По замыслу организаторов, этот Мемориал Башлачева, видимо, должен был быть сдержанным и строгим, в отличие от предыдущих двух ленинградских (1988, 1989) и московского (ноябрь 88-го). Каждый из них был по-своему показательным, потому что, как теперь понятно, все, связанное с именем Башлачева, концентрирует для внимательного взгляда многие проблемы развития, существования и перспектив русского рок-н-ролла.

Так уж повелось в России, что главным поводом для объединения людей чаще становится не какая-нибудь позитивная и светлая идея, а похороны и оплакивание посмертно канонизированных героев. И, увы, даже в этих случаях центром внимания становится не сам человек, а миф о нем, отношение к которому имеют как бы и все подряд, но ответственность за свою причастность чувствуют немногие.

И уж совсем у немногих находится достаточно силы и понимания, чтобы сохранить в атмосфере неуверенности, печали и безысходности чувство перспективы и сопричастности чему-то большему и просто по возможности лучше делать свое дело.

Первый ленинградский концерт прошел в атмосфере неуверенности и невозможности осознания того, что, собственно, произошло. Но, довольно быстро, лейтмотивом в разговорах рок-сообщества стала безусловная исключительность роли Башлачева в русском рок-н-ролле.

И, отягощенные сознанием этого, люди организовали московский лужниковский концерт и второй ленинградский - и были ошеломлены, увидев, что публика в своем большинстве вовсе не склонна относиться к Башлачеву с должным пиететом. Противоречие между местом Башлачева в пантеоне русского рока и очевидной ненужности его тем, ради кого организуются концерты, проявилось вполне недвусмысленно. Московское шоу продемонстрировало также несовместимость (в наших условиях) вполне благородных целей сбора денег на благотворительные нужды и мемориального вечера. Действительно, для того, чтобы собрать деньги, лучше всего организовать просто хороший рок-н-ролльный концерт, а вспоминать Башлачева лучше все-таки среди людей, для которых это действительно важно.

В этой неуютной ситуации оказался и концерт 20 февраля в большом концертом зале «Октябрьский». Полный зал, красно-синяя подсветка, большой портрет Башлачева, черная борода и черный галстук ведущего Анатолия Гуницкого… Концерт был заявлен как акустический: ни Кинчев, ни Цой, ни Гребенщиков, ни Бутусов не были упомянуты в афише (и не выступали), что должно было послужить неким фильтром для публики, потому что имени Башлачева и участников концерта было вполне достаточно для того, чтобы заполнить 2,5-тысячный зал.

Слухи о Кинчеве все же ходили, и некоторое количество красногалстучной молодежи просочилось на концерт, создав несколько нервозную обстановку у входа. В отсутствие вышеперечисленных лиц самым притягательным для «молодой шпаны» довольно неожиданно стал Егор Летов, что только добавило мрачности герою подполья.

Первая половина концерта, если не считать регулярных выкриков: «Костю давай!», свиста в адрес неизвестных публике персонажей, таких как Инна Желанная и угрюмо и деловито дефилировавших «спецназовцев», прошла чинно и спокойно: молодящийся герой 70-х Юрий Ильченко, малоизвестный певец «Сайгона» Андрей Дворин, немного растерянная Желанная, инвалид рока Сергей Рыженко, Андрей Макаревич с песнями в духе монологов М. Задорнова…

Большим знаком препинания в спокойном течении концерта стал Олег Гаркуша, прочитавший свое стихотворение «Если меня убьют». «Митьки» в Ленинграде всегда к месту и к слову, каковыми оказались и полномочные представители митьковской культуры Дюша Романов и Миша Васильев (ТРИЛИСТНИК). Официальный комфорт самого респектабельного в Ленинграде зала смог нарушить лишь Егор Летов. На протяжении трех коротких песен он выплеснул в лицо зрителям такую порцию ярости и ожесточения - по силе равную двум-трем десяткам гребенщиковских «Козлов», к которым БКЗ уже вроде бы успел привыкнуть - какой привычное вместилище кобзонов и пьех не получало никогда.

