«Вот наследие от Господа: дети; награда от Него — плод чрева»
(Пс.126:3)
Путь в дачный поселок занимал в будние дни не больше полутора часов, но раньше, чем в пятничный вечер Владимиру выехать не удалось, поэтому теперь его “Хонда Универсал” использовала лишь сотую долю своего потенциала, плетясь в крайнем правом ряду по метру в минуту. За окном медленно, грязно-серым глистом ползла полоса отбойника. В какой-то момент у водительского окна появился молодой гастарбайтер с большой фольгированной сумкой через плечо.
— Морозное! Кому морозное!
— А кому морозное! — громко рявкнул в салон Владимир, но тут же осекся на полуслове и договорил последнее слово почти шепотом — Женьку сморила жара и долгая дорога. Она спала, прислонившись головой к окну, разбросав шикарные золотистого света волосы по стеклу. Рука Владимира сама потянулась к гладким стройным ногам, но он себя одернул.
— Я не хочу, — угрюмо буркнул Артем, водя пальцем по планшету с таким остервенением, будто оттирал пятно, — И вообще, бать , нехер поддерживать нелегальный бизнес. Пусть в свой чуркистан валит и там продает хоть насвай, хоть хмурый!
— За метлой следи! — грозно посмотрел Владимир на пасынка, впрочем, не злясь на него особенно — для переходного возраста Артем вел себя еще сравнительно адекватно, — Агнию спроси! Агния! Агния, детка, ты хочешь мороженого?
— А? — потешно тряхнув золотистыми локонами — точь-в-точь как у матери — девочка оторвалась от чтения и осоловело посмотрела на отца, явно еще не вернувшись из “Изумрудного Города”.
— Я говорю, мороженое будешь, библиотекарша?
— Ой, буду-буду! — девочка тут же захлопнула книгу, не забыв однако положить меж страниц закладку. Владимира всегда забавлял этот переход — как из серьезной, задумчивой второклассницы — вылитая пионерская староста — Агния за секунду превращалась в пятилетнюю девочку. Таких обычно рисуют на ретрооткрытках, с воздушными шариками, плюшевым мишкой и вечной улыбкой на лице, — Можно мне клубничное! — спохватилась, добавила, — Пожалуйста!
— Молодой человек, — Владимир опустил стекло, — Будьте добры, клубничное, эскимо и фруктовый лед! Нет, два!
Отсчитав три сторублевки, Владимир тут же содрал фольгу с эскимо и сунул его себе в рот. По нёбу, а следом и по всему лицу раскатилось прохладное, приятное онемение.
— Разбирайте!
Маленькие ручки Агнии безошибочно выцепили клубничный рожок, в ту же секунду с заднего сиденья раздалось молниеносное, сопровождаемое шелестом упаковки:
— Спасибо!
— Я же не просил, — раненым медведем пробасил Артем — голос у него менялся препотешно — но мороженое все же взял. В руке у Владимира осталась последняя, холодная, будто только что из резервуара с жидким азотом, палочка фруктового льда. Показав всем жестом сохранять молчание, он осторожно, стараясь не шуметь, развернул мороженое и, хитро улыбаясь, ткнул разноцветным жезлом прямо в гладкое Женькино бедро.
— А-а-а-а! — разлился ультразвук по салону машины, вспыхнули секундным гневом и замешательством пронзительно-бирюзовые глаза, после чего голая пятка принялась пихать смеющегося через эскимо главу семьи в бок, — Ах ты... редиска! Я уж думала инфаркт схвачу! Я вообще-то старая, больная... Что тут у нас? Фруктовый лед! Откуда ты его... Ладно, считай, что прощен.
Жена приняла угощение, чмокнув Владимира в небритую щеку. Задержалась и слизнула белую каплю подтаявшего эскимо у него с подбородка, отчего у Владимира в ушах зашумело, а в джинсах стало теснее.
— Фу-у-у, мам , мне вообще-то еще восемнадцати даже нет! — тут же застонал Артем.
— А Вконтактике написано, что есть, — парировала та, — И на всяких других сайтах ты тоже подтверждаешь, что ты — совершеннолетний...
