CreepyStory

3 место  7500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @KatrinAp В надёжных руках. Часть 1

4 место 6500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Koroed69 Адай помещённый в бездну (часть первая из трёх)

5 место 5500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @ZippyMurrr Дождливый сезон

6 место 3500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Skufasofsky Точка замерзания (Часть 1/4)

7 место, дополнительно, от Моран Джурич, 1000 рублей @HelenaCh Жертва на крови

Арт дизайнер Николай Геллер @nllrgt

https://t.me/gellermasterskya

сделает обложку или арт для истории @ZippyMurrr Дождливый сезон

Так же озвучку текстов на канале Призрачный автобус получают :

@NikkiToxic Заповедник счастья. Часть первая

@levstep Четвертый лишний или последняя исповедь. Часть 1

@Polar.fox Операция "Белая сова". Часть 1

@Aleksandr.T Жальник. Часть 1

@SenchurovaV Особые места 1 часть

@YaLynx Мать - волчица (1/3)

@Scary.stories Дом священника
Очень лесные байки

@Anita.K Белый волк. Часть 1

@Philauthor Рассказ «Матушка»
Рассказ «Осиновый Крест»

@lokans995 Конкурс крипистори. Автор lokans995

@Erase.t Фольклорные зоологи. Первая экспедиция. Часть 1

@botw Зона кошмаров (Часть 1)

@DTK.35 ПЕРЕСМЕШНИК

@user11245104 Архив «Янтарь» (часть первая)

@SugizoEdogava Элеватор (1 часть)
@NiceViole Хозяин

@Oralcle Тихий бор (1/2)

@Nelloy Растерянный ч.1

@Skufasofsky Голодный мыс (Часть 1)
М р а з ь (Часть 1/2)

@VampiRUS Проводник

@YourFearExists Исследователь аномальных мест

Гул бездны

@elkin1988 Вычислительный центр (часть 1)

@mve83 Бренное время. (1/2)

Если кто-то из авторов отредактировал свой текст, хочет чтобы на канале озвучки дали ссылки на ваши ресурсы, указали ваше настоящее имя , а не ник на Пикабу, пожалуйста, по ссылке ниже, добавьте ссылку на свой гугл док с текстом, или файл ворд и напишите - имя автора и куда давать ссылки ( На АТ, ЛИТрес, Пикабу и проч.)

Этот гугл док открыт для всех.
https://docs.google.com/document/d/1Kem25qWHbIXEnQmtudKbSxKZ...

Выбор для меня был не легким, учитывалось все. Подача, яркость, запоминаемость образов, сюжет, креативность, грамотность, умение донести до читателя образы и характеры персонажей, так описать атмосферу, место действия, чтобы каждый там, в этом месте, себя ощутил. Насколько сюжет зацепит. И много других нюансов, так как текст идет для озвучки.

В который раз убеждаюсь, что авторы Крипистори - это практически профессиональные , сложившиеся писатели, лучше чем у нас, контента на конкурсы нет, а опыт в вычитке конкурсных работ на других ресурсах у меня есть. Вы - интересно, грамотно пишущие, создающие сложные миры. Люди, радующие своих читателей годнотой. Люблю вас. Вы- лучшие!

Большое спасибо подписчикам Крипистори, админам Пикабу за поддержку наших авторов и нашего конкурса. Надеюсь, это вас немного развлекло. Кто еще не прочел наших финалистов - добро пожаловать по ссылкам!)

Тогда Пьеро ненадолго утихал, шмыгал носом с широкими ноздрями, садился на стул в углу и вытирал слезы рукавами. Размазывал грим, однако тот буквально спустя несколько мгновений проявлялся вновь.

Пока эти двое переворачивали квартиру с ног на голову, выворачивали наизнанку каждый ящик, копались в нижнем белье, не гнушались совать носы в корзину в грязными вещами, рылись в холодильнике и вытряхивали содержимое кухонных шкафов, Митька скулил, спрятавшись за диваном, а Игнат просто наблюдал. Арлекин время от времени подскакивал к Митьке, наклонялся и, сверкая глазищами, спрашивал:

— Куда, сученыш, маски подевал?

Митька плакал, Игнат молчал, зная, что ничего они не сделают, только попугают немного и свалят восвояси. Пьеро под конец ночи совсем расклеился и принялся хныкать.

— Что же это такое? — вопрошал он с надрывом и следом голосил:

— Я так устал, так устал!

Арлекин сердито рычал на него и отвешивал подзатыльник. Толку от Пьеро было маловато, однако зачем-то грустного паяца все же притащили. Игната он не раздражал, а Митька в какой-то момент даже проникся сочувствием к Пьеро.

И вот тогда, едва в сердце юнца что-то шевельнулось, паяц, рыдавший в голос, вдруг умолк, убрал руки от лица и хищно улыбнулся. Митька чуть не заверещал при виде улыбки, вспоровшей щеки паяца от уха до уха, но вовремя отвернулся и зажал себе рот ладонью.

— Тебе меня жалко, да? — прошелестел Пьеро, встал со стула и медленно побрел к Митьке.

А потом заорал:

— Распотрошу—у—у—у!

Паяц завизжал, подскочил к парнишке и почти вцепился зубами ему в шею, но Арлекин вдруг ухватил Пьеро за шиворот.

— Рассвет! Пошли, — прогрохотал он.

Он указал на светлеющее небо за плотными шторами. Паяц верещал и брыкался, пока товарищ тащил его по коридору ко входной двери. Митька икнул, кое-как встал и на негнущихся ногах пошел на кухню. Игнат двинулся следом за ним.

— Мы встряли, — бледный Митька наливал воду в чайник, с ужасом оглядываясь по сторонам.

— Встряли, — вторил ему Игнат, поднимая опрокинутый табурет и усаживаясь на него.

— Если они будут каждую ночь нам такие приколы устраивать, то мы просто-напросто свихнемся, — проблеял Митька, зажег конфорку и поставил на нее чайник.

— Продай маски и дело с концом. Глядишь и отвалят эти уродцы.

— Маски сами по себе не имеют никакой ценности, а знатоков днем с огнем не сыщешь. Мои родственники постарались, чтобы легенда оставалась легендой, — вздохнул Митька. — Это бесполезно.

Парень расстроенно махнул рукой, поджал губы.

— А чтобы циркачи отвязались, надо забрать их маски. Лучше бы я был как ты, — почти что всхлипнул Митька, сокрушаясь.

— Ни разу не лучше, — Игнат разглядывая мятый лист на дверце холодильника с длинным списком продуктов.

И он был прав.

Митька Коппер, с которым Игнат познакомился на городской елке, куда билеты стоили баснословных денег, но мать в кои-то веки не пожалела на детеныша средств, родился в семье известных артистов, насчитывающих уже не одно поколение.  Благодаря счастливой случайности познакомился, не иначе.

— Это тебе не хухры-мухры, — завистливо шипела мать Игната. — Это “извольте” и “пожалуйте”, это пальчик не забыть оттопырить за распитием чая. Это когда на обывателях леопардовые шубы — моветон. А на зажравшихся актеришках — последний писк моды.

Одна из веток семейства Копперов заняла сцену Большого и не собиралась с ней расставаться, другая посвятила себя цирку, третья пыталась проложить дорогу в большое кино. Мама Игната смотрела на лупоглазого Митьку (пацан не взял ни блеска и лоска матери, прима-балерины, ни стати отца, бывшего премьера, а теперь балетмейстера) и презрительно цедила сквозь зубы:

— Вот, Игнатка, денег хоть жопой жуй, слава через уши хлещет, а природа на ребенке таки отдохнула. Зато ты у меня красавец какой получился.

Игнат криво улыбался в ответ, ведь маменька зачала его от запойного алкаша, да и сама не брезговала пригубить беленькую. Сначала по праздникам, затем праздник просочился в тяжелые трудовые будни и превратился в рутину, позвякивавшую пустыми бутылками. Родители Митьки пропадали на гастролях (а если не на гастролях, то театр пожирал их время в родном городе) и большую часть детства Игнат провел не в затхлой однушке, а в просторных апартаментах в высотке на Котельнической набережной, куда Коппер тащил друга, вместо того, чтобы слоняться во дворе. Игнат с замиранием сердца касался кончиками пальцев обоев в стиле шинуазри, и чувствовал, что дотрагивался до рук художников: обои расписывали вручную и подобного рисунка больше не найти нигде. Но пугался, когда задирал голову и видел простую белую маску с тупым клювом, чем-то напоминавшую маску чумного доктора. Пугался, однако в библиотеку сходил и почитал что это за штука.

Раскрыв рот любовался антикварной мебелью, восхищаясь как с легким щелчком, например, из секретера, сотворенного из красного дерева, выезжал тайник и и з него выпрыгивал черт, переехавший туда из табакерки. С тайником, которым хвастался Митька, они вдвоем периодически играли. Но в нем Игнат видел другие маски, не менее страшные, чем та, на стене. И совсем скоро потеха перестала приносить ему удовольствие. В библиотеку, правда, сходил еще раз. На всякий случай.

Завороженно смотрел, как блики света проходили сквозь изысканные флаконы духов и играли на стенах задорными солнечными зайчиками. Изумленно разглядывал иллюстрации в книгах сказок, и мысленно сравнивал их с картинками в своих книжках. У книг нет цены, говаривал дедушка Митьки, ведь они дают знания, правда, где-то в области живота возникало неприятное сосущее чувство. Взрослые обычно трактуют это лаконичным вопросом:

— Почему одним — все, а другим — ничего?

Но ребенок не мог облечь сосущее чувство в вопрос, потому старался отвлечься на удовольствие от созерцания прекрасного и ощущение постепенно утихало.

С учебой Игнату подсобила бабушка Митьки, Ирма Владленовна, достопочтенная дама с вечно недовольным выражением лица. Ирма Владленовна искренне полагала, что друг внука не заслужил замызганной мбоу сош, мальчик-то одаренный, только с семьей не повезло. Вопреки воплям маменьки-алкашки, Ирма пристроила Игната в гимназию, где отучилось не одно поколение Копперов. И если бабуля души не чаяла в неглупом мальчишке, то Майя, мама Митьки,  лишь брезгливо сморщила носик и приторным голосом советовала сыну держаться подальше от друга.

Игнат, однако, смене учебного заведения не слишком обрадовался. Его нещадно задирали, учителя за глаза называли упыренком, присосавшимся к обеспеченной сиське. Бабушка Димки, прознав об издевательствах, пригласила директрису на чашечку чая в гостиную с видом на Москву-реку, и любезно посоветовала почаще интересоваться жизнью подопечных. Иначе ее собственной жизнью заинтересуются высокопоставленные ценители искусства. Мягкий намек сработал частично: учителя перестали шептаться и приструнили особенно борзых подопечных, но нет-нет и Игнату все равно за что-нибудь прилетало. Обидчики старались теперь подходить к травле более изобретательно, с толком, с чувством, с расстановкой. Но мальчишка терпел издевательства, изо всех сил цепляясь за учебу, потому что понимал: такого шанса ему в жизни больше не выпадет никогда. Вгрызался всеми зубами в гранит науки, зная, что если не оценки, то сам аттестат гимназии может дать неплохое подспорье при поступлении в высшее учебное заведение. Но к тому моменту Ирма Владленовна отправилась в мир иной, а родители Митьки не горели желанием заниматься меценатством. Смерть свекрови сильно подкосила Майю, но она старалась не подавать вида, пусть на лице ее четко читались ужас и тревога. Игната на похороны не позвала, и вновь посоветовала Митьке обрубить все связи с упыренком.

Сын, впрочем, не особо слушался маман, и, перешагнув порог совершеннолетия, на все ее претензии, тыкал пальцем в графу с датой рождения на развороте паспорта и говорил:

— Дальше твои полномочия все.

А потом ушел из дома.

Мать Игната уже давно спилась и повесилась, надорвав глотку криками о короле ада, прежде чем сунула голову в петлю. Отец скончался от цирроза печени, и товарищ Коппера жил один в унаследованной квартирке. Туда Митька и заявился, собрав нехитрый набор вещей и выжав из матери карточку для безбедного существования на первое, а то и второе время. Коппер не жмотился, он покупал продукты и всячески старался облегчить быт Игната.

Конечно, Митьке, жеманному и изнеженному тепличному цветку, открылся удивительный мир распродаж, недовольных очередей, грязных панелек, горланящих соседей, дерущихся за боярышник, и засранных улиц, загаженного двора. Не чета благоустроенным цветникам под окнами высотки на набережной, но Митька не испугался. Нежное растение жаждало окрепнуть и добиваться самостоятельности, пусть и с нехилым стартовым капиталом. Майя жалела его и карточка не опустевала никогда, однако Митька твердо решил, что средства станет экономить и постарается только приумножать капитал, а не разоряться родительский карман. Но не все шло по задуманному плану.

Поступление в университет далось крайне просто, стоило Митьке только принести документы приемной комиссии. Идти против многолетней семейной традиции парнишка не стал, решил попробовать свои силы в театральном.

И сердито раздувал ноздри, пока тетенька в жемчугах, увидевшая знаменитую фамилию, хлопотала и вызванивала ректора. Ректор, лебезя и в ножки кланяясь, сообщил, что вступительные экзамены ерунда. А Митька понял: даже смотреть не будут, сразу на курс зачислят.

