🟢 Предыдущая часть
⏮️ Первая часть
🎧 На моей странице можно найти аудиовариант этой серии ✅
Такси остановилось в знакомом дворе, утонувшем в полумраке наступающего вечера. Я уже давно здесь не бывал, переведя общение с Соней в безликое пространство цифровых сообщений, но многое осталось на своих местах, словно застывшее в янтаре времени. Взгляд скользнул по обшарпанному дому, который, несмотря на свое усталое обличье, продолжал хранить ностальгические воспоминания беззаботной школьной поры. На месте опасной, скрипучей деревянной горки, что уже давно представляла собой угрозу для неосторожных деток, теперь высился новый, блестящий фонарный столб, его свет, напоминающий мягкий ореол, рассеивал вечернюю тьму и ласково озарял пышные кусты с темно-зелёными листьями, почти чёрными в сумерках, источающие терпкий, сладко-пряный аромат, уносящий меня в беспечные дни минувших лет. Аромат, напоминающий лето и бесконечные игры до позднего вечера.
Где-то тут недалеко, в соседних дворах, находилась и наша старая квартира, теперь уже чужая, проданная родителями сразу после моего выпуска из школы – шаг, означавший начало новой жизни в более комфортных условиях. И сама школа, с её широкими ступенями и высокими окнами, пряталась за парой домов отсюда. Лишь только я вспомнил об этом месте, теперь кажущемся уютным и таким родным, различные события, запечатлённые в моей памяти, всплыли словно жемчужины из глубин моря воспоминаний, навевая улыбку на моё лицо – смесь грусти и нежной радости.
Подняв голову к окнам Сониного дома, я увидел хороший знак — в кухне горел тёплый, приветливый свет, пробивающийся сквозь тонкие занавески. Чёрт, я же забыл её предупредить о приезде! Надеюсь, она сейчас одна, и я не стану тем нежданным гостем, чей внезапный визит вызовет лишние вопросы и неловкие объяснения перед её подругами. Сердце заколотилось быстрее, смесь ожидания и лёгкого волнения окружила меня приятной дрожью.
Подойдя к бордовой парадной двери, я внимательно рассматривал обновлённый домофон, на котором некие олухи, вроде тех, какими были и мы лет двадцать назад, уже успели оставить непристойные надписи. Слегка улыбнувшись, я набрал номер квартиры 42, но вдруг остановился, застигнутый сомнением, как будто застыл на краю пропасти. Мои пальцы, словно не принадлежащие мне, не решались нажать кнопку вызова, как будто я боялся отправить сообщение, в котором слишком много невысказанных чувств. Может, уже и правда поздно? Зачем я на самом деле к ней приехал?
Склонность сомневаться — моя ужасная черта, хронический спутник моей жизни, призрак, который всегда сидел у меня на плече, шепча сомнения в ухо. Я ненавидел её, эту изматывающую нерешительность, но в то же время позволял ей существовать, как неизлечимой болезни, научившись уживаться с ней. Раньше она мешала мне куда сильнее, заставляла молчать, когда хотелось кричать, и действовать, когда нужно было ждать. Я пытался к ней прислушиваться, и её шепот пугающих вопросов заволакивал голову. А сейчас я часто игнорировал сомнения, свыкнувшись с существованием такой особенности в моём характере. Пусть будет, что будет, — сказал я себе, стремясь избавиться от навязчивых мыслей.
Подкалывая себя провокационными вопросами, будто невзначай, я нажал на кнопку, отрезая себе путь назад, словно касанием перерезал невидимую нить, связывающую меня с колебаниями тревоги. Мелодия звонка, прорывающая тишину, раздалась из динамика, словно весёлый вызов к жизни, заставив сердце забиться быстрее, наполняя грудь горячим предвкушением. Вскоре послышался знакомый, хоть и удивлённый голос Сони.
