Сообщество - CreepyStory

CreepyStory

16 470 постов 38 895 подписчиков

Популярные теги в сообществе:

157

Итоги конкурса "Черная книга" от сообщества Крипистори

Дорогие наши авторы, и подписчики сообщества CreepyStory ! Мы рады объявить призеров конкурса “Черная книга"! Теперь подписчикам сообщества есть почитать осенними темными вечерами.)

Выбор был нелегким, на конкурс прислали много достойных работ, и определиться было сложно. В этот раз большое количество замечательных историй было. Интересных, захватывающих, будоражащих фантазию и нервы. Короче, все, как мы любим.
Авторы наши просто замечательные, талантливые, создающие свои миры, радующие читателей нашего сообщества, за что им большое спасибо! Такие вы молодцы! Интересно читать было всех, но, прошу учесть, что отбор делался именно для озвучки.


1 место  12500 рублей от
канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @G.Ila Время Ххуртама (1)

2 место  9500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Drood666 Архивы КГБ: "Вековик" (неофициальное расследование В.Н. Лаврова), ч.1

3 место  7500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @KatrinAp В надёжных руках. Часть 1

4 место 6500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Koroed69 Адай помещённый в бездну (часть первая из трёх)

5 место 5500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @ZippyMurrr Дождливый сезон

6 место 3500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Skufasofsky Точка замерзания (Часть 1/4)

7 место, дополнительно, от Моран Джурич, 1000 рублей @HelenaCh Жертва на крови

Арт дизайнер Николай Геллер @nllrgt

https://t.me/gellermasterskya

сделает обложку или арт для истории @ZippyMurrr Дождливый сезон

Так же озвучку текстов на канале Призрачный автобус получают :

@NikkiToxic Заповедник счастья. Часть первая

@levstep Четвертый лишний или последняя исповедь. Часть 1

@Polar.fox Операция "Белая сова". Часть 1

@Aleksandr.T Жальник. Часть 1

@SenchurovaV Особые места 1 часть

@YaLynx Мать - волчица (1/3)

@Scary.stories Дом священника
Очень лесные байки

@Anita.K Белый волк. Часть 1

@Philauthor Рассказ «Матушка»
Рассказ «Осиновый Крест»

@lokans995 Конкурс крипистори. Автор lokans995

@Erase.t Фольклорные зоологи. Первая экспедиция. Часть 1

@botw Зона кошмаров (Часть 1)

@DTK.35 ПЕРЕСМЕШНИК

@user11245104 Архив «Янтарь» (часть первая)

@SugizoEdogava Элеватор (1 часть)
@NiceViole Хозяин

@Oralcle Тихий бор (1/2)

@Nelloy Растерянный ч.1

@Skufasofsky Голодный мыс (Часть 1)
М р а з ь (Часть 1/2)

@VampiRUS Проводник

@YourFearExists Исследователь аномальных мест

Гул бездны

@elkin1988 Вычислительный центр (часть 1)

@mve83 Бренное время. (1/2)

Если кто-то из авторов отредактировал свой текст, хочет чтобы на канале озвучки дали ссылки на ваши ресурсы, указали ваше настоящее имя , а не ник на Пикабу, пожалуйста, по ссылке ниже, добавьте ссылку на свой гугл док с текстом, или файл ворд и напишите - имя автора и куда давать ссылки ( На АТ, ЛИТрес, Пикабу и проч.)

Этот гугл док открыт для всех.
https://docs.google.com/document/d/1Kem25qWHbIXEnQmtudKbSxKZ...

Выбор для меня был не легким, учитывалось все. Подача, яркость, запоминаемость образов, сюжет, креативность, грамотность, умение донести до читателя образы и характеры персонажей, так описать атмосферу, место действия, чтобы каждый там, в этом месте, себя ощутил. Насколько сюжет зацепит. И много других нюансов, так как текст идет для озвучки.

В который раз убеждаюсь, что авторы Крипистори - это практически профессиональные , сложившиеся писатели, лучше чем у нас, контента на конкурсы нет, а опыт в вычитке конкурсных работ на других ресурсах у меня есть. Вы - интересно, грамотно пишущие, создающие сложные миры. Люди, радующие своих читателей годнотой. Люблю вас. Вы- лучшие!

Большое спасибо подписчикам Крипистори, админам Пикабу за поддержку наших авторов и нашего конкурса. Надеюсь, это вас немного развлекло. Кто еще не прочел наших финалистов - добро пожаловать по ссылкам!)

Итоги конкурса "Черная книга" от сообщества Крипистори
Показать полностью 1
4

Кукольник

Кукольник

Максим почти не помнил, как началось это странное состояние. Он засыпал – а просыпался не там, где ложился. Вчерашний сон был особенно жутким: он стоял посреди заброшенного театра, а сцена перед ним была заставлена странными куклами. Их лица были слеплены словно из воска, а глаза... пустые, чёрные провалы.

Куклы вдруг зашевелились.

Они не двигались, как люди. Их конечности дёргались, будто кто-то невидимый дёргал за нитки. В глубине сцены появился высокий человек. Он носил длинный чёрный плащ, а его лицо было скрыто белой маской без выражения.

– Ты пришёл, – голос его был глубоким и пустым.

Максим хотел ответить, но не смог – губы не слушались. Он вдруг почувствовал, что не может пошевелиться.

– Ты всё ещё не понял? – продолжил тот, медленно шагая вперёд. – Ты не человек. Никогда им не был.

Максим опустил взгляд. Его руки… Они были деревянными. Грубыми, скреплёнными шарнирами.

Он хотел закричать, но куклы на сцене рассмеялись в унисон – сухим, скрежещущим смехом.

– Время играть, – прошептал Кукольник.

Максим дёрнулся – и проснулся в своей комнате. Холодный пот стекал по спине. Он судорожно вздохнул, провёл рукой по лицу… И услышал звук.

Сухой, скрипучий. Как если бы деревянные суставы шаркнули друг о друга.

Он застыл. Посмотрел на свои руки.

А вместо пальцев увидел тёмное, выструганное дерево.

Показать полностью 1
65

Помогите найти рассказ

Добрый день подписчики группы. Помогите пожалуйста найти один рассказ. Читал примерно год назад.

Что помню из деталей:

-Поезд следует через какую то загадочную станцию (Вроде как название станции является названием рассказа, но это не точно.)

-Экипаж поезда в курсе, что на станции творится дичь, поэтому строго-настрого запрещает открывать окна и двери.

-На перроне появляются типа "люди", которые жалостливо просят открыть окошко и покормить их или же дать денег на еду.

P.S. Найдено. Кому интересно - Можарово

48

Не открывай никому!

Сибирская тайга — не место для слабых духом, а уж зимой… и тем паче. Алексей, хоть парень и городской, но кровь таёжная в его жилах текла – дед его был здешним егерем, пока не сгинул бесследно много лет назад. Избушку его, полуразвалившуюся, вросшую в сугроб, Алексей помнил с детства. Дед, бывало, брал его с собой на обход. Но с тех пор, как он пропал, Алексей сюда не совался. Страшно было. И как оказалось — неспроста.

Не открывай никому!

Пурга настигла внезапно – белая стена, за которой не было видно ни зги. Ветер, как бритвой, резал тело сквозь одежду. Алексей понимал: если не доберётся до жилья – замёрзнет насмерть. Единственный шанс – дедова избушка. По старой памяти нашёл её.

Почти трухлявая, каким-то чудесным образом, она всё ещё не развалилась. Вот только дверь избушки оказалась приоткрыта. И возле, следы человеческие. Явно свежие, чёткие. Почти не заметённые метелью. Будто кто-то только что вышел. Алексей напрягся. В такую глушь, в такую погоду, кто мог, кроме меня, сюда забраться? Но оставаться на улице он больше не мог.

Внутри царил мрак и холод. И тошнотворный запах сырости, от которого медленно, но верно, у Алексея стало сворачиваться нутро.

Дед, бывало, говорил: "Здесь, Лёха, места нехорошие". И велел всегда носить нательный крест. Алексей тогда лишь смеялся на дедовыми причудами… И креста никогда не носил.

Развёл огонь в полуразвалившейся печке, присел на нары. От сырых дров потянуло едким дымом, но запах… этот жуткий запах сырости… никуда не ушёл. Словно въелся в стены, в сам воздух. Алексей заставил себя успокоиться. Усталость давила, хотелось хоть немного согреться и поесть. Достал припасы.

