CreepyStory

Жилось ей хорошо, наверное, точно получше, чем некоторым. Грех жаловаться, да и не жаловалась никогда, не умела попросту. Даже когда ботиночки прохудились перед самой зимой, рта не открыла, только стала поверх колготок носки надевать. Смешные такие, носки-то. С кривыми зайцами, с кривыми снежинками. Зеленые зайцы, красные снежинки. Бабушка вязала. Кривыми, сухонькими руками, сморщенными, с проступающими венами, узловатыми и еле гнущимися.

Этими же руками бабушка и пироги пекла. С вишней, с яблоками, с абрикосами, со сливами, с грушами. Да с чем угодно, только попроси, только принеси с рынка, отдай гроши с крохотной пенсии, с пособия, только положи голову на колени, загляни сверкающими глазами в угасающие и будет пирог. Еще по голове погладят, косички заплетут. Косички расплетутся, да и не слишком важно это, главное, что заплели, банты пышные повязали.

- Смотри-ка, какая нарядная! - чужие руки за косички потянут, банты оторвут, еще и нос расквасить могут. Проходила уже, потому нарядная в школу не совалась больше никогда. Насупишься, начнешь отвечать на подколки — отпинают, рюкзак в помойное ведро закинут.

Строгая учительница с пышной прической, почему-то напоминавшей фрегат, застрявший в цепких волнах крашеных волос, с больщушей родинкой под носом, с напудренным лицом, с красными ведьминскими ногтями, не обращала внимание ни на что, даже на вопли из-за двери запертого туалета, даже на синяки, расцветающие на ногах, на разорванную одежду, на кровоподтеки на щеках. Но стоило дать отпор, как тонкие губы вытягивались в нить, как легкие набирали побольше воздуха, чтобы глотка ревела иерихонской трубой.

- Ваша Аля!- ведьминский ноготь гневно тыкал в тщедушное тело в потрепанном свитере.- Ударила! Одноклассника!

И бабушка смиренно вжимала голову в плечи, виновато сутулилась, приобнимала внучку за плечи, бормотала извинения, иссыхая на глазах. Учительница удовлетворенно одергивала синий пиджак с золотыми пуговицами, стучала пальцами по столу и царственно вела рукой, мол, так и быть, на этот раз не будем уж к директору вызывать, обойдемся беседой после уроков.

- Алечка, за что ты его?- спрашивала бабушка, когда они направлялись домой, черпая грязный снег ботинками, просившими каши.

- Как он меня, так и я его,- стыдливо отвечала Аля, натягивая шапку посильнее, чтобы горевшее от боли и стыда ухо не заставило бабушку волноваться сильнее.

- Правильно,- говорила бабушка,- учительницу не слушай, себя слушай и меня иногда. Ударил один раз и не получил отпора — будет бить постоянно.

Аля чувствовала, как комок подступал к горлу, как начинало щипать глаза. Хотелось кричать на всю улицу, во всеуслышанье:

- Почему же ты не заступилась? Почему, почему, почему?!

Но Аля молчала, потому что знала — не так много времени отведено ей с бабушкой, зачем ее расстраивать, зачем больно делать. Лучше чаю заварить, посидеть за круглым столом под алым абажуром, пирог разрезать, поговорить. Расспросить про деда, царство ему небесное, про старый дом, про дачу, про мамку, когда она еще красивая была, про папку молодого, про их свадьбу, про бабушкину свадьбу, про кур, про грядки, про яблони да вишни, про мышей в погребе, про зеркало в резной раме в коридоре. Время оно такое, то медленно тянется, то пролетает мигом, ляжешь спать девчонкой, проснешься старухой древней, и все, кто были, ушли, развеялись по ветру пеплом, сгорели в золу, утонули в сумерках памяти. Не спросишь сейчас — иди потом, спроси у креста железного.

- Ба,- поковыряв пирог, начинала Аля,- почему меня одноклассники не любят?

Бабушка горестно вздыхала, гладила ее по голове.

- И хорошо, что не любят, нужна ли тебе любовь таких людей?

Аля шмыгала носом, пожимала плечами.

- Алечка, не горюй сильно по тем, кто так поступает с тобой. Юные ли, взрослые ли, не горюй. Запомни их лица и если вдруг, спустя годы, спустя десятилетия, всплывут они перед твоими глазами, гони их прочь, гони прочь. Голова наша странно устроена, Алечка, плохое забывается и кажется - а так ли мне дурно было или все выдумалось?

Аля в глубине души понимала, что не нравилась она одноклассникам потому, что бедно одевалась, потому что ходила со стареньким кнопочным телефоном, что пахла простым мылом, что уши торчали в стороны, что лицо конопатое. Понимала и не понимала: неужели из-за всего этого? Никак в толк взять не могла.

- Волчатка! Волчатка! - улюлюкали голоса, растягивались губы в злых усмешках. Фамилию переиначили, не зная даже что обозначало слово. Аля знала и на прозвище не обижалась.

Зайцы и снежинки на носках становились кривее и кривее, сами носки не довязывались, бросались в кучу остальным недоделкам, сгребались Алей в плетеную корзину, убирались на антресоли. Смешными зайцы и снежинки больше не казались. Уши зайцев словно через мясорубку пропустили, снежинки превратились в шипастые палки, руки тряслись сильнее и сильнее, торчали нитки, торчали ребра, позвонки и Аля их видела сквозь пергаметную кожу, под которой змеились вены и сосуды. Бабушка смотрела на Алю и видела кого угодно, только не внучку. Не узнавала, узнавала в ней других людей. Мамку, папку, деда, царство ему небесное. Когда виделась мамка, бабушка ощеривалась, начинала гневаться и такие слова с ее языка слетали, что у Али сердце в пятки проваливалось, да так и там и застревало. Когда виделся папка, бабушка злилась еще сильнее, грозилась отхлестать, выкинуть бутылки, выкинуть припрятанные шприцы, схватить за шиворот да с лестницы спустить. Когда виделся дед, бабушка начинала плакать, пугаться или радоваться. Пугаться потому что воспоминание о похоронах угодливо подкидывалось искореженной памятью, радоваться потому что восстал, пришел, да какой хороший и пригожий, расцеловать бы, обнять и не отпускать.

