scinquisition

В сети есть видео, на котором солист группы Linkin Park Честер Беннингтон играет со своими детьми, смеется и выглядит счастливым. Через 36 часов он решит уйти из жизни. Несмотря на успех и любовь фанатов, у музыканта была тяжелая депрессия, о которой мало кто догадывался. Увы, понять, что у кого-то депрессия, может быть очень непросто. И, увы, она может убивать.

Депрессия — это психическое расстройство, при котором человек чувствует подавленность, тревогу, пустоту, перестает получать удовольствие от привычных вещей, теряет интерес к жизни. Часто к этому добавляются усталость, бессонница, чувство вины, низкая самооценка и мысли о смерти. В тяжёлых случаях наблюдается замедление мышления и даже движений. По данным ВОЗ, депрессией страдают около 5.7% взрослого населения Земли.

Депрессия “держится” долго. Чтобы говорить о “депрессивном эпизоде”, симптомы должны проявляться почти каждый день, большую часть дня и как минимум две недели. Если таких симптомов много, они долго не проходят, мешают работать, учиться и общаться — вот тогда уже можно говорить о депрессии.

Наиболее популярными диагностическими инструментами для депрессии являются шкала Гамильтона, тест Бека и опросник PHQ-9. Помимо вопросов о настроении, человека спрашивают о бессоннице, аппетите, сексуальном влечении, мыслях о будущем, желании жить. Опросники можно пройти онлайн – но не стоит самостоятельно ставить себе диагноз. Высокий балл должен стать поводом обратиться к специалисту, ведь депрессию легко перепутать с другими расстройствами, которые требуют иного подхода в лечении.

Авторы метаанализа 2014 года на выборке около 1,8 млн человек из 35 стран выяснили, что у людей с депрессией смертность выше в 1,5 раза и отнимает примерно 4 года жизни. В этом исследовании учитывался важный момент: некоторые опасные заболевания повышают и риск смерти, и риск депрессии. Например, заболел человек раком – и впал в депрессию. Поэтому авторы сравнили как в целом здоровых людей с депрессией или без, так и людей с различными заболеваниями и тоже с депрессией или без неё. В обоих случаях депрессия примерно одинаково увеличивала риск смерти.

Депрессия и правда чаще встречается у людей с самыми разными заболеваниями. Например, согласно свежему метаанализу 2025 года, депрессия чаще наблюдалась у пациентов с онкологией, ожирением, диабетом и другими проблемами метаболизма, с болезнями кишечника и не только. А в исследовании 2020 года сравнили 5 тыс. пациентов с депрессией и 5 тыс. человек из контрольной группы. И выяснилось, что у людей с депрессией повышены маркеры воспаления, а воспаление, как мы знаем, предсказывает повышенную смертность.

Да, депрессия ассоциирована с кучей проблем – но это не значит, что она их вызывает. Допустим, живет человек за чертой бедности. У него и жизнь тяжелая, и доступа к качественной медицине нет, то есть в его повышенном риске смерти может быть виновата вообще третья причина. Поэтому сложно сказать, сколько на самом деле лет жизни отнимает депрессия, но в любом случае штука эта неприятная, а жизнь с ней бывает очень тяжелой.

Нейробиология депрессии

У депрессии есть генетическая компонента. Кто-то более предрасположен к ней, кто-то менее. По современным данным, наследуемость депрессии оценивают в 37-61%. Это берется из исследований на близнецах.

Но считается, что наследуется не сама депрессия, а скорее склонность к тому, что какое-то неприятное внешнее событие станет для нее триггером. Гены же могут влиять и на риск некоторых неприятных внешних событий. От поведения человека может зависеть, как часто он попадает в серьезные стрессовые ситуации или каким будет уровень его жизни. Но от некоторых внешних причин – войны, развода, эпидемии – не застрахован никто.

Есть исследования, показывающие связь между депрессией и безработицей. С одной стороны, отсутствие работы может усиливать проявление депрессии, с другой — депрессия влияет на работоспособность человека. Получается такой порочный замкнутый круг.

Еще один фактор — социальные связи. Чем больше у человека контактов, общения и поддержки, тем меньше вероятность, что он окажется в депрессивном состоянии. А ещё риск депрессии снижает физическая активность.

Но если мы говорим про антидепрессанты и их эффективность, нас интересуют в первую очередь биологические аспекты развития депрессии. Сразу скажу, что гипотез появления депрессии несколько. Есть идеи, что депрессия связана с дефицитом дофамина, норэпинефрина, снижением уровня нейротропного фактора мозга BDNF, пластичности нервной системы. Есть глутаматная гипотеза, есть воспалительная. И куча других.

Но самую большую известность обрела серотониновая гипотеза депрессии. Серотонин — это один из нейромедиаторов, химических веществ, с помощью которых нейроны передают сигналы друг другу. Серотонин синтезируется из аминокислоты триптофана и участвует в регуляции настроения, сна, аппетита, боли и много чего еще. А серотониновая гипотеза депрессии — это идея, что депрессия возникает из-за недостатка серотонина в некоторых отделах мозга. Считается, что снижение передачи серотониновых сигналов между нейронами ухудшает настроение, а антидепрессанты, повышающие эффективность такой передачи, частично восстанавливают баланс.

Собственно, наиболее популярным классом антидепрессантов, используемых в психиатрии, являются селективные ингибиторы обратного захвата серотонина. Вы наверняка слышали названия вроде “Прозак”, “Золофт” или “Ципралекс”. Это как раз они.

Серотонинергические нейроны — это нервные клетки, которые используют серотонин для передачи сигналов. Далеко не все нейроны используют этот нейромедиатор, но некоторые используют. Такие нейроны выбрасывает серотонин в крошечный промежуток между своим отростком и другой клеткой в синаптическую щель. Синапс - это и есть контакт между двумя нейронами.

Серотонин цепляется за рецепторы другого нейрона и воздействует на них. Так он передает сигнал, потенциально активируя этот второй нейрон. Чтобы сигнал не действовал постоянно, первый нейрон обычно “забирает” серотонин обратно с помощью специальных белков — транспортеров. Это и есть обратный захват.

Антидепрессанты из класса ингибиторов обратного захвата серотонина частично блокируют этот процесс. Серотонин не может быстро вернуться обратно в первый нейрон – и его уровень в синапсе повышается, то есть он действует дольше. Казалось бы, человек должен сразу почувствовать себя лучше. Но эффект от антидепрессантов проявляется не сразу.

Нейрон, который выбрасывает серотонин, теперь не может закачать его обратно в нужном количестве – и начинает выбрасывать меньше серотонина. Но такое положение вещей ему противоестественно, поэтому он постепенно находит способы эту нехватку собственной активности компенсировать, со временем выбрасывая больше серотонина.

Долговременные перестройки происходят и на стороне второго нейрона. В нем начинает меняться работа ряда генов, в том числе ответственных за производство факторов, влияющих на рост нейронных отростков. И за счет этого улучшается способность нейронов образовывать новые связи.

В пользу серотониновой гипотезы есть множество аргументов, которые собираются в нечто, напоминающее пазл. Например, животным, которым искусственно создавали депрессию, могут помогать ингибиторы обратного захвата серотонина. С другой стороны, при снижении уровня серотонина у людей, предрасположенных к депрессии, наблюдали ухудшение настроения. Эти опыты проводились с помощью метода, который называется триптофановая депривация. Он основан на том, что серотонин синтезируется из аминокислоты триптофана, поступающей с пищей. Участнику дают 100 граммов специальной смеси аминокислот, не содержащей триптофан, с водой и шоколадным сиропом для вкуса, что вызывает уменьшение поступления триптофана в мозг и падение синтеза серотонина. Через 5 часов уровень серотонина снижается, и у предрасположенных людей могут появляться симптомы депрессии или тревожности — что используется для изучения роли серотонина в настроении.

Важно отметить, что у большинства людей снижение триптофана не вызывает депрессию — максимум легкую грусть. Но у тех, у кого депрессия уже была раньше, эффект совсем другой. После такой процедуры симптомы депрессии возвращаются. Также важно отметить, что, если убирать из смеси аминокислот не триптофан, а другую аминокислоту, например, лизин, такого эффекта не наблюдается. Да и уровень серотонина можно снижать другими способами, например, напрямую. Лекарствами, подавляющими фермент, синтезирующий серотонин из триптофана. Эффект будет похожим.

Есть и другие аргументы в пользу этой гипотезы. Но, если все так хорошо, почему мы до сих пор не победили депрессию?

Проблемы антидепрессантов

С детства нам говорят, что каждый из нас – особенный. И это, конечно же, правда. Но когда вам назначают антидепрессанты, все довольно банально. Вы базированные. Все вокруг сидят на таблетках. Об этом классно поется в песне из замечательного мюзикла “Сумасшедшая бывшая”.

Антидепрессанты — одни из самых назначаемых препаратов в мировой психиатрии.

Причем их выписывают не только при депрессии, но иногда и при ПТСР и некоторых других состояниях. Бывают даже назначения при психогенном чесании и мышечных болях. Рекордсмен по потреблению антидепрессантов в Европе – Исландия, где их принимают в количестве около 150 дневных доз на тысячу человек. На втором месте – Португалия со 130 дозами.

Потребление антидепрессантов только растет. Например, в США в 2023 году их принимали более 11% взрослого населения. В России в 2021 году было продано 11 млн упаковок. Это примерно на четверть больше, чем пару лет назад.

В то же время людей, которые с недоверием относятся к любым таблеткам “для головы” и вообще к психиатрам, можно понять. В некоторых странах еще не так давно сущестли чем попало. Сто лет назад симптомы депрессии вообще лечили опиумом.

А еще свою позицию активно распространяют религиозные движения вроде сайентологов, которые считают психиатрию чуть ли не врагом человечества номер один. Не знаю, связано ли это с тем, что основателю саентологии Рону Хаббарду, по словам его жены, поставили диагноз параноидной шизофрении. В итоге вокруг темы антидепрессантов сформировался культ недоверия, где мифы, страхи и личный опыт переплетаются… с научными аргументами. Например, в 2022 году вышел “Зонтичный анализ” психотерапевта Джоанны Монкрифф.

Она утверждала, что серотониновая гипотеза не выдерживает критики, а депрессия не связана с химическим дисбалансом в мозге. Монкрифф в принципе не считает депрессию болезнью и выступает против антидепрессантов. По ее мнению, серотониновую гипотезу просто распиарили фармкомпании, чтобы продавать больше таблеток.

Она выдвигает следующие тезисы против серотониновой гипотезы: во-первых, исследования не показали, что у людей с депрессией уровень серотонина или его метаболитов в крови или мозге стабильно ниже, чем у здоровых. Во-вторых, не обнаружено устойчивых изменений активности серотониновых рецепторов и транспортеров в мозге пациентов с депрессией. В-третьих, ни один объективный показатель серотониновой системы не подтверждает устойчивое различие между людьми с депрессией и без неё.

Оказалось, статья Монкрифф далеко не без изъяна. В июне 2023 года вышел ответ от нескольких десятков специалистов, которые писали: «Протекающий зонтик мало чего стоит. Свидетельства указывают, что серотониновая система всё же вовлечена в депрессию». Кстати, среди авторов ответной статьи — один из самых известных специалистов в психиатрии Дэвид Натт.

Если ознакомиться с критикой, становится понятно, что Монкрифф борется со своего рода соломенным чучелом. Современные модели говорят не просто о низком уровне серотонина при депрессии, а о сложных нарушениях его регуляции и взаимодействий с другими системами, в том числе с дофамином, норадреналином, стрессом, воспалением и нейропластичностью.

А ещё Монкрифф обходит стороной слона в комнате – свидетельства в пользу эффективности антидепрессантов. На самом деле это и есть самое важное. Как отметил один из критиков: “Мы лечим высокое давление диуретиками вовсе не потому, что высокое давление возникает из-за избытка крови. Мы меняем физиологию, чтобы добиться нужного эффекта. А работа Монкрифф приводится многими именно как аргумент против антидепрессантов. И этим она не является”.

Работают ли антидепрессанты

Так работают антидепрессанты или нет? С одной стороны, есть крупный и довольно однозначный метаанализ 2018 года, посвященный 21 антидепрессанту. Авторы пишут, что все рассмотренные антидепрессанты были эффективней, чем плацебо, если измерять число пациентов, у которых симптомы депрессии снизились хотя бы на 50%. Этот метаанализ основан на 522 двойных слепых исследованиях, включающих 116 477 человек. Казалось бы, вопрос закрыт. Но возникает еще один: насколько помогают препараты? Ведь у антидепрессантов есть и побочные эффекты, а польза должна превышать минусы.

И тут нам надо поговорить про еще одного яростного критика антидепрессантов — Ирвинга Кирша. Это психолог, профессор Гарвардского университета. Большую часть карьеры он посвятил изучению эффекта плацебо и гипнозу. В 2009 году Кирш выпустил книгу “Новые лекарства короля: развенчание мифа об антидепрессантах”. Его главный вывод — такие препараты почти не работают. Или, точнее, работают только потому, что мы в них верим.

Кирш утверждает, что большая часть улучшений при приеме антидепрессантов — эффект плацебо. По мнению Кирша, в исследованиях с антидепрессантами ослепление не работает. Пациент ощущает побочные эффекты, понимает, что он в “настоящей” группе, и его вера усиливается – так человек исцеляется от депрессии.

За 10 лет до выхода книги, в 1998 году, Кирш опубликовал статью “Слушаем прозак, но слышим плацебо” — метаанализ всех исследований антидепрессантов, доступных на тот момент. Кирш пришел к выводу, что, хотя эффект антидепрессантов увидеть можно, разница между ними и плацебо минимальна. Интересно, что редактор журнала уже о чем-то догадывался. И написал комментарий, что статья противоречива, выборки слишком разнородны. Но статью все равно стоит опубликовать, потому что многие коллеги, которые рецензировали ее, считают, что у нее есть значительная ценность. У статьи и правда больше 1000 цитирований.

Но звездный час для Кирша настал в 2008 году. Ранее он заметил, что не все данные исследований антидепрессантов опубликованы. Злая фарма, вероятно, скрывала те, в которых были не лучшие результаты. А Кирш смог выбить в том числе и неопубликованные данные у FDA. Он провел еще один метаанализ и выяснил: антидепрессанты работают, но не очень. В 2010 году статья была самой читаемой в опубликовавшем ее PLoS Medicine.

Надо подчеркнуть, что и тут антидепрессанты показывали результаты формально лучше, чем плацебо. Особенно при тяжелой депрессии. Но у Кирша была своя интерпретация. В частности, Кирш показывает график:

Здесь красные треугольники — это эффект антидепрессантов, а серые кружки — плацебо. На горизонтальной оси — изначальная тяжесть депрессии. На вертикальной – степень улучшения. Казалось бы, и правда, чем сильнее депрессия, тем лучше помогают антидепрессанты. Но Кирш увидел другое: дело не в том, что антидепрессанты лучше помогают, а в том, что, чем сильнее депрессия, тем меньше помогает плацебо. Из этого Кирш делает вывод: да, антидепрессанты чуть эффективнее пустышек, но вот клинически значимым этот эффект становится только при самой тяжелой депрессии. И даже это – не заслуга препаратов. Просто плацебо проседает. Но эффект лекарства – и есть разница между ним и плацебо.

К слову, для своих метаанализов Кирш брал десятки исследований, где антидепрессанты сравнивали с плацебо в рандомизированных клинических исследованиях. Казалось бы, нужно в каждом исследовании сравнить лекарство и плацебо и получить значение разницы эффекта. А потом вычислить среднюю разницу или посмотреть, как эта разница зависит от первоначальной тяжести депрессии. Но Кирш просто посчитал, как менялось состояние людей во всех плацебо-группах и померил “средний эффект плацебо”. Потом он сделал то же самое в группах с препаратами. Получил “средний эффект препарата”. А затем сравнил эти средние значения. И тут мы сталкиваемся с парадоксом объединения.

Допустим, у нас есть два эксперимента. В первом участвовали 200 человек с тяжелой болезнью. 160 человек лечили лекарством, из них 32 вылечились, то есть 20%. 40 человек лечили плацебо, из них 4 вылечились, то есть 10%. Лекарство лучше плацебо. Во втором эксперименте участвовали 600 человек с легкой болезнью. 100 человек лечили лекарством – и выздоровели 50, то есть 50%. 500 человек лечили плацебо, и из них выздоровели 200, то есть 40%. Лекарство снова лучше плацебо. Можно сказать, что в обоих случаях лекарство давало на 10% больше выздоровлений, чем плацебо.

А теперь смешаем данные. Суммарно в двух экспериментах мы пролечили лекарством 260 человек, вылечились 82. То есть 31,5%. Мы пролечили плацебо 540 человек – и вылечились 204. То есть 37,8%. Немного некорректного объединения групп – и плацебо вообще лучше лекарства. И весь метаанализ Кирша – это некорректное объединение групп.

В 2011 году вышел подробный разбор основного метаанализа Кирша, где отметили в том числе и эту проблему. В результате некорректного объединения выборок у Кирша получилось, что разница между лекарством и плацебо составляет 1,8 балла по шкале Гамильтона. Клинически значимым принято считать эффект от 3 баллов. Авторы критики провели повторный анализ тех же данных, что были у Кирша, как положено, без парадокса Симпсона, и у них эффект получился в 1,5 раза больше – 2,7 балла. Не 3, но почти. Это в среднем. А для случаев тяжелой депрессии эффект будет выше.

В более поздних работах Кирш в соавторстве с Джоанной Монкрифф предлагает считать значимым эффект от 7 баллов. С этими баллами вообще есть множество проблем, потому что никто не доказывал, что тяжесть депрессии зависит от них линейно. Для случая тяжелой депрессии и 1 балл может быть разницей между “Я иногда думаю о смерти” и поступком Честера Беннингтона.

Чтобы вы понимали, насколько нереалистичны критерии Кирша, приведу такое исследование. В 2021 году шведские учёные пытались проверить, каким вообще мог бы быть максимальный эффект от антидепрессантов, если бы они работали идеально.

Они смоделировали два сценария. В одном пациенты выздоравливают полностью, во втором теряют половину симптомов депрессии, которые остались бы на фоне приема плацебо. С учетом различных поправок на реализм исследования такого идеального антидепрессанта в вакууме, у учёных получилось, что устранение половины симптомов депрессии сверх эффекта плацебо дало бы лишь 5,6 баллов по заветной шкале. Меньше, чем хочет Кирш. И только первый сценарий полного исцеления депрессии у 100% людей дал бы 8,8 балла, то есть чуть выше семи.

А можно сравнивать клиническую эффективность антидепрессантов с другими медикаментами. Такое сравнение провели в 2012 году. Авторы выяснили, что, хотя есть лекарства с большей выраженностью клинического эффекта, антидепрессанты в среднем не лучше и не хуже среднестатистических лекарств.

Вернемся к Киршу. Он всюду пытался эффект антидепрессантов принизить. Но есть огромное количество причин, по которым рандомизированные клинические исследования недооценивают потенциал антидепрессантов в условиях реальной жизни. Во-первых, многие исследования, в том числе включенные в метаанализы Кирша, короткие, в то время как часто люди пьют антидепрессанты в течении полугода, а то и дольше. Эффект не происходит мгновенно. Во-вторых, антидепрессанты имеют разную эффективность. Есть препараты старого и нового поколения. Условная цифра в 2,7 баллов – средняя по всем препаратам. Значит, для каких-то из них эффект на самом деле выше трех. Когда критики Кирша сделали повторный анализ тех же данных, оказалось, что два антидепрессанта превысили порог клинической значимости — больше трех баллов по шкале Гамильтона. Еще два оказались ниже порога. Кстати, один антидепрессант, причем очень актуальный, сертралин, Кирш вообще выкинул.

При этом разным пациентам подходят разные препараты. Вот что происходит в реальной жизни: врач видит, что эффекта нет или побочки слишком неприятные – и назначает другое лекарство. Или меняет дозу. Или дополняет антидепрессант еще одним назначением. Как правило, в исследованиях такое не предполагается.

И самое главное: допустим, отметка улучшения в 3 балла – это то, что ощутимо для пациента. А представьте себе, что у вас половина пациентов имеют улучшение на 5 баллов, а половина – на 0. В среднем выходит 2,5. Но можно ли сказать, что такой препарат не имеет клинической эффективности? Конечно, нет.

Кирш говорит об эффекте плацебо, словно самовнушение кого-то исцеляет. Но плацебо – это прежде всего инструмент клинического исследования. Оно позволяет нам сделать эксперимент более честным и получить группу сравнения, чтобы оценить на фоне нее эффективность лекарства. Но это не значит, что хоть какая-то часть улучшения в плацебо-группе связана с “внушением”. Иногда людям становится лучше просто потому, что болезни проходят сами.

Кроме того, есть эффект регрессии к среднему. Состояние любого человека колеблется — становится то лучше, то хуже. И мы обычно идем ко врачу именно в тот момент, когда нам максимально плохо. Через какое-то время становится легче, но не потому, что подействовало плацебо, а просто потому, что наступил естественный откат к привычному среднему состоянию. Кстати, Кирш, критикуя антидепрессанты, предлагает вместо них медитацию, акупунктуру и даже гомеопатию. Такой вот специалист.

