Если вы живёте в кошмарном, сизом гробограде (как живу я), рано или поздно случится три вещи: вы займётесь сексом с кем-нибудь, вы начнёте пить и вам придёт в голову одна толковая идея. Вам подумается:
«А почему бы не прошить насквозь это стеклобетонное чудовище? Да, bratan, я больше всего на свете хочу засунуть свою косматую голову в пасть Проспекта Ветеранов, положить жилистую шею прямо на зубы высоток из стекла, и дальше — мои широкие плечи пролезут вперёд, в глотке Ленинского Проспекта исчезнет грудь, рёбра и две косых полосы над мохнатым членом — я заберусь в альвеолы метрополитена, невидимым червём проползу по Дыбенко, разгонюсь до полного идиотизма, напитаюсь ацетальдегидами, буду разговаривать с каждым лишенцем на улице, выслушаю неумелые пьяные стихи каждого бездомного в кишке Невского Проспекта и, наконец, вынырну из клоаки Девяткино».
Так, в общем-то, я и поступил. Но не ошибитесь — я это задумал не из праздного одиночества. Я давно потерял чувство красоты, а это совершенно недопустимо. Видите ли, Пиявка-Сити, несмотря на унылый вид, является домом для самых красивых людей на севере. Усреднённые ипотечные гоблины с тухлыми глазами не могут здесь долго существовать. Только радикальная эстетика тел и лиц: либо ты стильный эльф с точёными скулами и взглядом фурии, либо проклятое богом чудовище, от которого люди шарахаются на улице.
Я это обожаю — глядеть на людей, смотреть, как они двигаются, и при первой возможности напоминать им, как невероятно выглядят их губы. А теперь, в связи с обстоятельствами, о которых я имею право умолчать, чувство красоты исчезло. Либидо покинуло меня вместе с ним, я ощутил, что смерть подобралась близко. Поэтому я начал действовать.
В моей маленькой комнатушке на Карпах я вмазался клюквенной настойкой, всё сообщил своему кенту. Дескать, Мацур, ты найдёшь меня через двое суток, насквозь зарыганного на Бульваре Менделеева. Зарыганного — и чуть менее грустного. Он сказал:
— Хорошо, что ещё есть в этом городе отчаянные ебланы вроде тебя.
Я поцеловал Мацура про себя, допил клюквенную настойку с гранатовым соком из «Семишагова», надел свою порномайку (тут я маленько объясню: порномайка — это, в целом, обычная майка, но с гигантским вырезом и совсем тонкими лямками. Если у вас красивые ключицы, вы законодательно обязаны иметь такую) и двинул вперёд.
Когда планируете такое, братва, всегда думайте заранее. Мне вот через два дня требовалось выйти на работу — я трудился наливайкой в ужасном отеле, где наливал винище богатым импотентам. Тому, что от меня останется после этого путешествия, следовало быть выбритым и прилежным. Я держал это в голове. Однако я не подготовился как следует. Не опознал всех опасностей — и очень быстро пожалел об этом.
Гетерохромическая трагедия
На Проспекте Науки меня окликнула очень красивая женщина. Она была старой, и красота её была скорее поэтической, чем эротической — ей было лет сорок, и у неё были разноцветные глаза. Правый был слёзно-голубой, а левый — наполовину карий, наполовину синий. Волосы, как всегда бывает у таких сорокалетних женщин, были выкрашены вопящей рыжей краской.
Так вот, она меня окликнула, я подошёл. Она просила денег на билет в Ленобласть или типа того. Я скинул ей сотэн (к вашему сведению, братва, на карте у меня было шесть таких сотэнов и тринадцать бонусов «спасибо» — я был честен с ней). И мы маленько поговорили. Начиналось с безобидного — я спросил, чего с ней приключилось, куда ей нужно добраться. Она сказала, что у меня красивые глаза. Я был уже немного поддатый, так что начал говорить о поэзии. Я почти разрыдался под конец нашего разговора. Конечно, она знала, что у Дэвида Боуи были разные глаза. Конечно, она знала стихи Моррисона и Кавафиса. И конечно, она сидела тут и просила мелочь у прохожих. Пришлось сбежать на автобусе в сторону Петроградки. Это было слишком тяжело, всего два километра пути, и такой удар прямо по коленям. Да, она была красива — но прежде этого она была трагична.
Но на Петроградке я быстро оклемался. Мой кореш Мацур как-то раз угодил в изолятор за то, что попытался продать Троицкий Мост одному местному прощелыге — конечно, ниже рыночной стоимости. Мацур предлагал честную сделку, а этот пидор стал упираться, и дело кончилось дракой. После этого Мацур сюда не возвращался.