— Теперь хрен тебе, а не мой планшет на поработать! — обиженно ответил подросток, его щеки вспыхнули пунцовым.
— Я-то что! — рассмеялась Женя, — Хистори чистить надо!
— Не меня, так мелкую пожалейте! — настаивал на своем Артем. “Мелкая” увлеченно откусывала от рожка, пытаясь одной рукой открыть книгу.
— Мелкая? Тебя пожалеть? Мелкая? — позвал Владимир, но не дождавшись ответа, рявкнул, — Агния!
— А! — в зеленых, с лазурным оттенком, глазах читалось совершеннейшее безразличие ко всему белому свету — сейчас в мире Агнии существовали только клубничное мороженое и приключения Элли и Тотошки.
— Ничего-ничего, кушай, солнышко! — с усмешкой ответил глава семейства, после чего обратился к пасынку, — Видишь, Артемка, красота — она в глазах смотрящего!
***
Ворота пришлось открывать самому вручную — механизм сломался некоторое время назад, а починить руки никак не доходили. На пороге дома их уже встречала немолодая полная женщина с некрасивым, но очень добрым лицом.
— Владимир Егорович, здравствуйте! Как добрались?
— Ой, Татьяна Ильинична, не спрашивайте! — Владимир, кряхтя, отжимал засов створки, — На Дмитровке часа три простояли, не меньше!
— Ну, конечно, кто ж в пятницу-то за город едет! — всплеснула та руками, — Умаялись, поди? Там в холодильнике квас и окрошка стоят, я приготовила. Хотела дыню купить, да боялась, не донесу.
— Святая вы женщина, Татьяна Ильинична! — засов, наконец, поддался, и створка ворот со скрипом поползла в сторону. “Смазать надо!” — подумал Владимир.
— Ну а что ж я, не понимаю разве, вы с дороги, дети, небось, голодные, усталые... Как Женя?
— Да считай всю дорогу продрыхла как сурок! Вы мне лучше скажите, как папа себя чувствует?
— Ой, — женщина перешла на какой-то невнятный бормотание-шепот, — Сегодня вроде получше стало, я его даже поесть заставила, сейчас отдыхает. Но вообще, боюсь, Егор Семенович очень плох. Вчера...
Голос Татьяны Ильиничны стал совсем неразборчивым, и Владимиру пришлось бросить ворота и подойти поближе, чтобы услышать:
— Вчера совсем тяжко было. Он, как узнал, что вы всей семьей едете — заблажил, заплакал. Потом вскочил посреди ночи, убежал в дом на чердак и давай там шерудить. Я захожу, а он книги из коробок достает и измазывает... каловыми массами.
Владимир горько расхохотался, хотя было ему не до смеха. Было в этом что-то ироничное: отцовская гордость — гигантская библиотека, занявшая весь первый этаж, коридор второго, детскую и чердак — теперь использовалась своим хозяином максимально неблагородным образом. Отсмеявшись, Владимир взял себя в руки, вежливо улыбнулся и спросил:
— А что за книги-то, Татьяна Ильинична?
— Дюма, собрание сочинений, — смущенно отозвалась та.
— Мда, Дюма поел дерьма, — задумчиво ответствовал Владимир. Женщина легонько вздрогнула от такой грубости, после чего принялась увещевать:
— Вы, Владимир Егорович, извините, что вмешиваюсь... Не надо бы вам детей сюда привозить и жену молодую... Зачем им это? И вам зачем? Есть же специализированные учреждения, где будет предоставлен необходимый уход... Ну нельзя же...
— Нет, нельзя, — твердо перебил Владимир, — Вы же знаете, мой отец этот дом по камушку, по кирпичику сам собирал. Ему участок еще от деда достался, он после войны сюда пришел и решил — здесь, мол, жить буду. Он знаете с какими людьми за эту землю грызся? И я отцу обещал — здесь он жил, здесь и помрет. Так что, вы уж извините, Татьяна Ильинична, но...
— Ой, ну как знаете! — махнула та рукой, — Вы меня потом до электрички подбросите?
