Сообщество - CreepyStory

CreepyStory

16 469 постов 38 895 подписчиков

Популярные теги в сообществе:

157

Итоги конкурса "Черная книга" от сообщества Крипистори

Дорогие наши авторы, и подписчики сообщества CreepyStory ! Мы рады объявить призеров конкурса “Черная книга"! Теперь подписчикам сообщества есть почитать осенними темными вечерами.)

Выбор был нелегким, на конкурс прислали много достойных работ, и определиться было сложно. В этот раз большое количество замечательных историй было. Интересных, захватывающих, будоражащих фантазию и нервы. Короче, все, как мы любим.
Авторы наши просто замечательные, талантливые, создающие свои миры, радующие читателей нашего сообщества, за что им большое спасибо! Такие вы молодцы! Интересно читать было всех, но, прошу учесть, что отбор делался именно для озвучки.


1 место  12500 рублей от
канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @G.Ila Время Ххуртама (1)

2 место  9500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Drood666 Архивы КГБ: "Вековик" (неофициальное расследование В.Н. Лаврова), ч.1

3 место  7500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @KatrinAp В надёжных руках. Часть 1

4 место 6500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Koroed69 Адай помещённый в бездну (часть первая из трёх)

5 место 5500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @ZippyMurrr Дождливый сезон

6 место 3500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Skufasofsky Точка замерзания (Часть 1/4)

7 место, дополнительно, от Моран Джурич, 1000 рублей @HelenaCh Жертва на крови

Арт дизайнер Николай Геллер @nllrgt

https://t.me/gellermasterskya

сделает обложку или арт для истории @ZippyMurrr Дождливый сезон

Так же озвучку текстов на канале Призрачный автобус получают :

@NikkiToxic Заповедник счастья. Часть первая

@levstep Четвертый лишний или последняя исповедь. Часть 1

@Polar.fox Операция "Белая сова". Часть 1

@Aleksandr.T Жальник. Часть 1

@SenchurovaV Особые места 1 часть

@YaLynx Мать - волчица (1/3)

@Scary.stories Дом священника
Очень лесные байки

@Anita.K Белый волк. Часть 1

@Philauthor Рассказ «Матушка»
Рассказ «Осиновый Крест»

@lokans995 Конкурс крипистори. Автор lokans995

@Erase.t Фольклорные зоологи. Первая экспедиция. Часть 1

@botw Зона кошмаров (Часть 1)

@DTK.35 ПЕРЕСМЕШНИК

@user11245104 Архив «Янтарь» (часть первая)

@SugizoEdogava Элеватор (1 часть)
@NiceViole Хозяин

@Oralcle Тихий бор (1/2)

@Nelloy Растерянный ч.1

@Skufasofsky Голодный мыс (Часть 1)
М р а з ь (Часть 1/2)

@VampiRUS Проводник

@YourFearExists Исследователь аномальных мест

Гул бездны

@elkin1988 Вычислительный центр (часть 1)

@mve83 Бренное время. (1/2)

Если кто-то из авторов отредактировал свой текст, хочет чтобы на канале озвучки дали ссылки на ваши ресурсы, указали ваше настоящее имя , а не ник на Пикабу, пожалуйста, по ссылке ниже, добавьте ссылку на свой гугл док с текстом, или файл ворд и напишите - имя автора и куда давать ссылки ( На АТ, ЛИТрес, Пикабу и проч.)

Этот гугл док открыт для всех.
https://docs.google.com/document/d/1Kem25qWHbIXEnQmtudKbSxKZ...

Выбор для меня был не легким, учитывалось все. Подача, яркость, запоминаемость образов, сюжет, креативность, грамотность, умение донести до читателя образы и характеры персонажей, так описать атмосферу, место действия, чтобы каждый там, в этом месте, себя ощутил. Насколько сюжет зацепит. И много других нюансов, так как текст идет для озвучки.

В который раз убеждаюсь, что авторы Крипистори - это практически профессиональные , сложившиеся писатели, лучше чем у нас, контента на конкурсы нет, а опыт в вычитке конкурсных работ на других ресурсах у меня есть. Вы - интересно, грамотно пишущие, создающие сложные миры. Люди, радующие своих читателей годнотой. Люблю вас. Вы- лучшие!

Большое спасибо подписчикам Крипистори, админам Пикабу за поддержку наших авторов и нашего конкурса. Надеюсь, это вас немного развлекло. Кто еще не прочел наших финалистов - добро пожаловать по ссылкам!)

Итоги конкурса "Черная книга" от сообщества Крипистори
Показать полностью 1
264
CreepyStory
Серия Гниль

Гниль. Глава 27

Мир исказился. Поменялся до неузнаваемости от всепроникающей испепеляющей ненависти. Мир теперь виделся совершенно иначе, будто на глаза надвинулся странный светофильтр. Всё вокруг изменилось. Покрылось красной пеленой ярости. В голове не осталось ни единой человечной мысли – лишь одно зло. И именно этого состояния Костя боялся больше всего. Под воздействием зла он терял самого себя. Почти умирал. Личность растворялась, уничтожалась, пряталась в самых далёких уголках нового сознания. Именно эта «смерть» являлась ему в апогее бесчисленных ночных кошмаров. Видения со смертями боевых товарищей сменялись вспоминанием зла. И это было страшнее всего. Он пытался забыть это состояние. Но оно вернулось.

Оно всегда оставалось внутри. Всё это время ожидая, затаившись в тёмных уголках, когда контроль снова будет ослаблен.

Теперь ничего в мире не осталось. Кроме врагов, которые должны быть растерзаны…

Костя выбил дверь. Бросился вверх по лестничным маршам в неодолимой жажде, которую контролировать больше не имелось никакого смысла. Да и вряд ли всё можно было вернуть под контроль.

Было уже слишком поздно.

Хотелось добраться до наёмников как можно быстрей. Не терпелось. Ждать не было времени. Нужно добраться до них максимально быстро. Разорвать всех на части. Смакуя каждую секунду чужой боли.  

С одной стороны дома располагался полностью простреливающийся наёмниками двор, в котором добровольцев недавно и перестреляли, открыв огонь со стороны детского садика. По другую сторону здания располагалась такая же полностью простреливаемая дорога, контролируемая культистами в окнах. Получалось так, что любой путь вперёд – это путь под пули.

Только на крышу можно было выбраться, получив при этом некоторое преимущество в обзоре, пусть и оказавшись при этом сразу у всех на виду.

Костя сорвал замок. Распахнул чердачный люк. Ринулся наверх, выбравшись в темноту под крышей.

Голуби перепугались, загалдели, взметнулись прочь, к щелям и отверстиям, толкаясь и осыпаясь перьями.

Костя выглянул в первую попавшуюся решётку, прицелился. Наёмники в окнах. Всего двое и ещё один тяжело раненный – до крыши доносились его стоны и мат. Кажется, Влад кого-то всё же задел перед смертью. Бойцы осматривали в коллиматоры улочку внизу, параллельно обсуждая, что пора переходить в атаку, ведь пикапы с пулемётами уничтожены, а значит наставала пора повеселиться. Следовало вытравить «солдата» из его норки, в которой тот попытался укрыться, да поскорей проверить, как там дела у толпы раздавленной бетонными завалами – получится ли их кровь преподнести Богу.

Над головой пробежались раскаты взрывов. Шифер разлетелся вдребезги. АГС ударило по крыше точь в место, где стоял Костя.

Культисты засуетились сразу, как только услышали разрывы снарядов на крыше, как только почувствовали приказы Мицеталия, но Костя уже стрелял по окнам – позицию он подобрал что надо, с превосходящей высоты наёмники были полностью на виду. Спохватившиеся бойцы оказались нашпигованы вдоволь, прежде чем исчезли в глубине квартиры, растягиваясь на полу прихожей в лужах собственной крови.

