Нет головы. Руки - сломанные ветки с растопыренными пальцами-прутьями, тянутся вверх. Ладони слепо шарят по обрубку, ищут оторванную часть. Крови так мало, будто срезали кусок тухлого стекшего мяса...
Картинка оборвалась, и я открыл глаза. Медленно выдохнул – всего лишь сон. Если постоянно читать воспоминания очевидцев об ужасах войны, то и не такое привидится. Потер кулаками усталые глаза, завел мотор. Судя по карте, ехать осталось совсем немного.
Уши резануло - будто изо всех сил бьют куском резины по бетону, только стучало под машиной. Полный привод, повышенная проходимость, говорили они. Кляня почем свет стоит рекламу внедорожников, вылез из машины.
- Твою мать! – выругался я. – Только не это!
Шину пробил кусок автомобильного бампера, так скрученный давним взрывом, что больше походил на лезвие. А запаски-то нет – десять километров назад уже ставил ее, взамен отправленной на тот свет обрезками колючей проволоки.
Тяжело оперся о дверь кабины. Человек и машина посреди горного ущелья. Изгибы каменных хребтов, извиваясь, тянутся вдоль горизонта. С солнечной стороны аномальная жара выжгла сосновые иглы, земля вокруг напоминает грязно-рыжий ковер. Я втянул хвойный воздух до боли, но бодрость не приходила - короткая дрема сил не прибавила, разве что глаза перестали слипаться сами собой.
Карта в смартфоне упорно твердила, что есть небольшой аул в паре километров. Запер авто на ключ – с привычками не поспоришь, хоть после войны людей здесь почти не осталось. Идти вверх тяжело, но спортивные кроссы мерно ступали по тропе, взгляд не отрывается от земли: не хватало еще, чтобы какой-нибудь осколок, воткнулся в ногу, как в шину, только что. На секунду в сознании появилась картинка: ржавое лезвие впивается в плоть под тяжестью тела, проходит глубже и царапает кость. Гнилой металл ломается, и осколок остается внутри…
Я отогнал черные мысли и поднял голову. Последний рывок перед вершиной. Ветер схватил ледяными пальцами, пробрался под куртку. Выбил из тела остатки тепла: ему плевать на время года – всегда холодный. Горный ветер явно не любит встречать гостей.
Селение смотрело черными глазницами окон. Почти все дома полуразрушены. Они рассыпались вдоль скал, словно в свое время отвоевали у гор эти клочки земли, пядь за пядью. Только вот потом не смогли пережить другую войну, с людьми.
При въезде в аул покосившаяся табличка на чужом языке, видимо, с названием. Тишина давит уши – ни звука разговоров, ни детского смеха. Люди оставили это место или просто умерли от точечных ударов артиллерии. В этих краях такие заброшенные людьми и богом места – не редкость.
Я уже не надеялся встретить здесь живых, как внимание привлекла циновка в одной из дверей, болтающаяся на ветру, вместо занавеси. Чистая, без единой пылинки.
- Есть тут кто? – громко спросил я, заглянув внутрь.
Пахнуло сыростью. От стен тянуло холодом. Спартанское убранство – стол с парой шкафов, стул, кровать в углу... Тусклый свет лился в маленькое окно с цветущей на подоконнике геранью.
Шум за спиной. Громкое цоканье языком. Я обернулся – позади стоял старец. Он что-то быстро говорил на своем языке, но я не понял ни слова. Скрюченная фигура казалась тенью от развалин дома, в тени которого он, наверное, прятался от солнца.
- Доброго дня! У меня тут машина сломалась…
- Русский, что ли? – перебил старик, вперив в меня пронзительный взгляд черных глаз.
Я неохотно кивнул. Местные моих соотечественников не очень жаловали. Хоть война и закончилась много лет назад, ее отголоски не стихли до конца. И вряд ли стихнут хоть когда-нибудь...
- Мне бы колесо починить, не знаете, кто может помочь?
