CreepyStory

Карандаш скользил по бумаге, оставляя черный, неряшливый след. Линии соединялись, складывались, наслаивались друг на друга. Антон пару раз случайно смазал рисунок, оставляя отпечатки пальцев, но выходило все равно неплохо.

Силуэт, словно сотканный из глубокой тени, нарисованный схематично. Уже не «палка, палка, огуречик», как получалось раньше. Мальчик послюнявил карандаш и продолжил рисовать.

Ему понравится. Каждый рисунок приближал его появление. Чуть больше, чуть реальнее. Иногда даже можно было услышать его шепот.

Теневое пятно под кроватью довольно шевельнулось.

***

Летели годы. Рисунки становились все детальнее. Старые и новые усеивали стену вместо плакатов со знаменитостями, превращая комнату в логово одержимого фанатика. Антон старательно вычерчивал когти, шипы, длинный сегментированный хвост и рога своего лучшего друга.

Родители давно не обращали внимания на эти странности, лишь раз отведя мальчика к психологу. Но ничего необычного тот не нашел. В школе тоже все шло хорошо – одни пятерки, так что и нечего было переживать. Все в детстве страдали подобной ерундой, не так ли?

Но каждый вечер друг приходил из тьмы под кроватью, ласково сжимал плечо узловатой, когтистой ладонью и шептал в ухо: «Еще. Рисуй еще, этого недостаточно».

И он рисовал.

***

Мальчик стал юношей, закончил школу с отличием и поступил в художественную академию. Он участвовал во множестве выставок, занимая призовые места. Талант рос и развивался. И каждый раз, когда он приходил домой, голос поправлял его: «Не зазнавайся. Рисуй лучше».

Друг уже сам перехватывал руку Антона, добавляя штрихи и детали. Обучал, как правильнее и аккуратнее вести инструмент, как избавляться от лишней грязи и рваных линий. Карандаш сменился на уголь, затем на черную гуашь и масло. Холсты становились больше.

Художник рисовал на заказ красивые портреты и пейзажи, друг ему помогал, исправляя мелкие огрехи и добавляя натурализма, но взамен просил новых своих изображений.

Больше черного. Игольчатая шерсть. Оскаленная пасть, усеянная множеством загнутых по-акульи зубов. Улыбку друга стоило увидеть.

***

Идеально. Антон Иванович, кряхтя, отложил кисть. Огромный холст, едва поместившийся в мастерской, был закончен. Друг впервые его похвалил. А вот и он.

Ткань вспучилась, истекая чернильными потеками. Изнутри, продавливая нарисованную реальность, выползал шедевр. Подобно новорожденному младенцу, он вырывался из тканевой плаценты, и крик его был подобен реву сотен глоток.

Он ступил на деревянный пол, истекая масляной слизью. Он дышал шумно и рокочуще, выпуская клубы графитовой пыли из ноздрей. Он был ужасен и прекрасен одновременно.

- Ты хорошо потрудился.

Творец, улыбаясь, махал рукой вслед своему лучшему другу.

Друг шел в город.

***

Художник смотрел на далекое зарево пожаров, и огонь отплясывал яркими бликами в его полуслепых, потускневших глазах. Друг давно ушел, оставив его в одиночестве. Антон Иванович поднял небольшой холст, водрузил его на мольберт, и достал краски.

- Сегодня я нарисую пейзаж.

Он замешал на палитре ярко-зеленый оттенок и начал рисовать по памяти весенний лес.

И станет земле тяжело от невидимых поселенных людей

Новгородский фольклор

- Кофе и табак одинаковы и здесь и в Нижнем Мире, - заявляет Небирос, от его мощного хриплого баса вибрируют стены и всё моё нутро,- по-хорошему, старик Астарот, выведя на земле кофе и табак, сделал бесценный подарок человечеству, а не подтолкнул вниз. Как считаешь, малыш? – неожиданно обращается ко мне и хватает меня за руку.

Чашка кофе, которую я собираюсь поставить перед ним дрожит, потому что прикосновение демона – это всё равно что прикосновение к горячей печке (я помню, как в пять лет по наущению сестры решил подкинуть дров в буржуйку и схватился за раскалённую дверцу), а когда вот так… наверняка опять лечить руку. Небирос слегка сжимает ладонь, но я безмолвствую. Говорить я всё равно не могу, смотрю на его тёмные очки, лежащие на столе, знаю, что он просто пытается заставить меня посмотреть ему в глаза.

- Хватит, отстань от мальчишки, - Буэр одной рукой ловко выхватывает у меня чашку, а второй убирает с предплечья лапу Небироса, - всё равно он не будет пялиться на тебя.

Прикосновение Буэра – другое; ледяное, словно металл держали на морозе, и он теперь намертво пристаёт к коже. Ему смотреть в глаза можно – они очень красивы, правый – льдисто-голубой, левый – чайного цвета, тёплый, тёплый, как улыбка Буэра, с которой он резким движением убирает ладонь, сдирая обожжённую кожу с меня заживо.

Наклоняю голову в знак признательности и ухожу через зал, мимо металлической стойки в подсобку. Как можно быстрее, чтобы никто из посетителей не почувствовал кровь, стекающую по руке.

В кладовке барменов – темень, можно сесть на пол, привалиться к ящикам и наконец беззвучно завыть. Рука пульсирует болью – я не вижу её, но знаю, что рана на глазах засыхает и обрастает новой кожей. Даже когда демон решит вылечить – он сделает это настолько мучительно, насколько сможет. Такова уж их природа. Привыкнуть можно.

Привык же я к своей прежней жизни, потерплю и теперь.

Может быть это и хорошо, что я не могу говорить, поэтому и продержался достаточно долго, ведь если кричать – это их только раззадорит.

Наташа была последней из тех, кого привели вместе со мной. Держалась так же, как и я, тихо, иногда казалось, что она тоже немая, но её подловил Хаур. Один неосторожный взгляд, упавший поднос, осколки на полу, и Наташа, катающаяся по ним, выдирающая себе глаза. И Демон с Огненными глазами, склоняющийся над ней.