— Привет, Соня, это Толик. Можно я заскочу? — мой голос, хоть и старался звучать непринуждённо, дрожал лёгкой, едва уловимой вибрацией, как крыло бабочки, запутавшейся в паутине волнения. Адекватная причина моего неожиданного визита так и не пришла мне на ум, а остальные придуманные показались мне слишком наивными, словно шутки, которые не вызывают ни единой улыбки.
— Толик? — её изумление прозвучало с той неподдельной искренностью, которая заставила меня сжаться внутри. Она не спешила нажимать кнопку домофона, и эта пауза растянулась в тягучую, наполненную ожиданием тишину. Я слегка напрягся, позволяя сомнениям подсыпать щепотку жгучих мыслей, вдруг она точно не одна. Эта идея пыталась укорениться в моём сознании, как ненужный сорняк, угрожая оборвать всю нить предвкушения. Однако, только я стал мириться с проигрышем, как вскоре она позволила мне войти. Возможно, она просто была слишком сонной, уставшей, чтобы уделять моим нервам много внимания.
Я стоял в парадной, вслушиваясь в знакомое громыхание лифта и вдыхая сырой подвальный запах, как изюминку всех подобных построек. Пятый этаж. Дверь Сониной квартиры уже приоткрыта в ожидании моего визита, готовая распахнуться навстречу почти забытой дружбе. Зайдя, я скинул куртку, ощущая, как волнение постепенно отступает, унося за собой остатки тревоги, словно волны отступающего моря.
Соня не спешила встречать меня у порога, и я огляделся, впитывая атмосферу, которая, казалось, рассказывала свои собственные истории. Квартира преобразилась до неузнаваемости после ремонта, став местом, полным нового дыхания и свежих красок. Тут изменилось абсолютно всё: новая мебель, яркие картины на стенах, которые нежно ворковали своими цветами, словно птицы, стремящиеся вырваться на свободу. Наверное, это было к лучшему. Ремонт, как волшебник, стёр из моей памяти старые картинки, заменив их на новые, избавив меня от того ранимого чувства ностальгии, которое могло бы разорвать меня на кусочки.
Висевшие на вешалке кофты источали приятный, сладкий аромат духов, словно лёгкий ветерок, принесённый с весеннего цветущего сада. С кухни доносились аппетитные запахи приготовленного ужина: пряный аромат жареной курочки смешивался с нежным запахом запеченных овощей и лёгкой кислинкой лимонного соуса, заставляя желудок заурчать от голода и помогая скинуть лишнее напряжение, скопившееся за день, как тяжёлый плащ.
Выйдя из-за угла, Соня, наконец, появилась на другом конце коридора, освещенного приглушенным светом, словно ожившая картина. Её каштановые волосы, свободно распущенные по плечам, играли в полумраке, приковывая к себе всё моё внимание. Она выглядела расслабленной, прислонившись плечом к холодной, гладкой поверхности стены, украшенной старинными семейными фотографиями в потемневших рамках. Её взгляд, полный любопытства и нежного удивления, был направлен на меня, при этом между нами сохранялось некоторое расстояние — такая невидимая преграда, будто она пока ещё вспоминала, кем мы являлись друг другу за пределами интернета. Я застал её врасплох, может, заставив быстро прихорошить себя перед зеркалом в ванне, подгоняя отражение под свои весёлые ожидания.
— Привет! Ты чего так поздно? — спросила она, одновременно откусывая зелёное, хрустящее яблоко. С кухни еле доносился заглушенный ритм легкой, расслабляющей музыки — спокойный джаз, наполняющий дом теплотой и уютом.
Я снимал кроссовки, наступая одним на пятку другого — старая привычка, которая всегда немного раздражала мою мать, и с широкой, немного глуповатой от счастья улыбкой разглядывал подругу, словно заново знакомился с её очарованием. Давненько я не видел её вживую, лишь на фотографиях и видео, которые она выкладывала на своих страницах, где свет и фильтры придавали ей волшебный вид. Но тут, передо мной, она выглядела даже более привлекательной и притягательной. Выразительная мордашка светилась жизнерадостностью, а взгляд больших зелёных глаз в обрамлении длинных ресниц был глубже, чем океан, всегда заставляя меня теряться, словно в вихре эмоций и недосказанности.