Только было приступил к трапезе, как раздался скрип. По насту. Тяжёлые, мерные шаги. Кто-то обходил избушку. Медленно. Алексей замер, рука сама потянулась к ножу, что висел на поясе. Дыхание перехватило.

Шаги затихли где-то у окна. За мутным, потрескавшимся стеклом, казалось была лишь непроглядная темень. Но Алексей чувствовал. Чувствовал на себе взгляд. С той стороны окна, на него смотрел чей-то тяжёлый взгляд.

Он резко рванул к окну, сдёрнул занавеску… Никого! Лишь гоняемый ветром снег, да чёрные силуэты качающихся ветвей деревьев, похожие на костлявые руки. Алексей посветил через стекло фонариком… следы! Такие же, что вели к избе. Они обрывались у самого окна. А дальше – девственно чистый снег.

Холодный пот выступил на лбу.

Тот, кто приходил к окну… словно бесследно растворился в воздухе.

Не успел Алексей отойти от окна, как сквозь вой ветра, из-за двери раздался басистый голос…

От неожиданности он выронил из рук фонарик.

Голос был такой знакомый… Это голос деда!

– Алёшка, свет не гаси и не открывай… Никому… Слышишь?.. Кто бы не просился… Как только рассветёт уходи от сюда… не медля!

Алексей оцепенел. Он не мог поверить своим ушам. Дед? Но… как?

– Дед? – прошептал он, дрожа страха. – Ты… ты ли это?!

Но ответа он уже не услышал.

Следуя совету Алексей дрожащими руками схватил рюкзак. С собой у него была керосинка, которую нужно было срочно достать.

Едва он зажёг лампу, как снова… скрип снега! На этот раз у самой двери. А потом… тихий, плачущий голос. Женский.

– Помогите… – пролепетал голосок. – Я заблудилась… Замёрзла… Впустите пожалуйста…

Алексей замер. Он помнил дедовы слова.

– Нет, – твёрдо сказал Алексей, крепче сжимая нож. – Не открою!

Плач за дверью, превратился в рыдания.

– Пожалуйста… – умолял голос. – Я умираю…

Алексей стиснул зубы. Нет. Нельзя. Дед предупреждал.

Внезапно плач оборвался. Будто и не было никого.

Алексей тихонько подошёл к двери, почти прижался к ней ухом вслушиваясь в вой ветра. Он было взохнул с облегчением, что все закончилось.

Как проклятый голос раздался снова, заставив инстинктивно отпрыгнуть от двери. На это раз голос был другой. Совсем тоненький, детский.

– Дяденька… – жалобно пропищал голос. – Впустите нас… Мы потерялись… Мама нас ищет…

А затем ещё один, чуть постарше:

– Холодно… замёрзли мы… Пожалуйста помогите…

Два детских голоса – девочки и мальчика – словно слились в жалобном хоре. Сердце Алексея сжалось. А может там и вправду дети?… Но вдруг, в голове, словно эхом прозвучал дедов голос. "Не верь, Лёха. Это нечисть!".

– Уходите! – крикнул Алексей. – Не открою!

Голоса снова внезапно замолкли. Но на этот раз вместе с ними, столь же резко, прекратился ветер. Наступила тишина. Такая тишина, что звенело в ушах. А потом… потом началось!

Сначала – лёгкий топот по крыше. Потом – глухие удары в стены. Будто кто-то, или что-то, пыталось проломить ветхие брёвна.

Снова поднялся бурелом. Дверь заходила ходуном, затрещала, но чудом держалась.

Удары усиливались. К ним добавился новый звук – жуткий, нечеловеческий вой. Словно сама тайга ревела, требуя открыть, впустить… впустить что-то страшное.

С потолка посыпалась труха. Оконное стекло треснуло. А потом… потом снова начались эти жуткие голоса. Грубые, хриплые, полные злобы и ненависти.

– Открывай, тварь! – ревел один голос.

– Я всё равно тебя достану! – вторил другой.

– Ты пожалеешь, что на свет появился! – выл третий.

Угрозы, проклятия, перемежающиеся с жутким воем и скрежетом. Дверь тряслась, словно в лихорадке. Алексей забился в угол, прижимая к груди нож. Он понимал: это конец! Когда ОНО выломает дверь… Тогда!…

Он закрыл глаза, шепча "Отче наш", молитву которую когда-то давно выучил с дедом. Молитву, которая, как он надеялся, спасёт его от… того, что ломилось в избушку. От того, что звало его разными голосами. От нечести, которая пришла за ним!

Когда дверь со скрипом распахнулась, в ту же секунду погасла керосинка. Алексей зажмурился от страха и прошептал: "Дед, помоги!".

Не успел он вымолвить эти слова, как раздался выстрел. Из ружья. А за ним второй! А после жуткий вопль… словно вопль раненого зверя. И все резко стихло!

Когда Алексей открыл глаза — дверь снова была закрыта. На столе мерно покачивалось пламя зажжённой керосинки.

Больше, до самого рассвета, ничего не происходило.

Как только на улице стало совсем светло, Алексей следуя дедовскому завету, наспех собрался и не оглядываясь рванул прочь от этого проклятого места.

И дал себе зарок — больше никогда сюда не возвращаться.

Показать полностью 1
96

Каникулы археологов глава 34

Каникулы археологов глава 34

Каникулы археологов

Иногда наступает такой момент, когда совершенно ничего не хочется. Странная апатия после горячки боя и цистерны кипящего адреналина. Ещё недавно ты бегал, орал, суетился, кого-то побеждал и вдруг всё. Твой мотор больше не может потреблять закись азота. Буквально несколько мгновений назад ещё мог, а теперь нет. Хочется просто сидеть и всё. Сидеть и чтобы в голове ни одной мысли. И чтобы никто тебя не трогал. И про тебя все забыли. Просто сидеть и смотреть на море. Как оно красиво. Такое синее и безмятежное. Как хороши чайки, парящие над волнами. Как они здорово умеют кричать...Почти так же, как тот дядя, которого сейчас катают на крыле. Ох и орёт, сразу видно - самец.

Сигарета переходила из рук в руки. Они курили по очереди, сначала одну, потом вторую и никак не могли накуриться.

— Ещё раз, давай по порядку, — вздрагивая, словно от озноба, спрашивал Валерий Васильевич. — Зачем ты устроил пожар?

— Так было нужно, — отрешённо отвечал Капитон Маркович. — Я сделал то, что должен был сделать. Я просто не думал, что огонь распространится на всё здание

— А зачем ты в машину чемоданом кидался?

— Ну я же должен был отдать вам золото, а зачем вы от меня убегали?

— Капа, ты дурак? Они не должны были меня увидеть.

— Так они вас и не увидели... А зачем вы взорвали лимузин архиепископа?

— Тебе чё, жалко? У меня выбора не было. Или лимузин, или жертвы среди мирного населения. Не считаешь же ты, что автомобиль стоит дороже десятка человеческих жизней?

Они замолчали. Впереди, у самой кромки воды, виднелся фургон и особенно страшно смотрелась дыра на его боку. Фургон застрял в песке и его пришлось бросить. Теперь они молча смотрели, как Анзор и его родня ругаются, эмоционально обсуждая дальнейшую судьбу грузовика.

— Капа, ты чёртов монстр, — проворчал Валера. Он достал ещё одну сигарету и добавил:

— В первый раз вижу священника, которого благословили за то, что он церковь сжёг. Ну и порядочки в Раю. Ну и порядочки.

— Но я же не думал, что вы меня испугаетесь. Я же вам кричал: Спасите меня, заберите меня... А вы, как рванули...

— Етить... Я же не понял, что это ты. Я думал, за мной ангела послали... Думал, щас мне за Фестера пиздюлей выпишут... За то, что мы им в футбол играли. А так, я не испугался...Это было тактическое отступление.

— На заранее подготовленный позиции?

— М-мм? Возможно, — уклончиво ответил Валера и снова покосился на Капитона Марковича. — Так, чё там в церкви случилось-то, а?

Иеромонах неопределённо пожал плечами.

— Спасение. Я сжёг краденый полиставрион. Золота там нет. В чемодане только то, что я отдал архиепископу. Думаю, что остальное...

Он поискал в карманах и показал археологу перстень. Валера нахмурился.

— Перстень вампира. Обычно такие выдают в знак особого покровительства.

— Вы разбираетесь в этом получше меня, — покорно согласился Капитон Маркович. Он бесцеремонно отобрал у товарища сигарету и, легонько затягиваясь, начал подробно рассказывать, как именно он попал в сокровищницу и что там произошло.

