— Эй, девка! — окликнул один из них, с рыжей бородой и шрамом через щеку. — Несешь травы для своих колдуний?
Лада не ответила, лишь ускорила шаг. Варяги смеялись ей вслед, но она не оглянулась. Зима предупреждала: "Чужаки не чтут наших богов. Берегись их".
Дома, в низкой избе с земляным полом, Зима уже ждала. Старуха сидела у огня, грея руки над углями. Ее лицо, изрезанное морщинами, напоминало кору старого дуба, а глаза блестели, как у кошки в темноте.
— Что собрала? — спросила она, не поднимая взгляда.
Лада поставила корзину на стол.
— Иван-чай, зверобой, да немного полыни. У реки мало что растет — земля сырая.
Зима хмыкнула, перебирая травы.
— Полынь горька, но от духов бережет. А зверобой… — Она замолчала, принюхиваясь. — Лес неспокоен сегодня.
Лада кивнула. Она тоже чувствовала это — тяжесть в воздухе, будто кто-то смотрел на нее из чащи. Но говорить об этом не стала. Вместо этого спросила:
— Что варяги делают у Влада? Опять хвалятся?
— Хвалятся, — буркнула Зима. — Вчера тур их добычей был. Огромный, с рогами, что в два локтя. Ленты на них висели, красные, как кровь.
— Священный тур? Они посмели?
Зима подняла взгляд, и в ее глазах мелькнул страх.
— Посмели. А ночью волки выли. Слышала?
Лада кивнула. Вой был низким, долгим, почти человеческим. Она проснулась от него, лежа на лавке, и долго смотрела в темноту, пока Зима не зашептала заговор от злых духов.
— Велес не прощает, — тихо сказала старуха. — Лес его, звери его. Чужаки этого не знают.
Лада хотела спросить еще, но снаружи раздались крики. Она выбежала из избы, оставив корзину у порога.
У реки собралась толпа. Мужчины стояли полукругом, женщины шептались, прикрывая рты ладонями. Лада протиснулась вперед и увидела старосту Влада — седого, сгорбленного, но все еще крепкого. Он смотрел на землю, где лежала мертвая коза. Не просто мертвая — разорванная. Шея ее была вывернута, брюхо вспорото, а кровь пропитала траву, оставив черный след до самой воды.
— Волки? — спросил кто-то из рыбаков.
— Не волки, — отрезал Влад. — Следы не те. Смотрите.
Он указал на землю. Лада наклонилась и увидела: отпечатки лап, но слишком большие, с длинными когтями. А рядом — след босой человеческой ноги, глубже, чем мог оставить обычный человек.
— Это упырь, — прошептала старуха Милана, крестясь на старую манер — к Перуну, а не к новым богам, что иногда упоминали варяги.
— Или леший гневается, — добавил молодой охотник Боян, сжимая копье.
Варяги стояли в стороне, и их вождь, Хакон, шагнул вперед. Его лицо было широким, с тяжелыми скулами, а голос гремел, как гром:
— Ваши лесные духи нас не пугают. Если зверь бродит, мы его найдем и зарубим. Не то ваши козы — пустяк, а люди — следующее.
— Не торопись, чужак. Лес не прощает тех, кто лезет в его тайны.
— Мы вчера тура зарубили. И что? Ваш Велес молчал. А зверя этого я повешу за шкуру.
Лада почувствовала, как холод пробежал по спине. Она оглянулась на лес — темный, молчаливый, но живой. Где-то в глубине хрустнула ветка, и ворон взлетел с криком.
Ночь пришла быстро, как всегда в этих краях. Луна висела низко, желтая и кривая, бросая тени на землю. Лада лежала на лавке, слушая, как потрескивает огонь в очаге. Зима сидела у стола, перебирая травы, и шептала что-то себе под нос. Снаружи ветер завывал, словно голоса духов кружили над избой.