Косички Але больше не заплетали, пироги выходили сырыми, вилка не отличалась от ложки, банты лежали на антресолях с недовязанными зайцами и снежинками. Бабушка рылась в сумках, искала сбережения, искала заученные наизусть стихи, искала саму себя. Ела или не ела, путалась в днях, путала седые волосы, спать ложилась или не ложилась, а если начинала дремать, то вскакивала и перекладывала подушку к окну, негоже ногами в дверь спать, так только покойников выносят, а она еще живая, ущипни, Аля или не Аля, ущипни, ущипни, живая же, ах, ущипнула, посмотри, плоть расползлась, как собрать обратно?

Ложилась возле дивана, ногами к двери, кричала и плакала, плакала и кричала. Мерещился кто-то высокий и темный, занявший антресоли, выкинувший все вязание, хватавший за руки, потому они и тряслись, потому спицы выскальзывали, плавились. Аля не знала чего она боялась больше: бабушки, которая иногда стояла с ножом посреди ночью над внучкой, или того, высокого и темного, мазутом проливающимся на пол из-под потолка, оставляющим липкие следы повсюду. Чашки в черной гадости, крошки на столе, похожие на клочки кладбищенской земли и цветы, цветы, гладиолусы, что деду в гроб клали, царство ему небесное. Бабушка крестилась, из последних сил сжимая нательный крестик, иконы с ней говорили, говорила и она с ними. Иконы мироточили, пахли ладаном, истекали кровью, кричали в огне, сгорали в огне, вместе с остатками гладиолусов, царство небесное. Кому, кому?

Ногами вперед вынесли диагноз, увезли в больницу, и не привезли обратно. Аля исправно навещала бабушку, только та ее не узнавала больше, не видела в ней никого из умерших. Аля просто сидела с ней, чистила мандарины, складывала оранжевые дольки в скукоженные ладони.

- Я такая же рыженькая, юная девочка совсем, краса на выданье, мне так матушка сказала,- бормотала бабушка, поглаживая дольки, а за окном падал снег, укрывая белым саваном землю, машины, здания. Аля тихо плакала по вечерам в пустой квартире с облезлыми обоями, скрипучим паркетом, и в полудреме ей казалось, что теплая рука ложилась на волосы, гладила, как гладила бабушка, но стоило повернуться, как Аля видела темные пеньки сточенных зубов и мазут, разлитый у кровати. Аля переворачивалась на другой бок, слушала вой ветра за окнами, проваливалась в беспокойный сон, с трудом завтракала комьями овсяной каши, плелась в школу.

- Волчатка! Волчатка! - трещали голоса, но для Али они стали не более, чем помехами в радиоприемнике — шуршали где-то далеко в своей злобной возне, в других жизнях, на других планетах. Ей не до них, ей только до себя, до своего страха схоронить бабушку, ходить и спрашивать у креста железного. Походила по рынку, поспрашивала у продавцов как местечко заполучить. Сердобольная женщина с обветренным лицом, пуховым платком, намотанным вокруг поясницы поверх куртки, сказала, что потеснится, приходи, платить не надо, свяжи шарф только, если получится. Аля продавала носки с не слишком кривыми зайцами и снежинками, продавала иконы, все, что могла, то и продавала. Стала школу прогуливать, наловчилась вязать сама, к зайцам и снежинкам добавились лисы, волки, воронята, олени, снегири. Начала шарф обещанный вязать.

- Сколько тебе лет, девочка? - спросил мужчина с посеребренными возрастом усами, перебирая носки, хитро улыбаясь. Аля равнодушно смотрела в его уставшие, заплывшие алкоголем глаза. Такие глаза у папки были, когда он обменивал заработанное на выпивку, такие глаза у мамки были, и точно так же от них обоих пахло.

- Восемнадцать,- сказала Аля.- Вот еще есть, с другими снежинками, посмотрите.

- Врешь, врешь,- наставительно погрозил указательным пальцем мужчина.- Младше ты.

- Восемнадцать,- вздернула подбородок Аля, а мужчина как-то расстроено вздохнул и ушел, ничего не купив.

Потом подошла пожилая женщина с ребенком, купили сразу несколько пар. Потом молодой студентик взял еще, потом девушка, потом женщина с ведьминскими ногтями красного цвета.

- Аля?- крякнула учительница, внимательно всмотревшись в лицо девочки.- Ты чего в школу не ходишь? Я думала, что заболела ты, вот и не появляешься. Бабушку еще раз вызвать?

- Бабушка в больнице, а школа в печенку залезла аж, и вы сами, и гаденыши ваши. Носки брать будете?- Аля отвела глаза, переминаясь с ноги на ногу. Учительница как-то вся сжалась и фрегат на голове, поверх которого водрузили меховую шапку, оплыл, уменьшился, а гусиные лапки у глаз сделались четче, выразительнее. Учительница набрала себе со снегирями и воронятами, дала денег больше, чем Аля просила, ничего больше не сказала, посеменила прочь. Аля пожалела, что так грубо с ней поговорила, потому что сейчас доложит куда надо, и заберут в детский дом, а оттуда живыми мертвецами выходят, или не выходят вовсе. Мамка ее детским домом пугала за каждый проступок, лупила шнуром от телевизора, в шкафу запирала и Але казалось, что выпитая водка сейчас мазутом полезет из залитых злобой глаз матери. Аля на обоях рисовала карандашами, что ей дед покупал, игрушки разбрасывала, что бабушка приносила. Пить не давала, за юбку дергала и клянчила поесть, хоть кильку в томатах, хоть хлеба немного, и мать лупила. Лупила за щенка пригретого, лупила за лужу на полу, потому что щенок описался. Лупила и щенка, пока лужи на полу не стали красными, пока он не сдох, как дед твой, Алька, и лупила бы еще, пока гладиолусами не укрыли да в гроб не положили.

Аля просыпалась среди ночи и видела кого-то высокого и темного в дверном проеме, ведущем на кухню. Наверное, в мазут разлитый наступила, подхватила то, чем заболела бабушка. Кто-то высокий и темный появлялся постоянно, зла не делал, просто стоял и смотрел, как Аля крадучись идет в туалет. Страшно не было, да и чего бояться, все страшное уже случилось.

Аля возвращалась в постель, еще не успевшую остыть, накрывалась с головой одеялом, подтягивала ноги к груди, и чувствовала, как поверх одеяла ложится теплая рука. Выглядывать и глядеть на того, садился рядом, под чьим весом прогибались пружины, не осмеливалась. Не трогает и ладно, просто гладит. Снилась Але старая квартира, снился щенок, беленький такой, с правым ушком черным. Как будто в мазут обмакнули.