Снаряды рвались в опасной близости.

Где-то здесь затаилась птичка Мицеталия…

Костя выломил шифер. Выскочил на крышу. Ринулся по противоположному от взрывов скату, до которого снаряды не могли добраться, сперва не разрушив половину кровли.

За зданием с подстреленными наёмниками в окнах располагалась ещё одна пятиэтажка, где дед Евдоким и предполагал изначально позиции противника. В кустарнике у того дома развернулся расчёт АГС из трёх бойцов. Автоматический гранатомёт выплёвывал снаряды короткими очередями.

-- Вон он! Вон он! – прокричал помощник гранатомётчика, бросая «улитку» и хватаясь за автомат.

Дуло гранатомёта навелось на крышу прямой наводкой по Косте, но тот уже стрелял беглым в культистов, на полном ходу, спасаясь от снарядов, однако вынуждая бойцов броситься к деревьям и спрятаться от пуль.

Наёмники разбежались, оставив гранатомёт, а затем ударили в ответ из трёх автоматов сразу. Малость оглушённый разрывами снарядов, он пробил шифер и снова скрылся во мраке под крышей.

-- Какого хера?! – донеслось со стороны культистов. – Вы видели? Видели?!

-- Видели! Обнулять его надо! Потом уже думать будем!

Позиции оставшихся врагов располагались за широкой поляной, которую преодолеть живым было невозможно. Оставалось только продолжать перестрелку, однако, проигрывая в огневой мощи трём стволам.

Костя отстреливался, не позволяя гранатомётчикам снова занять орудие.

Стрельба во дворе тоже не утихала, хоть и сбавила обороты – культисты со стороны садика продолжали стрельбу. Судя по звукам, во дворе оставался всего один доброволец, последний выживший, теперь причитающий по поводу тяжело раненных товарищей и вытягивающий из их окровавленных карманов магазины. Он отстреливался вслепую. Он бы сбежал, но бежать было больше некуда – семью его завалило обломками.

Наёмники у гранатомёта отменно прятались за деревьями, сведя свои силуэты к минимуму – не попасть – и стреляли в ответ. Пули пробивали крышу, раскалывали шифер, растрёпывали трухлявые доски. Костя сменял позицию после каждой очереди, пытаясь застать наёмников врасплох, но каждый раз получал ответ точно по своей позиции, едва изготавливался для стрельбы. Наёмники знали, куда бить, и точно наводили автоматы на цель.

Поиск заражённой птицы на чердаке быстро увенчался успехом. Красный туман в глазах мгновенно вычленил искомое из полутьмы. Быстро и ловко двигаясь по балкам, перепрыгивая от одной к другой, Костя нагнал пытавшуюся улететь в образовавшиеся от взрывов щели заплесневелую птичку. Поймал её.

-- Я иду за тобой! – вырвался клокот из сжатого ненавистью горла Кости. Он раздавил бедняжку в кровавую кашу и швырнул прочь, словно мусор.

Теперь у Мицеталия здесь больше нет глаз.

Однако небольшой паузы наёмникам хватило, чтобы вернуться к автоматическому гранатомёту и снова осыпать чердак плотной очередью.

Снаряды разрывались, обрушая крышу. Треснули щепками гнилые балки, поднялось облако смрадной пыли, половина крыши рухнула. Костя едва ушёл из под тяжёлых обломков. Выстрелы рванули неподалёку  – осколки застряли где-то в бронежилете и, кажется, в бёдрах, судя по острому жжению.

Костя кувыркнулся и прокатился колесом по наклону уцелевшей половины крыши в сторону улицы с разбитым пикапом. Слез с крыши, крепко ухватываясь за едва заметные выступы кирпичей, прополз по стене дома вниз головой, одновременно наблюдая в кустах внизу разорванных крупнокалиберными пулями наёмников – вся троица легла под плотным обстрелом ДШК. Влад всё-таки совершил подвиг перед своей геройской смертью, хоть и зачистил улицу лишь наполовину.

Костя заполз в первое попавшееся разбитое окно. Вслед полетели панические судорожные автоматные очереди.

-- Хуярь по окну! По окну лупи! Скорее, блять, пока не поздно!

Громыхнул ствол автоматического гранатомёта. Снаряды обрушились на дом, встряхнув стену. Первая очередь не попала в окно. Вторая очередь влетела в квартиру, разметав мебель в щепки и отколов штукатурку со стен, но Костя тогда уже спускался по подъездным лестницам вниз.

На полном ходу он выломил дверь в подвал и скрылся в кромешной темноте, среди голых бетонных стен и запахов сырости. Заплесневелые стены, ржавые трубы, лохмотья стекловаты, многолетние паутины, бесчисленные комнаты и повороты в тесных коридорах.

Пока он полз по стене, то уловил взглядом подвальные щели – вероятно для шлангов или чего-то подобного. Отверстия располагались очень высоко и неудобно, но Костя быстро составил ящики и расположился, прицелившись.

-- Сколько?!

-- Да их двое всего!

-- Давай за ним тогда! Пока птичка не прилетит, делать нам нехрен.

Наёмники подняли АГС и потащили бандуру назад, к своей пятиэтажке – решили припрятать её перед тем, как пойти на штурм. Но зря они посчитали, что Костя решил перейти к обороне, подавленный их огнём. Он прицелился и выстрелил по спинам убегающих бойцов. Наёмники заорали от неожиданности, но не успели броситься на землю. Пули вонзались в бронепластины и, пусть, не пробивали их, но ломали рёбра, смещали позвонки и передавали всю свою мощь в заброневой удар по внутренним органам, раздавливая те в фарш.

Наёмники вскоре ворочались на земле, а Костя, наслаждаясь местью, стрелял по коленным чашечкам, отстреливал яйца и нижние челюсти, никого сразу не добивая. Крики людей казались сладкой музыкой.

Однако жестокая расправа не смягчила полыхающую ярость. Наоборот – она послужила дровами для голодной печи.

Бойцы теряли сознание от болевого шока, а хотелось добавки, хотелось ещё больше чужих мучений, боли и страданий.

Если Евдоким считал правильно, то где-то оставались ещё трое. Ясное дело где – на фланговой атаке за детским садиком. После тяжёлого боя из пятнадцати наёмников осталось только трое, впрочем, в команде Кости не осталось вовсе никого.

Выстрелы последней «тройки» утихли сразу после гибели расчёта АГС.

Костя выполз через щель, едва протиснулся. Поднялся, бросился бежать по улице к детскому садику, да так быстро, как не бегал уже очень давно.

С этой стороны «тройка» улицу пока ещё не контролировала – находилась с другой стороны, перестреливаясь с последним добровольцем во дворе.

Бродячие собаки, испуганные грохотом и перестрелкой, залаяли издалека, захлёбывающимся сумасшедшим лаем, но приблизиться не осмелились – пустились наутёк, когда им показалось, что Костя бежал за ними.

В небе пронёсся гоночный дрон с примотанным к нему выстрелом РПГ. Дрон погнался за Костей, зажужжал винтами, словно болид, обрушился прямо на него…

Костя резко сменил траекторию бега. За спиной его раздался взрыв, здорово тряхнуло. Обдало болючими мелкими осколками.

Потом вытащит. Всё это не имеет значения. Значение имеет одна лишь месть.

Он преодолел полянку, вбежал в кленовую аллею перед главным входом в садик.

Разумеется, наёмники его уже ждали. Они видели его – кружила очередная заражённая птица высоко в небе.