Лада закрыла глаза, но сон не шел. Вместо этого она видела брата — Добрана. Ему было десять, ей — семь, когда он пропал. Они играли у реки, ловили рыбу в мелководье, а потом пришли жрецы — трое, в длинных серых плащах, с посохами, увитыми лозой. Они увели его, сказав, что он избран Велесом. Лада плакала, цеплялась за его руку, но Зима оттащила ее прочь. "Так надо," — сказала она тогда. Больше Добрана никто не видел.
Вой раздался внезапно, разорвав тишину. Лада подскочила, сердце заколотилось. Зима замерла, уронив пучок полыни.
— Опять, — прошептала старуха. — Он близко.
Лада выглянула в щель между ставнями. Туман клубился над землей, скрывая реку. Вой повторился — низкий, тоскливый, но в нем было что-то человеческое, будто кто-то звал ее. Она вспомнила следы у реки и сжала кулаки.
— Это не волки, — сказала она тихо.
Зима посмотрела на нее, и в ее глазах мелькнула тень.
— Это Велесов зверь. Чужаки разбудили его.
— Почему теперь? — спросила Лада. — Тур убили вчера, а козу нашли утром.
Зима молчала долго, потом поднялась и подошла к сундуку в углу. Открыв его, она достала старый нож — лезвие потемнело от времени, но на рукояти был вырезан знак Велеса: рогатый круг.
— Потому что они нарушили закон леса, — наконец сказала она. — Велес терпелив, но его стражи — нет.
Лада хотела спросить еще, но снаружи раздался крик — резкий, полный ужаса. Она выбежала из избы, не слушая окрика Зимы.
У реки было темно, только луна освещала берег. Люди уже собрались, держа факелы и топоры. Лада протиснулась вперед и увидела тело. Это был Свен, один из варягов — молодой, с рыжей бородой. Он лежал на траве, глядя в небо мертвыми глазами. Грудь его была раскрыта, словно цветок, ребра торчали наружу, а сердце… его не было. Кровь пропитала землю, и Лада услышала, как дубы шепчут что-то на ветру — будто предупреждали.
Хакон стоял над телом, сжимая меч.
— Это не волки, — прорычал он. — Это зверь, и я найду его. Завтра мы идем в лес.
— Не торопись, чужак. Лес не твой, и он живой.
— Ваш лес — труха перед моим клинком, — отрезал Хакон. — А зверя я зарублю, как тура.
Лада смотрела на следы вокруг тела — те же когти, та же босая нога. Но теперь она заметила еще кое-что: клочок шерсти, черной, как ночь, застрявший в кустах. Она шагнула ближе, протянула руку и замерла. Вдали, за рекой, мелькнула тень — высокая, сгорбленная, с горящими желтыми глазами. Тень смотрела на нее, а потом исчезла в лесу.
Лада сжала шерсть в кулаке. Сердце билось так сильно, что она едва слышала гневные крики Хакона и шепот жителей. Что-то в той тени было знакомым, и это пугало ее больше, чем кровь на траве.
Лада вернулась в избу, когда луна уже клонилась к горизонту. Ветер стих, но тишина казалась тяжелее, чем завывания. Зима сидела у очага, глядя в огонь, словно видела в нем что-то, чего Лада не могла разглядеть. Клочок шерсти, что она подобрала у реки, лежал в ее кулаке, колючий и холодный.
— Что это было? — спросила Лада, бросая шерсть на стол.
Зима подняла взгляд, медленно, будто ей тяжело было оторваться от своих мыслей. Она взяла шерсть, поднесла к свету и нахмурилась.
— Велесов зверь, — сказала она тихо. — Я же говорила.
— Почему он убил варяга? — Лада шагнула ближе. — Тур был вчера, а козу нашли утром. Что изменилось?
Зима молчала, теребя шерсть пальцами. Потом встала, подошла к очагу и бросила ее в огонь. Пламя вспыхнуло, и запах паленого волоса наполнил избу.
— Хватит вопросов, — отрезала она. — Ложись спать. Утро само покажет.
Но Лада не легла. Она села на лавку, глядя на старуху. Зима всегда знала больше, чем говорила, и этот раз не был исключением. Смерть Свена, следы, тень в лесу — все это тянуло ее к ответам, которых она не могла найти сама.