Она кричала так, что даже Оро, демонетка, которая присматривает за людьми, сидела рядом, в коридорчике, ведущем к кухне, прижавшись ко мне и дрожа.

Когда Большие теряют голову – вся мелочь может только прятаться по углам и дрожать. И надеяться, что не найдут

Меня всегда находили.

И брат с сестрой, когда им требовался объект для разрядки, и отец, решавший развязать мне язык дедовским ремнём, и мать, которая ненавидела меня больше других.

Скотина, урод, немая образина. Что хочешь жри, на тебя даже пенсию не дают. Провались. Да чтобы тебя прибрали черти.

Сижу в темноте, баюкаю заживающую руку, а сам вижу тот вечер.

Они сидят вчетвером и смотрят телевизор.

Мне с ними места нет, да они никогда и не пытались мне его выделить.

На экране – сказка про ребенка, которого потеряли родители, выросшего в приюте.

Сопли, слюни, мальчик оказывается музыкальным гением, встречает в каком-то парке своего настоящего отца, играет с ним на гитаре, не зная, кто перед ним.

- Значит, только некоторые слышат?

- Только те, кто слушают.

Вот на этих словах мать повернулась, вытирая слёзы, говоря отцу

- Какой хорошенький, сучонок, где их берут таких америкосы?

И упёрлась взглядом в меня.

В зал меня не пускали, я мог стоять только за аркой, желательно, не попадаясь на глаза родным.

- О-о, стоит, вылупил зенки, - слёзы мгновенно высыхают, я сейчас только понимаю, что она с самого детства, сколько я помню, смотрела на меня так, как сейчас смотрят демоны, когда хотят причинить боль. Только для них человеческая боль – деликатес, а для неё? Что это было для неё?

- Вылупился, правильно, хоть бы посмотрел, как дети живут, без мамки, и ничего, пользу приносят.

- Мать, так он же петь не может, - отец закатывается, гогоча, а остальные вторят ему.

Я его ударил… наверное. Честно говоря, я не очень хорошо помню, что произошло, только урывками – отец на полу, сестра вжалась в угол, братец убежал прочь, а она стояла и кричала, закатив глаза, сотрясаясь, стараясь испепелить меня. Её крики доносились из окна, когда я выбежал из подъезда, прочь от нашего серого околотка.

- И не возвращайся, урод! Чтобы тебя прибрали! Слышишь, тупорылый! Чтобы. Тебя.

Прибрали.

Её крик повис мокрой тряпкой, оборвавшись разом. Вместе со всем гулом вечерних домов.

И тут же начала наваливаться Темнота.

Поначалу я этого не замечал - ноги сами несли меня к Кольцу, на которое заезжает и разворачивается единственный автобус, заходящий в Озёрный.

Кого она мне всегда сулила? Встречника? Встречник – это городская байка, страшилка для детей. Его, наверное, не бывает.

А бывает обдолбанный Мамедов, лежащий возле сожжённого ларька, цепляющийся за штанину и просящий помочь ему.

Фиг с ним, с отцом, и с Ней тоже – рано или поздно случилось бы. В конце концов, уходил я не в первый раз, поэтому снова заночевать у Мамеда – что в этом плохого? Постоянно пребывая под кайфом, он чаще всего и не замечал моего присутствия в своей квартире, как и его гости.

Я его поднял и потащил хорошо знакомой дорогой, мимо свалки, которую организовали жители нашего околотка на месте сгоревшего гаражного кооператива, к пятому дому в Сиреневом переулке.

Оставшиеся на районе два с половиной фонаря погасли.

Пробираясь с висящим на мне Мамедом наощупь, я, наконец, понял, как тихо вокруг – даже всем известный весёлый Пятый дом, в который мы ползли, безмолвствовал. Только некоторые окна мерцали тусклым оранжевым – словно лампочки еле держались в патронах.

На третьем этаже я толкнул дверь, как всегда незапертую, ввалился в коридор и уронил Мамедова на пол.

Амира – его жена выползла из кухни, подняла на меня мутные зенки и улыбнулась

- Мишенька, родной, давай, заходи… тебя тут ждут.

Защебетала, замахала руками, сплошь покрытыми язвами и втолкнула меня на кухню.

Он сидел на подоконнике, отвернувшись в окно, что-то высматривая в темноте за стеклом, а когда я вошёл – медленно повернулся и растянул рот в подобие улыбки.

Я смотрел в белые без зрачков и радужки глаза мёртвого человека.
Мёртвого-мёртвого, мертвее не бывает. Теперь я знаю, что Встречники просто искусно притворяются живыми, а мой тогда даже не пытался.

- Выгнали? – голос девичий, я вздрагиваю и смотрю на растянутые белые губы.

- Выгнали-выгнали, а ещё и мать прокляла.

Губы не шевелились, когда он говорил. Или они – голоса каждый раз разные – женские, мужские, кажется, даже знакомые попадались – например, Шима из пятого дома, который пропал в прошлом году.

И руки ледяные, даже сквозь толстовку, когда он приобнял меня, а потом вытянул из квартиры, вниз, по заплёванной лестнице, разговаривая по сути сам с собой. Сами с собой.

- Идти тебе, конечно, некуда… а оставаться у Мамедовых, ну какой смысл? – прокуренный голос взрослого мужика сменился хрустальными колокольчиками какой-то феи с глянцевой обложки, - ты умный парень, хоть и… молчаливый. А молчание – золото. Золото тебе, конечно, ни к чему, а вот работу и кров могу предоставить.

У подъезда – микроавтобус. Белая черепушка с чёрными глазницами окон в темноте, которая уже сожрала всё вокруг. Я украдкой оглянулся – дома из которого мы вышли тоже не было. Кругом застыла одна чернота, даже под ногами вроде бы уже не асфальт.