В школу все-таки вернулась, потом бежала на рынок. Накопила немного денег. Вот как купит бабушке новый ситцевый халат, раскрашенный синим, в завитушках и цветах. Вот купит и бабушка сразу вспомнит ее, улыбнется как прежде. Купила и халат, и мандаринов, соседки по рынку порадовались за нее, подбодрили. Женщина, которая помогла с местом, подсунула целлофановый пакет с шоколадными конфетами, мол, дело к праздникам идет, с чаем попьешь, а под прилавком оставила клетчатую сумку с продуктами. Аля засмущалась, попробовала вернуть, женщина наотрез отказалась:

- Мне помогали и я помогу, долго не стой лучше, застудишься.

Со всех ног Аля домой побежала, продукты по полкам в холодильнике разложила, схватила халат, мандарины, бросилась в больницу. Радостно на душе стало впервые за долгое время, себя не помня неслась по лестницам, перепрыгивая через ступеньки.

Халату бабушка порадовалась, мандаринам порадовалась, Але даже показалось, что на мгновение в глазах у нее промелькнул взгляд той, другой бабушки, которая отбила Алю у родителей, отхлестала мамку шнуром до красной лужи за щенка, за рисунки на обоях, за кильку в томатах, за шприцы и бутылки.

- Темный и высокий не ушел еще?- прошамкала бабушка и Аля обмерла.

- Не ушел,- едва слышно сказала в ответ, почистила мандарины, поставила в тумбочку сок, конфеты положила.

- Видела, да? Да? Я его позвала случайно, но ты скажи пусть не уходит, за руки он меня хватал, конечно, но для того, чтобы вязать не бросала носки, чтобы зайчики да снежинки, чтобы, чтобы, чтобы,- бабушка ухватила Алю за запястья, лихорадочно пришепетывая, правый глаз пустой, левый — еще пустей. Девочка руки убрала, отсела от бабушки. Пахло от нее плохо, и не немытым телом, рвотными массами, плесенью или гнилью какой, а умиранием, беспросветностью, беспомощностью, антресолями, носками с кривыми зайцами, пыльным абажуром, пирогами, гвоздичными духами, самой Алей. Всем тем, что в могилу заберет.

Але гадко стало. И стыдно. Она торопливо обняла бабушку, неловко расцеловала в обвислые щеки, расплакалась.

- Волчатка,- сказала бабушка. Но не зло, как говорили это одноклассники, мягко, ласково, глухо и обреченно.

- Снежок пошел,- бабушка отвернулась от Али, вперилась взглядом в окно. Аля тоже посмотрела на хлопья, похожие на жирных белых мух, круживших у оранжевого пятна уличного фонаря.

- Алечка,- вдруг выдохнула бабушка.- Алечка, ничего не бойся, и за меня не бойся, и за себя. И того, кто пришел, не бойся, не тронет, и в обиду не даст.

- Бабушка,- удивленная Аля пригладила торчащие в стороны седые космы, коснулась едва теплой кожи под ними,- кто там пришел?

- Я пообещала, что меня можно съесть, если нужно, а он пообещал, что пока ты жива, не будет боли и обид. Вот он и ест понемногу, все впрок, Алечка, не бойся.

- Приемные часы окончены,- буркнула медсестра, сунув голову в щель между дверью и косяком,- сейчас уколы ставить будем.

У бабушки глаза потухли тут же, погладила тонкими пальцами дольки мандарина на ладони.

- Я такая же рыженькая, коса до полу, краса на выданье, так мне матушка сказала,- затараторила она. Аля тоскливо дотронулась до худого плеча в коричневых пятнах, высунувшегося из-под ночнушки, поправила ворот, поправила крестик, вышла из палаты и заревела белугой, опустившись на покосившийся стульчик в коридоре.

Вот и заступилась.

***

https://t.me/its_edlz - здесь можно прочитать другие истории;
https://vk.com/itstyere - сюда можно приходить, добавляться в друзья, я не всегда отвечаю (т.к. чаще обитаю в телеграме), но добавляю каждого желающего.

Я сидела на камне возле костерка и очень задумчиво смотрела на огонь. Мне никто не поверил, что кто-то схватил меня за ногу. Я не могла ошибиться. Мне в ногу ткнулся чей-то теплый нос, скорее всего собаки. Это же очевидно, у меня есть собака, я знаю эти ощущения. Естественно я испугалась и включила фонарик, но разглядеть ничего не успела, в маску сразу прилетел шарик из маркера. Но удаляющийся шорох я точно услышала.

Когда мы вышли из катакомб, я сказала об этом Марату, но он лишь отмахнулся, типа померещилось. Ну да ладно, собака - это не так страшно. Ребятки опять пошли играть в свои пулялки, а я решила посидеть у костра и пообщаться с друзьями, которых довольно давно не видела. Сумерки накрывали горы, это очень красиво. Я оторвала взгляд от огня и посмотрела на опускающее за горы солнце. Оно окрашивало свежую листву в нежно-багряный оттенок, создавая сюрреалистический картину.

- Ну что, друзья, а не пора ли нам накатить. – Веселый голос Димона, который любил больше пить, чем все остальное, вырвал меня из задумчивого состояния.

- Давайте выпьем, Наташа, зачем нам вино? – продолжил угорать Димон, включая фоновую музыку в машине.

Ваня его сразу же поддержал, подавая под разлив виски свой стаканчик, а также передавая стакан Насти для вина. Он уже здорово присел ей на уши, видимо сегодня мы будем слушать ее вздохи в палатке. Настя мне понравилась – красивая, веселая, компанейская, молодец Наташка, что ее притащила. Может еще один из нашей компании наконец остепениться, шансов много.

- Друзья, я уже сказал Егору, что у нас со Светой будет ребенок, теперь сообщаю об этом вам! – С широкой улыбкой сказал Дима, вставая и поднимая бокал. - Дак давайте выпьем за мою красавицу жену Светку!

Наши радостные возгласы и поздравления понеслись к парочке со всех сторон. Света и Дима улыбались и обнимались, явно радуясь происходящему. Когда суета немного спала, Ваня предложил поставить палатки и начинать жарить шашлыки. Чтобы, когда ребята закончат играть, быстрее начать застолье.

Под чутким руководством и полным участием Димы и Вани палатки были поставлены, кто собирался спать в машинах устроил лежбища там. Установили два больших раскладных стола около стены фальш здания объекта. Девочки начали резать салаты потихоньку попивая вино. Мальчики жарили шашлыки. Солнце скрылось за горизонтом принуждая нас включить искусственное освещение.