— Ты знала Добрана, — сказала Лада, и голос ее дрогнул. — Ты была там, когда его увели. Скажи мне правду.
Зима замерла. Ее руки, протянутые к огню, задрожали, и тень на стене закачалась, словно живая.
— Не трогай старое, — прошептала она. — Оно спит.
— Оно не спит, — возразила Лада. — Оно бродит в лесу и рвет людей на куски. Если ты знаешь, что это, скажи!
Зима повернулась, и в ее глазах мелькнула боль — такая глубокая, что Лада отступила на шаг.
— Добран был избран, — наконец сказала старуха. — Десять зим назад голод пришел к нам. Река не давала рыбы, лес — дичи. Жрецы сказали: Велес гневается. Надо дать ему жертву, чтобы он вернул жизнь. Твой брат… он был сильным, чистым. Они увели его к капищу.
Лада почувствовала, как горло сжалось.
— Не знаю. Обряд был тайным. Они вернулись без него, а на следующий день рыба пошла в сети. Я думала, он умер. Но теперь… — Она замолчала, глядя на нож с знаком Велеса, что лежал на столе.
— Теперь он жив, — закончила Лада. — И он там, в лесу.
Зима не ответила, но этого и не требовалось. Лада вспомнила тень — высокую, сгорбленную, с желтыми глазами. И вой, что звучал как зов. Это был Добран. Она знала это, как знала запах дождя или вкус меда.
Утро пришло с криками. Лада выбежала из избы, едва успев накинуть шерстяной платок. У реки снова собралась толпа, и запах крови висел в воздухе, смешиваясь с сыростью тумана. На этот раз жертв было двое: еще один варяг, Торкель, и местный мальчишка, сын рыбака, что бегал за водой каждое утро.
Торкель лежал у воды, с вырванным горлом и сломанной рукой, сжимавшей топор. Мальчик — дальше, у кустов, с разорванным животом. Его мать выла, упав на колени, а мужчины стояли молча, сжимая оружие.
Хакон шагнул вперед, его лицо было красным от гнева.
— Это не зверь, это демон! — рявкнул он. — Мы идем в лес, сейчас же. Я зарублю его и принесу голову!
— Погоди, чужак. Лес не твое поле. Здесь правят другие силы.
— Ваши силы не защитили мальчишку, — бросил Хакон. — Собирай людей, старик, или мы сами пойдем.
Лада смотрела на следы — те же когти, те же босые ступни. Но теперь она заметила направление: они вели к лесу, к капищу. Сердце заколотилось. Она знала, что должна идти туда, но не с Хаконом и его факелами.
— Я пойду одна, — сказала она тихо, но Влад услышал.
— Ты с ума сошла, девка? — Он схватил ее за плечо. — Это смерть.
— Я знаю лес, — возразила она. — И знаю, что там. Дайте мне шанс.
— Пусть идет. Если пропадет — меньше ртов кормить.
Влад отпустил ее, но в глазах его была тревога. Лада кивнула и побежала к избе за ножом Зимы.
День был серым, небо затянуло тучами. Лада шагала по тропе, что вела к капищу. Лес молчал — ни птиц, ни ветра, только хруст веток под ногами. Нож висел на поясе, холодный и тяжелый. Она не знала, зачем взяла его — убить зверя или защититься. Но без него идти было страшно.
Капище стояло в низине, окруженное мшистыми камнями и старыми дубами. В центре — идол Велеса, вырезанный из черного дерева: рогатая голова, змея у ног, глаза из янтаря. Лада остановилась, чувствуя, как воздух сгущается вокруг нее. Здесь пахло землей и чем-то еще — звериным, резким.
— Добран? — позвала она тихо.
Тишина. Потом — шорох слева. Лада повернулась, сжимая нож. Тень мелькнула между деревьями, слишком большая для волка, слишком быстрая для человека. Она шагнула вперед, сердце билось в горле.
— Добран, это я, Лада, — сказала она громче. — Если ты там, покажись.
Шорох повторился, ближе. А потом он вышел.