- В общем так, - сухой мужской голос, бесконечно уставший… это его собственный?…, - выбор у тебя небогатый, хочешь – оставайся один, броди сколько влезет, только учти, что материнское проклятье практически невозможно снять, пока она сама не раскается. А она же не раскается?

Его бельма светились, стоял спиной к фарам машины, но всё равно, ровно кот. Довольный, только улыбки не хватало.

- А, хочешь – поехали со мной. Будет какая-никакая крыша над головой, общество, работа опять же. Тяжёлая, но хорошо оплачиваемая.

Хорошо, когда нет выбора. Лучше, чем выбор между тьмой и мёртвым человеком с хором голосов в глотке.

Хотя я бы всё равно поехал. Даже если бы знал, что меня ждёт, всё это лучше, чем темнота, в которой ничего нет.

Хотя, Тёма утверждал, что есть.

Встречник меня тогда посадил в салон, сел за руль и повёз через Ничто.

Темнота за окнами начала светлеть, когда он приводил ещё людей. В основном – молодых, была даже совсем мелкая – Юлька – ну, лет шести.

Тёму он завёл последним, когда через темноту за окнами автобуса проглянули контуры домов и уличные фонари, грязного, сырого насквозь (его топили в канализационном стоке, долго, с чувством и толком)

- Ни за что. Я даже не видел, кто это, - улыбается Тёма в ответ на мой взгляд, - просто шёл. Ударили сзади, повалили. А потом мордой вниз. И так не хотелось вот так глупо, что я попросил… чтобы их тоже, так же, как меня. А потом меня вынули – и уже было темно. Стоял такой же, как наш водитель, точь-в-точь, и держал двух мужиков. Как кульки – в одной руке и в другой. Поглядел на меня, кивнул и прямо обоих в этот же сток, потом мне бросил – сиди жди – и ушёл в темноту. Вот я и сидел. И ты знаешь, там ведь… кто-то есть. Мне показалось даже, что я голоса начал слышать – только не успел ничего разобрать, как автобус прикатил.

А потом мы сидели, привалившись к друг другу, Тёма захрапел, а я пялился в проявляющийся за окном город. Даже улицы начал узнавать, когда автобус остановился.

Нас выгрузили на парковке перед рестораном.

Да-да, снаружи – самый обычный, просто одноэтажное бежевое здание, даже как-то обидно стало, особенно, когда я узнал Кировское кольцо и Самолёт. Правда, хоть темнота и отступила, но Город вокруг всё равно остался серым, будто мы попали внутрь старой фотографии, небо такого же цвета, мёртвая тишина, и окна горели только у ресторана, а ещё вывеска над входом – одна красная буква - «W».

Автобус уехал – и мы стояли, переминаясь, не зная, что делать дальше, пока из-за угла не появилась Оро. И не позвала нас внутрь.

Трое погибло прямо там, сразу за дверью.

Они специально стараются собираться к свежему привозу. И то, что нельзя смотреть в глаза, например, Небиросу или Хауру я узнал именно тогда.

Кто-то шепнул мне в ухо – Смотри в пол – кажется, Тёма, поэтому что произошло я не видел – только слышал крики, треск (живая плоть лопается с отвратительным треском, как ткань, только влажная ткань), а потом мы побежали, вперёд, не глядя, целую вечность, пока не были выловлены заботливыми руками Оро где-то в проклятых тёмных подсобках.

- Ничего, привыкните, - спокойно говорила Оро, накрывая на стол в комнате отдыха, в углу которой мы сгрудились, как кучка испуганных котят.

- Я кажется обоссался, - прошептал мне на ухо Тёма.

Оро прыснула, расслышав

- Мужской душ вон за той дверью, женский за той. Спать пока будете вместе, вторая спальня, скажем так, временно пришла в негодность, и лучше будет, детки, если вы сейчас постараетесь успокоиться и выслушаете меня.

Мы выслушали.

Демоны существуют.

Они постоянно посещают наш мир, особенно теперь, когда люди снова сами добровольно их впускают.

Они любят комфорт, поэтому мест, подобных «W» множество по всему миру, они находятся одновременно в нескольких местах и между мирами.

Для работ привлекаются вольнонаёмные и работники по Контракту.

Мы – вольнонаёмные, потому что с Проклятыми Контрактов не заключают, это не принято.

Без Контракта никто не гарантирует нашу безопасность, любое отступление от правил повлечёт за собой смерть.

Что будет с нами после смерти Оро не знает. Или не хочет говорить.

Какая в сущности разница?

Оро – главная.

Оро – не человек, но боятся её не стоит.

И, да, мы вольны уйти в любой момент. Никто не держит, а задняя дверь всегда открыта.

Всегда можно выглянуть в ту самую кромешную темноту, из которой нас забрал Встречник и понять, что... соблюдение правил не такая уж и большая цена.

Правил много, но демоны их соблюдают. Они вообще жуткие педанты в некоторых вопросах.

Оро сама их до смерти боится, особенно Офицеров. К счастью, Офицеры достаточно редко заходят, правда, каждый их визит оборачивается потерями персонала, но раз в месяц, примерно в одно и то же время белый микроавтобус привозит новую партию.

Последний раз у нас даже негр появился, правда, его сразу забрал Кимейес, бармены шепнули, что парню повезло – предложили Контракт, и он согласился не думая.

А я уже начал привыкать к ним. Некоторые даже проявляют какое-то подобие заботы, как Буэр. Правда, Оро предупредила, что спокойные и милые (прямо так и сказала, милые, ха-ха) демоны совершенно не такие, как кажутся, поэтому Правил их поведение не отменяет.

Интересно, сколько я ещё продержусь здесь, пока не попадусь. Или не выйду как Тёма прямо в зал и не наброшусь на Небироса.

В дверь стучат.

Я, кажется, задремал.

- Ты здесь? – Оро, кто же ещё, гибкой тенью просачивается в кладовку.

В темноте её глаза светятся, а над головой видно какое-то марево.

