Я всё никак не могу взяться за статью о заграничном походе нашей армии, томушто надо вначале представить всех персонажей этого аниме. И оно сейчас превращается в эпичный сёнэн.

Встречайте: Лёха “Первого пшека я убил в 17” Ермолов.

Вот так нейросетка видит Ермолова. А что? Я б посмотрел такой мульт, правда он был коренастым, злобным монголом. Ниже его портрет в молодости:

В 1777 году в семье столбовых дворян родился пиздюк Лёха. Столбовое дворянство - это старые дворяне, ещё со времен Рюриковичей. Причем далеко не всегда богатые. Батя Лёхи был статским советником и главой канцелярии графа Самойлова. То есть денюжки водились, но не так чтобы много. Род Ермоловых начинается с некоего Арслана Мурзы Ермолы, сына монгольских степей с раскосыми и жадными очами.

Отдельно надо сказать про матушку нашего героя. Во-первых, потому что до первого брака она гордо носила фамилию Давыдова. Так что партизан, алкаш и автор кучи материалов про войну 1812 года, Денис Давыдов приходится Лёхе младшим двоюродным брательником.

Мария Денисовна Давыдова-Каховская-Ермолова была дамой со сложным характером. Как писал о ней Муромцев:

“барыня умная, но капризная и никого не щадила злословием”

Так что ясно, в кого сабж пошел характером.

Лёха рос шебутным пацаном, громким, упрямым и любящим помахать кулаками, поэтому когда он всех домашних заебал, его отправили на воспитание к дяде.

Дядя, Щербинин Евдоким Алексеевич был масоном, водочным магнатом, щемителем казаков и очень интересной личностью, но об этом как-нибудь потом.

Видимо, проживая у дядьки, наш Лёха наслушался всякой хуйни про просвещение, равенство и братство. Может, именно тогда в нём и зародилась эта ебанутая тяга к справедливости и порядку, хуй знает. Однако это чертовски важно, мы же говорим о личностях, а не о скучных датах и веселых пиздорезах.

Когда Лёше был годик, родичи посмотрели на него, решили что растет солдат и записали его в армию каптенармусом Преображенского Полка. Военная карьера развивалась стремительно, как только он сам освоил горшок - был уже сержантом, а в 10 лет - унтер-офицером, но разумеется реально в армии не бывал, лямку не тянул, и на службу явился уже старослужащим, уважаемым и в неибацо крутых погонах.

Сначала Лёха получал домашнее образование, как и полагалось всяким дворянским отпрыскам. В возрасте 7 лет был определен в МГУ нахуй. Но вы не пугайтесь, при МГУ был так называемый благородный пансион, где обучались многие дворянские дети с пиздюшачества до 14 годиков. Читал Лёха много, интересовался историей, военным делом. Видать, уже тогда решил, что будет не хуи пинать, а карьеру строить. Сам Фонвизин (который сенатор, младший брат автора “Недоросля”) отмечал Лёху и дарил ему книги, много общаясь на всякие философские темы. Так что несмотря на буйный нрав и врожденную ебанцу во взгляде, наш герой был отличником и хорошо учился.

Только это история о боевом генерале, поэтому переходим с детства к “теперь ты в армии, нахуй”

14-летнего Ермолова хотели отправить в армию адьютантом, но не боевым, как Барклая, а штабным, поближе к Москве, Питеру и богатым родичам. Тут Лёха проявил характер, и сказал что хочет бабахать из пушек по мерзким басурманам, а не вот это вот всё. Поэтому Ермолов на собственном обеспечении поступил в артиллерийский корпус, и с отличием закончил обучение в 1793 году, ему всего 15 было! Короче, в канцелярские крысы он идти не хотел, хотя матушка очень старалась — мол, сынок, гляди, как хорошо будет в Сенате бумажки перекладывать. Ага, щас. Ермолов хотел ебашить из пушек. И желательно — врагов империи, а не игроков в кс.

Тогда же Лёха и начал свою реальную армейскую службу. И тут, надо сказать, проявил себя как пиздец какой трудоголик и умница. Ему быстро доверили командование ротой, а потом и батареей. Видать, смекнул, что жопу надо рвать, если хочешь чего-то добиться.