Я уже совсем успокоилась, мирно попивая винишко, порезав свою порцию огурцов для салата. Вкуснейший запах свиного шашлыка разносился по округе. Все было тихо и спокойно, можно даже сказать идеально. Пока из кустов, расположенных на дороге ко второму входу на объект, не раздался треск и на нашу поляну не выбежал мужик. Я сразу поняла, что все хорошее закончилось, вот так вот работает у меня интуиция.

- О, вот же Ежик! Я вам говорила. – Весело сказала Настя, показывая на мужика пальцем и весело рассмеялась.

А у меня все происходило, как в замедленной съемке. Мужик в разорванной в лохмотья одежде, с кровью на ногах и груди пронесся мимо меня и запрыгнул в заведенный по случаю прослушивания музыки крузак Димона, который очень удачно стоял мордой на выезд.

- Бегите, спасайтесь. – прокричал мужик, пробегая мимо нас.

Дверь резко захлопнулась, и машина с резкой перегазовкой рванула с места стоянки. Я перевожу взгляд на Диму, у него в руках шампур с шашлыком, который он ножом проверяет на готовность. Его глаза очень медленно расширяются от удивления, а потом от крайней степени охуения. Когда он видит, как его машина уносится от него на полной скорости. А когда он увидел, что мужик, не справившись с управлением в первом же повороте, вылетает с дороги в кусты и далее слетает на крутой склон по прямой, теряя по дороге какие-то детали машины.

Если честно, офигели все. Прошло буквально три секунды, а дорогущий крузак уже уверенно летит по склону переворачиваясь и ударяясь о небольшие деревья. Но еще больше мы офигели, когда из кустов, из которых выбежал Ежик начали показываться шестиногие собаки. Я даже успела заметить, что Ваня очень внимательно посмотрел на стакан, как будто сомневаясь в реальности происходящего.

- В машины, быстро. Не ебланить! – Дима пришел в себя и даже немного отрезвел.

Уже сидя в старом паджеро Егора, я благодарила бога, что у нас сложилась традиция оставлять ключи в машинах и не закрывать двери во время тусовок. Очень часто требуется переставить машину по каким-либо причинам, либо достать что-то из багажников. Это нас и спасло, на этом этапе. Со мной в машине оказались Оксана, жена Дани, и Света беременная жена Димона, ну и Наташка. Ваня с Настей успели запрыгнуть в ауди на которой приехал Даня с женой. Димка успел забраться в пикап тойоту с прицепом, на котором приехали наши мотоциклисты.

Визги девчонок мешали сосредоточиться. Да как так можно истерить? Сейчас, самое главное собраться и попытаться вырваться с этого места.

- Да тихо, блять. – Крикнула я. Да уж, не ожидала от себя такой резкости. Девчонки вроде немного притухли.

- Что это? – тихонько спросила Оксана.

- А это походу те собаки, одна из которых в меня ткнулась. – Ответила я со злостью.

Наша машина стояла ближе всего к собакам, тут нам не повезло. Собаки очень быстро окружили машину и начали прыгать на нее со всех сторон пробуя на прочность. Ключи лежали в подстаканнике. Я, как оказавшаяся за рулем завела машину. Шум двигателя немного испугал тварей, и они отбежали, но не далеко. Я уже понимала, что это точно не собаки. Заросшие или отсутствующие глаза, шесть лап, одни из которых хватательные. Ну точно не собаки, я думаю даже Настя это поняла.

В этот момент из-за стены, за которой был вход в подземелье, вышел человек, как мне сначала показалось. А потом этот человек махнул рукой, которое оказалось щупальцем как у осьминога, и Оксанка, сидящая на переднем кресле рядом со мной, захрипела. Щупальце пробило стекло и вошло ей в грудь. Оно с противным звуком сокращалось и хлюпало, откачивая кровь из еще живой подруги. А как еще объяснить эти спазматические движения. Меня как будто парализовало. Я смотрела, как бледнеет моя подруга, вяло вцепившись руками в щупальце в жалких попытках его оторвать от себя.

Все, что я могла сделать это нажать на газ и попытаться уехать, что я и сделала. Тварь, стоявшая прямо напротив капота, отлетела, как игрушечная. Щупальце исчезло из груди моей подруги, открыв ход для крови, которая толчками выплескивалась из ее груди. Все эти события буквально уместились в секунды. Вот уже голова Оксаны ударилась о торпеду, и она ватной куклой сложилась на переднем сиденье, продолжая заливать кровью машину.

Девчонки на заднем сидении что-то беспорядочно орали и ревели. Что делать я пока не понимала, но давила на газ пытаясь проехать по узкой дорожке между обрывом и зданием объекта. Надо было спасаться и не повторить судьбу Ежика. Дорога с этой стороны была просто убитой в хлам, поэтому по ней редко кто ездил. Но разворачиваться тут тоже было негде, оставалось надеяться на проходимость паджерика.

Резкий поворот на сто восемьдесят градусов и в свете фар показывается дерево, упавшее на дорогу. Судя по опавшей с него листве и срубленным веткам, оно тут лежит уже не первый день. А для нас это почти конец.

- Надо разворачиваться, тут точно не проедем. – Спокойно сказала я всхлипывающим сзади подругам.

- Лен, нам пиздец. – срывающийся на хрип голос Светы. Я оборачиваюсь и вижу, как она показывает пальцем в боковое окно. Там из кустов на нас уже бегут собаки и чувак с щупальцами.

Кручу руль из-за всех сил, влево руль, назад. Вправо руль, вперед. Уроки вождения с крикливым и вредным инструктором несколько лет назад не прошли зря. Я твердо знала куда крутить руль, чтоб развернуться. Но времени катастрофически не хватает.

Полный разворот, звук разбитого заднего стекла и крик Наташи – все это произошло в одно мгновение. Я нажимаю на газ, а крик подруги доносится уже за пределами машины. Я на мгновение оборачиваюсь и вижу лишь как она исчезает в окне, ударившись ногами о раму. Кроссовки, слетевшие с нее в момент рывка, остаются в машине. Страх, тут меня пробрало. Я посмотрела на право, где все еще лежала окровавленная Оксанка, переставшая даже подергиваться. Сзади тихонько всхлипывала Света, она забилась между сиденьями прямо за мной, так как я не видела ее в зеркало.