Домашние серые спортивные штаны, мягко облегающие её стройные ноги, и футболка цвета молодой травы с вышитым розовым фламинго, подчёркивали изящную фигуру – никаких вечерних платьев не требовалось, чтобы очаровать меня. Достаточно было просто видеть её такой — расслабленной и естественной. Мой интерес к ней бурлил, подобно пробудившемуся вулкану, извергая лаву трепетного волнения.
Она была умна, её шутки всегда казались острыми, как лезвие, а смех — звонким и заразительным. Мила, словно весенний ветерок, и, к сожалению, совершенно недоступна для меня. Я не мог вспомнить, когда именно, в каком именно повороте жизни я допустил ошибку, за которую до сих пор расплачивался этим горько-сладким чувством недосягаемости. Мы стали учиться вместе с 8 класса. Проходя мимо за свою парту, она случайно задела меня плечом, наполнив воздух ароматом свежих яблок и странным, необъяснимым волнением. С того момента я был в неё влюблен, как в звезду на небе — прекрасную, недосягаемую, но всегда светящую вдали. Но так и не осмелился сделать шаг навстречу, застряв в липкой паутине собственных сомнений и нерешительности. Где-то там, в том школьном коридоре, среди суеты и шума, она превратила меня в вечного мечтателя, заковав в непрочные, но крепко держащие тиски своих иллюзий.
— Это долгая история, — произнёс я постепенно, взвешивая слова, словно каждое из них могло повлиять на будущее. — Был тут рядом, вспомнил, где ты живёшь и решил к тебе зайти поболтать. Я тебе не помешаю? — вдруг спросил я вежливо, с притворной лёгкостью, как будто через мгновение был готов развернуться и уйти, если она даст знак. Но внутри разгоралось нежелание уходить, как будто тепло её присутствия обволакивало меня, притягивало в этот уютный мир, который так был мне нужен. Я хотел остаться здесь, под этой мягкой светлой аурой, наедине с Сониным взглядом.
Что-то меня сдерживало, и, общаясь с ней, я терял уверенность, стремясь угодить, словно затворник, который искал одобрения, а не получая то, чего действительно хотелось мне. Эта игра безжалостно ломала мою самооценку, заставляя ужасаться от беспомощности, как если бы я был акробатом, не способным удержаться на канате. Я чувствовал себя загнанным в угол, окружённым со всех сторон неразрешенными вопросами: с чего начать разговор – с Дэна, с Фила, с этой безумной вакансии охотника на вампиров? В голове царил хаос, сродни урагану, разбрасывающему обломки мыслей и чувств.
Она улыбнулась и деловито скрылась за стенкой, вернувшись к своему рабочему месту. Даже не подошла ко мне, не обняла давнего друга, словно не замечала, как я стою здесь, застыв в ожидании.
— Да не, не помешаешь, заходи, я тут работаю на кухне, — отозвалась она, словно прочитав и развеяв мои сомнения, будто волшебным заклинанием, с лёгкостью поразившим стены моего внутреннего барьера. — Из дома подруга выгнала, что ли? — вопрос, брошенный ей через плечо, прозвучал с живой, дружеской усмешкой, и в нём я уловил искру интереса, достаточно яркую, чтобы отвлечь её от суетливой работы и, надеюсь, направить внимание на меня.
До этого в наших переписках мы с ней не обсуждали ни мои, ни её отношения, абсолютно ничего не зная о личной жизни друг друга, будто эта тема была какой-то запретной, окутанной лёгким туманом недосказанности. Но сейчас я вдруг понял, что хочу внести ясность — я свободен и, быть может, этот оголенный факт станет тем ключом, который откроет дверь к её заинтересованности.