- Выходи, Небирос убыл… а с тобой хочет поговорить Буэр.

Вот это новость так новость.

Внимательно смотрю на в светящиеся глаза Оро (знаю, что она прекрасно видит в темноте), их огоньки мерцают, а потом отворачиваются.

Она подходит совсем близко, вплотную

- Я не знаю, что он тебе предложит, … что-то предложит – это точно, иначе и звать бы не стал, но я прошу тебя. Как бы это ни звучало – подумай. Я тогда врала вам… ты – последний, я скажу. Даже если подслушают – не накажут сильно. Я говорила, что не знаю, что будет, если вы умрёте здесь – а вы просто умрёте, понимаешь? Смерть для Проклятого – это освобождение, это шанс. Поэтому и Контрактов с вами сразу не заключают – они не имеют права лишать человека последнего шанса. А Контракт – это конец. Смерти не будет. Ничего не будет. Поверь, что бы он не предложил…

Дверь резко распахивается, в проёме кто-то шагает, и Оро отбрасывает прочь.

- Свет!

Буэр стоит и, улыбаясь, смотрит на Оро, выбирающуюся из-под упавших ящиков.

- Отвратительно, просто отвратительно. Непростительное поведение для демонетки, малышка.

- Я не выбирала себя! - Оро яростно кричит, я вижу, как сужаются её зрачки, становясь прямоугольными, как темнеет кожа и заостряются уши, - моя мать выбрала мне такую участь, когда отдалась демону! А у него есть выбор!

- Замолчи, - Буэр говорит тихо, даже ласково. Оро застывает с открытым ртом.

- Ну, что, малыш, пойдём, поговорим?

Я смотрю в его разноцветные глаза, пытаясь разглядеть, что скрывается за ними, потом смотрю на Оро, беззвучно раскрывающую рот, силящуюся подняться с колен

«Моя мать выбрала мне такую участь».

И моя.

«Чтобы тебя прибрали».

- Ну? Или не хочешь? – приторная ласка в глазах демон сменяется нетерпением.

Я молча киваю, улыбаюсь Оро и иду к двери.

Те, кто слушают – услышат. А узрят правду блаженные.

Что останется проклятым?

Первая часть - Русалка 2. Ритуал (часть первая "Погоня")

Предыдущая часть - Русалка 2. Ритуал ( часть десятая "Перерождение")

Незнакомка криво ухмыльнулась и, опасливо посматривая по сторонам, медленно поплыла к берегу.

- Вот как? Любопытно… И что же толкнуло тебя на столь опрометчивый поступок?

- Исключительно желание служить, госпожа. – Оставаясь в позе поклона, загадочно заверил Сергей.

Метрах в трёх от берега женщина остановилась. Коснулась ступнями рыхлой поверхности дна. Грациозно выпрямилась.

Выяснилось, что одежда на ней отсутствует, а тело полностью покрывается чем-то блестящим, мерцающим в свете свечей и не позволяющим детально разглядеть что-то ещё, кроме лица. Да и то, лишь его правую половину, не скрытую частоколом влажных локонов. Бледно-голубая, словно мрамор, кожа и абсолютно белые, без зрачков, глаза. Единственное, чем можно было охарактеризовать её внешность на тот момент.

Окончательно покинув озеро, женщина аккуратно коснулась ступнями мелкого гравия, что устилал почву непосредственно возле кромки воды, и вальяжно направилась в сторону Сергея.

- Лукавишь, смертный. По голосу чувствую…

На этот раз мужчина не ответил. Потупив глаза, он терпеливо ждал. Ждал, пока озёрная гостья отойдёт от воды на необходимое ему, расстояние. И только когда это произошло, удовлетворенно опустил руки. Посмотрел на приближающуюся женщину исподлобья, самодовольно улыбнулся. Намеренно моргнул.

На какие-то доли секунды под веками мелькнула чернота. Но, несмотря на то, что со следующим их взмахом глаза Сергея вернули себе естественный цвет, короткого мига хватило, чтобы незнакомка заметила.

Мгновенно о чём-то догадавшись, она замерла на полушаге и, скорчив угрожающую гримасу, раздражённо воскликнула.

- Глупец! Играть со мной вздумал?!

Затем резко подалась вперёд, с явным намерением наброситься на обидчика. Но неожиданно упёрлась в невидимое препятствие, заставившее её ошарашенно отступить назад и непонимающе заозираться.

По лицу незнакомки пронеслась тень удивления, раздражения, а после и свирепая ярость. Одновременно под ногами ярко сверкнул символ круга, с вписанным в него узором, в виде перечёркнутых конов креста.

- Ты! – выдохнула она в бессильной злобе, понимая, что угодила в подлую ловушку. Белые, словно лёд, глаза, вспыхнули красным огнём. Рот широко распахнулся, опуская нижнюю челюсть неестественно низко, и ощерился множеством тонких, будто заострённые спицы, зубов.

Вмиг удлинившиеся ногти на пальцах рук с силой полоснули прозрачную преграду перед собой. Раз, второй, третий. Ничего. Вместо ожидаемых разрушений, в воздухе проявлялись и исчезали лишь тонкие линии искрящихся трещин.

Наблюдая за реакцией незнакомки, Сергей торжествовал. Даже не пытаясь скрывать ехидную улыбку, беззастенчиво блуждающую у него на лице. Ни на секунду не спуская с озёрной гостьи глаз, он медленно поднялся с колен. Повёл плечами, разминая затёкшие от однообразной позы, мышцы. С той же целью покрутил головой. После, ленивой походкой приблизился к своей, теперь уже второй, пленнице.

Реагируя на его действия, женщина прекратила попытки разрушить преграду, и с ненавистью уставилась на приближающегося мужчину. При этом всем своим видом проецируя безграничное желание разорвать его на куски. Вот только, как она не старалась, страха Сергей, совершенно точно, не испытывал. Более того, он наоборот, спокойно, с лёгкой усмешкой, взирал в ответ. Что лишь сильнее злило её.