Собраться. Выжить. Дышать. Эти слова закрутились у меня в голове и вернули в реальность. Газ. Едем обратно. Боюсь представить, что сейчас на поляне, если стая не одна. Поворот и вот мы опять выруливаем на поляну. Прошло от силы несколько минут, а как все поменялось. Ауди, в которую сели Ваня и Настя на поляне уже не было, видно все же удалось уехать. Пикап с прицепом стоял, упершись в стену здания, и покручивал колесами на месте. Тварь с щупальцами была зажата между машиной и стеной. Лобового стекла как такового не было. Щупальца твари все еще были внутри машины и сокращались, как будто перегоняя кровь. То, что сидело на водительском месте назвать человеком уже можно было с трудом. Больше похоже на свежую мумию, как я ее представляла.

---------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

P.S. По этому рассказу постараюсь выкладывать хотя бы одну главу в неделю) Увлеченно пишу другой.

Лабиринт 221 (Марат)  - предыдущая часть.

Уважаемые пикабушники и подписчики сообщества CreepyStory, подвожу итоги нашего конкурса по теме "Мистический детектив". 

1 место- @chetushka с историей Мафусаиловы хляби (часть 1)  приз 5500 рублей.

2 место @N.Liat c историей Что-то большее: ч. 1  приз  2700 рублей.

3 место @Wargoshi c историей Хранитель воспоминаний. Часть 1 приз 2500

Приз от канала Некрофос за понравившуюся историю @los.yebenes  история Крыса (часть I) - 600 рублей.

Приз  от вк паблика Если б я был писателем  - @Morgot76 за историю Мимикрия  - 700 рублей.

А так же всем призерам будет сделана бесплатная озвучка на канале Некрофос. 

Вашу историю услышат десятки тысяч людей!

Озвучку своих историй получают так же замечательные работы:

@Pozitifffff  Судный день

@LemmonPepper  Добрый Дядя Тук

@Martiss Амдерма. На краю света. Часть 1/2

@MOHAPXl Ночной бриз

@strorri3 В глушь часть 1

@PavelGarm Преобразование. Часть 1/2

@user4814658 Тихое Место

Ребят, вы потрясающие! Спасибо вам за то, что подарили нам нескучно проведенное время, интересные истории и запоминающиеся образы!

Благодарю подписчиков нашего сообщества за конструктивную критику, это всегда очень важно для автора.

Еще раз огромное спасибо тем, что поддержал наших авторов деньгами -  @lork26  @pikabumoderator  @LarryVerton .  Вы сделали доброе и важное дело. 

Я благодарю авторов, решивших поучаствовать в конкурсе и дать нашим подписчикам немного отвлечься, читая написанные истории. Выбор для меня был не легким, учитывалось все. Подача, яркость текста, сюжет, грамотность, умение донести до читателя образы и характеры персонажей, так описать место действия, чтобы каждый там, в этом месте, себя ощутил. Насколько сюжет зацепит. Сколько останется вопросов по логике действий персонажей после чтения.  И много других нюансов, так как текст идет для озвучки.

Всем мира, добра и нескучных историй!)

Обнимаю, ваша Джурич.

Начало истории: Преступления и наказания. Часть 1

-------------------------------------------------

Что-то было не так.

“А я же проверил только снаружи. А если там пусто, кто-нибудь его выкопал?”

От этой мысли Степан споткнулся и чуть не упал. Умом он понимал, что могилу никто не трогал, но… Зудящая тревога не унималась.

— А, язви его через колено! — выругался мужчина и пошёл обратно.

На дне оврага всё было по-прежнему, ничего примечательного.

— С ума схожу, что ли? Всё, скорей домой. Попрошу у Ивана Антоновича таблеточку какую-нибудь.

Степан присел на склон оврага, отдышаться. Сердце колотилось в груди, как птица в клетке, а взгляд Дутого неизменно возвращался к земле у двух сросшихся ёлочек…

Через неделю после апрельского собрания Степан гостил у кулака Смолокурова. Его дом резко выделялся среди неказистых избёнок Кондрашовки: просторный, из хороших брёвен, с украшенными ставнями. Над основной избой возвышалась надстройка-светёлка, а в ней был уютный балкончик. Именно там чаёвничали хозяин и гость.

На столике перед ними лежали привезённые из города пышные булочки, крендельки с маком и даже конфеты.

— Иван Антонович, а что, колхозы вправду нас разорят?

— Ну, хорошего точно не жди. — зло усмехнулся Смолокуров. — Эх… Гришка Светлов — заноза настоящая! Носится туда-сюда, всех убеждает, и его слушают. Глядишь, и получится что у голодранцев.

— Заноза, — подтвердил Степан, точивший зуб на председателя. — А может, его… тогосеньки?

И Дутый чиркнул ладонью по шее.

— Ишь, как у тебя всё просто! Другого председателя пришлют, а этот ещё и героем станет, за правое дело погибшим. Нет, Стёпа, тут хитрее надо…

Хозяин задумался и уставился в пол тяжёлым, волчьим взглядом.

Ивану Антоновичу исполнилось 53 года; это был седой, но крепкий мужчина. Он обладал умом, торговым чутьём, хитростью и в достижении целей был беспощаден. Он крепко держал в кулаке и свою семью, и всю Кондрашовку. И попробуй пойди против…

Пока Смолокуров думал, Дутый почтительно молчал и даже чай старался прихлёбывать потише. Прошло довольно много времени, прежде чем хозяин хлопнул себя по колену и сказал:

— Есть мысль одна! А скажи мне, Стёпа, ты за серьёзное дело возьмёшься? Учти, это нас кровью навек повяжет.

— Если гада Гришку прибить, то с радостью. Я его голыми руками!..

— Ну, не хорохорься. Слушай внимательно…

Степан слушал и только ахал, как ловко Иван Антонович всё придумал.

Сначала поползли слухи, будто видели Светлова в городе, как он шёл под ручку с красивой девушкой. Болтали, что это невеста Григория, что она не просто городская, а из бывших благородных. И любовь у них большая, только городская барышня в деревню не поедет, да и денег много надо, чтобы с такой мадамой шашни крутить.

Григорий на сплетни не обращал внимания, дел у него хватало и без этого.

Десятого мая председатель, взяв две тысячи рублей, которые колхозники собрали на акции Трактороцентра, собрался в город. Пошёл он на железнодорожную станцию, короткой дорогой через лес.

Там-то его и подстерёг Степан, оглушил, связал и повёл в глухой ельник. Григорий сопротивлялся отчаянно и почти сумел убежать, но подвела хромая, раненая ещё в Гражданскую войну нога.