Я вошёл следом за ней, чувствуя, как по телу разливается волна предвкушения. Она сидела за ноутбуком ко мне спиной, сосредоточенно стуча по клавиатуре, её волосы ловко падали на плечи, создавая незаметную завесу таинственности. Всюду находились знакомые по фотографиям и видеозаписям предметы: свечи, мягко освещавшие пространство, деревянные миски и приборы, которые придавали уютную атмосферу домашнего уюта. На столе рядом с Соней стояла кружка с изображением пушистого кота, излучающего радостный взгляд, и эти оливковые обои, те самые, которые я периодически видел на её страницах в соцсетях, будто теперь и я стал участником подобных роликов.
— Не, я один живу. Ещё я ушёл с работы сегодня, — огласил я, словно подводя черту, что теперь у нас есть темы для разговоров. Мои слова рвались наружу с лёгкой спешкой, как будто стараясь отразить свободу, которую я вдруг обрел. Я уселся на свободный стул напротив Сони, небрежно закинув ногу на ногу – жест, который, как мне показалось, должен был продемонстрировать мою уверенность и беззаботное настроение, надеясь, что мои непринуждённость и искренность смогут сломать ледяной барьер между нами.
— Серьёзно? — откинув волосы с лица, спросила она, отрывая взгляд от монитора. В её глазах читалось удивление и беспокойство. — Ты же так классно вёл праздники, уже и знали тебя много где… и на пышных свадьбах, и на небольших корпоративах.
Её реакция была для меня важна, и я почувствовал, как внимание Сони придаёт мне боевой настрой, словно я стоял на сцене, готовясь к дебюту. Будь передо мной не она, а незнакомка-именинница, вся сияющая от счастья в блестящем платье, или свободная подруга невесты, с бокалом игристого в руке, для которых у меня всегда находились самые яркие, искромётные словечки, я бы даже не задумывался о смущении. Я не боялся бы, что меня посчитают придурком. Там, среди шума и веселья, я был мастером своего дела, веселил гостей, был открыт для всех и старался поддерживать атмосферу праздника, как опытный дирижёр управляет оркестром. Но с Соней я терялся, словно неумелый танцор, сбивающийся с ритма.
— Надоело, — проворчал я, скривив рот, как будто сжимая в себе все негативные чувства, которые, казалось, распирали меня изнутри. — Дэн достал своим поведением. Да и лето же впереди, — выдал я сухие факты без капли юмора, похожие больше на горькую жалобу.
Соня знала о моих проблемах на работе — мы иногда переписывались и обсуждали всякие злоключения Бавина, его бесконечные проколы и смешные, но утомительные ситуации.
— Да, помню, Денис у вас действительно весёлый парень, — отметила она, вновь уткнувшись в экран ноутбука, где работа, кажется, представляла больший интерес, нежели моя история. — И куда теперь пойдёшь? Заранее нашёл что-то или будешь всё лето отдыхать? — спросила она, не отрываясь от дел.
Мне бы такое стремление. Оно у меня и было раньше, а потом, будто внезапный шторм, проблемы с коллегами погасили во мне не только рвение, но и затушили меня самого, превратив в уставшего нытика. С этим я был намерен побороться, намереваясь приняться за новый вызов, который мог бы вернуть меня к былой форме.
Я с лёгкой улыбкой начал рассказывать о новой вакансии «Охотник на вампиров». Звучало это немного глупо и несерьёзно, но я постарался преподнести информацию в своём любимом юмористическом ключе. Тут же не требовалось раскрывать свои зажатые чувства, словно запертые в тёмном сундуке. Я наговорил ей всего, что выдумала моя фантазия, крася прошедшее собеседование в яркие цвета и осыпая перспективы позитивом.
— Представь, — сказал я, заканчивая свой рассказ о том, что со мной произошло за сегодня, голос мой звучал с уверенностью, которой я сам ещё не чувствовал, — я буду ловить вампиров! — и захохотал, будто сам на секунду поверил в эти бредни. Этот смех звучал в воздухе, как колокольчики, и, казалось, чуть-чуть развеял ту тяжесть, что нависала между нами.