Валера задумчиво смотрел на море.

М-да. Капа спалил в ведре для мусора ценнейший артефакт, но не учёл одного: ведро было изготовлено из горючих материалов. Оно расплавилось, попало на ковёр, и огонь радостно побежал во все стороны. А сам виновник получил в благодарность бочку варенья и ящик печенья. Ну, образно говоря. А вот благословение, да ещё такое мощное, это уже не шутки. За такое в церкви могут и заархивировать. В буквальном смысле. Капе теперь нужно быть аккуратнее, а то свои же разберут на сувениры. Случаи бывали. И он сам об этом прекрасно знает.

Впрочем...

Валера поскрёб зачесавшийся подбородок. Ему нужно было срочно вспомнить: не упустил ли он какой важной детали?

Едва из чёрных туч посыпались рыбы и земноводные вперемешку с дождём, как сразу стало весело и все перепачкались. Громче всех возмущался Тихон, который углядел виновника Божьей кары, после чего не постеснялся применить против него свою трость.

Фестер очень удивился, когда его приземлили. А что делать? Гравитация бессердечна даже к духам и призракам, особенно, если в этом поучаствовали мощи Филофеи Афинской.

Юродивый, оказавшись на земле, в долгу не остался, и покрыл Тихона матом, да так смачно, что покраснели от стыда не только священнослужители, но и половина из присутствующих рядом призраков. Но архиепископ тоже не митрой щи хлебал: едва только Фестер заикнулся о порочных связях Тихона с вампиром, как ему тут же прилетело поперёк призрачного хребта, а затем его и вовсе отфутболили в сторону Одержимых.

Фестер прилетел прямиком в самую гущу голых женщин и тут же принялся сквернословить. Ну, тут уж Валера не стерпел. Как можно обижать слабый пол? На тебе ногой - вдоль вонищи! И несчастный юродивый кубарем полетел обратно. Некоторое время архиепископ и археолог сосредоточенно играли в футбол, а затем Валера вспомнил про шарманку и что "часики-то тикают", и начал плавно перемещаться к воротам. Для этого ему пришлось двинуть Одержимых вперёд, но этот манёвр был тут же замечен церковниками и Тихон вновь применил трость, отчего первые ряды попадали в обморок, а пьяные схимники вырвались на свободу и побежали к своим. В ответ на это, Валера приказал бить из всех орудий по неприятелю.

Церковники не знали, куда им прятаться. Теперь в них летели не только помидоры, но ещё и пустые бутылки, рыба, лягушки и неизвестно откуда взявшиеся кирпичи, а хитрый археолог подобрался под шумок к автомобилю архиепископа, бесцеремонно расколотил бронированное стекло и спрятал шарманку в салоне.

Но тут произошло уж совсем непостижимое. Валера впервые своими глазами узрел настоящего ангела. Ангел бежал прямо на него и орал благим матом. Археолог первым делом перекрестился, а потом вспомнил, что это не поможет и бросился наутёк. Нет, не то чтобы он не знал о существовании ангелов, ещё как знал, но связываться с этими божественными отморозками - слуга покорный. Пока драпал, он успел подумать о всяком: о том что архиепископ-то, оказывается, блатной, о том что на небесах решили покарать его за осквернение святой земли и что, если отбежать подальше, то можно попробовать выписать ангелу пиздюлей, но лучше бы это делать не в городе. А то всякое бывает: дождь из серы, массовая смерть первенцев, а самое ужасное - огненный меч в районе седалища. А-а-а, он же к нему спиной! Ноги, быстрее надо делать ноги отсюда!!!

Теперь-то уж понятно, что это был никакой не ангел, а Капитон Маркович, благословлённый златошвейками, но тогда было совсем не до смеха. Сердце выпрыгивало из груди, огненный меч мерещился над головой и он чесал во все лопатки, словно школьник, застигнутый сторожем в саду за воровством яблок. А чтобы отвести от себя угрозу, Валера бросил на ангела всех своих Одержимых. Разумеется, он знал, что это не остановит такую важную птицу, но рассчитывал выиграть себе побольше времени для манёвров. Да что там, он даже не оглядывался, ну его на-фиг! Выкинул полтергейста из фургона, затолкал Анзора на пассажирское место и ударил по газам. И где-то секунд десять спустя, в фургон прилетел артиллерийский снаряд. Ну, это ему так показалось. Ангел запульнул в него чемоданом. И пробил правый борт. А Валера, крича:

— Ктулху! Спаси меня! Я продам всё! Кровь! Плоть! Дениску!

— прибавил скорости и скрылся за поворотом.

А дальше, по словам Капитона Марковича, осознав, что его бросили, он упал на колени принялся молиться. Самая простая молитва: "Отче наш".

Зато как подействовала. Яркий столп света ударил в бушующие небеса и развеял тёмные тучи. Одержимые завыли и побежали от Капитона Марковича в рассыпную. Они кричали, плакали, шипели, а затем начали падать в обморок, а из тел начал выходить чёрный дым. Это злые духи спешили покинуть захваченные тела. Неупокоенные души, все как один, дружно уверовали в высшие силы, а вместе с ними и многие из монахов. Они тоже узрели ангела и их вера окрепла. Архиереи, монахи, диаконы встали на колени и стали молиться с утроенной силой. Тихон, вне себя от радости, ударил Фестера тростью так сильно, что тот провалился сквозь землю и в тот же момент взорвался его лимузин.

— Угу, а теперь там горит целое здание. Пожарные бегают, спасатели суетятся, бабушки по углам крестятся, — подытожил Валера.

— Так взрывом окна повышибало, вот пожар и разгорелся, — ответил Капитон Маркович. — А я как увидел, что делается, побежал вас догонять.

— Это ты напрасно. Надо было со своими остаться.

— Ага, щас. Тихон трость сломал. Если бы я остался, то меня тут же бы на костре сожгли. Когда он поймёт, что за одно утро лишился сразу трёх драгоценнейших артефактов...Мне тогда точно лучше самому себя бензином облить и как мученику на небо...Прости Господи... — пробормотал Капитон Маркович.

— В смысле? Артефакт не выдержал? — удивился Валера. — Ну, дела. Хотя...Я именно это и планировал. Нечто такое, собственно, я от тебя и ожидал. А ты молодец: не подвёл нашу банду! Так что, поздравляю с благополучным повышением по церковной службе!

Сказав это, он добродушно хлопнул товарища по плечу. Капитон Маркович непонимающе захлопал глазами.

— Сам посуди, — принялся объяснять археолог. — Тихон потерял трость, полиставрион и ларец ребристый, или как его там? Так? Что у него осталось в загашнике? А я думаю: мало чего. Он не молод. Большую часть сил он черпал из трости, значит сейчас ему до зарезу нужна поддержка. И эта поддержка - ты, мой пожилой друг! Ты благословлён! И не патриархом, а самими небесами. Никто не будет разбрасываться попусту таким козырем. Да, кстати, что там с моими призраками, которых я на церковников напустил?

— Упокоились, — хмуря брови, припомнил иеромонах. — Там, от моей молитвы, целое вознесение было. Все видели, как они по столбу света устремились прямо на небо. И кажется среди них были сущие атеисты.

— Вот! Это я их заговорил, чтобы они тебе подчинялись. Как говорится..."Достаточно одной молитвы", но наверняка это сыграло значительно круче, за счёт благословения, так что те, кто подчинялся архиепископу...Ха-ха! Будут видеть в тебе святого. Ты святой, Капа, а значит тебя просто обязаны повысить в звании.

— Но я...

— Да! Ты будешь новым епископом! Это я и задумывал, — самодовольно похвастался археолог.

Иеромонах посмотрел на него, как на дебила.

— А как же наше общее дело? Вы меня кинуть решили?

— Капа! Хватит дуться. Да, я признаю: я подкинул свинью архиепископу в виде тебя, но это для твоего же блага. Ты всю жизнь был в самом низу, а тут сразу будет всё! Почёт, уважение, поблажки всякие. Туфли себе купишь с пряжками за тыщу евро, ну, ну?

— Знаете что, Валерий Васильевич? Идите к чёрту! — посоветовал ему гордый и бледный от обиды иеромонах. Он поднялся с песка и с независимым видом принялся отряхиваться.

— Не надо за меня решать, что для меня лучше. Я сам решу! Вам понятно?

Археолог тут же потянул его за рукав и уронил на песок.