Завёл Дутый Светлова в овраг, заставил копать яму, а потом выстрелил ему в затылок из маузера. Деньги убийца забрал с собой, а беднягу Григория вместе с пистолетом зарыл у сросшихся ёлочек.

…Через несколько дней в деревне забеспокоились и отправили в город посыльного. Выяснилось, что Григорий деньги в банк не сдавал и никто из городских знакомых его не видел.

Приехал следователь. Стали всё проверять, и в ящике председательского рабочего стола нашлось письмо. Какая-то женщина писала, что соскучилась, ждёт любимого Гришеньку и надеется, что всё задуманное получится, и они заживут вдвоём в достатке и без хлопот.

Кондрашовка встала на дыбы: украл Светлов колхозные деньги и с городской невестой скрылся! Увы, приезжий следователь ничего не мог поделать — следов никаких, что за невеста, никто не толком знает. Лес вдоль дороги на станцию проверили, но ничего не нашли.

Все проклинали Григория, удивлялись, как не разглядели в нём жулика, и, разочарованные, выходили из колхоза. Только Лушка не верила в подлость брата, но её никто не слушал.

Всё складывалось для кулака Смолокурова (это его племянница написала записку) и Степана как нельзя лучше.

Но Дутый часто думал о могиле у ёлок, и его охватывал ужас: если найдут? А когда всплывал в памяти ненавидящий и гордый взгляд Григория, убийце вовсе становилось тошно: жизни-то лишил, но не сломил…

…Отдышавшись и чуть успокоившись, Дутый разозлился на самого себя: сидит тут в овраге, на могилу глазеет и разволновался, как тряпка какая-то!

Тьфу!

Он выбрался из оврага и решительно зашагал по тропинке. Чтобы отвлечься от нервирующих мыслей, Степан стал думать о насущных делах: надо подбить разболтавшуюся доску в заборе, а для этого в городе надо купить гвозди. А в погребе завелась сырость, и это никуда не годится…

Задумавшийся мужчина не заметил, как прямая тропинка под его ногами сама собой раз — и повернулась, будто кто-то её согнул, как ленту. Одна из разлапистых елей зашевелилась, хотя ветра не было. И на этой ели мох рос с южной стороны.

Степан шёл. Настроение у него улучшилось, он насвистывал любимый мотивчик и предвкушал, как придёт домой и поест щей, да с чёрным хлебом и ломтём сала…

Аааай!

Прямо попёрек тропы протянулся длинный сухой корень. Дутый споткнулся об него и чуть не упал. Но корня тут раньше не было!

Встряхнув головой, мужчина огляделся и ощутил, как волосы встают дыбом, а тело покрывает липкий пот.

Лес вокруг был незнакомым!

Степан лихорадочно заозирался и забегал туда-сюда вдоль тропы, ища приметы знакомого пути. Но ничего не находил.

Вдруг в и без того сумрачном лесу стало темно, как вечером, хотя солнце стояло высоко, и на небе не было ни облачка.

Между деревьями пополз густой туман, скрывая кусты, буреломы, тропинки, ямы и кочки. Туман не поднимался высоко, а клубился примерно по пояс, и это нагоняло ещё большую жуть: мир будто разделился пополам, на белую мглу и темноту.

Вдруг Степан отчётливо понял: рядом кто-то есть. Чужое присутствие было неявное, будто размазанное, и ощущалось со всех сторон сразу. Рука Дутого сама собой потянулась к вороту рубахи, ища шнурок с крестиком. Но крестик Степан не носил уже лет семь, а в церковь перестал ходить ещё раньше. Из всех молитв ему на память приходили только два слова.

Так он и стоял, парализованный страхом, и повторял как попугай: “Отче наш… Отче наш!... Отче наш”. Туман поглощал и искажал звуки, и собственный голос казался чужим.

Вдруг в белой мгле мелькнуло что-то, и перед перепуганным человеком вырос высокий лохматый старик. В его нечёсаных волосах застряли сучки и листья, рваный пиджак был застёгнут на лёвую сторону, правый глаз прищурен, зато левый вытаращен и глядел насмешливо и зло.

— Ты кто? — сипло спросил Степан.

“ТЫ КтООО!.. кТО! Ктооо!” - загудело, заревело эхо со всех сторон.

Старик хлопнул в ладоши, захохотал, и вдруг… стал стремительно увеличиваться! Секунда — и его макушка уже вровень с верхушками елей. По лесу пронёсся порыв ветра, старик засвистел, заухал так оглушительно, что деревья затрещали, а у Степана заложило уши.

Нервы Дутого не выдержали и, истошно вопя, он бросился бежать. Куда угодно, лишь бы подальше!

Старик щёлкнул пальцами, туман исчез, а под пологом леса просветлело. Лесной хозяин пустился в погоню. Он то великаном перешагивал через кусты и деревья, то уменьшался до мыши, чтобы проскользнуть под валежником.

За Степаном он гнался играючи и позволял человеку убежать подальше, отдышаться и обрести надежду. А потом настигал, пугал шумом и свистом или затаивался и выскакивал прямо на жертву из-за куста.

Дутому такая игривость неведомого существа не нравилась. Он пытался убежать или спрятаться, но всё напрасно — его находили.

Пот заливал Степану глаза, сердце стучало так, будто вот-вот проломит грудную клетку. Кровь грохотала в висках отбойными молотками. На ногах, казалось, вместо сапог были привязаны тяжелые гири.

В конце концов обессилевший Степан споткнулся и кубарем полетел в какой-то овраг. Растянувшись на земле, он лежал и ждал, что сейчас потянется сверху гигантская рука… Но свист, хохот и вой преследователя звучали где-то вверху, а потом и вовсе стали отдаляться.

“Неужели потерял?!” — мелькнула в голове Дутого мысль, и он постарался даже дышать тише.

Он сел и закрыл глаза, пытаясь унять бешеный стук сердца. А потом хлопнул себя по лбу:

— Да это же леший!..

Очень кстати вспомнились и слова бабушки, и рассказы Антипа-охотника: выверни всю одежду наизнанку, застегни всё наоборот и обувь с правой ноги надень на левую, тогда пропадут чары лешего, и найдёшь дорогу.

Трясущимися руками Степан снял одежду, вывернул её наизнанку и скинул сапоги. Потом стал надевать всё обратно, строго следя, чтобы всё было наоборот. Бельё, рубаха, сумка через плечо…

— Кхе-кхе! — раздался прямо за спиной Степана кашель.