- Так называемый крест Мары. Помогает защититься от злых духов. Ты же ведь у нас злая, да, любимая?

Глаза женщины заметно округлились. На смену открытой злобе вновь пришло недоумение. Она растерянно опустила руки, выпрямляя их вдоль тела, и выгнула одну бровь, демонстрируя, что готова слушать далее.

- Хмм... заинтриговал, да? Замечательно. Коли так, затягивать не стану и сразу представлюсь. Смирнов Павел Фёдорович. Собственной персоной. – Сергей завёл правую руку за спину и театрально поклонился.

На какое-то время в подземелье воцарилась тишина. Судя по её выразительной мимике, женщина не ожидала услышать что-то подобное. Но быстро вернув себе самообладание, всё же тихо прошептала:

- Павлуша… ты?

- Он самый. Правда, несколько отличаюсь внешне, но это временное неудобство. В отличие от нашей с тобой ситуации, Даночка. Что скажешь? Поди уж и не чаяла встретиться? После стольких-то лет…

Выражение лица богини смягчилось. Внешне оно вернулась к своему обычному виду. Огонь в глазах исчез, волосы снова приняли пепельно-серый оттенок.

Ненадолго задумавшись, Дана потупила взор. А когда вновь подняла глаза, чтобы посмотреть на одержимого Сергея, изобразила милую улыбку и снисходительным тоном заговорила:

- Вот теперь, кажется, начинаю понимать. Призыв. Девчонка эта… похоже, ты всё никак не уймёшься, радость моя? А почему порченная такая? Побитая вся, измученная… не по статусу она мне. Если память не изменяет, старшенькая твоя, в своё время, презентабельнее выглядела…

На новом лице Павла Фёдоровича заходили желваки. Он с силой сжал кулаки и часто задышал. Хотел что-то резко ответить, но в последний момент сдержался, плотно стиснув губы.

- Брось, милая. Не капризничай. Всего лишь пара мелких царапин. Мы оба знаем, тебе не составит особого труда, исправить сей незначительный конфуз. Внешность - дело второе. В нашем с тобою случае главное, она молода и буквально пышет здоровьем, ведь так?

- Ах, Павлуша, Павлуша… темнишь, негодник. Никак и впрямь уверовал, что у тебя выйдет? Да за кого ты меня принимаешь, слизняк?! Я не какая-то там бабка лесная. Я БОГИНЯ! Обольщаться на мой счёт не советую. Глупо это. Я бы даже сказала вредно. Ты же не думаешь, что твои детские рисунки способны вечно меня удерживать? Ведь стоит мне освободиться, - чётко проговаривая каждое следующее слово, озёрная женщина начала неторопливо водить кончиками пальцев по прозрачной преграде, словно рисуя на ней незамысловатые узоры, - я первым делом разорву на части твою нынешнюю оболочку. Затем возьмусь за подружку и мерзкое капище, что ты тут организовал. А после твой непоседливый дух отправиться туда, где по сей день гниёт его бренное тело. Но только лишь для того, чтобы уже на собственных коленях вернуться обратно. Думаю, пояснять с какой целью, необходимости нет?

- Да уж, не утруждайся. – Павел Фёдорович криво усмехнулся. – Рассчитываешь снова заставить меня еду подносить?

- Кто-то же должен.

- Верно. Кто-то должен. Но, на мой взгляд, во всей этой истории ты кое-что упускаешь, милая. Один маленький нюанс.

- Неужели? И какой же?

- Ждать, пока ты освободишься, я не намерен.

Мужчина резко сорвался с места и рванул к беспомощной Маше. Добрался до изголовья каменного ложа, широко расставил ноги, и занёс над бедняжкой, неизвестно откуда появившийся в его руках, кинжал.

Веки девушки испуганно расширились, насколько это было возможно в её плачевном состоянии. Она даже умудрилась чуть шевельнуть правой рукой, в инстинктивном желании защититься. Но, к несчастью, для осмысленного движения сил по-прежнему было недостаточно.

Между тем, лишившийся разума супруг, громко прокричал:

- Посуди сама. Зачем мне испытывать судьбу, когда всё, что осталось сделать, так это вспороть девку от уха до уха. А далее с удовлетворением наблюдать, как твоя злобная натура самостоятельно завершает начатый мною процесс?

Часто задышав, он поднял нож на максимально возможную высоту, и принялся что-то яростно нашёптывать. А когда невнятные слова закончились, клинок, ярко блеснув в свете десятков свечей, кровожадно устремился вниз.

- Не смей!

Дана машинально подалась вперёд, желая помешать, но снова уткнулась в барьер, окольцовывающий границы круга. Буквально взвыв от досады, женщина из озера упёрлась ладонями в невидимую преграду, напрягаясь всем телом. Да так сильно, что на лице отчётливо проступили рельефы скул. Ноздри принялись широко раздуваться, а в глазах промелькнуло отражение лютой ненависти…

Маша же крепко зажмурилась, приготовившись испытать жуткую боль. Но холодный металл, как ни странно, её так и не коснулся. Не сразу, не спустя череду томительных секунд.

Буквально оцепенев от ужаса, Маша боялась пошевелиться. Но позже, не выдержав, всё же медленно приоткрыла веки. Оказалось, что лезвие застыло прямо перед ней, в считанных сантиметрах от груди.

Переведя испуганный взгляд на мужа, она увидела, что он с озадаченным видом давит свободной рукой на вторую, сжимающую рукоятку. И совершенно точно делает это изо всех сил. Но в глазах при этом, у него читалось полное непонимание происходящего.

По какой-то неведомой причине клинок, в прямом смысле слова отказывался проникать в представленную для атаки, плоть. Складывалось впечатление, что та, другая рука, отчаянно сопротивляется намеченному действию. Вынуждая смертоносное лезвие отстраняться от приговорённой жертвы всё дальше и дальше.