Костя не стал заходить с углов – он разбежался и вскарабкался прямо по стене, цепляясь за кирпичные выступы. Быстро взобрался на плоскую крышу двухэтажного здания, перемахнув через парапет и ринувшись к другой стороне.

-- Он наверху… -- послышался снизу встревоженный голос.

-- Кидаем, пацаны, -- ответил знакомый голос, принадлежавший «Музыканту».

Услышав этот голос, Костя обрадовался.

Убить предводителя! Убить! Запытать его!

На крышу полетели гранаты, разрываясь прямо в воздухе, Костя не стал пригибаться, к осколкам в теле он уже почти привык – куда больше его интересовала заветная цель, оказавшаяся так рядом, так близко…

Он вмиг добрался до края, присев и выпуская в противников длинные очереди, стараясь, однако, использовать углы и не рваться напролом, чтобы культисты не ударили по нему сразу втроём, не оставив совсем никаких шансов.

Пули вонзались в парапет и в кирпичные столбики вентиляций, а Костя перебегал всё к новым позициям, стараясь подобрать наилучшую.

В голографический прицел на мгновение попал перебегающий Музыкант. Мускулистый долговязый громила в зелёной арафатке. Зализанные назад волосы, чёрные усы, квадратная челюсть и немного неестественной формы отпугивающее бледное лицо – почти как у тех самых «странных людей»… он точно был приближённым Мицеталия, как и Денис, как и криволицые вербовщики.

Рядом с Музыкантом носился оператор дронов с пультом – его Костя подстрелил в первую очередь.

Оператор свалился на землю, схватившись ниже пояса. Музыкант отпрыгнул, заняв позицию за колёсами, составленными друг на друга в столб, и метко осыпал Костю, вынуждая пригнуться.

Из здания доносился плач маленьких детишек и крики воспитательниц.

Костя, пригнувшись, пронёсся вдоль парапета и швырнул гранату в сторону, где видел третьего из «тройки» Музыканта. Взрыв, судя по ругани, попал точно в цель. Костя быстро высунулся, утопив спусковой крючок, осыпал колёсный столб пулями… автомат замолчал.

Наёмник едва не подстрелил его, вынудив снова спрятаться за парапет.

Патроны кончились.

Последний магазин ушёл.

Костя совсем потерял себя, совсем ничего не соображал, даже последних трассеров не заметил на исходе рожка.

-- Я порву тебя! – взревел он.

-- Твою мать… -- только и ответил Музыкант, бросившись к разгрузкам своих раненных товарищей – за новыми магазинами – похоже, после перестрелки у него тоже израсходовался боезапас.

Костя швырнул последнюю гранату, дождался, когда та рванёт и перемахнул через парапет, приземлившись на землю с высоты.

Музыкант, не ожидавший, что «солдат» пойдёт в рукопашную, вскинул автомат и выпустил короткую очередь из замыкающих трассеров. Пули попали в Костю, угодили в бронепластины, кажется, некоторые вонзились в тело, но он всё равно продолжил движение, почти не замедлившись, преодолевая боль – ярость всё перекрывала и двигала его вперёд.

Пусть он погибнет – всё равно больше его ничто в этом мире не держит. Кроме мести.

Пусть он умрёт, но он должен сначала прикончить этого ублюдка!

Костя набросился на бойца, получив от громилы прикладом в голову. У наёмника тоже кончились патроны. Сверкнуло лезвие. Нож вошёл Музыканту в брюхо, но кровь хлынула лишь скупо, бедно, будто рана была не из мяса, а из песка. Куда же у приближённых Мицеталия пропадает кровь?

Костя не успел выдернуть лезвие. Мощным ударом приклада Музыкант снова ошарашил его по голове – на этот раз в разы сильнее. В глазах помутнело, раздвоилось, во рту почувствовался медный привкус. Костя промахнулся кулаком, а наёмник, не теряя времени, сшиб его прямым ударом на землю и, резко выдернув нож из своего живота, навалился сверху.

Костя едва перехватил двоящееся в глазах лезвие, едва сфокусировался. Ещё чуть – и боец прикончил бы его. Он попытался перебороть наёмника, попытался встать на мост, но Музыкант крепко прижимал к земле, сковывая и блокируя все движения прежде, чем те зарождались.

Не подвинуться. Не пошевелиться. Ни ногами, ни руками – наёмник надёжно скрутил его, сковал замком и пытался зарезать. Музыкант оказался отменным борцом.

Лезвие постепенно приближалось к горлу. Какая огромная сила! Абсолютно нечеловеческая. Подарок Плесени.

Затрещали суставы и сухожилия, на пределе своих прочностей.

Наёмник немного сменил своё положение, и снова прижал лезвие, но Костя его не отпускал и сам. Они возились в земле, барахтались, ни один не в силах перебороть другого…

Ножом наёмника точно не убить. Костя запаниковал, когда стал ощущать, как силы покидают израненное тело. Музыкант тоже паниковал, хоть и был сверху, но выносливости у него имелось куда больше, судя по тому, что лезвие постепенно двигалось всё ближе к горлу Кости – а всё равно в глазах его отражался необъяснимый ужас.

Неужели это и есть смерть? Неужели сейчас ему – конец? В рукопашной схватке? И вовсе не во время артобстрела на серьёзной войне? В каком-то дурацком ножевом бою? Мысль эта казалась Косте нелепой. В неё не верилось.

Где же тот последний доброволец? Почему он не пошёл в атаку? Его помощь оказалась бы как нельзя кстати. Но он побоялся. Костя бы и сам побоялся на его месте – бежать через открытый двор, простреливавшийся совсем недавно.

Музыкант вдруг дёрнулся. Освободил свою руку от чуть ослабевшего захвата. Занёс нож для молниеносного удара. Костя кошмарно заклокотал от ненависти, вспомнив труп Влада, раненного Витю и пропавшую Ксюшу – он должен утянуть ублюдка за собой в ад.

Едва успелось отбить руку с ножом чуть в сторону. Хлынула чья-то кровь. Громила промахнулся, завалившись в сторону. Лицо его искажалось от ужаса всё сильнее, когда оказалось вблизи с лицом Кости.

Не в силах пошевелиться, не в силах выбраться из под громилы или хоть как-то перевернуть исход драки в свою пользу, Костя густо плюнул наёмнику в лицо. Хотя бы как-то отомстит за всех убитых, если уж силы покидают его – он чувствовал, что ещё минута борьбы и он неизбежно потерпит поражение.

Но Музыкант заорал от боли. Завизжал. Отпрянул. Схватился за лицо, пытаясь смахнуть с кожи нечто чрезвычайно жгучее и разъедающее до самого мяса шипящими кровавыми пузырями.

Костя тут же перехватил наёмника, повалил на землю, взгромоздившись сверху уже сам. Верещащий Музыкант только отмахнулся ножом вслепую, но попал лезвием по смятым бронепластинам. Удар, хруст костей – и нож вылетел из руки бойца.

Испепеляющий красный туман затмил глаза почти до полной слепоты. Ярость достигла своего апогея, распахнув голову Кости в стороны. Словно цветок обнажились три клыкастые челюсти. И быстро сомкнулись на горле громилы.

Нечто раздирало визжащего от ужаса наёмника в клочья…

**

А спонсорам сегодняшней главы выражаю благодарность!)

Светлана Александровна 800р

Николай Юрьевич 163р "Мр.Пиклз. Тах или теодолит?" Ответ: непон. чё лучше? тах канешна

Иван Семыкин 100р

Марина Алекснадровна 78р "Костя жги"

Мой телеграм канал: https://t.me/emir_radrigez

«Гниль» на АТ: https://author.today/work/404509

Показать полностью
49

Те, что живут в котловане

Тот страх, который я пережила пять лет назад, выжег клеймо на моей душе.