— Капа, ты не хрюкай! Золото мы ещё когда найдём, а тут ты разом перекроешь нам линию конкурентов. Ты не забывай, что Тихон не один, а с товарищами. Сейчас он просто обязан приблизить тебя к себе, назначить замом или ещё кем? Я не знаю, какую он предложит тебе должность, но давай оставим чувства в стороне. Включи логику и пошурши аналитикой. Я знаю, ты только притворяешься дураком в отличии от Дениски. Ты подумай о важном. О богатствах, например?

— Ох, ну говори уже, словоблуд. Говори прямо - ты просто не представляешь, как я устал! — застонал Капитон Маркович. — Я хочу отдохнуть, принять ванну, поесть в конце концов. У меня в печёнках уже твои бесконечные интриги. Водишь меня за нос как...

— Как буратину, — подсказал довольный собой Валера.

— А мне кажется, вы редкостный козёл, — не сдержавшись, честно заявил иеромонах.

— Благодарю, но рога я предпочитаю в виде трофеев. Вернёмся к главному. И так, что мы имеем? Чемодан с золотом в фургоне...Немножко не так и не в том количестве, но зато у нас имеются неопровержимые доказательства сношений представителя церкви с вампиром. Ваш перстенёк. А это многое объясняет... Нам предстоит выступить против Калькулятора, но для этого хотелось бы разузнать про него побольше. На вампира просто так не попрёшь, знаете ли. Нам нужен новый план и анализ всего того, чего мы добились.

— Мы ничего не добились, — простонал горестно Капитон Маркович. — Мы подняли на уши целый город. Мы осквернили церковь, мы осквернили казино, мы породили кучу проблем, из которых нет выхода. Боже мой, зачем я с вами связался! Какой же я идиот!

— Почему сразу идиот? Златошвейки, кого попало, не благословляют. Или ты решил откосить от Царствия Небесного? — возразил Валера. — Нет, Капа. Ты - подвижник. Ты слишком долго скрывался от своей судьбы, но теперь-то она тебя разыскала. Настало твоё время возвыситься и спасти заблудшие души. Ты должен прибрать к рукам местную епархию и обзавестись сторонниками. Да что там, они уже наверняка у тебя есть. Ещё недавно ты был для них пришлый дичок, а теперь спаситель. Защитник церкви. А Тихон их только плохому учил и вот что я думаю...

— Пошёл к дьяволу! Я ухожу! — заявил во всеуслышание Капитон Маркович. — Спасибо за то, что открыл мне глаза, огромное тебе спасибо!

— Ты не можешь. Мы же банда - мы компаньоны!

— О, ещё как могу! Я итак натворил достаточно дел, чтобы корить себя до самой смерти. Я уйду в лес, в землянке буду жить, на хлебе и воде, только бы от вас подальше. Ну и гнусный же вы тип, Валерий Васильевич! Человек без стыда и принципов! Да вы дьяволу друзей продадите, если вам это будет выгодно, что уж там про меня говорить. Вы эксплуататор! Вы злодей! Вы сатрап!

— Капа, ты говоришь обидно!

— Нет уж дослушайте! Вы ничем не лучше архиепископа и ведьмаков. Вы точно такое же зло, но при этом всё время себя оправдываете. И я тоже всё время вас оправдывал, но больше не хочу. Хватит решать за меня, что для меня лучше. Лучше бы о спасении своей души подумали. У вас же на душе ничего нет, кроме амбиций, вы половину города поработили, только чтобы опозорить последнее, на что надеются заблудшие души. Вы церковь опозорили. Куда дальше-то? Прямиком в Ад? О, там конечно будут рады такому демону, как вы. Вашему коварству позавидует сам Велиал, будь он проклят навеки. Вашей хитрости нет предела, но Бог видит всё! Он накажет вас за ваши грехи, если вы немедленно не одумаетесь и не прекратите поиски этого нечистого золота!

— Вот как ты запел? Капа - это эгоизм! Нельзя думать только о себе, ты послушай...

— Ну уж нет! С этого момента называйте меня официально: "Ваше Преподобие". Хватит обзывать меня Капой! Я вам не Капа - мальчишка! Я вам в отцы гожусь! Храни вас Бог, но с этого момента наши дороги расходятся! — свирепо произнёс Капитон Маркович и, поднявшись на ноги, пошёл в сторону города.

— Вы болван, ваше преподобие! — закричал ему вслед Валера. — Но хуже того, вы эгоист и трус! Вам дали возможность прожить вашу жизнь правильно, а вы выбрали кусты! Вы - страус! Опомнитесь, кто возьмёт на себя монахов? Кто наставит их на путь истинный? Неужели Тихон? Вам была дана возможность сделать церковь лучше, а вы уходите? Вот оно истинное лицо русского священника! Смотрите на него, как он красиво драпает! Спину показал и доволен, наслаждается своей чистотой. Не бывает такого, чтобы всё в жизни было легко и просто! Мы пришли в этот мир добывать своё! Мы пришли бороться и побеждать! Всю жизнь страдаем, выгрызаем из горла, носим в клювике, чтобы хоть чего-то добиться...Нет таких, которым всё даётся легко, не про нас это...Слышь?

Иеромонах не обернулся. Он уходил всё дальше и дальше, а над головой его сиял яркий нимб.

Валера в ярости принялся пинать ногами песок.

— Ну хорошо, я зло! — заорал он так громко, что смолкли ругавшиеся возле фургона родственники Анзора. — И что? Может быть я был послан свыше, как испытание для тех, кто зажрался и охуел? Меня будут бояться и помнить, а особенно меня запомнят те, кто считал себя неприкасаемыми! Золото ему не угодило! А дело вовсе не в золоте, а в том: у кого оно? Ты о людях подумай, пастырь хренов! Кто защитит этих людей от ведьмаков и другой нечисти? Волки приходят в овчарню, как к себе домой, а церковники воротят харю и добродушно подмигивают - "кушайте собачки". А ты прекрасно знаешь, какие они собачки. Ты предал общее дело служения, ты предал идеалы, вернись я всё прощу... Кхе-кхе...

Он замолчал и прищурился. Иеромонах почти скрылся из виду. Нет. Он не вернётся. Всё кончено. И тогда он снова обратил свой гнев на песок.

— Ни в одной стране мира не было такого срама! — закричал он, окончательно срывая голос. — Вы только представьте: зло уговаривает священника заняться выполнением его непосредственных обязанностей! Что же мы за народ-то такой? Прости нас Господи! А ещё лучше: отправь нас всех в самое пекло, а тех, кто там живёт, посади на наше место, и будь уверен - они будут лучше нас! Я просто поверить не могу...Я...Капа, я догоню тебя и пну тебя, по твоей святой жопе, ибо ты сегодня перевернул моё мировоззрение с ног на голову...Кхе-кхе-кхе...

Тут он понял, что охрип окончательно. Уход Капитона Марковича рушил все планы. Валера уселся по турецки в ямку, которую раскопал в приступе ярости и злобно закурил. В его ладони появился перстень вампира.

— Надо же, как похоже на Хризму, — подивился он. — Однако же, это не она. Больше похоже на древний вампирский культ, а учитывая, что я не знаю настоящего имени Калькулятора, то вполне возможно, это его собственность. При этом, перстень очень похож на ключик. Его преподобие, тьфу...Сиятельство Капитон Маркович, нашёл его в сокровищнице архиепископа. М-да. Придётся обсудить это с Урфином.

Рядом кашлянули. Валера поднял голову и увидел Анзора. В руках у мальчика был чемодан.

— Это же твоё? — спросил он.

— Моё, — равнодушно согласился Валера.

— Родственники пересчитали деньги. Они не в претензии, но после того, что случилось, от фургона лучше избавиться, — сообщил Анзор.

— Спроси там своих: за сколько они её продают, а я всё решу. Деньги привезут в течении часа, но машину лучше оставить здесь, — вздохнул Валера.

— Не надо, — отказался Анзор. — Дядя сказал: мы сами управимся. Тебя подвезти?

— Можно и подвезти.

Валера поднялся на ноги и подобрал чемодан.

— Поссорился с монахом? — кивая в ту сторону, в которую ушёл Капитан, поинтересовался мальчик.

— Это вопрос веры, — рассеянно отвечал археолог. — Я верю в то, что священники должны заниматься своим делом, а он мне не верит. Раньше бы, я назвал это прокрастинацией, но сейчас назову: исключительным эгоизмом. Это как, если бы лучший нейрохирург страны сменил род деятельности и ушёл торговать пирожками. Так и тут...кстати.