Игнату тоже хотелось поступить, но козырнуть связями он не мог. Где-то не хватило баллов для бюджета, где-то с треском провалился, и ставка на аттестат не помогла.

— Батенька, вот пришли бы вы с золотой медалью! Совсем другой разговор!

— Что же вы, милый! Надо было репетитора с нашей кафедры выбирать!

— Не переживайте, можете у нас годик-другой на кафедре лаборантом, а там мы замолвим за вас словечко.

Игнат не шибко расстроился, покумекал, принялся искать работу. В Митьке проснулся бабушкин энтузиазм и он начал увещевать маман, мол, подсобите, чего вам стоит, хотя бы с трудоустройством, вон, вам световик требуется! Майя щелкнула сына по носу, показала ему его собственный паспорт, ткнула пальцев в графу с датой рождения и сказала:

— Дальше мои полномочия все.

Надо отдать ей должное: то ли возраст смягчил сердце, то ли вспомнились заветы Ирмы Владленовны, но Игната снова начали привечать в доме у Копперов. Митька по-прежнему делил квадратные метры с другом, однако на праздники они оба отправлялись в родную высотку. Коппер — похвастаться успехами на любовном поприще, Игнат — поглазеть на убранство и перекусить.

Митька подбивал клинья к прелестной однокурснице. Провинциалка, приехавшая покорять столицу, вознамерилась развеять дурные стереотипы о неудачницах из уездных городков. И, конечно же, присмотреть себе достойного супруга. С этим проблем не возникло бы, она не просто выиграла в генетическую лотерею. В сравнении с остальными красавицами курса, провинциалка вырвала белоснежными зубами без единой пломбы билет на поезд к сочным формам в зрелости и к изящному старению без потребности в хирургическом вмешательстве.

— Сдается мне, Митька, это не ты ее в оборот берешь, — усмехался Игнат, глядя, как начинали трястись руки у друга, едва он получал заветный ответ на отправленное сообщение.

Стать носительницей известной фамилии не хотела только глухая, ни разу эту фамилию не слышавшая. Провинциалка пощелкала соперниц, как орешки, пригрозив расправой в духе ментовских баллад, крутившихся на одном из каналов практически безостановочно. Смелая и напористая, она вцепилась в Митьку мертвой хваткой и явно не собиралась эту хватку ослаблять. Одуревший от гормональной бури Коппер первый месяц не вылезал из кровати очаровательной зазнобы, и немного набрал вес — дама сердца восхитительно готовила и свято верила в формулу: пусть к окольцованному мужчине лежит не только через ублажение аппетита за столом, но и в постели.

Сам Игнат перебивался короткими интрижками, не особо запоминая имена партнерш и это было взаимно. Им хватало того, что он хорош собой, ему хватало наличия гениталий. Обеспечить безбедное существование Игнат не мог даже себе, обходился пусканием пыли в глаза и навешиванием макаронных изделий на уши. Да, да, богатые родители, да, да, просто пробиваюсь сам, но вот придет день и все поменяется!

Девушки, правда, слушали его со снисхождением, не особо углубляясь в подробности услышанного. Да, да, у тебя богатые родители, да, да, какой молодец, что пробиваешься сам! Смазливая мордашка и подтянутое тело? Замечательно, на безрыбье и Игнат рыба.

Некоторые стремились подобраться через него к Митьке, но все потуги резко обрубались неприступной скалой в лице провинциалки. Коппер почти голову потерял от количества внимания и начал немного зазнаваться, потихоньку забивая на учебу. Отец быстро вернул его с небес на землю, четко дав понять, что несмотря на поблажку при поступлении, Митька вылетит из университета, как пробка от шампанского, если не возьмется за ум. Сын внял словам отца и более не задирал нос. Во всяком случае, пока.

В канун Нового года Копперы решили дать званый ужин.

Игнат радовался тому, что после застолья сердобольная домработница Груня выдаст им с Митькой тонну контейнеров с едой. Пока первый задумчиво смотрел на то место на стене, где висела пугающая маска в его детстве, второй радовался подаркам.

Среди таких подарков оказалась маска Пульчинеллы, персонажа итальянской комедии дель арте, театра площадей и улиц. Персонаж Пульчинеллы относился к неаполитанскому квартету масок, глупый слуга, “цыпленок, которому день отроду”.

Когда Майя положила перед Митькой маску с птичьим клювом, тот пришел в восторг, кинулся целовать мать в щеки и обнимать. Игнат, сидевший на подоконнике гостиной и неторопливо потягивавший ледяное шампанское, осторожно прислушивался к их разговору.

— В этот год я дарю тебе Пульчинеллу, продавать не смей, понял меня? — прошептала Майя, когда шквал восторга схлынул. — В следующем году получишь Тарталью.

— Почему не всех сразу? — удивился Митька.

— Э-э-э, маски дзанни должны менять хозяев постепенно. Пульчинелле нужно привыкнуть и он начнет слушаться, — замялась Майя, скосив глаза.

Митька растерянно хлопал глазами. Груня накрывала стол, и бегала встречать прибывающих гостей, провожала их для начала в малую гостиную, чтобы мать и сын поговорили без лишних свидетелей.

— Не понимаю, — Митька любовался маской.

Простецкая, сделанная из папье-маше и покрашенная в черный, с обтрепанными завязками по бокам. Парнишка хотел было ее примерить, но Майя хлопнула сына по руке.

— Оставь это баловство.

Она оглянулась на Игната, сказала Митьке следовать за ней и они ушли в бывшую детскую, где теперь расположилась домашняя библиотека. Вернулись совсем скоро, однако Митька был белее мела и маску держал трясущейся рукой.

Весь вечер Коппер-младший был сам не свой. Майя от него не отходила, что-то шептала ему на ухо, а парнишка кивал. Игнат, нахмурившись, ковырялся в своей тарелке. Митьку таким ошарашенным он не видел никогда. Когда гости потихоньку начали расползаться то по другим комнатам, чтобы продолжить беседы в более узком кругу, то по домам, Игнат подскочил к другу, и повел на кухню. Нанятая повариха не слишком обращала на них внимания, а Груня оказалась слишком занята аккуратной мойкой тарелок из дорогущего фарфора.

— Что случилось? — шепотом спросил Игнат, стащив с серебряного блюда с закусками капапешку с горгондзолой и клубникой, тиснул кусочек пармской ветчины.

Митька лишь смотрел перед собой и мотал головой.

А раскололся он только по возвращению в их квартирку, когда уже светало. Показал маску Пульчинеллы.

— У нашей ветки — неаполитанские маски, — бормотал парнишка, играясь с завязками. — У циркачей — венецианские. Но маска Арлекина была сломана и ее склеили с французской маской Пьеро, и теперь они вдвоем везде таскаются…

— Ничего не понимаю, Мить, — пробормотал Игнат, разливая по стаканам вино.

Груня, широкая душа, не только еды навалила, но и всучила несколько бутылок красного полусладкого.

— Я сам бы хотел не понимать, — грустно вздохнул Коппер и взъерошил и без того непослушные рыжие волосы в мелкую кудряшку.

Положил маску на стол и опасливо на нее воззрился.

— В общем, слушай.

Оказалось, что семейство Копперов — не просто баловни судьбы и талантливые личности. Даже если бы поколение за поколением приносило в мир сущих бездарей, они все равно купались в лучах славы и радовались бездонному кошельку.

Когда-то давно предок Митьки путешествовал по Италии, и попал на представление уличного театра. И перепугался. У артистов имелись рога, хвосты, копыта, скрюченные руки, длинные когти.

К радости предка, артисты скрывали лица за масками и маски эти назывались слугами, дзанни. В том выступлении причудливо смешались маски, распространенные по разным частям страны, а театром управляла загадочная женщина. Пока артисты разыгрывали сценки, лацци, она наблюдала со стороны. Лицо женщины тоже было скрыто, однако ее маска существенно отличалась от масок подчиненных. Выкрашенная в белый, она казалась бельмом на фоне черноты масок артистов.

После выступления предок Митьки решил пообщаться с хозяйкой театра, и как-то вышло само собой, что между ними завертелся головокружительный роман. Женщина поведала своему любовнику, мол, в театре ее играют демоны, и каждая маска хранит в себе их силу. А сама она когда-то заключила договор с нечистым, и покуда контракт действовал, демоны прислуживали и приносили деньги. Но демонов необходимо кормить, поскольку дзанни всегда голодны и голод их практически неутолим. Потому во время выступлений дзанни питались эмоциями толпы, а толпа кидала монеты к их ногам. Предок Митьки колебался недолго. Он задушил любовницу и выкрал маски, не забыв умыкнуть и маску самой хозяйки.

И с тех пор дзанни переходили от одного Коппера к другому, утоляя свой голод и радуя гонорарами артистов. Им было все равно кому служить, ведь долг перед нечистым уплатила мертвая хозяйка уличного театра, но семейная легенда гласила, что душой расплачивался и каждый владелец масок. Надевать их не следовало, демоны могли разозлиться, им не нравилось, когда их лики примеряли на себя смертные. Но положить в карман костюма во время выступления — почему нет, тогда демон наблюдал из-за кулис и помогал хозяину.

Ветви Копперов, отдавшей всех себя цирку, покровительствовали маски Панталоне, Дотторе и Бригеллы. Маска Арлекина повредилась и хозяин не придумал ничего лучше, чем склеить ее вместе с трудом раздобытой половинчатой маской Пьеро, демона из французского ярмарочного театра. Потому Арлекин и Пьеро стали практически одним целым, правда, им не слишком нравилось такое соседство, но без целостности маски призвать демонов на помощь не представлялось возможным: они обижались и отказывались помогать.

Ветви Копперов, в которой родился Митька, покровительствовали маски Пульчинеллы, Тартальи, Скарамуччи и Ковьелло. Ветвь, дерзнувшая покорить кинематограф, лелеяла маски Коломбины, Фантески, Фьяметты и Смеральдины. Но ходил слух, будто у дзанни этой ветви масок не имелось вовсе, и предок выкрал кожаные ожерелья. Однако ожерелья давно затерялись и потому эта ветвь страдала от безденежья и заливала зависть к более удачливым родственникам алкоголем. Результатом безудержных возлияний стали бесконечные автомобильные аварии и в них страдали ни в чем неповинные люди. Витя Коппер, например, подававшая надежды звезда телевизионных сериалов, сбил насмерть беременную женщину и отправился за решетку.

Игнат рассмеялся.

— Ну вы даете, конечно! — сквозь смех выдавил из себя он, вытирая выступившие слезы.

Вроде живут себе люди. Живут вокруг леса, поля, горы или, скажем, на одном берегу реки, занимаются своими повседневными делами. Кто-то пашет, кто-то рыбу ловит, кочует со скотом от зимних пастбищ до летних, все детишек растят, но никто из этих людей близко к определенному участку местности не подходит, на гору не поднимается, в поле не селится или на другой берег реки не переезжает. Вот и встает вопрос – почему?

Ну, да ладно, не буду удручать вас монотонностью своих исследований, а перейду к делу.

Проводя так называемое картографическое исследование, а, то есть, роясь в бесчисленных документах о переселении, переездах, основании новых поселений на небольшой территории Западной Сибири, как одного из поздно заселенного региона, я наткнулся на следующую бумагу.

Это было письмо одного управляющего барским поместьем. Оно звучало так. Привожу только сухие выжимки.

«Милостивый государь Петр Матвеевич, рад уведомить вас, что полугодовой доход вашего поместья выслан вам в срок. Собрали в этом годе … но цены на лес уже не те, хлеб все дешевеет… да и снова возникают пересуды и волнения по поводу Нижней Топи, хотя места там под лес хорошие … хоть деревенька эта и куплена вами выгодно, и опять же лес там справный, что я по выезду насчитал… да только отмахиваются от нее людишки, селиться там не желают, а при принуждении бегут…»

На первый взгляд – ничего необычного. Но сразу возникает вопрос о непригодных для жизни условиях в Нижней Топи.

Топографические карты местности показали, что поселение Нижняя Топь полностью оправдывала свое название. Довольно обширные земли были опоясаны непроходимыми болотами и густой тайгой, а из деревеньки шла только одна дорога, исчезавшая во время распутицы, ну, и собственно, как и все дороги того времени.

Однако в тех обстоятельствах это значило - никаких условий для жизни. Невозможность прокормить себя работой на земле, невозможность заработка добычей зверя, а если еще учесть болота как источник мошкары, тяжелого воздуха и болезней – это было чуть получше каторги.

Вышесказанное являлось классическим примером того, что функционирование и развитие территориальной общности людей обуславливается природой и материально-вещественной средой (ну уж постоянно меня тянет перейти на профессиональный язык). Говоря простым языком, жизнь в этой деревеньке в те времена была – не жизнь, а опять же пресловутая каторга, что не редко встречалось в те времена. Поэтому я отложил данное письмо в папку с остальными бумагами и благополучно про него забыл.

Где-то через год, роясь в бесчисленных документах, мне пришлось снова столкнуться с информацией о побегах крестьян из Нижней Топи, уходах целыми семьями, бунтами, где некоторых представителей власти поднимали на вилы, и разговорами о «нечистом месте».