А мне тут нравилось. Такие элитные районы, Петроградка или Крестовский, — они немного наивные, там все думают, что у меня, беспутного странника Пустоши Свободного Рынка, есть деньги на эту их сверкающую поебень. Моя кредитная история давно уже стала крипипастой в интернете, так что я мог оперировать тут свободно, кроме того, я дососал настойку, смешанную с кофе — она хранилась в термосе, который я всегда таскал при себе, в секретном... отверстии. Я заходил в бутики и делал вид, что я богат — конечно, мне никто не верил, но я изрядно развлекал уставших продавцов-консультантов. Я искал богатых нефоров и с оттягом их агитировал. Никто из них не был в самом деле красив, они были слишком обеспеченные для этого.
В итоге я зашёл в рамённую, подвалил к кассе и попросил чего-нибудь за четыреста рублей. Мне подали прикольный розовый чай. Я, конечно, не отстал от кассирши.
Диалог с кассиршей неназванной рамённой на Петроградке
— Привет. Я — Смертельная Анаконда. У вас есть что-нибудь за четыреста рублей?
— Чай? Это отлично. Это просто охуительно. Налейте, пожалуйста, чая.
— Вам розовый или зелёный?
— Конечно, розовый. Я фанат однополой женской любви. Простите.
Тут я произвёл оплату, у меня остался последний сотэн и пятнадцать сигарет. Я продолжил:
— Видите того лоботомита, явного кальянщика, он третирует бедную девушку за столиком у окна?
— Прошу вас, из пролетарской солидарности, если он закажет что-то попить, попросите вашего коллегу-мужчину плюнуть ему в напиток. Ни в коем случае не плюйте... Ой, бля... — Я отвлёкся на борьбу с пролетающим рядом комаром. — Ни в коем случае не плюйте сами. Женская слюна куда вку...
Я выпил свой чай. Лоботомит за столиком заказал что-то, какую-то пепсикольную хренотину, и её подала та самая кассирша. Она поставила напиток ему на стол и иронически мне улыбнулась. Я ушёл.
В таком городе рано или поздно отчаяние берёт своё. Кем бы вы ни были — колдун-айтишник, заклинающий цифровой код, бариста, накаченный кофейной эктоплазмой, неудавшийся режиссёр, вынужденный придумывать сюжеты для рилсов — отчаяние найдёт вас и возьмёт в осаду. Это демон, всегда находящий цель, как баллистическая ракета. Поэтому надо действовать превентивно, всегда. Особенно, когда ты так отчаянно ищешь красоту.
Я двинул на Васильевский остров. Там у меня много знакомств, много путей, но в первую очередь меня интересовал Вавилов Лофт. Ай, бля... Довольно быстро, я добрался до Васьки — пересёк мост в болезненно-трезвом состоянии, полностью запорол ритуал пересечения. Если выкинуть метафизику, мне просто надо было смазать тормоза. Никакого решения, кроме пива, не осталось, так что я принял удар чёрного козла, шлифанул двумя лакистрайками. Таким эфирно-табачным квантовым сдвигом я переместился в Вавилов Лофт.
Институт Борьбы с Тоской им. Мацура
Вавилов Лофт — нечестное и гнусное место (потому что взимает плату), но всё же убежище для нас, солдат любви. В нём обитают все виды студентов, известных науке, компанию им составляют разные городские криптиды.
Когда я подваливал к входной арке, мне навстречу вырулила стайка мохнатых зверолюдей. Фурри всегда пугали меня до усрачки. «Тот, кто превращается в животное, избавляется от боли быть человеком». Я слился с пейзажем, как меня учил один говорящий хамелеон, фурри не заметили меня и не стали забирать мой гаввах. Я крался дальше, иногда подсасывая пиво из внутреннего кармана куртки — со стороны я походил на чудовищного кожаного нетопыря.
Внутренний двор встретил меня оглушительной толпой молодых тел. В Вавиловом Лофте все красивые, все напрочь лишены идеологии, все полуголые, даже если цена тому — полный некроз тканей. «Площадь Постмодерна» — так следовало назвать это место. О, кстати!
Мой кореш Мацур пару лет назад пытался пробиться в правительство в качестве депутата от партии Шизоэсхатологов. Он намеревался протолкнуть закон о принудительной кастрации всех держателей кальянок. Своё юридическое образование Мацур получал именно здесь — на выпускном студентов-юристов. У него ничего не вышло, но зато ему удалось устроиться на хорошую работу. Последние два года он сидит в будке с двумя телефонами. Один служит для прямой связи с Интерзоной, на второй позвонят в случае ядерного удара.