Мужчина выронил из рук штаны и медленно, как в тягучем кошмаре, обернулся.

Леший стоял совсем близко. Человеческие черты в его внешности странно сплетались со звериными. Вытаращенный левый глаз остался прежним и смотрел на жертву со злорадством, а вот всё остальное… Медвежье ухо, волчий нос, лапы рыси с длинными и острыми когтями… И этой когтистой лапой леший потянулся к Степану.

Не помня себя от страха, Дутый рванул вверх по склону оврага и побежал. Еловые ветви хлестали его по лицу, по голым ногам, хватали за рубаху и пытались задержать. А позади свистел, выл и хохотал леший.

Дутый снова споткнулся, куда-то покатился и упал лицом вниз. Саданув от отчаяния кулаком по земле, Степан приподнял голову.

Прямо перед ним стояли две молоденькие сросшиеся ёлки, а ноги его упёрлись в правый склон оврага.

— АААААААА!

В крике Степана уже не осталось ничего человеческого, только первобытный, животный ужас. Так воет попавший в капкан зверь, понявший, что даже лапу отгрызать бесполезно.

Подоспевший леший, теперь в облике огромного медведя, озадаченно смотрел, как Степан с воем катается по земле, а изо рта у него идёт пена.

Оскаленная медвежья морда, которая выглянула из-за куста, стала той соломинкой, что ломает хребет верблюду. Дутый выгнулся в дугу, захрипел, пальцы в агонии заскребли землю. Около паха расплывалось мокрое пахучее пятно, и этот запах смешивался с вонью самогона, вылившегося из неплотно закрытой фляжки.

Степан дёрнулся снова и затих. Его сердце остановилось.

Медведь-леший подошёл, понюхал фляжку и брезгливо сморщился. Потом погрыз угол сумки и сунул в неё нос. Там вкусно пахло съестным, но увы, ничего интересного в сумке не было.

Вдруг медведь поднял голову и уставился на сросшиеся ёлки.

Возле них появилось серебристые искорки, их становилось всё больше, и вот они сложились в мужской силуэт, в котором легко угадывался Григорий Светлов. Призрак покружил над оврагом и завис над телом Степана, весь затрепетал, как будто его передёргивало от омерзения.

Призрак подлетел поближе к медведю-лешему, и они долго смотрели друг другу в глаза, будто ведя молчаливый диалог. Потом Григорий вдруг замерцал тёплым и ласковым, будто утреннее солнце, светом и стал рассыпаться на искорки, которые быстро гасли. Минута, и призрак исчез.

Медведь вздохнул и пошёл прочь, в чащу. На дне оврага остался только Степан, глаза которого уже понемногу стекленели.

***

Шла уже середина августа. Тому, что Степан Лаптев-Дутый, куда-то исчез, никто не удивился — мужик-то был пьющий, бедовый, кулаки почесать любил. Честно говоря, никто по нему и не скучал. Разве что добрый Антип погрустил о Степане, да ещё расстроился кулак Смолокуров — такого верного и старательного подручного ещё поди найди!

…Борис Бочкарёв, новый председатель сельсовета и кондрашинского колзоха, сидел в кабинете и разбирал бумаги, когда в дверь тихонько постучали.

— Да-да, войдите!

Дверь открылась, и в кабинет вошла Лушка.

— Привет, Боря. Всё работаешь? Обедать же пора.

— О, Лукерья! — счастливая улыбка расцвела на лице председателя. — Да, что-то я заработался и про обед забыл.

— Я так и знала! — лукаво воскликнула девушка. — Вот, еды тебе принесла.

Лушка поставила на стол небольшую корзинку, накрытую чистым полотенцем. Борис протянул руку, чтобы подвинуть корзинку поближе, и его ладонь легла на пальцы девушки. Молодые люди посмотрели другу в глаза, и щёки Лушки вспыхнули стеснительным румянцем.

— Кхм, что тут? — преувеличенно бодро сказал Борис, чтобы сгладить неловкий момент. — О, супчик, и хлеб!

— Там ещё лучок зелёный есть и яйца варёные. И печенье… сладкое.

— Луша, ну ты меня просто спасла! Спасибо тебе огромное.

— Не за что, кушай.

— А ты?

— А я дома обедала. Ешь, я потом сразу посуду-то унесу.

Председатель достал из ящика стола ложку и принялся за еду. Лукерья села на стул для посетителей и смотрела на обедающего Бориса, гордая и счастливая. На её губах играла радостная улыбка.

Скоро с обедом было закончено, и девушка стала складывать посуду.

— Лукерья, ты не спеши. Посиди со мной, давай поговорим о чём-нибудь.

— Давай. Ой, сколько у тебя тут бумаг всяких! Колхозные дела?

— Да. — вздохнул Борис. — Голова пухнет уже! Не колхоз, а наказание. То вот сарай загорелся, то скотина заболела. И что-то мне подсказывает, что не само собой так случилось. А главное, знаешь что?

— Что?

— Ты не обижайся, Луша. Но брат твой знатно дело испортил. Сколько людей из колхоза вышло, а кто остался, у тех руки опускаются. Настроя нет, задора боевого, чуть что, говорят: “Видно, ничего не сделаешь, и второй раз всё зря будет”. Разочаровал Григорий людей сильно, и они теперь всем не верят.

— Боря, ну что ты! — вспыхнула девушка. — Ты поверил в чушь про городскую невесту, что он для неё деньги украл? А ведь он товарищем твоим был. Вы же вместе каппелевцев били! А ты...

— А что я? Рад бы не верить. Никогда бы не подумал, что Григорий на такое способен. Но факты… Письмо от девушки нашли? Нашли. Пропал Гриша вместе с деньгами? Пропал.

— Случилось с ним что-то. — голос Лушки задрожал. — Я это чувствую.

На глазах у девушки выступили слёзы. Она старалась сдерживаться, но слёзы катились сами собой, и Лушка зарыдала в голос.

— Горюшко ты моё! Ну, успокойся…

Борис подошёл к девушке, обнял её за плечи, и Лушка доверчиво прильнула щекой к его ладони.

— Убили его, вот точно убили. Мы же с Гришей дружили очень. Если бы завелась у него зазноба городская, он бы мне сказал. Не такой он человек, Борь, чтобы деньги чужие присвоить. Он даже яблоки по садам не воровал, когда малой был!..