Петр Матвеевич Ремизов - хозяин имения, продал эту деревню соседу. У него она тоже не задержалась. А следующий хозяин, получив за нее государственную выплату после отмены крепостного права, раздал Нижнюю Топь по наделам крестьянам, большая часть которых, несмотря на дареную землю, побросала свои участки и ушла абы куда, не пожелав находиться в бывших имениях барина ни одного лишнего дня.

Где еще я нашел бы такой яркий пример для моей кандидатской работы? И поэтому, спустя несколько недель и кипы согласованных бумаг для командировки я находился в городе Белый Яр в Западной Сибири, откуда намеревался добраться до Нижней Топи, которая была уже километрах в ста пятидесяти от города.

Однако так же быстро в Нижнюю топь мне попасть не удалось, а удалось только добраться только до села Волокова, откуда предстояло километров девять идти пешком до интересовавшей меня деревеньки, так как никакого транспорта туда не ходило.

В Волокове я разместился в пятистенке (она вроде так называется) - избе, построенной на две семьи. В одной половине собирался жить я, а на другой половине жила семья лесничего, к тому же, как говорили, «доброго» охотника. Люди звали его Жаворонком.

Русский народ любит давать всякие прозвища, и их этимология так же всегда интересовала меня, но не как социолога, а скорее, как «недоученного» лингвиста. Взять, например любую фамилию… Она ведь пошла или от рода деятельности – Кузнецов «сын», либо от известного предка – Никитин «сын», либо от прозвища какого-нибудь – Поганкин «сын».

- Чей этот парень?

- Да, сын мельников. Вот и получается – Мельников. Miller или Müller.

Соседа же моего с простой русской фамилией Козлов звали «Жаворонком» причем с ударением на «…óнком», я даже не догадывался за что. Может потому, что он рано вставал, то ли по какой другой причине. Ну да это не важно.

Поместил меня в пятистенку председатель бывшего совхоза, а теперь Товарищества с Ограниченной Ответственностью, который еще по советской привычке питал глубокое уважение к всяким там ученым мужам и всякого рода приезжим, если конечно при них были соответствующие документы. А они у меня были.

Когда председатель узнал о цели моего приезда, то нахмурил свои густые брови, повел плечами и пробурчал что-то себе под нос. Он рассказал, что в Нижней Топи сейчас два жилых дома. В одном обитает ветхая старуха, что прожила там всю свою жизнь, а в другом пожилой человек с дочерью. Дочь хотела перебираться в Волоково, да отец отказался от переезда. Отказался наотрез. Бескомпромиссно. Отказался так, как могут отказаться люди, которых в новом месте ждет только смерть – с мастерски завернутым матом и швырянием топора в стену своей избы.

Дочь так и не смогла оставить отца одного. Так теперь и живут там до сих пор. Ну что же… Это их выбор.

Побродив по селу, привлекая любопытные и настороженные взгляды местного населения, я возвратился к себе в хату под вечер, когда за стеной мать укладывала ребенка спать.

В холодной необжитой избе с отдирающимися от стен обоями, под которыми к моему великому интересу проявлялись газеты времен освоения целины, я пытался заснуть. За стеной слышался монотонный, повторяющийся мотив колыбельной.

Я даже разбирал слова:

Баю-бай, баю-бай, спи, скорее засыпай.

По болоту ходит Тать, хочет он тебя забрать

Где растет калина, утащить в трясину

На болото не ходи. Баю-баю крепко спи…

Я проваливался в иррациональную логику сна. Отличные колыбельные мы поем детям. Серенький волчок утащит во лесок… Тать тебя хочет забрать…Ведьмы... Нечисть всякая… И это все на ночь неокрепшему детскому мозгу… Сами формируем страхи… Страхи, которые потом всегда… Может зависят от колыбельных? А может… Тут я заснул.

На следующий день я решил осмотреть окрестности Волокова. Для отчетности я сообщил об этом председателю, который тут же исчез с порога своей просторной хаты и вернулся с видавшей виды двустволкой, которую он силой мне зачем-то всунул, сказав: «Не годиться мужику по тайге да по болоту без ружья лазить».

- Тать утащит? – усмехнулся я.

Председатель ничего не ответил, только странно взглянул и снова нахмурил свои густые брови.

Проверив карту, я решил обойти село по окружности километров в пятнадцать, познакомиться, так сказать, с природой и пообвыкнуться, прежде чем направиться в Нижнюю Топь.

Красивые, конечно, места, живописные: огромные сосны с поросшими мхом стволами; там и здесь растет редкая болотная травка, не то, что в средней полосе, когда то и дело путаются ноги в высокой осоке или крапиве; изредка выглянет из-за сосновых стволов какой-нибудь зеленый куст. В общем – красота! Раздражало только, что постоянно хлюпает под ногами мягкий зеленый мох, и приклад председательской двустволки больно иногда ударит в бедро.

Когда, как мне казалось, мой маршрут приближался к тому, чтобы замкнуть кольцо вокруг села километров в десять, я почувствовал неприятный сладковатый запах. Он напоминал тот, что издает мусорный контейнер, простоявший пару дней под палящим летним солнцем.

Свалка мусора? Здесь? Я изменил направление и пошел в ту сторону, откуда, как мне казалось, этот запах исходил.

Продравшись через кусты орешника, что группками встречались на моем пути, я замер. Первое, что бросилось мне в глаза, был широкий бурый след, который вел к проглядывающей из мха черной открытой воде. Бурый след с налипшими на нем клоками шерсти, глубокими бороздами вырванного мха и остатками окровавленных внутренностей какого-то животного. След этот заканчивался в темной затхлой вадье, а из самой вадьи торчала туша лося, частично обглоданная и наполовину утопленная в трясине, с торчавшими над землей лишь головой, передними ногами и частью горба.

Тут-то я был безгранично благодарен председателю, содрав с плеча ружье и сняв его с предохранителя дрожащими пальцами. Хотелось сорваться с места и бежать, не разбирая дороги, но страх заставил лишь медленно пятиться прочь от черной вадьи медленно засасывающей останки живатного. Когда туша лося скрылась из вида, стало спокойнее, и я, все еще не выпуская ружье из рук, быстрым шагом направился в село, то и дело озираясь по сторонам и направляя двустволку в сторону любого шороха.

Почувствовал я себя лучше, только когда увидел первый дом Волокова, а, входя в село, совсем успокоился.

Когда я подошел к своей хате, на крыльце, на другой половине двора, сидел мой сосед «Жаворонок», человек средних лет невысокий, коренастый. Он что-то мастерил, дымя папироской. А рядом с ним возилась с листочками подорожника, бутылочками, какими-то палочками девочка лет четырех - вероятно его дочь.

- Добрый вечер, - начал я разговор.

Сосед прекратил строгать какую-то деревяшку и, сощурясь, посмотрел на меня.

- А-а-а, здорово, коль не шутишь, профессор.

Мне эта ученая степень невероятно польстила.

- Что слыхать в тайге, - продолжил сосед.

- Лося кто-то сожрал тут недалече, - коротко ответил я, подсознательно понимая, что мой собеседник не любит длинных, витиеватых речей.

Его лицо сразу приобрело серьезное выражение.

- Где? – спросил он.

- В трясине у орешника, - ответил я.

Сосед нахмурился и некоторое время смотрел в одну точку, о чем-то размышляя. Когда он снова посмотрел на меня, то был еще серьезнее, чем раньше.

- Здесь часто так, - сказал он. – Хорошо, что лося, а то еще и…

Он не успел договорить, как из хаты послышался женский голос: «Саш! Саша, иди сюда. Помоги».

- Волки, - с натянутой улыбкой закончил разговор сосед, попрощался и направился в хату.

Я, конечно, не биолог, но какое-то представление о животном мире имею. Так вот, я впервые видел, чтобы волки не до конца доедали тушу и топили ее в болоте. Также я впервые видел волков, обладавших такой силой сжатия челюстей, что разом отрывали половину лопатки лося. Это очень явно смотрелось на разодранной туше. Нет! Тут явно были не волки. Уж скорее это был медведь.

- Дядя, - отвлек меня от размышлений детский голосок.

Я посмотрел туда, откуда исходил голос. Дочка моего соседа «Жаворонка» стояла передо мной с какой-то бутылочкой в руках.

- Дядя, ты на охоту ходил? – простодушно спросила она.

- Да, - ответил я. Не объяснять же цель моего приезда четырехлетней девочке.

- На болото? – опять спросила она.

- Да.

- А ты Татя не боишься? – пролепетала дочка соседа, поднимая руки вверх и становясь на носочки серых потрепанных сандалий, наверно, чтобы показать какой этот Тать огромный.

- Какого Татя? – теперь уже заинтересовался я.

- Он ходит по болоту и плохих детей утаскивает в трясину, - объяснила она.

- Нет, - улыбнулся я. - Не боюсь. У меня ружье есть.

Я снял с плеча председательскую двустволку и потряс ею в воздухе.

- А ему нипочем, - заявила девочка. - Папка в него много раз стрелял уже.

Вдруг на крыльцо вышла довольно симпатичная женщина в красном платке.

- Здравствуйте, - сказала она мне, а потом повернулась к девочке, - Аленка, быстро иди кушать.

И девочка по приказу матери прошмыгнула в дом, а женщина, впустив ее, крепко захлопнула дверь, и я остался во дворе один.

- Медведь, скорее всего, - подумал я. – Кто же еще? Кто же еще?

На следующее утро я, как уже давно планировал, решил отправиться в Нижнюю Топь. Взял ружье, пару патронов картечи, несколько пуль, рюкзак с небольшим запасом еды и направился по едва приметной дороге в сторону, которую указал мне пробегавший мимо мальчик.

Дорога шла по лесу, петляя среди топких мест, иногда выбредая на открытые пространства, поля, заросшие молодым березняком, и вырубки. Где-то в стороне каркал ворон. Все чаще попадались кусты калины с красными гроздьями ягод.

Я вспомнил глупую колыбельную:

Баю-бай, баю-бай, спи, скорее засыпай.

По болоту ходит Тать, хочет он тебя забрать

Где растет калина, утащить в трясину

На болото не ходи. Баю-баю крепко спи…

Неожиданно справа послышался треск ломающихся веток, который быстро приближался. Я замер, и несколько секунд стоял парализованный страхом, совершенно забыв о ружье. Этих секунд хватило, чтобы нечто, добралось почти до самой дороги. Кусты рядом со мной затряслись, и на дорогу выскочил … заяц.

Я и не знал, что они могут так ломиться через лес. Что-то, вероятно, сильно испугало его. Очутившись на открытом пространстве, заяц ненадолго остановился и посмотрел на меня. Слева от дороги было небольшое болотце, но то, что напугало животное, было, видимо, намного опасней меня, поэтому заяц одним прыжком пересек дорогу прямо у моих ног и бросился через куст в черную воду болота. Захлебываясь и перебирая лапами, он отчаянно стремился в ту часть леса, что была слева от дороги.

Я сорвал с плеча ружье, направил его в сторону, откуда бежал заяц и стоял так минут пять, но вокруг было тихо, лишь где-то неподалеку все еще каркал ворон.

Поняв, что ничего мне не угрожает, я продолжил свой путь в Нижнюю Топь. Подумаешь – заяц.

Пройдя еще километра два по дороге, я наткнулся на странные следы. Они были огромные, это не были следы человека, так как на сырой глине явно отпечатались длинные когти, но это и не были следы того животного, о котором я могу судить: слишком непохожие ни на волчьи, ни на медвежьи, и уж тем более на следы копытных – вытянутые, с длинными пальцами и узкой пяткой. Очень странный след.

Я зачем-то нагнулся и приложил к следу свою ладонь, хотя смысла в своем поступке не видел. След был практически вдвое длиннее моей кисти. Так что…

- Что, заплутал, милый? - словно гром среди ясного неба, послышался вдруг слева низкий грудной голос.

Я обернулся. Передо мной стояла сгорбленная босая старуха, одетая в старую дырявую телогрейку и черную не менее старую юбку.

- Нет, - ответил я. – Я в Нижнюю Топь иду.

- Зверья пострелять? – обнажив два оставшихся зуба в ухмылке, спросила старуха.

- Я занимаюсь… - начал я, но, поняв, что моя сфера научной деятельности ничего не скажет пожилой женщине, продолжил, - Смотрю лес для вырубки.

- А Жаворонок что же? Захворал? – старуха нахмурилась.

- Не знаю, меня из райцентра прислали, - соврал я.

- И на долго?

- Дня на четыре.

- А жить-то в шалаше чтоль будешь? – подозрительно осмотрела меня старуха.

- Да я рассчитывал на постой у кого-нибудь попроситься, - ответил я, понимая, что действительно не продумал вопрос своего проживания в Нижней Топи.

- Да, хат пустых у нас воз, - ответила старуха. - Токма в них не топлено по десять годов. Мошкары в стенах – боженьки. Нельзя трывать. Сыро и все погнило.

- А как же быть? – я действительно занервничал.

- Ты вот что, милой, ответила старуха. - Можешь у меня пожить, а то у мяне силы не те. Поможешь чем. А?