Так вот: Часть Вторая. Повторное Продолжение
Как я уже написал, тут все красивые, но меня никак не цепляло. Битый час я слонялся по двору, захаживал в антикафе, бары, кофейни.
Таращился на людей, говорить не хотелось. Вот девушка с нимфотичными, огромными глазами, немного полная, выкрашенные волосы. Очень красивая, но никаких эманаций. Вот парень, недавно побрился налысо — я бы хотел такой же нос, острый и точный, копьё, а не нос. Но он вообще не двигался. Вот чудовище с платиновыми волосами, от её ребристых, розовых губ глаза почти плачут. Но мне стало страшно, что любовь взорвёт мою бедную голову, и красота тут будет совсем ни при чём. Когда она задышала, я понял, какие прекрасные у неё лёгкие, чистые и румяные. Мне стало херово, очень херово — меня спасло воспоминание о старой городской легенде.
Самое важное место в Вавилове, да и на Ваське вообще, — это небольшой закуток в большом пустом дворе за второй аркой. Неподалёку от сияющего фиолетовым кабака, сразу напротив съёмной праздничной комнатки, за мусорными баками есть пустое сгоревшее здание. Туда нужно прийти в особой кондиции и окропить пол собственной слезой, свежей, конечно.
О происходящем дальше сведения разнятся. Кто-то говорит, что появится ангелоподобный андрогин и поцелует тебя в губы. Другие сообщают, что именно там обитает так называемая Невидимая Горилла, Источник Всего Добра. Я решил проверить это сам — зашёл внутрь, огляделся, допил пиво. Дальше дело было за малым. Вы сами знаете, нет ничего проще, чем заплакать — я просто вспомнил всё, что произошло со мной в Пиявка-Сити за последние два года, отдал весь гаввах и немного всплакнул.
О том, что произошло дальше, я имею право умолчать. Скажу только, что после этого я решил немедленно бежать, закончить скорбную одиссею.
Музыкальный террор над водой
Когда я дошёл до Горного Института, меня уже слегка потряхивало от перегрева нервной системы. Я невосприимчив к любым психотропам, кроме алкоголя, и у меня стоит вакцина от шизофрении, так что в моём распоряжении не было никаких паровых свистков. Братва, если вы ведёте спокойный образ жизни, если вам всё ясно, а вдалеке всегда маячит зелёный огонёк, до которого вы точно доберётесь — я вам дьявольски завидую.
Я вот уже ни хуя не понимал, напрочь забыл, что я делаю тут и делал там, паршивое состояние. Глаза начинают наливаться кровью, сигареты исчезают за две тяги. Всё это Жорж Ботай называл, цитата: «Полным Говном».
Но тут меня спас человек. Я приметил его ушами прежде чем увидел — кто-то возле метро неумело пытался спеть «Коня». Ну, с которым положено выходить ночью в поле. Когда я нашёл его взглядом, он уже уставился на меня. Обычный такой дядька, в нелепой лазурной майке и забзделых джинсах. В руке сжимал бутылку с розовой химической смесью — очередным воплощением «Виноградного Дня».
Я подошёл, дал ему сигарету, просто хотел немного ему посочувствовать и идти дальше. Но он опять запел, и скажу вам честно, меня крепко прохватило.
Он пел отвратительно, даже по меркам городских пьянчуг. Своим гигантским духовым голосом хуярил за два километра мимо нот, но мало того — он вообще не помнил текст, из-за этого бедолага впадал в цикл и выходил в поле с конем около пятнадцати раз подряд. Когда эта экстраваганза остановилась на перерыв, я почти успел что-то спросить, но мужик перебил меня, заявив:
— Братан, помоги, я хочу спеть!
Я бы хотел поподробнее растолковать наш с ним диалог, но при всём желании не смогу. В нём было слишком много междометий, бляков и немой висцеральной жестикуляции. Содержательно происходило следующее: мой Курт Кобейн очень хотел спеть для живой аудитории, а бродящие возле метро призраки срать хотели на его перформанс. Вот я и предложил ему место, как раз нуждающееся в таком отчаянном артисте. Я повёл его в Севкабель Порт. Прямо сейчас, глубоким вечером, там собрался весь упырский бомонд со всех районов города, и им совсем не повредит один маленький алконавт с очень громким голосом.
Как не удивительно, он стеснялся и упирался, а на половине пути вообще решил, что это не самая хорошая идея, остановился у «Перекрёстка» и решил петь там. Мне пришлось завалить его обещаниями лучших на свете слушателей, посулить ему часы женского внимания и скормить ещё две сигареты.