Луна пробилась сквозь тучи, осветив его. Он был выше человека, сгорбленный, с шерстью черной, как ночь. Морда — волчья, с длинными клыками, но глаза — желтые, человеческие, полные боли. Руки свисали до земли, длинные, с когтями, что блестели, как ножи. Он смотрел на нее, и в его взгляде было что-то знакомое — как у мальчика, что учил ее ловить рыбу десять зим назад.
— Добран… — прошептала Лада, и нож выпал из ее рук.
Он шагнул ближе, и земля задрожала под его весом. Грудь его вздымалась, дыхание вырывалось с хрипом. Он не нападал, только смотрел, и Лада почувствовала, как слезы жгут глаза.
— Что с тобой сделали? — спросила она.
Он открыл пасть, и голос, низкий, рычащий, вырвался наружу:
Она отступила, но не от страха — от ужаса перед тем, что стало с ее братом. Он был жив, но не человеком. Проклятье Велеса держало его здесь, в этом теле, между зверем и человеком.
— Я помогу тебе, — сказала она. — Скажи, как.
Он покачал головой, шерсть на загривке встала дыбом.
— Нет… поздно… они… идут…
Лада услышала крики вдали — голоса варягов, треск факелов. Хакон шел сюда, и с ним люди. Она повернулась к Добрану, но он уже отступал в тени.
— Не уходи! — крикнула она, но он исчез, оставив за собой только следы когтей на земле.
Лада вернулась к капищу, когда ночь стала глубже. Факелы варягов мелькали между деревьями, их голоса гремели, как гром. Она спряталась за дубом, глядя, как Хакон и его люди входят в низину. Их было шестеро, с топорами и копьями, лица блестели от пота и злобы.
— Где твой зверь, старик? — рявкнул Хакон, глядя на Влада, что шел сзади.
— Не мой, — буркнул Влад. — И не твой. Уходи, пока можешь.
Хакон рассмеялся и ударил топором по идолу. Дерево треснуло, янтарный глаз упал в траву. Лада затаила дыхание. В тот же миг ветер взвыл, и лес ожил.
Тень вырвалась из темноты, быстрее, чем могли среагировать варяги. Добран ударил Хакона когтями, и тот рухнул с криком, кровь брызнула на камни. Второй варяг поднял копье, но зверь рванул его горло одним движением. Третий успел ударить, но топор застрял в шерсти, и Добран разорвал его пополам.
Лада закричала, не в силах смотреть. Влад и остальные бежали, бросая факелы, но она осталась. Добран стоял над телами, грудь его тяжело вздымалась, кровь капала с когтей. Он повернулся к ней, и в глазах его была тоска.
— Уходи… — прорычал он. — Пока… я могу…
Она покачала головой, шагнув ближе.
Но он отступил, и лес поглотил его снова.
Лада стояла у капища, глядя в темноту, куда ушел Добран. Факелы варягов догорали на земле, их свет гас в лужах крови. Тишина вернулась, но она была тяжелой, как перед грозой. Лес дышал вокруг нее — шорох листьев, скрип ветвей, далекий вой волков. Она знала, что Добран не ушел далеко. Он был здесь, в тенях, и ждал.
Кровь Хакона стекала по камням, пятная мох. Его меч лежал рядом, сломанный пополам, словно детская игрушка. Лада подобрала нож, что уронила раньше, и сжала его так сильно, что пальцы побелели. Она не хотела убивать брата, но слова Зимы звенели в голове: "Только серебро освободит его". Нож был старым, с потемневшим лезвием, но Зима клялась, что в нем есть капля серебра — дар жрецов Велесу.
Крики варягов стихли, но Лада слышала шаги — кто-то приближался. Она спряталась за идолом, прижавшись к холодному дереву. Из тумана вышел Влад, за ним — двое местных, Боян и еще один охотник, Радко. Их лица были бледными, руки дрожали, но копья они держали крепко.
— Хакон мертв, — сказал Влад, оглядывая капище. — И его люди тоже. Это не зверь, это проклятье.