Первым боевым крещением для Ермолова стала Польская кампания 1794 года. Тогда Империум(то бишь Россия) Пруссия и Австрия делили Польшу, ибо пшеки охуели. Лёха участвовал в штурме Варшавы, где русские войска устроили настоящую “бобр курва йа пердоле”. Говорят, Ермолов проявил там недюжинную храбрость и хладнокровие. Вся фишка в том, что обычно на поле боя пушки выставляют на определенную позицию, которую долго готовят.

Пухи тяжелые, отдача ебейшая, поэтому под колёса вбивают стопоры, верхушки холмов скапывают силами инженерных бригад, иногда делают насыпи, которые устилают бревнами. В общем, в классическом видении той войны, пушкам создают позицию, с которой комфортно стрелять. Если всё идёт по плану, то пухи навешивают стальной град на противника, и ему хуёво. Если противник расторопный, то арти-расчеты - самая уязвиямая часть армии, и хуй что с этим поделаешь.

Ермолов же внимательно следил за ходом сражения и МАНЕВРИРОВАЛ со своими артиллерийскими расчётами, впрягая в них дохуя коней, причем иногда игнорируя приказы вышестоящих офицеров. Его пушки тянули сотни лошадок, но он всегда успевал поставить их в нужном месте, ебнуть по противнику и смещаться на новую позицию, причем так успешно, что сам Суворов его отметил.

Но Ермолову было мало, когда пушки отстрелялись, а пшеки съебались на улицы города, он вспомнил главное: “ЭГЕГЕЙ, БЛЯДЬ!” И одним из первых ворвался на улицы Варшавы с шашкой наголо.

Вот как вспоминает резню на улицах города Фон Флуген, один из наших офицеров:

«В нас стреляли из окон домов и с крыш, и наши солдаты, врываясь в дома, умерщвляли всех, кто им ни попадался… Ожесточение и жажда мести дошли до высочайшей степени… офицеры были уже не в силах прекратить кровопролитие… У моста настала снова резня. Наши солдаты стреляли в толпы, не разбирая никого, — и пронзительный крик женщин, вопли детей наводили ужас на душу. Справедливо говорят, что пролитая человеческая кровь возбуждает род опьянения. Ожесточенные наши солдаты в каждом живом существе видели губителя наших во время восстания в Варшаве. „Нет никому пардона!“ — кричали наши солдаты и умерщвляли всех, не различая ни лет ни пола…»

Пиздорез ещё тот был.

За свои действия Лёха был представлен к ордену Георгия 4 степени, на минутку - парню в том году только должно было исполниться 17 лет. Вы в 17 лет депрессуете из-за того, что в вашем мухосранске фрапучинно хуево делают, а Ермолов резал пшеков, бахал из пушек и нахуй слал командиров.

В 1795 году Ермолов в январе вернулся в Питер, где его сначала определили во 2-ой бомбардирский батальон, а потом, охуев от его желания пиздорезов, отправили на синекуру в Италию. Он должен был в составе посольства Самойлова порешать дипломатические вопросы, а потом вернуться взад. Работа непыльная, но нихуя не боевая. Разумеется, не этого хотел наш герой.

Ермолов дошел лично до Безбородко (чувака, который по сути руководил всей внешней политикой в те годы) и выбил от него себе рекомендательное письмо на имя австрийского канцлера, чтобы ему разрешили шинковать французов в итальянском конфликте.

Пока Лёха дожидался назначения в австрийскую армию, он колесил по Италии, собирал книги и гравюры и дико кайфовал от старой римской архитектуры. Напомню, что ещё в пиздюшачестве он научился читать на латыни в оригинале и дико уважал труды римских философов и политиков. Умный был пацан.

Лёху зачислили в лёгкую кавалерию австрияк в качестве волонтера, где он махал шашкой в приморских Альпах, нарезая французов не хуже чем пшеков. До сих пор говорят, что австрийские кроаты иногда несутся в пиздорез, выдавая с диким акцентом: “EGEGEY, BLIAD’!!!”