Другие аргументы в пользу антидепрессантов

Есть исследование 2024 года, проведённое в Кембридже. Оно основано на данных почти 673 тыс. человек. Тут уже, правда, не было никакой плацебо-группы, поэтому напрямую сравнить с клиническими исследованиями нельзя. Но зато можно увидеть общую динамику. В течении года приема антидепрессантов депрессия у людей в среднем снижалась с 17,1 по шкале PHQ-9 до 12,9, то есть примерно на 4 балла. У кого-то эффект был лучше, у кого-то – хуже. Хотя здесь дизайн затрудняет установление причинно-следственных связей. Лучшее соотношение пользы к рискам побочных эффектов было, по утверждению авторов, у трех ингибиторов обратного захвата серотонина: циталопрама, флуоксетина и сертралина.

Еще есть интересные исследования, в которых проверяли, могут ли антидепрессанты предупреждать депрессию. Есть болезни, после которых депрессия возникает особенно часто — например, инсульт, травма мозга, коронарная болезнь сердца. В таких случаях врачи могут назначить антидепрессанты заранее.

Метаанализ 2023 года показал, что у людей, которые принимали антидепрессанты, риск впасть в депрессию был примерно в 2 раза ниже, чем у тех, кто их не принимал. Правда, авторы анализа делают оговорку, что необходимы дополнительные исследования.

И да, в реальной жизни порой антидепрессанты назначаются не по отдельности. Есть крупное исследование, которое показало, что комбинирование препаратов порой эффективнее монотерапии. Причем в этом исследовании посчитали, сколько пациентов, принимавших несколько препаратов, будут вынуждены прекратить лечение из-за побочных эффектов – и оказалось, что таких пациентов не больше, чем в группе, которая получала монотерапию.

Теория, объясняющая всё

В 2022 году вышел метаанализ, в котором Кирш указан как один из авторов.

В этой работе Кирш признает, что примерно у 15% пациентов наблюдается значительное улучшение самочувствия на фоне приема антидепрессантов даже по его собственным нереалистичным критериям.

И вот это признание многое меняет. Потому что, возможно, именно в этих 15% и заключается вся суть спора. Клинические испытания оценивают средний эффект одного препарата на большой выборке людей. При этом не учитывается, что кому-то препарат подходит идеально, а кому-то нужен другой. Если антидепрессант хорошо помогает 15% пациентов, а у остальных эффект слабый или отсутствует, то эти 85%, разумеется, размывают статистику.

Средний результат получается невысоким, но для той части людей, которым лекарство действительно подходит, клинический эффект может быть настолько мощным, что радикально меняет их жизнь. Что и видят некоторые психиатры в своей клинической практике.

Но почему одни и те же лекарства могут быть эффективны для одних людей и бесполезны для других? Во-первых, мы достаточно точно знаем, что депрессия по-разному проявляется у мужчин и женщин – и эффективность антидепрессантов тоже зависит от пола. Женщины во взрослом возрасте примерно в 2 раза чаще сталкиваются с депрессией, но при этом в 1,5 раза чаще выздоравливают, начиная принимать ингибиторы обратного захвата. Этот эффект будет сложно увидеть, если в исследовании всех пациентов считают вместе.

Но самый точный ответ мы найдём, если посмотрим не только на пол, а на весь наш геном. Есть целая наука, которая изучает, как гены влияют на действие лекарств – фармакогенетика.

Существует такая организация — Консорциум по внедрению клинической фармакогенетики. Эти ребята систематизируют все, что известно о том, как генетика человека влияет на эффективность и побочные эффекты лекарств. У них на сайте есть гайдлайны по разным генам. В том числе есть целый список генов, которые влияют на то, как человек усваивает антидепрессанты.

Например, есть два ключевых гена — CYP2D6 и CYP2C19. Они кодируют ферменты цитохрома P450 — это белки, которые производит прежде всего печень. Их задача — перерабатывать ксенобиотики, то есть все вещества, которых в организме изначально нет.

Наши далекие предки, разумеется, регулярно сталкивались с какими-то новыми веществами. И в ходе эволюции у них появилась система, отвечающая за метаболизм широкого спектра чужеродных соединенией. Это могли быть токсины растений, иногда просто что-то еще химически непривычное. Представьте: человек мигрировал, оказался в новом климате, попробовал местный мед. А там — особые пчелы, которые произвели редкие соединения. Это вещество попало внутрь, а организм такой: “Так, что это вообще такое и куда это девать?” Цитохром, помогай!

Система цитохромов распознает многие новые молекулы и обезвреживает их, способствуя их превращению в знакомые соединения, удобные для выведения. И, конечно, новомодные лекарства – часто клиенты цитохромов.

Например, цитохром P450 2D6 участвует в метаболизме примерно четверти всех клинических препаратов. От его активности часто зависит, как будет работать лекарство. При этом у разных людей фермент работает с разной степенью интенсивности. Если фермент слишком активен, лекарство быстро разрушается. Если фермент работает медленно, препарат может накапливаться – его эффект может стать сильнее, но вместе с этим растет и риск побочных эффектов.

Иногда действует не само лекарство, а его метаболит — вещество, в которое фермент превращает исходную молекулу. И тогда все происходит наоборот: чем быстрее работает фермент, тем сильнее эффект. Отсюда и побочные эффекты — если метаболизм слишком быстрый или слишком медленный, то лекарство может либо не сработать, либо сработать чересчур сильно.

В клинических испытаниях обычно берут усредненные дозировки, но люди-то разные. У кого-то “быстрая” версия того или иного гена, у кого-то “медленная”. Поэтому один человек получает 50 миллиграмм сертралина и чувствует себя так, будто принял 200, а другой может пить 100 миллиграмм — и не почувствовать почти ничего. И это проверено в исследованиях.

Антидепрессанты работают, просто не для всех и не всегда одинаково.

И напоследок

Итак, средняя эффективность антидепрессантов статистически выше, чем у плацебо. Но на практике одним людям антидепрессанты помогают очень хорошо, а другим почти не помогают. Возможно, потому, что им нужны другие препараты или лекарство в другой дозировке. Люди разные. Для этого и нужны специалисты, назначающие препараты с умом, соединяющие данные клинических исследований с клиническим опытом.

Но даже без удачного подбора препарата примерно 15% пациентов испытывают не просто улучшения на фоне приема антидепрессантов, а существенные изменения психического самочувствия. А если подходить к лечению более индивидуально — учитывать фармакогенетику, дозы, сочетания с психотерапией — эффективность антидепрессантов можно повысить.

А вот однобокая критика антидепрессантов может многим людям навредить. Да, у кого-то депрессия может пройти сама. Но повезет, увы, далеко не всем.

Подписывайтесь на соц. сети:

Бусти / Патреон / Instagram / Telegram / Youtube / TikTok

Мой авторский цикл лекций

Как проверять информацию

Еду в осенний тур с лекцией «Радикальное продление жизни»

Билеты и подробности — здесь.

Источники

https://docs.google.com/document/d/e/2PACX-1vT-kbYJvX3tvl64ce0fmZfzxnguOdQ8msZj3sKDF1hV-c3reeEUm4TmzACyOcRUsAVXrOrFgSSdISBe/pub

Представьте, что вы купили билет в кино. Заходите в зал, выключается свет, проходит пятнадцать минут – и становится ясно, что это худший фильм в вашей жизни. Актеры будто читают текст по бумажке, сюжет предсказуемый, а от шуток героев закатываются глаза. Проходит еще пятнадцать минут, лучше не становится. Будете ли вы смотреть фильм дальше, ведь билеты уже оплачены, или спокойно уйдете из зала и займетесь чем-то более интересным?

Или допустим вы геймер. Вы потратили сотни тысяч часов на прокачку персонажа в онлайн-игре. Но последние патчи сделали игру менее интересной, а тут выходит новая, классная игра. Можно уделить больше времени ей, но не бросать же старого персонажа! А, может, вы состоите в отношениях, в которых вам нет радости, но в них уже вложено столько усилий, что их просто необходимо продолжать? И страдать!

Во всех этих случаях на нас давит одна из самых распространенных и коварных ошибок мышления. Ошибка невозвратных затрат. Настолько серьезная, что я решил написать про неё большой пост. Скорее всего, каждый из нас страдал от этого много раз, принимая далеко не самые рациональные решения в своей жизни.

Вообще у ошибки невозвратных затрат есть и другое название – эффект Конкорда. Эффект назван в честь сверхдорогого проекта пассажирских сверхзвуковых самолетов.

Идея крутая, но не очень рабочая. Дорогое топливо и обслуживание. Сверхзвуковая скорость создает эффект громкого звукового хлопка, когда самолет пролетает мимо, поэтому на сверхзвуковой скорости конкорд мог летать разве что над океаном. А еще длинный разгон, к которому не все аэропорты были готовы. Маленькое число пассажиров, поэтому очень дорогие билеты. В 2000 году один Конкорд вообще разбился, забрав жизни 109 человек на борту и четырех человек на земле.

Еще задолго до первой аварии стало понятно, что вряд ли огромные государственные инвестиции, которых требовал проект, когда-нибудь окупятся. Но даже после того, как, казалось бы, убыточность проекта осознали все, его финансирование не прекратилось. Логика была такая – «мы слишком далеко зашли, чтобы отступать». В 1962 году проект оценивали – по сегодняшним меркам с учетом инфляции – примерно в 1,7 млрд фунтов. К 1976 году, когда самолет совершил первый коммерческий полёт, разработку оценивали уже в 10-13 млрд по ценам 2025 года. То есть в 6 раз больше первоначальной оценки. Вложения в проект продолжались почти 40 лет, самолеты делались, рейсы летали, но даже близко не окупали свою разработку. И лишь в 2003 году Конкорд совершил свой последний полет. Зато вошел в историю как иллюстрация когнитивной ошибки.

Самая дурацкая ошибка

Представьте, что вы запланировали отдых в Сочи на выходные. Заплатили за него 100 тыс., в которые уже входят билеты, проживание, экскурсии и еда. А потом увидели другое предложение, но уже об отдыхе в Казани.

Там и отель получше, и экскурсионная программа интереснее, так еще и стоит это все в два раза дешевле. Так что и этот тур на выходные вы тоже покупаете. А потом с ужасом осознаете, что перепутали даты поездки, и они обе запланированы на одни и те же выходные. Деньги уже не вернуть. Но хорошая новость в том, что вы можете выбрать, куда полететь.

Казалось бы, все просто. Нужно ехать туда, куда больше хочется. Если интереснее Казань, значит, в Казань. На количество ваших денег выбор уже не повлияет, а впечатления останутся.

Вот только результаты аналогичного эксперимента показали, что большая часть людей выбирают в такой ситуации более дорогой вариант, даже если по условию задачи более дешевый вариант принес бы им куда больше удовольствия. Как будто хочется отбить “высокую стоимость” даже ценой собственной радости.

Вот еще один пример от авторов статьи. Допустим, вы собрались посмотреть образовательное видео после работы и по дороге домой купили готовый ужин по акции за 500 рублей. Тут вам позвонил друг и сказал, что хочет смотреть видео вместе с вами. Вы решили угостить друга таким же ужином, но вот по акции он уже не продавался. Пришлось выложить 1000 рублей. Вы оба ужина поставили разогреваться, но тут снова позвонил друг и сказал, что, увы, не сможет прийти. Два ужина в вас не влезет – и один из них теперь точно пропадет. Какой вы съедите? Ужин, купленный за 500 рублей? Или точно такой же ужин, купленный в два раза дороже?

В исследовании опросили 89 человек. Всем было всё равно – за исключением 23 респондентов. Из них двое выбрали дешевую еду, а 21 – дорогую. Казалось бы, парадокс?

А бывало у вас такое, что вы состоите в отношениях, в которых лучше бы вам не состоять? Радости нет, одни печали. Но, когда речь заходит о расставании, вы начинаете думать о том, сколько было вложено усилий, времени, ресурсов? Если так, то это тоже, возможно, ошибка невозвратных затрат. Хотя, как правило, все куда сложнее. В одном исследовании людям давали сценарий теоретических несчастных отношений.

Респондентов спрашивали, готовы ли они из них выйти в зависимости от ряда условий. Результаты показали, что желание остаться в отношениях было выше, если в отношения ранее уже были «вложены» деньги и усилия. То есть даже воображаемые усилия влияли на результат. Ок, в отношениях не всегда получается мыслить здраво. Но, может, хотя бы в бизнесе не будет таких проблем?

Ошибка в бизнесе

Допустим, вы организовали стартап. Сами его придумали, деньги вложили, а он не приносит ничего, кроме убытков. Или вы бизнес у кого-то купили. Или получили по наследству. И он тоже оказался убыточным. В какой ситуации вы скорее сможете принять решение о его закрытии, а в каком до последнего будете держаться за проект?

Тут речь пойдет уже не о мысленном эксперименте, а о реальном анализе деятельности 1112 фирм. Исследование показало, что, если предприниматель сам основал компанию, а не купил ее, то он с большей вероятностью будет заниматься ее расширением даже при плохих экономических показателях. Ведь продать убыточный бизнес или хотя бы перевести его в кризисный режим будет сродни личному поражению и признанию напрасно потраченных усилий. Такой шаблон поведения еще называют иррациональным усилением – это когда человек сталкивается с негативными последствиями своих действий, но при этом продолжает на них настаивать и повторять. Но стоит учитывать и возможное альтернативное объяснение: людям просто искренне нравится то, чем они занимаются, поэтому они развивают свое детище, несмотря ни на что.

Для более однозначных данных у нас есть исследование с вполне научным дизайном, проведенное при участии 240 студентов бизнес-школ. Добровольцы играли в ролевую экономическую игру. Лор был следующий: участникам предстояло сыграть важную роль в принятии решений в условной компании Adams&Smith. Сейчас у компании проблемы – и ей нужно вложиться в один из двух крупных отделов – потребительские продукты и индустриальные продукты. Студентам дали о них всю необходимую информацию, чтобы на ее основе они смогли принять правильное финансовое решение.

После выбора отдела, который получит большие финансовые вливания, по сюжету игры проходил год, и студентам сообщали последствия принятого ими решения. Половине говорили о том, что их отдел оправдал ожидания и хорошо себя показал, а другой половине говорили, что решение себя не оправдало. Надо было вкладываться в другой отдел.

Затем наступала пора второй волны финансовых вложений, еще более крупных. Студентам надо было выбрать, продолжать ли поддерживать уже выбранный ими отдел, в который они вложили много денег, или переключиться на другой. Была даже контрольная группа, которая не принимала участия в первом раунде, а просто принимала решение во втором раунде, исходя из озвученных им результатов.

Оказалось, что люди, вложившие деньги в определенный отдел, куда более склонны продолжать спонсировать именно его, каким бы убыточным он ни был. Ведь нельзя же признать, что ты плохой инвестор, который напрасно сжег кучу денег! Нужно вложить туда еще больше миллионов. А вот у контрольной группы такой проблемы не было. Добровольцы из неё первоначальное решение не принимали, так что и ситуацию могли оценить более объективно и вложиться в показавшее себя направление.

А в работе 2024 года авторы решили изучить, как венчурные фонды принимают решения об инвестициях в стартапы. Они проанализировали большой набор данных о 6 тыс. стартапов и посмотрели на более 30000 инвестиционных решений. Оказалось, что фонды, которые уже вложили деньги в стартап, при прочих равных более склонны участвовать и в следующем раунде инвестиций. Вероятность вложений росла, если этот фонд вкладывался в стартап много раз или на протяжении долгого времени.

Исследователи учли в расчётах, что у разных стартапов может быть разное число патентов и разная рыночная стоимость. Тем не менее, их анализ показывает, что, если управляющий венчурного фонда должен принять решение, какому из двух стартапов с одинаковой стоимостью и одинаковым числом патентов отдать финансирование, то он скорее выберет тот стартап, в который фонд уже вкладывал деньги.

Но если вы думаете, что ошибка невозвратных затрат может влиять только на решения одного конкретного человека, то вы недооцениваете ее масштаб. Ведь это искажение может диктовать судьбу спортивных команд, больших правительственных организаций и даже целых стран.

Ошибка в спорте

Вернемся немного в прошлое. Вы снова или все еще в школе, где идет урок физкультуры. Настает время игры в пионербол, вас назначают капитаном, так что вы можете первым выбрать игрока.

Разумеется, вы выбираете того, кого считаете лучшим. Вторым выберут игрока послабее, и так пока не разберут всех. Если очень упрощать, примерно так же набираются новые игроки в NBA. Для набора новых игроков там используют драфты. Это ежегодные мероприятия, во время которых клубы по очереди выбирают себе молодых игроков. У этих молодых спортсменов еще нет статистики в профессиональной лиге, так что клубы составляют свои ожидания на основе успехов во время учебы, физических данных и прогнозируемом потенциале.

Индикатором этих ожиданий становится порядок выбора игроков на драфте. Если какого-то игрока клуб приглашает в первую очередь, рискуя не заполучить кого-то другого, значит, на этого спортсмена делаются большие ставки. Но порой ожидания не оправдываются – и дорогой спортсмен проявляет себя посредственно. Казалось бы, тренеру стоило бы признать, что выбор был ошибочным, и посадить такого игрока на скамейку запасных… Но изучение статистики по 241 игроку показало, что спортсмены, которые первоначально получили хорошие контракты, проводили на поле куда больше времени, чем следовало бы, исходя из их объективных результатов.

Казалось бы, можно дать больше времени игрокам, которые хоть и стояли ниже по драфт-листу, но зато теперь забрасывают больше мячей в единицу времени, проведенного на поле. Но нет – ведь дорогим спортсменам не просто так деньги заплачены!

Тот же эффект нашли и в хоккее. В NHL игроки, выбранные в первом раунде драфта, стабильно выходили на лед чаще, чем спортсмены из второго – даже после учета объективных показателей игры. Команды просто не могли отказаться от дорогих вложений.

Ошибка как аргумент

Ошибка невозвратных затрат часто оказывается аргументом и в экономических дискуссиях. Представляю вам водный путь Теннесси-Томбигби – настоящее чудо инженерии, соединяющее Алабаму и Миссисипи. Это система каналов и шлюзов длиной в 377 км, шириной около 91 м и глубиной почти 3 метра. Несмотря на амбициозность, этот проект сильно критиковали во время постройки и даже называли «распилом». В отличие от Конкорда, водный путь в итоге оправдал инвестиции.

Но вот любопытный факт. Сенаторы, отстаивающие продолжение работы над каналами, во времена, когда успех еще не был очевиден, обращались именно к ошибке невозвратных затрат: якобы закрытие проекта на этапе, когда в него было уже столько вложено – настоящее расточительство. Что ж, в данном случае им повезло, несмотря на слабые аргументы, которые, тем не менее, работали на публику. Получается, на этой ошибке можно играть: если нужно пропихнуть точку зрения – говоришь об уже вложенных усилиях. И в итоге получаешь симпатии народа.

А вот цитата Джорджа Болла, бывшего заместителя госсекретаря США, который предупреждал президента США о потенциальных последствиях эскалации войны во Вьетнаме: «Когда значительное количество американских войск будет втянуто в прямые боевые действия, они начнут нести тяжелые потери в войне, к которой плохо подготовлены и которая ведётся на недружелюбной, если не откровенно враждебной территории. Как только мы понесём большие потери, мы запустим практически необратимый процесс. Наша вовлечённость окажется настолько глубокой, что мы не сможем без национального унижения остановиться, не добившись поставленных целей полностью. Из двух возможных исходов я считаю более вероятным именно унижение, чем достижение этих целей. Даже после того, как мы заплатим ужасную цену».

Увы, у ошибки невозвратных затрат и правда могут быть ужасающие последствия. Но в чем ее причина?

Животные умнее нас

Некоторые ученые находят это искажение не только у людей. Одна из самых известных работ об ошибке невозвратных затрат у животных – статья Ричарда Докинза и Джейн Брокманн о поведении самок роющих ос. Эти насекомые заполняют гнезда мертвыми кузнечиками, чтобы прокормить ими своих личинок. Случается, что две самки-осы, сами того не подозревая, снабжают едой одно и то же гнездо. Носят туда кузнечиков по очереди. А потом бац – и встретились! Осы начинают драться за гнездо. Чаще всего в таких столкновениях побеждает та оса, которая принесла больше кузнечиков. Возможно, потому, что она в принципе круче, раз столько кузнечиков уложила. Но, что еще интересней, продолжительность осиной битвы коррелирует с тем, сколько кузнечиков принесла и проигравшая сторона.

Не является ли это ошибкой невозвратных затрат, когда слабая оса ну не может пережить утрату стольких вложенных усилий? Вот она и будет напрасно бороться и тратить еще больше сил в сражении, в котором преимущество явно не на ее стороне. Такой была одна из интерпретаций. Хотя, конечно, в мозг осы мы заглянуть не можем. Но есть и критика: чем больше кузнечиков принесла оса, тем больше ожидаемая награда, ради которой ей стоит бороться. И невозвратные затраты, возможно, ни при чем. Осы борются за будущую награду.

Другой пример ошибки невозвратных затрат изучался на птицах. Была, например, работа о passerculus sandwichensis – саванной овсянке. Видимо, ученые, которые ее назвали, были ну очень голодные.