И… сорвал самые громкие аплодисменты за весь концерт, в которых отчасти потерялась выступавшая следом Янка. Выход Шевчука предваряло длинное инструментальное вступление Никиты Зайцева (скрипка) и Михаила Чернова (флейта), за которыми последовали десятиминутные «цыганские» напевы того рода, который вызывает пренебрежительную усмешку у молодежи, вскормленной на СМИТС и КЬЮР, как нечто «слишком русское» и традиционное раздражение у профессиональных патриотов, как вызывающе антинациональное. Шахрин с Бегуновым непритязательно и уверенно сыграли свой уральский ритм-энд-блюз и выглядели наиболее естественно и уместно.

Закончилось все несколько натужным пением ильченковского гимна 70-х «Бей, Колокол!» всеми участниками за заметным исключением Летова и Янки. Возможно, этот финал должен был означать некое единение все и вся под набат несуществующего колокола, но киноверсия «От Винта» в исполнении певца времени колокольчиков, прозвучавшая прямо перед этим, говорила сама за себя - и за всех - достаточно ясно.

В одной из пауз своей программы Юрий Шевчук открытым текстом и даже несколько добродушно выразил как бы то же самое, о чем за полчаса до него с таким остервенением пел Летов: «Пускай в этом году настанет конец этой чертовой власти». Только вот Летова нынче, как, может быть, и Башлачева в свое время, беспокоит совсем другое.

Ветераны отправились в ДК Связи на неофициальную часть мероприятия, а Егор с Янкой, сопровождаемые ленивыми выкриками осточертевших поклонников - вдоль по сырой Лиговке к метро.

Сергей Афонин, Сергей Чернов.

РИО, Ленинград. «ЭНск», Новосибирск, 4/90 г.

Янка Дягилева, «Придет вода», 1998г.

Это было в самом начале 1989 года. Только что отшумели новогодние празднества. Трудящиеся Новосибирска снова впряглись в будничную жизнь, а местные панки наоборот - решили организовать грандиозную рок-тусовку. Впрочем, в сравнении, например, с фестивалем РОКФЕСТ-88 намечавшееся сборище было событием невеликим. Однако, на фоне умирающего рок-движения оно привлекло к себе большое внимание со стороны панков, рокеров, хиппарей.

Сейшн проходил в актовом зале НЭТИ, в программе участвовал весь цвет сибирского панка - группы ГРАЖДАНСКАЯ ОБОРОНА, ПУТТИ и Янка Дягилева. Лишь только одна команда ВЕЛИКИЕ ОКТЯБРИ, заявленная вместе с Янкой, была мало кому известной.

Задолго до начала концертов территорию института, прилегающую к актовому залу, оккупировали представители несознательной молодежи, то бишь любители рока. Они сидели или лежали на скамейках, подоконниках, лестничных ступенях, либо прямо на полу. Группа непонятных девиц хиппиобразного вида фланировала по коридорам и горланила песню «Все Идет По Плану».

Больше всего народу скопилось возле входа в актовый зал. Тут я встретил много знакомых лиц и среди них предводительницу барнаульских панков - Веронику. Незадолго до этого дня я кирял с ней на новогодней тусовке, но мне и в голову не могло прийти, что эта, с виду попсовая герла, пользуется авторитетом в рок-кругах.

Вероника схватила меня за рукав и оттащила в сторону. «Вот, знакомься, - сказала она мне, указывая на крикливую толпу юнцов, - это мои орлы!» Хотя на своем панковском веку я насмотрелся всякого, и удивить меня было не так-то просто, но тут я офонарел - уж больно круто выглядели эти «орлы». Их прикид состоял в основном из проклепанных кожанок, цепей, металлических браслетов, ошейников. На руках у каждого были напульсники, прошипованные стомиллиметровыми гвоздями, а рожи «орлы» размалевали себе краской так сильно, что напоминали североамериканских индейцев.

Поприветствовав вероникиных металлопанков, я ретировался к дверям зрительного зала, куда, кстати, уже валом валил народ. В зале отыскал своих сотоварищей, и мы не спеша взобрались на самые верхние ряды, расселись в углу прямо на полу и на ступенях.