В 1796 Ермолов вернулся в Россию и сразу прибежал в армию, потому что хотел пиздореза, а не сидеть в квартире с книжками. На него посмотрели, подумали, и отправили нахуй в персидский поход, где под началом боевого киборга Зубова он люто дал просраться муслимам. Особенно отличился в штурме Дербента.

В приказе Зубова генералу Булгакову, который как раз и командовал Ермоловым, значилось:

“Башню надо взять непременно, что штурм произойдет на глазах всех жителей Дербента и неудача может повлечь за собой торжество персиян, которые издревле привыкли трепетать перед русским именем”

И как вы думаете, кто одним из первых забрался на башню персов, косплея принца персии? Лёха Ермолов.

Наши потеряли чуть больше сотни бойцов, однако захватили 28 башенных орудий, более 11000 единиц огнестрела, и перерезали персов без счёта.

Ермолов входит в Дербент. Пикт в цвете.

За штурм Дербента Ермолов получает чин полуполковника и свой второй орден - Святого Владимира 4 степени. Пацану всего 18. Наши бегают от армии, а он за басурманами с диким “ЭГЕГЕЙ, БЛЯДЬ!”

Перемещаем фокус нашего рассказа на дворцовые интриги, благо в судьбе Ермолова, далекого от политики, как хуй натурала от мужского ануса, они сыграли значительную роль.

Катя померла, а перед смертью она сильно сдала и ебала молодого красавчика Зубова. Но не нашего героя и боевого киборга Валериана Зубова, а его братишку - мудака и казнокрада. На что Павел 1 был спорной личностью, но подхалимов и казнокрадов терпеть не мог. Все Зубовы попали в опалу, а так же и отмеченные Валерианом офицеры, как минимум были взяты на карандаш.

Валеру Зубова отозвали из персии вместе с Ермоловым. Лёху отправили на невысокую должность командовать артиллерией крепости Несвиж под Минском.

“Государь приказал быть здесь батальону впредь до повеления, а мне кажется, что навсегда! Проклятый Несвиж, резиденция дураков!” писал Ермолов.

От нехуй делать он примкнул к тайному офицерскому обществу, чтобы раз уж шашкой помахать не дают, хотя бы было с кем бухнуть и интересно попиздеть про Рим со слесарем, про зомбей со мной, и про политику со всякими офицерами.

В общем, хорошие были пьянки, но много там обсуждали французскую революцию, и эти разговоры были преподнесены Павлу, как ебучий заговор. Поэтому всех участников схватили, допросили и многих арестовали. В том числе и Ермолова. Его отправили в Петропавловку сидеть в тюрьме и набираться ума.

Вот как Ермолов описывал своё заключение:

Но позже он отметит:

“Если бы Павел Первый не засадил меня в крепость, то может быть я давно бы уже не существовал. С моею бурной кипучей натурой, вряд ли мне удалось бы совладать с собою, если бы в ранней молодости мне не был дан жестокий урок. <...> Я научился размышлять”

Военный суд нихуя не выявил нарушений в деятельности тайного общества, и всех фигурантов дела отпустили, правда направив на всякие хуевые должности, эквивалентные ссылкам. Ермолову с одной стороны повезло, с другой не очень. Не очень - потому что его сослали в Кострому, а повезло - потому что под начало к Матвею Платову!

Граф Платов - казачий атаман. Лондон. 1815 г. Гравюра офортом и резцом с раскраской акварелью по оригиналу Филлипса.

С Платовым Лёха подружился, и тот, зная о лютой удали своего протеже, не раз звал его перейти из артиллеристов в казаки и командовать казачьим полком, потому что если у тебя в крови “Эгегей, блядь!”, то казаки примут тебя как своего.

Пока Ермолов был в опале, он бухал с Платовым, переводил книжки римских деятелей, собирал библиотеку и очень скучал. Мол, войны ему не достает, скучно, нахуй.

Опала закончилась со смертью Павла Первого, Александр Первый помиловал Ермолова и снова вернул в армию. Лёха получил под командование роту конной артиллерии и до 1805 года ждал войны. Война ждала Ермолова, потому что это была любовь, как у Чичагова с британкой Лизонькой. Но о том, как наш герой давал пиздов французам, мы поговорим уже в следующем посте.