И Лушку затрясло от рыданий. Председатель гладил её по волосам, пытаясь успокоить, и нервно кусал губы. Он и сам чуял подвох в этой романтически-криминальной истории, но что тут сделаешь? Если даже следователь ничего не нашёл… Чем бы отвлечь девчонку?

— Хватит плакать, Луша. Вот платок, вытри слёзы. Помоги-ка мне лучше. Пересчитай деньги, пожалуйста. А то вдруг я ошибся.

Всё ещё всхипывая, девушка взяла пачку денег и стала старательно пересчитывать купюры. Вдруг она задержала в руках тёмно-зелёную трёшку и стала внимательно её рассматривать.

— Что там? Фальшивка?

— Нет. — дрожащим голосом сказала Лушка. — Откуда у тебя эти деньги?!

— Трёшка? Смолокуров расплатился за сено, а что?

Лушка сделала несколько глубоких вдохов, будто собиралась прыгнуть в воду, и сказала:

— Видишь, уголок надорван и тут пятно чёрное? А ещё звездочка в гербе стёрлась.

— Ну, и что?

— А то, Боря! Именно эта трёшка была у Гриши, когда он пропал!

— Таааак! Ну-ка, рассказывай.

— Он тогда со всех колхозников деньги собирал, и я помогала их считать. Я точно видела именно эту купюру! Мы ещё с Гришей шутили, что герб без звезды получился.

— Интересное кино. — прикусил губу председатель. — И как купюра попала к Ивану Антоновичу?

— Это он убил Гришу! — вскочила на ноги девушка. — Старый змей всё подстроил! Ему, кулачине, и Гриша, и колхоз поперёк горла были. И Стёпка Дутый поди не просто так пропал. Знал поди слишком много про дела кулака, он и его того… Зови народ, Боря!

— Тихо, Лукерья, не спеши. Ты точно уверена, что это та самая трёшка?

— Да.

— Хорошо. Никому пока не говори ничего, ясно? Я в милицию.

Увы, Лукерья и Борис радо радовались. Никто из кондрашовцев не мог точно вспомнить, давал ли он именно такую трёшку, с надорванным уголком и стёртой звездой на гербе, Григорию Светлову.

Иван Антонович на допросе держался спокойно и рассказал, что эту трёшку ему дали на сдачу на городском рынке. А уж как туда купюра попала, он не знает.

На рынке трёшку тоже не вспомнили. В милиции пробовали снять отпечатки пальцев, но купюра была потрёпанная, грязная, и ничего не получилось.

Лушка была весьма настойчива, и по её просьбе снова прочесали окрестные леса и проверили берега речки Звонарки. Но в роковой ельник никто не заглянул — он был слишком далеко.

Ивана Антоновича, конечно, многие подозревали, но подозрения к делу не пришьёшь, а улик и доказательств никаких. Как, наверное, радовался Смолокуров, что Степан пропал именно сейчас и ничего не расскажет!

Всколыхнувшая было надежда прояснить судьбу Григория Светлова угасла, и Кондрашовка, посудачив о загадочной трёшке, успокоилась. В конце концов, жизнь идёт вперёд, а дел в деревне всегда невпроворот.

Но неугомонная Лушка как-то вечером остановила Ивана Антоновича на улице и, оглядевшись по сторонам — не видит ли кто? — веско сказала:

— Это ты убил Гришу, я знаю. А, может, и Степана Дутого заодно, чтобы он про твои дела тёмные не разболтал.

— Да ты спятила, девка, что ли?! — вытаращил глаза Смолокуров и замахнулся на Лушку кулаком. — Дай пройти.

— Иди-иди. Но крепко запомни: я тебе, гаду подколодному, отомщу.

И пока Иван Антонович переваривал эту немыслимую наглость, Лукерья уже исчезла в темноте.

***

Справка:

Бекас — небольшой пёстрый кулик, обитает на болотах, влажных лугах и берегах водоёмов. Объект охоты.

Леший — в славянской мифологии дух-хозяин леса. Он распоряжается всеми деревьями и живыми существами в своём лесу и следит за порядком. Может быть невидимым, принять любой облик, а также менять свой рост от крохи до гиганта. Однако в любом обличье у него будет что-то ненормальное, например, неправильно надетая обувь.

Леший любит зло подшутить над человеком, пугать его и заводить в непролазную чащу; особенно не любит пьяных и всячески куражится над ними. Если человек заблудился и подозревает, что его водит леший, надо снять с себя всю одежду и обувь, вывернуть наизнанку и надеть. Тогда леший отстанет, и увидишь верную дорогу.

В фольклоре роль лешего двойственна. С одной стороны, он — однозначная нечисть, враждебен человеку, и даже проклятые или умершие без крещения дети принадлежат ему. С другой стороны, леший никогда не преследует цель именно убить человека, хотя его шуточки бывают злы и опасны. С лешим можно договориться, он справедлив и наказывает тех, кто в лесу ведёт себя неправильно: ломает деревья, жжёт костры, мусорит, убивает зря животных и т.д.

Особая статья — в фольклоре так называется договор между лешим и охотником, заключаемый на определённых условиях; например, человек должен приходить на охоту только в определённые дни или не брать больше дичи, чем скажет леший. Если человек соблюдает договор, то леший будет ему помогать в охоте, а нарушителя ждёт суровое наказание.

Трактороцентр — существовавшее в последние годы НЭПа акционерное общество. Полное название: Смешанное акционерное общество под наименованием "Всесоюзный центр машинно-тракторных станций («Трактороцентр»). Его целью было повышение культуры обработки земли и преобразование отдельных крестьянских хозяйств с ручным трудом в крупные механизированные хозяйства. Учреждено в 1929 году, в 1932 преобразовано в государственное предприятие.

Трёшка — имеется в виду купюра образца 1926-32 гг. номиналом 3 червонца. Купюра была оформлена одним тёмно-зелёным, почти “болотным” цветом. По центру вверху располагался герб СССР.

Туркестан — историко-географическая область, включающая в себя в конце 19-го — начале 20 в. территорию современной Средней Азии и Казахстана, а также часть Центральной Азии, населённую тюркскими народностями.

------------------------------------------------------

Если кто-то захочет поддержать меня донатом или следить за моим творчеством в других соцсетях, буду очень рада. Присоединяйтесь!

1) "Авторы сегодня": https://author.today/u/diatra_raido

2) Группа в ВК: https://vk.com/my_strange_stories

3) Литмаркет: https://litmarket.ru/mariya-krasina-p402409

P.S. Спасибо пикабушнику @revolen, за криминалистическую консультацию :)