Соня, прикусив губу, не могла сдержать улыбку, и её лицо расплылось в лучах смеха, наполняя кухню удивительным светом. В этот момент мне показалось, что даже трудности и неудачи могли бы рассеяться, как туман ранним утром. Это напоминало мне те беззаботные дни в старших классах, когда я, сидя впереди и наклонившись через её парту, весело переговаривался с ней, точно так же, как сейчас – через этот круглый стол из тёмного дерева, полированного до зеркального блеска, выдавая шутки, как какой-то клоун на представлении.
В завершение своей истории я упомянул о Дэне, нашей встрече с ним в кафе. Встал, чтобы показать ей сухое, еле заметное пятно на одежде, как будто это был тайный знак, подтверждающий мои слова. Затем, с лёгкой, почти игривой иронией, поведал о том, как Дэн, после ссоры с Костей, напился "до зелёных чертей" и теперь ищет меня, чтобы "отомстить".
Возможно, это было лишнее, и не стоило освещать все прошедшие события и моё отношение к ним, а точнее, моё бездействие, не думая о последствиях рассказанного.
— Да, Толь, ты смешной! Охотник на вампиров и правда весёлое название! — ещё раз подчеркнула она нелепость моей затеи. Глаза её блестели озорством, а на губах играла лёгкая, но всё же немного насмешливая улыбка. — А как же ты собираешься их ловить, если даже пьяного Дэна испугался? — вдруг выпалила она, словно громким выстрелом, рассекающим на части мою хвастливую браваду, вновь вспугнув мою самоуверенность.
Моя улыбка моментально слетела с лица, как испуганная птица с подоконника. Губы сжались в тонкую, напряжённую линию, уголки рта дёрнулись вниз, выражая внезапное разочарование и уязвлённое самолюбие.
— Он же неадекватный! — упёрся я в отговорки, стараясь сдержать раздражение и оправдать свой страх перед агрессором. Точнее, не страх, а разумное, холодное решение, диктованное здравым смыслом, чтобы оберегать себя от ненужных проблем.
— А вампиры, конечно же, все интеллигенты, — усмехнулась она, и с сарказмом бросила на меня упрекающий взгляд, словно я был героем комедийного спектакля, не понимающим, что вся ситуация уже выходит за рамки шутки. Она продолжала печатать что-то на клавиатуре, её пальцы быстро танцевали, как художник на холсте, создавать свои творения, не обращая внимания на мой внутренний конфликт.
— Да с чего ты взяла, что там вампиры? Это же всего лишь розыгрыш, ролевая игра такая, — ответил я, сам не зная, что на самом деле ждёт меня за пределами этого разговора. Голос мой звучал тоньше, чем я хотел бы. Я отчаянно пытался оправдать свою точку зрения, чувствуя, что тонкий лёд логики подо мной начинает трещать. Сам я не верил ни одному своему слову. Понятно, что она прицепилась не к вампирам, но я стал отвечать её же словами, постепенно погружаясь в некомфортное чувство, которое наступало и давило отовсюду, от каждого предмета, который меня окружал, как будто они осуждали меня множеством голосов, подражая своей хозяйке. Кажется, даже через экран телефона, если вдруг я снова решу посмотреть её видео, я буду чувствовать это давление, как нетерпеливый взгляд преподавателя на экзамене.
Соня, подмигивая своему сарказму, продолжила:
— Ну, давай, представим, что они там действительно есть. Они же точно сильнее Дениса. Для начала справься с ним! А уже потом приступай к существам более совершенным, нежели твой пьяный коллега, — с рассудительной интонацией проговорила она, словно мудрая наставница, которая раздражала ещё сильнее, и мне лишь хотелось её передразнить, скорчив лицо, как школьник-насмешник.
