Птица с человеческим лицом
У нашего князя была птица Сирин.
Он привёз её с охоты: выстрелил в крыло, ловко пригвоздив к дереву, стреножил, засунул в мешок. Приказал выковать для птицы клетку — от пола до потолка, с крепким засовом и прочными прутьями.
Птице клетка не нравилась. Она сидела в углу, на еловых ветках, принесённых из леса. Не поднимала головы. Ничего не говорила, лишь прижимала к груди окровавленное крыло.
Кто-то думал, что Сирин умрёт, ведь даже райские птицы умирают. Кто-то, что она оправится, расправит крылья и начнёт петь.
Ошиблись все.
Птица выжила, рана на крыле затянулась, заросла перьями. Но петь Сирин так и не начала. Князь велел приносить ей лесные ягоды, самые сладкие яблоки из сада и парное молоко. Сирин молчала.
Каждый день гости князя смотрели на неё через прутья, тянули руки, норовили прикоснуться к перьям или тёмным волосам. Каждый день князь останавливался у клетки, его тень падала птице на лицо.
Сирин не поднимала глаз.
Она должна была запеть. Свои песни Сирин приносит с небес, и каждый, кто их услышит, наполняется восторгом. Нет слаще голоса, чем голос райской птицы, нет человека счастливее, чем тот, кто слышал её пение.
Князь ждал, что она запоёт — и будет петь по первому же его слову. Князь нависал над клеткой, грозил, увещевал и упрашивал. Сирин не размыкала губ.
Наконец князь сказал, что если так и продолжится, он даст приказ вытащить птицу из клетки, зажарить в печи и подать к столу.
Она будто и не услышала.
Князь дал ей три дня. Три дня, чтобы съехались гости. Чтобы поймали свежую дичь, навертели пироги, достали из погреба бочонки с мёдом. Пока птица упрямилась — весь двор готовился к пиру.
Дюжины девчонок скользили по палатам, быстрые и безмолвные. Вряд ли князь мог отличить их одну от другой, да и зачем ему? Они подмели трапезную, вынесли ковры, чтобы начисто выбить их, расставили лавки и дубовые столы.
Сирин наблюдала за ними исподлобья.
В ночь перед пиром все разошлись, лишь одна девочка осталась в трапезной. Ей велели отчистить жирное пятно от ковра — а то никак не хотело поддаваться.
То и дело она выпрямлялась, разминала плечи, стирала пот со лба. Оглядывалась через плечо: на блестящие в полутьме прутья, на райскую птицу, забившуюся в угол.
Девчонка давно служила в княжеском доме. Она стирала и штопала бельё, стелила постели, подметала полы. Начищала прутья клетки, бросая робкие взгляды на птицу с человеческим лицом.
Иногда та смотрела в ответ.
Как и все слуги, девчонка знала: скоро за птицей придут, чтобы перерезать ей горло и разделать для княжеского стола. Скоро её внесут в зал на блюде, начинённую яйцами и украшенную барбарисом.
Уже развели огонь в печи. Повар хвастался, что сам отрубит голову непослушной чертовке.
Девчонке нужно было работать: свести пятно с ковра, поправить скатерти. А потом вернуться в свой уголок в комнате прислуги и забыться глубоким сном.
Она снова подняла взгляд — Сирин смотрела прямо на неё.
Княжеский двор затих. Еловые лапы темнели на дне клетки. Сирин даже не смогла бы развести крылья меж этих прутьев.
Не могла набрать полную грудь воздуха, чтобы запеть.
Девчонка отёрла грязным рукавом пот с лица — будто её саму вели к горячей печи. Посмотрела на открытое окно. На ночь, тихую и спокойную.
На лес, который темнел вдалеке.
Никто не услышал, как она приблизилась к клетке на цыпочках. Не увидел, как повернула засов — слишком неудобный для перьев и когтей, но простой для тонких девичьих пальцев.
Клетка распахнулась.
Когти оставили прорехи на княжьем ковре. Сирин наконец развела крылья, подняла голову. Девчонка вжалась в угол, впилась пальцами в передник.
Она уже пожалела. Кто знает, что взбредёт в голову райской птице? Вдруг та выместит злость на ней: скользнёт когтем по горлу, кровь за кровь, боль за боль. Но Сирин стряхнула с себя пожелтевшие иглы, ловко запрыгнула на подоконник и взглянула на свою спасительницу.
Глубоко вдохнула.
И начала петь.
Звук вырвался из окон и дверей. Пронзил палаты, проник в сны уставших дружинников и слуг. Он летел, не зная преград, и все, кто там был, знали — им не услышать ничего прекраснее.
Девчонка осторожно поднялась с колен. Пол будто шатался под ногами. Хлопки огромных крыльев становились тише, а песня всё звенела в груди.
И, пусть никто ей об этом не говорил, девочка знала:
Отголосок этой песни останется с ней навсегда.
210/365
Одна из историй, которые я пишу каждый день — для творческой практики и создания контента.