- Ах ты, сопляк! – Вдруг процедил Павел Фёдорович сквозь плотно сжатые зубы. – Решил потягаться со мной, поганец?! Напрасно. Как не пыжься, ты просто не в состоянии что-либо изменить. Вы оба теперь в моей власти. Навсегда! И никто не в силах изменить этого. Своим нелепым демаршем ты всего лишь оттягиваешь неизбежное. Лучше уступи, и тогда она умрёт без мучений! В противном случае, поверь на слово, ты пожалеешь, что не родился слепым…

Пока Смирнов упорно боролся со скрытым от глаз Даны, противником, она, воспользовавшись его заминкой, принялась судорожно надавливать пальцами на преграду перед собой. Внимательно ощупывая прозрачные стены ловушки в поисках слабого места. И довольно скоро удача ей улыбнулась.

Один из пальцев провалился вперёд, а затем и вся кисть свободно просочилась сквозь магическую завесу. Обрадовавшись, богиня осторожно просунула в отверстие вторую руку, развела обе в стороны, расширяя проём, и, более не теряя времени, шагнула наружу, окончательно покидая коварную западню.

Увлечённый схваткой с внезапно-проявившим себя, Сергеем, Павел и не заметил, когда это произошло. Не увидел, как глаза богини сверкнули красным, вливая свежий глоток в угасшее пламя ярости. Как волосы перекрасились в чёрный, словно ворона крыло, цвет. А руки заметно вытянулись, расправив перед собой веер изогнутых острых ногтей.

Хищно оскалившись, Дана издала истошный визг и злобной фурией метнулась в его сторону, стремительно преодолевая разделявшее их расстояние. Оказавшись рядом, пальцами левой руки женщина вцепилась ему в шею, без труда приподняла одержимого человека над землёй, а правую отвела назад, замахиваясь для смертельного удара.

- Сто лет, Павлуша. Сто с лишним лет по твоей милости я провела погребённой в чуждом мне мире! Если ты решил, что после такого подарка, у тебя будет второй шанс, то ты даже глупее, чем я думала. В будущем ничего, кроме боли, тебя уже не ждёт!

Павел сдавленно захрипел, стараясь сделать вдох, одновременно прикладывая громадные усилия, чтобы вырваться из удушающей хватки. Начал неистово брыкаться, извиваться, но Дана держала крепко.

Осознав, что сопротивление не приносит желаемого результата, он взмахнул рукой и сверкнул перед глазами богини отполированным лезвием, с очевидным намерением ударить ей в лицо.

Дана среагировала на его выпад мгновенно. Всего лишь мельком взглянула в том направлении, и рука намертво застыла в воздухе, не преодолев и половину пути. Кисть изогнулась, будто резиновая, кожа на запястье лопнула, словно надорванный бумажный лист, и в следующую секунду кость с жутким хрустом переломилась. Кровь брызнула из раны горячей струёй, а освободившийся нож камнем полетел вниз.

- Твааарь! Сука! Чтоб тебя! – заорал Павел, впервые за долгое время в полной мере ощутив последствия болезненной травмы.

Богиня не отреагировала. Ее совершенно не трогали его мученья. А вот свежая рана с обильно-сочившейся кровью сразу приковало внимание. Она повела носом, принюхиваясь. С блаженством прикрыла веки, сделала глубокий вдох, а затем открыла вновь, устремляя жадный взор на пульсирующую алую жидкость.

Вместе с этим рот Даны медленно приоткрылся, широко растягиваясь и распахивая зубастую пасть. Взгляд затуманился, и она с вожделением потянула к себе травмированную конечность.

- Никифор! – испуганно завопил Павел. – Никифор, сюда!

Как по команде из неосвещённой части грота, словно лассо заправского ковбоя, взметнулся кусок металлической цепи. С силой ударился о шею богини, сделал несколько витков вокруг. Натянулся. На поверхности ярким светом вспыхнули замысловатые символы, и под действием тянущей в обратном направлении, силы, она сначала растерянно отстранилась, ослабила хватку, а уже в следующую секунду безропотной куклой повалилась на спину. Освободившись, мужчина тоже рухнул на землю и неуклюже распластался на земле.

Лишённая возможности дышать, Дана обеими руками вцепилась в чугунные звенья и беспомощно засипела. Краем глаза отмечая, что противоположный конец удавки, хотя и скрывался в темноте, своим мерцающим светом букв освещал силуэт неподвижно застывшей, сгорбленной фигуры неподалёку.

Между тем, аккуратно придерживая повреждённую руку, Павел Фёдорович, кряхтя и матерясь, тяжело поднялся. Сделал необходимое количество шагов и, морщась от боли, обессиленно опустился на колени рядом с головой богини. Схватил её за подбородок и заставил посмотреть на себя.

- Познакомься, любимая. – Начал он сбивчиво объяснять. - Это Никифор, мой управляющий… милейший человек в своё время был. С малых лет моих за мной приглядывал. Преданный, до дрожи. Будто пёс. Единственный, кстати, кто вступился за меня, когда толпа беснующихся линчевателей громила усадьбу. За что глупец и поплатился в итоге. Они его тогда здесь, вместе со мной замуровали. С той лишь разницей, что бедняга был ещё жив на тот момент…

Окрепнув в бестелесной форме, я помог ему. Отплатил, так сказать, добром на добро. Вдохнул в его тело новую жизнь. Получилось, конечно, не сразу. Подождать пришлось, пока окончательно «созрел». Стрыгуны они ведь такие. Им поспеть надо. Зато сейчас помощник хоть куда. Хочешь, беглеца загонит, а хочешь… целую богиню захомутает.