Старик, что-то бормоча на своем языке, обошел меня и скрылся в сумраке дома. Спустя миг изнутри раздался его голос уже на русском:
- Сын мой завтра приедет, может, что и придумает.
Я замер: ждать целую ночь в машине – значит, проснуться с адской болью в спине.
- Можешь переночевать здесь. Горы и так злы на меня, а если еще и оставлю гостя в беде... – повел рукой, приглашая внутрь.
- Сейчас, только машину подгоню.
Я вернулся назад за авто. Спущенное колесо стонало, но лучше подождать здесь человека с запаской, чем пытаться вернуться на оживленную трассу. По пути туда резина превратится в тряпку.
Внутри дома пришлось согнутся, втянуть шею, низкие потолки казалось вот-вот упадут на голову. Старик суетился в углу вокруг газовой горелки.
- Спать будешь здесь, – он указал на топчан у стены.
- Спасибо!
- Мне к родичам на могилы нужно сходить, – старик убрал в сумку лаваш со стола. – Вернусь, расскажешь, что тебе нужно в наших краях. Ты, если есть-пить хочешь, угощайся: есть сыр, вот хлеб. Вода у меня чистая, за домом - колодец...
Он указал на железный бак в углу комнаты. Я пару секунд пытался понять, действительно ли он оставит меня – незнакомца – одного дома. Хотя куда я убегу с проколотым колесом.
Наполнив флягу водой, старик вышел. Мне не хотелось ни пить, ни есть, нелепая остановка в пути отдаляла от цели, и я не мог даже думать о чем-то другом. Откинулся на спинку стула и с мыслями, что нужно зарядить телефон, не заметил, как задремал.
Проснулся от собачьего лая. Такого близкого, будто свора собак грызлась прямо в комнате. Пес рычал, лаял захлебываясь, отчего казалось, что он задыхается. Не в силах понять, что происходит, вышел на улицу. Там уже наступила ночь.
Жесткое полотно циновки уходит в сторону, я делаю осторожный шаг. Не успеваю среагировать, и руку пронзает боль! На меня в упор смотрят глаза пса. Бешенные, переполненные яростью. Пес тянет меня вниз, рука будто пытает от боли.
Ужас окатил волной. В эту секунду больше всего захотелось, чтобы тварь грызла не моё тело, чтобы всё развеялось, как сон.
- Отпусти, – едва слышно пытаюсь я отогнать зверя. Но тот лишь мотает пастью из стороны в стороны, яростно рыча. Потянул руку на себя, резануло еще сильнее, я закричал, с глаз брызнули слезы. С ужасом я услышал, как хрустнули кости. Едва не потеряв сознание от боли, я потянулся свободной рукой в сторону, ухватился за брус, которым старик запирал дверь, и обрушил на пса. После нескольких ударов тварь, разжав челюсти, отбежала в сторону. Из последних сил я закрыл дверь, брус лег в петли, отгородив меня от улицы.
Левая рука повисла обрезанным проводом, с кончиков пальцев струилась кровь. капала на глиняный пол, там уже появилась лужа. Она становилась все больше и больше, я понимал, что теряю сознание. Попавшейся под руку тряпкой перетянул руку выше локтя как можно туже. На улицы стоял гвалт из десятка собачьих глоток, по звуку казалось, что они окружили дом, я вжался в стену, не в силах пошевелиться. В руке пульсировала боль.
Тишина наступила в один миг, словно кто-то вырвал провод из сети, и звук оборвался. Она пришла вместе с рассветом. Такая, бывает только если в пустой комнате надавить ладонями на уши до боли. Я остался один, мне оставалось только ждать, когда вернется сын старика, чтобы помочь.
Свет резал глаза. Предрассветный свет бился в окно, я потянулся вслед за свежим воздухом с улицы. Оглушающе лязгнула пасть. Пес пробил оконное стекло, в морде торчали окровавленные осколки. Я отшатнулся, прижался к стене. Он не мог пролезть весь, только голова. С шерсти стекала кровь. Челюсти лязгали с бешеной скоростью, из пасти брызгала слюна. Глаза мутные, будто собака уже издохла. Я оглянулся, ища, чем бы ударить пса, но оконный проем оказался пустым. Пес исчез, оставив после себя разбросанные на полу темные осколки.