Первой выступила группа ПУТТИ. Музыканты завели зал с пол-оборота. Мэднесс, как всегда голый по пояс, одетый лишь в бриджи с генеральскими лампасами, перепоясаный пулеметными лентами, с кобурой от маузера на боку, не оставлял сомнений в том, что анархия - мать порядка. С выражением свирепого дебила на лице он орал в зал: «Здравствуйте, Рейган! Здравствуйте, Тэтчер! Здравствуйте, Мао! Здравствуйте, Черчилль! Но я люблю Сергеича! Я люблю Сергеича!» И все понимали - он действительно обожает Сергеича.

Своим забойным роком «путейцы» подготовили благодатную почву для выступления следующей участницы программы. Ею была Янка с группой ВЕЛИКИЕ ОКТЯБРИ. Как оказалось, ОКТЯБРИ - это временное формирование, предназначенное для музыкального сопровождения «панк-звезды из глухой Сибири» (так Янку назвала «Комсомольская Правда» в одной из своих статей). Состояли ВЕЛИКИЕ ОКТЯБРИ в основном из участников группы ГРАЖДАНСКАЯ ОБОРОНА. Тут были и Аркаша, и Джек, и сам Егор Летов.

Несмотря на то, что под янкины мелодичные песни толпе побалдеть не удалось, все же ее концерт прошел «на ура». «Яна! Яна!» - скандировала разогретая публика почти после каждой ее песни. Сама панк-звезда, похоже, сильно взволновалась от своего выступления, потому что поднявшись после концерта к нам на верхотуру (многие из нашей компании были янкиными приятелями), она закурила и приумолкла.

Я не расслышал, как объявили выступление ГРАЖДАНСКОЙ ОБОРОНЫ. Но то, что суперпанки во главе с Егором появились на сцене, было ясно по оглушительному реву и топоту зрителей, по свисткам, сигналам горнов и трескотне барабанов. Так почитатели панк-рока встречали своих кумиров. Эта какофония звуков практически не стихала до самого окончания концерта.

«Я люблю голубые ладони и железный занавес на красном фоне!» - с ненавистью вопил Егор, наматывая на себя шнур микрофона. - «Я люблю умирать напоказ, погружаясь по горло в любую грязь!!! Некрофилия, некрофилия, моя изнуренная некрофилия!!!» Казалось, зычный голос лидера ОБОРОНЫ пронзал каждого насквозь. Многие в зале повскакивали с мест. Толпа была в экстазе. Впереди, возле сцены, бесновалась барнаульская урла. Среди кожанок и джинсовок мелькала розовая блузка «атаманши» Вероники.

«Рожденному мертвым пришейте пуговицы вместо глаз!», - яростно орал Летов. - «То, что не доделал Мамай, Октябрь доделал, довел до конца!» Зал ходил ходуном. Барнаульцы, не выдержав, повыскакивали на сцену и, стоя рядом с Егором, пели: «Партия - ум, честь и совесть эпохи! Здорово и вечно! Ха-Ха! Здорово и вечно!»

Когда ГРАЖДАНСКАЯ ОБОРОНА спела последнюю песню и покинула сцену, в зале тут же включили свет, дабы шумливая публика не надеялась на продолжение представления и побыстрее покинула помещение.

Люди уже было потянулись к выходу, но тут на сцену выскочил Егор и начал говорить: «Я хочу вас предупредить, что на улице стоят любера, они думают спровоцировать махаловку. Поэтому советую вам держаться всем вместе!» На это Валера Рожков, ближайший друг Летова, задумчиво заметил: «Егору вечно любера мерещатся…» Однако, на сей раз опасность действительно была. Еще перед концертом около актового зала появились жлобы в тренировочных костюмах (некоторые - с комсомольскими значками на груди) и, ухмыляясь, пообещали «разобраться».