Он повернулся к Анзору и спросил:

— Я слышал, тут где-то прикольная шаурма продаётся? Не то арабы, не то евреи делают, с фалафелем. Очень бы хотел угоститься. Не желаешь зайти?

— Сирийцы, — поправил его юный продавец. — Пойдём, я покажу. Слушай, а ты читал Кинга? Тёмную башню?

— Нет.

— Напрасно. Я тебе сейчас расскажу.

— Нееет.

— Да там интересно будет.

— Да блин, нееееет...

Поддержи хороших авторов

@MamaLada - скоровские истории. У неё телеграмм. Заходите в телеграмм.

@AnchelChe - И тысячи слов не хватит чтобы описать тяжёлый труд больничного клоуна

@Mefodii - почасовые новости и не только.

@bobr22 - морские рассказы

@kotofeichkotofej - переводы комиксов без отсебятины и с сохранением авторского стиля

@PyirnPG - оружейная лига

@ZaTaS - Герой - сатирик. Рисует оригинальные комиксы.

@Balu829 - Все на борьбу с оголтелым Феминизмом!

@korabelny.kot - лучшие посты про оружие

Показать полностью 1
3

Голод (продолжение)

Алексей пытался не думать. Не думать о Громе, о том, что он сделал с вором, о голоде, что светился в янтарных глазах. Но мысли жгли, как кипяток.

На улице было утро — серое, мокрое. Он собирался уйти на работу, но пёс стоял у двери и смотрел.

— Гром, отойди.

Собака не шелохнулась.

Алексей шагнул ближе — и услышал рычание. Низкое, вибрирующее.

— Гром! — голос его дрогнул.

Пёс замер, а затем, медленно, как человек, повернул голову набок.

Ты боишься меня?

Эти слова вспыхнули в голове, чужие, холодные. Алексей отшатнулся. Сердце бешено заколотилось.

Гром моргнул — и дверь за спиной Алексея захлопнулась сама по себе.

Алексей медленно пятился.

— Ч-что ты такое?

Гром сделал шаг.

— Я тебя вырастил, я тебя кормил…

Еще шаг.

— Гром, пожалуйста…

Пёс оскалился обнажая слишком длинные клыки.

Ты был добр. Я ждал.

Шаг.

Но мой голод — больше, чем благодарность.

Глаза полыхнули, как раскалённый металл.

И Алексей понял.

Он не выйдет. Никогда.

Показать полностью
20

Голод

Голод

Алексей подобрал пса случайно. Голодный, облезлый, с янтарными глазами, он сидел у его подъезда и смотрел так, что сердце сжималось.

— Ладно, пошли, — сказал Алексей, и собака, будто поняв, молча двинулась за ним.

Пса назвали Гром. Он ел много, но не толстел. Шерсть вскоре отросла, сделалась густой и чёрной, но взгляд... Янтарные глаза всегда следили за Алексеем — даже когда тот отворачивался.

Однажды ночью Алексей проснулся от скребущего звука. Гром стоял у окна, не глядя на хозяина. Казалось, он смотрит в темноту за стеклом.

На следующее утро у подъезда нашли бродягу. Мёртвого. Лицо искажено ужасом, будто перед смертью он что-то увидел.

Алексей вспомнил: ночью Гром не ложился спать.

Дальше — хуже. В районе пропадали кошки, потом — собаки. Люди жаловались на ночной лай, злобный, жуткий. Алексей просыпался от ощущения, что Гром стоит у его кровати и смотрит на него.

Как-то он решил выйти ночью на кухню и увидел…

Гром стоял на задних лапах, его тень на стене была слишком высокой для собаки. А перед ним, у двери, стоял человек. Мужчина, вор. Он хотел взломать квартиру.

Пёс заскулил. Нет, не скулил — смеялся.

Когда Алексей зажёг свет, вора уже не было. Только у двери остались царапины. И что-то мокрое на полу.

Гром сидел и облизывался.

Алексей посмотрел в янтарные глаза пса и понял: тот не наелся.

Продолжение следует...

Показать полностью 1
55

Дачная амнистия (Про Верочку, часть 1)

Наши участки попали под «дачную амнистию» и разрослись неимоверно. Из тех, чьи родичи тянули в колхозе и за это получили землю, на нашей «улице» остались я и Толик-юморист, уже внук колхозников. Жили мы забор в забор, всегда дружили, хоть я и старик уже, поэтому всю беду Толика я наблюдал своими глазами.

У Толика всегда было так: чем ему тяжелее, тем больше он шутит на публику. Когда эта Верочка только появилась, он посерьезнел, остепенился по хозяйству. На нее смотрел с теплотой. Не прошло полгода, понеслись остроты про баб, знаешь, про женскую логику, болтливость, сварливый характер.

И вот сложили они баню. Добротный сруб лучше старого домишки вышел - хоть купайся, а хоть и живи. Верочка прям зачастила туда, дымит баня чуть не каждую ночь. Однажды маем, поздно было, я вышел деревца молодые проверить. Весь день гроза бушевала, но с луной разжарило прям не к добру, от земли парит. А она идет из бани мимо забора: босая, белая накидка на длинной ночнушке, волосы распущены во всю спину. Мелкими шажочками идет и пальцами так прищелкивает. Голову поворачивает ко мне, да так, как совы поворачивают, а не люди, зубы ощерила - и щелк ими на меня. Я дар речи потерял, а она снова - щелк зубами - и тихо так говорит, но четко: «Пошел отсюда, придурок!».

Я и сбежал домой, лопатки-совки растерял, одну чуню резиновую тоже в грязи посеял. Ох и ведьма! И прям на зло мне: включил телевизор, вроде отвлечься, а там старый фильм «Вий» показывают. Панночка в кино красивее, да только зло есть зло - и его присутствие я той ночью угадал.

Утром проснулся: и давление поднялось, и сопли текут, и ревматизм от спины к ноге все жилы тянет. Пока провалялся, завечерело. И так я затосковал, ну с души воротит. Дочери позвонил, внукам, в доме кое-что поделал. Боюсь, хоть убей, идти на улицу, на свой же участок, где последние десять лет живу почти безвылазно. В девяностые иногда тут ночевал, урожай караулил, с топором спал - и то так не боялся.

Отлегло дня три спустя. Не поверишь и не поймешь, наверное, но отлегло так, словно война кончилась или что-то подобное. Выхожу спокойно, смотрю, яблоньки мои вдоль забора все с корнем вынуты. Из окон-то саженцев и не видно - сад у меня большой. Задумался, ведь с Толиком как-то поговорить надо, и тут только разглядел, что у соседа все двери настежь. И дом, и сарайчик-пристройка, и баня раскрыты. Змеи его нигде не видно. А вот калитка закрыта. Но у нас была одна тайная дыра в заборе, еще с его родителями покойными сделали как раз в девяностых. Ну зашел, зову его - тихо. Так и нашел, в общем, Толика в бане. На верхней балке повешенным. Ни записки, ничего. Никаких следов борьбы, только маленькое окошко выбито и занавеска, деревенская такая, на резинке, разорвана в лоскуты.

Как эта Верочка опять появилась, я к дочери уехал. Дом продаем теперь. Вроде Толик ей всё отписал, хотя зарегистрированы они не были. Лейтенантик там молодой дело Толика вел, сказал, что ее тогда тут несколько суток не было, сведения проверены. А у мужика развилась депрессия на почве алкоголизма и социальной неустроенности. Да какая устроенность, я сам-то чуть не кончился от его бабы. Только вот не пил Толик, за что ему и удивлялись всегда. По трезвянке хохмил, балагурил, талант такой имел... Жаль, грустная любовь случилась у юмориста.

Послушай, что еще скажу... Последнее. Верочку-то эту я еще раз ночью видел. Не знала она, думаю, что я у забора был, в дальнем углу, потому что мы уже уезжали, машина фарами била. А я как раз дыру эту окончательно закрыл со своей стороны. И смотрю - костерок у нее возле бани, в который она вещи Толиковы бросает. Сверху поливает чем-то из бутыли и негромко так приговаривает вроде «го-го-го». И тут дочь на клаксон жмет, потеряла меня. Как ведьма-то эта зыркнет в мою сторону, как бросится - прям прыжком, точно зверь. Я так и присел за забором. А она сверху - щелк, щелк, уж не знаю чем, и всем телом об забор начала биться.