Укус на руке стал пульсировать с новой силой. Аккуратно развязал повязку, та еще не успела присохнуть. Хоть кровь и остановилась, я опасался – края раны распухли, налились багровым. Ее нужно скорее обработать.
В дверь застучали.
- Эй, ты чего там заперся, открывай давай!
Я был до безумия рад слышать человеческий голос вместо рычания.
- Что у вас здесь происходит? – я убрал брус и открыл дверь. – Меня покусали собаки! Это ваши?
Старик прошел внутрь, смахнул подошвой стекло, словно пыль, будто разбитое окно его ничуть не удивило:
- Нет! Это прошлых людей, они жили здесь до войны. Все умерли, а собаки остались.
Я протянул замотанное запястье:
- Надо бы обеззаразить.
Старик закивал. Открыл дверцу шкафа, на столе появилась бутыль с мутной жидкостью. На дне – сморщенные ягоды, скрюченные коренья.
- Не бойся! Всего лишь чача, пей! – он протянул мне стакан, заполненный до краев.
Я сделал осторожный глоток – горло обожгло огнем. Старик не дал убрать стакан, наклонив дно в мою сторону.
Неожиданно перед глазами потемнело от боли. Горлышко бутылки старик прижал к ране, жидкость растекалась по руке. От этого становилось нестерпимо горячо, словно кожу жгли на медленном огне. Но от алкоголя внутри по телу разлилось приятное тепло. Вскоре боль немного поутихла.
- Заживет… Так что же тебя привело в горы? Уже наверно и не рад, что приехал? – он убрал бутылку, долго смотрел на рану. Мне показалось, что лице его мелькнула странная улыбка, словно ему нравилось смотреть как пульсирует рана.
- Сына ищу, – ответил я и на секунду замолчал, борясь с потоком воспоминаний.
Сглотнув ком, продолжил:
- Он погиб в этих краях во время войны. Тело товарищи унести не смогли, пешком шли долго. Мне сказали, похоронили его в горах – могилку камнями обложили и крест деревянный поставили. Вот, найти хочу. Мне скрывать нечего…
Голос мой все же задрожал. Взрослый мужик, я готов был расплакаться в любую секунду – сыну только восемнадцать исполнилось, как в армию забрали. Запах того дня навсегда останется в памяти – аптечный аромат успокаивающих и письмо в руках жены. Она не выдержала, год протянула и все. Погиб при исполнении – короткая фраза, перевернувшая жизнь.
- Сын — это хорошо. У меня тоже есть сын. А ты поспи пока, поспи, он скоро приедет.
Я почувствовал, как мои глаза начали слипаться. Но ведь я недавно проснулся! Видимо самогон оказался слишком крепким. Оперившись о стол, положил больную руку на табурет.
- Прожорливый он у меня, как приедет так ест что попало…мясо с кровью. Ты любишь сырое?
Сквозь сон слова старика сливались в гул.
- Что-что?.. – попытался спросить я, уже проваливаясь в темноту.
- Он любит мясо…
Старик добавил еще несколько слов на своем языке. Краем сознания я отчего-то попытался понять их смысл, но сон оказался сильнее.
Мне снился сон. Солдаты удерживали горное ущелье, и я видел десятки автоматных дул, направленных в мою сторону. Лица людей перекошены гневом. Пальцы дрожат, готовые вот-вот нажать на спуск, и пули пробьют тело, будто бумажный лист. Но мне нужно пройти через них, там то, что я так долго искал. Мне страшно. Падаю на колени, не в силах двигаться. Следом окрестности оглашают выстрелы…
Я открыл глаза. Из окна лился лунный свет. Сколько же я проспал? Осмотрелся -старика нигде не было. Рана на руке саднила, в ней бился пульс – конечно же, самогон - не лучшее лекарство. Нужно проверить аптечку в машине, там должен быть какой-то антибиотик, и анальгин...
