После он подумал, что и карту надо было сжечь. И машину затопить, и одежду закопать... Но откуда всё это знать, по сериалам разучивать? Так он их не смотрит. Полыхали какие-то детские обрывки про Штирлица, только сейчас те навыки и не применишь. Кругом электроника, следящая за тобой, с чипами и сигналами. В разведшколах он тоже не учился, в графе спецзаданий — пусто, как в кармане. Один субботник организовал в десятом классе, и то однокашники загнобили за инициативу. И с таким отрицательным опытом он развозил то, что у него в багажнике...

Оставалось, хвала святым, немного. Но на предпоследней локации, отмеченной на старой карте-раскладушке, дверь ему открыл очень белокожий седой мужчина, побелевший при виде визитёра сильнее на столько, на сколько это было от природы возможно. Но не сказал ни слова, забирая пакет, лишь очень громко захлопнул дверь. Курьер, сползая по кусту бузины, не мог отдышаться, дверь эта гремела в ушах прощальным колоколом, давая вибрации от лба к затылку.

Последней клиенткой оказалась молодая кокетливая женщина, завлекшая его куда дальше прихожей. Он только в комнате опомнился, устыдясь снова тех колоколов. А женщина уже вносила на блюде чью-то голову, заслоняя собой путь к отступлению. И облизывала тонкие губы, будто прорезанные гравёром... Он, обезумя от испуга, начал искать окно. Но вся комната была увешана коврами, падающими на пол прямо со стен. Он заорал на неё и бросился тараном, свалив ведьму. С подноса скатился и подпрыгнул пузатый чайник — ох, у страха глаза велики! — но похожий на голову, правда. Баба, ошпаренная, в горячей дымке, мерзко заверещала ему вслед.

Он долго стучал руками по рулю. Закурил. Опять.. Глотнул из фляжки травяной настойки. Какой-то чёрный квадрат грехов — и нету отсюда выхода на белую рамку! Ступнуть некуда, повсюду напачкано чёрной краской. И всё узнается, вскроется. Следят за ним сейчас верховные, наблюдают как никогда: чин ему предложен большой, а он вон чем занимается! Мука какая — спасу нет. Он тёр багажник, отдраил машину, омывался сам. Трижды. Не мог уняться до рассвета, разрывая карту на чешуйки, всовывая в матрасную вату телефон, скатывая одежонку курьера в валик-подголовник. И всё проверяя и перепроверяя..

Он не был экстремистом, дилером, бандитом. Он был отцом, задолжавшим алименты. В далёкой юности, полной ошибок, у него-студента и рыженькой дьяволицы семнадцати лет родился ребёнок. Он не знал об этом ничего до прошлой недели. Но голос на том конце бесконечных проводов признал с первого слова.. Она потребовала денег, которых у него не было. Даже если бы он продал всё до нитки. И тогда она озвучила задание. С условием, что отстанет навсегда и разрешит разок увидеть дочку. С внучкой...

Только она была язычницей, жуткой даже сегодня, когда это на самом деле и всерьёз: совершала обряды по культу типа вуду. А он был православным монахом, готовящимся принять обитель: стать отцом-настоятелем. И он развозил её варварских кукол по соседним городкам, по её клиентам.

Только одно смущало и стращало его пуще, чем собственные грехи. Чем даже невольно брошенная дочь... В часы отмаливаний он вспоминал седого бледного заказчика — предпоследнего. Который закрыл дверь так, словно колокольню запустил. Этот человек возглавлял семинарию.

Нельзя такое и вообразить, но истину придётся принять. Квадрат чернее и безысходнее, чем нарисованный тобой или Малевичем, существует сам по себе.