— А как жe! Так и собирался! — бодро соврал Владимир. На самом деле, от одной мысли о том, чтобы снова сесть сегодня за руль его тошнило.
— Ну хорошо. Вы пока располагайтесь, я вам потом покажу, что куда, какие лекарства...
— Здравствуйте! — Женьке надоело сидеть в машине, и теперь она лениво потягивалась. Футболка задралась, обнажая упругий животик, а длинные стройные ноги в коротких джинсовых шортах ласково лизали лучи закатного солнца, и Владимир невольно залюбовался этой картиной, — Вылезай, сына-корзина, ты вдохни, воздух-то какой! Лепота!
— Я просил меня так не называть! — буркнул подросток, поднимая глаза от планшета и щурясь недовольно на солнце, — Бать! А какой здесь пароль от вай-фая?
— А он незапароленный! — весело тряхнул головой Владимир, — Сколько поймаешь — весь твой!
— Здесь нет вай-фая? — с ужасом выдохнул подросток.
— Зато книг завались — за всю жизнь не перечитаешь! Пошли, я вам все покажу! Сейчас только машину припаркую...
— Ой, а мы уже приехали? — осоловело подняла голову от книги Агния, оглядываясь вокруг, пока Владимир загонял Хонду в непомерно широкий — хоть трактор паркуй — гараж.
— Да, дедушку навестим... Помнишь, ты здесь совсем маленькая...
Владимир осекся, по лицу его пробежала тень. Как назло, на глаза попался злосчастный поводок — тот с тех пор так и висел на крючке в гараже, будто гадкое напоминание.
Заглушив двигатель, Владимир взял дочку на руки — к восьми годам та заметно потяжелела и уже не умещалась фарфоровой куколкой на сгибе локтя, но майор МВД всегда сдавал общую физическую подготовку на «отлично», так что Агния показалась ему едва тяжелее пушинки. И явно легче табельного “Макарова” с дополнительными обоймами в портупее.
— Ну что, принцесса, пойдем осматривать твое королевство!
— Изумрудный город! — радостно воскликнула девочка. Черепица на всех трех зданиях — бане, гараже и основном доме была нежно-зеленой и удачно гармонировала с когда-то ухоженным английским газоном.
Участок Карелиных и правда выглядел почти сказочно — последний в линии, он примыкал к водохранилищу. За густым малинником начинался небольшой лесочек, спускающийся к самой воде. В прошлый свой приезд Владимир подрядил местных таджиков установить вдоль воды невысокий — по пояс — металлический заборчик с калиткой, на всякий случай. Агния, конечно, уже была не маленькая, но ее все еще приходилось одергивать при переходе через дорогу — задумавшись, она вполне могла шагнуть и в озеро, и под многотонный грузовик.
— Комаров, наверное, дохрена! — пробасил Артем недовольно.
— Выраженьица, молодой человек! — одернул его отчим, поудобнее перехватывая сидящую на руках Агнию — та вовсю вертела головой, осматривая пространство для новых игр, — Весной обычно много, сейчас они уже поутихли. А хошь, мы с тобой тут порыбачим, а! Посидим, как отец с сыном! Ловушка для комаров у меня есть.
— Нет, спасибо. Я против насилия над животными!
— Да какое ж то животное, это ж рыба! — со смешком возразил Владимир,— Ты, мать, что за кисейную барышню воспитала, а?
— Не хочет — не надо, Володь, — неожиданно серьезно отозвалась Женя, щурясь на закат.
— Я в дом пойду, — буркнул Артем и затопал по широкой лестнице прочь от импровизированной набережной.
— Ну, хозяин — барин, — пожал плечами Владимир и вдруг замер. Наклонившись к уху дочери, он едва слышно прошептал, — Осторожно, Агния, не спугни! Вон там, за тобой — только резко не оборачивайся.
Девочка послушно кивнула и медленно повернула голову туда, куда указывал пальцем Владимир. На деревянном постаменте, приколоченном к дереву в окружении ореховой шелухи сидела, деловито перебирая лапками очередную арахисовую скорлупку пронзительно-рыжая белочка.
