К нужному месту я приехал за десять минут до окончания срока. Начало темнеть, и вокруг завода, почти вплотную окружённого кустами и молодыми деревьями, царили тени. Это было неплохо, можно подобраться незамеченным, но солнце пока не зашло. Я заглушил мотор и вышел из мерса. Оглядел недостроенный остов цеха и громко свистнул.
Сердце, от волнения, страха и отчаянья, колотилось так, словно мечтало вырваться на свободу, руки мелко подрагивали, а во рту было сухо, так что свистнуть получилось не с первого раза. Я облизал сухие губы.
— Я один. Или ты передумал? Зассал, что ли?
На торпеде зазвонил телефон. Чертыхнувшись, я полез в машину.
— Двигай в обход, справа, там увидишь пролом, в пяти метрах от него остановись и жди. И не дёргайся, а то... Сам знаешь, что будет.
— Где Ника? Я хочу услышать её.
— Услышишь. Дай убедиться, что ты один и услышишь.
Я сделал, как он велел. Обошёл здание завода и остановился, ожидая дальнейших указаний.
— Куртку снимай, и майку тоже.
Я стянул джинсовку, швырнул её в траву, следом отправил футболку и снова приложил телефон к уху. Спину неприятно холодил ветерок, дувший со стороны деревьев, а живот ласково поглаживали последние лучи заходящего солнца.
— Руки разведи и повернись кругом.
— Да. Видишь в траве пластиковые стяжки?
Я повертел головой и увидел на траве с пяток белых строительных стяжек. Толстые, мне такие не порвать.
— Телефон клади и используй их вместо наручников, две штуки сразу. Руки за спиной стяни. Понял?
— Руки стяни и услышишь! — Завизжала в ответ трубка.
Похоже, он всё больше и больше нервничал, я же внезапно успокоился. Лишь чувствовал, как тело наливается холодной яростью.
— Во-первых, за спиной я этого сделать не смогу. Во-вторых, если это и получится, то я не смогу говорить по телефону. Так что, дай Нику. И я свяжу руки, но перед собой.
Алик молчал, видимо, соображая, что делать.
— Хорошо. — Прервал он молчание.
— Я не знаю, он мне глаза завя...
— Хватит. Убедился, что она жива?
— Тогда делай, что сказано.
Я выключил телефон, стянул запястья пластиковыми лентами, и, подняв руки вверх, крикнул:
Из-за недостроенной стены на уровне второго этажа высунулась голова. Волосы всклокочены, глаза вытаращены, на лице гримаса возбуждения и ужаса.
— Заходи. — Голос Алика дрожал и срывался. — Поднимайся наверх и оставшиеся стяжки не забудь.
— Заходи, я сказал. — Не выдержав напряжения, завизжал он.
Боится, сучонок, и правильно делает.
— Не ори. Я не сдвинусь с места, пока не увижу Нику, или хотя бы не услышу.
— Что ты хочешь увидеть? Палец, ухо, язык? Или, может, ей сиську отрезать и скинуть тебе? — Он потряс в воздухе ножом, кривым и длинным.
Я понял: давить больше нельзя, может сорваться, и в самом деле что-нибудь отрезать Нике.
В недостроенном заводе было темно, но не так, чтобы идти на ощупь, и холодно, как на леднике. Против воли меня начала бить крупная дрожь. По кирпичному крошеву и кучам строительного мусора я кое-как добрался до бетонной лестницы и поднялся на второй этаж.
От увиденного гнев вновь закипел в жилах, я непроизвольно напрягся в тщетной попытке разорвать пластиковые путы. Ника, с тряпкой, завязанной вокруг глаз, висела над глубоким проломом, разделяющим помещение на две части. Верёвка от связанных рук была перекинута через балку, другой конец обмотан вокруг металлического штыря, горизонтально торчащего из стены, и зажат в правой руке Алика. В левой он держал нож.
Я прикинул – смогу ли одним прыжком перепрыгнуть пролом.
Что-то почувствовав, он издевательски рассмеялся:
— Да, ты не напрягайся, не перепрыгнешь. Ты думаешь, я тупой?
— Я думаю, ты уже мёртвый.
— Вот как? Тогда я весь дрожу от ужаса. Только ты меня, пожалуйста, больше не пугай, а то я пальцы со страху разожму, и твоя сучка полетит вниз. Посмотри куда.
Он кивнул на дыру в полу.
До пола было метров пять, не меньше. Но это ерунда – кости срастаются. Плохо то, что он был весь утыкан арматурой. Упадёшь, ничто не спасёт. Перепрыгнуть пролом я не сумею, слишком широким он был, а места для разбега почти нет. Даже если я и смогу его перемахнуть, это всё равно ничего не решит. Чтобы разжать пальцы, ему нужно значительно меньше времени, чем мне на прыжок.
— Поэтому не дёргайся, а падай на жопу и стягивай ноги. Да не забудь руки пропустить под ногами.
А вот это хорошо, я подавил усмешку, это очень хорошо, в самый раз, для моей задумки. Я уселся на холодный бетон и принялся возиться со стяжками.
— Что-то ты больно спокоен, задумал чего? — Алик беспокойно крутил головой по сторонам.