Родители, как и многие, повелись на "выгодное предложение" – квартира в новостройке по дешевке. В самом первом доме в череде бетонных ульев, наспех слепленных жадным застройщиком. Прямо за нашим новым жилищем зияла чёрная дыра – заброшенный котлован, который должен был стать фундаментом для следующей многоэтажки.

Те, что живут в котловане

Стройку заморозили, когда компания-застройщик с треском обанкротилась, оставив после себя гигантскую гниющую рану на теле земли.

Котлован быстро заполнился мутной, застоявшейся водой, зарос каким-то камышом и, конечно же, оброс жуткими слухами. Говорили, что раньше на этом месте стоял заброшенный военный госпиталь, снесённый ещё в девяностые. Старожилы со всей округи рассказывали, что при сносе рабочие натыкались в подвалах на жуткие находки: ржавые хирургические инструменты, хрупкие, пожелтевшие человеческие кости. И истлевшие личные вещи, пропитанные запахом смерти и формалина.

Все это, по их словам даже вывозить не стали. Просто свалили в котлован и залили бетоном.

Типичная городская легенда, скажете вы? Я тоже так думала. До поры, до времени!

Через год после нашего переезда родители внезапно развелись. Отец мой, инженер-строитель с тридцатилетним стажем, изначально был против покупки этой квартиры. Он сходу заметил мелкие трещины, расползающиеся по стенам, словно паутина и темные пятна ядовитой плесени, проступающей в углах.

Но больше всего, его раздражала странная, уродливая планировка с необъяснимыми нишами и выступами, которых в первоначальных чертежах не было.

Словно дом строили не по плану, а импровизируя на ходу. Словно по бредовому сну безумного конструктора.

Но мать настояла – цена была "слишком заманчивой".

После развода она съехала к новому ухажеру, оставив меня, отца и младшего брата Димку, доучивавшегося в институте, в этом проклятом месте.

У каждого из нас был свой график. Отец сутками пропадал на стройке за городом, уезжая и возвращаясь в кромешных потёмках. Дима – в институте, а затем у своей девушки. Я же, работая переводчиком-фрилансером, часто оставалась одна в этой бетонной коробке, наедине с тишиной... и, как оказалось, с чем-то ещё... с чем-то пугающим.

Первый звоночек прозвенел промозглой ноябрьской ночью. Посреди ночи я, мучимая жаждой, отправилась на кухню. Чтобы не разбудить домашних, шла на ощупь.

Планировка квартиры была "свободной" – кухня перетекала в гостиную, разделяясь лишь стойкой.

И вот, в этой абсолютной, звенящей ночной тишине, я услышала... Кто-то тяжело, с топотом, пробежал от кухни к дальнему, самому тёмному углу гостиной. Звук был такой, будто бежал грузный, задыхающийся мужчина. От неожиданности я застыла, как вкопанная, сердце колотилось где-то в горле. Затем, собрав остатки мужества, резко включила выключатель.

Пусто.

Сразу проверила входную дверь – заперта на все замки. Окна – наглухо закрыты. Брат и отец храпели в своих комнатах. Я списала всё на разыгравшееся воображение. Но необъяснимый страх уже поселился в моей душе.

Второй случай был… другим. Февраль. За окном завывала метель, термометр показывал минус двадцать. Я осталась дома одна – отец уехал на очередную вахту, брат – к своей девушке. День прошел в работе, а к вечеру я решила лечь пораньше.

Около полуночи меня разбудило странное ощущение. Не шум, не свет, а именно ощущение чужого присутствия. Кто-то сидел на краю моей кровати. Я чувствовала, как прогнулся матрас, но в кромешной тьме ничего не было видно. А потом появился этот запах. Тяжелый, удушающий запах сырой земли, затхлой плесени и… какой-то химии. Едкого запаха... формалина. С каждой секундой он становился всё сильнее, заполняя ноздри, словно проникая в каждую клетку тела.

Я не могла пошевелиться. Вообще. Даже веки, казалось, приросли к глазам. Полный, абсолютный паралич. Только глаза могли двигаться.

И тогда я его увидела. На фоне тускло светящегося окна проступил силуэт. Сгорбленная, бесформенная фигура в чём-то, отдалённо напоминающем грязный медицинский халат. Она не двигалась. Просто сидела на краю моей кровати и смотрела. Я не видела лица, но ощущала этот взгляд.

А потом кровать затряслась. Сначала едва заметно, потом всё сильнее, словно началось землетрясение. Но тряслась только кровать. Вибрация нарастала, пока я не почувствовала, как мои зубы выбивают жуткую дробь. Я пыталась закричать, но из горла вырывался лишь беззвучный хрип.

Это продолжалось, наверное, целую вечность. А потом… всё резко прекратилось. Силуэт растворился в темноте, удушающий запах исчез, и ко мне вернулась способность двигаться. Я вскочила, зажгла весь свет, что только был в квартире, и не выключала их до самого утра.

А ещё, я нашла на полу возле кровати — следы. Влажные, отчётливые отпечатки босых ног, ведущие от кровати к стене. Они быстро высохли, не оставив о себе никакого напоминания. Я пыталась убедить себя, что это был всего лишь кошмар, сонный паралич. Рациональное объяснение в такой момент, словно спасательный круг.

Но спасательный круг этот был быстро пробит... в марте. После жуткого события, ставшего роковым для нас.

К тому времени отец сошёлся с новой женщиной, и в квартире стало слишком тесно. К тому же, по жуткому стечению обстоятельств, мне приходилось оставлять машину на дальней парковке, возле того самого проклятого котлована, который к весне ещё больше наполнился талой, грязной водой.

Я возвращалась домой поздно вечером. Было около полуночи. Мерзкая мартовская ночь, морось, смешанная со снегом. Припарковавшись, я пошла к дому, обходя котлован. И вдруг из темноты меня кто-то позвал. По имени. Голос был хриплым, булькающим, словно человек говорил и захлебывался водой одновременно.

«Маша…»

Я замерла. Медленно повернулась лицом к котловану. В густой темноте ничего не было видно, кроме чёрной, маслянистой глади воды. Я достала телефон, включила фонарик и направила луч в ту сторону, откуда донёсся голос.

То, что я увидела, было просто невозможно. Нереально! На поверхности воды, среди торчащих ржавых прутьев арматуры, плавало лицо. Бледное, как у утопленника, лицо мужчины средних лет, с запавшими, мёртвыми глазами и синюшными, потрескавшимися губами. Лицо. она просто… плавало. Без тела! И смотрело на меня. Губы снова шевельнулись:

«Маша… помоги… тут… так холодно…»

От страха я выронила из рук телефон. Развернулась и бросилась бежать. Ноги скользили по грязной жиже, я дважды падала, поднималась, снова падала... Даже не помню, как добежала до квартиры.

Вернувшийся с работы отец, нашел меня забившуюся в самый дальний угол комнаты. Только когда он отпоил меня горячим чаем. Я всё ему рассказала.

Утром папа пошёл к котловану. Но ничего не нашёл. Никаких следов, никаких лиц. Только мой разбитый телефон, серый бетон, ржавую арматуру и мутную, безжизненную воду.

После этого случая я решила съехать. Сняла комнатушку на другом конце города, лишь бы оказаться подальше от этого проклятого места.

Через несколько дней после моего отъезда, позвонил брат. Его голос дрожал, срывался. Он сказал, что отца забрали в психиатрическую лечебницу.

Накануне он как обычно ушёл на работу и пропал. На звонки не отвечал.

Рано утром его нашли прохожие у котлована. Он стоял по колено в ледяной воде, вцепившись в ржавую арматуру, и с кем-то разговаривал. С кем-то невидимым.