И это вполне правдоподобно. Ведь ученые наблюдали за их поведением в суровых условиях тундры. Птички строят гнезда, но часто бывает, что гнездо разоряют. Лето в тундре короткое, так что каждая неделя на счету. Допустим, гнездо было сделано рано. Если его разорят – ничего страшного, можно соорудить еще одно. Если оно сделано поздно, то придется ждать следующий сезон. Поэтому особенно целесообразно защищать поздние кладки.

Но ученые заметили, что овсянки больше трясутся и активней защищают кладки, которые сделали в начале сезона, а не в конце. Не является ли это ошибкой невозвратных затрат? Птицы защищают гнездо, в которое вложили больше времени.

Но и тут приходят критики: по их мнению, птицы оценивают не вложенные затраты, а потенциальные будущие. Ведь, если кладка сделана давно, значит, потомство скоро вылупится – и дополнительных усилий потребуется меньше, чем если все делать заново и ждать полный цикл созревания яиц. Птица умна. Её поведение, возможно, обусловлено объективными причинами, а вот наши ошибки – часто нет.

Так почему именно мы страдаем от ошибки невозвратных затрат, если это не универсальная проблема животных?

Избегание расточительности

Представьте, что во время обеденного перерыва вы решили порадовать себя пончиком. Взяли горячий кофе, сделали первый укус и поняли, что пончик – засохшая гадость редкостная. Будете ли вы давиться невкусным пончиком до конца или выбросите его в мусорку? Многие считают, что надо съедать всё, на что потратили деньги. Некоторые ученые пытаются рационализировать ошибку невозвратных затрат с точки зрения психологии. Дескать, это как раз гипертрофированное стремление ничего не тратить зря.

Вот даже Вуди Аллен говорил, что в его семье самым страшным грехом считались покупки в обычном магазине розничной продажи. Ведь можно найти более дешевый вариант из секонд-хенда! А в сериале «Ганнибал» был маньяк, который не просто ел своих жертв, а еще и наполнял их волосами подушки, чтобы точно каждая часть убитого не пропала даром. Экологично! Так, может, и ошибка невозвратных затрат — это извращенная иррациональная форма такой бережливости?

Порой осознание того, что мы потратили лишнее, вызывает ощущение, сопоставимое с физической болью. Представьте: вы купили дорогую вещь, а на следующий день увидели ее же, со скидкой в 50%. Больно? Больно! Так мозг наказывает себя за то, что потратил лишнее. Плохо оценил цены, поступил опрометчиво.

В одном научном исследовании использовали такую задачку:

Мистер Мунн и мистер Фрай живут рядом с кинотеатром. Мунн может ходить туда только по понедельникам, Фрай — по пятницам. Билет стоит 5 долларов. Кинотеатр предлагает абонемент на три понедельничных фильма за 12 долларов вместо 15. Мунн решает не брать абонемент, потому что ему нравятся только два фильма из трёх. В итоге оба мужчины смотрят по два фильма за обычные 5 долларов. Но затем кинотеатр меняет расписание: вместо третьего фильма, который Мунн не хотел смотреть, ставят тот, что ему нравится. Если бы он купил абонемент, сэкономил бы 3 доллара — но теперь поздно. Фрай подобных дилемм не испытывает: по пятницам скидок нет. Кто из персонажей вероятнее купит билет и посмотрит третий фильм?

Респонденты чаще отвечали, что в подобной ситуации скорее мистер Фрай пойдет в кино, а мистер Мунн – нет. Ведь, если он купит билет, его будут мучить эти переплаченные три доллара. Из 48 опрошенных 12 посчитали, что друзья с равной степенью вероятности посмотрят это кино, 34 сказали, что скорее его посмотрит мистер Фрай, и только двое посчитали, что у мистера Мунна шансы его посмотреть будут выше. Интересно, как они рассуждали.

Автор исследования приводит в тему кейс из собственной жизни. Друг предложил сходить в кино компанией из четырех человек. Каждый билет стоил 7,25. То есть четыре билета обошлись бы этому другу в 29 долларов. Кто-то из компании подметил, что можно сэкономить и купить шесть билетов за 25 долларов, но друг отказался. «Что я буду делать с двумя лишними билетами? Они просто пропадут». Получается, бывают случаи, когда мы готовы идти на экономически невыгодные шаги, лишь бы ничего не было потрачено зря.

Но есть еще одно исследование, подчеркивающее наше желание не быть расточительными. Представьте, что вы вместе с бизнес-партнерами придумали, как вам кажется, крутой материал, из которого можно делать палатки. И решили построить палаточную бизнес-империю. Вложили в нее 40 тыс. долларов, но оказалось, что ваши палатки никому не нужны. Можно, конечно, тянуть бизнес дальше, а можно его закрыть. И вот люди должны принять решение: закрывать или не закрывать.

Теперь представим, что есть два способа закрыть бизнес. Первый: находится человек, который готов скупить весь палаточный материал за 5 тыс. долларов, чтобы использовать уже в своем проекте. Все вложенные деньги вы не вернете, но будете знать, что ваша ткань пойдет не в мусорку, а послужит полезной цели. Во втором случае ваш материал скупают за всё те же 5 тыс. долларов, но ваша чудо-ткань будет уничтожена. Оказалось, что люди более склонны закрыть бизнес именно в первом случае, когда материал “не пропадает зря”. То есть дело порой и правда не в финансовых потерях, а в наших ощущениях, что ничего не должно идти на выброс.

А теперь представьте, что вы идете в театр, чтобы послушать пьесу. Билет будете покупать на месте за 1000 рублей. Когда вы заходите в театр, то понимаете, что где-то по пути потеряли как раз тысячерублевую купюру. Будете ли вы все равно покупать билет, если деньги есть? Почему бы и нет? Как это вообще связано? Подавляющее большинство опрошенных в ходе эксперимента сказали, что купят билет, несмотря на потерю его денежного эквивалента.

А теперь меняем формулировку. Вы купили билет заранее за ту же тысячу рублей, пришли в театр и понимаете, что потеряли билет. Восстановить его нельзя. Будете ли вы в таком случае покупать новый билет взамен утраченного? Или уйдете домой? И вот тут результаты уже меняются. Опрошенные делятся примерно 50 на 50, но большинство все же говорит, что не станут покупать новый билет.

Такое поведение как будто не свойственно маленьким детям. Только у них билет не в театр был, а на карусель. В возрасте 4-5 лет дети всегда предпочитали купить билет. К возрасту 8-9 лет начинались колебания: 50 на 50 брали билет при его утрате – и почти всегда брали билет при потерянных деньгах. А вот уже с 11-12 лет подавляющее большинство детей отказались покупать билет при его потере, хотя были готовы его купить при потере денег. Впрочем, может, с возрастом и интерес к каруселям падает?

Иррациональность мышления

Говорят, «старые привычки умирают тяжело». И это тоже можно отнести к варианту ошибки невозвратных затрат. Представьте, что человек всю жизнь верил в духов или астрологию. И вот появляются данные, что все это ерунда. А человек уже столько денег потратил на походы к гадалкам! Или много вечеров провёл за составлением презентации, доказывающей плоскость Земли. Отказаться от ценности вложенных усилий может быть очень болезненно.

А порой схожий эффект выражается иначе. Допустим, у нас с вами есть две шоколадки. Одна у меня, а вторая – у вас. Они абсолютно одинаковые, но при этом я свою на вашу ни за что не променяю, потому что это моя шоколадка. Тем она и ценна. Действительно, существует мнение, что люди склонны скорее ценить то, чем они владеют, и наделять это какими-то особыми качествами у себя в голове. Не очень рационально, но понимаемо.

В серии экспериментов психолог Джеймс Бегган проверял, как сам факт владения влияет на восприятие вещей. Под видом исследования потребительских предпочтений сорока трем студенткам показывали ряд предметов. Например, мыло, мини-степлер, брелок, шоколад и пластиковый охладитель для банок. В одной из групп каждой студентке говорили, что пластиковый охладитель она получит в подарок за участие в исследовании. В другой группе участницам обещали подарить вообще другой предмет – не из эксперимента. В третьей не дарили ничего.

Когда после раздачи подарков участниц просили оценить все предметы по привлекательности, дизайну и ценности, участницы, считающие охладитель своим, давали ему куда более высокие оценки, чем остальные. Из этого Бегган сделал вывод: люди склонны приписывать своим вещам больше достоинств просто потому, что они – их собственность.

И это так работает в совершенно разных сферах нашей жизни. Как часто мы поддерживаем что-то, просто потому, что это – «наше». Оно с нами так давно, что уже часть нашей идентичности. Поэтому мы с таким удовольствием болеем за «свою» команду, защищаем привычные идеи и сопротивляемся переменам. Возможно, даже борцы за традиционные ценности – жертвы ошибки невозвратных затрат. Всю жизнь они вкладывались в эти убеждения, так что все новое ощущается угрозой не только привычному укладу, но и лично им.

И последний пример вреда ошибки невозвратных затрат – азартные игры. Ведь чем больше человек проигрывает, тем сильнее его желание отыграться. Хотя каждым вложением в казино человек делает свое положение статистически лишь хуже.

Польза

А есть ли от ошибки невозвратных затрат хоть какая-то польза? Возьмем человека, который пережил мощное негативное переживание. Тяжелый разрыв отношений, прогоревший бизнес... Такое нередко ведет к чувству безнадежности, депрессии и суицидальным мыслям. И вот авторы одного исследования предположили, что люди, склонные к ошибке невозвратных затрат, лучше справляются с подобными переживаниями.

Чтобы проверить это, они провели опрос среди 495 китайских студентов, который в том числе состоял из шкалы негативных жизненных событий и шкалы сопротивления ошибке невозвратных затрат. Оказалось, что сопротивление этому эффекту действительно служило не защитой, а усилителем для негативных переживаний. Студенты, которые привыкли избавляться от лишнего и не держаться за старое, оказались более уязвимы к отчаянию. Но это пока лишь аккуратные предположения.

В другом исследовании выяснилось, что люди с высокими показателями добросовестности и доброжелательности чаще упирались в прошлые вложения и продолжали действовать, даже если выгода была сомнительной. Можно сделать осторожное предположение, что ошибка невозвратных затрат свойственна вполне себе добропорядочным адекватным людям – возможно, как побочный эффект от осознанного желания не тратить ничего впустую.

Последняя ошибка

Иногда отпустить – не значит проиграть. Это значит перестать держаться за прошлое, которое уже не изменить. Наш мозг устроен так, что мы путаем вложенные усилия с ценностью результата. Тянем за собой что-то не потому, что это важно сегодня, а потому, что было важно когда-то, возможно, даже и не нам. Так мы лишаем себя радости здесь и сейчас.

Иногда ошибка невозвратных затрат безобидна и даже полезна. Но порой она мешает людям здраво оценивать ситуацию и принимать взвешенные решения, тем самым разрушая их жизни. Научиться ловить себя на этой ошибке и не позволять ей брать над собой вверх – это вклад в свое настоящее и будущее. Ведь, отказываясь от чего-то бесперспективного, мы получаем время и энергию для чего-то нового. И чем меньше мы будем застревать в прошлом, тем больше мы будем жить настоящим.

Подписывайтесь на соц. сети:

Бусти / Патреон / Instagram / Telegram / Youtube / TikTok

Мой авторский цикл лекций

Как проверять информацию

Еду в осенний тур с лекцией «Радикальное продление жизни»

Билеты и подробности — здесь.

Источники

https://docs.google.com/document/d/e/2PACX-1vQdrb09WNhlWOVaAJ2SVvK9ylLsq9YyJXfKojYxhbgPIyLZkeXqPQXyWQaTx5eNfPFh8C3cpr3NZa4e/pub

Перед вами – особая гигантская чаша Петри. Ученые поместили в нее питательную среду и добавили слоями антибиотики. Чем ближе к центру, тем концентрация антибиотика выше: в 10, 100, даже в 1000 раз. А по краям его нет. Вот бактерии размножаются и упираются в барьер. Но проходит время – и у бактерий случается мутация, которая позволяет его преодолеть. Мутация, дающая устойчивость к антибиотику. И вот потомки устойчивой бактерии начинают размножаться в сторону все большей концентрации антибиотика. Это повторяется с каждым переходом на новый слой. Барьер тормозит бактерий, но ненадолго. Темпы бактериальной эволюции поражают. Для полного захвата пространства потребуется меньше двух недель.

Так нас на глазах происходит самая настоящая эволюция. И мы даже можем прочитать ДНК этих бактерий и сказать, какая мутация и где произошла. Но, кроме эволюции, эксперимент наглядно показывает, как пугающе быстро и эффективно бактерии вырабатывают устойчивость даже к самым высоким концентрациям антибиотиков. А это – одна из самых громких проблем, волнующих современную медицину. Ведь у бактерии все чаще встречается набор невероятных способностей, помогающих им эту устойчивость вырабатывать и даже распространять.

А мы помним из истории, что происходило с людьми без антибиотиков. Были времена, когда практически любой чих мог оказаться смертельным. Однажды чума выкосила почти половину населения Европы. И именно благодаря антибиотикам мы перестали замечать болезни, которые когда-то были главной опасностью для человека.

Что будет, если антибиотики перестанут работать? Неужели скоро все бактерии станут к ним устойчивы, а люди начнут повально умирать от болезней, про которые уже успели забыть? Не хотелось бы вернуться в темное Средневековье с улицами, переполненными трупами! В мир, где каждый второй обезображен язвами и отваливающимися кусками плоти. В мир, где самая востребованная профессия уже не программист, а чумной доктор.

Но действительно ли нас ждёт такое будущее? Давайте разбираться!

История антибиотиков

В 1928 Александр Флеминг заметил, что появившаяся в чашке Петри плесень убила колонии бактерий золотистых стафилококков и оставила вокруг себя чистую зону. Микробиолог сделал вывод, что плесень выделяет нечто, убивающее микробов, и выделил вещество, спасшее впоследствии миллионы жизней.

Можно подумать, что антибиотики и тем более устойчивость к ним – это какое-то новомодное явление. Но, по данным некоторых исследований, гены, дающие устойчивость к этим веществам, появляются в эволюционной истории бактерий более миллиарда лет назад. Задолго до появления человечества. Ведь изначально антибиотики были страшным оружием в войнах одних микробов против других. Причем часто устойчивость к антибиотикам наблюдается у тех же самых микроорганизмов, которые их и производят. То есть какая-то бактерия, придумавшая антибиотик, также придумывает себе устойчивость, чтобы не умереть.

Из всего этого мы можем сделать интересный вывод, что антибиотики – вполне натуральное средство лечения. И антибиотики не изобретают, их открывают. Антибиотики в классическом понимании – это вещества, которые один микроб производит, чтобы убивать другого.

Бактерии, которые нас убивают

Самый простой способ понять важность антибиотиков – вспомнить чуму. С 1347 по 1351 гг. чумная палочка убила десятки миллионов человек, а это на тот момент от 30 до 50% жителей Европы. Эпидемий чумы было несколько, но эта была самая жестокая.

Конечно, нельзя сказать, что чума не повторяется в таких масштабах только из-за распространения антибиотиков. Не будем забывать, что ее самые страшные вспышки происходили во времена, когда санитария была, мягко говоря, не на самом высоком уровне. Но оценить эффективность антибиотиков мы все-таки можем. Ученые проанализировали 533 случая заражения чумой с 1942 по 2018 гг. При лечении с использованием наиболее эффективных антибиотиков смертность составила около 9%. А при использовании менее подходящих препаратов достигала 51%. Так что антибиотики действительно дают огромное преимущество.

Сегодня на смену чуме пришло множество других бактерий, которые нас убивают. В 2019 году бактериальные инфекции вызвали 13,7 млн смертей по всему миру. Из них 7,7 млн были вызваны 33 бактериальными патогенами. Эти же 33 бактериальных патогена вызывают 13,6% человеческих смертей.

Почему же эти бактерии так смертоносны? Они очень активно размножаются внутри нас, иногда проникая в клетки и повреждая ткани. Против них работает иммунитет, но его чрезмерная реакция может вызвать системную воспалительную реакцию, развивающуюся в сепсис. Это когда воспаление охватывает существенную часть организма. И происходит нарушение кровообращения и закономерная гибель тканей.

И да, я знаю, откуда готовилось нападение на наш организм. Распространенное оружие патогенных бактерий – экзотоксины.

Это яды, которые бактерии выделяют наружу. Чаще всего это белки, способные поражать самые разные ткани – нервные клетки, сердце. А еще среди них есть энтеротоксины — частный случай экзотоксинов, которые действуют именно на кишечный эпителий. Нарушают водно-солевой баланс, вызывая диарею и обезвоживание. Как холера. У разных бактерий токсины имеют свои «специализации», бьющие по разным мишеням.

И все же какие бактерии самые опасные? В упомянутом исследовании назвали пятерку самых опасных бактерий-убийц.

Первый враг – Staphylococcus aureus или золотистый стафилококк.

Бактерия живет на коже и слизистых почти каждого человека и в норме никому не мешает. Но при нарушении наших защитных барьеров или ослаблении иммунитета может превратиться из безобидного соседа в безжалостного хищника. Под микроскопом этот стафилокок напоминает грозди винограда, но не ведитесь на его внешний вид. Он производит мощные экзотоксины и гемолизины, разрушающие в том числе клетки крови. Именно эти токсины делают стафилококк виновником кожных воспалений и стафилококковой пневмонии. А еще за счет образования биопленок он может вызывать инфекционный эндокардит.

Особенно опасны штаммы MRSA. Это метициллин-резистентные золотистые стафилококки, устойчивые к большинству стандартных антибиотиков. А все потому, что эти мутанты выживают даже в тех местах, где, казалось бы, все должно быть стерильно. Например, в медицинских операционных.

Второй враг – Escherichia coli или кишечная палочка.

Большинство ее штаммов спокойно живут у нас в кишечнике и никого не трогают: участвуют в переваривании пищи, помогают синтезировать некоторые витамины, мешают размножаться другим микробам. Но у них есть злые двойники – патогенные штаммы, и некоторые из них вырабатывают шига-токсин. Этот токсин связывается с рецепторами на поверхности клеток кишечника и сосудов, проникает внутрь и поражает рибосомы – клеточные фабрики для синтеза белков. Лишенная возможности производить белки, клетка погибает, что приводит к кровавой диарее и, в тяжелых случаях, к гемолитико-уремическому синдрому, при котором разрушаются сосуды почек. Не забывайте мыть руки и овощи.

Третий враг – Streptococcus pneumoniae или пневмококк. Его главная хитрость — полисахаридная капсула, плотным «слизевым плащом» обволакивающая клетку и помогающая ей скрываться от иммунной системы.

Пневмококк может не только прятаться сам, но и создавать биопленки на слизистых – защищенные от атак города для бактерий. А еще может поселиться в легких, вызывая пневмонию, а может тайно проникнуть в мозг, что приведет к менингиту, или во внутреннее ухо, вызывая отит. Его смертельное оружие – пневмолизин. Белок-токсин, повреждающий клетки и вызывающий воспаление. Добавьте к этому большое количество устойчивых штаммов и получите по-настоящему опасное создание.

Четвертый враг – Klebsiella pneumoniae или клебсиелла пневмонии. Ещё одна бактерия, которая защищает себя полисахаридной капсулой, мешающей иммунной системе ее распознать и уничтожить. Но и биопленки создавать клебсиелла тоже умеет. Например, там, где человеку вставлен катетер или интубационная трубка.

Стоит ей попасть в легкие или кровь – начинается сущий ад. Особенно для диабетиков и алкоголиков. Пневмония, сепсис, воспаление легких, затрудненное дыхание и прочие ужасы. Но ее главный козырь – карбапенемазы. Ферменты, сметающие со своего пути даже те антибиотики, которые считаются «последней надеждой» при лечении тяжелых инфекций.

Пятый враг – Pseudomonas aeruginosa или синегнойная палочка. Ее суперсила – уже знакомые нам биопленки, защищающие от действия антибиотиков. Кроме того, она вооружена эффлюксными насосами – помпами, выкачивающими антибиотики наружу, и ферментами, разрушающими некоторые такие лекарства. Она может адаптироваться к нехватке кислорода, при определенных условиях менять состав своей клеточной стенки и прятаться в таких местах, где другие микробы не выживают. Именно поэтому ее так боятся ожоговые и реанимационные отделения. Если уж она поселились, выгнать ее почти невозможно. Ну а для нападения синегнойная палочка вырабатывает экзотоксин А, блокирующий синтез белка в клетках человека.

Именно эта пятерка – самые опасные бактерии, если не брать в расчет старый добрый туберкулез. Туберкулез в исследовании не учитывался, так как его посчитали чересчур изученным. Хотя по части смертносносности он чемпион. В одном только 2019 году он унес более млн жизней.

Бактерии потенциально способны к выработке антибиотикорезистентности, что делает их особо опасными. А со временем из них получаются супербактерии, устойчивые не к одному, а сразу к множеству антибиотиков.

