна и разглядывал открывающийся пейзаж. Василий не дал улизнуть дочери:

– Ничего, повторение – мать учения. На какую дистанцию может прыгнуть корабль?

- Около 50 световых лет…

- Хорошо, а почему?

- Что – «почему»?

- Почему такое расстояние?

- Ограничения двигателей. Нужно огромное количество топлива, но это поднимает массу корабля, после чего нужно устанавливать дополнительный двигатель, что снова поднимает массу и так далее по кругу. Пока что топлива, которое может взять корабль без увеличения мощности, хватает на 3-4 гиперпространственных прыжка. Есть еще два типа двигателей, которые тоже устанавливаются на корабле и выполняют свои функции: микропространственные – до 50 коротких коррекционных прыжков, разрешенных внутри солнечных систем вне плоскости эклиптики, чтобы не ожидать окно для старта и без дополнительных гравитационных маневров. И планетарные, похожие на обычные реактивные, но на термоядерной тяге, позволяющие добраться от последнего места выхода из гиперпространства до нужной точки. Несмотря на такое название, планетарные не могут быть использованы на планетах: корабли исследовательского типа собираются на орбите Марса из-за их гигантских размеров и огромной массы. Сейчас идут разработки новых двигателей, но пока нет серьезных сдвигов.

– Вижу, что учила. А говоришь, что есть сложности с пониманием. – Похвалил дочь Василий.

– Мне тяжело считать. Постоянно боюсь этих запятых… - Призналась она.

– И кому-то, Елизавета, на прилетевшем корабле, возможно, тоже было тяжело считать. Кто-то тоже не увидел или поленился проверить цифры после запятой. Либо понадеялся на нейросеть. Которая, как ты знаешь, самообучается и выдает возможные варианты. Но решение всегда, Лиза, я подчеркиваю – всегда принимает человек. Поэтому на корабле и установлены дублирующие системы, о которых ты сказала. Любое расхождение – сигнал навигатору. А любой неправильный ответ, принятый однажды человеком, как верный, тут же будет работать против корабля. Результат – ты сейчас его видишь: карантин на Земле, чего вообще не должно быть. Поэтому продолжим: почему корабль не может вынырнуть внутри звезды, планеты или спутника?

– Гравитационное отклонение. При гиперпространственном прыжке корабль как бы «проваливается» в новое измерение, которое не трёхмерно и по самому кратчайшему пути связывает две точки пространства. Главное свойство гиперпространства – возможность любому объекту, попавшему в него, превысить скорость света. Путешествие в пятьдесят световых лет занимает чуть больше года земного времени. Корреккционные прыжки в пределах солнечной системы – несколько минут, иногда – стандартных земных часов. Если представить схематично, хотя мы и не имеем до конца понимания о том, как точно выглядит это подпространство, считается, что больше всего внутри оно похоже на ровные линии, которые искривляются и огибают все гравитационные всплески. Как от звезд, так и от спутников с планетами.

- Какие риски есть у корабля при выходе? – продолжал задавать вопросы отец.

– Основной риск – астероиды, при малых размерах которых возможны аварии, потому что их масса ничтожна. Поэтому расчет всегда строят так, чтобы корабль выходил над или под плоскостью, в которой расположены орбиты планет системы и астероидных поясов. Планетарные двигатели доведут корабль в нужную точку не больше, чем за один земной год. А если расчет достаточно точен, то 1-2 коррекционных микропрыжка сохранят и это время. Останется окончательное маневрирование, которое обычно длится примерно пару месяцев.

– Да, гравитация нас всех спасает. Но я не узнаю моего гуманитария, куда ты его дела? – Решил немного подшутить Василий.

– Папа, скоро второй год, как я стала кадетом космического корпуса. Гуманитарий должен был уступить место знаниям. И всё равно мне до сих пор страшно оставлять тебя одного. И всё равно безумно любопытно – как там, на других планетах? После третьего курса у нас будет выбор специализации, пока решаю между навигацией и ксенобиологией. Но биологу учиться на два года дольше. Впрочем, - улыбнулась Лиза, - мне и навигация иногда кажется магией.

– А знаешь, почему у тебя такая магическая ассоциация? – неожиданно подал голос скучавший до того Сергей.

– Нет. Но, если ты подскажешь, мне будет приятно.

– Всё, что происходит в космосе, до сих пор не до конца понятно. Тысячи лет назад мы, люди, смотрели в космос и не видели ничего, кроме самых ярких звезд. И лишь несколько сотен лет, как смогли заглянуть в другие галактики. Мы уже знаем, что некоторые из них давно не существуют, но всё равно их видим. Информация – она безумно долго идет даже со скоростью света. Что уж говорить о той, которая необходима пилотам, прости, - заметив недовольный взгляд сестры, тут же поправился брат, – навигаторам? Она нужна здесь и сейчас. У нас пока для этого используется лишь радио, иногда световая связь. Но в условиях космоса нужны какие-то мощные ретрансляторы, чтобы связь двигалась мгновенно, которые просто негде взять. А, если бы даже таковые создали – как их расставить по вселенной? Ты сама говоришь, что ничтожная масса - риск для корабля. Вдруг они пересекутся? Вот и получается – всё, чем может располагать навигатор – данные космических карт, помощь нейросети и собственные знания. А это со стороны очень похоже на магию.