Позже отцу официально поставили диагноз – острая шизофрения.

Он всё время бредил. Постоянно твердил о каких-то пациентах в белых, запачканных кровью и грязью халатах, которые приходят к нему по ночам. Садятся на край кровати и разговаривают с ним.

В последний наш с папой разговор, он сказал, что эти "существа" живут в котловане. Но иногда они чувствуют "особенных людей", которые "могут их согреть". Они притягивают их, словно магнитом. И тогда... тогда они выходят из воды...

А потом папы не стало. В ночь, после нашей последней встречи, санитары нашли его тело возле раковины. Официальная причина смерти — захлебнулся жидкостью.

По версии следствия: он забил слив тряпками, наполнил раковину водой и в ней утопился.

Даже в полиции, где нет места суевериям, тогда сказали, что тут не обошлось без чертовщины.

Квартиру выставили на продажу. За полцены, даже меньше. Но её никто до сих пор не покупает. Риелтор, который водил туда потенциальных покупателей, после последнего визита, категорически отказался больше сотрудничать.

Он рассказал, что в пустой, квартире сами собой одновременно включились все лампочки. А из вентиляционной шахты раздался отчётливый, булькающий звук. Толи смех. Толи предсмертный хрип.

P.S Если вы мне не верите – ваше право. Я и сама хотела бы считать всё это бредом, плодом больного воображения. Но…

Я лишь прошу вас об одном: если вы когда-нибудь будете покупать квартиру в новостройке, особенно рядом с заброшенными стройками… проверьте историю этого места. Узнайте, что здесь было раньше. Возможно, это место скрывает страшные тайны.

Показать полностью 1
9

История о призраке

Недавно в моем блоге на тамблере мне задали вопрос в личку о том, происходило ли у меня в жизни что-то мистическое. На ум сразу пришло несколько историй, но я рассказала сначала самую яркую, и заодно решила выставить ее сюда. Если у вас тоже есть подобные истории, то было бы здорово о них почитать.

Я осталась на ночевку у тети, и меня положили спать в комнату ее сына, который на тот момент уехал в лагерь. У него была двухъярусная кровать, но вместо нижнего постельного места на первом ярусе стоял рабочий стол с компьютером, синий диод которого стал для меня ночником, слегка освещая комнату. Когда я пыталась заснуть, то почувствовала тревогу и открыла глаза, чтобы осмотреться. В коридоре у стены сидел мальчик, обняв себя за коленки и опустив голову, будто плакал. Точно не сын тети. Его было хорошо видно: в свете диода я даже могла различить его отдельные черты. Тем не менее, я упорно убеждала себя, что это просто чемодан или вроде того, хотя отчетливо видела, как он дышит. Не выдержав психологического напряжения, я закричала, чтобы привлечь внимание тети, и не отрывая взгляда смотрела на мальчика, ожидая, что когда в коридоре включат свет, он окажется просто тумбочкой. Двигаться при этом я могла прекрасно, - точно не сонный паралич. Но вот свет включили, а там ничего не оказалось: мальчик просто исчез, оставив после себя лишь пустое место. На утро в разговоре с тетей я узнала, что на месте этого дома раньше было кладбище.

Показать полностью
16

Глава 11. Лиза. Предложение и сомнение

Глава 1.

Глава 2.

Глава 3.

Глава 4.

Глава 5.

Глава 6.

Глава 7.

Глава 8.

Глава 9.

Глава 10.

Глава 11. Лиза. Предложение и сомнение

Я путешествую всего второй раз вне тела, но смогла уяснить некоторые закономерности. Меня могут видеть только духи и то не уверена, что все. Живые люди меня созерцать не должны.  Но тут меня не просто увидели, но еще и назвали мое имя! Этот кто-то явно меня знает и знает хорошо!

Развернувшись я увидела перед собой седую худую бабку с глубокими язвами на голове и хмурым выражением лица.

— Откуда вы меня знаете? Кто вы? — спросила я осторожно, не зная что ждать дальше.

— Сразу чувствуется ужасное воспитание. Элементарному этикету тебя не научили? — пожилая дама посмотрела куда-то в сторону и вздохнула. — Да, запустила вас Клавка. Во всем она была никудышной кончено. Но не думала, что настолько!

И тут меня осенило:

— Прабабушка? Зельда? Это ты?

— Наконец-то признала бабушку!  — она подошла ко мне так близко, что я увидела каждый капилляр в ее глазах, — Времени у меня мало, внучка. Слушай и запоминай! Ты у нас девочка не простая, а особенная. Без преувеличения избранная! Во первых ты унаследовала мою силу в день когда родилась. Ты даже не представляешь, какой властью ты наделена! Только перестань сдерживать эту силу!

— Бабушка я не понимаю о чем ты?

— Выкинь из головы все эти бредни про спасительную Христианскую веру! Это красивая сказка. На самом деле в мире живых и мертвых, выживают сильнейшие. А слабых просто съедают. Ты наследница древнего магического рода,  рожденная властвовать и повелевать! 

— А что во-вторых? — спросила я недоверчиво.

— Во вторых, ты избранный сосуд для владыки.

— Что?! Опять? — с возмущением закричала я, — Ты туда же? Желаешь, чтобы я стала одержимой? Я сосуд, чтобы в моем теле разгуливал демон по земле, ты этого мне желаешь?

— Я поняла о чем ты, Лиза, — Зельда присела на стул и раздражительно выдохнула, — Только я тебе говорю совсем о другом. Эти демоны просто не вкурсе кто ты на самом деле. Когда ты примешь силу дарованную тебе от начала веков, они тебе все в ноги кланяться будут и служить тебе. Ты должна стать первой жрицей и родить царя который принесет народам всего мира благоденствие и вечную жизнь. Так написано в пророчестве.Ты понимаешь какая ответственность лежит на тебе, внучка?

— А может, я сама буду решать свою судьбу и выбирать, во что мне верить? — повысив голос, сказала я, не поверив ни в одно слово услышанного от нее бреда.

— Одна уже пыталась. Все сама решала. Ради слепой веры практически от матери отказалась. И где она сейчас? Как думаешь, что ждет твою бабушку Клавдию?  — посмотрела она мне в глаза и усмехнулась.

— Она же твоя дочь! Как ты можешь! Где она? Помоги мне ее найти! — сорвалась я в неистовом крике.

— Не ори на меня! Я уже начинаю жалеть, что возложила на тебя свои надежды! Будешь такой упрямой, погубишь себя и своих близких! Помогать я тебе не буду, — Зельда встала и подошла ко мне очень близко. — Скажу тебе одно. Ты хорошо знаешь того, кто решает ее судьбу сейчас. И если его тоже не послушаешь, то тебе уже никто не поможет. Я тебя предупредила!

Прабабушка сложила руки за спину и с холодной улыбкой на лице, стала медленно уплывать от меня растворяясь в воздухе.

— Подожди! Расскажи мне про Андрея Логинова! — крикнула я ей вслед, но было уже поздно, она исчезла.

Вот тебе и встреча. Не думала я, что моя прабабка окажется такой стервой. Выходит она была потомственной колдуньей и пыталась передать мне эту несчастную  участь. А бабушка Клавдия в свое время от этого отказалась, наверное потому и прививала она мне Христианскую веру. Чтобы я свое время поняла где добро, а где зло и у меня в будущем не было сомнений выбора. Она смогла оградить свою дочь , в будущем мою маму от влияния Зельды. Спасибо ей за это! Теперь я должна помочь ей и, чего бы мне это ни стоило, спасти её как можно скорее.