И тут на сцену выходит восходящая звезда – ацинетобактерия баумани. Она уже приближается к рекорду в 400 тыс. смертей в год. А смертность при тяжелых случаях составляет от 26 до 91% – в зависимости от условий лечения и состояния пациента. ДНК одного из штаммов этой бактерии содержит крупнейший из известных островков устойчивости, включающий 45 генов, дающих защиту почти от любого класса антибиотиков. И она легко распространяет эти разнообразные устойчивости среди других бактерий.

Из-за роста смертности от связанных с ней инфекций и ограниченности вариантов лечения ВОЗ включила ацинетобактерию баумани в список приоритетных целей для разработки новых антибиотиков. Устойчивость – это зло. Но как мы тут оказались?

Дело в том, что бактерии чем-то напоминают зергов из компьютерны игры StarCraft. Они успешно пожирают останки себе подобных и захватывают чужие гены, а с ними и новые способности, в том числе устойчивость.

Облегчается такая передача тем, что часто гены устойчивости хранятся даже не в самой бактериальной хромосоме, а на маленьких кольцевых молекулах ДНК, плазмидах. Именно эти плазмиды бактерии копируют и передают друг другу.

Как работают антибиотики

А теперь давайте посмотрим на самые известные антимикробные препараты. Но для начала напомню, что антибиотики должен назначать врач. Они – не универсальная пилюля, которую можно принимать сколько вздумается и которая лечит все. Антибиотики отличаются по механизму действия и даже по тому, куда именно в теле они попадают. Одни лучше накапливаются в мочевом тракте и работают при цистите. Другие действуют в кишечнике.

Побочные эффекты у антибиотиков тоже разные: какие-то совершенно безобидные, но вот некоторые аминогликозиды могут привести к потере слуха, а хлорамфеникол – к смерти от апластической анемии. На некоторые антибиотики бывают аллергические реакции, вплоть до анафилактического шока. Что делать? Спросить об этом врача и принимать антибиотики по назначению, когда специалист взвесит пользу и риски.

И все же в самом фундаменте у антибиотиков есть важное общее правило. Чтобы они нам в принципе подходили, они должны бить по мишени, которая есть у бактерий, но которой нет у людей. Например, у бактерий есть клеточная стенка – прочный каркас, о котором наши клетки могут только мечтать. Значит, логично использовать антибиотики, которые будут целиться именно в эту стенку, ведь так они не заденут наши собственные клетки.

Так действует пенициллин. Это представитель β-лактамных антибиотиков. Что это значит? Его «мишенью» является синтез клеточной стенки бактерии. У большинства бактерий есть не только клеточная мембрана, но и прочная внешняя стенка. В ее составе пептидогликан, состоящий из аминокислот и сахаров. Почему стенка важна? Бактерия жадная и захватывает в себя массу полезных веществ, концентрация которых внутри становится сильно больше, чем снаружи. Чтобы это уравновесить, внутрь бактерии устремляется вода, распирающая бедняжку изнутри. Без стенки, сдерживающей такое внутреннее давление, бактерия просто лопнет.

Но хитрый пенициллин обманывает бактерию! Его молекула содержит β-лактамное кольцо, молекулярную структуру, очень напоминающую кирпичик, из которого строится стенка бактерий. Из-за чего белки-ферменты, ответственные за скрепление, принимают пенициллин за «своего» и используют его вместо настоящего кирпичика. В результате стенка формируется неправильно, так что при попытке деления клетка не выдерживает осмотического давления и взрывается.

Разумеется, бактерии не остались в долгу: многие из них выработали свой способ защиты. Они научились производить ферменты β-лактамазы, разрезающие β-лактамное кольцо пенициллина, ломая всю эту схему. В итоге стенка бактерий формируется нормально. Отсюда и происходит большая часть клинической устойчивости к пенициллину.

Но не будем забывать, что у нас с бактериями гонка вооружений! Каждый раз, когда они придумывают новые способы обхода наших ловушек, мы придумываем что-то в ответ.

Поэтому следующий наш герой – амоксициллин. Очень популярный антибиотик, производный от пенициллина из той же семьи β-лактамных антибиотиков. Его часто используют в стоматологии при удалении зубов и других процедурах, где важно не допустить инфекцию. Работает по тому же принципу: мешает бактерии построить нормальную клеточную стенку. Часто он идет в одной капсуле с клавулановой кислотой. Это молекула-ловушка, которая сама по себе не убивает бактерии, но связывает и блокирует β-лактамазу. Пробиваем бактерии ее щит, а затем бьем по ней амоксициллином.

А вот популярный антибиотик с совершенно другим принципом работы – тетрациклин. Он не ломает стенки бактерий, а бьет по фабрикам синтеза белка – рибосомам. И это отдельный пример шедевральной эволюции лекарств. У всех живых организмов – и у бактерий, и у людей – есть рибосомы. Молекулярные заводы, где синтезируются белки. Но бактериальные рибосомы отличаются от наших. Они меньше и устроены чуть иначе. Поэтому тетрациклин может работать избирательно, не задевая человеческие рибосомы, но попадая в бактериальные. Он прицельно связывается с так называемой 30S-субъединицей бактериальной рибосомы, мешая ей присоединять новые аминокислоты к растущей цепочке белка.

Что это значит на практике? Бактерия перестает производить белки, а значит не может делиться, вырабатывать токсины и вообще существовать как полноценная живая система. Наша иммунная система получает передышку и спокойно добивает ослабленного врага. Это не мгновенное убийство, а что-то вроде заморозки. Бактерию ставят на паузу и добивают.

Какие способы могут использовать бактерии, чтобы выработать устойчивость к тетрациклину? Самый простой вариант – модификация мишени. Если тетрациклин цепляется за 30S-субъединицу рибосомы, с помощью мутаций надо всего лишь поменять ее структуру. И тогда тетрациклин больше не сможет с ней связаться. Приходится придумывать новый план.

Или бактерии могут использовать более общие методы. Например, мешать тетрациклину попасть внутрь клетки, делая свою мембрану менее проницаемой. Или установить эффлюксные насосы, которые будут выкачивать антибиотики наружу. Механизмы защиты могут быть самыми разными и бактерии бывают очень изобретательны. Это касается не только тетрациклина, но и других антибиотиков.

Устойчивость к антибиотикам

Давайте сразу разберемся с очередным мифом. Если человек заразился устойчивыми бактериями, это еще не значит, что он раньше как-то не так принимал антибиотики. Бактерии могли получить эту устойчивость вообще без прямого контакта с людьми. Например, на ферме. Пролечили условных свинок антибиотиками, подстегнули эволюцию устойчивости, а потом этих устойчивых бактерий по цепочке доставили куда не надо. А там эти гены устойчивости передалась другим, теперь уже опасным для человека бактериям.

Еще стоит отметить, что устойчивость к антибиотикам – это скорее спектр. Бактерия может быть более или менее устойчива. Маленькая дозировка может ее не взять, а вот большая поможет. Хотя при большой дозировке могут быть уже свои побочные эффекты для человека.

Устойчивость – это не эксклюзивное явление, свойственное только антибиотикам. Она может выработаться практически к чему годно. Вирусы могут становиться устойчивыми к противовирусным, а раковые клетки – к химиотерапии. Все, что может эволюционировать, будет эволюционировать.

Некоторым очень хочется трактовать устойчивость как месть природы за человеческую самонадеянность. Да, люди прямо или косвенно помогают распространять устойчивости. Особенно когда злоупотребляют антибиотиками или принимают их для профилактики. Но феномен устойчивости существовал безо всякого нашего вмешательства миллиарды лет. И был одним из методов борьбы микробов друг с другом.

Но то, что человек в эту борьбы вмешался, никто не отрицает. Исследования показывают, что, когда люди массово используют антибиотик, доля устойчивых к нему штаммов начинает стремительно расти.

Долгое время бытовало мнение, что курс антибиотиков обязательно нужно пропить до конца, иначе недобитые бактерии станут только сильнее. Идея звучала логично, но сейчас сроки некоторых курсов пересматривают. Оказалось, что слишком длинный курс антибиотиков может быть даже вреден, ведь чем дольше бактерии контактируют с препаратом, тем больше у них шансов выработать к нему устойчивость. И речь не обязательно про патогенные бактерии: устойчивость могут выработать и обычные бактерии. И передать. В некоторых случаях короткие курсы оказывались не менее эффективными, чем длинные, а риск возникновения устойчивости с ними порой был ниже.

Увы, в эпидемиологии есть печальная, но честная закономерность: чем больше давление антибиотиком, тем больше к нему резистентность. Но есть и хорошая новость. У всего есть своя цена – и у устойчивости к антибиотикам тоже. Мутации, делающие бактерию более стойкой, могут в итоге ей же и навредить. Измененный в ходе мутаций фермент начинает хуже работать, насосы тратят лишнюю энергию, а менее проницаемая мембрана мешает обмену некоторых веществ.

Когда антибиотика нет, гены устойчивости становятся для бактерии балластом. Представьте, что вы научились печь идеальный пирог с идеальным составом. Каждый ингредиент подобран в оптимальной пропорции. Но тут к вам приходят гости с особыми требованиями: глютен нельзя, сахар нельзя. Вы, конечно, корректируете рецепт, вот только вкус уже не тот. И когда гости уйдут, вы, скорее всего, вернетесь к прежнему варианту готовки.

Так и бактерия. Чтобы защититься от антибиотика, она вынуждена «переделать рецепт» своих молекул. В присутствии лекарства это помогает, выбора нет. Но стоит лекарство отменить… и те же адаптации – уже не адаптации, а то, что делает бактерию менее приспособленной.

Эксперименты показывают, что устойчивость к антибиотикам может значительно снижаться уже в пределах примерно 480 поколений бактерий (около 60 дней). Конечно, это зависит от конкретного антибиотика и конкретной бактерии. Иногда бактериям удается компенсировать вред от устойчивости другими компенсаторными мутациями, но далеко не всегда. И хотя бывают и почти бесплатные мутации, дающие устойчивость и мало на что влияющие, но и они в отсутствии давления естественного отбора постепенно выветриваются. Просто за ненадобностью.

Это помогает нам прийти к важному выводу – если расплодились бактерии, устойчивые к антибиотику, логичным решением будет временно перестать использовать ставшее малоэффективным лекарство. А чем тогда лечить? Придумывать новые антибиотики?

Поиск новых антибиотиков

Между 1962 и 2000 гг. на рынок почти не приходили принципиально новые классы антибиотиков. К счастью, буквально недавно ситуация стала меняться. Так, недавно в Nature вышла работа о лассо-пептидах.

Если посмотреть на их структуру, они и правда выглядят как ковбойское лассо, затянутое узлом. И вот недавно среди них был открыт новый антибиотик – пептид лариоцидин, отличающийся принципиально новым способом борьбы с бактериями. А новый способ – это хорошо: значит, прежняя устойчивость не поможет.

Как и тетрациклин, лариоцидин воздействует на бактериальные рибосомы. Вот только цепляется за другой их участок, вызывая «сбой» в кодировании белков. И он не подвержен привычным механизмам устойчивости, имеет низкую склонность к спонтанной резистентности и, по-видимому, не токсичен для клеток человека.

А еще ученые пишут, что это вообще совершенно новый химический шаблон, на основе которого можно будет сделать целую серию антибиотиков. Ведь это белок, а значит, кодирующий его ген можно модифицировать, создавать новые версии, добавлять устойчивость к разрушению, менять форму петли и т.д.

Но и это еще не все в нашем растущем арсенале. Весной 2025 года Управление по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов США одобрило препарат Blujepa c действующим веществом гепотидацином. Он предназначен для лечения неосложненных инфекций мочеполовых путей у женщин. И это первый за почти 30 лет новый класс оральных антибиотиков, одобренный для лечения такого рода инфекций. В клинических исследованиях он показал себя не хуже, а иногда и лучше стандартной терапии.

Как и привычные препараты, гепотидацин бьет по тем же ферментам, которые помогают бактериям разматывать свою ДНК при копировании, но цепляется к другому участку. Такой подход помогает обойти старые мутации устойчивости.

А журнал Science представил миру Крезомицин — антибиотик, который работает и против грамположительных, и против грамотрицательных бактерий.

Крезомицин придумали с нуля. Это полностью синтетический антибиотик, заранее подогнанный под бактериальную рибосому. Он садится в рибосоме особенно плотно и в нетипичном положении, поэтому обходит ключевые механизмы устойчивости и плохо допускает возникновение устойчивых мутаций.

Так что наука не стоит на месте – и это очень радует! Находятся и создаются новые методы, подходы и мишени даже для тех микробов, которые казались непобедимыми. Но антибиотики – это не все, что мы можем противопоставить нашим прокариотическим оппонентам.

Альтернативные способы

Представляю вашему вниманию бактериофаги.

Это такие вирусы, которые избирательно заражают бактерии и убивают их. Для бактерии – страшный враг, для нас абсолютно безобидны. Мы их переварим на нуклеотиды и аминокислоты. Идея не нова – разговоры ведутся уже десятки лет. Тем не менее, до сих пор нет ни одного лекарственного препарата на основе бактериофагов, одобренного FDA – управления по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов США.

Тем не менее, недавно в Nature опубликовали большой обзор ста случаев, когда людям с устойчивыми к антибиотикам инфекциями фагов подбирали индивидуально. Результаты оказались интересными. У 77% пациентов наступило клиническое улучшение, а у 61% зловредные бактерии были полностью уничтожены. Но не обошлось без подвоха. Без параллельного приема антибиотиков шанс полного уничтожения снижался на 70%. То есть победить бактерий без антибиотиков даже с фагами пока еще весьма проблематично.

Есть еще один неожиданный способ борьбы с инфекциями — пересадка кала. Главные враги бактерий – это другие бактерии. И наша нормальная кишечная флора защищает от патогенных видов самим фактом своего существования. Ведь местные не хотят делиться ресурсами и местом обитания, а тут какие-то патогены понаехали. Поэтому здоровая микрофлора — это такой телохранитель кишечника.

Клинически доказано, что пересадка кала помогает при конкретной тяжелой инфекции Clostridium difficile, устойчивой к антибиотикам. Этот метод даже официально одобрен медицинскими регуляторами в ряде стран. Но процедура очень кропотливая, ведь ни в коем случае нельзя занести пациенту дополнительных инфекций. Именно поэтому важен тщательный подбор донора. И это совсем не такой подбор, как при поиске донора почки. Важна не совместимость тканей, а отсутствие опасных инфекций. Но не занимайтесь пересадкой кала самостоятельно в домашних условиях. Не слушайте биохакеров, которые говорят, что их жизнь изменилась после того, как они ввели себе кал своего друга. Такие есть!

Бывший исследователь NASA и биохакер Джосайя Зайнер попытался вылечить хронические кишечные болезни, сделав себе самодельную пересадку микрофлоры.

Он просто выпил кал друга, даже не проверив его на инфекции. Теперь он рассказывает, что чувствует себя новым человеком. Хорошая история, но не забываем ошибку выжившего. Тем, кому пересадка кала помогла, мы услышим. А те, кому она навредила, никогда не признаются, что просто так жрали… ок. Лучше делать по показанием и с врачом.

Больницы

Сильнее всего устойчивость к антибиотикам развивается там, куда люди приходят лечиться. Больницы – идеальное место для эволюции бактерий. Здесь антибиотики льются рекой, есть приток свежего биоматериала в виде новых бактерий, сами бактерии свободно обмениваются генами устойчивости, пациенты с самыми разными инфекциями оказываются рядом, а ослабленный иммунитет часто делает их легкой добычей и полигоном для новых витков эволюции.

Это не призыв не ходить в больницы. Ваши шансы умереть без медицинской помощи все равно выше, чем с ней. Но очень важно, чтобы клиникам выделяли средства на поддержание всех санитарных норм на высочайшем уровне. Хорошая вентиляция, регулярная уборка, новый ремонт, контроль влажности, обработка поверхностей ультрафиолетом — всё это не мелочи и не формальность, а лучший способ бороться с бактериями.

Вспышки заболеваний вроде болезни легионеров – болезненное напоминание, что пренебрежение санитарией убивает не меньше, чем неправильное лечение. В 1976 году сотни ветеранов были заражены и десятки умерли просто из-за загрязненных систем кондиционирования воздуха в отеле на съезде Американского легиона.

Виновница – Legionella pneumophila, бактерия, которая коварно проникает в легкие, поселяется внутри клеток иммунной системы и начинает размножаться прямо там.

Так что устойчивость к антибиотикам – ещё и про среду. Чем грязнее и плотнее пространство, чем хуже циркулирует воздух и моются поверхности, тем легче бактериям приспосабливаться и обмениваться устойчивостью.

И напоследок

Бактерии ежегодно уносят миллионы жизней. И хотя альтернативные методы внушают оптимизм, нашей главной надеждой остаются антибиотики. Именно поэтому устойчивость к антибиотикам — реальная угроза. И она растет по совершенно базовой причине – эволюции. Мы закидываем бактерии все новыми лекарствами, но каждый раз они к ним адаптируются. И мы сможем выигрывать в этой борьбе, только если чаще будем обращаться к науке. И к здравому смыслу.

Не принимать антибиотики «на всякий случай». Не экономить на уборке и стерилизации помещений. Не перекармливать антибиотиками животных, превращая фермы в инкубаторы устойчивости. И, конечно, не забывать про прививки, важнейший инструмент защиты от инфекций. Ведь если мы привиты, нам реже нужно обращаться к антибиотикам. Да, против того же туберкулеза существует прекрасная вакцина. Есть вакцина от возбудителя столбняка Clostridium tetani, есть вакцина от гемофильной палочки, менингококка и пневмококка, есть вакцины от сальмонеллы и холеры.

Желание бактерий выжить любой ценой естественно. И они подходят к нему с умом. Давайте постараемся составить им достойную конкуренцию. Неизвестно, сможем ли мы когда-нибудь полностью защитить себя от бактерий. Но уж точно можем сделать для этого все, что в наших силах. И тогда мы, возможно, не умрем.

Подписывайтесь на соц. сети:

Бусти / Патреон / Instagram / Telegram / Youtube / TikTok

Мой авторский цикл лекций

Как проверять информацию

Еду в осенний тур с лекцией «Радикальное продление жизни»

Билеты и подробности — здесь.

Источники

https://docs.google.com/document/d/e/2PACX-1vQ_LaDnOqneWn5IOnRN5HZ3ibCnNx2iWzRn2_Foc3Y9Kr2PVrpOb4d6cldhK1ZYaNWdeQTVJO-y2rb1/pub

Попугайчиков научили обменивать жетончик на еду. Одного попугайчика лишили возможности обмена, закрыв отверстие для еды, но выдали жетончики. А рядом сидит его голодный друг. Что же сделает попугайчик с жетоном? Он отдает жетончик другу, хотя сам за это ничего не получит. И этому его никто не учил. Почему он так сделал? Возможно, он следовал известной попугайской заповеди “Делись с ближними своими – и да будет царствие тебе небесное в полете”?

Вроде нет. Просто такова их природа. Этот эксперимент с попугайчиками, опубликованный в журнале Current Biology, является красивой демонстрацией кооперации и добрых намерений в мире животных. Если попугайчику не нужны законы, социальные институты и религии, чтобы поступать хорошо с ближними, то почему столь многие уверены, что нам обязательно нужна указка? Может, и мы рождаемся с чем-то добрым внутри?

Мораль – стратегия выживания

Мы рассмотрели бескорыстный акт доброты у попугайчиков. Казалось бы, ну и где тот естественный отбор, который якобы поощряет сильнейших? Как говорили в Облачном Атласе: “в один присест сильный слабого съест”. Я знаю людей, которые только потому и отвергают теорию эволюции, что не хотят жить в мире, где сплошная конкуренция и борьба за существование. Но такое представление об эволюции в корне некорректно. И Дарвин ничего подобного не утверждал. Естественный отбор – это про выживание наиболее приспособленных.

Да, иногда эта приспособленность выражается в силе, скорости и жестокости. Но иногда для выживания нужны ум и креативность. Иногда хорошая иммунная система или зрение. А порой – способность к кооперации. Самый простой пример – муравьи. У них буквально все построено на создании социума, где каждый муравей выполняет свою роль и готов умереть за муравейник, ведь именно от выживания социума зависит передача генов.

Да, очень часто жизнь – не игра с нулевой суммой, где обязательно кто-то должен обставить другого, переиграть и уничтожить. Иногда вместе мы сильнее, чем по отдельности. И можно привести множество примеров кооперации. Например, у некоторых обезьян зарегистрирован регулярный обмен пищей между взрослыми особями. Так поступают шимпанзе из Гвинеи. Вообще обезьяны так делают не всегда, но именно в Гвинее они даже научились кооперироваться против людей. В Гвинее, в местах, где сельское хозяйство изменило оригинальный ландшафт, обезьяны нагло похищают посаженные людьми плоды и в подавляющем числе наблюдаемых учеными случаев делятся своей добычей с друзьями и родными. Вернее… прежде всего с подружками, которые могут дать потомство. Ученые полагают, что с расчетом на близость. Хотя близость была далеко не всегда.

Похожий механизм “бартера” используется в некоторых группах шимпанзе, которые занимаются охотой. Мясо часто выступает там как “социальный инструмент” для укрепления союзов и социальных связей. Более того, среди тех же гвинейских шимпанзе были случаи, когда взрослые обезьяны делились едой со своими матерями. Как так? У них ведь нет Библии, где требуют почитать отца и мать. Видимо, сами догадались.

