Таймыр, край суровый...
Так и тянутся, и тянутся с полуострова Таймыр, этого гигантского холодильника без дверцы, энергетические ресурсы на континент. Качается нефть, густая, как сметана, газ, который на Таймыре можно резать ножом, и вода, которая через пять секунд на воздухе превращается в хрустальный декоративный камень. Плывут теплоходы и баржи, нагруженные углем, рудой и прочими полезными ископаемыми, которые континент, с барской непринужденностью, немедленно проглатывает, требуя добавки.
А для чего все это? Правильно, чтобы рядовой гражданин, Василий Саяпин, служащий конторы «Арбажерпромснабсбыт», мог в субботу, отломив краковскую колбасу толщиной в железнодорожное полотно, сказать жене: «А что, Катя, живем!» Чтобы было ему тепло, и чтобы он, надев на воскресенье кашне и кепку-«воздухоплавательницу», мог мечтательно произнести: «А не махнуть ли нам на юга?» И чтобы сама мысль о том, откуда берутся это тепло и эти «юга», не омрачала его светлой души.
Между тем, на Таймыре, в это самое время, существует племя несгибаемых энтузиастов, чье жизненное кредо можно выразить простой и суровой формулой: «Добыть и отправить». Таймырец Иван Сидоров, человек с бородой, в которой за ночь образуются сталактиты, просыпается под вой ветра, отдирая от подушки ухо. Первым делом он зажигает факел, чтобы растопить утренний кофе, уже превратившийся в ледяной брикет. Он выходит на мороз, который настолько крепок, что даже местные градусники стыдливо отворачиваются, показывая спину. Он идет бурить, качать и грузить, попутно отламывая примерзшие к металлу пальцы и складывая их в карман – потом, в обеденный перерыв, прирастит обратно.
Его разговор состоит из одних согласных, ибо гласные замерзают на лету и падают к его ногам симпатичными ледяными шариками. Его лучший друг – огромный медведь, с которым они вместе состоят в местном комитете профсоюза и периодически выясняют, кто из них главный на этом полюсе холода. Рабочий день таймырца длится до тех пор, пока он не начинает путать нефтяную вышку с женой, а вагонетку с рудой – с табуреткой.
И вот, когда очередной состав, позванивая замерзшими сцепками, уползает на юг, таймырец Сидоров, стоя на ветру и чувствуя себя великим кормильцем, с гордостью думает: «Ну вот. Теперь Васе Саяпину будет хорошо».
А в это время в уютной кухне где-нибудь в Рязани, Василий Саяпин, отрезая очередной ломоть краковской, кряхтит:
–Опять, понимаешь, тарифы на газ подняли. Совсем житья нет от этих монополистов! На юга, пожалуй, в этом году не махнем, Катя.
Ирония судьбы, достойная пера великих сатириков, витает в воздухе, перемешивая запах рязанской колбасы с ароматом таймырской пурги. И тянутся, и тянутся нити между полюсом холода и континентом, где тепло, сытно и иногда так забавно невежественно.