Я поспешала вернутся в тело. Пулей вылетела из дома вверх, зависнув над улицей на высоте птичьего полета. И только я собиралась уже сделать рывок в сторону двора тети Нины, как вдруг заметила странное движение на краю поселка. Что то серое бесформенное заполняло улицы Красной горки. «Что это может быть такое?» — быстро приближаясь  к загадочному явлению, подумала я. Стараясь быть незамеченной, я подлетела к кроне высокого тополя и не поверила своим глазам. Жители деревни, от мала до велика, толпой возвращались в Красную Горку. Вероятно, они шли по дороге, которая ведёт в корпорацию «Вечная жизнь». Происходящее напоминало жуткие кадры из фильма ужасов про зомби. «Они явно вне своего сознания!» — предположила я, увидев, что их глаза полузакрыты, а движения заторможены. На горизонте медленно проявлялась светлая полоска восхода. “Надо скорее возвращаться в бункер” — опомнилась я и полетела в направлении дома тети Нины.

В убежище все было без изменения, все мирно спали. Где-то в глубине бетонных перекрытий неугомонно трещал сверчок, наполняя тишину своей прерывистой песней.

— Подъем! Просыпаемся, у нас мало времени! — нарушила тишину я.

— Что ты так кричишь? Что случилось? — возмутился потягиваясь на лавке Афанасий.

— Я только, что  была снаружи. В данный момент мы можем безопасно покинуть деревню и отправится в город спасать бабушку, — я дернула Афоню за руку, — Ты ведь с нами?

— Да, Лиза я с вами. Я же обещал. Для меня важно исправить все, что я натворил.

— Лиза, а почему именно сейчас надо бежать из деревни, — перебила вопросом мама.

— Засады вокруг нас сейчас нет. А все жители ночью покидают свои дома как заколдованные, похоже они по какой то таинственной причине посещают по ночам корпорацию, — я задумалась на мгновенье и тут же всполошилась, — Но сейчас важно поспешить, они в данный момент возвращаются в свои дома.

— Ой, Лиза, тебе опять что-то показалось! Наверняка у кого-то просто была большая пьянка, — усмехнулась мама.

— А как мы доберемся до города? Автостопом думаю небезопасно — встревожился Афанасий, — Может я попробую завести эту телегу над нами? Вдруг поедет?

— Запорожец? — засмеялась мама, — Он уже лет двадцать на приколе.  Но кто знает, чудеса случаются. Ты вон наполовину кот, люди в деревне заколдованные. 

— Мама сейчас не до шуток! Ты забыла? Нас убить хотят! — рассердилась я. — Да, Афоня, пробуй конечно. Ключи посмотри под водительским ковриком. Вдоль стены канистры должны быть, может там есть бензин. Мама, у тебя где телефон? — спросила я.

— Телефон в доме у бабушки должен быть, — ответила растерянно она.

— Сейчас как поднимемся, мам, давай беги в дом за телефоном и прихвати что-нибудь из еды. Но прошу недолго, — сказала я, открывая железную дверь на выход, — Я соберу необходимое в доме тети Нины. Выходим, у нас минуты три на всё про всё.

Мы вышли с мамой из гаража и разбежались в разные стороны. Афоня уже гремел железом около автомобиля. Светало, в воздухе ощущалась прохлада и влажность тумана. Я забежала в дом тети Нины и первым делом зачерпнула воды из бака и с жадностью выпила. Хорошо тут же рядом оказались пустые пластиковые бутылки. Схватив сразу две полторашки я утопила их в баке выплескивая по полу воду.

“Хотя бы воды набрать уже, хорошо!” — подумала я осматривая все вокруг. Пустой черный пакет, булка хлеба на столе, этого будет достаточно чтобы взять с собой. Набрав воду я скинула все в черный пакет и быстрым шагом отправилась на выход.

— Ба-бах!!! — как будто что-то взорвалось в направлении гаража и тут же послышался звук тарахтящего мотора.

“Неужели у него получилось!” — обрадовалась я забегая в гараж.

— Лиза, она завелась и даже на ходу! — ликовал Афоня успевший выгнать автомобиль из гаража на пустырь перед дорогой.

— Ты суперкот! Молодец! — обняла я его от радости, — Мама не появлялась?

— Нет еще не видел, — удивленный видимо моим объятьям пробормотал Афоня.

Не желая более его смущать я отпрыгнула назад и вскочила на перекладину забора чтобы посмотреть на тропу за забором по которой должна вернутся мама.

— Мама, скорее, в машину! — крикнула я ей бегущей вдоль забора.

— Бегу, бегу, бегу, — ответила мама.

Я села в машину и осмотрев интерьер остановила взгляд на испуганной морде Афанасия. Он уставился не моргая в одну точку и как будто даже перестал дышать.

—  Афоня, что с тобой такое?

Он медленно поднял руку и показал куда то вперед за лобовое стекло. “Что могло так напугать его?” — Я повернула голову и посмотрела вперёд. В десяти метрах от нас стояла толпа местных жителей. Зачарованные, словно под каким-то гипнозом, повернувшись к нам лицом, они молча покачивались на месте. Как будто ждали наших дальнейших действий.

— Мама, скорее! — кричала я выбежавшей из гаража матери, показывая на открытую дверь «Запорожца».

Мама заскочила на заднее сиденье и тяжело дыша, что-то бормотала себе под нос. Люди, находящиеся под воздействием неизвестного дурмана, медленно приближались к нам.

— Ужас! Что с ними? — удивленно воскликнула мама.

— Газуй, Афоня! — крикнула я закручивая окно двери автомобиля.

Машина резко дернулась вперед и поехала прямо на толпу.

— Правее бери, они хоть и зомбированные, но все же люди!  — продолжала кричать я водителю.

Заколдованные как специально кидались на машину цепляясь за нее руками. Афанасий резко вывернул вправо и нажал на педаль газа вырвавшись из толпы. Впереди дорога была чистой.

— Куда ехать? — спросил меня Афоня с круглыми глазами от шока.

— Надо как можно дальше убраться от деревни в направлении города. Настолько, насколько хватит этого автомобиля.

— Лиза, извини за мой насмешки.  Я не ожидала, что все так на самом деле! — попросила прощения мама поглаживая меня по плечу.

— Мама, всё нормально. Я порой сама не верю в то, что вижу, — улыбнулась я ей в ответ.

Наш маленький автомобиль  поднялся вверх на возвышенность, проехал знак окончания населенного пункта “Красная горка” и повернул на федеральную трассу. Солнце выскочило из-за лесополосы и ослепило нас яркими лучами. Мы зажмурились и опустили солнечные козырьки. Мама разобрала наспех собранные из дома продукты и стала всех угощать шурша пакетами.

— Мама, ты телефон надеюсь нашла? — вдруг вспомнила я.

— Ах да, конечно, — мама достала из кармана белый блестящий гаджет, — Сейчас посмотрю, может есть пропущенные или сообщения.

Я повернувшись назад с нетерпением ожидая от нее результата.

— Ну, что там мам?

— Вообще ничего, никто не писал и не звонил, — мама погасила экран и стала убирать его обратно в карман, — Еще и зарядки осталось два процента.

— Мам дай его мне, я хоть на работу сообщу, они поди меня уже потеряли, — попросила я протянув руку назад.

Мама хотела уже было отдать его мне и вдруг отдернула обратно.

— Подожди! Мне кажется я видела нашу фамилию в ленте новостей, — она нахмурилась и стала внимательно читать длинный список на экране телефона, — Ага, вот, нашла. “МВД России разыскивает Елизавету Андреевну Логинову, 1995 года рождения, по подозрению в убийстве гражданина Стефана Эдуардовича Донберга 2000 года рождения. Приметы: на вид двадцать пять - тридцать лет, лицо европейское, волосы темные, телосложение худощавое”.  Дочка, что это значит?