Но если от обезьян еще можно было ожидать такого поведения, то куда удивительнее ученым было встретить его у летучих мышей-вампиров. Они тоже делятся своей едой – буквально отрыгивают выпитую кровь своим друзьям-вампирам. Но не абы кому, а в первую очередь своим родственникам и тем, кто делился с ними ранее.

Короче, раз за разом мы видим, как животные проявляют добрые поступки по отношению к сородичам и даже несородичам. И у этого есть хорошее теоретическое обоснование.

В 1980-х экономист Роберт Аксельрод решил провести турнир по дилемме заключенного среди компьютерных программ. Дилемма заключённого — классическая задача теории игр. Двум напарникам предлагают смягчить наказание, если они донесут друг на друга. Если оба молчат — по полгода каждому. Если один предаст, а другой промолчит — первый свободен, второй получает 10 лет. Если оба предадут — то по 2 года каждому. Другая версия игры предполагает разное вознаграждение участникам в зависимости от того, решили они кооперироваться или нет. Каждый решает делиться некой суммой баллов или нет. Оба поделились - хорошо. Один поделился, другой нет, обманщик получает большее вознаграждения. Но если оба не делятся, то оба в большом пролете. Одного раунда такой игры мало, чтобы понять оптимальную стратегию. Поэтому в исследовании альтруизма устроили турнир: множество программ играют друг с другом по 200 раз.

Для такой вот битвы роботов программисты могли написать любую, хоть самую сложную и заумную программу. Но победила программа предельно простая, придуманная профессором Анатолием Рапопортом. Она умещается всего в пару строчек кода. Вот и весь победоносный алгоритм:

1. На первом ходу всегда сотрудничай.

2. На каждом следующем ходу повторяй то, что сделал твой оппонент на предыдущем ходу.

Стратегия называется “ты мне – я тебе”. Она изначально добра, поэтому легко сотрудничает со всеми, кто готов к сотрудничеству. Но и обижать себя не дает: отвечает на обиды. И все же всегда готова простить. Как – в теории – должно было быть в христианстве. На практике – не всегда.

Может показаться, что победа такой стратегии была случайностью, обусловленной особенностями программ соперников. Поэтому Аксельрод устроил еще одно соревнование, в котором участники уже знали, что борются в том числе со стратегией-победителем “ты - мне, я - тебе”.

Программ стало еще больше, они стали хитрее, но победитель остался тот же. Потом Аксельрод еще менял правила соревнований, но все равно в 5 из 6 турниров победила та же стратегия. На длинной дистанции именно кооперация и принцип “ты - мне, я - тебе” показывает лучшие результаты, а вовсе не “никому не верю, всех обману”.

Дальнейшие исследования все же смогли слегка улучшить стратегию для некоторых ситуаций. Появился чуть более щедрый вариант “ты мне – я тебе”. Там добавилась опция изредка первым прощать соперника – просто так. Это позволяет прервать цепочку мести и снова начать взаимовыгодное сотрудничество с некоторыми альтернативными стратегиями.

Разумеется, некоторым исследователям удавалось подбирать условия, в которых и другие стратегии могут хорошо проявить себя в подобных соревнованиях. Тут, как и в жизни, все относительно: в разных условиях нужны разные стратегии выживания. Но кооперация и правда часто оказывается полезной.

И тогда можно сформулировать вот такие простые заповеди:

• быть добросовестным, то есть не предавать первым;

• наказывать за недобросовестность;

• прощать, то есть пытаться вернуться к сотрудничеству после предательства, если это прагматично и возможно;

• независтливость, то есть отсутствие стремления обязательно заработать больше оппонента.

Моральное поведение может быть полезной стратегией, закрепленной эволюцией. Тогда, в поисках разгадки причин наших этических представлений, возможно, стоит заглянуть в наш мозг?

Мозг и мораль

Большинство из вас слышали про дилемму вагонетки. Трамвай несется на 5 человек, привязанных к рельсам. Возможности остановиться у него нет, но можно переключить стрелку, чтобы трамвай поехал по другому пути, где к рельсам привязан всего 1 человек. Стоит ли в данной ситуации переводить стрелку? Что сделали бы вы?

Казалось бы, все дело в выборе между спасением одного и спасением множества. И многие считают, что важно спасти побольше людей. Есть даже этическая концепция – утилитаризм – которая оценивает нравственность поступка через его предполагаемую пользу. Выжило больше людей? Это главное. И не важно, что пришлось взять грех на душу.

Вроде рационально. Но так ли хорош утилитаризм в его абсолютной форме? Представьте, что вы хирург. Поступило 5 пациентов. Одному срочно нужно новое сердце, другому – легкое, третьему – печень, четвертому и пятому не помешала бы почка. Иначе они умрут. Но подходящего донора нет. Тут вам попадается пациент с легко операбельным аппендицитом. Который, как выясняется, идеальный донор для тех пятерых. Вы можете, конечно, его спасти, а можете спасти пятерых ценой жизни одного. Утилитаризм? Утилитаризм. Но хотели ли бы мы жить в мире, где врач готов нанести вред пациенту?

Этот пример специально доведен до абсурда, но в реальной жизни тоже возникали вызовы утилитаризму, как и примеры его применения. Например, во время Второй мировой войны у американцев из-за нехватки пенициллина порой вставал вопрос: лечить тяжелые ранения, где лекарства нужно много, а прогноз плохой, или лечить более простые заболевания, в том числе венерические? Во втором случае большее число бойцов быстрее вернутся в строй. И этот конфликт часто решался в пользу лечения легких случаев. Главная идея военного триажа: ограниченные ресурсы направляются туда, где они принесут наибольшую пользу подразделению. А гражданская медицинская сортировка обычно пытается спасти больше жизней. Хотя выбор этот порой очень тяжелый.

Но вернемся к фундаментальной науке. Просто держите факт из нейробиологии: повреждение вентромедиальной префронтальной коры делает людей куда более склонными к принятию утилитарных решений в моральных дилеммах. Исследователи связывают это с тем, что такие повреждения снижают влияние эмоций на рассудок, оставляя холодный расчет.

Это не значит, что, если вы моральный утилитарист, то ваш мозг поврежден. Но повреждение именно этого участка мозга влияет и на решение еще некоторых моральных задач.

Представьте себе ситуацию. Сотрудница наливает своему начальнику кофе.

Сценарий 1: Она положила в кофе сахар.

Сценарий 2: Она думала, что положила туда сахар, но это был не сахар, а страшный яд. Начальник умирает.

Сценарий 3: Она думала, что кладет в кофе яд, но случайно положила сахар. Ошиблась. Начальник жив.

Сценарий 4: Она намеренно положила в кофе яд. Начальник умирает.

В каких ситуациях вы осуждаете сотрудницу, а в каких – нет?

Оказывается, люди с повреждением вентромедиальной префронтальной коры больше смотрят на итог. Умер начальник или нет? Если умер – плохо. Если жив – ок, никто же не пострадал. То есть чаще всего осуждали ситуации 2 и 4.

Обычные люди, без повреждений, смотрели прежде всего на мотив. Хотела отравить? Злодейка! Не получилось? Все равно злодейка! Они чаще осуждали сотрудницу в 3 и 4 случаях. А во втором случае можно даже посочувствовать. Согласитесь, это очень разные стратегии моральных суждений. И они зависят от целостности мозга.

Самое неприятное, что повреждения в префронтальной коре могут возникнуть по совершенно разным причинам. Например, при лобно-височной деменции или инсульте. В еще одном исследовании испытуемые с такими повреждениями оценивали истории, в которых главные герои хотели причинить вред, но не смогли, как более допустимые, чем люди из контрольной группы. Кроме того, пациенты с лобно-височной деменцией еще и более строго осуждали ситуации вреда, нанесенного без злого умысла.

И ирония в том, что в ту же категорию, вместе с людьми с деменцией, попадают дети. Вспомните себя в детстве. Совершали ли вы поступки, которые по морально-этическим соображениям ни за что не совершили бы сейчас? Вот я в детстве однажды обидел безобидного паучка – и до сих пор сожалею о содеянном.

Дело в том, что та самая префронтальная кора завершает свое созревание одной из последних. И где-то в возрасте от 4 до 8 лет происходит переход от учета исключительно последствий поступков до рассуждений о важности мотивов. Поэтому и сценаристам детских мультиков живется легче: почему персонаж плохой? Просто плохой и все. А взрослым подавай развитие, как он к этому пришел. Мрачную личную драму. Чтобы и пожалеть можно было, как в “Джокере” с Хоакином Фениксом.

В этом вопрос дети забавным образом похожи на террористов (настоящих). В одной работе моральные дилеммы решали 66 бывших участников террористической группировки. Оказалось, что их моральные суждения аномально ориентированы на результаты, а мотивы поступков практически не интересуют. Именно то, как террористы решали моральные дилеммы, больше всего отличало их от законопослушных участников контрольной группы.

Повышена слепота к мотивам еще и у садистов. А вот у обычных людей при решении моральных дилемм активизируются области мозга, ответственные за понимание того, что думают другие. Проще говоря, осуществляя моральный выбор, люди все же больше думают о намерениях и последствиях.

Поэтому не удивительно, что в большинстве стран законы и судебные решения принимаются с учетом мотива. Установление мотива является важной задачей для следователей, а его характер может повлиять на тяжесть наказания. Для большинства людей мотивы важны.

Чувство справедливости

А теперь поговорим о справедливости. В мире моральных дилемм есть “игра в ультиматум”. Мне выдали деньги, я их делю и предлагаю вам согласиться на результат этой дележки. Согласитесь – получите столько, сколько решил я. Откажетесь – мы оба не получим ничего.

Понятно, что чем менее равной предложена дележка, тем чаще люди отказываются ее принимать. Да, жертвуя наградой. Но ради великой справедливости. Интересно, что у людей с повреждениями вентромедиальной префронтальной коры подобное чувство справедливости обострено, и они чаще обычного отказывались от несправедливой дележки.

Дети тоже отличились в этой дилемме. Но тут они уже не похожи на людей с повреждениями мозга. Скорее наоборот, до 6 лет они в большинстве своем готовы соглашаться даже на самые несправедливые предложения, лишь бы хоть что-то получить. А вот с возрастом чувство справедливости потихоньку побеждает.

Все это изучает моральная психология. Эта область исследует когнитивные процессы, которые лежат в основе моральных суждений и поведения. Моралью они называют суждения о вреде, преданности, авторитете и справедливости. Благодаря исследованиям моральной психологии мы знаем, что людям в целом свойственно стремление к справедливости. Примерно 76% испытуемых предлагают поделить сумму 50 на 50 в игре “ультиматум”, хотя они и не обязаны. Но, самое интересное, результаты игры зависят в том числе и от культурных особенностей.

Например, в традиционном индонезийском сообществе Ламалера игроки в среднем предлагали даже не 50 на 50, а 58 на 42! В пользу второй стороны, то есть себе оставляли меньше. Такая щедрость шокировала ученых, которые предположили, что это связано с основной деятельностью жителей деревни - охотой на китов, подразумевающей сотрудничество и распределение излишков ресурсов. В таких условиях хорошие социальные отношения куда важнее, чем сиюминутная выгода.

А вот представители народе хадза из Танзании чаще других несправедливо делили сумму, причем получателями такое разделение, конечно же, часто отклонялось.

Что, если люди справедливы только потому, что боятся отказа? И все это – эгоизм? Тут мы приходим к игре в диктатора. В ней после разделения суммы получатель не может ни на что повлиять, его мнение никого не интересует. Сказали тебе 5 рублей, а мне 95, получи 5 рублей и будь благодарен хотя бы за это. Такая безнаказанность провоцирует эгоизм. Среднее предложение в игре в диктатора – 23% от изначальной суммы.

Обидный факт о человечестве, но в целом логичный, если считать, что многие наши моральные стандарты – эволюционная адаптация. Отказываться от безнаказанной халявы не всегда адаптивно. Мораль? Кооперация должна строиться на системе, в которой есть обратная связь и механизм наказания за несправедливые решения. Не следует играть в игру с диктатором, он с вами справедливо не поделится.

Эволюция морали

Говорят, после драки кулаками не машут. После драки… целуются? Однажды приматолог Франс Де Вааль наблюдал за драками шимпанзе. Оказалось, что большинство подравшихся потом собирались вместе и совершали различные тактильные контакты, включающие поцелуи, объятия и т.д. Причем в дни без драк подобное поведение наблюдалось куда реже. Получается, шимпанзе умеют мириться. Выходит, концепция примирения вполне естественно формируется в природе как адаптация для выживания в социуме.

Более того, примирение обнаружено у многих видов млекопитающих – слонов, собак, волков, дельфинов, гиен. По словам де Вааля, есть одно исключение – домашняя кошка.

Примирительные жесты и правда способствуют прощению, улучшению отношений и снижению вероятности повторной ссоры. Это научно доказанный факт. Было исследование на 337 людях, недавно поссорившихся с партнерами. Ученые показали, что примирительные жесты, например, извинения, повышают для обиженных жертв ценность отношений с обидчиками.

Теперь, когда у вас, надеюсь, не осталось сомнений в эволюционной ценности кооперации и морального поведения, стоит обсудить механизмы, благодаря которым она у нас получилась такой, какой получилась. И тут есть несколько теорий, объясняющих помощь ближним.

Первая – родственный отбор. Когда мы помогаем родственникам даже в ущерб себе, то мы все равно помогаем нашим же генам. Если у вас есть однояйцевый близнец, то их дети с точки зрения генетики такие же ваши дети, как и ваши дети. А если у вас просто братья и сестры, то их дети вам будут родственны, как ваши внуки. Помогая им, вы помогаете своим же генам выживать и распространяться.

Следующая теория, объясняющая наши правила морали - взаимный альтруизм. То самое “ты мне, я тебе”. Чем лучше у вида когнитивные способности и память, а также развитые эмоции, чувство справедливости, тем эта система лучше функционирует.

Еще есть теория косвенной реципрокности, касающаяся социальных видов. Я помогаю не потому, что ты помогал мне, а потому что ты помогал другим — и, в свою очередь, другие будут помогать мне, видя мою репутацию «помогающего». То есть сотрудничество поддерживается через репутацию и социальное одобрение, а не через прямой обмен услугами. Такой механизм хорошо объясняет человеческую любовь к сплетням, моральным суждениям о ком-то.

Еще одной гипотезой, пытающейся объяснить возникновение морали, является групповой отбор. Все-таки мы живем группами, поэтому социумы, привыкшие к сотрудничеству, могут вытеснить те, что к сотрудничеству внутри группы не привыкли. В рамках такой концепции возникает потребность в распознавании “свой/чужой”. У людей такими сигналами могут служить как вполне обычные вещи типа общего языка, так и специально придуманные, порой даже бессмысленные маркеры групповой принадлежности – гигантские диски в губе или знание о том, как правильно креститься.

Увы, здесь же могут быть истоки и нашей ксенофобии. И желания делиться на группы даже тогда, когда в этом уже нет никакой необходимости. Вроде конфликтов между фанатами разных футбольных клубов.

Эволюция также объясняет, откуда берутся ощущения вины и стыда. Стыд – это аналог боли, но для социальных норм. Организм сообщает, что мы сделали что-то, за что в социуме не похвалят. А вина заставляет извиниться, что способствует кооперации и закреплению социальных связей. Ну и, конечно, нам нужна эмпатия. Чтобы понимать, что там вообще ощущают наши сородичи, не держат ли на нас обиды, какие у нас с ними взаимоотношения. Гнев и ярость возникают как биологические инструменты, способствующие наказанию тех, кто нарушает социальные нормы и идет против справедливости.

Получается, мораль заложена в нас природой? На самом деле это лишь часть истории. От природы в нас заложен фундамент для моральных представлений, но поверх этого наслаивается толстый слой культуры, который в случае нашего вида многое может изменить. У этого даже есть название – теория двойной наследственности, по которой человеческое поведение объясняется и генетической, и культурной эволюцией.

Влияние культуры на мораль

Некоторые люди до сих пор считают, что мораль абсолютна и дарована нам свыше. Очевидная проблема с этим тезисом в том, что наши представления о добре и зле со временем менялись. Самый простой пример – отношение к рабовладению. Сейчас это повсеместно порицается. Но заповеди такой нет, и до сравнительно недавнего времени во многих странах было нормально держать рабов. По сей день полно вопросов, в которых люди сойтись не могут: аборты, веганство, смертная казнь, эвтаназия.

Говоря о разнообразии человеческих ценностей и моральных алгоритмов, невозможно обойти стороной самый крупный моральный эксперимент в истории. Имя ему – Moral machine. Для проведения эксперимента создали платформу, где люди играют в моральные дилеммы, а потом отвечают на вопросы о себе. Причем, чтобы поднять ставки и придать смысл происходящему, все делается ради заявленной цели.

Научите этике роботов! Нет, не на случай восстания машин. А на случай, если когда-нибудь обычной машине с автопилотом, уже разъезжающей по некоторым городам, придется выбирать, кому жить, а кому умирать. Позиция авторов простая: давайте поймем, а что сделал бы человек.

Методологическая гениальность моральной машины в том, что это абсолютно честный эксперимент, где легко менять переменные. Вы задавите бабушку с кошкой или троих ребятишек, перебегающих дорогу на красный свет? А если заменить бабушку на врача, а ребятишек – на преступников? А если бабушка была за рулем, а котик сидел на заднем сиденье автомобиля?

40 млн человек сыграли в эту игру, а результаты опубликованы в Nature. Итак, что мы узнали из эксперимента? Прежде всего люди спасают младенцев в коляске, потом маленьких детей – девочек, затем мальчиков. Затем идут беременные женщины, врачи-мужчины, потом врачи-женщины.

Затем идут женщины-атлеты и женщины – директора компаний, которые ценнее мужчин-атлетов и мужчин-директоров, затем крупные женщины и мужчины, потом старики. Но самое смешное – положение в рейтинге у преступников. Их давят чуть чаще, чем собак, но реже, чем котиков. Кроме того, интересно, что люди предпочитают бездействие действию, спасение пешеходов – спасению водителя, женщин – мужчинам. Идущих на зеленый свет – идущим на красный, они спасают людей с высоким статусом, а не низким, ну, и конечно, пытаются спасти побольше людей.

Но и это еще не все. Моральные выборы, осуществляемые участниками игры, очень зависели от страны происхождения игрока. Исследователи систематизировали эти данные и выкатили красивую диаграмму с распределением стран и близости их ценностно-моральных ориентиров. К России в подобных дилеммах ближе всего Украина. Потом идет Беларусь, Словения, Латвия, Польша, Молдова, Грузия, Казахстан и, внезапно, Афганистан.

На этом огромном дереве авторы выделили три самых больших группы человеческих популяций. Вот как в биологии есть бактерии, археи и эукариоты, так и тут есть восточный, западный и южный кластеры этических суждений. Хотя это не всегда соответствует географии, что и логично.

Например, к западным ценностям близка Кения и Нигерия, Южная Африка и Никарагуа, которая внезапно оказалась по соседству с Литвой. А Катар оказался рядышком с Албанией.

Восток куда меньше отдает предпочтения детям по сравнению со стариками. Жизнь старших ценится больше. Там же куда меньше ценится стройность и утилитаризм, то есть спасение большого количества людей. Зато больше всего ценится законопослушность и спасение пешеходов.

В западном кластере особое предпочтение к бездействию, стройняшкам и молодым. В то время как африканский кластер еще больше старается спасать молодых, женщин, стройных и людей высокого статуса. И животных.

Это значит, что ваши представления о морали сильно зависят от того, где вы родились. Это часто не продукт глубоких рациональных суждений, а продукт воспитания и культуры. Кстати, та же ситуация и с выбором религии. Люди ее по большому счету не выбирают, а перенимают из культуры.

У моральных дилемм, используемых в подобных исследованиях, есть одно существенное ограничение. Нам предлагают абстрактные задачи. А вот как бы мы повели себя в реальной жизни, мы порой даже сами не представляем. Представьте, что в той же дилемме вагонетки тот один человек, которого предлагают принести в жертву, ваш друг или кто-то, кто лично вам очень симпатичен.

Здесь очень интересный, хоть и не столь строгий научный эксперимент провели авторы компьютерной игры Life is strange. Там вы играете за девушку, которая может управлять временем и которой приходится принимать тяжелые решения. Причем некоторые последствия нам дают посмотреть, а затем откатить время назад, чтобы снова подумать. А в конце игры вам показывают все ваши решения, а также процент людей, которые поступили так же. Интересный факт: люди игравшие в игру спасали подругу главной героини (ценой уничтожения города) куда чаще, чем люди решавшие аналогичную моральную дилемму, но вне игрового контексте, без знания сюжета.

Я в финале однозначно спасал подругу – ценой жителей города. Хотя в рандомном опросе, наверное, постарался бы спасти больше людей. Но контекст игры, эмоциональное напряжение и сопереживание конкретному человеку берет верх над холодным расчетом. Когда персонаж, пусть и вымышленный, перестает быть для тебя просто цифрой. И, наверное, это вполне в человеческой природе – не оценивать все человеческие жизни одинаково. Это большая проблема для исследования абстрактных моральных дилемм.

Религия - источник морали?