Жить в шалаше на болоте одному мне как-то не хотелось. В отсыревшем заброшенном доме тоже. Да и мало ли что. А так – поколю бабке дров, принесу воды. Какое там у нее хозяйство: две курицы да кошка.

- Хорошо, - сказал я. – Спасибо, что пригласили.

Мы сделали еще поворот по дороге, и я увидел ту злополучную деревеньку. Дорога спускалась в низину, а потом пыталась забраться на холм, на склонах которого выросли когда-то, теперь сгнили, или почти уже разложились небольшие черные хаты. Два жилых дома можно было распознать по более или менее приглядному виду, грядкам с картошкой и всякой всячиной. Другие же дома обросли чертополохом и крапивой. В низине был небольшой мост, через какой-то ручей. Ручей этот только заболачивал местность вокруг деревеньки, не имея постоянного русла. Он сочился в высоких зарослях осоки вокруг Нижней Топи, придавая ей вид средневекового замка, опоясанного рвом. А может, это был и не ручей вовсе, а топкая черная трясина, поверх которой переливалась отстоявшаяся светлая вода.

Дом старухи расположился на краю деревни, а на счет хозяйства я ошибся. У нее было четыре курицы и три кошки, одна из которых совсем одичала и заходила в дом, как сказала старуха, только по ночам.

Мне выделили небольшой застенок с окошком, выходящим в сторону леса, и сразу же накормили картошкой из огромного чугуна.

Пообедав, я вышел во двор и осмотрелся.  Дом был небольшой, рядом пристройка, сарай, огород, и колодец, к которому вела узкая тропинка. Забор в огороде практически лежал на земле, и я, подобрав неподалеку три-четыре кола, поправил покосившиеся участки забора и подпер кольями.

Потом я заинтересовался колодцем и направился к нему. Казалось бы, что в низине грунтовые воды лежат ближе к поверхности, однако колодец был очень глубоким, и ведро долго летело вниз, прежде чем слышался плеск воды. Хотя колодец был и старый, но на стенах его отчетливо виделись вырезанные значки и буковки, как на старых каких-то колдовских книгах, к крышке колодца был прибит православный крест, а рядом висела высохшая ветка калинового куста.

Я вернулся в хату, когда старуха колдовала у печи, мешая что-то в чугунке.

- Как звать-то тебя, - спросила она, дотронувшись до меня скрюченным костлявым пальцем.

- Михаил, – ответил я ей.

- А меня зови баба Вера.

- А почему не по имени отчеству?

- Да так сподручней. – ответила старуха и очень серьезно добавила, - ложился б ты, Миша, спать. Время позднее.

И я с удовольствием после трудного дня завалился на широкую кровать в своем застенке.

Проснулся я ночью от странного шипящего звука. Открыв глаза, я увидел кошку, сидевшую на тумбочке рядом с моей кроватью. Это была та самая дикая кошка, которая никого к себе не подпускала, и редко появлялась в доме. Уши ее были прижаты, она шипела, глядя в темноту из моего окна, и пыталась, кажется, лапой ударить того, кто бродил на улице. А там действительно кто-то был! Прислушавшись, я четко различал, шелест травы под его ногами и шумное дыхание. Кто-то ходил в темноте у моего окна.

Я поднялся и посмотрел через мутное стекло. В полумраке вдоль забора ходило какое-то существо. Я видел только его темные очертания. Оно, видимо, пыталось найти лазейку в огород. Существо это было довольно велико, передвигалось на задних лапах, но тело держало не вертикально, а под углом градусов в сорок пять. Больше я ничего рассмотреть не мог.

Я стукнул в окошко. Создание сначала бросилось в сторону звука, но, не сумев перебраться через забор, побежало в другую сторону - к колодцу. Хотя и было довольно темно, но легко можно было различить тени построек старухиной усадьбы. Там я видел, как существо подобралось почти к самому колодцу, потом внезапно отпрыгнуло от него и быстро направилось к лесу.

Я взял ружье, зарядил его, положил рядом на кровать и попытался заснуть. Мне это удалось только часа через полтора, а в голове крутилась дурацкая колыбельная:

«Баю-бай, баю-бай, спи, скорее засыпай.

По болоту ходит Тать, хочет он тебя забрать

Где растет калина, утащить в трясину

На болото не ходи. Баю-баю крепко спи…»

Утром меня разбудила старуха. Она попросила принести дров из сарая, покосилась на ружье, резко развернулась и направилась в чулан. Я оделся и пошел в сарай за дровами. Проходя мимо чулана, я видел, как старуха перебирала связки каких-то трав и что-то шептала. До меня донеслось только: «… окаянный… почуял свежую кровь…».

Я вышел во двор. Солнце еще не встало, по земле стелилась легкая дымка, и все было влажным от росы. Я подошел к сараю и остановился в замешательстве. На мокрой от росы земле я увидел след. Это был тот самый след, что я заметил по дороге в Нижнюю Топь. Тут же события прошлой ночи промелькнули у меня перед глазами. Такое большое животное могло в два счета сломать мои колышки и оказаться прямо под моим окном. Но почему оно не полезло туда? Я бросил взгляд на забор. Это был обыкновенный полусгнивший забор, сломать который ничего не стоило. На нем висели глиняные горшочки, стеклянные банки и пучки каких-то трав и веток, вероятно, для просушки.

Я вернулся в хату и положил дрова возле печки. Через минуту ко мне подошла старуха с железной кружкой в руках.

- На вот! Выпей, - сказала она и протянула кружку с черной жидкостью.

- Что это? – спросил я, принюхиваясь.

- Пей, Миша. Здесь травы, которые он не любит.

- Кто он? – не удержался я.

Старуха ничего не ответила, просто повернулась ко мне спиной и вышла.

Я остался один и решил осмыслить все логически.

Значит так. Кто-то или что-то приходило ночью во двор к старухе. Такие же следы я видел на дороге. Животное оставляет следы, плюс довольно массивное. Если отбросить все сверхъестественное, то любое животное можно убить, главное знать его слабые места. Что я о нем знаю? Практически ничего, поэтому следует поговорить со старухой.

Сделав такой вывод, я стал ждать удобного момента.

Однако старухи не было, и я решил пока заняться построением линии обороны. Первым делом, дойдя до леса, я вырубил штук шесть толстых столбиков и врыл их в землю вместо изгнивших столбов забора. Потом я укрепил их прочными кольями. Подойдя к окну своего застенка с улицы, я проверил прочность оконной рамы и прикинул высоту от окна до земли.

После этого я перешел в наступление: открыл банку тушенки, смешал ее в какой-то кастрюльке с остававшимся хлебом и разбил туда стеклянную бутылку. Это должно стать смертельной закуской для животного. Не знаю, что заставило меня сделать эту вещь. Я понимал, что поступаю неразумно, пытаясь убить то, что даже ясно не видел, но страх перед неизвестным был сильнее.

Я оставил кастрюлю у леса и, мучаясь каким-то детским любопытством, направился к ближайшему пустому дому.

Дело в том, что, прожив всю жизнь в столице, я ни разу не заглядывал в деревенский заброшенный дом, а поэтому мне очень хотелось его осмотреть. Продравшись через высоченные заросли… да нет… целые джунгли крапивы и репейника, и я очутился на подгнившем крыльце. Тяжелая входная дверь, исцарапанная чем-то, тяжело скрипнула, и я вошел в сумрак пустого дома. В нос сразу же ударил запах сырости, и добрым словом вспомнилось мне приглашение старухи пожить у нее.

Я оказался в большой комнате без мебели. Старые обои были поедены насекомыми, доски потолка прогнили и вот-вот должны были обрушиться. Но любопытство гнало меня вперед.

Пройдя по скрипучим половицам к окошку, я заметил справа небольшую дверь, закрытую на засов, под которой лежали свежие комья грязи. Все то же любопытство заставило подойти ближе, отодвинуть тяжелую ось засова и приоткрыть дверь. Мне под ноги сразу скатились какие-то железки, два-три огромных капкана, несколько металлических штырей и моток проволоки. Я еще шире отворил дверь, и в коленку мне что-то ударило, а потом покатилось по полу, оставляя за собой темный след. Оно добралось до противоположного угла, стукнулось о стену и выкатилось под окошко.

Это была… голова барана с открытыми стеклянными глазами, смотревшими, казалось, прямо на меня. Голова оскалилась желтыми кривыми зубами.

За окном что-то хрустнуло и быстро зашуршало прочь от дома. Я, схватив ружье, бросился из хаты, выбежал на крыльцо, но вокруг уже никого не было. Постояв там минут десять, я направился к усадьбе старухи.

Когда я вернулся домой, женщина сидела на крыльце, рядом с ней были две ее кошки.

- Баб Вера, где вы были? – спросил я.

- Ходила до Василя, у дочки евоной чугун забрать, - она косо посмотрела на мои сапоги, погладив одну из кошек по голове.

- Я вам забор починил, - похвастался я, взглянув на сапоги. Они были закапаны кровью, скорее всего, кровью из той бараньей головы.

- Спасибочко, - старуха продолжала поглаживать кошку.

- Баб Вер, а кто ночью мне под окно приходил?  

- Не добро тебе знать, - сказала мне старуха, изменившись в лице. -  Посмотришь лес да уйдешь. Вот и все твои дела. Не лезь куда не нужно.

Я понял, что от старухи многого не добьешься, но решил все же попытаться что-нибудь выяснить.

- Да как же я пойду лес смотреть, когда не знаю, что за зверь вокруг ходит, - сказал я.

- Он днем не тронет. А хошь, прямо сейчас домой собирайся. Скажи, лес хороший, особливо, что за речкой, в Купленочке. Они знают. А днем он не тронет.

- Да кто ж это, баба Вера. Что за зверь?

- Не годится тебе знать, - старуха была неприклонна.

На этом и закончился наш разговор.

К вечеру меня охватило чувство тревоги. Во-первых, я не знал, удастся ли моя затея с кастрюлей и угощением из битого стекла. Во-вторых, я знал, что животное где-то опять будет бродить неподалеку. И самое страшное, что я не знал, что это за создание, а старуха все молчала. Она абсолютно не хотела касаться этой темы. Поэтому первое, что приходило мне на ум – это то, что старуха как-то причастна к появлению этого зверя.

Я забрался в свой застенок, положил рядом ружье и притворился спящим. Ко мне пару раз заглядывала старуха и что-то шептала. Потом она заходила в чулан, стучала крышками чугунов и скрипела половичинами подгнившего пола.

Когда почти совсем стемнело, я слышал, как стукнула входная дверь и старуха вышла на улицу. По шуму я догадывался, что она не отходила далеко от крыльца. И вот где-то в стороне послышалась чья-то тяжелая поступь.

- Иди, иди, - раздался ее голос.

Мужчина (а это был мужчина, волосатый со всех сторон, чёртов викинг) оказался довольно приятным несмотря на отталкивающую внешность. Как я и сказал длинные черные и скорее всего немытые волосы, семидневная щетина, почему-то подкрашенные брови, серьги в ушах и нестираная футболка с логотипом какой-то мерзкой группы, явно воспевающей каннибализм,сатанизм и анархизм.

А еще запах. Запах немытой кожи и нестиранных трусов. Как будто начинающий бомж ввалился просить чего-то в магазине у сердобольной бабушки продавщицы..

— Можно забрать посылочку?

Я провалился в воспоминания.

***

Я тогда недавно только из армии вернулся. Успел послужить, успел побывать даже в горячих точках, о которых сейчас не принято рассказывать и повоевать с теми, с кем сейчас вроде как дружим. Нечистые тогда ещё не считались друзьями и посылали с ними бороться тех, кого обычно принято не посылать на боевые задания — срочников. Вот и я побывал, насмотрелся немного на этих... нехороших... людей.

Как побывал так и вернулся. Живой и невредимый, да никому не нужный. Без работы и без образования. Из всех знаний только стрельба, бег с препятствиями, рытье окопов да военные игры на компьютере. Бывает засядешь в «Охотника» вечерком, а на часах уже шесть утра, а ты ни в одном глазу. Фрагов набил, а толку с этого? Компьютерными победами за свет с интернетом не заплатишь.

Армейские друзья куда-то пропали, у всех нашлись проблемы и разбросало нас по великой стране. Никто меня не зацепил и в столицу не перетащил, хоть бы и в бандиты. Остался я безработным провинциалом с отцом в квартире.

Но унывать это не по нашему. В конце концов бандиты есть и в провинции, а они, если захотят, бывшего военного сами позовут, а я не откажусь. Но пока нужно было искать работу.

На завод я не пошёл. Во первых там отец работал, а ещё и днём его видеть — это будет передоз. А во вторых вредно дышать этими испарениями. Десять лет поработаешь и сам инвалидность получишь, как отец. Если доживешь, конечно. Поэтому туда я даже не целился.