— Я не понимаю! Я никого не убивала! — возмутившись я выхватила у нее телефон и стала читать.

— Вот гады! Они теперь на другие методы перешли! Подставить тебя решили, Лиза! — ударил по рулю кулаком Афанасий и машину резко дернуло на дороге. 

— Я сейчас все узнаю! У меня есть знакомые в полиции,  — я стала искать служебный телефон участкового моего участка, но в этот момент телефон вырубился окончательно, — Ёшкин кот, аккумулятор разрядился!

Не думала я, что всё зайдет настолько далеко и всё будет выглядеть впереди окончательно безнадежным. От всех моих стараний становится только хуже и хуже. Бабушка в плену злодеев нечеловеческой природы, меня обвиняют в убийстве и теперь посадят надолго за решетку, маму в итоге ждет участь бабушки или ей придется постоянно где-то скрываться. «Может, нужно согласиться с прабабкой, принять силу и сделать, что они от меня хотят? Чувствую, что это плохое решение. Но из двух зол выбирают меньшее, зато все будут целые и здоровые», — тяжелые размышления навалились на меня тяжелым грузом.

Вдруг “Запорожец” резко повернул съехав на лесную грунтовую дорогу и остановился.

— Афоня, зачем мы тут остановились? — спросила удивленно я.

Афанасий повернулась к нам, явно что-то задумав.

— Я вот, что подумал. Если мы сейчас даже доберемся и найдем, где удерживают твою бабушку, то вряд ли сможем освободить ее. Нам не одолеть таких как Эммануель. А теперь тебя еще к тому же ищет полиция.

— И, что ты предлагаешь? — поинтересовалась я.

— Я считаю, что нам в первую  очередь надо поехать и выкопать Чудотворную икону, — Афоня показал указательным пальцем вверх, — Только оттуда нам осталось ждать помощи!

— Да ты прав. Раз икона мешала им развернутся в деревне, значит она нам поможет одолеть их! — я погладила взъерошенную шерсть на макушке кошачьей головы. — Молодец, Афоня. Хорошая идея!

До места, где Афанасий закопал икону, было недалеко.  Мы развернулись и проехали несколько километров назад. Остановились на обочине, рядом с памятником человеку, погибшему в автокатастрофе.

— Предлагаю вам меня подождать тут, а я быстро сбегаю откопаю икону и назад, — произнес наш лохматый водитель.

— Ладно, только не задерживайся пожалуйста, — попросила я его.

Афанасий быстро скрылся в густых зарослях тенистого леса. Тепло и солнечно, лето в самом разгаре. В лесу поют заливаясь птицы, в высокой траве стрекочут кузнечики. Жизнь идет своим чередом, не обращая внимания на все проблемы которые окружают таких людей как я.  Всю эту идиллию изредка нарушает шум проезжающих автомобилей. Внутри едут люди и озираются с любопытством на нас, грязных измученных беглецов. «Счастливые! Наверное, в отпуск едут, на море!» — подумала вздохнув, я вслед проезжающей машине с большим багажником на крыше. Мама вышла из машины и потянувшись подошла к каменному памятнику.

— «Страхов Стас Александрович», какой молодой и погиб! Жалко парня. И ведь недавно совсем. Зачем так гоняют! — прочитала мама, рассматривая фотографию на камне.

— Мама, у каждого свой путь. Бог нас ведет по дороге жизни, а мы уже выбираем, куда повернуть. К добру или злу. Богу виднее, когда кому приходит время уйти, — неожиданно для себя произнесла я проповедь.

— Все равно жалко, — сказала с досадой она в ответ, — Вон гляди как гонит! Поди думает, что крутой!

По трассе на огромной скорости мчался черный лакированный джип. Он проехал мимо нас и вдруг резко ударил по тормозам. Послышался резкий визг тормозных колодок, от трущейся об асфальт резины повалил черный дым. Машина нервными рывками развернулась и поехала в нашу сторону. “Неужели это снова тот же самый автомобиль!” — тревожно запульсировала мысль в голове.

— Мама, мама! Скорее ко мне! — старалась я перекричать гул мотора подъезжающего автомобиля.

— Эй, вы что на могиле моего кореша делаете?! — послушалась от парня в капюшоне вылезающего из автомобиля, — наши взгляды совпали и он выкатил глаза от удивления, — Какая встреча! Снова ты!

Это был Змей, уголовник с татуировкой змеи на руке. Видимо, оценивая всю тяжесть последствий после последней нашей встречи, он решил в этот раз не церемониться и, вытащив пистолет из автомобиля, навел в мою сторону и открыл огонь.

— Бах! — гулким грохотом прозвучал выстрел и пуля просвистела в сантиметре от меня.

— Мама беги в лес! — закричала я и бросилась в кусты стараясь подальше увести линию огня от направления где находится мама.

Лес заваленный корягами и заросший густым кустарником был  труден в преодолении. Выстрелы не прекращались и пули пролетали близко от меня. “Он меня преследует и он меня видит” — сообразила я и бросилась в темный рельефный участок леса с высокими мохнатыми холмиками.  За холмами скрывался глубокий овраг, но из-за густой растительности сложно было оценить его истинные размеры. Скатываясь по склону я зацепилась за торчащий корень ногой и потеряв равновесие полетела кубарем по косогору. Я пыталась до последнего сгруппироваться но ветки и сучья деревьев помешали мне это сделать. Обрыв, я падаю, удар, резкая боль в голове и все. Я потеряла сознание.

Продолжение следует...

Михаил Мирочудов

author.today

litnet.com

Подписывайтесь на мой Телеграмм канал, что быть в курсе моих новостей!

UPD:

Продолжение тут...

Показать полностью 1
545
CreepyStory

Ползун (3)

- Вообще оберег – это то, что защищает. И сделать его можно из разного материала – например, здесь сплелись нежная любовь, одержимость, дикая страсть и смерть. Мощный коктейль,  не находите? Если эту смесь обработать как следует, придать ей нужную форму и направление, она на многое способна.

- Охренеть, – протянул Антон, отгоняя от себя мысль о ванной, наполненной гадким киселем из мертвой плоти.. – А это вот что?

Он указал на сложенный гармошкой цветной листок, более всего похожий на рекламный флаер. Лист был накрыт круглым колпаком с начертанными на нем затейливыми символами.

- О, это мощнейшая вещь. Я даже накрыл его специальной защитой – пока не знаю, как направить  в мирное русло. История его тоже занятная… У одного мужчины, назовем его... Аркадий. Так вот, у Аркадия была дико старомодная мама, которая к тому же очень не любила расставаться с вещами. Стоит древний телевизор Саратов – ну  пусть стоит, работает же! Аркадий устал спорить с матерью и оставил попытки всучить ей новую технику и мебель, пусть живет, как знает. У Анны Васильевны, давайте так назовем маму нашего персонажа, был кассетный видеопроигрыватель - видик, как называли его в 90-е. И была коллекция кассет, из которой Анна Васильевна пересматривала в основном выпускной сына да свадьбу племянницы. Однажды женщина разбирала старые вещи в верхних шкафах стенки, желая найти советские новогодние игрушки. Копошась в залежах многолетнего хлама, Анна Васильевна наткнулась на VHS-кассету в футляре без надписей. Она вытащила кассету и увидела сбоку кустарно выполненную наклейку, на которой виднелась безграмотная надпись: «Сеанс от головы». Женщина крайне заинтересовалась – она прекрасно помнила выступления гипнотизера Кашпировского по телевизору, помнила, как ее мама да и она сама выставляли наполненные банки, чтобы зарядить воду энергий он пассов другого кудесника – Алана Чумака.