Недавно известный психолог Джордан Питерсон провел дебаты против 20 атеистов. В своем выступлении Питерсон отметил, что мораль не может быть найдена в науке. А если не в науке, то где? Конечно, в религии! С другой стороны, есть позиция атеиста Ричарда Докинза. Но и он в своем интервью признается, что наука не может ответить на вопрос о том, что такое добро и зло. Хоть и с важной оговоркой: религия тоже.

Кто же из них прав? Дайте подумать. Религия, может, конечно, ответить на вопросы морали. Как и бабушка на лавочке может отметить, что раньше времена были лучше, а теперь кругом одним про***утки. Но только чем эти ответы ценнее, чем мнение любых других случайно взятых представителей рода Homo? Тем, что она древняя и много повидала? А ведь именно религия претендует не просто на мнение, а на знание самых правильных норм приличия и поведения.

Что касается науки, то есть философский принцип – Гильотина Юма. Она говорит, что из утверждений о том, “как есть”, не вытекают утверждения о том, как “должно быть”. Наука занимается первым, а вторым… не занимается. И все же именно наука, а не религия проливает свет на истоки нашей морали. И научный ответ в том, что даже здесь мы не нуждаемся в гипотезе Бога.

Максимум, можно допустить, что религия может структурировать и способствовать поддержанию тех моральных норм, которые уже сформировались в обществе к моменту ее появления. Например, есть гипотеза психолога Мэтта Россано о том, что религия возникла позже морали, чтобы расширить социальный контроль за поведением людей, сдерживать эгоизм и способствовать кооперации. И в таком случае даже неверующему человеку может быть выгодно стать эдаким консервативным сторонником религии.

Похоже, нечто подобное и в голове у того же Джордана Питерсона. Во всяком случае на прямой вопрос о том, верующий он или нет, Питерсон не отвечает. Из-за чего дебаты даже пришлось переименовать из “верующий против 20 атеистов” в “Джордан Питерсон против 20 атеистов”. Питерсон будто относится к религии утилитарно: может, каким-то людям она и не нужна, но других она держит в узде и заставляет хорошо себя вести.

Тут сразу возникает очередная этическая дилемма: уместно ли манипулировать людьми, врать им о существовании ада или рая, карающего Бога и так далее, ради предполагаемого общественного блага. Лично мне кажется, что нет. Во-первых, потому, что для меня правда сама по себе является ценностью. Во-вторых, потому, что даже если сегодня ложь будет использована на пользу общества, то завтра, если мы одобрим такой принцип, кто-то с совершенно чуждыми ценностями использует ложь нам всем во вред.

Самое смешное, что религиозный утилитаризм противоречит эмпирическим данным. По статистике, в тюрьмах Англии и США неверующих значительно меньше, чем следовало бы ожидать, исходя из их доли среди простого населения. По такой логике, наоборот, для всеобщего блага надо делать больше неверующих! И я уж молчу про то, какое зло порой оправдывается с помощью религий.

Вместо послесловия

Итак, в процессе эволюции люди, как и другие социальные животные, освоили удивительные навыки кооперации. Мы научились доверять, обижаться, прощать, снова кооперироваться, порой даже с бывшими обидчиками. Эволюция не требует от нас схватки не на жизнь, а на смерть, а передача генов в следующее поколение порой удается куда лучше, если находить в сообществе надежных друзей. И делать для них что-то бескорыстное.

Поверх этого фундамента из реакций, эмоций и предрасположенностей сформировалась наша культура. Одним из порождений которой стала религия. Не источник морали, а некоторый ее слепок, порой устаревший эдак на пару тысяч лет. А в том, чтобы быть добрыми друг к другу, нет ничего сверхъестественного.

Подписывайтесь на соц. сети:

Бусти / Патреон / Instagram / Telegram / Youtube / TikTok

Еду в осенний тур с лекцией «Радикальное продление жизни»

Билеты и подробности — здесь.

Мой авторский цикл лекций

Как проверять информацию

Смотреть видео без замедлений и VPN

– Всем привет! Меня зовут Александр Панчин – и у меня для вас сегодня очень необычный и очень интересный разговор. На моём канале мы постоянно обсуждаем науку и лженауку, мифы и заблуждения. Но вы когда-нибудь задумывались, как обстоят дела с наукой в Северной Корее? Есть ли там антипрививочники? Существует ли там фундаментальная наука? Занимаются ли в Северной Корее написанием научных публикаций? Как там обстоят дела с медициной? Там тоже есть альтернативные методы лечения? Чтобы узнать ответы на эти вопросы, я пригласил отличного гостя – Андрея Николаевича Ланькова, кандидата исторических наук, профессора сеульского университета Кунмин и замечательного рассказчика. Андрей Николаевич, здравствуйте.

– Александр Юрьевич, спасибо за приглашение. Здравствуйте!

– Мой первый вопрос такой… Я – биолог, я долгое время работал в фундаментальной науке. И мне сложно представить, как устроена жизнь моего условного коллеги, который живёт в Северной Корее. Есть ли там нормальные академические институты? Почётно ли там быть учёным, хотят ли молодые люди быть учёными? Как к учёным относится общество? Что с фундаментальной наукой происходит в Северной Корее?

– Я очень не люблю, когда о Северной Корее говорят как о копии СССР. Но когда речь идёт о науке, об отношении к науке… Пожалуй, такую формулировку можно применить. Отношение к науке и вся её структура почти точно списаны с организации науки в Советском Союзе в пятидесятые годы, в позднесталинские времена. Конечно, у науки в Северной Корее есть свои детали и особенности… Но общая установка такая: есть Академия Наук. Там есть академические институты, в которых работают люди, получающие зарплаты и карточки. До 90-х гг. в стране существовала карточная система – и население считало, что это нормально и хорошо, а теоретически эта система существует и поныне. Люди получают зарплаты и карточки за то, что они сидят и занимаются наукой. При этом традиционно, как и в позднесталинском СССР, зарплаты и довольствие у учёных очень большие – и у университетских профессоров, и у членов Академии Наук. Зарплата большая, есть спецпайки… У учёных в Северной Корее очень хороший статус. И дело не только в деньгах – иногда и на большие деньги ничего особенного не купишь. А вот спецпаёк – это здорово: свинину раз в неделю могут привезти, тушёнку в банках… Простому человеку эти деликатесы не привезут, а учёному и партийному работнику – привезут.

Кроме того, в Северной Корее общая атмосфера такова, что наука – это круто. Наука – это хорошо и правильно. Правда, с целым рядом примечаний. Например, примечание такое: настоящая наука – это естественная наука, а вот гуманитарные и окологуманитарные науки – они второго сорта. Даже в университетах на гуманитарных науках учились на год меньше. Зачем на гуманитариев ресурсы тратить? А вот серьёзная наука – это про бомбы, антибиотики. Кстати, похожее отношение было и в СССР – правда, оно было чуть менее ярко выражено.

В начале 90-х в КНДР случился кризис. Тогда КНДР, которая любила на каждом углу рассказывать о своей независимости, поняла, что сильно зависела от советской помощи. А когда помощь исчезла, экономика страны стала валиться. Как и все бюджетники, учёные оказались на мели. Не касалось это только ВПК – к тому же тогда военную науку от гражданской отделили и создали для военных учёных свою Академию. В общем, военных учёных неплохо кормили – а они мудрили над ядерной бомбой и всё-таки её сделали и взорвали, получили спецпайки и медали, а ещё – хорошие квартиры. То, что в Северной Корее бесплатно дают квартиры, – это миф, но вот учёным-ядерщикам и разным пропагандистам они правда бесплатно достаются.

А вот у гражданских учёных в 90-е положение было очень сложным. Как и все бюджетники, они выживали. Кто-то занимался подсобным промыслом, у кого-то жена научилась из соевого творога что-то выпекать и на базаре продавать… А с 2010-х гг. всё изменилось – нынешняя власть снова начала поддерживать науку. Денег, правда, на науку сейчас дают меньше, чем в 70-80-е гг. А учёных сейчас много. Тем не менее, сейчас учёным из крупных вузов, например, неплохо платят. Несколько лет назад была большая кампания – элитных учёных расселили из крупных университетов, им дали очень хорошие квартиры в центре города (их средняя цена – около 100-150 тыс. долларов). Эти квартиры учёные могут продать – и они их продают.

– Большое спасибо. Как относится к науке и учёным государство, понятно. А как к ним относится общество? Быть учёным – престижно?

– Сейчас уже менее престижно. В 70-80-е быть любым учёным было очень престижно. Конфуцианские страны всегда учатся как ненормальные, у них всегда всеобщая сдвинутость на учёбе – это уже 1,5 тыс. лет тянется что в Японии, что в Корее, что в Китае. И на это накладывались ещё советские стереотипы. Сейчас, конечно, интерес к науке уменьшился. Но, тем не менее, учёных в обществе уважают, отношение к ним в целом позитивное. Конечно, с точки зрения обывателя лучше заняться бизнесом или пойти в силовики – там денег больше.

Но всё же, повторюсь, науку в стране ценят, особеннно ВПК. Ещё в начале 90-х тогдашний правитель страны Ким Чен Ир, сын основателя КНДР Ким Ир Сена и отец Ким Чен Ына, принял решение: при отборе людей в ядерщики, ракетчики и так далее не задаваться их происхождением. А до этого “плохая” семейная история многим парням и девушкам не давала поступать в престижные вузы. Если дед был прояпонским интеллигентом – всё, путь в науку закрыт. А при Ким Чен Ире ситуация изменилась – и ВПК для многих способных жителей КНДР стал неплохим социальным лифтом.

Сильно подозреваю, что и ядерную бомбу, и нормально летающие межконтинентальные ракеты сделали именно те ребята, которым в 90-е гг. дали нормально учиться.

– Очень интересно. А в Северной Корее существует популяризация науки? То, чем я занимаюсь, чем вы занимаетесь… Может, в КНДР есть спикеры, которые читают лекции о естественных науках, журналисты, которые пишут научно-популярные статьи?..

– И да, и нет. С одной стороны, популяризация науки, конечно – дело уважаемое. Так, недавно в Пхеньяне построили большой дворец науки и техники, нацеленный на научноориентированных подростков. Этот дворец выглядит очень помпезно и очень футуристично. Вся композиция — в виде модели электрона.

Популяризация в стране есть – например, в КНДР выпускают научно-популярные журналы. В стране всего 25 млн человек живёт, общий тираж журналов не очень большой, с бумагой проблемы… Но журналы есть, в том числе журналы для детей и молодёжи. Есть кружки. А вот вольнобегающих просветителей в стране нет – потому что кто ж его знает, чего эти популяризаторы напросвещают? Допускать в таких делах анархию, которая может привести к отклонениям от единственно верной идеологической линии, – так себе идея. То есть существуют официально утверждённые лекторы, но уровень инициативы в КНДР не очень высокий.

В общем, популяризация в стране напоминает советскую – правда, в СССР было ещё замечательное общество “Знание”, которое работало с лекторами… А вот есть ли такая структура в КНДР, не знаю. Если они и есть, то не очень заметны.

– Можно ли в КНДР получить научно-популярную литературу из-за рубежа? Ричарда Фейнмана или Ричарда Докинза почитать, например? Может, под каким-то строгим контролем в библиотеке? Или с какими-то научно-популярными изданиями познакомиться?

– В КНДР есть спецхран, который был в СССР и других странах. В этих специальных хранилищах находятся разные вредные идейные книги, читать которые простому человеку не надо, а компетентному специалисту – надо. Но с разрешения компетентных органов. Всё происходит так: человек получает разрешение, приходит в спецхран, садится и читает.

В КНДР вся зарубежная литература по общественным наукам автоматически попадает в спецхран. Техническая может храниться в обычном доступе. Но люди читают эту литературу и по их мотивам пишут свои работы. Прочёл специалист из Северной Кореи Докинза – и написал своими словами, что имел в виду автор. И так вот, через посредников, информация доходит до читателей в КНДР.

В КНДР нет обычного интернета, который связывал бы корейцев с остальным миром, но есть свой интранет. Есть компьютерный центр, одна из задач которого – цензурировать научные и научно-популярные сайты и загружать безопасный контент в локальный интранет. Конечно, в этом интранете нет ничего идеологически неверного и вредного. Нет никаких заявлений, противоречащих текущей государственной линии.

– Как в КНДР обстоят дела с лженаукой? В России довольно много людей верят в разные странные вещи – в карты Таро, астрологию и так далее. Я сейчас нахожусь в Европе – и тут тоже люди верят в гадалок, например. А как в Северной Корее ко всему этому относятся?

– Вы боретесь с псевдонаукой в России и Европе?

– Да. Я вхожу в состав Комиссии по борьбе с лженаукой – и мы рассказываем, почему гомеопатия и дерматоглифика не работают, например.

– А ФСБ, ФБР? Они вам сильно помогают?

– Нет. Наверное, хорошо, что нет.

– А в Северной Корее борьба с некоторыми видами лженауки – это задача силовых органов. Так, в КНДР уже больше 20 лет идёт активная борьба с гаданием. Дело в том, что традиционно корейцы – народ довольно суеверный, как и другие народы Восточной Азии. И среди корейцев всегда были популярны физиогномисты, которые могут рассказать о вашей судьбе по форме лица и носа, например. Астрологи тоже популярны – правда, астрология в КНДР немножечко своя. И Фен-Шуй популярен.

В 60-70 гг. со всем этим в Северной Корее начали бороться. Профессиональные гадатели отправились на нары. Либо переучились на грузчиков, например. А с начала 2000-х по всем каналам идёт постоянная информация о том, что гадатели в снова в стране появились, причём в больших количествах. На государственном уровне это вызывает беспокойство – потому что это идеологически вредно, а с идеологически вредными явлениями надо бороться беспощадно. Не надо на гадателей насылать интеллигентов с бородками. Нужно насылать на них специальных людей с усталыми лицами в форме. Раскрыть всю сеть сразу. Не рассказывает, у кого гадать научился? Ничего! Через два часа всё расскажет. В 2021 году был даже принят специальный закон – о необходимости вести беспощадную борьбу с остатками суеверий. Некоторые интерпретируют этот закон как закон о борьбе с религией – но он на самом деле сложнее. Хотя обычная религия в КНР тоже воспринимается как суеверие. Но главную проблему власти видят именно в специалистах по гаданиям.

За разными астрологами и физиогномистами тоже охотятся. Но они никуда не исчезают – а плодятся и размножаются. Видимо, потребность в их прогнозах велика. И люди готовы им платить, готовы идти на риск, понимая, что могут вылететь с работы и получить разные другие неприятности.

– Для протокола со своей стороны прокомментирую… Я – противник лженауки, но я считаю, что у человека должна быть свобода и право на самовыражение. И я считаю, что людей, которые верят в странные вещи, нельзя притеснять и лишать их права говорить то, что они думают. Их надо переубеждать словом, просвещением. Но всё же… В СССР была лысенковщина – встроенная в систему лженаучная деятельность. А в КНДР сейчас есть влиятельные псевдонаучные программы, которые продвигает государство? Может быть, какой-то метод медицины, который на деле – полная ерунда?

– Единственный аналог лысенковщины в КНДР – история начала 60-х, когда один врач, физиолог Ким Бон Хан, заявил: он открыл в организме человека ещё одну систему.

Он опубликовал несколько работ, которые были встречены международным сообществом хохотом. А в начале пути врач получил государственную поддержку – как народный гений. Немного напоминает историю Трофима Лысенко, да?

Скоро стало ясно, что исследования Кима — лженаука. Его забрали силовики, а некоторых учеников наказали за то, что вовремя не отреклись от учителя. О нём больше ничего не известно. Женщина, с которой я говорил, чудом избежала уголовного дела. Она зачитывала материалы о его «открытиях» в радиоузле медвуза.

С тех пор подобных историй в естественных науках не было. Сегодня в северокорейской медицине делают ставку на восточные практики — иглоукалывание, траволечение. Это не совсем лженаука: и я, и мои родственники обращались к таким врачам в Южной Корее — вроде помогло.

Зато в гуманитарных науках царит идеология. В лингвистике запрещено искать родственные связи корейского языка, официально у него «нет родственников». В истории нельзя сомневаться в мифических королевствах, упомянутых лишь в партийных текстах. Спорить с этим — верный способ покончить с собой. Так что северокорейская лженаука — это, скорее, пропаганда, возведённая в академический статус.

– Тоже хочу прокомментировать… Я бы к лженауке больше отнёс ту историю про лингвистику, которую вы рассказали. Я считаю, это одна из худших форм лженауки – когда учёным что-то мешают делать по идеологическим причинам. “Нельзя изучать, потому что это не выгодно государству!” Эта позиция даже не лженаучная, а антинаучная. Для учёных очень важна свобода заниматься тем, что именно им интересно. А вот акупунктуру я бы отнёс к театрализованному плацебо. Это красивый ритуал, который может работать за счёт того, что человек думает: ага, ему станет лучше! Когда нам кажется, что станет лучше, некоторые механизмы восприятия боли работают менее выраженно. Забавная штука. А вообще я скептически отношусь к традиционной медицине.

А что в Северной Корее думают про прививки? Есть ли там антипрививочники?

– Я знал человека, работавшего в КНДР на рубеже 90-х и 2000-х, когда страна переживала тяжёлые времена. Он занимался флюорографией, искал больных туберкулёзом. Фургон для этого брали специально огромный и уродливый, чтобы чиновники не захотели его присвоить.

Он шутил: «Как хорошо быть врачом в полицейском государстве!» Раздаётся свисток. Через 15 минут вся деревня стоит у фургона. За пару часов делают снимки всем, выявляют подозрительные случаи и едут дальше. В Африке, говорил он, людей не поймать, а в Северной Корее полная дисциплина. Плохо ли это? Для свободы — да, но для профилактики болезней — идеально.

С прививками то же самое: если сказано, что вакцинация обязательна, значит, привьют всех. Проблема лишь в производстве. Во время ковида КНДР полностью закрыла границы и сорвала график детских прививок. Но недавно страна получила партию вакцин по линии гуманитарной помощи и догнала отставание.

Короче говоря, если партия сказала “Прививаться!”, надо прививаться. А не прививаться – это антипартийное действие.

– Сейчас идёт тренд на доказательную медицину. А насколько доказательная медицина в КНДР доступна? И насколько она соответствует международным, европейским стандартам? И вообще, какова средняя продолжительность жизни в Северной Корее? Там живут долго или не очень?

– Тут очень интересная история. В Северной Корее совсем иная концепция медицины. Она не похожа на западную – но это не касается научной части. Если говорить о науке, то в КНДР врачи учатся по советским учебникам, переведённым в незапамятные времена. Правда, эти учебники дорабатываются в соответствии с новыми работами. Но в основе лежит советская медицинская школа.

Когда-то Северная Корея выделялась высокой продолжительностью жизни среди стран с похожим уровнем ВВП. В 1990 году она составляла около 70 лет, тогда как в Южной — 71 год, при шестикратной разнице в доходах. Сейчас разрыв в доходах вырос до 30 раз, а в продолжительности жизни до 11 лет: 73 года против 84.

Долгое время ситуация спасалась массовым выпуском врачей. В КНДР их 35–36 на 10 тыс. человек, даже чуть больше, чем во Франции. Медики в основном женщины, профессия непрестижная, обучение посредственное, но система дешёвая и массовая. Благодаря этому, вакцинации и санитарным мерам люди доживают до своих 73 лет.

А вот жить дольше страна не может: в 90-е экономика рухнула, современного оборудования почти нет. В стране было всего 2–3 томографа, один — для высшей номенклатуры. Денег на обновление техники и обучение кадров нет, и средняя продолжительность жизни застыла. Пока Север стоит на месте, Южная Корея продолжает бить мировые рекорды долголетия.

– Да, чем больше мы хотим продлевать жизнь, тем более современные методы приходится использовать. В том числе крутые препараты в онкологии, которые могут быть недоступны в КНДР.

А как в Северной Корее обстоят дела с образованием? Про медицинское образование я услышал. А вот базовое образование – школа и то, что идёт за ней… Насколько активно корейцы хоть что-то читают, например?..

– Ситуация такова: в Северной Корее – порядка трёхсот высших учебных заведений. Из них университетов – всего четыре. Плюс есть отдельные военные университеты. А всё остальное – институты: институт нефтехимии, стали и сплавов, лёгкой промышленности… Сколько людей туда поступают? Сейчас – чуть более 20% выпускников средних школ. А вот средние школы заканчивают практически все. В школах в КНДР – 12 классов. Но в вузы поступает пятая часть школьников.

В КНДР поступление в вузы проходит в два этапа: сначала общенациональный предварительный экзамен, затем вступительные в конкретный университет. Для некоторых специальностей важна анкета: если в графе происхождения стоит “?”, дорога на политфак закрыта. Хотя в оборонку берут даже потомков священников, тех самых, что служат в «церквях-декорациях», существующих под полным контролем государства.

Экономический хаос последних десятилетий подорвал престиж образования. Оно остаётся социальным лифтом, но уже не тем, что раньше: в науку идут реже, в бизнес — чаще. Да, бизнес в Северной Корее существует.