Многочисленные склады — хорошо. Но не грузчиком. Я, конечно, физически крепкий, в армии прокачали, но если целыми днями грузить мебель или окна в фуры, то не знаю насколько меня хватит. Один неправильный поворот позвоночника, щёлк и «Больше тридцати килограмм нельзя подымать до конца жизни»,

В охране мне скучно. Взяли конечно бы, стоило только захотеть — военных в первую очередь нанимают месить грязь у забора. Но я не хочу сутками в будке спать или маршировать вдоль стен отмечая карточками свой путь и мерзнуть зимой в поле охраняя пшеницу или что там сейчас садят. Короче не мое это — я люблю разнообразие, а монотонность убивает. Поэтому и военную карьеру не стал делать, и не надо меня осуждать.

Объявление «Требуется администратор на пункт выдачи 13» меня чем-то необъяснимо привлекло. Так бывает, что увидел обложку книги — не знаешь автора, и название ни о чем не говорит, а ты все ходишь и бродишь вокруг пока не купишь. Или виски раз понюхаешь случайно и загораешься желанием его купить, хотя вообще не любитель, но сочетание бутылки, этикетки и запаха, который ты случайно уловил дёргает и не оставляет пока скрипя зубы не вытащишь пару бумажек из кармана и не отдашь продавцу. Потом окажется, что не такое оно и вкусное это виски, но галочку где-то в голове поставил. Чек!

Перебрал я десяток вакансий, но постоянно возвращался к пункту выдачи под зловещим номером. Что интересно, больше у нас таких точек не было в городе. Почему тринадцать? Для солидности? А почему тринадцать а не шестнадцать?

Перед глазами мелькали сайты по поиску работы, каналы в соц.сетях, газеты с бесплатными объявлениями и даже бумажки на столбах, с отрывающимися листочками. Но именно эту я сохранил в закладках и возвращался каждый день. А потом взял и позвонил.

***

— Добро пожаловать на Пункт Выдачи номер тринадцать!

Я лучезарно улыбнулся и встал в стойку:

— Назовите четыре последние цифры номера заказа или номер телефона.

— А что вам лучше?

— А то, что, удобнее для вас.

На самом деле хотелось чтобы клиент просто быстрее забрал заказ, потому что запах распространялся медленно но уверенно, и не просто щекотал ноздри а забивал в каждую по ржавому гвоздю, пролежавшему месяц под землей.

«Бомж» решил назвать цифры заказа, потому что номер телефона не знал, а я смотрел как шеф присел на скамеечку для ожидающих и платочком прикрыл нос и вспоминал нашу первую встречу.

***

Трубку телефона подняли мгновенно, будто на той стороне ждали звонка.

— Уле..., — промырлыкал мягкий вкрадчивый голосок, будто настоящий кот заговорил со мной по мобиле, только что наевшись сметаны и греясь на солнышке. Я представился и сказал, что страшно желаю работать на пункте выдачи. Просто всю жизнь мечтал, спать не мог.

Трубка помолчала и спросила о резюме. Пришло моё время молчать.

— Резюме, — повторила трубка, — вы с какого сайта явились?

Я назвал сайт, на котором видел вакансию.

— Там же была кнопочка. Довольно большая. Заметная глазу. И надпись на ней «Добавить резюме». Или «отправить резюме» я толком не помню. Вы должны были записываться на собеседование, а не звонить мне напрямую! Я ведь не знаю вас и вашего прошлого, а вдруг вы "нечистый".

В голосе у будущего шефа прошелестел неприкрытый, но явно искусственный ужас. Боишься ты, как же. Бизнесмен продаст снег чукчам, а потом только выразит презрение к узкоглазым героям анекдотов.

— Я не нечистый. Могу доказать.

— Докажите, что вы мне подходите в своем резюме.

И он бросил трубку. Я молча смотрел на экран телефона и чувствовал, что где-то принял неправильное решение и можно мысленно ставить галочку — «Я хотя бы попробовал».

***

Волосатый, плохо пахнущий клиент заказал в магазине наушники-вкладыши.Сейчас он крутил затычки в руках и бормотал что-то про сопротивление, частотный диапазон и чувствительность.

Я тяжело вздохнул (мысленно) и улыбнулся клиенту искусственной, но очень тёплой улыбкой профессионального продавца:

— Будем оформлять?

***

Резюме я нашел в интернете, на первом попавшемся сайте. Скопировал, выкинул то что мне не подходило и немного видоизменил то, что понравилось.

Вместо любитель игр написал что разбираюсь в офисных программах, в графе опыт написал «разнообразный». Про армию написал, и про участие в БД. На всякий случай. Что мне терять? Все равно с такими данными не возьмет, но если не попробовать, то и не получится.

Отправил и забыл.

***

— Сомневаюсь, — сказал патлатый, — можно не забирать?

— А в чем дело? Наушники как наушники. Новенькие на вид, нет звука?

— Есть, брат. Но что-то сомневаюсь я. Вот у меня когда-то были трофейные, если ты понимаешь о чем я. Вот там был звук, там качество. Я такие ищу и найти не могу никак. Можно не брать?

— Мы всегда идем навстречу клиентам! — громогласно встрял шеф, — конечно пока вы не оплатили товар и можете его вернуть. Но хочу заметить, что скоро так называемые «особенные товары» можно будет получить на нашем пункте выдачи номер Тринадцать.

— Ура, — подтвердил я.

Это было неожиданно. И два кусочка пазла вдруг сложились у меня в голове. Вышла интересная картинка.

Я отправил тогда резюме будущему начальнику и забыл о нём занявшись поисками работы, но он все-таки перезвонил и уже более уважительным тоном пригласил на собеседование в кафе «Стиль».

«Ну хоть кофе угостят, — подумал я и отправился даже толком не думая, что буду говорить. Возьмут — хорошо, не возьмут — так и будет.

Но меня взяли.

Выпить горячего напитка будущий шеф не предложил. Он как паук устроился в самом темном углу кафешки, прикрывшись двумя ноутбуками, но навстречу мне поднялся и руку подал. Примерно так я его и представлял.Типичный представитель людей, командующих деньгами — маленького роста, полноватый, немного лысоватый и быстрый, как ветер на крыше.

Он расспрашивал меня о прошлой работе, о семье, о хобби но кажется мне это были ничего не значащие темы. Он даже не попросил продать ему ручку. Главный вопрос прозвучал в конце встречи.

— Как к особенным относишься? Как вы их называли там, «нечистые»? Что ты чувствуешь, когда видишь одного из них?

Я задумался. Скользкий вопрос. Не простой. Ответить можно по разному, но если толстяку ответ не понравится то не видать мне работы как осуждённому женщину. Хотя и так он меня не возьмёт, найдутся опытнее, моложе и с нормальным резюме.

— Нормально, — сказал я и посмотрел ему прямо в глаза, — война закончилась.Теперь мы вместе и разделить вряд ли кто сможет. Больше нам делить нечего. А обиды и ошибки остаются в прошлом.

Человечек молчал и помешивал ложечкой травяной чай. У меня в животе что-то злобно буркнуло, соискателей на работу угощать не принято, я понял.

— Мы вам обязательно перезвоним, — сказал шеф и протянул лапу. Я пожал, ну а как ещё? Дают руку для рукопожатия — нужно отреагировать, чтобы ты ни думал о человеке. В конце-концов он не обязан меня брать, ничего личного — просто бизнес.

— Если вдруг вам охранник понадобится, — сказал я поднимаясь и натягивая куртку, — опыт есть. Я могу и сторожить. И на пульте...

— Всё нормально, — он уже не смотрел на меня, а что-то клацал глядя в экран ноута, — у вас хорошие шансы. Давайте не будем забегать вперёд.

— Но вы...

— Я вас услышал. Только у нас будет охранная фирма на кнопке подключена, в любом случае не выйдет. Я вам обязательно перезвоню и скажи результат собеседования.

«Если так говорит, то не перезвонит точно», — подумал я и вышел на улицу.

***

— Это что ещё значит? — спросил я у директора, и тот только руками развёл и кивнул в спину клиенту. А тот смотрел то на меня, то на шефа забыв о наушниках.

— Мы что собираемся с особенными работать? А предупредить сотрудников не нужно было?

— Потом, — зашипел шеф и закрутил глазами, как сломанная кукла, - потом поговорим.

— А почему потом? Давайте сейчас, шеф. Сейчас поговорим, самое время для новостей, а?

— Я наверное возьму наушники, — вставил опасливо патлатый и достал коричневый кошелёк, — наличкой буду платить.

Шеф медленно извлёк платок из кармана и аккуратно вытер вспотевший широкий лоб. Зашёл в примерочную и долго там дышал, пока я заканчивал работу с клиентом. Обиделся что ли?

Он появился только когда хлопнула закрывшаяся дверь. Спрятал платок и не смотря мне в глаза произнес «Зови напарника, будем говорить».

Он отдышался. Что дальше? Затем напился холодной воды из колонки, рядом с магазином. Постучал ещё в один дом. Затем в другой. Никого. Тишина. Словно все вымерли. Но никак не давали мальчишке покоя задёрнутые на окнах шторы. А во дворах некоторых домов, как и у Яськи, царили следы разгрома. Белели в грязи куриные перья, усыпая землю, точно конфетти… Вязкие, подсохшие следы крови снова заставили отпрянуть от калитки и от раскрытой настежь двери в чужую хату.  

Олежка испугался до одурения. Страх возрастал юркими змеями в кишках, не давая заходить в дома с открытыми дверями. Мальчишка упрекал себя за трусость и глупость самыми "грязными", на его взгляд, словами, потому что забыл телефон в хате. Еще не взял с собой сто рублей, давнишний подарок от отца. «Идиотина. Дурында. Лох педальный».

Но ведь он надеялся, что успеет вернуться до темноты в хату, чтобы забрать телефон и вещи, а потом сразу же бежать на остановку.

Похоже, бабка Яська, в кого бы она ни превратилась, днём пряталась. Только вот куда же все соседи-то подевались?

Олежка постоял на перекрестке, поглядывая на перекопанные огороды, тёмные от дождевой воды. Что-то булькнуло, колыхнулось в земле и, как выпуклый плащ, на мгновение оторвалось, показавшись в воздухе, затем снова припало к  почве.

Точно и не было ничего. Прошла минута, другая. Дрожащий Олежка всматривался в подозрительное место, и чувство, что за ним наблюдают, усилилось.

- Мамочка, что это такое было, а?! - выдохнул он и побежал к хате бабы Яськи, думая, что сейчас совсем одуреет от страха и собственных пугающих мыслей.

Он бежал, глядя только вперёд, больше не оглядываясь ни на огороды, ни на мельтешащие мимо от быстрого бега редкие дома и хаты.

В хате бабки Яськи всё было по-прежнему, и всё же что-то неуловимо  изменилось. Но только что?

Олежка подобрал с пола упавший телефон, положил в маленький рюкзачок. Внутри, под подкладкой, лежала скрученная сторублёвая бумажка.

Он вздохнул, услышав скрип двери, и, бросив тоскливый взгляд на свитер, схватил палку, служившую подпоркой стола,  направился к двери.

Шуршание.

Олежка так крепко сжимал палку в руках, что заболели пальцы. Бабка Яська сидела под столом. Вещи туго натянулись на плотном теле, раздутое лицо было серым и странно перекошенным, точно отекло по краям. Изо рта капало. Она что-то сказала, вроде: «Внучок, поди-ка сюда!», и выпростала вперёд синюшные руки с длинными, извивающимися, как черви, пальцами.

- А-а-а!!!! - завопил Олежка и, выронив палку, бросился прочь из хаты.

Оцепенение исчезло. Хотя от страха аж зубы заклацали, и он чуть не прикусил язык. Возле калитки на улицу что-то громоздилось – бугристое, серое, припавшее к земле, как надутое воздухом полотно. Оно подрагивало и будто бы впитывало капли дождя.

Итак, к калитке путь отрезан. Топать через разбухший от воды огород? Олежка замер. Обходной путь отчего-то внушал опасение. Он пригляделся: весь забор облепили такие же, как и возле калитки, серые подрагивающие полотна. И звук тихого шуршания, который он всё время слышал, был вовсе не ветром. Этот звук издавали они. Чудовища.

Бабка Яська вывалилась из хаты и поползла к нему, двигая руками и ногами, как краб, и низко пригибая голову. Олежка отступил и спиной упёрся в дверь сарая, из которого пахнуло отвратительным смрадом.

Скосился на дверь, с виду довольно плотную и с двумя щеколдами как изнутри, так и снаружи. Правда, в сарае нет окон, и что-то подсказывало Олежке, что и лампочка внутри тоже, скорее всего по закону подлости, не включится.

Обычно в сарае часто блеяла коза Дуська и хрюкали две ладные свиньи, сидевшие за перегородкой. Он увидел, как мелькнул в сарае пушистый хвост Шкуры, вздохнул, поглядывая на изрытый огород, земля которого набухла и, словно на дрожжах, подросла вверх. Комья грязи образовывали небольшие холмики, точно на огороде порезвился огромный крот-мутант и вырыл себе тоннель.

Потерялась ещё секунда на раздумья. С крыши дома на спину Яськи спикировало то, что  с виду напоминало вспученное полотно.  Вблизи оно выглядело по-другому: на бугристой, точно в нарывах, шкуре периодически открывались прорези длинных ртов, выбрасывающих хоботки-присоски.

Олежка вздрогнул: Яська, опустив голову, замычала.