Предостерегающее выступление лидера ОБОРОНЫ поддержал и известный панк Щепа. Он встал посреди зала и, потопав своими кирзовыми сапогами по полу, крикнул: «Если вы хотите добраться до дому своим ходом, а не на скорой помощи, то собирайтесь возле выхода! Пойдем все толпой!»

Все же любители рока в тот вечер покинули место представления без каких-либо эксцессов. Может быть, любера предпочли не связываться с ними потому, что на стороне новосибирцев была «дикая» барнаульская урла. Кстати, Егору алтайцы понравились, и он пообещал съездить к ним на гастроли.

Вот так закончилась эта панковская тусовка. Она стала одной из последних немногочисленных вех умирающего массового новосибирского рок-движения.

Бывший Панк.
Новосибирск, 12.01.89 г.
Янка Дягилева, «Придет вода», 1998г.

«Нам еще предстоит осознать, кого мы потеряли», - было сказано сразу после ее смерти. С тех пор осознавать пытались многие - да нет, началось раньше, еще когда Янка была жива - но это было либо ошеломленно-неконкретное «крупнейшее, если не единственное открытие в русском роке последних лет», либо неуклюжие попытки сравнить, сваливающиеся в набивший оскомину штамп: «Это звучит так, как если бы в STOOGES пел не Игги Поп, а Дженис Джоплин», в беспомощные пристежки к Бичевской, к Джоан Баэз, к Патти Смит.

Садясь за эту статью, я стала было искать более аргументированные сравнения - ну, скажем, с Мелани - как вдруг пришло в голову очевидное: да не нужно этого! Янка - уникальна, не было никогда нигде никого похожего! Почему никто не сказал этого вслух? От закомплексованного ли убеждения, что все хорошее неизбежно уходит корнями в Запад, от стыдливого ли неумения осознать - засмеют, мол, если признаюсь, что в жизни подобного не слышал?

Что мы знаем о Янке? Почти ничего: была, пела… 9-го мая 1991 года умерла 24-летняя девушка, великая русская певица, и с ней ушел пласт жизни, мыслей, чувств, фактов; остались песни и стихи, которых немного, но, в общем, достаточно, чтоб понять масштаб явления. Но все же, если попытаться собрать разрозненные факты, воссоздать и осмыслить, может, будет меньше расхожих и ничего не значащих фраз, и вовсе не будет нелепиц подобных высокомерно-оскорбительному ляпу в автобиографии вечно всем недовольного Юрия Морозова, отозвавшегося о янкином выступлении в Череповце так: «…Подвыпившая Янка, с грохотом скакавшая под неизбывную умцу-умцу по сцене и голосившая не своим голосом, чтоб затем вскоре повеситься».

То, что я хочу написать - не биографический очерк, но хроника, описание публичного янкиного существования, в концертах, записях (интервью она никогда не давала, считая их изначально фальшивыми), в разрозненных газетных репортажах. Попробуем?

Яна Станиславовна Дягилева родилась в Новосибирске 4 сентября 1966 года. После школы поступила (по настоянию вскоре умершей матери) в Новосибирский Институт Инженеров Водного Транспорта, но ушла уже со второго курса. Увлечения той поры - английская поэзия, гитара, песни БГ и Бичевской. Первые известные стихи датируются 85-м годом.

Влияния? О них писали немало - от академического исследования Марины Кудимовой «Вопленица», где янкино творчество привязывается к таким авторам, о которых она, наверное, и слыхом не слыхивала, до упорного желания Марины Тимашевой запараллелить янкины песни с Башлачевым.

Документальных сведений о знакомстве Янки с Башем нет - кроме брошенной вскользь фразы в одной газете о янкином доме на Ядринцевской, 61: «…здесь останавливался Саша Башлачев, пел свои песни…» да апокрифического рассказа Задерия об их с Башем совместном знакомстве «где-то в Сибири» с девушками Леной и Яной, где Яна - как раз Янка Дягилева.

Но если и так, по стихам (не по песням; стихов, между прочим, гораздо больше) влияния, сходства не отследить. Да и нужно ли? Есть стихотворение 87-го года, посвященное «А. Б.», есть насквозь аллитеративное «Я голову несу на пять корявых кольев…», которое могло быть написано в порядке творческого соревнования, что ли - но не стоит копать, выискивать и сравнивать. Что бы там ни было, это не наше дело.