– Ого! Вот куда делся гуманитарий Елизаветы – перепрограммировал Сергея? Сразу чувствуется, что мама не зря с вами так много бывала на выставках и в театрах. - Произнеся эту фразу, отец слегка помрачнел, но тут же взял себя в руки, в то время как сын, возмущенно фыркнув, снова уставился в окно, время от времени что-то записывая в смартфон. Он любил вносить данные по старинке, вручную, хотя уважал и современный способ записи, мыслями.

- Лиза, какие еще известные, кроме названных, есть ограничения у связи на кораблях? – упорно игнорируя недавнюю слабость и постоянные приступы кашля, продолжил экзаменовать дочь Василий.

- Маяки-передатчики установлены в пределах солнечной системы, от Земли до орбиты Плутона, дублируясь на расстоянии в одну астрономическую единицу. Установка дальше – экономически нецелесообразна, так как корабли начинают прыжки именно за пределами этой орбиты. Всё, что происходит вне системы – это полная автономия экипажа.

– Полная автономия... – Василий ощутил знакомую стесненность в груди, будто и его легкие оказались в "мертвой зоне" связи. Он откашлялся. – Жутковатая перспектива, Лизок. Заблудиться так далеко, что ни один сигнал не дойдет... По крайней мере при нашей жизни. Не находишь? К сожалению, пока это всё, что у нас есть. И поэтому я сам не хочу тебя отпускать, а не только ты переживаешь обо мне, когда отправляешься в свои учебные полёты на Луну. Связь – единственный способ знать, что происходит дома. И тем более вносить мгновенные корректировки в навигацию. Вот один из возможных ответов о прибывшем корабле.

Сергей, до этого уткнувшийся в экран, задумчиво поднял голову, услышав повторение слов про автономию:

–Как будто их вовсе не существует, пока не вернутся? – еле слышно пробормотал он, и почему-то уставился на бирюзовое свечение капельницы отца.

Неожиданно разрешающий индикатор над дверью стал моргать, а сразу после смены его сигнала на предупредительно-синий в палату вновь вошел уже знакомый Василию доктор:

– Прошу заканчивать посещение: объявлен карантин, и я не могу более вам позволить находиться внутри. Регламент, - словно извиняясь, добавил он.

- Разве карантин объявлен во всех клиниках, а не только в тех, где приняли экипаж пострадавшего корабля? – Сергей казался очень удивлён.

– Да, только там. Но мы готовимся принимать эвакуируемых больных. Кроме того, я подумал, что вам еще придется как-то обойти карантинную зону вокруг города, а это займет время. А также прошу заметить: ваш отец, хоть сейчас и стабилен, но не стоит утомлять его долгими разговорами.

- Не комендантский же час, проберемся, – Лиза, пытаясь казаться более решительной, чем есть, начала спорить с врачом. – А папе даже лучше, когда рядом семья. Тебе же лучше, да? – Перевела она взгляд на Василия.

– Девушка, я знаю, что вы – кадет, считайте, что это приказ. Несмотря на моё пребывание в запасе, полученное звание позволяет мне командовать вами в экстремальной ситуации. Которая, несомненно, сложилась сейчас, с прибытием этих иноземных бактерий. И, хотя для нас в данный момент всё спокойно, вы сами должны понимать, насколько серьезными могут быть последствия, если мои коллеги где-то ошибутся.

- А не опаснее ли на нам сейчас находиться в городе? – подключился к их фехтованию аргументами Сергей, однозначно занимая позицию сестры.

- В таком случае вы можете остановиться в гостинице в любом крупном поселке. Я дам нужные адреса. Но на самой станции оставить вас, к сожалению, не могу, - развел руками врач.

– Доктор, как скоро меня выпишут? – Прервал их спор Василий.

– Дорогой вы мой, о выписке говорить исключительно рано! Вас сегодня уже «ловили». Полежите у нас пару неделек, может, десять дней. Когда всё наладится – переведем вас в областную. А то отправим ваши данные коллегам и получим какие-то важные инструкции от них, если мы что вдруг упустили. Хотя с той информацией, которую вы передали с дроном в момент прибытия, нейросеть уже выдала курс лечения. Конечно, как вы понимаете, это не совсем лечение, а стабилизация вашего состояния и перевод на автономный режим, чтобы могли как можно дольше обходиться без нас. Но до тех пор – извините. И давайте вернемся к этому разговору попозже.

- Ребята, вы всё слышали. Пока летние каникулы и учебы нет, снимите гостиницу где-то неподалёку, я оплачу, кое-что подкопил. Позже свяжемся. – Василий устало откинулся на подушки.

Кадеты не стали дальше препираться и, к явному удовольствию доктора, хотя он профессионально старался этого не показывать, покинули лечебное заведение. Уходя, сын отправил на личный нейрофон Василия сообщение: «Тебе будет интересно заглянуть в логи еще раз». К сообщению был прикреплен многостраничный файл с пометками, оставленными Сергеем в то время, пока отец принимал импровизированный экзамен у сестры.