— Надо сжечь лес, — буркнул Радко. — Выгнать его огнем.
— Дурак, — оборвал его Влад. — Лес — наше все. Сожжем его — и сами сгинем.
— Тогда что? — спросил Боян. — Ждать, пока он всех нас перережет?
Лада вышла из укрытия, и мужчины вздрогнули, вскинув оружие.
— Это я, — сказала она быстро. — Не трогайте лес. Я знаю, кто он.
Влад шагнул к ней, глаза его сузились.
— Говори, девка. Что ты видела?
Она глубоко вдохнула, чувствуя, как слова рвутся наружу.
— Это Добран. Мой брат. Жрецы отдали его Велесу десять зим назад. Он не мертв — он стал стражем леса.
Мужчины переглянулись. Радко сплюнул, Боян опустил копье, но Влад смотрел на нее долго, словно взвешивал каждое слово.
— Если это правда, — сказал он наконец, — то он не твой брат больше. Он зверь. И его надо убить.
— Нет, — возразила Лада. — Я могу освободить его. Есть способ.
Она подняла нож, показав знак Велеса на рукояти.
— Зима сказала, что серебро снимет проклятье. Я должна найти его и…
— Серебро? — перебил Радко, ткнув пальцем в лезвие. — Это ржавчина, а не серебро. Ты сгинешь там, а зверь придет за нами.
— Она права, — сказал Влад неожиданно. — Я помню тот обряд. Жрецы говорили о страже, что будет жить в лесу. Если это Добран, то он не просто зверь. Но и не человек. Докажи, что сможешь, Лада. Иначе мы сами его найдем.
Лада кивнула, хотя страх сжимал грудь. Она повернулась к лесу, чувствуя, как тени зовут ее.
Лада шла глубже в чащу, туда, куда вели следы когтей. Луна висела низко, ее свет пробивался сквозь ветви, бросая пятна на землю. Нож в руке казался тяжелее с каждым шагом, а лес шептал — голосами ветра, духов, может, самого Велеса. Она знала, что Добран близко. Его запах — звериный, с примесью крови — витал в воздухе.
— Добран, — позвала она тихо. — Я здесь. Покажись.
Шорох раздался справа, потом слева. Лада остановилась, сердце билось так громко, что заглушало лесные звуки. А потом он вышел — медленно, словно тень, что ожила. Его шерсть блестела в лунном свете, глаза горели желтым огнем, когти оставляли борозды в земле. Он был огромен, выше любого воина, и от него веяло силой — древней, дикой, нечеловеческой.
— Лада… — прорычал он, и голос его был хриплым, как будто слова рождались с болью. — Уходи… пока можешь…
— Нет, — сказала она, шагнув ближе. — Я знаю, кто ты. И знаю, что с тобой сделали. Я хочу помочь.
Он покачал головой, клыки блеснули.
— Нет помощи… только смерть… лес… мой…
— Ты страж, — сказала Лада. — Но ты страдаешь. Я вижу это в твоих глазах. Скажи, как тебя освободить.
Добран замер, глядя на нее. Его грудь вздымалась, дыхание вырывалось с хрипом. Потом он опустился на колени — не как зверь, а как человек, что сдается.
— Серебро… — прорычал он. — В сердце… только так…
Лада сжала нож сильнее, чувствуя, как ладонь потеет.
— Я не хочу тебя убивать.
— Ты должна… — Он поднял взгляд, и в его глазах мелькнула тоска. — Я устал… Лада… я не он… больше…
Она шагнула к нему, протянула руку, но в этот момент лес взорвался звуками. Крики, треск веток, свет факелов — варяги вернулись. Лада обернулась и увидела их: Хакон был жив, с окровавленной грудью, но на ногах. За ним — еще трое, с копьями и топорами, и Радко с ними, держа горящий сук.
— Вот он! — рявкнул Хакон, указывая на Добрана. — Рубите его!
Лада бросилась вперед, встав между братом и варягами.
Но Хакон не слушал. Он поднял копье и метнул его. Добран рванулся в сторону, и острие вонзилось в землю у его лап. Зверь взревел, шерсть встала дыбом, и лес задрожал от его ярости.