Сбегал я оттуда по-партизански, почти ползком. Тогда и супругу свою вспомнил, вдовец я. Она всегда солью вдоль забора посыпала, а незадолго перед смертью - и землей со святого места. Мне на охрану, говорила.

Вот и охранила, спасибо ей, голубке.

Показать полностью
61

Подвал часть 2

Подвал часть 2

Над головой вспыхнула лампа — тусклая, желтоватая, как в старых операционных.

Я оказался в просторном помещении с кафельными стенами. Как в кошмарах, преследовавших меня каждую ночь. Вдоль них тянулись металлические стеллажи. А на полках...

Ёмкости. Десятки стеклянных сосудов с мутной жидкостью. В каждом плавало нечто. Нечто розовое, испещрённое прожилками.

Первое, что я различил, — человеческий язык. Распухший, покрытый тёмными пятнами разложения.

Вдоль стен выстроились стеклянные резервуары, подсвеченные снизу. В мертвенном свете плавали фрагменты плоти всех оттенков — от алого до чёрного. Одни бились о стекло, другие медленно вращались, демонстрируя анатомически точные срезы.

Я приблизился к ближайшей прозрачной банке. Внутри, подвешенный на крючках, парил человеческий мозг. Ещё живой — по извилинам пробегали электрические импульсы, заставляя раствор светиться призрачным фосфоресцирующим светом. На этикетке — дата и почерк, который я знал слишком хорошо.

А в центре помещения...

Посреди подвала возвышался операционный стол — массивный, старой немецкой работы, с желобами для стока крови по краям. На нём, зафиксированный стальными держателями, лежал... Рекс. Грудная клетка вскрыта с хирургической точностью — каждое ребро отпилено под идеальным углом, кожа и мышцы отслоены единым лоскутом. На инструментальном столике рядом его органы были разложены в анатомическом порядке — каждый на отдельном лотке, каждый ещё блестел от свежей крови.

Сердце продолжало работать. Оно ритмично сжималось, толкая тонкие струйки крови по трубкам, уходящим куда-то в темноту подвала. А лёгкие... лёгкие всё ещё пытались дышать.

— Впечатляет, правда? — произнёс голос за спиной.

Я медленно повернулся.

У противоположной стены стояла фигура в хирургическом облачении. Освещение падало так, что лицо оставалось в тени, но я уже знал — там моё лицо. Мои руки в латексных перчатках, покрытых бурой коркой. Мои движения — выверенные, хирургически точные. Даже брызги крови на халате складывались в узор, который я видел сотни раз после сложных операций.

Он держал скальпель особой хваткой — той самой, которой меня обучил профессор в ординатуре. «Инструмент должен стать продолжением руки», — говорил он. И сейчас я видел, как лезвие двигается, словно живое существо, ловя отблески единственной лампы, разбрасывая по стенам кровавые блики.

На белом рукаве чернели брызги — я узнал этот веерный рисунок. Так кровь разлетается при рассечении сонной артерии. Я знал это не из учебников. Я знал это из практики. Из своей практики.

— Помнишь операцию? — он провёл скальпелем по воздуху, имитируя разрез. — Ту девушку с аневризмой. Ты наблюдал, как угасает жизнь, бессильный что-либо изменить. Четыре минуты. Всего четыре минуты, чтобы постичь механизм смерти. Чтобы научиться её обманывать.

Он подошёл к стеллажам, благоговейно провёл пальцем по стеклу сосуда.

— Ты осознал — нужно особое место. Дом, где старый доктор почти разгадал тайну смерти, о котором в институте слагали легенды. Где стены хранят память о криках его подопытных. Где его формулы до сих пор действенны...

— Четыре минуты — это только начало.

Он резко развернулся ко мне:

— Ты ведь хотел именно этот дом. Искал, сам того не осознавая. А Димка... Его органы помогли нам продвинуться вперёд. Значительно вперёд.

Он шагнул к столу:

— Димка испугался, струсил. Собирался информировать полицию. Пришлось...

— Где он?

Второй я указал на дальний стеллаж:

— Весь здесь. Почти... По частям. Но главное — они всё ещё живые. Смотри.

Он протянул мне сосуд. Внутри пульсировал человеческий орган. Ещё одно сердце. Оно ритмично сжималось и разжималось, создавая волны в мутной жидкости.

— Мы почти разгадали тайну, — прошептал второй я. — Ещё немного, и сможем сохранять любой орган бесконечно долго. Спасать любую жизнь. Спасти мать...

Я очнулся, задыхаясь.

Утренний свет заливал спальню. Никаких пятен на потолке. Никаких следов крови на простынях.

Сон. Просто кошмар.

Внизу хлопнуло — почтальон что-то кинул в почтовый ящик. За окном Валентина Степановна кормила кошек и звала Рекса. Обычное утро обычного дня.

Спустившись на кухню, я налил кофе. Руки тряслись.

Телефон завибрировал — звонок из больницы.

— Экстренная операция, — сообщил заведующий. — Травма мозга. Срочно будь. Без опозданий!

Стерильная чистота операционной. Я взял скальпель, рука замерла над разметкой.

— Доктор? — в голосе операционной сестры тревога. — Всё в порядке?

— Да, — ответил я, разглядывая блестящее лезвие. — Просто задумался.

Операция шла безупречно, как по учебнику. Я действовал механически, а в голове билась только одна мысль: «Четыре минуты. У меня будет только четыре минуты».

Домой я вернулся затемно. На крыльце соседского дома стояла миска с кормом — Валентина Степановна всегда оставляла еду бродячим кошкам.

Только кошек почему-то не было видно. Совсем.

А из подвала... Показалось, или...?

С каждым шагом к подвалу реальность становилась всё более зыбкой, как препарат под микроскопом — чем сильнее всматриваешься, тем меньше понимаешь, что видишь.

Я застыл у подвала. Снизу тянуло холодом и тем же приторно-сладким ароматом.

Приложив ухо к двери, я прислушался. Тишина.

Внезапно — едва различимый шум. Словно кто-то царапал бетон. И сдавленный, пузырящийся звук, будто воздух пробивался сквозь жидкость.

Я дёрнул ручку. Заперто.

Звук усилился. Теперь он напоминал... журчание. Будто что-то перемещалось, ворочалось в густой субстанции.

А затем до меня донеслось мяуканье. Не обычное — захлёбывающееся, искажённое. Словно кошка пыталась кричать под водой.

И следом — тихий смех.

Нервы окончательно расшатались.

Я отпрянул от двери. Сердце колотилось в горле.

Пришло сообщение. Состояние матери критическое. Отказывает печень.

Я опустился на пол, прислонившись к стене. В голове пульсировала единственная мысль: «Четыре минуты после смерти. Органы ещё живые. Их можно... сохранить».

За дверью что-то грохнуло. И тут же — сдавленный всхлип.

Я провёл мокрыми ладонями по лицу, пытаясь успокоить дыхание. Чушь. Просто шум водопровода или сквозняк. Это всего лишь звуки старого дома. Обычные, бытовые.

Утром у порога лежала мёртвая кошка. Валентина Степановна причитала:

— Третья за неделю! И все прямо у вашего дома. Будто нарочно...

На работе была сложная операция. День размывался в сознании, как акварель под дождём. Ночь же, напротив, обретала всё более чёткие, пугающие очертания. Я смотрел на пульсирующий мозг пациента и размышлял — интересно, сколько он может функционировать отдельно от тела? В растворе с правильным составом? При точно рассчитанных электрических импульсах?

Странные мысли.

Вечером у дома стояла патрульная машина. Николай Петрович давал показания:

— Вышла покормить кошек и не вернулась. Телефон молчит. Она никогда так не поступала...

Два офицера осматривали двор. Один что-то записывал, второй фотографировал следы у калитки.

— Придётся опросить соседей, проверить территорию, — сказал старший из них. — Доктор, вы не против, если мы осмотрим дом?

— Боюсь, сейчас не получится, — я развёл руками. — Мне сейчас в больницу возвращаться.

— Хорошо, — кивнул полицейский, делая пометку в блокноте. — Вернёмся с ордером, проверим всё как положено.

Но на следующий день расследование отложили, а потом и вовсе решили перевести в другой отдел — у полиции было слишком много текущих дел.

Телефон зазвонил.

— Срочно приезжайте, — голос заведующего дрожал. — Ваша мать... Началось внутреннее кровотечение. Мы пытаемся стабилизировать состояние.