Край плетеной занавески трепал сквозняк. Я боялся выходить, помня о прошлом, поднял с пола брус.
Свежий воздух заполнил легкие. Я всмотрелся в темноту – в отдалении от меня стоял старик, разведя руки в стороны. Луна затянута тучами, в темноте скрюченная фигура казалась лишь тенью, а не живым человеком.
Ущелье огласил собачий лай. Он, как лавина, катился по горным хребтам, звуки десятки собачьих глоток сливались в один оглушающий шум. Я понял, что они бегут сюда. Скоро, совсем скоро.
- Быстрее, нам нужно запереться! – крикнул я старику.
Он пошел на меня. За его спиной появились силуэты псов. Они выбегали из темноты один за другим. Шерсть висела грязными клоками, обнажая серую кожу. С клыков стекала слюна.
- Борз скоро проснется! – вдруг прокричал старик.
Я стоял в проеме и непонимающе смотрел на него. Почему он не бежит, почему не пытается спастись?
- Ему нужна еда, чтобы мстить, ведь он долго ждал. Мой народ будет отомщен!
Старик продолжил кричать уже на своем языке, захлебываясь словами. Псы ускорили бег и обогнули фигуру старика. Бросились ко мне. Они не тронули его - успело мелькнуть в голове, прежде чем клыки оказались слишком близко.
Я успел подставить брус и толкнуть собаку в сторону. Бросился к двери. Скорее закрыть ее! Закрыть!
Когти заскребли дерево. Я навалился на нее всем телом, ведь брус остался на улице!
- Не сопротивляйся, – хриплый голос старика, там за дверью. – Ты больше не человек. Ты - кусок мяса!
Псы начали рыть землю – утоптанный грунт летел комьями, словно били киркой, а не лапой. Псы кружили вокруг дома, одни выли, другие рычали. Сотни клыков, готовы разорвать на части.
Я попытался подтянуть к себе стол, но пальцы едва дотягивались до столешницы. Долго так не протянуть – сзади напирали все сильнее. Потянулся, что было сил схватил за край, рванул на себя. Столешница опрокинулась, и я плотно придвинул ее к двери.
Лай становился все ожесточеннее. Руку обожгло, боль начала нарастать. Я прислонился спиной к обратной стороне стола, надеясь, что у них не хватит сил выкопать достаточную яму, чтобы пролезть.
Ночь длилась бесконечно долго. Со временем в голове лай превратился в грохот, не смолкающий ни на секунду. Псы ушли, лишь когда окно осветили предрассветные сумерки. Напряженно вслушиваясь в монотонный шум ветра, я невольно провалился в забытье.
Пришел в себя под вечер. Тишина ласкала уши. Она стала столь сладостной, что я готов был слушать ее вечно. Долго выглядывал в окно, прислушивался. Хотел понять, насколько они далеко.
У меня была только одна попытка – если ехать медленно, то даже спущенной шины хватит, чтобы доехать до трассы. Где-то в груди кольнуло. Получается, что могилу сына я так и не увижу. Но если остаться здесь, можно не дотянуть до следующего дня – руку жгло, словно сыпанули соли. Решено! Я оттянул стол в сторону.
Хлипка дверь едва не вылетела с петель. От быстрого бега закололо в боку, пальцы судорожно перебирали ключи в связке.
- Так это не тот! Не тот, черт возьми! – рассыпался я в проклятиях, позабыв всякую осторожность.
Ведь они могли вернуться в любой момент. Наконец, замок лязгнул, и я оказался внутри. Пока ключ оборачивался в замке зажигания, я всматривался в окна. Там смеркалось, на землю ложились тяжелые длинные тени, и мне казалось: в каждой из них притаились псы. Их глаза смотрят на меня выжидают, чтобы напасть. Я не мог понять, что гремит сильнее: сердце, или наконец-то заведенный мотор. Взял в руки смартфон – полностью разряжен, ладно, зарядится по пути.