Зато писано-переписано о фатальном участии в янкиной судьбе Егора Летова; Ник Рок-н-Ролл, великий кочевник и янкин друг, открыто обвинял Егора в ее смерти. Сомневаюсь: Янка не кажется способной столь полно и буквально принять идеи и мироощущение даже такого мощного творца, как Летов. Более того, ругань между ними на почве идеологически-мировоззренческих разногласий, разного подхода к основным принципам творчества, кажется, была обычной и постоянной; окончательно разругались они задолго до янкиной смерти. Теперь Егор пытается представить Янку солдатом, погибшим за ЕГО дело на ЕГО фронте. Бог ему судья.

Пока же - лето и осень 87-го года они вместе мотались по стране автостопом, вместе выступали, вместе записывались. Впрочем, «вместе» немного не то слово: участие Янки в егоровых альбомах менее всего было равноправным. Егор знал, что ему надо, и брал это - не главное, красочку, оттенок - у всех, кто оказывался под рукой. Оказалась Янка - в кучу и Янку: стишок в «Тоталитаризме», песенка в «Некрофилии», каверы совковых стандартов - «Ничего Не Вижу», «Белый Свет», подпевки, металлофон, «Нюркина Песня»… Одну написали вдвоем («В Каждом Доме»), одну вдвоем спели («Деклассированным Элементам»)… Всё.

Неравноправие всплыло еще раз - собственно янкины альбомы Летов делал-записывал исключительно на свое разумение. «Раздражающую меня этакую скорбную, пассивную и жалкую констатацию мировой несправедливости, заметно присутствующую в янкином голосе и исполнении, я решил компенсировать собственной агрессией… Возможно, в результате возникло не совсем ей СВОЙСТВЕННОЕ (а, может быть, и совсем не свойственное), зато получилось нечто ОБЩЕЕ, грозное и печальное, что в моем понимании - выше, глубже, дальше и несказанно чудеснее изначального замысла». В его понимании. Это про Ангедонию и Домой!. Егором же перелопачен альбом Не положено!.

Янка бунтовала, Егор пожимал плечами - зато, мол, вышел не «бессильный бабий плач», а крутой панк, без «эстетства и утонченности», а тем паче - без презираемой Егором жалости к миру. Она, эта жалость, все равно рвется наружу сквозь шум и грязь, сквозь все это треклятое электричество, заглушающее чистый янкин голос. Но скажите, сделала ли она хоть одну запись так, как хотелось ЕЙ САМОЙ? От начала до конца свободно, без цензора и музыкального инквизитора в лице друга Егорушки? Зачем она уступала - из женской мягкости, из уважения к егоровым познаниям в звукозаписи? Зачем пыталась быть басисткой в ОБОРОНЕ, зачем убеждала себя (а Летов - других), что она панк-певица? Причем тут вообще панк?

Бывают таланты природные, от Бога. Зрелые с самого начала, отшлифованные без всяких инструментов. Какова была бы Янка без Егора? Наверное, он ей многое дал. И, наверное - не меньше отнял.

Первое публичное янкино выступление - на первом (и последнем) панк-фестивале в Тюмени, в ДК Нефтяников (24–26 июня 1988 года), в составе ВЕЛИКИХ ОКТЯБРЕЙ - группы егоровских дружков, Игоря «Джеффа» Жевтуна (гитара) и Евгения «Джексона» Кокорина (барабаны - его полную профнепригодность отмечают все, кто ОКТЯБРИ когда-либо слышал). Мнение очевидца: «Уральские баллады о тусовочной жизни современной девушки хиппи. С панк-роком ничего общего не имеет». Шандец тебе, Егорушка! «Баба-панк к хиппизму отношения не имеет, чистый панк, агрессивный». Ну, да, да…

Тогда же писался «тюменский бутлег» Деклассированным Элементам - в местной «полустудии», на магнитофон «Сатурн».