— Жень, смотри!
— Володь, может, не…
— Да все нормально будет, не волнуйся!
Запустив руку в карман дачной олимпийки, Владимир обнаружил на удачу упаковку семечек. Зачерпнув горсть, он по миллиметру, чтобы не спугнуть зверька, принялся осторожно приближаться к кормушке. За ним след в след кралась Женя, Агния же зажимала себе рот, так как не могла перестать подхихикивать от переизбытка эмоций.
— Смотри, не дергайся только — а то убежит, — с этими словами Владимир по миллиметру тянул свою лопатообразную ладонь с горсткой семечек к кормушке. Зверек, давно его заметивший, настороженно шевелил ушами, нервно дергал хвостом гораздо больше его самого — явно не белка, бельчонок. Черный носик потешно дергался, а глазки-бусинки внимательно следили за приближением не то лапищи Владимира, не то лакомства. Когда рука оказалась совсем близко, бельчонок решился, совершил ловкий прыжок на большой палец мужчины и принялся с остервенением грызть тут же схваченную семечку. Агния на руках пищала от восторга, и сердце действующего майора МВД таяло от нежности. Удивительно, как эта развитая не по годам девчушка, проглатывающая больше книг за год, чем Владимир прочел за всю свою жизнь, отличница, умница искренне радуется таким простым мелочам.
— Возьми, вот, покорми ее.
Агния аккуратно приняла новую горсть семечек и медленно протянула открытую ладошку бельчонку. Зверек недоверчиво обнюхал новый источник лакомства, после чего ловко перемахнул девочке на руку. Та взвизнгула, не удержавшись от восторга, и проказник рыжей молнией перемахнул обратно на кормушку, после чего, спустя секунду, скрылся в ветвях.
— Пап, а можно он будет жить с нами? — задыхаясь от восхищения пропищала девочка, — Пожалуйста-пожалуйста, я буду его кормить, ухаживать за ним...
— Детка, но он и так живет с нами, — осторожно заметила Женя, кратко поморщившись.
— Тогда мы его будем звать... Рыжик! Можно?
— Можно-можно, — усмехнулся Владимир, аккуратно опуская дочь на землю — годы все же брали свое, — Мы здесь на целое лето, успеете подружиться.
На самом деле Владимир не знал, на сколько им в действительности придется здесь задержаться. В глубине души он молился, чтобы этот вынужденная вылазка за город поскорее закончилась. К этому циничному пожеланию неизменно примешивалось чувство вины.
— Ну что, дорогая, покорми пока детей, а я пойду, повидаюсь...
— Ты точно не хочешь, чтобы я пошла с тобой? — заботливо спросила Женя.
— Нет, ни к чему... Не уверен, что он узнает меня, да и... Не нужно тебе это видеть.
***
С тяжелым сердцем Владимир стоял на террасе бывшей бани. Отец, перебравшись к пенсии окончательно за город, всерьез взялся за строительство. Пока ему хватало сил, пожилой историк вовсю облагораживал заросший участок, доставшийся ему от отца-ветерана. Возвел забор, вырубил сорняки и кустарники, надстроил к дому дополнительный этаж, остеклил летнюю кухню, прорубил камин, а баню превратил в уютный гостевой домик на две спальных комнаты. Провел канализацию, водопровод и электричество, преобразив заброшенную дачу в самый настоящий загородный дом, как в американских фильмах, и даже вытащил на террасу бывшей бани кресло-качалку. Именно в него уселся Владимир, нервно щелкая залежавшиеся в кармане олимпийки семечки. Зверски хотелось курить, хотя был уверен, что избавился от этой привычки еще до рождения дочери. Отца он не навещал больше полугода. Татьяна Ильинична — сиделка — стала его семье уже почти как родная, и всю заботу за отцом он поручил ей. Было невыносимо смотреть, как человек несгибаемой воли, автор десятков монографий, методичек и исторических исследований по теме истории религий, крепкий как кремень мужчина превратился в жалкое подобие себя самого. Беспомощную тень с повышенным интересом к собственному калу, то и дело впадающую в состояния неконтролируемой агрессии. Егор Семенович Карелин страдал от тяжелейшей формы Альцгеймера на фоне старческой деменции. Недавно врачи диагностировали наступление предфинальной стадии, что, в свою очередь означало, что речь идет исключительно о паллиативной терапии, пока...