Я не стал включать свет. Хотя вряд ли собаки ориентируются на него, скорее на запах. Рука снова взорвалась болью, я не смог сдержать стона. Багровый кусок мяса, покрытый белыми струпьями – неужели, уже заражение? Колеса плавно двинулись по щебенке с оглушительным хрустом. Ну ничего, здесь они меня не достанут, здесь я в безопасности.
Дом старика остался позади. Я облегченно выдохнул. Километр, два, три... Мотор резко затарахтел, из-под капота повалил пар.
- Нет, нет! Нет! – в отчаянии я ударил руль больной рукой. Боль плетью хлестанула сознание, перед глазами все полетело кувырком. Я хватал ртом воздух, как рыба на берегу, не в силах сдержать боль. Покрывшаяся коркой рана треснула…
Может, телефон успел зарядится? Мысль дала надежду, я потянулся к нему, но тот, вспыхнув на мгновение, вновь погас. Как металлической щеткой по стеклу, слух резанул вой вдалеке. Я знал: они опять пришли, теперь уже, чтобы добить.
Темнота кабины осталась позади. Вверх по склону, а там можно выйти на трассу, только я не помнил, сколько до нее. За спиной солнце исчезало в темноте, алый росчерк заката походил на саднящую рану моей руки. Там гной смешивался с кровью. И как понятно, что без помощи врачей руку не спасти, так и новый рассвет наступит очень нескоро. Или не наступит никогда.
От бега в гору закололо в груди, дышал тяжело, с хрипами. Краем глаза заметил, как вдалеке замелькали тени, хотят окружить. Осилив еще несколько метров, я понял, что больше не могу.
Сил двигаться уже не осталось. Они подходили по дуге, неспешно, постепенно сжимая кольцо. Их запах смешивался с вонью гниющей плоти руки. Я видел их оскаленные пасти, несмотря на затянутое тучами небо, сотни белеющих клыков, готовых рвать на части теплую плоть. Выпить мою жизнь до капли. Я вжался спиной в ствол дерева.
В один миг все собаки остановились, послышалось тихое поскуливание. Каждая собака прижала голову к земле. Тут я увидел его. В разы крупнее своих дальних родичей – волк. Он поднялся на задние лапы и оскалил пасть. В темноте мелькнули лезвия клыков. Под чернотой шерсти перекатывались мышцы, зверь остановился, поднял пасть вверх. По округе прокатился вой, эхом отразился горных вершин и вернулся обратно. Полный боли и тоски. Почти крик.
Он пошел на меня вместе с волной страха, сбивающей с ног. От поглотившего сознания ужаса хотелось бежать, но ноги подкосились. Сухожилие на ноге пронзила боль – собачьи клыки впились в плоть. Пес начал глотать кровь, будто воду в жару, она стекала по его горлу, капала на землю.
Неужели я умру здесь, растерзанный на куски? Теряя сознание, я бросил взгляд на заходящее солнце, катившееся в закат по склону. Там, вдалеке, высилась фигура старика. В заходящих лучах он был абсолютно черным, с тонкой тростью в руке. Старик размахивал ей над головой, покачиваясь в такт моим замирающим ударам сердца.
Небытие сменилось раздирающей нутро головной болью. С трудом открыл глаза – в голове пульсировала кровь. С нарастающим ужасом я понял, что вишу вниз головой, привязанный цепью к дереву. Мышцы свело, пронзило тысячей игл. Если вытянуть руки, можно коснуться ногтями земли. Только это ничего не даст, чтобы дотянутся до цепей нужно больше сил.
Ноздри режет сильный запах псины. Звериные шаги вдалеке. Все ближе и ближе. Я чувствую его дыхание на лице. Оно смердит зловоньем.
Короткая вспышка боли, горло горит огнем. Я слышу, как рвутся жилы. Голова отрывается от тела.
Ладони тянутся к окровавленному обрубку. Ощупывают пустоту: там, где кончается шея - нет ничего. Головы нет!