Её провокации начали выводить из себя. Атмосфера дружеского общения, которая ещё недавно казалась такой лёгкой и радостной, оказалась под угрозой из-за неудачной шутки подруги. Я чувствовал, как моё настроение стремительно понижается, и самое страшное, что это чувство зажимало меня в ловушку меланхолии. От бурлящего вулкана моих позитивных эмоций не осталось ничего, только одинокая, заснеженная вершина, скрытая под толстым покровом льда, отражающего бесконечную глубину моего разочарования.
— Да не хочу я с ним справляться. Почему я должен разбираться с этим дебилом? — выпалил я громче обычного, уже жалея, что пришёл к ней. Внутри меня нарастало недовольство, как тёмные облака, собирающиеся перед грозой. Эта лёгкая агрессия не давала покоя, пульсируя в висках, мысли рвались наружу, настойчиво подталкивая к поспешному бегству и требуя спасения от этого удушающего разговора.
Соня, с ехидной улыбкой, которая похожа была на хитрую маску лисы, решила добить меня своей издевательской наблюдательностью.
— Ой, всё с тобой ясно, Толик. Ты просто испугался, — протянула она, наигранно качая головой, и в её словах чувствовалось, как из-за этой шутки сквозит лёгкая злорадность. Мне показалось, что её голос становится подобен мелодии, иногда засмеивающей, иногда постукивающей по граням моего терпения. — Трусишка маленький, как в школе...
Я почувствовал, как кровь приливает к лицу. Её слова, как маленькие иголочки, вонзались в мою гордость, заставляя бурление внутри нарастать. Я не хотел слышать от неё такое, ведь не считал себя трусом. Это слово от неё звучало как оскорбление. И её обвинение заставило меня мысленно вернуться в те беззаботные годы: яркие вспышки солнечного света на школьном дворе, шумный смех друзей, лёгкость бытия – всё это противостояло горькой, металлической горечи её слов. Я был весёлым, общительным, да, миролюбивым – но никак не трусливым. В моём сердце вспыхнуло протестующее пламя, и я почувствовал, как моё самоощущение обретает новую силу, стремясь вырваться наружу
— Чего это «как в школе»? — резко зацепился я за её укор, словно за соломинку, желая понять, что же она на самом деле имеет в виду. Мой тон не остался без внимания, и я заметил, как её лицо чуть скривилось от раздражения. В этой беседе мы были обречены на провал, как машина с неисправными тормозами, мчащаяся к краю бездны, к неизбежному обрыву.
— Ты же в школе тоже ни с кем не дрался. Вот таким же и остался, — напомнила она, смотря на меня холодным твёрдым взглядом. Он скользил по мне, пронзая насквозь, словно рентгеновские лучи. Она смотрела на меня с таким презрением, будто я когда-то бросил её в беде, хотя такого я не припоминал. Странное чувство охватывало меня: кажется, она зауважала бы меня куда больше, если бы я сидел не в этой мятой, облитой чем-то липкой футболке, а с кровоточащим синяком на лице, с доказательством хоть какой-то мужественности. Эта мысль оказалась ужасающе горькой.
Я почувствовал, как в моём сознании началась медленная, но неумолимая катастрофа. Уверенность, ещё несколько мгновений назад казавшаяся несокрушимой, стала дрожать, как тонкий лёд под ударами её острых слов. Каждый удар — трещина, каждая фраза — новый разлом. И я видел, как эта хрупкая ледяная поверхность неизбежно рушится, погружая меня в ледяную воду сомнений. Я вспомнил о том, что над этим всем стояла наша дружба. И если для меня ещё оставалась хоть какая-то ценность этого, нужно было вспомнить, как взять себя в руки.