Отвернись, тварь, ну отвернись, хотя бы на пару секунд. Он, конечно, оглядел меня на предмет спрятанного оружия, чего-нибудь холодного и острого, и, наверное, большого. Он ведь думает: чем больше нож, тем он страшнее. Всё-таки он был не так умён, как о себе думал. Хитёр, да. Вот только я умнее. Он был всего лишь ботаником и маменькиным сынком, начитавшимся книг и свихнувшийся в отсутствии женского внимания. А моя юность, несмотря на учёбу в университете, прошла на улице, так что по всяческим хитростям, я мог дать ему сто очков вперёд. План, придуманный на скорую руку, в берлоге Стига, был прост, как обух топора. Они ждут, пока он принимается за меня, а после врываются и берут Алика за жабры. Но, глядя в белёсые, холодные глаза Стига, я пришёл к мысли: у него могут быть свои планы, на мой, Никин и Аликов счёт. Поэтому подстраховался.
Было у меня при себе и острое, и холодное. Три лезвия от канцелярского ножа, купленные по пути сюда. Одно спрятано в носке. Два других за широким поясом. Одно сзади, другое под большой квадратной пряжкой, с изображением ковбоя, сидящего на вздыбленном коне. И всё, что мне надо, это чтобы он отвернулся, хотя бы на минуту.
— Да. — Я, наконец, стянул ноги и посмотрел прямо на него. — Тебя убить.
Алик рассмеялся, одним движением сложил нож, сунул его в карман и принялся завязывать верёвку вокруг стального прута. Вязал он узел долго, потому что не спускал с меня глаз.
— Ты с собой друзей привёл или полицию?
— Так, какого хрена, ты такой спокойный?
— Не все такие ссыкуны как ты. Да и фаталист я. То, что должно произойти – обязательно произойдёт, что не делай, как ни крутись.
Я перевёл взгляд на Нику.
— Руки болят, а так в норме. — Она попыталась улыбнуться.
— Заткнитесь, оба. — Завизжал Алик.
Он отошёл к стене и принялся оглядывать окрестности через выломанное окно.
Я ждал этого момента и наконец, дождался. Полотно канцелярского ножа покинуло носок и прошлось по пластику пут. Вперёд, назад, вперёд, назад. Лезвие было острым, и долго трудиться мне не пришлось. Буквально пара движений, и стяжки на ногах разрезаны, не до конца, но так, чтобы разорвать их одним движением. На руках перепилить не успел, Алик отошёл от окна. Я замер, стараясь ничем себя не выдать.
— Нет. — Не обратив внимания на его визг, ответила Ника.
— Хорошо. Потерпи чуток, я сейчас ему кишки выпущу и освобожу тебя.
— Заткнитесь, суки. — Надрывал горло Алик. — Это я вам сейчас кишки выпущу. И начну с тебя, тварь.
Одной рукой он принялся дёргать за привязанную к стене верёвку, стараясь подтянуть к себе Нику, другой, путаясь в полах рубашки, принялся вытягивать из кармана нож.
Да где Стиг? Чтоб его черти в аду во все дырки оттрахали. Чего он ждёт? Или, как я и предполагал, он решил нас всех поиметь?
— Стой, тварь, ты обещал! — Заорал я, видя его старания. — Я выполнил слово, теперь дело за тобой.
Сейчас я по-настоящему перепугался. Даже если я и успею избавиться от пластиковых оков, сделать ничего не успею.
Алик расхохотался. Визгливо, но при этом зло и торжествующе.
— А мне плевать и на тебя, и на твоё слово. — Ему, наконец, удалось притянуть к себе Нику. Она отчаянно извивалась в его руках. Но что она могла сделать, со связанными ногами и затёкшими от долгого висения руками?
— А на своё слово тебе тоже плевать?
Пока он был занят Никой, я успел надрезать стяжки и на руках.
Теперь осталось подманить его к себе.
— И на своё тоже! — Держа Нику за горло, он обернулся ко мне. — Потому что я понял: я не человек, я нечто большее, а значит, держать слово перед вами, это всё равно, что держать его перед баранами.
— Да? — Я был в отчаянии, меня всего колотило, и я никак не мог придумать, чем отвлечь его от Ники. Как подманить к себе.
— Ты ведь очень хочешь убить меня своими руками, Алик, а?
— Не убить, нет. Выпотрошить, как рыбину, и отрезать голову. — Он вытянул, наконец, нож из кармана. — И я это сделаю, но позже. Сначала позабавлюсь с ней.
— Только попробуй, и тогда я сброшусь головой вниз.
Я сделал движение вперёд, словно собирался перевалиться через край провала.
— Прямо на арматуру, и лишу тебя такого удовольствия. Понял? Тронь Нику – и брошусь вниз. Клянусь! Я держу свои обещания, ты знаешь.
— Нет, — он отпустил Нику, — только попробуй, и тогда я... я... её...
Не находя слов, он замолчал.
— Что ты, что ей. Да, мне плевать, что будет потом. Я буду мёртв. Понял? Мёртв, и точка. Ты ведь так победы надо мной хочешь, да? А в таком случае победителем буду я. А ты, как был лузером, так им и останешься.
Я рассмеялся, постаравшись вложить в лающий смех, вырвавшийся из моего горла, всё испытываемое мною презрение.
Он замер, размышляя над моими словами, явно не зная, что делать.
Я молчал, ожидая его действий.