— К черту! — собрав всю волю в кулак, Владимир вскочил с неловко закачавшегося плетеного кресла и резко открыл деревянную дверь. В нос тут же ударил тяжелый химический дух разнообразных лекарств, перемешанный с приглушенным смрадом застарелого пота и нечистот. На стене напротив входа красовалось многократно замытое, но не исчезнувшее до конца бурое пятно. Через мутное стекло в двери комнаты раздавались приглушенные монотонные голоса — по просьбе отца у него круглые сутки вещал канал «Культура».
Ни на одной из дверей внутри гостевого дома по всему коридору не осталось дверных ручек. Грубые, с торчащими щепками дырки появились в прошлом году — пока отец был в силах, почувствовав приближение своего заболевания, он сам повыкручивал ручки, чтобы усложнить себе перемещение по дому. На краях дверей можно было заметить неглубокие бороздки — уже окончательно потеряв разум, отец научился открывать двери ногтями, так что Татьяне Ильиничне приходилось состригать их под корень. Ветряные колокольчики свисали с потолка через каждый метр на уровне лица — тоже его идея, чтобы сиделка вовремя узнавала о его передвижениях.
Скрепя сердце и набрав воздуха, будто перед прыжком в воду, он вошел.
— Ну привет, пап.
Человек в кровати напоминал ощипанного орла-гарпию — такого Владимир видел в детском орнитологическом атласе у Агнии. Большая голова на вытянутой до предела тощей шее внимательно ловила каждое слово реликтового профессора в твидовом пиджачке, что нес какую-то околесицу о зашифрованном подтексте «Василия Теркина». Руки отца лежали на простыне бессильными плетьми, голая, покрытая старческими пятнами грудь еле вздымалась, и лишь голова не переставала наклоняться то в одну, то в другую сторону, как некий болезненный маятник.
— Папа?
Стеклянные глаза метнули взгляд на Владимира, быстро идентифицировали его как что-то совершенно никчемное и незначительное, после чего вновь вернулись к экрану. В комнате, как и во всех остальных помещениях полки и антресоли ломились от книг, но вместо обычного сухого хрустящего запаха пыли и старой бумаги в воздухе витал нездоровый душок замытого хлоркой кала.
— Папа? Я здесь. Это я, Вовка. Ты узнаешь меня?
— Узнал-узнал, — невнятно, будто кашу жуя, ответил старик, — Не мешай.
— Пап, мы приехали… С Женькой. И внучка здесь. И Артем. Помнишь Артемку? — с надеждой спрашивал Владимир, но отец никак не реагировал, лишь болезненно морщился, когда голос сына заглушал телевизор. Проследив за его взглядом, Владимир выключил телевизор из розетки — искать пульт никакого желания не было. Запоздало он его заметил под пузатым кинескопом. Старик тут же недовольно загудел, будто трансформатор, порывался встать, но вновь падал на подушки, остановленный ремнями, крест-накрест опоясывавшими грудь.
— Смотреть, — с просьбой посмотрел Карелин-старший куда-то в пустоту — куда угодно, лишь бы не в глаза собственному сыну, — Мне интересно. Пусть говорит. Смотреть. А я покажу, где грибы растут.
Вздохнув, Владимир приблизился к отцу вплотную. Запах кала тут же ударил в нос — похоже, старик вновь недавно сходил под себя.
— Пап, — сын положил руку старику на худое плечо. Кожа по ощущению была похожа на пергамент, — Ты узнаешь меня? Ты знаешь, кто я?
Не дождавшись реакции, Владимир слегка тряхнул старика, но тот продолжал блуждать взглядом по потолку, полу, полкам, выключенному телевизору. Увидев вновь серый потухший экран, он горестно замычал, вытянув перст в сторону утихшего «окна в мир».