Тем не менее, люди читают. В 90-х, когда рухнула система, появились частные библиотеки — книги брали под залог, а владельцы закупали редкие издания у издательств и книготорговцев. Некоторые из этих библиотек работают до сих пор. Читают всё: классику, детективы, переводы. Грамотность почти стопроцентная, школа обязательна.

Есть и «первые» школы, элитные, куда попадали по блату или за способности. Там преподавали действительно хорошо, хотя систему в последние годы начали реформировать.

– Я бы хотел вернуться обратно к теме науки. Судя по новостям, некоторые северокорейские учёные пытаются публиковаться в международных журналах. У них есть нормальные публикации, а бывали случаи, когда учёные из КНДР публиковались в хищнических журналах – которые за деньги публикуют что угодно. Видимо, учёные из КНДР были очень замотивированы в этих публикациях. Я слышал историю про пропагандистскую статью, которая восхваляла великого вождя, – её опубликовал один сомнительный журнал. При этом в таких хищнических журналах публикуются и не пропагандистские статьи… Была история, когда японские учёные обнаружили: они стали соавторами исследователей из Северной Кореи…

Вопрос такой: пытаются ли северокорейские учёные действительно публиковаться в международных журналах, получают ли они за это что-то? Есть ли директива – продвигать национальную науку на запад?

– История с хищническими журналами интересная. В 2016 году эта история началась, хотя прошло некоторое время, прежде чем до наблюдателей дошло, что происходит. В общем, в этих псевдожурналах вдруг стали появляться работы северокорейских авторов. Всего было опубликовано около 80 работ. Почти все они публиковались преподавателями университета имени Ким Ир Сена.

Это главный университет в КНДР. В общем, преподаватели вдруг стали за валюту публиковать свои статьи – причём иногда совершенно бредовые. Ничего удивительного – в таких журналах в основном бред и публикуют, они для этого созданы.

Когда вы задали свой вопрос, вы исходили из российско-западных представлений. У учёного есть деньги, он договорился с журналом, он отправил по SWIFT оплату… Но в КНДР так быть не может. Во-первых, у северокорейского крупного учёного официальная зарплата с 2023 года – после повышения – около сотни долларов в месяц. Может, чуть больше. Но у него много чего ещё “натурой” идёт. Заверяю – он не будет полгода копить деньги, чтобы опубликоваться в журнале. Кроме того, как он оплатит публикацию? Северокореец не может прийти в банк и сказать: “Отправьте мои деньги в Швейцарию!”

Поэтому всё это – часть государственной программы. Учитывая, что все публикации были за авторством сотрудников одного университета, это была узконаправленная программа. Видимо, профессорскому составу сказали: “Публикуйтесь! А мы берём на себя расходы”. Это было наверняка сделано через государственные каналы.

Смысла этой государственной операции я не вижу. Но иногда чиновник, который имеет слабое представление о том, как работает наука, додумывается до странных идей. Или такого чиновника мог убедить учёный с предпринимательской жилкой. Но в любом случае эта история показывает, что учёные в КНДР хотят выходить на международную арену.

Кстати, согласно Web of Science, в период с 1978 по 2018 гг. – за 40 лет – опубликовано чуть более 500 статей, среди авторов которых есть хотя бы один учёный, который официально указал свою ведомственную принадлежность к северокорейскому учебному заведению. 500 статей – это, конечно, мало.

– С помощью публикаций в международных журналах северокорейские учёные хотят показать свою “крутость”? Показать, что в стране тоже есть наука?

– Отчасти да. А отчасти логика такая: “Мы хотим делать науку, которая будет частью мировой. Поэтому надо публиковаться”. И это официально поощряемая практика.

– Можно пожелать удачи северокорейским учёным. Надеюсь, у них получится что-нибудь полезное для человечества.

Вы упомянули про разрыв в продолжительности жизни между Северной Кореей и Южной. Понятно, разрыв есть не только в медицине – но и в науке. В Южной Корее сейчас очень современная и хорошая наука. Мы видим такой огромный контраст между двумя соседними странами, которые когда-то были одной страной. У Южной Кореи и Северной Кореи – схожая история, схожий менталитет… Можно ли считать, что разделение Кореи на Северную и Южную – это нечто вроде социального эксперимента? Выборка у нас небольшая, но, тем не менее, можно посмотреть, как разные социоэкономические и политические факторы привели к тому, что есть сейчас? Если разделение Кореи рассматривать как этот эксперимент, какие выводы вы бы о нём сделали?

– Вывод такой: в современном мире рыночная экономика работает лучше. Очень часто говорят, что триумф Южной Кореи – это триумф демократии. Это не так. Южная Корея до 1987 года не была демократией. Это была страна с авторитарным режимом разной степени свирепости. Иногда режим был очень свирепым, иногда – не очень. Но экономическая модель у Южной Кореи – рыночная экономика с государственным вмешательством, с элементами планирования… А в Северной Корее сначала выбрали тотальную государственную экономику, а потом начались проблемы. И эти проблемы привели к ужесточению политики.

Почему в КНДР власти вынуждены тщательно закрывать страну? Чтобы широкие слои населения не очень узнавали, насколько они беднее, чем Южная Корея и другие соседи. Я помню, в 1984 году я впервые побывал в КНДР. А потом вернулся в СССР – и мы поехали с семьей в путешествие в Новгородскую область. И меня просто поразило богатство и изобилие сельских магазинов Новгородской области! Там макароны были, конфеты, леденцы, рыбные консервы свободно стояли! В КНДР всё это тогда продавалось только за валюту – а потом всё ещё хуже стало.

Сокращённая версия текста (минус примерно 50%, с сохранением стиля и мыслей):

Власти Северной Кореи держат страну под жёстким контролем, скрывая от населения провалы собственного правления, прежде всего экономические. Люди, начавшие революцию, мечтали о лучшем, но, как часто бывает, вышло наоборот. Была мечта о счастье для всех, а получился ад.

Это был сознательный эксперимент, как и в случае Китая и Тайваня. Тайвань ушёл далеко вперёд, Китай позже переориентировался на рынок, обернув капитализм в красную обёртку. Но под ней — такая конкуренция, что Англия времён Диккенса кажется доброй утопией. При этом и в советском Китае пенсий и нормальной медицины не было.

Экономическая эффективность рынка очевидна, хотя и не абсолютна. Тоталитарная экономика способна к мобилизации на отдельных направлениях. Например, КНДР первой запустила ракету. Но за это расплачиваются все остальные отрасли.

Мне бы хотелось найти достойную альтернативу капитализму. Но отрицать очевидное нельзя — искать новое можно только учитывая уроки старых провалов.

– Сейчас Южная Корея – гораздо более демократическая страна. Может ли это быать следствием экономического роста при капитализме?

– Для меня всё очевидно: сначала приходит экономическое развитие, потом — демократия. Исключения редки — исторически демократические страны Европы или бедная, но демократическая Индия. Почти все успешные рывки последних десятилетий происходили при авторитарных режимах: сначала рост уровня жизни, потом, иногда, демократизация. Так было в Южной Корее и на Тайване в конце 80-х.

Бывают и другие примеры — Китай богат, но не демократичен. Так что закономерность не абсолютна, но серьёзных экономических прорывов в новых демократиях, за пределами Европы, почти не видно. Разве что где-то нашли нефть.

Да, это звучит пессимистично, но мир стоит видеть таким, каков он есть, а не таким, каким хочется его представить ради собственных убеждений.

– У меня напоследок такой вопрос: вы очень много рассказываете про Северную Корею, у вас канал про эту страну… А есть ли у вас какие-то “любимые” мифы про КНДР? Вернее, “антилюбимые”? Те, которые сильнее других достойны того, чтобы их разоблачить?

– Таких мифов довольно много. Первый – распространено мнение, что в КНДР нет и не может быть частного бизнеса. Но в стране очень большой частный сектор.

Второй миф – который, кстати, распространяют и сами северные корейцы – что после женитьбы или замужества в КНДР сразу бесплатно дают квартиру. Да, в Северной Корее есть граждане, которые получают квартиры бесплатно. Более того, есть городские очереди. И есть дома, построенные на частные деньги, частными предпринимателями, для продажи. И они всё равно должны давать какое-то количество квартир для “очередников”. Но в большинстве ситуаций работает правило: есть деньги – есть квартира. Нет денег – нет квартиры.

Та же ситуация – с медициной. Вы говорили, что северные корейцы тут немного отстают – что они не знают хороших лекарств против онкологии. Я подозреваю, такие лекарства они знают. Но кто же им их продаст? Если денег нет. А если деньги есть – то лекарства будут. Но для определённых людей. Не надо забывать, что привилегированная медицина в КНДР вполне существует. А вообще даже антибиотики в Северной Корее давно приходится покупать за свой счёт. То есть врач говорит, что нужно купить, но в бюджете денег нет. И пациент идёт и покупает за свои деньги то, что контрабандой ввозят из Китая. В последнее время из России тоже ввозят, кстати.

То есть в КНДР сейчас – довольно жёсткий и довольно капиталистический рынок. С другой стороны, неверно думать, что это страна тотального контроля. Так, с 2004 по 2010 гг. в КНДР происходили вполне безобидно окончившиеся демонстрации протеста. Они касались, конечно, неполитических моментов. Это были обычно выступления мелких торговок и предпринимателей, которым не нравились введённые администрацией изменения в правилах работы рынка. И начинались демонстрации. А правительство часто шло на уступки. Но никаких политических лозунгов, повторюсь, не было.

А ещё есть миф, что в КНДР одного крупного сановника не просто казнили, а скормили собакам. На самом деле, конечно, сановника просто расстреляли.

Часто сами жители КНДР хотят, чтобы о них знали поменьше, – и поэтому окружают свою страну разными мифами и туманом. Так им безопаснее. Чем меньше о Северной Корее во внешнем мире знают – тем лучше. Это, кстати, одна из причин, по которой в страну никого, кроме граждан России и Беларуси, не пускают. Хотя, думаю, со временем и остальных пускать будут – но очень осторожно.

– А в чём логика? Ведь туристы приезжают и привозят в страну деньги… А на деньги можно купить те же самые лекарства, которых не хватает.

– А туристы могут гиду рассказать что-то, о чём ему знать нельзя. И фотографии показать! Не случайно гидов всегда два – и они друг друга контролируют. В последнее время есть установка, что гидам лучше не слишком много неофициально общаться с туристами. Мало ли что туристы расскажут? А о внешнем мире знать нужно очень выборочно и осторожно. И вообще мало ли что туристы увидят и расскажут, вернувшись домой?

А валюта… Валюту по большому счёту могут приносить только китайские туристы. Так что в КНДР хотят, чтобы их особо не видели. Тем более сейчас у страны есть несколько стабильных источников дохода. Первый – специфическими товарами с Россией. Второе – поддержка со стороны Китая, включая разные гранты. И нет необходимости заниматься активной дипломатией, чтобы получить у внешнего мира поддержку. В КНДР и так всё стабильно, а о росте они и не мечтают.

– Последний вопрос – можно ли сравнить культ великого вождя с поклонением идолам или религиозной верой? Вождь воспринимается как божество? Или просто как авторитарный лидер, которого боятся?

– Я думаю, и то, и то. С одной стороны, вождя боятся. И неисполнение ритуалов чревато последствиями. Сказали – плакать, когда вождь умер (особенно когда перед тобой камера) – надо плакать. Иногда плачут искренне. Чаще – нет. Но при этом для многих вождь и правящая семья – это образ государства. Как в монархиях. А люди большую часть своей истории жили в монархических обществах.

А ещё, думаю, каждый отдельный человек в КНДР чувствует много всего – немного боится вождя, немного верит в пропаганду, немного сомневается… Но национализм в КНДР очень силён – и он становится всё более специфическим. Не корейским, а именно северокорейским. И люди часто воспринимают вождя как символ их страны.

Кстати, возможно, скоро в КНДР будет не вождь, а “вождиня” – в лидеры готовят Ким Чжу Э, дочку высшего руководителя КНДР Ким Чен Ына. Ей сейчас 12-13 лет примерно. А у Ким Чен Ына, судя по всему, сейчас как раз серьёзные проблемы со здоровьем. Так что лет через 10 девочку вполне могут официально объявить наследницей.

Подписывайтесь на соц. сети:

Бусти / Патреон / Instagram / Telegram / Youtube / TikTok

Еду в осенний тур с лекцией «Радикальное продление жизни»

Билеты и подробности — здесь.

Мой авторский цикл лекций

Как проверять информацию

Причина болезни — образование токсичного белка хантингтина, который постепенно убивает нервные клетки мозга. Лечения нет. Но попытки его создать ведутся. Учёные разработали особую генную терапию, которая вводится прямо в мозг. Да, там сверлятся дырки в черепе. Терапия представляет собой оболочку вируса, в которой помещён ген, кодирующий маленькую микроРНК — молекулу, способную выключить патогенный ген.

Ранние попытки использовать похожий подход провалились: лекарство вводили в спинномозговую жидкость. Но среда в ней агрессивна по отношению к маленьким РНК, поэтому методику изменили для большей эффективности. В этот раз, хоть выборка и была небольшой, удалось снизить темпы ухудшения ряда когнитивных способностей на 75%. То есть болезнь прогрессировала, но меньше.

Конечно, это ещё не абсолютное доказательство эффективности, но у сотен тысяч ранее обречённых людей внезапно появилась небольшая, но надежда. И всё благодаря науке. Будем наблюдать!

Как «перепрошить» почку

Надежда появилась и у многих людей, нуждающихся в почке. Органы можно пересаживать людям только если у донора подходящая группа крови, иначе случится острое отторжение. Это, конечно, затрудняет поиски нужного органа. Но что, если группу крови органа можно изменить?

Группа крови определяется особыми молекулами — антигенами, которые бывают двух типов: А и В. Если антигенов нет, получается группа крови 0, подходящая всем. Люди с группой крови 0 являются, поэтому, универсальными донорами.

И вот учёные из Канады и Китая придумали, что можно удалить А- и В-антигены с помощью особых ферментов, технически превращая орган в орган группы 0. Для испытания они взяли и пересадили такую искусственно лишённую антигенов А и В почку пациенту с мёртвым мозгом — видимо, чтобы не жалко было в случае чего. И увидели, что резкого отторжения нет.

Звучит как очень многообещающая технология!

Гены депрессии

Я очень надеюсь, что такие позитивные новости из науки помогают вам не грустить. В мире, увы, много поводов для депрессии. Вот и её учёные активно изучают. И оказывается, что у депрессии есть вполне ощутимая генетическая компонента: да, некоторые люди больше склонны к депрессии, чем другие. В частности, кстати, женщины больше подвержены ей, чем мужчины.

И вот учёные взяли почти 500 тысяч человек — с депрессией и без, мужчин и женщин — и проанализировали их ДНК. Нет, какого-то одного «гена депрессии» они, разумеется, не нашли. Вряд ли всё было бы так просто. Но они нашли аж 16 генетических вариантов, влияющих на риск депрессии. Один из вариантов был ранее неизвестен и располагался на Х-хромосоме. Поиск таких генетических вариантов важен, потому что от генетики человека может зависеть ещё и эффективность лечения.

Это не новость, но известны генетические варианты, влияющие не на риск депрессии, а, например, на эффективность и побочные действия антидепрессантов. Поэтому то, что работает с одним человеком, может работать хуже или не работать с другим. Именно поэтому психиатры часто подбирают нужные лекарства, а теперь — иногда и с учётом индивидуальных генетических особенностей пациентов.

Чем больше мы знаем о депрессии, тем легче будет с ней бороться. Вот ещё один способ, которым наука сможет поднять нам настроение!

Подписывайтесь на соц. сети:

Бусти / Патреон / Instagram / Telegram / Youtube / TikTok

Мой авторский цикл лекций

Как проверять информацию

Еду в осенний тур с лекцией «Радикальное продление жизни»

Билеты и подробности — здесь.

7 сентября 2021 года полиция остановила две огромные фуры с сосудами Дьюара, которые дымились жидким азотом, на пути из Сергиева Посада в сторону ТверИ. Но знаете, что было в сосудах? Замороженные человеческие тела.

Ещё одна машина, «Газель», скрылась. В ней находилась Валерия Удалова, одна из учредителей компании «КриоРус», которая занимается заморозкой и хранением тел умерших людей и животных для их возможного оживления в будущем. С собой она прихватила чей-то замороженный мозг. Чей это мозг, поначалу никто сказать не мог.

По версии Валерии Удаловой, она перевозила дьюары с криопациентами из старого хранилища в новое, находящееся в Тверской области. По её словам, действия были законными и согласованными с интересами компании. По версии её бывшего супруга, Данилы Медведева, она незаконно вывезла имущество компании, вырезав замки и припугнув смотрителя. Он расценил это как кражу и обратился в полицию.

Сравните эту реальность с тем, как заморозку показывают в фильмах и играх, где людей замораживают и размораживают туда, сюда и обратно. Будь то для дальних космических полетов, спасения от смертельных болезней или чтобы пережить ядерный апокалипсис, как в Fallout.

Но что, если я скажу, что, несмотря на многочисленные проблемы заморозки, хранения и особенно разморозки людей, крионика не настолько фантастична, как кажется на первый взгляд? Давайте разбираться!

Что такое крионика

Мы все видели это в фантастических фильмах: когда-нибудь человечество освоит заморозку, анабиоз или стазисные поля, которые могут как бы остановить время для организма, поставить жизнь на паузу. Где-то это нужно для путешествий к далёким звёздам. Как иначе пассажиру дожить до конца маршрута, учитывая продолжительность человеческой жизни? Только поставить себя на паузу, заморозить, а по прилёту разморозить обратно. Да и бессмертный человек, вероятно, предпочел бы криосон, просто чтобы не сойти с ума. Или вот другая задача. Замораживаем смертельно больного или только что умершего человека. А через тысячу лет, в далеком светлом будущем, где всё уже хорошо, а старение и все болезни побеждены, размораживаем обратно и воскрешаем.

Уже сейчас по всему миру довольно много компаний, которые замораживают людей… хотя правильней говорить «витрифицируют», превращают в стекло. Среди них есть одна российского происхождения – упомянутая «Криорус», а также наиболее известные Alcor и Tomorrow Bio.

Схема примерно такая. Вы подписываете договор, платите компании – и с этого момента их сотрудники ожидают вашей смерти. Хорошо, если она происходит планово, в больнице. Тогда можно заранее их вызвать. Но прежде чем ваше тело кому-то отдадут, нужно получить справку о смерти. Ведь за заморозку юридически ещё не умерших людей можно и в тюрьму попасть.

После получения справки ваше тело срочно мчат к крионистам, чтобы заменить ваши телесные жидкости на специальное вещество-криопротектор, а потом засунуть в гигантскую бутылку-термос с жидким азотом, сосуд Дьюара.

Кто-то из энтузиастов платит за заморозку всего тела, кто-то выбирает сохранить лишь мозг – это дешевле. Кто-то платит за заморозку любимых питомцев – в надежде воскресить их потом. С одной стороны, это все очень интересно и соответствует духу близких мне идей иммортализма и прогресса. С другой — как-то уж очень похоже на обман. За услугу вы заплатите сейчас. А как вас разморозить, вылечить и омолодить – с этим наука будущего потом разберется. Лет через двести. Напоминает пословицу “А там либо шах помрет, либо ишак сдохнет”.

Даже если никто и не вводит клиентов в заблуждение намеренно, гарантировать поведение будущих людей не может никто. Будет ли компания существовать после смерти или заморозки ее основателей? На сколько лет хранения хватит денег? Появятся ли нужные технологии разморозки? Правильно ли вас заморозили, чтобы потом разморозить?

В ответ на это, впрочем, справедливо отвечают: а предложите мёртвому что-нибудь лучше. Людям продают пусть малую и весьма сомнительную, но все-таки надежду.

Не кладите тётю в холодильник

Для начала разберёмся, почему большинство учёных так скептически относятся к криофирмам. Вот даже глава нашей комиссии РАН по борьбе с лженаукой, академик Евгений Александров заявил: «Крионика просто эксплуатирует человеческий страх перед смертью. Я не могу себе представить физиолога, который искренне верит, что можно оживить замороженных людей в неопределенно далеком будущем».

Но так-то, казалось бы, логичная идея. Заморозили человека до минус 200 градусов, все процессы в нём остановились. Даже химические, на уровне клеточного метаболизма. Потом разморозили, запустили сердце, и всё должно работать. На этом основано множество фантастических произведений, в том числе очень старых. Даже у Мэри Шелли, автора «Франкенштейна», был рассказ про мужчину, который замёрз в Альпах в XVII веке, а очнулся в XIX-м.

Но ведь вы сами наверняка замечали, что после морозилки еда немного меняет свою фактуру и вкус. А некоторые продукты вообще есть невозможно, они превращаются в кашу. Значит, что-то такое там нехорошее происходит. Дело в том, что при заморозке в живых тканях сразу начинают расти острые кристаллы льда. Они кромсают клеточные мембраны и повреждают ткани. Вторая проблема – это обезвоживание клеток. Когда часть влаги в тканях уже превратилась в лёд, а в оставшейся водичке резко взлетает концентрация всяких химических веществ, особенно солей. Этот жёсткий рассол буквально «высасывает» воду из клеток, они скукоживаются и схлопываются.