— Убейте его! — крикнул Радко, поджигая траву факелом. Огонь побежал по сухим листьям, дым поднялся к небу.
Лада закричала, но Добран уже двигался. Он прыгнул на Хакона, когти разорвали воздух, и варяг рухнул с хрипом, кровь хлынула из горла. Второй воин ударил топором, но Добран поймал лезвие лапой и сломал его, а потом раздавил череп ударом. Третий попытался бежать, но зверь догнал его в прыжке, и крик оборвался в ночи.
Радко отступал, размахивая факелом, но огонь уже полз по деревьям. Лада видела, как пламя охватывает дубы, как дым застилает капище. Она повернулась к Добрану — он стоял над телами, грудь его тяжело вздымалась, кровь капала с когтей.
— Добран, остановись! — крикнула она. — Это не выход!
Он посмотрел на нее, и в его глазах была мука.
— Нет! — Лада шагнула к нему, подняв нож. — Я могу тебя спасти. Дай мне шанс!
Он замер, глядя на лезвие. Огонь трещал вокруг, жар обжигал кожу. Лада чувствовала, как время сжимается — или она сделает это сейчас, или лес сгорит вместе с ними.
— Прости меня, — прошептала она и ударила.
Нож вошел в грудь Добрана, прямо под ребра. Он взревел, но не от боли — от облегчения. Кровь хлынула на землю, черная, густая, и Лада упала на колени, держа его за лапу. Его тело задрожало, шерсть начала опадать, глаза потускнели. На миг она увидела его — мальчика с доброй улыбкой, каким он был до того дня у реки.
— Лада… — прошептал он, и голос его стал человеческим. — Спасибо…
Он рухнул на землю, и лес затих. Огонь гас сам собой, словно кто-то дунул на него сверху. Дым рассеялся, и тишина вернулась — глубокая, как бездна.
Лада сидела у тела Добрана, пока луна не скрылась за тучами. Кровь пропитала ее руки, нож лежал рядом, покрытый темной коркой. Она не плакала — слез не осталось. Только холод, что сковал грудь, и пустота, что пришла на смену страху.
Шаги раздались за спиной. Лада обернулась — Влад и Боян вышли из леса, лица их были черны от сажи.
— Ты сделала это, — сказал Влад тихо. — Он мертв?
Лада кивнула, не поднимая глаз.
Боян подошел к телу, но замер. Там, где лежал зверь, теперь был человек — худой, с длинными волосами, спутанными, как шерсть. Лицо его было спокойным, почти юным.
— Добран… — прошептал Влад. — Прости нас, парень.
Они ушли, оставив Ладу одну. Она смотрела на брата, пока первые лучи солнца не пробились сквозь деревья. Лес жил — птицы запели, ветер зашумел в ветвях. Но что-то в нем изменилось. Он стал тише, словно лишился голоса.
Солнце поднялось над лесом, пробиваясь сквозь редкие облака. Лада сидела у тела Добрана, глядя на его лицо — спокойное, почти живое, если бы не холод, что сковал его кожу. Кровь на ее руках высохла, став коркой, что трескалась при каждом движении. Нож лежал рядом, лезвие его потемнело еще сильнее, словно впитало жизнь брата. Она не знала, сколько просидела так — час, два, пока шаги Влада и Бояна не вернулись.
— Пора идти, — сказал Влад тихо. — Нельзя оставлять его здесь.
Лада подняла взгляд. Глаза ее были сухими, но в груди болело, как от старой раны.
— К реке, — ответил Боян. — Сожжем по обычаю. Пусть Велес примет его обратно.
Она кивнула, хотя не хотела отпускать брата снова. Но выбора не было. Влад и Боян подняли тело, завернув его в плащ, что нашли у одного из варягов. Лада шла следом, неся нож, как талисман — или как проклятье.
Деревня встретила их молчанием. Люди стояли у изб, глядя на процессию. Женщины шептались, дети прятались за их спины. Тело Добрана положили на берегу, рядом с костром, что уже разложили рыбаки. Влад взял факел и поднес его к веткам. Огонь затрещал, дым поднялся к небу, унося с собой запах крови и шерсти.