П.С. Текст мой. Пост является повтором, потому что мой текст ранее публиковал мой товарищ по лурку, пока я был в бане. Однако из-за алгоритмов пикабу многие мои подписчики его не увидели. Поэтому размещаю пост повторно со своей странички.
П.П.С. Вы можете поддержать моё творчество донатом. Буду очень признателен.

Из самых ранних посланий Павла ясно, что он верил, что не испытает физической смерти, а будет восхищен на небеса вместе с другими живыми людьми.

1 Фессалоникийцам 4:16-17 Ибо Сам Господь при громком повелении, при гласе Архангела и трубе Божией, сойдет с неба, и мертвые во Христе воскреснут прежде; потом мы, оставшиеся в живых, вместе с ними восхищены будем на облаках в сретение Господу на воздухе, и так с Господом будем вечно.

Но к моменту написания одного из последних посланий он изменил своё мнение и, казалось, более смирился с мыслью о смерти обычным путём.

В Послании к Римлянам 8:11 говорится: «Тогда Воскресивший Христа из мертвых оживит и ваши смертные тела». Дополнение «смертные тела» показывает, что глагол zǭopoiein должен относиться к воскресению […] Настоящее утверждение дополняет это в том смысле, что вера христиан не только смотрит «назад» на воскресение Иисуса, но и «вперед» на воскресение их собственных «смертных тел».  Теперь Павел, по-видимому, считает само собой разумеющимся, что физическая смерть будет «нормальной» участью верующих до пришествия Господа и окончательного воскресения ; сравните 1 Фес. 4:15-17; 1 Кор. 15:51».

Другими словами, доверие Павла к 1 Фессалоникийцам и 1 Коринфянам к моменту написания Послания к Римлянам ослабло. Похоже, это отражает определённое разочарование Павла, поскольку его энтузиазм по поводу возможности избежать обычной смерти угас. По всей видимости, он изменил свои ожидания, и это, вероятно, было связано с ухудшением здоровья.
В послании к Филиппийцам 1:23 Павел совсем раскис:
Влечёт меня то и другое: имею желание разрешиться и быть со Христом, потому что это несравненно лучше ...

В итоне Павел предвещает то, что произойдёт позже, поскольку Иисус упорно не возвращается – спустя почти две тысячи лет после того, как Павел написал 1-е Фессалоникийцам. Представьте себе, как бы отреагировал Павел, если бы ему тогда сказали, что придется подождать несколько тысяч лет и не факт, что ожидаемое событие вообще когда-либо произойдет.

Павел утверждал, что творит чудеса в основанных им церквях, но он также, к своему огорчению, признаёт, что некоторые из этих церквей начали следовать за другими проповедниками или придерживаться иных учений, нежели те, которые проповедовал он.
Это формула вероятного противоречия: если бы чудеса действительно происходили, отступничество было бы крайне маловероятно.

Похоже, что борьба Павла за сохранение власти в основанных им церквях свидетельствует  против  каких-либо реальных чудес, совершавшихся им в их присутствии. Трудно понять, почему церкви в Галатии и Коринфе «так быстро» покинули бы Павла ради других странствующих проповедников Иисуса, продвигавших иные учения, если бы сам Павел проявил в их присутствии некую поистине чудесную и уникальную сверхспособность.

С другой стороны, если бы все торговали одними и теми же малодоходными «чудесами
и знамениями» (экстатические групповые богослужения; молитвы за больного, который естественным образом выздоравливает; молитвы о дожде во вторник, и вот! дождь пошёл в пятницу), то легче понять, почему его обращённые могли двигаться в разных направлениях, если это было неотъемлемой частью процесса обращения.

Хотелось бы, чтобы Павел более конкретно рассказал о том, что, по его словам, он на самом деле может делать с помощью своих божественных сил, особенно во Втором послании к Коринфянам, где он, кажется, открыто угрожает ими своим читателям.

Конечно, эту тему можно было бы распространить на всё христианство. Если бы это было правдой, если бы чудеса происходили, а молитвы были действенны, то очень немногие отреклись бы от веры. Вместо этого, значительная часть христиан уходит, в основном в атеизм. По сути, христианство преувеличило свои обещания. Если бы оно смягчило тему чудесных элементов, оно было бы в лучшей позиции на сегодня.