— Так, а зачем мне было драться? — произнёс я, стараясь сохранить достоинство, но что-то щемило в груди, как холодная рука, впивающаяся в сердце. В горле пересохло, словно я проглотил горсть песка. — Можно же всё решить словами…
Я и сейчас следовал по этому пути, извилистому, как горная тропа, петляющая среди зарослей дикого терновника. Я не искал конфликтов, нет, — они были мне ненавистны, как назойливые мухи в летний зной. Но даже если острые шипы противоречий впивались в мои бока, я, как опытный дипломат, искал обходные пути, изящные дипломатические тропы, усыпанные, казалось, лепестками роз. Куда же меня завела тропа с Денисом? Это был не просто тупик, а мрачное, заваленное камнями ущелье, застланное тенью недоверия. Я принял выжидательную позицию, словно путник у полыхающего костра, который, словно безумный зверь, пожирал всё вокруг, оставляя после себя лишь обугленное, горько пахнущее пепелище. Пепелище, на которое я больше никогда не вернусь – его запах навсегда въелся в мою память. Меня это устраивало? Нет, в моей душе скреблись кошки разочарования и нереализованных надежд. Но так было удобнее, так было… безопаснее. То же самое я сделаю сейчас и с Соней? Сердце сжалось, словно зажатое в тисках, предвкушая возможное повторение этого горького опыта.
На миг замерев в размышлениях о бесконфликтных решениях, я осознал, что подруга в чём-то права. Возможно, ещё в юношеские годы я заложил прочный фундамент своего характера — это было как строить дом без крыши, открытым ветрам критики и сомнений. Но вместо того, чтобы признать это и быть честным с собой, я продолжал упираться, словно потерянный в лесу, ведь сказать правду о себе было гораздо труднее, чем столкнуться с её вызовом, и посмотреть в глаза своим страхам.
— Я тебя давно знаю, Толик. Ты боишься признать свои слабости и просто не хочешь брать на себя ответственность, — произнесла она, разделяя концовку предложения по слогам, словно пыталась вбить мне эту мысль в голову. В её голосе звучала нотка решимости, которая могла бы заставить любого задуматься. — Ты всегда был хорошим другом... — продолжала она, не отрывая взгляда от ноутбука, словно читала заранее заготовленный текст, а экран был единственным местом, где всё было по-прежнему ясно и определённо. И только последние слова она огласила, медленно подняв на меня пронзительный взгляд хищницы, взгляд, полный презрения и понимания. Блеск в её глазах похож был на отражение смертоносного оружия. Она давала понять, что мы с ней из разных видов: она – грациозный и беспощадный охотник, а я – неопытная, легкоранимые жертва, бегущая от своей тени. - ...но я никогда не смогла бы встречаться с тобой.
Эти слова влетели мне, как непрямой массаж сердца, заставляя его биться быстрее от ощущения потери и необратимости. Я почувствовал, как в груди застревает комок, словно непрошеный гость на празднике, но вместо того чтобы расплакаться от горечи, я лишь задумался о том, как сложно приходится нам обоим — каждому в своей роли. Она сказала правду, горькую, как полынь, правду, которую я всегда знал, но упорно, как упрямый осёл, отказывался видеть. Надежда, тоненькая, как паутинка, давно уже порвалась, оставив после себя лишь пустоту.
— Почему? — шепнул я, но не в слух, а внутри своих мыслей, слова запутались в горле, как путаница морских водорослей. Я боялся спросить её прямо сейчас, боялся услышать ещё более сокрушительный ответ, боялся разрушить и без того хрупкий мостик между нами. Сказанного и так достаточно, чтобы завершить наш «чудный» вечер.
Но Соня ещё не закончила говорить, и её голос, спокойный, словно зимний ручей, внезапно всколыхнул волны забытых воспоминаний. Ей вспомнился Вася Белкин, наш одноклассник, тот самый хулиган-второгодник, который не раз приставал к ней в десятом классе. Он делал это так неуклюже, словно осуществлял свои романтические порывы, будучи полным неведенья о том, как ухаживать за девушкой, и не боялся при этом сделать что-то неправильно. Его грубоватые шутки о ней выливались в воздух, как кашляющий смех, и он делал это в моём присутствии, его глаза словно не видели меня, моего молчаливого несогласия, моего бессилия.