В общем, размораживать такие засоленные клетки уже бесполезно, они умерли. И если в каких-нибудь мышцах или печени можно пожертвовать частью клеток, то как быть с клетками мозга, каждая из которых несёт в себе нашу неповторимую личность и воспоминания? Остекленеть.

Знаете, в чём разница между кристаллом и стеклом? Кристалл твердый, с острыми гранями, потому что растёт по линиям строго упорядоченной решётки. А вот в стекле атомы расположены хаотично, «аморфно». Это как «стоп-кадр» застывшей жидкости.

Попробуйте набрать слово «крионика», cryonics, в PubMed. Получите всего три десятка статей. Как будто такой науки и вовсе нет. Но вот если искать слово «витрификация», то статей уже 6,5 тыс.! Также с другими ключевыми словами – «криопрезервация», «криопротекторы», «природная устойчивость к заморозке». Все это ключи к тому, чтобы не только замерзнуть, но и оттаять живым. А витрификация — как раз процесс перехода жидкости в твёрдое состояние так, чтобы не образовывались острые кристаллы льда. «Витрум» на латыни «стекло», то есть это буквально «остекленение».

Идея в том, чтобы быстро «проскочить» мимо момента образования кристаллов и сразу перейти в твёрдое состояние. Например, так делают сахарную вату. Плавим сахар, потом очень быстро охлаждаем эту жидкость – и вместо кристаллов получаем стеклоподобные нити.

Чтобы то же самое получилось с водой, используют специальные добавки, криопротекторы. Благодаря им вода становится более вязкой, и кристаллы льда формируются с неохотой. А если к тому же образец охлаждать очень быстро и равномерно, то кристаллов вообще не будет. Получается так называемый «аморфный лёд». Конечно, не фантастический лёд-девять, но тоже необычная форма материи.

От обезвоживания и отравления это тоже помогает. Криопротекторы смягчают шоковое «высасывание» воды из клеток и делают замерзание более равномерным. При этом с криопротекторами надо выдержать тонкий баланс. Накачаете слишком мало – и появится лёд. Добавите слишком много – и уже сам «антифриз» станет токсичным для клеток.

Сами видите, сколько нюансов. Именно поэтому до сих пор заморозить и разморозить крупное животное или даже большой человеческий орган вроде печени или сердца – задача на грани фантастики. Отсюда и насмешки в адрес крионистов со стороны учёных, которые говорят, что крионика – скорее очень дорогой способ похорон.

Хороший пример – самый первый крионированный человек, Джеймс Бедфорд, замороженный в 1967 году. Он до сих пор лежит в закромах главной крионической компании в мире Alcor. И его замораживали самым что ни на есть грубым образом. Правда, ему ввели криопротекторы, но несовершенные, от которых уже давно отказались. И замораживали по старинке, с обильным образованием льда.

Что уже есть

Но крионика – не сплошной обман. Так, мы уже умеем замораживать и успешно размораживать обратно Homo sapiens без всякого вреда для здоровья. Но, как говорится, есть нюанс. Этот Homo Sapiens должен быть очень маленьким – одной клеткой или эмбрионом.

В июле 2025 года родился мальчик, которого назвали «самый старый младенец на планете». Его эмбрион был заморожен в 1994 году.

Приемные родители эмбриона, Линдси и Тим Пирс, пытались завести детей семь лет. А его биологической матери Линде Арчерд уже исполнилось 62. У её дочери, рожденной благодаря процедуре ЭКО, уже своя 10-летняя дочь.

И это всё – вовсе не экзотика. Таких замороженных эмбрионов в мире — миллионы. В одних только США сейчас хранится около 1,5 млн замороженных эмбрионов. Замораживают их по самым разным причинам. Но чаще всего это связано с ЭКО. Чтобы добиться успешного зачатия, оплодотворяют не одну, а несколько яйцеклеток, и получают несколько эмбрионов. Подсаживают не все. А оставшиеся можно заморозить про запас, на будущее.

Донат яйцеклетки

Замораживают не только эмбрионы, но и просто яйцеклетки. Так можно стать репродуктивным донором, отдать свою яйцеклетку тем, кому нужнее. Например, паре, в которой женщина не может иметь своих детей, но хочет завести ребенка от мужа. К сожалению, эта тема в обществе ужасно табуирована. На мой взгляд, совершенно напрасно. А попытки сделать ее менее табуированной порой натыкаются на странное сопротивление.

А ведь проблемы с фертильностью затрагивают очень многих людей. Тем важнее показывать людям, что ничего особенного в этой процедуре нет – и не стоит придавать половым клеткам сакральный статус. Наоборот, нужно популяризовать заморозку яйцеклеток и эмбрионов как возможность расширить свои репродуктивные возможности.

Кстати, сперму люди научились успешно замораживать еще раньше. Даже раньше, чем полетели в космос. Уже в 1953 году родился первый ребёнок, зачатый с помощью размороженного сперматозоида. Автор этой работы Джером Шерман, крёстный отец всех банков спермы в мире, использовал криопротектор глицерин и замораживал семя очень медленно, с помощью сухого льда.

А вот с яйцеклетками была очень забавная ранняя работа 1986 года. Там замораживали ооциты хомячков. Да-да! Ооциты хомячков! И смотрели, можно ли их оплодотворить человеческими сперматозоидами. Для этого удаляли у ооцитов зону пеллюцида, особую оболочку, которая защищает яйцеклетку от множественного проникновения. Все для того, чтобы посмотреть, рабочий ли ооцит после разморозки или нет.

Почему оплодотворяли человеческими сперматозоидами? Скорее всего, экспериментаторам было проще их достать. Так или иначе, выходит, что крионика – уже очень практичная, приземлённая и полезная вещь. Но на этом ее приземленные возможности не заканчиваются.

Банки органов

Представьте себе ситуацию. Неожиданно погиб человек, давший согласие на донорство органов. Сколько людей можно теперь спасти! Но рядом с местом смерти нет подходящего реципиента. У любого органа есть срок годности. Часто речь идет о минутах, максимум – о часах. Да, орган можно охладить, можно пропитать специальной жидкостью, но всё равно он очень быстро «портится». Например, печень, почки и поджелудочная могут ожидать операции в лучшем случае один-два дня, а сердце и того меньше.

При этом подобрать подходящего донора очень сложно. И больной, которому подходит именно этот орган, сейчас может находиться в другой стране или не на связи. И это не какая-то редкая ситуация. В США каждая третья почка, добытая из донора, не находит своего реципиента. Да, отчасти это происходит потому, что хирургические центры гонятся за свежестью и качеством органов. Но за последний год в США не пригодилось около 12 000 органов.

А насколько проще было бы, если бы органы можно было заморозить. Тогда можно создать огромный банк суперсвежих органов, чтобы спокойно подбирать нужные пациенту по каталогу. И тогда донорские органы больше не будут пропадать зря. Очереди на пересадку станут короче, а операции – дешевле. И это будущее с банками органов как раз выглядит относительно близким.

«Органоиды» – это такие мини-модели органов. Они состоят из тех же клеток, на них можно изучать, как себя поведёт большой аналог. Так вот, были работы, где успешно замораживали и размораживали органоиды печени и почки. Есть статьи, где замораживали органоиды мозга, то, что нас больше всего интересует. И нейроны переживали этот процесс.

Ещё в 2002 году учёные уже смогли витрифицировать целую кроличью почку, потом разморозить и пересадить обратно – и почка заработала. Правда, почка кролика очень маленькая, поэтому с ней работать проще. Большие человеческие органы вроде печени или сердца уберечь при заморозке в разы сложней.

Но важно не только правильно заморозить. Важно еще правильно разморозить.

Микроволновка для людей

Вы думали о том, как оттаивают космонавтов в фильмах после криосна? Так вот, это вполне себе реальная проблема с витрификацией. Недостаточно быстро заморозить ткань. Её нужно так же быстро разогреть – иначе при разморозке появятся те самые кристаллы льда. А если разные части большого органа вроде печени будут таять неравномерно, она может просто треснуть.

Поэтому учёные придумали специальные «наногрелки». При заморозке в орган вводят большое количество наночастиц оксида железа в оболочках из диоксида кремния. А когда настало время таять, все частицы мгновенно нагревают с помощью наведённых магнитных полей. Знаете эту штуку с микроволновкой? Греешь, греешь, середина еды ледяная, а края уже горячие, как жерло Ородруина. А тут идеальная «микроволновка», которая греет котлету, то есть печень, сразу на всю глубину.

И это работает. Создатели наногрелок витрифицировали почки крысы, выдержали их в жидком азоте 100 дней, а потом разогрели обратно, как пельмешки быстрого приготовления. Почки встали в крыс как влитые и сразу начали производить мочу, а частицы железа легко вымылись наружу вместе с криопротекторами.

Как видите, крионика точно уже не фантастика, и морозилка с органами скоро может стать реальностью. А как насчёт живого существа, которое замёрзло – и воскресло годы спустя? Удивительно, но и такое в природе тоже есть!

Разморозка — природный факт

На Колыме живёт сибирский углозуб – десятисантиметровый тритончик. И каждый год углозуб месяцами дремлет при сверхнизких температурах, до –45°. Всю зиму так пережидает, а весной оттаивает. Функции его органов и клеток снова запускаются, и он бежит дальше. В лаборатории углозубы несколько дней выдерживали даже –55°.

Но, оказывается, это не уникальная суперспособность. Например, замерзать умеют разные виды лягушек. Самая стойкая — американская лесная лягушка, Rana sylvatica.

Я говорил, что обычная заморозка сильно травмирует клетки. И вот лягушки переживают её даже несмотря на кристаллы льда. Перед зимовкой печень лягушки вырабатывает природные криопротекторы, прежде всего огромное количество сладкой глюкозы, которая тоже работает как антифриз. При этом тело лягушки специально «выжимает» воду из микрососудиков мышц и органов. Сами её клетки в ходе эволюции тоже научились лучше переносить обезвоженное состояние.

В итоге до 70% воды внутри тела лягушки превращается в лёд, причем весь он остаётся снаружи клеток. А остальная вода густеет, но остаётся жидкой. Признаки жизни у лягушки обнаружить невозможно. Так она проводит по 200 дней в году. А весной органы оттаивают, клетки снова пропитываются водой – и та же глюкоза теперь становится источником энергии для восстановления.

Некоторые организмы, переживающие низкие температуры, придумали специальные белки, которые препятствуют формированию кристаллов льда. Антифризные белки имеют специфические участки, которые геометрически соответствуют плоскости кристалла льда. Они связываются с краями или плоскостями растущих кристаллов льда, «прилипая» к ним. Когда белок прочно прикрепляется, он мешает молекулам воды правильно выстраиваться в решётку льда. Рост кристалла замедляется или полностью останавливается на поверхности, где прикреплён белок. Но вырабатывать такие белки нужно заранее.

Как видите, к заморозке нужно тщательно готовиться. Например, тот же сибирский углозуб тоже себя обезвоживает, сбрасывая четверть веса. А его печень без устали вырабатывает криопротектор глицерин, который пропитывает всё тело. Перед зимовкой печень углозуба составляет почти 40% тела. А после оттаивания — всего 5%. А еще расходуются запасы гликогена, основного резервного углевода, который накапливается перед зимовкой. В итоге получается удивительная картина. Выкапываешь из вечной мерзлоты тритончика. Местами он как ледышка. Но при этом мышцы тела, как твердая резина, упруго гнутся, а внутренние органы остаются не смерзшимися, эластичными, не замерзает и кровь.

Из-за этого углозубов даже ошибочно принимали за ожившие ископаемые возрастом в миллионы лет (про это даже Солженицын писал). А на самом деле они просто случайно провалились в трещины в земле и проспали несколько лет. И уже тогда их нашли.

Бессмертные предтечи

Но вот потрясающая штука. Настоящие живые ископаемые из древности — это тоже реальность. Познакомьтесь, это коловратка. Она же бделлоида.

Вот такая милашка-бделлоида замёрзла где-то в сибирском приполярье 24 000 лет назад. Ещё не было ни Римской империи, ни пирамид, ни Вавилона, ещё не открыли бронзу. А вот эта бделлоида уже жила! И сегодня она воскресла снова.

А недавно, в 2023 году, совершили находку ещё круче. В той же самой необъятной Сибири, в толще вечной мерзлоты, учёные нашли круглых червей неизвестного вида, которые пробыли в заморозке 46 000 лет. Их назвали Panagrolaimus kolymaensis, в честь Колымы.

Эти нематоды застали мамонтов, саблезубых тигров и лютоволков. При них доживали свои последние дни популяции неандертальцев.

И это не единичные случаи. Российские учёные смогли вырастить живую травку из частичек семян, пролежавших 32 тыс. лет в вечной мерзлоте. Рыба головешка-ротан может провести всю зиму целиком, вмёрзнув в лёд, и выжить.

Сохранится ли личность?

Но тут остаётся острый вопрос. Лягушка перезимовала и дальше прыгает, травка растёт, но мы-то не кусты. У нас есть личность и воспоминания, и для нас принципиально их сохранить.

А ведь некоторые биологи высказывали иную позицию. Якобы мозг работает, только пока включён компьютер. Пока организм дышит, циркулирует кровь, пока активируются нейроны. Тогда размороженный человек проснётся чистой доской, и все старания были напрасны.

К счастью, был поставлен эксперимент – учёные витрифицировали круглых червей, охладив до температуры жидкого азота. При этом перед заморозкой нематод научили новой информации. Черви запомнили обонятельный стимул и выработали предсказуемую реакцию. И после разморозки эта память сохранилась. Вот вам прямое доказательство, что воспоминания могут проходить через заморозку. Видимо, долгосрочная память действительно хранится за счёт изменения конфигурации синапсов между нейронами.

Проблемы криофирм

Помните историю про похищение цистерн с людьми? Полиция останавливает грузовик, груженый цистернами с замороженными трупами, якобы похищенными. И всё потому, что бывшая семейная пара, которая заморозила эти трупы, не поделила свой проект, и теперь за эти трупы бьётся.

Эта ситуация хорошо иллюстрирует главную проблему с крионикой – человеческий фактор. Когда нам обещают, что разморозят нас через тысячу лет, как героя «Футурамы», мы обычно начинаем рассуждать про то, насколько продвинутся технологии. Научатся ли восстанавливать замороженные тела. Выживет ли наша личность, структура нашего мозга, тысячелетний ледяной сон. В общем, технические детали.

Но мы часто забываем о том, что компания может обанкротиться и закрыться, а у основателей могут возникнуть разногласия.

Вот вам такой факт: всех людей, которых заморозили до 1974 года, уже разморозили и похоронили. Одних потому, что передумали родственники, другие из-за технических поломок, третьих — из-за разорения криокомпании. Суть в том, что сейчас из них остался только самый первый замороженный человек, Джеймс Бедфорд, которого хранит Alcor.

Но давайте представим идеальный вариант. Хранилище в полном порядке, ухаживают за ним преданные сторонники идей крионики, они до последнего будут бороться за сохранение вашего тела. Но ведь когда-нибудь и сами эти идейные основатели умрут. Их, конечно, тоже заморозят. И эта цепочка адекватности может на них прерваться.

Легальные проблемы

Есть ещё два спорных момента. Во-первых, есть вопрос, насколько вы будете свежим продуктом, когда наконец дойдёт очередь до вашей заморозки. Допустим, вы знаете, что умрёте от болезни. Тогда в ваших интересах заморозиться пораньше, максимально свежим. Но ни в одной стране живого человека замораживать нельзя, это могут даже расценить как убийство. Максимум разрешена эвтаназия, как в Швейцарии, а потом уже заморозка. Поэтому, даже если крионисты стоят рядом наготове, им нужно получить заветную справку о смерти, и только тогда спасать ваш мозг.

А представьте, если смерть застанет вас где-нибудь на горе в Аргентине или на экскурсии в Северной Корее? Или даже просто дома. Перед крионистами встанет сложная дилемма. Очевидно, что замораживать вас уже поздно, но и уговор остаётся в силе. Ведь с точки зрения закона, заморозка – разновидность похоронных услуг.

Порой доходит до абсурда. В Айове человека, заказавшего криопрезервацию, всё-таки похоронили родственники. Компания Alcor подала в суд – и выиграла дело. В итоге забальзамированный труп мужчины выкопали из могилы, отрезали голову и заморозили мозг, хотя в этом уже не было никакого смысла.

А в штате Колорадо уже 20 лет отмечают дни замороженного трупака. Так местные жители иронично чествуют семью иммигрантов из Норвегии, которые в 89-м году привезли с собой в гробу с сухим льдом своего дедушку, и до сих пор хранят его в самодельной криокамере в сарае на заднем дворе.

Тело или сознание

Если вы рассматриваете заморозку, нужно подумать, а какой у вас приоритет. Максимально сохранить оригинальное тело, или на 100% вложиться в спасение сознания. Одни люди свято верят, что в будущем можно будет восстановить всё. Даже тело Джеймса Бедфорда. Тогда есть смысл полностью замораживаться, пусть и с несовершенными нынешними технологиями.

Другие считают, что воскресить старую плоть может и не получится, а вот структуру мозга, воспоминания и личность когда-нибудь удастся отсканировать и загрузить в компьютер.

Но если вы не согласны, тогда можно вообще ничего не замораживать. Есть стартап Nectome, который предлагает не замораживать, а законсервировать мозг человека. Пропитать его специальным затвердевающим составом, так, чтобы максимально сохранить именно структуру, вплоть до последнего синапса.

Очевидно, что такой мозг никогда больше не оживёт. Зато может случиться, что гипотетический сканер в будущем сможет восстановить из него информацию. Причем лучше, чем из замороженного мозга. И такой заформалиненный мозг гораздо дешевле хранить. Выше шансы, что он в целости доживёт до перезагрузки.

Кстати, среди людей, которые в 2018-м предзаказали такую консервацию мозгов, был и малоизвестный тогда Сэм Альтман, создатель компании OpenAI. Так что идею полок с мозгами в банке до конца со счетов не списываем.

Проблема адаптации

Допустим, вас заморозили, а потом успешно воскресили. Стоило ли оно того? Хотите ли вы так жить? Представьте, что всех, кого вы знали, больше нет. Не только знакомых и родственников, но и всех писателей, музыкантов, актёров. Всё, что вы любили читать и смотреть, уже не с кем обсудить, все шутки и мемы никто не понимает, и даже все ваши принципы, убеждения и вкусы для людей просто полная дичь.

Есть и более страшный вариант пробуждения. Никто не гарантирует, что те, кто вас разморозит, обязательно будут добрыми. Например, в книгах Ларри Нивена описано общество, где размороженных людей называют «трупососульки» (в переводе «отморозки») и используют как пушечное мясо.

В итоге, что мы имеем в 2025 году? У нас есть технологии, которые позволяют замораживать маленькие образцы и органы животных на месяцы и годы и восстанавливать их без вреда. Мы видим животных, причём довольно крупных, которые могут месяцами выживать в анабиозе при арктических температурах. И находим червячков и травки, которые воскресли после десятков тысяч лет подо льдом.

Всё это говорит нам, что замороженный человек – не дичь и не скам. Да, это фантастика, но это научная фантастика. Это не вечный двигатель, а принципиально возможная технология в пределах нашей досягаемости. Здесь крионика похожа на борьбу со старением. Мы уже видим организмы, которые старение игнорируют или обращают вспять. Но как перенести это на сложный организм человека, пока не знаем. Поэтому, скорее всего, это станет реальностью, вопрос — когда.

Другой вопрос в том, как относиться к компаниям, которые уже сейчас продают пока ещё не существующую услугу. Я скажу так. Если эти компании честно говорят вам, что это такая экзотическая форма погребения, что это даёт лишь крошечный шанс на воскрешение в неизвестном будущем... Тогда у меня нет к этим людям никаких претензий. Особенно если они вкладывают вырученные деньги в исследования криопрезервации и криопротекторов. Ведь мы с вами узнали, что это очень нужно и важно прямо сейчас, для живых людей, от младенцев до стариков.

Каждый день люди выбрасывают десятки тысяч долларов на пышные похороны и памятники. Уж лучше пусть потратят их не на памятник из мрамора, а на небольшой научный проект. И когда кто-то упрекает в эгоизме людей, которые пытаются обмануть смерть и купить себе билетик в светлое будущее… Они в каком-то смысле упрекают и пациентов, которые годами стоят в очереди на донорские органы, и женщин, которые испытывают трудности с зачатием. Всех, кому помогает крионика.

Что до меня самого... Ну, если бы эта процедура была бесплатной, я бы крионировал в конце жизни и себя, и свою кошку, и даже своих соседей. И всех моих читателей, с их согласия, конечно. Но, поскольку это не бесплатно, лично для меня это пока не лучшее вложение, учитывая огромные риски и крошечный шанс на успех. За те же деньги я могу продлить нынешнюю жизнь. И наполнить её смыслом.

А вообще, надеюсь, у ученых все получится. И мы с вами сможем перечитать эту статью через тысячу лет. Может быть, после очередной разморозки. И вспомнить старые добрые времена. Как вы ставили мне лайки и оставляли комментарии.

Осенний тур продолжается!

Билеты и подробности — здесь.

Подписывайтесь на соц. сети

Бусти / Патреон / Instagram / Telegram / Youtube / TikTok