Страшно лезть через огород, изрытый вдоль и поперёк. Да и неизвестные твари на заборах…. Всё это разом внушало Олежке ещё больший ужас.

Он юркнул в сарай, сразу закрыв дверь на щеколду. О ноги потерлась, замурчав, Шкура. Дернул наудачу шнур, включающий лампочку у потолка, - и зажёгся свет. Ура!

… Олежка блевал в углу. Рвало водой и желчью сквозь слёзы. От любимой  бабкиной козочки остались, как в страшной сказке, ножки да рожки. От свиней осталось месиво из кишок и грязной жижи, стекающей со стены. За перегородкой, у стога сена, боком лежала сплющенная свиная голова, выставив напоказ пустоту грязного черепа.

Немного успокоившись, Олежка посмотрел на дисплей телефона. Всего одна полоса батареи. Мать не звонила. А на часах почти четыре. В шесть станет совсем темно, а при такой-то погоде, скорее всего, и раньше. Нужно как-то отсюда  выбираться. Но как?

Усталая голова отказывалась соображать. Оставалось только  ждать.

Воняло премерзко. Но то ли от шока, то ли от всего увиденного Олежка принюхался к смраду. Сколько же он продержится, пока кровожадная  бабка Яська вместе со всеми этими тварями не доберётся до него?

Дверь в сарай плотная, а щеколда хлипкая. Надолго ли её хватит?

Дождь стучал по крыше не так, как в хате, а слегка приглушённо. Вода протекала сквозь дырявую крышу, капая на стог сена и в ведро.

Олежка сидел в углу. Шкура куда-то исчезла. А он, видимо, задремал. Шея затекла, и он донельзя измучился и продрог. В обуви противно хлюпало, и, кажется, подошва одного кроссовка держалась на соплях.

Он хотел есть. Хотел пить. В носу хлюпало. Что бы сказала воспитательница, увидев его таким? Поругала бы страшно, конечно, но для начала бы заставила вымыться. И, наверное, угостила бы печеньем, которое всегда приносила из дома… Олежка вздохнул. Желудок громко урчал.

На часах телефона почти полшестого. Наверное, снаружи уже темным-темно.

- Шкура, кис, кис, -  позвал кошку Олежка и встал, чтобы поискать её.

-Ты где Шкура?- спросил он, заглядывая в ведро, на дне которого натекло немного воды. Он зачерпнул её ладошками и напился.

В дверь уже скреблись. Задергалась задвижка. Откуда-то слева, за оградой для свиньи, словно подавая сигнал, громко мяукнула кошка. В дверь крепко бухнули. Раз. Затем двинули так сильно, что она затряслась.

Инстинкт отрезвил, точно ангел-хранитель помог. Страх куда-то пропал. Олежка обогнул перегородку и увидел кошачий хвост, ужом проскользнувший между щербатыми досками в чернеющую яму. Стена над ней тёмная, обросла мхом. Терять нечего… Дверь сарая треснула с новым ударом, и щеколда с жалким скрипом слетела с петель.

Олежка отодрал прогнившую доску от стены и юркнул в вырытую ямку, мысленно благодаря мёртвую свинью, которая так усердно стремилась на волю. А может, животине  просто отчаянно хотелось полакомиться топинамбуром, который рос прямо за сараем.

Мальчишку цепко схватили за ногу, сорвали со стопы кроссовок. Но Олежка отчаянно рванулся вперед и выполз на поверхность. И сразу побежал к остановке, во тьме ориентируясь лишь на столбы. Он крепко держал в руках рюкзачок, с телефоном и заветной сотней рублей, которых должно хватить на спасительный билет до города.

Дождь почти прекратился. Дальние фонари едва освещали дорогу. Было ужасно тихо. Шкура тоже исчезла, но он знал, что она держится рядом, точно понимает, точно оберегает его. В это мальчишке хотелось верить. Он почти  добежал до магазина.  Женский голос окликнул его, заставив сбиться и упасть прямо в лужу.

- Эй, мальчик, чего бежишь, как угорелый? Что случилось?

Невысокая женщина в дождевике вышла из магазина. Жёлтый свет из-за двери приветливо лёг мальчишке на лицо, ненадолго ослепив.

Олежка дрожал, сбивчиво рассказывал ей что-то, едва ворочая от страха языком.

- Помогите… Они гонятся за мной, - выдавил из себя, наконец, и всхлипнул.

Она повела его в магазин. Олежка смотрел на её руки и лицо. Вроде всё в порядке. Никаких синюшных, как у бабки Яськи, пальцев. Нет и припухлостей на симпатичном лице. Голубые глаза женщины смотрели прямо и не лукавили.

- Хочешь чаю? - спросила она.

Затем сняла с него куртку и дала взамен мягкое одеяло. Словно пытаясь успокоить, рассказала, что приехала навести в магазине порядок. Разморозить холодильник. Заодно заказать продукты. Санитарный день сегодня всё-таки.

Олежка дёрнулся, когда запиликал телефон, и еле вытащил его из рюкзака трясущимися руками.

- Сынок, привет, это я. Прости, что сразу не перезвонила. Была очень занята, - оправдывалась мать.

- Мамочка… Мамочка! - взволнованно тараторил Олежка. - Бабка Яся, она… - он всхлипнул. – Она… - запнулся, не в силах подобрать слова, чтобы описать весь ужас, и  выпалил: - Забери меня. Скорее забери. Мамочка. Яська злая. Она изменилась….

- Что ты говоришь? Повтори! Не слышу. Олежка.  Не слышу, связь хреновая, - громко  сказала она. – Я завтра приеду.

- Мамочка,  пожалуйста, поверь. Пожалуйста, приезжай. Я в магазине, с тётей,- успел сказать мальчишка, как батарея села и телефон отрубился. Олежка обречённо заплакал.

- Тише, тише, - поднесла ему женщина чашку с чаем и коржик.

Вытерев слёзы, он откусил от коржика, глотнул чая. Прожевал и проглотил. Чуток полегчало.

Дверь медленно начала открываться.

- Закройте!!! - крикнул Олежка, выпуская из рук чашку. Но женщина остолбенела.

В дверь шустро впрыгнула бабка Яська. Прокудахтала что-то. Тут же разбилось стекло, и в магазин влетело кожистое нечто, точно ворсистое полотенце бухнулось на пол.

Олежка ужом забился под стол с весами. Женщина что-то растерянно сказала. Бабка Яська разинула пасть, откидывая голову назад, точно складную игрушку. Из-за её спины выстрелило щупальце, обвив шею продавщицы, продавливая её кожу и впитывая, точно шлангом, кровь, вмиг меняя цвет из серого на алый.

Снова надеяться, что его не увидят, глупо. Бабка Яська куснула женщину за руку и стала жевать её кисть, кровожадно чавкая. Во время жора бабка не отвлекалась, уверенная, что теперь-то внучок никуда не денется.

Летучее покрывало ползло по полу, оставляя влажный след, направляясь к мальчику. Олежка ни на что не надеялся. Он толкнул столик в сторону чудовища, придавив его электронными весами, и побежал к двери. Буквально выкатился на улицу, пролетев через три ступеньки и больно ударившись о плитку – аж в ушах зазвенело. Второй кроссовок слетел с ноги.

Дождь прекратился. Но темнота вокруг как будто сгустилась. Грязь стала вязкой и скользкой. Он встал, пошатываясь, скуля, точно побитый  щенок, - и снова с усилием  побежал в сторону остановки.

В домах за забором свет не горел. Кошка снова куда-то пропала. Было жутко и практически ничего не видно.

Мальчишка отлично знал дорогу к остановке. Ведь он  бессчетное количество раз  ходил сюда с матерью да с бабой Яськой. От магазина нужно бежать напрямик. Затем повернуть направо и возле шоссе пройти по узкой асфальтированной дорожке. Там,  напротив столбов и частых фонарей, и располагается единственная остановка.

- Божечка, помоги! -  Олежка прикусил губу и побежал вперед. Он снова падал, то и дело отплёвываясь от грязи, попадавшей в рот.

Ноги окоченели, руки тоже. Только в груди  жарко пылало. Мельком Олежка замечал на огородах плотные тени с большими головами, напоминающие грибы. Часто он слышал чавкающие звуки за спиной и боялся обернуться, хотя задыхался и пыхтел, как перегруженный старинный  паровоз.

Шлепки и квохчание доносилось со всех сторон. Он чувствовал, что его окружают. Подступают всё ближе и ближе и вот-вот настигнут.

Знобило. Лицо горело. А тут ещё ветер, который бил в лицо, словно нарочно мешая бежать. Ещё чуть-чуть. Ещё один шаг. «Вот выберусь и буду долго спать. Боженька, помоги!» - молился он, хотя раньше обращался к богу только на Рождество и на день рождения, точно к деду Морозу, прося исполнить  загаданные желания.

Сердце в груди тяжело грохотало и колотилось. Тух-тух-тух.

Олежка  опять упал и с трудом поднялся. Какое-то время он просто полз.

В небе громко кричали вороны. От жути на Олежку то и дело накатывало оцепенение, но он заставлял себя двигаться дальше. Добрался до конца дороги. Осталось только пройти мимо трёх домов, благо что идти теперь не по земле, а по асфальту.

Света – нигде. Даже фонари впереди еле видны, будто кто-то их нарочно погасил. Неужели в посёлке действительно все вымерли в одночасье?

Вода в дорожных лужах смывала грязь с его ног, местами даже казалась теплой. Олежка больше не мог бежать. Только шлёпал по лужам, пытаясь отдышаться. Тело болело. Зубы выбивали дробь.

Еще пару метров – и будет остановка.  

- Уф, наконец-то…

Дошел и посмотрел на телефон: без пятнадцати восемь. Экран, включившись на пару секунд, мигнул и снова погас.

«Дождусь. Дождусь, дождусь», - с облегчением думал он и сел на скамейку, поджав ноги. Голова то и дело свешивалась на грудь. «Не отключайся, ты же мужик. Держись!» - подбадривал себя мальчишка.

Но всё же помимо воли задремал.

… Он кричал во всю глотку, он бежал во всю прыть, а автобус всё быстрее и быстрее уезжал от него. Мальчишка бежал следом. Вопил. Молил подождать. Кричал, надрываясь, - и очнулся.

Подбородок Олежки  дёрнулся, с уголка рта стекала нитка слюны. Задремавший было, мальчишка увидел Шкуру. Она сидела на лавочке, рядом с ним, и наводила  кошачий марафет. «Заберу её с собой», - решил он, когда услышал шум машины.

«Надо маме позвонить или эсемеску послать, чтобы встретила. Не выйдет. Ах, чёртов старый телефон со слабой батареей… Или, в крайнем случае, у водителя помощи попрошу». Тарахтение усилилось. Шум колёс, прорезающих лужи и рокотание двигателя наполнили сердце мальчишки неописуемым счастьем. От облегчения ему захотелось буквально взлететь.

Олежка подхватил кошку и вышел из-под пластиковой будки, направляясь поближе к бордюру у проезжей части.

Фары приближающегося автобуса имели нездоровую желтизну. Но и этого света хватало, чтобы пробить тьму. Олежка крепче прижал кошку к груди, поправил лямку рюкзака - и бросился к автобусу, размахивая руками. Боялся: вдруг кошмар сбудется – водитель снова проедет мимо, не остановившись.

Маленький жёлтый автобус походил на заказной, в котором проезд гораздо дороже обычного, почти как в маршрутке. Сквозь цветастые шторки на окнах трудно было понять, есть ли кто-то внутри, но по контурам теней Олежка различил: автобус не пустой.

Передняя дверь открылась. Он сделал шаг на ступеньку, схватившись за поручень. Водитель был в кепке и выглядел болезненно тощим, как жердь. Позади водителя, в первом ряду, всё двухместное кресло занимала толстая женщина в жилете кондуктора. Её лицо было скрыто вьющимися волосами цвета ржавчины, а полные руки держали на коленях сумку. Водитель что-то спросил. Что-то про маленьких мальчиков, в такое позднее время находящихся далеко от дома.

Кошка фыркнула, принюхалась и, зашипев, стремительно попыталась вырваться из рук Олежки. Дверь резко захлопнулась. Олежка закричал. Рука кондукторши буквально выстрелила вперед, удлиняясь на глазах, как пожарный шланг, наполненный водой. Синюшные пальцы схватили кошку за голову, сжали её до хруста и потащили прямиком в пасть, из которой навстречу выстрелили мокрые жгутики.

Ноги подкосились - и Олежка чуть не скатился вниз по ступенькам, но, случайно приложившись виском о поручень, пришёл в себя от боли. Водитель улыбался. Только в его рту тоже не было зубов. Какая-то плёнка и шевелящиеся жгутики.

- Давно у нас не было маленьких мальчиков, - произнесло существо в кресле. Оно сплюнуло на пол клочья шерсти, вытащило из пасти хвост и, отрыгнув, выпустило газы, наполнив салон удушливым смрадом.

- Присаживайся, сынок, - всё так же улыбаясь, произнёс водитель. - Мест много. А маленьким мальчикам сегодня проезд бесплатный.