Вы вправе осуждать меня, разумеется, худо таким заниматься — заряжать параноидального бухого истерика в толпу визжащих туристов и студентов. Но, братва, в свою защиту скажу: по-моему, мы спасли друг друга. Когда мы добрались до пункта назначения, мой спутник стал играть очком ещё сильнее, и тогда я пообещал, что всегда буду рядом. Даже покажу ему текст песни на телефоне. Я врал — когда мы дошли до сцены, я вёл его впереди, держа руку на плече. Как только толпа стала выдавать помехи, немного нас разделив, я отплыл назад, а мой бедолага, конвульсивно приплясывая, растворился в белом шуме танцпола. Мне танцевать не хотелось.
Так вот: Часть Третья. Конец Близок
Я притулился к оградке на причале, раскурил последнюю сигу и немного повибрировал. Интересная штука: когда ты вот так, один, занимаешься беспутной потерянной хуйнёй в городе с тремя именами, ты всегда можешь спастись фантазиями: «Нет, я не просто одинокий алкоголик с болезненной необходимостью доёбывать случайных людей — я Смертельная Анаконда. В моей башке круглосуточно транслируется крутой монолог, иногда люди смеются надо мной или моими шутками, я стильный и потёртый, я — Герой Рабочего Класса».
Но в этот раз фантазии не шли. Я глядел на воду, отыскивая за горизонтом пристань Мартинеза, и понимал: я всё сделал неправильно, особенно со всем этим путешествием. Слишком мало спирта, слишком много переживания, много гавваха, полное отсутствие музыки, только этот ужасный систольный дабстеп Севкабеля. В следующий раз попробую иначе, может, посоветуюсь с Мацуром, может, пойду следом за таким вот отчаянным певцом. А сейчас надо двигать домой.
Я сдаюсь. Я выношу себе расстрельный приговор за контрреволюционную деятельность. Я не справился, мне не отыскать вопящей северной красоты.
Когда последняя из этих мыслей поставила точку и остановилась в одном из ганглиев, наступила тишина. Она длилась долго. Две тысячи диастол спустя тишину прорезала Комета.
Ко мне подпрыгнула девчонка, явно куда более пьяная, чем я (а это достижение, уверяю вас). Она немного врезалась в меня, на бегу развила слишком большую скорость. Она отстранилась, и мы оглядели друг друга — очень маленькая, с озорными раскосыми глазами, тугими губами и выразительными бёдрами. Волосы длинные, фиолетовые — она с такими не родилась, родной её цвет — вороной чёрный. Она выставила передо мной два кулачка, улыбнулась и перекричала музыку:
Я руководствовался политическим компасом в таких вопросах:
Она одобрительно кивнула и разжала руку. Там была бумажка с очень плохо нарисованным сердечком. Моей реакции не хватило — она схватила мою кудлатую рожу, притянула к себе и поцеловала мои губы. Без языков, просто поцеловала губы, секунды три — мои синапсы не успели расплавиться, но я почувствовал, что весь гаввах немедленно пропал. Она отпустила меня, немного пригладив небритую щёку. Я поблагодарил и спросил:
Она показала — другая бумажка, с черепом и костями.
— Если бы я выбрал правую, ты бы меня пырнула?
— Ну да, куском бутылки. Как тебя зовут?
Я ответил ей, опять солгал, из добрых побуждений. Я солгал, потому что нельзя было выдать, кто я на самом деле такой. Мне немного стыдно, но думаю, я сделал правильно. Вам, братва, я отвечу честно, как положено, и закончу на том. В конце концов, красота сама меня нашла, хоть и ненадолго.
Я всегда был с вами. Вы выходите курить из бара и к вам подходит чудак, желающий стрельнуть сигарету в обмен на свои стихи. К вам пристаёт городской сумасшедший, всё домогаясь вашего рукопожатия. Я живу в запахе подмышек ваших любимых, я всегда приветствую вас, когда вы выходите с друзьями из электрички, основательно набравшись пива с шашлыками.
Вы из раза в раз решаете, что я жалок и не стою вашего внимания. Вы из раза в раз счастливо смеётесь, восхищаясь моей смелостью. Вы никогда не останетесь одни, пока я жив, а я никогда не умру.
Всегда, в баре, в своей квартире, студии, хостеле, когда вы пьёте с друзьями или одни, когда вам требуется добрая компания — ищите улыбчивого косматого человека в чёрном. Достаточно согнуть левую руку в локте, сжать кулак и прокричать: «Смертельная Анаконда, Душитель Мангустов! Твой товарищ нуждается в тебе!»
И я приду, братва. Подождите немного и ищите глазами — я всегда неподалёку, в любом из Последних Городов на Земле.
Я люблю вас всем сердцем.
Редактор: Наталья Атряхайлова
Все избранные рассказы в Могучем Русском Динозавре — обретай печатное издание на сайте Чтива.