Полицейские фонари ещё мелькали у забора, когда я отбегал от дома. Дорога до больницы слилась в размытое пятно — красные светофоры, встречные фары, мокрый асфальт.

Знакомый запах хлорки и страха в приёмном покое вдруг показался чужим, враждебным. Этот коридор, по которому я столько раз проходил уверенным шагом хирурга, теперь душил безысходностью.

Медсестра говорила что-то про срочное переливание, про новые анализы. Я смотрел через стекло реанимационной палаты на опутанное проводами тело и не узнавал родного человека.

Серая кожа обтягивала кости, заострившийся нос, запавшие глаза. На мониторе рядом хаотично прыгала кривая пульса.

— Печень практически не функционирует, — констатировал заведующий. — Необходима трансплантация. Иначе...

В коридоре что-то загрохотало. Кто-то кричал, требуя срочно доставить пациента в операционную.

Я беспомощно смотрел на мать. На монитор с падающими показателями. На её восковое лицо.

И думал о подвале.

О ритмичном постукивании за стеной.

О четырёх минутах после смерти.

Путь домой растянулся в бесконечность. Усталость наваливалась свинцом, перед глазами всё ещё стоял монитор с низкими показателями. Полицейских уже не было. Двор, лишённый привычного света фонаря у калитки, встретил плотной темнотой.

На крыльце что-то хрустнуло под ногой. Я включил фонарик телефона.

Осколки. Кто-то разбил лампочку над входом.

В доме стояла мёртвая тишина. Только эта тишина была какой-то... Как в операционной после остановки сердца.

Я подошёл к двери подвала.

Луч фонарика выхватил из мрака знакомый блеск. На полу лежал ключ — старый, почерневший от времени. Точно такой же, как из моего сна. Рядом темнели свежие разводы, похожие на отпечатки ладоней.

Поднял. На металле виднелась гравировка: «К.И.Р.»

За дверью что-то тяжело упало. И следом раздался звук, от которого волосы зашевелились на затылке.

Тихий, утробный смех. И вслед за ним — приглушённый стон, похожий на человеческий.

Рука сама потянулась к замку. Я понимал, что не должен этого делать. Что нужно уйти...

Но пальцы уже вставляли ключ в скважину.

Карман ожил от входящего звонка. На экране высветился незнакомый номер.

— Алло?

— Здравствуйте, это Николай Петрович. Ваш сосед. Вы оставляли номер. Простите за поздний звонок. Тут такое дело... В новостях сообщили, что Дима... который вам дом продал... Его тело обнаружили. Вернее, части тела. В канализационном люке. В нашем районе. И знаете, что странно? Патологоанатом утверждает, что разрез сделан профессионально. Словно работал хирург...

— Почему только сейчас начали поиски? — услышал я свой голос.

— Да кто бы искал раньше, — вздохнул Николай Петрович. — Сестра забила тревогу, когда Дмитрий совсем перестал выходить на связь. Обратилась в полицию, там выяснили, что на самолёт он так и не сел. Тут-то все думали — в Германию перебрался. Пока бомжы не наткнулись... Да и опознали не сразу. Генетическая экспертиза какая-то. Головы-то нет. И многих органов. И Верочка так и не нашлась...

Я не дослушал. Потому что дверь подвала начала медленно открываться.

Сама.

Послышался голос. Он шептал из тьмы:

— Заходи, доктор. У нас много работы.

Первое, что ударило в ноздри, — запах. Не просто тление или разложение. Это был аромат смерти, смешанный с химическими реагентами. Формалин. Спирт. И что-то ещё, приторно-сладкое.

В темноте лестницы что-то блеснуло. Не поручни. Инструменты. Хирургические, развешанные вдоль стен.

Мои инструменты. Исчезавшие последние недели.

Луч фонарика заскользил по ступеням. На бетоне темнели полосы, словно кто-то тащил тяжёлый груз. Или тело.

На последней ступеньке я поскользнулся. Посветил вниз — вязкая багровая жидкость струилась по желобкам в бетоне.

Свежая кровь.

И тут до меня донеслось. Не бессвязный скулёж из кошмара. Человеческий стон. Слабый, едва различимый, но определённо человеческий.

Я рванулся на звук. И застыл.

Валентина Степановна?

Передо мной возвышался операционный стол. Настоящий, хирургический, с желобами для оттока крови. А на нём...

Соседка лежала зафиксированная ремнями, рот заклеен скотчем. Грудная клетка вскрыта, рёбра разведены хирургическими зажимами. Но она была ЖИВА. Лёгкие вздувались и опадали, сердце сокращалось на виду, а глаза... Глаза смотрели прямо на меня.

К её голове тянулись тонкие провода электродов, фиксирующие малейшие импульсы мозговой активности. На экране осциллографа плясала неровная линия — её сознание, переведённое в электрические сигналы. Капельницы с питательным раствором были уже наготове — я усовершенствовал формулу профессора Кирова.

— Я не... я этого не делал, — слова застревали в горле. Но часть меня уже знала — делал. Каждую ночь спускался сюда. Планомерно препарировал, измерял, фиксировал результаты. Руки помнили. Руки не могли забыть.

— Разумеется делал, — тот самый, который я слышал на протяжении всей своей жизни. Мой голос.

И что-то щёлкнуло в сознании — словно кусочки мозаики наконец сложились. Я ведь знал. Всё это время знал. Каждое утро, вымывая кровь из-под ногтей, убеждал себя, что это от вчерашней операции. Каждый раз, находя окровавленные перчатки в карманах халата, говорил себе — забыл выбросить после дежурства. Видел загадочные записи в историях болезни — и убеждал себя, что просто не помню, как делал их. Ложь. Всё было ложью.

— Просто днём ты позволяешь себе забыть. Играешь роль хорошего доктора. А по ночам...

— Ты нереален, — я попятился, но ноги не слушались. В глубине души я понимал — реален. Всегда был реален. Эта та часть меня, что просыпалась по ночам. Что спускалась в подвал. Которая препарировала живую плоть в поисках разгадки. — Я брежу. Я...

— Взгляни на свои руки.

И я посмотрел. По-настоящему посмотрел впервые за долгие месяцы. На руках следы от перчаток — я знал эти следы, они появлялись после долгих операций. Профессиональная мозоль от скальпеля на правом указательном — но не там, где она должна быть у хирурга. Чуть ниже. Там, где держишь инструмент, если режешь сверху вниз, но уже не живого человека. Как при вскрытии.

Воспоминания накатывали волнами. Я уже не мог отличить, где заканчивался дневной я и начинался ночной. Где настоящие операции, а где — эксперименты. Может, я всегда был таким? Может, это место ждало именно меня?

В этот момент зазвонил телефон в кармане.

— Мне жаль, — голос заведующего звучал глухо. — Мы сделали всё возможное...

Что-то оборвалось внутри. Все эти месяцы я гнал от себя мысль о неизбежном. Верил, что успею. Что найду способ. Что мои исследования... Секунду назад во мне ещё теплилась надежда, а теперь — пустота. И... странное облегчение. Больше не нужно спешить, не нужно бояться опоздать. Теперь всё время мира принадлежит науке.

Теперь я вспомнил всё. График дежурств в больнице оказался идеальным прикрытием — сутки через трое. В свободные дни я якобы отсыпался дома после смен.

Я смотрел на блестящий скальпель в своей руке. На своё отражение в нём.

В подвале, за старым котлом, в тайнике, мы с Димкой нашли очерки профессора.

Тетради, исписанные убористым почерком прежнего хозяина дома. Формулы, схемы, методики сохранения органов. Он был близок к разгадке, этот старый хирург. Так близок... Я просто продолжил его работу.

Димка... Димка сначала помогал. Мы пересеклись год назад в библиотеке медицинского института — он искал те же научные журналы, что и я. Статьи о сохранении жизнедеятельности органов и, главное, мозга после смерти.

Купил этот дом не случайно, просто у него были свободные средства на эту авантюру. Мы обнаружили в архивах адрес пропавшего профессора. Узнали подробности о ненайденных записях, о подвале, об экспериментах прежнего хозяина.

Мы вместе искали способ сохранить жизнь в умирающих тканях. Пока он не понял, что я перешёл черту. Что эксперименты на животных — лишь начало. Что бездомные пропадают не просто так.

В памяти внезапно всплыл тот вечер, когда всё изменилось. Когда мать попала в реанимацию. Я как раз заканчивал с очередным опытом — исследовал электрическую активность мозга после смерти.