Он гадко осклабился и надавил на газ. Олежка с трудом поднялся на ноги и сел на сиденье. Оглянулся. В конце салона, на полу, что-то лежало. Что-то большое, влажное, серое и напоминающее готовый вот-вот лопнуть мыльный пузырь.

Мысли превратились в кашу. В голове враз воцарился туман - и отчего-то проще всего было поверить, что он спит. Ведь лицо кондукторши менялось на глазах, превращаясь то в лицо бабки Яськи, то в лицо продавщицы, то ещё в кого-то знакомого.

От ужаса Олежка зажмурил глаза.

Его бережно стащили с сиденья и бросили прямиком к пузырю. Он уперся в него руками. Землистый ослизший пузырь был влажным и отвратительно  теплым. Внутри него что-то было. Что-то дышащее и живое.

Внезапно пузырь разверзся, исторгнув  из себя едкий запах протухшей рыбы и гнилостный - отбросов.

Олежка заорал, стал дёргаться, пытаясь совладать с собственным онемевшим телом, - и до крови прикусил губу.

Липкая плёнка  с гадливым чмоканьем прикоснулась к его лицу, ожгла кожу, точно щёлок. Внутри пузыря показалась пасть, наполненная шевелящимися жгутиками. Они извивались и смердели.

Новый булькающий крик умер, едва начавшись. Руки перестали слушаться команд мозга. Ногти безуспешно пытались порвать плёнку: маленькие пальцы были слишком слабы и неуклюжи. Плёнка стремительно залепила глаза мальчишки, закрыла ноздри, рот и устремилась вниз по шее к плечам.

Боль была острой и режущей. Лёгкие от нехватки кислорода горели, будто в огне. Олежка чувствовал, как что-то пожирает его и в то же время изменяет.

Где-то далеко едва слышный, но очень понятный женский гнусавый голос твердил, как диктор в новостях, о необходимой смене мест обитания и о близкой зиме. Твердил что-то о перспективных маленьких мальчиках и о никуда не годных стариках.

Перед тёмным паденьем в бездну перед глазами мальчишки вспыхнуло, точно наяву, лицо отца. «Папочка, ты здесь, со мной», - подумал Олежка и перестал существовать.

Карина работала за барный стойкой всю ночь и ещё пару лишних часов, потому что сменщица заболела.

Клиенты сегодня все как на подбор: с деньгами и чаевых не жалели. Удачная ночь, если бы не одно «но». Голос сына по телефону не на шутку пугал. Его голос взывал к её материнской сути. «Дело – дрянь, Карин. Дело – керосин», - настойчиво твердил он ей. Но эта работа – последний шанс в сплошной череде невезенья и увольнений. Не отпроситься.

Она покемарила в подсобке около получаса, дёргаясь от размытых и оттого ещё более жутких кошмаров. Только в десять утра, с закрытием бара, удалось освободиться. Сразу переодевшись, Карина  пошла на остановку и, глянув на расписание, поняла, что успевает на автобус до Рыковки.

Села на скамейку. Припудрила лицо. Подкрасила губы. Но усталость и морщинки у глаз никакой пудрой не скрыть.

Автобус, красный «Икарус», был практически пуст. Заплатив за проезд, она решила подремать. Как-никак Рыковка – конечная. Час езды.

Сын сидел на остановке. Босой. Бледный. Какой-то отёкший и нездоровый. Без  привычного рюкзачка. В чужой, со взрослого плеча куртке. Мокрые волосы выглядели грязными и липкими. Пальцы, крепко сжимающие большой  горшок с землёй, были неестественно синюшными.

- Сына, сынок, что случилось? - обеспокоенно спросила она, пытаясь его обнять.

Тело Олежки было точно деревянное. Он ничего не говорил и всё время отводил в сторону взгляд.

- Ну ладно, с бабкой Яськой потом разберусь, - грозно сказала она, доставая из сумочки влажные салфетки и новую пару носков, что купила для себя. Ноги сына на ощупь были точно ледышки.

Олежка молчал. Карина чувствовала себя полной дрянью, глядя на его лицо. Сразу вдруг вспомнилось все, что она делала и чего не сделала для него.

- Прости меня, Олежка, прости, - погладила его по голове, решившись вызвать такси. Но, увидев проезжающую машину, вышла на дорогу и помахала. Водитель, пенсионер интеллигентного вида, в очках, остановившись, критически оглядел её и смягчил взгляд, увидев мальчишку.

- Батюшки, что у вас приключилось-то?- спросил он.

- Подвезите до города, прошу вас! Я заплачу.

- Садитесь. Так подброшу, денег не надо,- сказал водитель и открыл заднюю дверь.

Сын не выпускал из рук горшок и долго стоял на пороге квартиры, словно забыв, где находится его комната. Он замер на месте и точно вслушивался в громкий лай соседского пуделя Артемона, жившего за стеной, у одинокой пенсионерки.

- Олежка, быстренько раздевайся, - приказала Карина. - Сейчас воду в ванну наберу, вымою тебя! - крикнула, закрыв входную дверь и убедившись, что он пошёл в свою комнату.

Олежка скинул только куртку. Поставил горшок возле батареи. Затем нагнулся над ним и, засунув  ставший удивительно гибким указательный палец в рот, вытащил из гортани сероватую и длинную, наполненную чем-то зернистым жилку. Крякнул, пока она полностью не вышла из горла.

Затем вырыл в горшке подходящее углубление, аккуратно нашарил пальцами сидящие в земле, едва сформировавшиеся жгутики и, подтащив их поближе к дыре, положил туда жилку и быстренько закопал.

Мальчишка чуток постоял, прислушиваясь, как шуршат в земле жгутики, обматываясь вокруг жилки с икринками.

В комнату зашла мать. Упёрла руки в бока и пожурила, что он до сих пор не разделся. Затем подошла ближе и крепко обняла.

Мальчишка вдыхал её запах, который вызывал во рту обильное слюноотделение. Пудель в соседней квартире разрывался от лая, то и дело подвывая, как спятивший. Вдруг неожиданно заскулил и замолк.

«Ну, вот мы и переехали»,- подумал псевдо-Олежка, разбавляя горячую воду в ванне холодной, доводя до приемлемой для себя температуры. Затем он аккуратно залез в ванну, погрузившись в воду с головой. Его новое тело обожало сырость и влагу. Каждая пора и клеточка  кожи мальчишки жадно пила, разбухала, росла. Как росло, разбухало и делилось на сегменты то, что было внутри.

Псевдо-Олежка наслаждался купаньем, думая о том, что скоро прорастающие в горшке из икринок пузыри нужно будет кормить, а затем и  пересаживать.

В старом доме пусто, только полосатая злющая кошка Шкура сопит где-то на печи. Бабка Яська во дворе и уже давно.

Олежка не любит старуху. Да и за что любить сварливую женщину, скупую на ласку, да ещё не родную? Но все равно ему неспокойно.

Дождь немилосердно льёт с мрачных небес уже третьи сутки подряд. Сердитый ветер проникает в оконные щели, посвистывает в печной трубе. «Может, кошку позвать?» - раздумывает мальчишка. Хоть кошка тоже не ласкова, как и её хозяйка.

Шестилетний Олежка крутится на низкой койке с тонким матрасом, из-за которого телом чувствуется каждая просевшая пружина. Даже под его малым весом койка всё равно недовольно скрипит.

Бух!.. В который раз за ночь от ветра стукает о стену ставень. «Ну, куда же подевалась бабка? Почему она не приходит так долго?»

Олежка зевает. Недавний сон ушёл, хотя привычная усталость и тоска никуда не делись.

После трагической смерти отца мать стала пить. Затем уволилась с одной работы, не задержалась и на другой. Вот и нечем стало платить за детсад. И отправили Олежку вместо детского сада временно жить к бабке Яське. К приёмной матери его отца.

Яська растила отца Олежки, а потом, когда отец возмужал, выгнала из дома на все четыре стороны. Так мальчишке рассказывала мать, когда  поздним вечером выпивала чуток коньяка и начинала долгий разговор – вместо обещанной сказки на ночь, вместо мультфильмов, которые смотрят дети по вечерам. Рассказывая о бабе Яське, мама рассеянно улыбалась, повлажневшими глазами тоскливо глядя на сына, и то и дело нервно поглаживала и трепала его светло-русые, вечно взлохмаченные волосы.

Холодно в хате. Ветхое одеяло не спасает. Олежка съёживается, подтягивая колени к груди, и всё равно ему зябко.

Старая Яська вечно кутается перед сном, как капуста, а сама жалеет как следует протопить печь на ночь, чтобы  Олежке хоть раз за ночь хорошенько согреться.

Из собственной пижамки с колобком на груди мальчишка давно вырос. Штаны коротковаты, кофточка едва налезает, трещит, когда протискиваешь в неё плечи, но всё же Олежка всё равно ею дорожит.

Оконный ставень хлопает всё настойчивей. Он слышит, как кошка прыгает с печи. С лязгом падает задетая ею кочерга. "Яська будет ругаться, - думает мальчишка. - Впрочем, как всегда. Может, встать и посмотреть в окошко?» Беспокойство внутри всё возрастало, а ставень назойливо скрипел да через время от времени хлопал на ветру.

Олежка со вздохом закрыл глаза – и снова открыл, потому что не давал собраться с мыслями и успокоиться противный неутихающий дождь, глушащий в хате все звуки. Может, сейчас Шкура ловит мышь?

Яська часто, когда серчала, говорила ему про мышей, которые тихонечко приходят из-под пола да вылезают из норок по ночам к плохим и непослушным мальчикам, не помогающим  своим бабушкам.

«Мыши, - говорила она, - пребольно кусают за пятки, за нос и грызут детские ушки. Их любимое лакомство. А полосатой Шкурке, - добавляла Яська, обдавая мальчишку запахом чеснока и мясного зельца, - скажу, чтобы ночью дала им волю. Не сторожила бы хату, и пусть тогда приходят и искусают тебя, негодный мальчишка!»

Яська, сколько знал Олежка, большую часть дня варила самогон, а потом постоянно, раз за разом посылала его по соседям разносить товар в тяжеленной корзине. Будто и не знала, что у мальчишки  кроссовки протекают и носки всего одни, и те на ногах. А резиновые сапоги для дождливой погоды его мама, как назло дома, забыла.

Дзинь. Шпонк. Дребезжала едва сидевшая в гнезде входной двери ручка... Тсик. Тсик. Кто-то настойчиво раз за разом дёргал её, намереваясь войти в дом.

Кто же это? Неужели бабка Яська впотьмах колупается? Она же всегда, даже когда выходила в нужник ночью, брала с собой короткую толстую свечку в стеклянной банке.

От страха у мальчишки вспотели ладони. Тут же холодный пот проступил на спине и потёк вниз липкой, вызывающей гадливость струйкой. «Это не она, не Яська», - шептал, внушая ещё больший страх, собственный внутренний голос.

Старуха, хоть с виду древняя и скукоженная, как  высохший мох на замшелой коре дуба, бегала шибко, а как выпьет стаканчик собственной сивухи, то вообще резвой бывает, как козочка, и сразу добреет, сухими баранками Олежку угощает, не жадничает.

Бабка Яська даже с закрытыми глазами, даже на ощупь легко зашла бы в хату.

- Мммур-рур, - жутко и протяжно завывая, утробно исторгла кошка и стрелой пронеслась по полу, топоча, как приглушённая пулемётная очередь. Тр-тр-тррр.

Разом вспомнились приходившие помогать бабке по хозяйству (перекапывать и собирать урожай на необъятном участке за хатой)  заросшие и бородатые, как лешие из сказок, мужики. Они воняли так же мерзко, как бабка Яська, хотя и не такие старые.

- Вот пойдут дожди, да, Марат? - хрустел огурцом вприкуску с салом седой, как лунь, усатый мужик с хитрым прищуром карих глаз.

Марат сидел за столом напротив. Внушительный дядька, с бельмом на глазу, в фуфайке, колоритной внешностью и протяжно-булькающим говором вечно нагонял на Олежку неподконтрольную жуть. Он обычно сидел, согнувшись над тарелкой. Сутулый, широкоплечий, с большими руками, ладони в мозолях и с заскорузлыми от грязи ногтями.

- Ага, - бурчал в ответ седому Марат, часто прикладываясь к алюминиевой кружке, которую доверху наполняла сивухой гостеприимная Яська, угождая  мужикам за труды на своём необъятном огороде.

- Зальют дожди нашу землю, - продолжал трепать языком седой мужик, - зашваркает от воды под ногами, раздуется перепоенная почва, вот и повылазят со своих нор пузыри шпокры-мокры. Ать, два. Да начнут рыскать в поисках поживы по ночам. Как те солдаты. Тогда держи ухо востро да на улицу по ночам не выходи, а если мерещиться да постукивать в ночи что будет, то лучше лишний раз перекрестись перед образом, крест поцелуй, соль сыпни через плечо, но ни в какую, сука, за порог дома не суйся, каб не сцапали. А то знаешь же, как к зиме готовятся твари. – Бросил в рот кусочек сальца,  запил самогонкой и зажмурился седой, продолжил: - Жрут и, чтобы людей морочить, перевоплощаются... – крякнул, отрыгнув, седой, да резко поднял голову, и посмотрел прямо на печку, выставил жирный, вымазанный сальцем палец да погрозил затаившемуся в теплоте, за шторкой, мальчишке. - Мотай на ус, слышь, малой!