Так вот, для чего всё это. Я когда прознал, что вашего брата в теле человеческом запереть можно, так дочку-то к тебе и направил. Надеялся, время придёт, отыщу решение. Освобожу бедняжку от ноши непосильной. Сил тёмных поднаберусь, да знаний и верну всё, как было. В то время мне жуть как от влияния твоего избавиться хотелось. От ига навязанного. Прям глаза застило. Ни о чём другом думать не мог. А оно вона как вышло. Мало тебе взрослых людей топить. Ты и дочурку-то мою приручила, запутала. От собственных родителей отказаться заставила. Оно и понятно. Своими-то вседержитель не обрадовал. Да только нехорошо это, чужих детей дурманить. Неправильно. Так что за Катринку мою в первую очередь отвечать будешь, паскуда!

Будто не замечая обильно льющуюся из раны кровь, Павел не торопясь наклонился, здоровой рукой поднял с земли нож. Крепко стиснул рукоять и, не сводя с женщины ненавидящего взгляда, поднялся с колен.

Прекрасно понимая к чему всё идёт, Дана завертелась пуще прежнего, переворачиваясь с одного бока на другой, желая если не освободиться, то хотя бы коснуться воды.

- Никифор, следи за ней. – Бросил Смирнов, презрительно ухмыльнувшись и одновременно разворачиваясь в сторону Маши. – Смотри, чтобы в озеро раньше времени не сиганула. Иначе не сдюжим.

Цепь подобралась. На свет выступило сгорбленное существо с волчьей мордой на двух ногах. Тёмно-коричневой кожей и с полосой густой, скомкавшейся шерсти на спине вдоль позвоночника, плавно переходящего в короткий хвост.

С тихим рычанием оно приблизилось к Дане и наступило грязной лапой на голову, вжимая ту в гравий и тем самым, окончательно обездвиживая. Убедившись, что пленница под контролем, зверь принялся настороженно осматривать округу, фыркая и хищно поблёскивая жёлтыми глазами.

Павел Фёдорович к тому времени уже машинально шагнул вперёд, к каменному ложу, и только после, окончательно перевёл взгляд в его сторону. Стоило этому случиться, мужчина замер в недоумении. Отшлифованная до блеска плита оказалась пуста.

- Вот дрянь. – Растерянно выдохнул он. Нервно заозиравшись, мужчина взволнованно задышал. Глаза хаотично заметались, судорожно рыская по ближайшему пространству. – Маша! Ну что же ты делаешь, милая. Испугалась, что ли? Так это ты напрасно. Я на самом деле и не собирался причинять тебе вред. Просто требовалась приманка, чтобы выманить эту полоумную рыбеху на берег. Холодный расчёт и всё. Так что ты возвращайся, пожалуйста. Слышишь меня, Машуль?

Темнота за пределами освещённой зоны отозвалась тишиной. Мужчина подался вперёд, злобно прищурившись и надеясь разглядеть какое-либо движение. Максимально напряг слух. Простоял так с минуту, но на дольше его выдержки не хватило. Сорвавшись, Павел с силой пнул стоявшую на земле ритуальную посуду и та, с громким звоном разлетелась по сторонам.

- Сука! Глупая тварь! Да я же всё равно найду тебя. Найду и выпотрошу, как грязную свинью!

Дрожащей рукой он сорвал с себя футболку, и наскоро замотал травмированную. Уже было собрался броситься на поиски, но утробный бас слуги остановил его.

- Хозяин, - прорычало чудовище, - нужно спешить, времени мало. Рассвет скоро…

- Успею! – Бросил на ходу Павел Фёдорович и тут же исчез во тьме.

Из подземелье имелся только один выход. Небольшой тоннель, ведущей в подвал под усадьбой. Поэтому, не тратя время на ненужные поиски, мужчина направился прямиком к нему. Откуда вскоре снова послышался его голос:

– Маша! Девочка, ну где же ты? Никак решила поиграть напоследок, глупая? Что же, как знаешь. Но знай, я уже иду. Я совсем рядом, милая!

Донёсся грохот падающих предметов, словно он что-то небрежно разбрасывал, прокладывая путь, а затем стук подошвы о ступеньки лестницы и их натужный скрип.

Проводив хозяина взглядом, животное приподняло ногу и с интересом посмотрело на переставшую сопротивляться, женщину. Подёргало за цепь, удостоверяясь, что богиня сейчас не опасна и потянуло на себя, намереваясь отволочь бесчувственное тело подальше от кромки воды.

Но, сделав первые пару шагов, вдруг остановилось, уловив поблизости знакомый запах.

Навострившись, стрыгун принялся опасливо оглядываться и предупреждающе рычать. Бросил цепь. Развёл лапы в стороны, готовясь отразить возможную атаку.

И всё же для него стало неожиданностью, когда в кольцо света ворвалось лезвие штыковой лопаты и устремилось прямиком в шею чудовища.

Следом, с отчаянным криком выпрыгнула Маша, с намерением вонзить оружие в непокрытую шерстью плоть с такой силой, на которую только была способна.

Стрыгун среагировал ударом лапой по черенку, переломив деревянное древко пополам. Лезвие лопаты изменило направление и по касательной полоснуло его левое плечо. Чудовище взвыло от боли, а Маша, с расширенными от ужаса глазами, подчиняясь силе инерции, споткнулась и полетела прямиком в его объятия. Обезумев от вида разорванной плоти и жгучей рези, зверь обратным движением лапы отбросил девушку от себя, одновременно рассекая горло острыми, как бритва, когтями.

Широко распахнув пасть, стрыгун поднял лапы вверх, оскалился, и победоносно взвыл. Хотел накинуться на наглую девчонку, дабы окончательно прикончить, но во время остановился, вспомнив строгий наказ хозяина не причинять пленнице вреда.

Раздражённо рыкнув, он замер на полпути и шумно задышал, успокаиваясь. Затем развернулся, собираясь заняться Даной, но жёлтые зрачки вновь вспыхнули звериной яростью.

Цепь по-прежнему покоилась на земле, а вот самой богини там уже не было. Интуитивно ощутив угрозу, чудовище перевело растерянный взгляд на озеро. Угрожающе расправило когтистые пальцы и огласило округу глухим рыком.