Оно и понятно. Вместо того чтобы встать на защиту Сони, показать ей, что я тоже хочу быть с ней, я не находил в себе мужества, как растение, лишенное солнечного света. Наоборот, как будто в меня вселился дух пассивности, я, словно потакал Васе, смеясь вместе с ним над его глупым шутками, присоединяясь к его хохоту, хотя внутренне был в полном замешательстве. Я поддерживал Белкина словами и комментариями, пока он нагло обнимал подругу, «выписывал» ей игривые шлепки, то и дело норовил получить от неё какую-то забавную агрессию, и подшучивал над ней, а я в то время не осмеливался делать то же самое, думая, что ей это не нравилось.
Как только он уходил, я возвращался к своей истинной натуре, общаясь с Соней, будто ничего и не происходило ещё несколько минут назад. Мы разговаривали о мелочах, о том, что происходило в классе, и иногда даже смеялись, но в этом смехе звучали ноты горечи, словно мы оба намеренно обхитривали самих себя. А когда Вася снова возвращался, я снова оставался в его тени, как в неуклонном ожидании, словно затмение, не смея препятствовать этому нездоровому спектаклю, который разворачивался на наших глазах. Эта насмешка судьбы, где я оказался лишь зрителем, сводила с ума, как плохой сценарий, написанный для нас с Соней, только надеявшийся на другой финал.
Сейчас я прекрасно понимал, что у меня была возможность изменить всё, пропущенная словно драгоценный бриллиант, проскользнувший сквозь пальцы. Но в тот момент я лишь наблюдал, как между ними, подобно молниям в ночном небе, сверкали искры, и мне тогда казалось, что это была вражда. На самом же деле это был лишь обоюдный флирт, игра, где я оказался лишним — всего лишь зрителем свадебного танца, не приглашённым на праздник. Теперь, вспоминая обо всём этом, я испытывал стыд перед самим собой, как будто в пустоту своего сердца бросил камень, вызывая волны сожаления. Я осознавал, что упустил тот драгоценный момент, когда мог бы заявить о себе, о своих чувствах, о своём праве быть рядом. И хоть с тех пор прошли годы, я так и не смог повторить успеха того, кто был мне не другом, а жестоким, успешным соперником, словно хищник, отобравший добычу у меня из-под носа. Я остался верным приятелем для Сони, потратив слишком много времени на бездействие, как часовщик, который забыл завести свои часы, и от этого только глубже зарылся в своём внутреннем конфликте, так и не дав ей понять, как много она для меня значила.
— А помнишь, как он часто шутил с тобой по-злому? — спросил я, невольно наклоняясь ближе к столу, словно приближаясь к зарослям воспоминаний, чтобы припомнить, что не все его выходки были чистыми, в отличие от моих, где я не позволял себе переходить границы. Задним числом мне стало жаль, что я не воспользовался возможностью обнажить свою честность.
— Ох да, — улыбнулась Соня, её глаза засияли ярким светом, как вечерние звёзды, призывающие меня присоединиться к танцу воспоминаний. — Как же он засыпал меня своими колкими шуточками. Хорошо, что мне хватало ума не воспринимать их всерьёз.
В её голосе слышалась нотка нежности, как будто она с радостью возвращалась в те добрые, хотя и не всегда лёгкие времена, хотя я понимал, что ей было не совсем комфортно обсуждать это со мной, с тем, кто оказался не в той роли, будучи невольным свидетелем, человеком, не имеющим права на вмешательство в их особую историю. Мы говорили о прошлом, и, несмотря на все неудобства, продолжали спорить и ругаться, не переходя на оскорбления. Это было похоже на полет бабочки между цветами: легкая, но при этом полная скрытой борьбы.
Вдруг, то ли случайно, то ли чтобы заткнуть меня окончательно, она призналась, что встречалась с Белкиным. И это заявление ударило меня как оголённый провод. Я даже не догадывался об этом. Хотя с чего бы ей было посвящать меня в их дела? Я понимал, что в её жизни было много моментов, о которых я не имею права знать. Это её выбор, к сожалению, сделанный не в мою пользу.