Бездомный на столе был ещё жив, несмотря на трепанацию. Электроды, погруженные в серое вещество, передавали данные на монитор — мозговые импульсы, слабые, но различимые. Тогда я впервые превысил порог в четыре минуты.

Димка спустился в подвал — он помогал мне с исследованиями, доставал реактивы, но никогда раньше не видел сам процесс. Застыл в дверях. Его лицо стало мертвенно-бледным, челюсть отвисла, но он не кричал. Просто стоял и смотрел широко раскрытыми глазами, как я быстро фиксирую показания, делаю пометки в журнале, регулирую подачу питательного раствора.

"Что ты творишь..." — его голос был едва слышен. — "Господи... Что же ты делаешь..."

В тот момент что-то в нём сломалось. Навсегда. Я видел это в его глазах — там плескался уже не страх, а чистый, первобытный ужас. Ужас человека, осознавшего, что его лучший друг превратился в монстра.

Он пытался меня остановить. Он начал тайком собирать доказательства, фотографировать. Готовился пойти в полицию. Придумал план: продать мне дом, он заметил уже мои провалы в памяти, чтобы у полиции был законный повод для обыска. Чтобы всё было официально, чтобы я не смог отвертеться, чтобы потом уничтожить все записи, если таковые останутся. Даже цену занизил специально, торопил со сделкой. Но не успел довести план до конца - я оказался быстрее.

Он не понимал главного — я уже не мог остановиться. Эксперименты требовали продолжения. А его органы, а самое главное его мозг... оказались идеальными для исследований. Молодые, здоровые... Он внёс свой вклад в науку. Теперь они бьются в растворе уже не одну неделю — я превзошёл лимит в четыре минуты. Намного превзошёл.

Днём — спасал жизни в операционной. Ночью — спускался в подвал... Изучал.

Бездомные, которых никто не хватится, стали идеальными подопытными. А соседи привыкли к шуму по ночам. Толстые стены подвала, массивные перекрытия и замурованные вентиляционные шахты глушили любой звук — даже самый отчаянный крик наверху превращался в привычный гул и скрежет старого дома, в его ночные стоны.

Теперь я вспомнил и Валентину Степановну. Как перехватил её у калитки. Как профессионально точным движением ввёл транквилизатор — шприцы у меня всегда были наготове. Оттащил в подвал, зафиксировал. Всё как обычно, чётко и методично.

Днём — спешный отъезд в больницу к матери, чтобы создать алиби. А она всё это время лежала здесь, в подвале, в медикаментозной коме, ждала своей очереди. Я же врач, я знаю, как долго можно поддерживать жизнь в таком состоянии...

— Мама умерла, — я провёл пальцем по лезвию.

— Именно так. Теперь спешить некуда. Можно работать спокойно, не торопясь. У нас впереди целая вечность для исследований...

Валентина Степановна дёрнулась на столе, когда лезвие коснулось кожи. Фиксаторы впились в запястья до крови. Она начала извиваться и мычать сквозь скотч, но получалось только глухое, утробное мычание.

В её расширенных зрачках застыл ужас. Смесь седативных препаратов уже начала действовать — я рассчитал дозировку так, чтобы боли почти не было и исчез страх, но сознание оставалось ясным. Годы практики научили меня находить этот баланс.

Её глаза, расширенные от ужаса, не отрывались от моих. Я видел в них работу сознания — как электрические импульсы рождают мысли, как страх трансформируется в понимание, как паника сменяется осознанием неизбежного.

Живой мозг во всей его красоте. Скоро я увижу его воочию — серое вещество, пронизанное тончайшей сетью сосудов, всё ещё хранящее тепло жизни. Увижу, как электрические импульсы бегут по нейронным цепям. Как умирает сознание. И как его можно сохранить.

В её глазах плескалась мольба, но я видел лишь отражение электрохимических процессов. Она хочет жить? Она будет жить. Её мозг будет жить вечно в этой лаборатории, внося свой вклад в великий эксперимент.

— Четыре минуты, — прошептал я, глядя на секундомер. — У тебя есть целых четыре минуты, чтобы помочь науке. Чтобы приблизить нас к разгадке.

Где-то наверху часы пробили полночь. Или это стучало сердце в банке на полке? Я улыбнулся — впереди длинная ночь. А за ней — вечность для исследований.

Скрип входной двери прорезал тишину подвала. Резкий, чуждый звук, не вписывающийся в симфонию капающей крови и хриплого угасающего дыхания соседки. В стеклянных банках дрогнули органы, словно отзываясь на вторжение.

— Полиция! Всем оставаться на местах!

Лучи фонарей ворвались в подвал, разрывая тьму на части. Пляшущий свет превращал банки с органами в жуткий калейдоскоп — мозги в растворе казались живыми существами, пульсирующими в такт электрическим разрядам. Приборы мигали разноцветными огнями. На стенах дрожали исполинские тени.

Молодой полицейский попятился, врезался спиной в стеллаж. Звон стекла, плеск раствора. Ещё один опыт прерван. Ещё один образец потерян. Как они не понимают всей важности моей работы?

Второй схватился за рацию трясущимися руками, но я уже не слышал его слов. В банках продолжали жить органы, проталкивая по трубкам розоватый раствор. Трепетали мозги, мигали датчики. Моя симфония жизни и смерти, прерванная этими невеждами.

В ярких бликах плясали тени, искажая очертания металлических инструментов на стенах. Лучи выхватили из темноты ряды банок с органами — влажно поблёскивающими, пульсирующими, активными. Добрались до залитого кровью операционного стола, где в такт затухающему сердцебиению подёргивались зажимы, и...

— Господи Иисусе... — голос первого полицейского сорвался. Луч его фонаря заметался по стенам, как обезумевший мотылёк. Звук рвоты эхом отразился от кафельных стен, смешиваясь с мерным капанием физраствора из трубок.

Послышался щелчок рации:

— Центральный, срочно медиков и группу... твою мать... она ещё жива! — второй рванулся к столу, где хрипела Валентина Степановна. Его ботинки разбрызгивали лужицы крови, оставляя на бетоне багровые следы.

Тяжёлые испарения формалина смешивались с железным привкусом крови и приторным духом начинающегося разложения. В спёртом воздухе подвала этот коктейль становился почти осязаемым.

Я спокойно стоял, наблюдая, как они суетятся вокруг моей работы. Молодые. Неопытные. Не понимают всей важности исследований. В банке слева мерно стучало ещё одно сердце — уже сорок пять дней после смерти. Мой рекорд.

— На колени! Руки за голову! — свет фонаря ударил в глаза, руки в перчатках дрожали на оружии. В расширенных зрачках полицейского плескался первобытный страх.

— Вы не понимаете, — я улыбнулся, поднимая окровавленные руки. Капли падали с латексных перчаток, отбивая ритм на бетонном полу. — Это прорыв. Я научился сохранять жизнь. Смотрите...

Я указал на стеллаж с бьющимися сердцами. На мозг, пульсирующий в растворе, по которому всё ещё бегали электрические импульсы, заставляя жидкость светиться призрачным голубоватым светом. На все мои достижения.

Первый полицейский согнулся в новом приступе рвоты. По подвалу расползся кислый запах желудочного сока. Второй побледнел до синевы, но держался, хотя его форменная рубашка потемнела от пота. Он судорожно сжимал рацию:

— Шевелев, вызывай всех. Всех, кого можно. И психиатра... господи, что же здесь... — его голос дрожал, срываясь на шёпот.

Наручники щёлкнули на запястьях.

— У вас есть четыре минуты, — произнёс я. Секундная стрелка словно замедлила бег, растягивая драгоценные мгновения. — Всего четыре минуты, чтобы спасти её. Я могу показать как. Я знаю секрет...

— Заткнись! — полицейский дёрнул наручники, звякнула цепочка. — Просто... заткнись...

Где-то наверху выли сирены. Топот ног по лестнице отдавался гулким эхом. Крики спецназа смешивались с хриплыми командами медиков. Суета.

А я улыбался. В банках продолжали биться органы, гоняя по трубкам розоватый раствор. Вибрировали мозги, генерируя слабые разряды. Они заберут меня, но мои образцы останутся. Мои записи. Мои открытия. Рано или поздно кто-то поймёт. Оценит. Продолжит...

Где-то в глубине подвала, в самой тёмной его части, мне почудилась фигура матери. Она смотрела с одобрением. Гордилась.

Ведь я стал именно тем, кем она хотела меня видеть.

Прекрасным хирургом.

Показать полностью 1
Отличная работа, все прочитано!