690 лет назад, 9 августа 1333 года, итальянский поэт Франческо Петрарка поссорился со своим другом, епископом Ломбесским, Джакомо Колонной, из-за того, что тот уехал в Рим без него. Значение этого события может быть минимальным, но его содержание довольно интересно.
Для "первого из гуманистов" Рим имел сакральное значение, хотя сам впервые побывал там в 1337 году. Зная о мечте своего друга, Джакомо пообещал ему, что отправится в Рим только в с ним, однако, епископ слово не сдержал. А узнал об этом Петрарка в Лионе, пока возвращался домой после небольшого "Евротура". Там его встретил домочадец семьи Колонна, который рассказал ему о предательстве друга.
Жажда возвращения домой сразу отпала у Петрарки, но в жаркий августовский день у него хватило сил написать Джакомо письмо с "дружеской жалобой". Поэт отметил, что такой подозрительный и презирающий его поступок не соответствовал нравам его друга, известного своими памятливостью и надёжностью. Но капеллану кардиналу Колонна, коим был Петрарка, не к чему было прерывать долгую дружбу.
Сначала поэт пытался следовать принципу disuguaglianza amore ragguaglia (любовь сглаживает неравенство) и взывал Джакомо к справедливости. Однако всё же Петрарка прибегает к давлению на совесть своего друга. От вопросов "Чем я заслужил такую разлуку?" и "Неужели меня выбросили на дорогу словно бесполезный груз?" поэт переходит к версии, что его лучший друг прибегает к манипуляциям:
"А может, ты думал так испытать или разжечь моё желание быть с тобой? Смотри, не играешь ли со слабым сердцем в слишком жестокие игры!"
Петрарка допускает, что Джакомо избавил его от тягот пути под жарким летним солнцем, под которым можно упасть в обморок, но и тут поэт сопротивляется:
"Сколько раз ты просил меня сопровождать тебя через Пиренейские холмы... Так что, не считаешь ли, что я заслужил быть твоим спутником, когда мы идем в ногу у подножия Апеннинского хребта?"
В каждой трагедии есть своя цена юмору, и "жалоба" Петрарки не исключение. Своё мнение о том, что размышления мало-помалу приводят к истине, поэт дополняет так:
"[В странствиях] я стал на три года старше; такого времени заведомо достаточно не только для разрушения слабого тела смертного человека, но и для крушения империй и городов!" (Оппенгеймер: (⊙_⊙))
Если же "пламя обиды" потушить не удастся, Петрарка пишет, что ему придётся принять "лекарство всепрощения" - он сделает вид, что жестокой обиды словно нет, но сам в ней будет искать добрые намерения. Петрарка просит Джакомо впредь быть быть жесточе, потому что "нет ничего губительней нежданного врага, и всё несвоевременное переносить тяжелей". В заключении письма становится ясно, что поэт готов поверить в любое объяснение друга (будь оно правдивым или правдоподобным), лишь бы остановить свои стенания.
Ответ епископа "убил". Он обвинил Петрарку в поддельности своих чувств и сказал, что такой человек жаждет только славы поэта. Петрарка же показал своим знакомым "полное шутливой брани" письмо епископа и те, разумеется, составили о поэте превосходное мнение. Петрарка пишет, что не знает дальнейшего применения тем шуткам, что сочинил про него Джакомо. Сложно оценивать самооценку Петрарки в тот момент, поскольку в ответ на обвинение Джакомо, что он испытывает поддельное влечение к книгам Блаженного Августина, поэт отвечает и гордо, и апатично:
"Да зачем же мне от них отрываться, если, я вижу, сам Августин к ним прилепился?" (далее...) Ты бы лучше сказал, что при перечитывании их вся моя жизнь видится мне одним легким призраком и летучим видением, и, вдумываясь, я временами вздрагиваю, словно поднявшись от крепкого сна,
только веки снова смежаются под давящим гнетом моей смертности, и
снова я встряхиваюсь, и снова и снова задремываю... "
И, возвращаясь к лейтмотиву обиды на друга, Петрарка заключает свою вторую "жалобу":
"Соблазненный-де моими вымыслами и почти обманутый, да прямо обманутый, ты какое-то время ожидал меня в Риме, пока я изображал громадное желание приехать и увидеть тебя, но наконец, как опытный зритель перед фокусами шарлатана, ты открыл глаза, внимательней вгляделся в мои искусства, и вся сцена моих хитростей для тебя раскрылась! Господи, да что же это?"
Petrarca Francesco. Delle cose familiari, I, 6; II, 9.