Лада смотрела, как пламя пожирает брата. Она вспоминала его смех, его руки, что плели ей венки из трав. Теперь он был пеплом, и лес молчал, словно оплакивал его вместе с ней.
Зима вышла из толпы, опираясь на посох. Ее лицо было суровым, но глаза блестели — то ли от дыма, то ли от слез.
— Ты сделала, что должна была, — сказала она, положив руку на плечо Лады. — Он свободен.
— А я? — спросила Лада тихо. — Что теперь со мной?
Зима не ответила, только сжала ее плечо сильнее и ушла к избе. Лада осталась у костра, пока огонь не погас, оставив лишь горстку золы.
Дни потянулись медленно. Варягов больше не было — те, что выжили, уплыли на своей лодке, унося с собой страх и проклятья. Жители шептались, что лес очистился, что Велес простил их за чужаков. Тур, которого зарубили, стал легендой — предупреждением для тех, кто забывает старые законы.
Лада вернулась к своей жизни — собирала травы, помогала Зиме с заговорами. Но что-то изменилось. Лес стал чужим, словно смотрел на нее другими глазами. Ночью она слышала шорохи за стенами избы, видела тени, что мелькали в тумане. Зима замечала это, но молчала, только чаще шептала над огнем, бросая в него полынь.
Однажды, спустя неделю после костра, Лада пошла к реке за водой. Утро было ясным, воздух пах весной, хотя до нее было далеко. Она наклонилась к воде, зачерпнув ее в ведро, и замерла. Отражение в реке было ее — длинные волосы, бледная кожа, — но глаза… Они были желтыми, как у Добрана в ту ночь.
Лада отшатнулась, вода плеснула на землю. Она коснулась лица, но ничего не изменилось — отражение смотрело на нее, чужое и знакомое. Сердце заколотилось, и она побежала к избе.
— Зима! — крикнула она, врываясь внутрь. — Что со мной?
Старуха сидела у стола, перебирая травы. Она подняла взгляд, и лицо ее стало каменным.
Лада наклонилась к ней, дрожа. Зима всмотрелась в ее глаза и вздохнула — долгим, тяжелым вздохом, что говорил больше слов.
— Проклятье Велеса, — сказала она наконец. — Ты дала ему кровь — свою и его. Он принял Добрана, но взял тебя взамен.
— Что это значит? — Лада отступила, голос ее сорвался. — Я стану как он?
— Может быть, — ответила Зима. — А может, нет. Велес не спешит. Он ждет полной луны.
Лада вспомнила ту ночь — нож в груди Добрана, кровь на ее руках, его последние слова. Она не просто освободила его — она связала себя с лесом, с богом, что властвовал над ним.
— Что мне делать? — спросила она.
Зима встала, подошла к сундуку и достала тот же нож. Она протянула его Ладе.
— Береги его. Если придет время, ты знаешь, что делать.
Лада взяла нож, чувствуя, как холод металла проникает в кожу. Она не хотела спрашивать, что будет дальше — ответ и так висел в воздухе.
Ночь полной луны пришла через три дня. Лада не спала, сидя у окна и глядя на лес. Туман стелился над землей, луна висела низко, круглая и яркая, как глаз бога. Зима ушла к соседям, оставив ее одну — то ли из страха, то ли из доверия.
Тишина была глубокой, но Лада чувствовала, как что-то шевелится внутри нее. Кожа горела, кости ныли, будто хотели вырваться наружу. Она сжала нож, глядя на свои руки — они дрожали, ногти казались длиннее, чем утром.
— Нет, — прошептала она, но голос ее был хриплым, чужим.
Лес за окном шевельнулся. Тени задвигались, ветер завыл, и Лада услышала его — низкий, тоскливый вой, что эхом отозвался в ее груди. Она встала, ноги сами понесли ее к двери. Холодный воздух ударил в лицо, но ей было жарко — жарко, как в ту ночь у капища.