— Папа! — сорвался Владимир на крик, — Я здесь! Ты меня слышишь? Посмотри на меня! Папа! Посмотри на меня!
В отчаянии Владимир принялся трясти несчастного за оба плеча, из груди его рвался рычащий, неестественный крик, вместе с болью и неприятием того, что этот когда-то талантливый эрудированный человек стальной воли превратился в пустую оболочку, искалеченную копию самого себя. Хотелось отвесить пощечину, сделать больно, трясти до тех пор, пока эта сонная болезненная паутина, опутавшая сознание старика, не спадет, не порвется на мелкие лоскуты, и перед ним не предстанет вновь тот самый папа из детства, а не это… ничтожество.
Когда Владимир взял себя в руки, он вдруг понял, что отец смотрит прямо на него. Рот приоткрыт, по небритому подбородку ползет капелька слюны, но глаза — серые, с желтоватым белком и воспаленными капиллярами направлены на сына.
— Папа? Это я, Вовка! Ты узнаешь меня? Узнаешь?
Но в глазах не было никакого узнавания. Лишь страх и непонимание — чего от него хочет этот странный, злой незнакомец, сломавший телевизор?
— Прости. Прости меня…
Развернувшись, Карелин-младший вышел из комнаты, истекая холодным потом, скрипя зубами от досады и злобы на себя. Услышав за спиной возмущенное гудение, вернулся и включил телевизор. Нудный реликт в твидовом пиджаке вновь продолжил свою лекцию и гудение прекратилось.
***
— Все в порядке, Татьяна Ильинична, мы справимся, вы не переживайте, — заверял сиделку Владимир, а та то и дело металась то к шкафчику с лекарствами — проверить, всего ли хватает — то вцеплялась в дорожную сумку и неловко мяла ее в руках, — В доме ни одного источника открытого огня, ни спичек, ни зажигалок, мы ведь даже плиту сменили. Как в прошлый раз — больше не будет…
— Да как же мне не переживать? Егор Семенович все-таки не самый простой пациент, глаз да глаз, понимать надо, — причитала она, — Он на днях знаете, чего учудил? Вырвался и давай книги в водохранилище бросать. Пролистает, будто заначку ищет, и в воду. А ну как он — вон, в следующий раз, Ганечку в водохранилище скинет?
— Никого он не скинет! — твердо и решительно рубанул воздух ладонью Владимир, — Все будет под контролем. Нас здесь двое взрослых людей, как-нибудь управимся, не сомневайтесь.
— Смотрите сами, — слегка обиженно ответила сиделка, — Егор Семенович не в своем уме, но физически очень крепок… Если ему что взбредет в голову — остановить его будет совсем не просто.
Уже позже, на платформе станции, куда Владимир помог Татьяне Ильиничне донести сумку, она поморщилась, будто вспомнила что-то неприятное и дала последнее напутствие:
— Вы, Володенька, все же с пониманием к нему… И книги от него держите подальше — невзлюбил он их, уж не знаю, почему.
— Справимся, Татьяна Ильинична, — наверное, уже в сотый раз за сегодня повторил Владимир.
Обратный путь к даче был совсем недолог, но Карелин не торопился — купил ягод у старушки на трассе, остановился у водохранилища, привычно похлопал себя по карманам — курить он бросил уже давно. Свинцовая водная гладь изредка нарушалась ветряной рябью, шевелился рогоз, где-то начинался лягушачий концерт. Спустившись к воде, он издалека смотрел на дом своего отца, теперь оказавшийся по ту сторону водохранилища, туда, где Артем наверняка поднимал над головой смартфон, пытаясь поймать хоть какую-то связь, Женька готовила ужин, а его маленькая принцесса сидела с очередной книгой. Прищурившись, он, казалось, на секунду увидел Агнию на том берегу, бесконечно маленькую и совершенно одну. Она мелькнула и скрылась где-то за кустами, оставив Владимиру в виде прощального подарка смутное чувство беспокойства.
— Показалось, — тряхнул он головой и вернулся в машину. Захотелось побыстрее оказаться дома.