Очередной автостопный сезон забрасывает Янку с Егором в Питер - первые квартирники уже ждали известного по самописным альбомам Летова, получали в комплекте Янку и обалдевали. Все. Всегда. В Москве - та же реакция. «Духовно анемичная, изверившаяся Москва ходила на Янку, как куда-то в эпоху Возрождения, дивясь в ней той силе чувств, которую не видела в себе», - вспоминает Гурьев, добавляя беспощадно: «Мы ее ели».

Не знаю. «От песен Янки веет безысходностью, но с ними почему-то легче безысходность эту преодолеть», - написала менее авторитетная журналистка, но это справедливее и уместнее - невозможно есть человека, настолько жалеющего мир. Верующие причащаются плоти и крови христовой; съедают ли они Христа?

Но: «От вселенской любви только морды в крови». Чьи? Янку боготворили, обожали, преклонялись - перед плотной основательной сибирской девочкой, руки в феньках, на рыжих лохмах хайратник, шитый бисером; не мадонна, не анемичное хрупкое чудо. Кажется, она жила, вовсе не замечая этого преклонения, жила полностью в себе. Песни - абсолютно интимны. «Ты увидишь небо, я увижу землю на твоих подошвах…» - могла написать только безоглядно (и безответно?) влюбленная женщина. В кого?

После 88-го года - и чем дальше, тем заметнее - стихи и песни становятся все более темными, неконкретными, тяжкими. Многие - в мужском роде. И много карнизов, падений и многоэтажек.

А я почему-то стою и смотрю до сих пор

Как многоэтажный полет зарывается в снег…

Январь 89-го, 28 число - первые публичные концерты в Москве, в ДК МАМИ: сначала Летов в электричестве, потом Янка с ГО, белый свет в зале, обдолбанные пункера, урбанистический концерт. 19 февраля - в ДК МЭИ, аншлаг (из-за ОБОРОНЫ). 20 февраля - концерт памяти Башлачева в Питере, маленький зальчик ДК Пищевиков, в сборной солянке из необъявляемых исполнителей (в лицо знали, кажется, только Ревякина и Задерия) три песни, доведенные ревером до языческих заклинаний: мороз по коже, шепот: «Кто это?»

Концерт в Иркутске.

Концерт в Харькове 26 июня, ДК «Пищевик» (дались всем эти пищевики!). Порвалась струна - перестроила гитару на пять, потом другая - доиграла на четырех. «А могла бы, наверное, доиграть и на одной». В Харькове ее еще плохо знали, но приняли безоговорочно.

Осень - концерт в рамках «Некст Стоп Рок-н-Ролл» в Новосибирске. В 89-м же - альбомы (те самые, перелицованные Егором), а в начале года еще один - Домой!, акустическая запись на две гитары с Летовым, сделанная дома у Фирсова - специально для русской эмиграции в Париже (зачем?), в 95-м переизданная под названием Продано!.

Год 1990 открылся для тех, кто следил за янкиными выступлениями, череповецкой «Рок-Акустикой», о которой написано больше всего, которая записана - да только никто этих записей не издает («Слышали, на «Мелодии» выходит ваша пластинка? - Ложь. Не записывалась и записываться не собираюсь, даже если предложат»).

Мнения обо всех, кто там играл, разнородны и разноречивы, о Янке - однозначны: «…как живительная влага для искаженной и опаленной солнцем земли. Ее голос вливался в вены, пульсировал внутри, разгоняя кровь и очищая душу от тех фекалий, которыми загружает нас окружающий социум». «Ты, Янка - большая река». Сколько раз потом цитировалась эта фраза Маши Володиной? Это не пророчество, это о песнях.