Она шагнула за порог, и лес раскрылся перед ней. Деревья расступились, тропа вела к капищу, словно зовила ее вернуться. Лада пошла, не оглядываясь, сжимая нож в руке. Она не знала, что ждет ее там — свобода или новая цепь. Но она чувствовала его — Добрана, Велеса, лес. Они были с ней, в ней, и она не могла сопротивляться.
У капища она остановилась. Идол смотрел на нее янтарными глазами, дым от костра давно рассеялся. Лада подняла взгляд к луне, и вой вырвался из ее горла — громкий, дикий, человеческий. Она упала на колени, чувствуя, как тело меняется — кожа натягивалась, кости трещали, но боль была сладкой, как освобождение.
Когда она поднялась, лес смотрел на нее иначе. Она была его частью — стражем, тенью, дочерью Велеса. Нож выпал из ее рук, когти блестели в лунном свете. Лада шагнула в чащу, и тьма приняла ее.
Наутро Зима вернулась к избе. Дверь была открыта, внутри пусто. На полу лежал нож, лезвие его блестело, как новое. Старуха подобрала его, глядя в лес. Туман рассеялся, солнце грело землю, но где-то вдали раздался вой — низкий, почти человеческий.
Зима улыбнулась, сухо и горько.
— Велес не отпускает своих, — прошептала она и ушла в избу, закрыв дверь.
Лето пришло к Волхову тихо, без громких ветров и бурь. Трава выросла густая, рыба вернулась в реку, и дети снова бегали к воде с криками и смехом. Деревня залечивала раны — новые избы стояли там, где старые сгорели в ту ночь, когда варяги ушли. Люди говорили мало, но шепотом передавали истории: о звере, что охранял лес, о девке Ладе, что исчезла под полной луной, и о старухе Зиме, что знала больше, чем сказала.
Зима умерла через месяц после той ночи. Ее нашли в избе, сидящей у очага, с ножом в руках — тем самым, с знаком Велеса. Лицо ее было спокойным, почти счастливым, и никто не посмел забрать клинок. Его положили с ней в могилу, укрыв землей и камнями, чтобы духи не тревожили покой. Говорили, что она ушла к Велесу, заплатив за свои тайны.
Лес изменился. Он стал гуще, темнее, словно скрывал что-то в своих тенях. Охотники замечали странное: следы когтей на деревьях, клочки черной шерсти в кустах, иногда — желтые глаза, что мелькали в ночи. Но зверь не приходил к реке, не трогал людей. Дети пугали друг друга байками о "Лесной тени", что стережет капище, но взрослые молчали, бросая травы в огонь, чтобы умилостивить богов.
Однажды, в конце лета, молодой рыбак по имени Ждан пошел к опушке за дровами. Солнце садилось, окрашивая небо красным, и лес был тих, как могила. Он рубил сухие ветки, когда услышал шорох — легкий, но близкий. Ждан обернулся, сжимая топор, и замер.
Из тумана вышла фигура — высокая, сгорбленная, с длинными руками, что почти касались земли. Шерсть ее блестела в закатном свете, глаза горели желтым, но взгляд был мягким, почти человеческим. Она не двигалась, только смотрела, и Ждан почувствовал, как холод пробежал по спине.
— Лада? — прошептал он, вспомнив рассказы.
Фигура качнула головой, словно соглашаясь, и шагнула назад. Туман сомкнулся вокруг нее, и она исчезла. Ждан бросил топор и побежал к деревне, крича о том, что видел. Но когда Влад и другие вернулись с факелами, они нашли только следы — когтистые, глубокие, рядом с босыми ступнями, что вели к капищу.
Ночью луна поднялась полная, и вой раздался над лесом — низкий, тоскливый, но не злой. Люди закрывали ставни, шепча заговоры, а Влад стоял у реки, глядя в темноту.
— Она бережет нас, — сказал он тихо. — Или ждет.
Лес молчал, но в его глубине что-то двигалось — страж, тень, дочь Велеса. И никто не знал, что будет, когда она решит выйти снова.