- Шитсс, черти старые, брешете всё, что балаболки! - рявкнула Яська и недобро зыркнула на Олежку, приказав немедленно с печи слезать да спать ложиться.

… Мальчишка моргнул. «А вдруг, - закралась жуткая мысль, - её сцапали те самые?.. Нет. Это всё байки. Трёп», - безуспешно пытался он отогнать собственный страх. Всё же встал с постели. Холодный пол студил пятки сквозь стоптанные носки.

- Иии, - пискляво скрипнула  входная дверь и резко закрылась.

Олежка замер на месте, услышав шаги по полу. Неспешные и весомые. Топ-топ-топ. Тяжко протопали из сеней в кухню.

Снова жутко замяукала кошка. И Олежке стало так страшно, что мочевой пузырь враз болезненно сдавило.

- Ах… - выдохнул он.

- Ать, ять, хвать, брать, - раздалось с кухни. - Что пожрать, что слопать, - бурчала, непривычно шепелявя, Яська. Вроде и голос был её. Но эта лёгкая шепелявая нотка до ужаса смущала мальчишку.

«Глупости. Хватит уже», - сказал себе Олежка.

"Что ты, как сопляк, вечно сцышь?" - неожиданно басисто прозвучал в его голове голос Антохи, хулигана-подростка, соседа по подъезду.

Олежка вздохнул, снова забрался в постель и, с головой накрывшись одеялом и закрыв глаза, стал вспоминать, как катал его на самодельных качелях отец.

То был летний погожий день, полный игр и приключений. У отца отпуск. Прямо с утра Олежку ждали карусели и сахарная вата, ледяная кока-кола и открытое окошко в машине, куда отец разрешал высовывать ладошку, а потом, под вечер, после дневного сна, были те самые «счастливые" качели, сделанные отцом из шины, на верёвке, перекинутой через толстый кленовый сук.

Олежка помнил, что до слёз ухохатывался от восторга и отец тоже смеялся, при этом постоянно щурился от солнца. Олежке тогда казалось, что из уголков отцовских глаз будто бы тонкими линиями-искорками выстреливали смешинки.

… Мальчишка согрелся, и сон кошачьей поступью, незаметно подкрался к нему. И то, что снилось ему, смешалось: то ли взаправду слышалось, что кто-то в хате всё жадно, будто давясь, шамкал и почти что по-пёсьи тявкал.

Олежка проснулся от тяжести на груди. Помычал недовольно и открыл глаза. Узкой полосой из окошка на пол пробивалось солнце. На его груди свернулась клубком кошка. Она похрапывала, чуточку подрагивая хвостом.

- Брысь, - сказал мальчишка.

Кошка не спешила уходить и только водила ушами из стороны в сторону.

- Шкура, пожалуйста, иди, - попросил он.

Но все слова были без толку. Наконец поразмыслив, Олежка подтянул одеяло к себе и таким образом, как с горки, заставил съехать к концу кровати увесистую кошку. Шкура недовольно зашипела, с укором глянула на него и легко спрыгнула с постели.

Олежка оделся и, первым делом раздвинув занавески, открыл окно, убрав ставни.

На кухне царил жуткий погром. Воняло чем-то гадким. Олежка поморщился и вышел во двор. Сходил в деревянную будку, служившую туалетом.

Хоть светило солнце, но на улице стояла октябрьская прохлада. По двору бегали куры, путались под ногами. Петух сидел на заборе и недовольно поглядывал сверху.

- Яська! - позвал мальчишка, затем крикнул: - Бабка Яська, ты где?!

На перекопанном огороде стояли лужи. Вокруг ни души, кроме нескольких ворон, кружащих в ясно-голубых, будто вымытых прошедшим дождём небесах... В желудке мальчишки заурчало. Он обыскал весь двор. Удивился только, что сарай заперт. Неужели бабка забыла, что внука нужно кормить, и ушла, даже не побурчав, как обычно, с утра? На старуху это не похоже. Что ж, видимо, придётся справляться самому. Олежка вернулся в хату, поставил чайник, нарезал заплесневевший  хлеб. Вытащил спрятанную за посудой в буфете баночку с вареньем. Мяукала Шкура и тёрлась об ноги. Тоже, что ли, голодная?..

Попив чаю и таким образом заморив червячка, Олежка решил посидеть во дворе: на солнышке гораздо теплей, чем в хате. В которой к тому же  воняло.

Старый мобильный телефон с потёртым корпусом мать оставила ему для крайней необходимости. Единственная загруженная в системе дивайса игрушка приелась в первые же дни в деревне. Ещё он успел взять блокнот, несколько цветных карандашей да книжку с картинками и комикс с Бэтманом, подаренный каким-то хмырём, заходившим к матери в гости и пахнувшим чем-то резким и жутко въедливым, так что запах тянулся за ним шлейфом и долго ещё оставался в квартире.

На улице скучно и тихо. Заняться совершенно нечем. Олежка погонял кур и решил выйти за калитку – позвать Шарика, беспутного лохматого пса, с которым он подружился, как-то угостив его кусочком колбасы. Шарик – так он сам назвал собаку, к которой за две недели пребывания у бабки Яськи успел привязаться.

Сегодня, как назло, сколько Олежка ни свистел, ни кричал, собака не приходила. Он походил по улице, поражаясь непривычной  тишине. Только иногда резко каркали вороны. Никто не шёл к колодцу за водой. Ни бабка Аня. Ни неопрятная тётка Ставрида. Не было и толстого мужика, любителя опохмелиться с утра, жившего у продуктового магазина, до которого им с бабкой топать около получаса. «Странно всё это», - решил Олежка. Вернувшись во двор, он запер калитку. В доме снова поставил на плиту чайник.

Усилившийся ветер стал раскачивать ставни. Погода портилась.

В хате холодно, но он не знал, как затопить печку. Кошка ушла. Крышка в подпол открыта. Но там ведь, кроме картошки и самогонки, ничего нет. Вот только воняло, похоже, именно оттуда.

Может, матери позвонить? Но что он ей скажет? Жаловаться и просить его забрать – пустое дело и стыдно.

Олежка попил чай, щедро положив в чашку сахар. В холодильнике пусто, хоть шаром покати. Ни сала в морозилке. Ни кровяной колбасы. Ни яиц, ни молока. Неужели бабка Яська сошла с ума и всё сожрала сама? Она же тощая. Ест мало. Экономит на всём.

От нечего делать мальчишка лёг на кровать, накрылся одеялом и стал в сотый раз перечитывать комикс. Олежка гордился, что пойдёт в школу, уже умея читать. Воспитательница не раз говорила, что он очень способный мальчик. Эх, это ведь отец учил Олежку читать по книжке с большими буквами и яркими рисунками. Мальчишка отложил комикс и, тяжко вздохнув, заснул.

Он почувствовал, что кто-то рядом стоит, и едва разлепил глаза. Моргнул. Темнота.

- Баба Яся? - спросил хрипло, ещё не отойдя ото сна.

Молчание. Шорох в углу. Она затаилась в тени возле шкафа, странно согнувшись.

Кошка оказалась рядом. Мальчишка привстал, когда Шкура вдруг зашипела. Даже в этой странной темноте Олежка разглядел её шерсть дыбом. Хвост столбом. Оскаленную пасть. Никогда не видел, чтобы Шкура так себя вела.

Бабка Яська зашуршала и вдруг отступила. И стала смешно пятиться задом, пока не упёрлась в порог, ловко переступила его и хлопнула дверью

Он снова моргнул, не понимая толком: а что только что было?

Вскочил с постели, чувствуя пересохшее горло. Шкура сидела на одеяле и спокойно умывала морду.

- Фу, - брезгливо сказал Олежка, наступив босой ногой на крысиный хвост. Шкура, как ни в чём не бывало, водила лапкой по ушам.

Олежка хотел выйти на кухню, но кошка внезапно кинулась под ноги. Его затрясло, когда он понял, что она не хочет его пускать туда. Нужно бы выйти к бабке Яське. Но не мог себя заставить. Перед глазами снова и снова вставало, как она быстренько пятилась задом. Яська двигалась очень быстро – и это выглядело ненормально.

Шорох за дверью. Кошка встрепенулась. Сердце в груди Олежки забухало: тук-тук тук. Кажется, секунда – и оно выпрыгнет из груди.

На простой межкомнатной двери вместо защёлки висел обыкновенный крючок.

Он не думал. Руки сделали всё сами. Закинули крючок в металлическое ушко. Дверь тут же дёрнулась. Поначалу робко. Потом сильней. Старческий голос с противной шипящей нотой прокаркал:

- Олежка. Олеженька. Кха-кха.

От странного голоса бабки Яськи он чуть не описался. Дверь ещё раз дёрнулась, но уже легонько, как будто бабка передумала вламываться.

Мальчишка стоял возле двери, наблюдая, как за окном наступает ночь. Стало легче. Он сел на кровать и расплакался. Затем подошёл к окну. Во дворе пусто. Едва что-либо видно. Вздохнул и, отшатнувшись, чуть не упал с испугу. По стеклу заскреблись пальцы. Очень длинные, гибкие пальцы со сморщенной кожей, с корявыми ногтями.

Он закричал и быстро захлопнул ставни. Руки тряслись. Из носа текло. Кошка ощетинилась, путаясь под ногами. Но её присутствие странно приободряло. В горле мальчишки застрял  хрип. За окном послышалось шепелявое пение.

- Тише мыши, кот на крыше...

И тут же резко замолкло. Олежка услышал беспокойное кудахтанье. Он закрыл уши руками. Кошка, точно успокаивая, уселась возле ног. Олежка погладил её по голове. Затем побежал к столику с деревяшкой вместо ножки. Схватил телефон и набрал маме. После долгих гудков он заплакал и всхлипнул, когда безразличный голос объявил, что абонент находится вне доступа сети.

- Мама, мамочка…

Олежка сжал кулачки, решив больше не плакать. Может быть, мамочка просто очень занята… Он почти задремал с телефоном в руке, когда в дверь снова заколотили. Кряхтящие, булькающие смешки чередовались со шлепками в дверь, которая сотрясалась от ударов.

- Нет. Нет. Нет.

Он закрывал уши руками. Кошка шипела. «Это мне снится. Это кошмар», - пытался внушить себе мальчик, но сам не верил, дрожа от страха и холода.

Снова схватил мобильный. Зарядка заканчивалась. Всего две полосы. Жаль, кроме номера матери в памяти телефона ничего нет. Да и душившие паника и страх не давали вспомнить ни одного номера службы экстренной помощи.

То ли сто один. То ли сто два. Но он не был уверен на сто процентов. «А вдруг наберу неправильно? - вёл мысленный диалог Олежка. – И что будет тогда? А если батарея разрядится, и мама потом не сможет дозвониться?»

Руки онемели. Дверь прекратила трястись после душераздирающего визга петуха. Стало болезненно тихо - и снова заморосил, тараторя по крыше, дождь.

Олежка вздохнул и сел в угол, приласкав гордую кошку, стянул с кровати одеяло и просто стал ждать, когда телефон позвонит.

… За окном рассвело... Всё тело окоченело. Кошка принюхивалась, но больше не дыбилась у двери. Мочевой пузырь Олежки грозил разорваться на части.

Он, поджав губы, повозился у столика и вытащил деревяшку, не прикреплённую к столешнице. Таким образом, вооружившись, резко вытащил крючок из  петли и с криком выскочил из комнаты... Тишина. Входная дверь нараспашку. Премерзкий запах усилился. Холодильник перевернут. На полу лужи воды. Бурая жижа. Комья грязи. Подвал открыт.

Они вместе с кошкой вышли на улицу. Дождь смывал кровь и перья в канавку с плиточной дорожки, что вела до калитки. Дверь сарая раскрыта настежь. Кошка прыгнула на забор, а с него – на крышу.

Олежка хотел было сходить в туалет, но заметил: на огороде мелькнула размытая бугристая тень. Моргнув, посмотрел снова и ничего не увидел. Но пописал, зайдя в палисадник. Затем прямиком направился к калитке, надеясь, что найдёт соседей, всё им расскажет, и они  помогут ему.

Дома в посёлке Рыковка, где жили одни старики, стояли далеко друг от друга, и при каждом ко двору прилегали большие участки, хоть и не такие большие, как огород у бабы Яськи, за что её за глаза называли зажравшейся паненкой.

Олежка бежал во весь дух, а с потемневших небес накрапывал дождь. Дорога впереди была размыта - и несколько раз он поскальзывался, едва не падая в лужи.

Первый дом с занавешенными окнами выглядел нежилым. Здесь жил придурковатый Стась, который любил чудить, не стриг длинные, до пояса, как у бабы, седые волосы и ходил босиком даже зимой.

На стук в калитку и крики никто не отзывался. Верная, чёрная собака Стася, тоже куда-то подевалась. В любое другое время, стоило только пройти возле забора, как она злобно лаяла и, будто припадочная, кидалась даже на почтальона.

Едва отдышавшись, Олежка побежал дальше, успев заметить, как шевельнулась штора в окошке.