…Исохнут ключи в пустынях, а взрыв потрясает сушу

Когда умирает богиня, когда оставляет души…

Через месяц, в феврале - мемориал Башлачева в Питере, в БКЗ, тоже записанный и разобранный по полочкам. Опять в связке с Летовым, опять мало песен - всего три, да надо ли больше? Липницкий в «СДВИГ-афише» упрекнул Янку в излишней безысходности и отсутствии юмора в песнях. Вам нужен янкин юмор? Не верю, что в жизни она была вечно печальна, но нет ни одной смешной песни (разве что лукавая «Печаль Моя Светла», ранняя, старая), ни одного забавного стишка. Какой, к черту, юмор на поминальном концерте, какой оптимизм? Ни Янка, ни Егор не участвовали в финальном хоровом (жизнеутверждающем) пении ильченковской «Бей, Колокол». Ни Янка, ни Егор не попали в телеверсию этого концерта.

Кстати, оба на тот момент числились членами ленинградского Рок-клуба.

Зима-весна - серия квартирников в Питере, в Кирпичном переулке - Летов-Янка-Олди. И более или менее хождение по рукам записей, в основном акустических.

Осень 1990 - зеленоградский фестиваль «Молодой Европейский Андеграунд» (уж так гордо!), организаторы - Гурьев, Коблов, Никитин - «КонтрКультУра», «Тихий Парад». Без Летова, с ОКТЯБРЯМИ, с дикими аппаратными проблемами, пропадавшей гитарой, неслышным голосом. Все равно - «О-о-о!», как всегда. И все как будто боятся писать о Янке, боятся навредить даже восторженным словом. «Подснежнику все равно, кто его раздавил - белка или медведь». Почему все к ней относились так, только ли из-за песен?

Последний из больших фестивалей с Янкой - «Рок-Азия» в Барнауле (в предыдущих фестивалях этой серии, называвшихся «Рок-Периферия», она не участвовала - по причине «абстрактного облома») 9-13 октября 1990 г. играла с ОКТЯБРЯМИ. Мнение Тоби Холдстворта из «Синсер Менеджмент» (Лондон): «Это большое искусство. Грязь со вкусом - это круто!» Мнение из зала: «Боже, где она нашла таких лабухов!» Сама тоже, кажется, была недовольна - едва закончив последнюю песню, сорвала гитару и грохнула ею о сцену. И ушла.

Кто-то додумался обозвать ее «леди-панк».

В начале 1991-го она записала четыре песни, темные и страшные - «Выше Ноги От Земли», «На Дороге Пятак», «Про Чертиков». «Придет Вода». На конец весны кем-то планировался янкин совместный с БГ и КАЛИНОВЫМ МОСТОМ тур по городам Золотого Кольца/Русского Севера (ура-кобура!), ждали ее и на первых московских «Индюках». Но на дверях ДК Русакова висел огромный плакат «Летова не будет!», а о Янке передавали друг другу изустно: у нее жуткая депрессия, приезжала в Москву, пролежала сутки на кровати лицом к стенке и уехала домой… Домой.

Тревогу подняли тоже в Москве, не дома. В Новосибирск звонил художник Кирилл Кувырдин, ему отвечали, мол, с ней так бывает: ушла, погуляет, вернется. Потом журналист Щекочихин, толком и не знавший, что за Янка такая, достал по каким-то своим каналам новосибирскую милицию, которая стала искать. И нашла.

Дальше вы все знаете. Статьи-исследования-поминания, переиздания на CD прижизненных альбомов, бутлегов. Диапазон от почтительно сохраненного Олегом Ковригой квартирника 89-го года (Акустика) до наглого джулиановского Столетнего Дождя. Изданная Летовым книжка со стихами - своими, Кузи Уо и янкиными. Всё.

Зачем она сделал это? Я не верю в «солдатскую» версию Летова. Я не верю в гурьевское «мы ее доели». При чем тут мы? Она не для нас жила, да и пела, может быть, не для нас. Для кого? Кто позвал ее за собой? Или - от кого, чего она бежала - головой в реку?

Погаснет огонь в лампадах, умолкнут священные гимны

Не будет ни рая, ни ада, когда наши боги погибнут

Так иди и твори, что надо, не бойся, никто не накажет

Теперь ничего не свято…

Е. Борисова.
«FUZZ», Санкт-Петербург, № 5 1998 г.
Янка Дягилева, «Придет вода», 1998г.