***
— Так, а что это ты тут такое вкусное кашеваришь? — подкрался он сзади к Жене, обняв ее за талию.
— Ай! — взвизгнула та, — Дурак что ли? Напугал. Не мешайся, сейчас лапша будет, куриная. Твоему… папе же можно лапшу?
— Да можно, наверное, — помрачнел Владимир, — Он же головой болеет, не желудком. Ты Агнию не видела?
— Ой, да ползает где-то по участку, она же здесь уже года три не была. Изучает.
— Слушай… А ты калитку к воде закрыла? — спросил Владимир на всякий случай.
— Я думала, ты закрыл, — совершенно искренне удивилась она, — Там Артем вроде с ней.
— Пойду-ка я проверю, — озабоченно сказал Владимир, натягивая старый дачный бушлат — вечером от озера веяло прохладой.
— Давай быстрее, скоро будет готово! — ответила Женя, не оборачиваясь.
Фонари на дорожке уже зажглись по таймеру, сумерки сгущались над участком, как сгущалась и тревога на душе Владимира, достигнув своего крещендо, когда в открытой калитке он увидел закатные лучи, подернутые водной рябью. Перейдя на бег, он рванул к калитке, спрыгнул на мягкую траву и подбежал к самой воде, уже ожидая увидеть какой-нибудь бантик или клочок одежды, зацепившийся за корягу, как это обычно бывает в драматических фильмах, но ничего такого не обнаружил.
— Пап, ну почему она не идет? — раздался капризный девчачий голос откуда-то из кустарника слева, и Владимир облегченно выдохнул.
— Кто не идет, принцесса? — раздвинув ветви, он увидел Агнию, сидящую на корточках перед деревом с деревянным постаментом. Она нетерпеливо трясла в руках упаковку лимонного драже.
— Ну белочка же! — обиженно ответила та, — Я тут полчаса сижу, и ни листочка не двинулось.
— Так детка, поздно же уже! Мама-белочка позвала бельчонка ужинать и смотреть телевизор. Может и мы пойдем, а, принцесса? Королевская карета подана! — Владимир присел на колени, предлагая дочери забраться ему на плечи.
— Папа, у белок не бывает телевизоров! — возмущенно воскликнула девочка, — Я уже не маленькая! Перестань надо мной подшучивать!
— Как скажете, ваше высочество, — Владимир поклонился, едва не ткнув носом землю, — Ну не любят белки конфеты. Завтра возьмем семечек и вместе сюда сходим, если хочешь, покормим бельчонка. Вон, гляди, у меня полный карман!
Он оттопырил карман — на дне действительно перекатывалась кучка черных семечек, в неверном свете уходящих закатных лучей напомнившая Владимиру скопище тараканов.
— Только одна сюда больше не ходи. Видишь, берег не огорожен? Это опасно. Узнаю — накажу.
— Пап, я умею плавать!
— Вот как? — Владимир вдруг схватил Агнию, поднял над головой и, подойдя к самой кромке воды, на вытянутых руках в шутку замахнулся ей, будто волейбольным мячом, — А, может, покажешь? Давай, до того берега и обратно! Слабо, а?
— Па-а-ап, отпусти! — изворачивалась девочка, хихикая, — Вода еще холодная!
— Вот как? Так ты уже попробовала? Тогда тем более, сейчас я тебя ка-а-ак…
Он размахнулся, уже почти собираясь сбросить дочь в воду, но, будто передумав в последний момент, поставил ее на траву.
— Все, пошли, там мама куриную лапшу приготовила, если остынет — будет ругаться.
— Ла-а-адно… А здесь можно плавать?
— Ну, я в детстве плавал, — задумался Владимир. Вспомнились сильные руки отца — тот, смеясь, выкидывал сына из лодки и заставлял добираться до берега вплавь, отталкивая от лодки веслом. Так его учили плавать. Владимир едва заметно усмехнулся, представив, какой вой поднял бы Артем на его месте…
— Пап, ну ты идешь? — нетерпеливо пискнула Агния уже от самой калитки.
— Иду-иду, детка…
***
Продолжение следует...
Автор - German Shenderov