Над безмятежной поверхностью, непосредственно в центре водоёма, расправив руки в стороны, в воздухе парила Дана. Как только её ярко красные глаза встретились с жёлтыми всполохами на морде чудовища, женщина призывно вытянула в сторону стрыги ладонь и поманила к себе. Подчиняясь чужой воле, животное, жалобно заскулив, оторвалось от земли. Поднялось вверх, практически под самый свод, и медленно полетело над водой.

В определённый момент богиня развернула ладонь в останавливающем жесте. Стрыгун неподвижно завис. Дана сжала кулак – тот жалобно заскулил, а его тело неестественно скрючилось. Она раскрыла ладонь, и зверя мгновенно разорвало на части. Брызги крови разлетелись на несколько метров, поверхность воды окрасилась в алый цвет, а часть останков с влажным хлюпаньем попадала вдоль кромки озера.

На шум в подземелье прибежал Павел Фёдорович. Он тяжело дышал, его глаза горели гневом. Но когда он увидел останки слуги и окровавленное тело Маши рядом, то окончательно потерял контроль.

Подскочив к бесчувственному телу девушки, мужчина склонился над ней и кончиками двух пальцев коснулся шеи, убеждаясь, что она мертва.

- Дана! Будь ты проклята! – Закричал он, безумно вытаращив глаза.- Будь ты проклята, мразь!

Думаешь, всё? Думаешь, так просто отделаешься от меня, стерва?! Напрасно. От меня тебе так просто не отделаться!

Мужчина попытался снова встать, но пошатнулся и не смог. Обильная потеря крови, наконец, дала о себе знать. Нестерпимо закружилась голова, а пространство вокруг поплыло. Собрав последние оставшиеся силы в решающую попытку, он приподнялся на дрожащих коленях и, стискивая в пальцах нож, исподлобья оглядел округу.

- Ну! Где же ты, дрянь? Покажись. Предстань передо мной, и тогда посмотрим, кто кого!

- Не беспокойся, милый. – Неожиданно зазвучал ласковый голос возле самого уха. – Я уже здесь.

Павел Фёдорович испуганно вздрогнул. Хотел сразу развернуться, но чья-то рука крепко схватила его за кисть и буквально заставила вонзить клинок в собственную грудь.

Мужчина застонал и, глухо выдохнув, не веря глазам, беспомощно уставился на рукоятку, орошённую собственной кровью.

Позади него стояла черноволосая женщина с красными глазами. Левой рукой она держала его за шею, а правой не позволяла отпустить клинок, пока он пробовал сопротивляться. Когда же Павел Фёдорович сдался, она склонилась к его уху вплотную и, слегка коснувшись мочки кончиками острых клыков, тихо произнесла:

- С этой минуты, ты снова в моей власти, Павлуша. Скоро я расскажу, где спрятано твоё истинное тело. Ну, а ты, в благодарность, возвращайся поскорее. Негоже заставлять любимую ждать.

С последними словами, женщина из озера обнажила два ряда острых зубов и с огромным удовольствием впилась в безумно манящую жилку на шее мужчины…

- Слышь, Сергеевна? Что же ты под ноги не смотришь, дура старая? Вот белый, вот ещё один… - не прекращая причитать, старушка тяжело опустилась на одно колено и подрагивающей рукой аккуратно срезала ближайший к ноге, гриб. Её подруга не то что не отреагировала на шквал обращённых к ней, претензий, но даже и не обернулась, продолжая уверенно углубляться в чащу леса.

Баба Таня, так звали старушку знакомые, опершись на самодельную трость в виде толстой, криво обструганной ветви, охнула, тяжело поднялась и, натужно кряхтя, посеменила следом. Ни на секунду не прекращая недовольно бубнить вслед нерадивой подруге.

– Ну, куда же ты понеслась, аки оглашенная? Погодь, говорю, старая! Пропадёшь, искать не стану! Да что же за напасть-то такая…чтоб тебе коряга какая юбку подрала, дура глухая!

Не спеша переступая, пожилая женщина направилась в сторону ушедшей подруги и не заметила, как буквально на том месте, где она стояла ещё минуту назад, шевельнулся пласт земли. Взбугрился, приподнялся немного, словно набравший воздуха пузырь, выровнялся и через секунду снова вздулся.

Правда, теперь уже заметно выше.

От образовавшегося внутри напряжения, зелёный ковёр вскоре «треснул», разверзся и исторгнул наружу фонтан грязи вперемешку с болотной жижей. А когда та иссякла, из-под земли показалась кисть человеческой руки в старом, изодранном сюртуке. Следом высвободилась вторая. Частично сгнившие пальцы вдавились во влажную почву, а руки максимально напряглись, вытягивая остальное тело наружу.

Первой показалась голова. Слипшиеся, в земле, седые волосы наполовину скрывали серое, мертвенное лицо мужчины. Белёсый, лишённый зрачка глаз, с нескрываемой злобой осмотрел округу, как представилась возможность. Затем жилистые руки перехватились подальше, и существо окончательно покинуло свою подземную темницу.

Заметив невдалеке медленно удаляющегося человека, уголки губ мертвеца злорадно искривились. Он медленно выпрямился. После молодого организма, справляться с дряхлым телом было непросто.

Восставший наклонил голову сначала в одну сторону, а затем в другую, разминая затёкшие мышцы. Хрустнули суставы.

Краем глаза мертвец заметил что-то под пластом мха, возле правой ноги. Наклонился. С чмокающим звуком просунул под пласт земли руку, и вытянул на свет головной убор, в виде высокого цилиндра с помятыми полями. Бережно отряхнул и не без удовольствия надел поверх головы.

Время пришло. Его время.

Довольно заулыбавшись, Павел Фёдорович одёрнул полуистлевший сюртук, оскалил острые клыки и тихо прошептал, не спуская глаз с глухо бормочущей старушки:

- Ангел мой, ты ведь даже себе и представить не можешь, как удачно мы встретились…

Конец.