Анна Васильевна не сильно-то в это все верила, по крайней мере, ни махания руками Чумака, ни бредовые речи другого известного гипнотизера не помогли ее матери избавиться от гипертонии, что и привело ее к инсульту в 60 лет. Но Анне Васильевне было интересно, что за сеанс на кассете и кому из их семьи вообще понадобилось тратить деньги на такую ерунду.

Она загрузила кассету в видик и увидела изображение не очень хорошего качества – по низу кадра шла рябь, картинка расплывалась и постоянно теряла в резкости. На экране была худая тощая женщина с седыми волосами, рассыпанными по плечам, сидела она на стуле на постаменте в небольшом зальчике. Оператор поводил камерой, и стало ясно, что действо происходит в каком-то провинциальном клубе или актовом зале самой затрапезной школы.

Тощая седая женщина прочистила горло и начала говорить:

- Сегодня я проведу сеанс для избавления от головной боли. Не имеет значения, слушаете ли вы меня. Вы можете уйти в свои мысли, можете вообще заткнуть уши или уснуть, главное, быть здесь и внимать вибрациям моего голоса. В конце сеанса я произнесу «мы закончили», тогда вы сможете покинуть зал.

В зале на откидывающихся деревянных креслах сидела немногочисленная публика, человек пятнадцать. Бедновато одетые, потрепанные жизнью женщины и мужчины. Ведущая медленным сонным голосом зачитывала с бумажку какую-то ерунду, которая у Анны Васильевны совершенно не задерживалась в голове. Она попыталась понять смыл ее речей, но выхватывала только отдельные фразы: «тяжелеют руки, голова, ноги, кости…», «радость неотъемлемый атрибут..» «собаки около врат рая…».

Несмотря на всю эту белиберду, Анна Васильевна не могла оторваться от просмотра и очнулась только тогда, когда кадр резко сменился на мультфильм – на экране Том гнался за Джерри. Анна Васильевна чувствовала себя нехорошо – у нее кружилась голова, стучало в висках, и при всем этом она не могла усидеть не месте, ее одолевала странная суета. Женщина принялась ходить по квартире, но тревога только усиливалась. В голове ее звучал голос седоволосой женщины, твердившей про собак у врат рая, а ноги налились тяжестью и болью, но усидеть на месте у нее не получалось.

Аркадий, заехавший проведать мать, нашел ее в неадекватном состоянии – женщина шагала на месте, уткнувшись лбом в стену. Вызвал скорую, в больнице Анну Васильевну обследовали, но не нашли никаких патологий, никакого намека на инсульт или что-то подобное. Напротив, врач сказал ему, что у матери удивительно хорошие анализы и отменное состояние сосудов для ее возраста. Странности Анны Васильевны, тем не менее, не проходили. Она начала уходить из дома, причем на все большие расстояния. Сначала уходила на пару тройку километров и блуждала в своем районе, не способная найти дорогу домой; нередко ее приводили знакомые и соседи. Сын даже навесил на мыть специальный маячок, по которому ее можно было отследить. Аркадий потратил кучу денег на  обследования в лучших клиниках столицы, приглашал светил от медицины, но у женщины не находили ровным счетом ничего. Невероятно здоровый и крепкий организм для женщины 60 лет – таков был вердикт всех врачей. Анна Сергеевна же была уверена, что беда ее случилась после просмотра кассеты, смотреть которую она сыну не давала – боялась, что с Аркадием случится то же самое. Он же внимательно осмотрел футляр и на внутренней стороне нашел надпись карандашом «Воркута, 1998 год, сеанс матери Огетты». Задав поиск в сети, Аркадий скоро нашел о ней немного информации на одном воркутинском портале – о бывшей медсестре, ударившейся в эзотерику и организовавшей небольшое сообщество с сектанским уклоном. По паспорту ее звали Амалия Зильберович, и она, как многие аферисты того времени, подалась в целительство. Снимала небольшие зальчики, где несла поток чуши легковерным жителям Воркуты, обещая железное здоровье. Об Амалии поползли нехорошие слухи после того, как на ее сеансе побывала мать какого-то местного бандюка. Мать его ни от каких болезней не исцелилась, зато отказалась от официальной медицины, безоговорочно поверив Огетте. И вскоре благополучно померла от диабетической комы, инсулин ведь Амалия ей колоть запретила. Браток целительницу нашел, отвез на кладбище, убить не убил, но что-то сделал с ней такое, после чего она сплошь поседела и начала заикаться. Братка вскоре после этого завалили в бандитской разборке, и Амалия продолжила свое целительство. Но на сеансах начала нести что-то невероятно странное, похожее на бред шизофреника.

Когда Аркадий задал вопрос на форуме целителей, что ж ему делать, ему посоветовали найти запись того сеанса полностью – все сошлись во мнении, что Анну Сергеевну приглючило из-за того, что сеанс был просмотрен не полностью, ведь концовку кто-то затер мультфильмом. Начались поиски на всевозможных барахолках, на которых торговали старьем советского периода и 90-х годов, на сайтах магов и экстрасенсов. Аркадий даже умудрился созвониться с Джуной, хотя престарелая целительница даже не поняла, что от нее хотят. Ни у кого подобной кассеты не было.

Тем временем Анне Сергеевне становилось все хуже – она уходила все дальше от дома, уезжала в другие районы и даже как-то раз сорвала и выкинула маячок. Аркадий нанял сиделку, но мать сбегала во время прогулок с ней. Иногда Анна Сергеевна приносила из своих эскапад вещи – сумочку, зонтик, портмоне. И хоть сумочка и портмоне оказались пустыми, Аркадий не на шутку встревожился – он был уверен, что мать их ворует. Однажды она принесла невероятно странную вещь – запечатанную упаковку таблеток, на которой был изображен мужчина с широко раскрытым зубастым ртом. Когда вскрыли коробочку и развернули инструкцию, то увидели ряды убористого текста, написанного будто шизофреником. В четыре колонки повторялись одни и те же слова: «мертвые голуби едят глаза». Фабричная упаковка и инструкция были хорошей типографской печати, и было странно думать, что кто-то настолько заморочился, чтобы просто подшутить. Еще мать Аркадия принесла кипу буклетов, на которых был изображен Ленин в своем саркофаге в мавзолее, и в сухом провале его живота копалась не кто иная, как сама Анна Сергеевна.

Однажды женщина пропала навсегда – отыскала ключ от входной двери и уехала на другой конец города. Маячок Аркадий нашел в мокром снегу, рядом с сумочкой матери и ее зимними ботинками, в один из которых были аккуратно уложены ее вставные челюсти.

Конечно, Аркадий заявил в полицию, но несколько месяцев активного поиска ничего не дали. Плакаты в стандартной оранжевой гамме Лиза Алерт с портретом Анны Сергеевны постепенно ветшали и выцветали. Прошел год, и сын ее почти смирился с потерей и уверился, что мать, скорее всего уже мертва. Упала в коллектор, свалилась от сердечного приступа в воду, забрела в лес и погибла от холода – вариантов была масса, выбирай не хочу. Но однажды около входной двери в супермаркет Аркадий увидел объявление с крупно напечатанным именем своей матери, и плакат был свеженьким и ярким, будто только что из типографии. Аркадий подошел ближе и оторопел – на изображении Анна Сергеевна стояла около каких-то бревенчатых сараев с выбитыми окнами, голова ее была неровно обрита. А в тексте объявления значилось: «пропал объект А, нашедшему просьба подать сигнал в окно методом С». Вместо телефона была какая-то нечитаемая абракадабра из символов и знаков. Аркадий сорвал объявление и отправился с ним в полицию, где от него благополучно отмахнулись, сказав, что это была шутка какого-то мерзавца. Вскоре он увидел еще одно объявление недалеко от своего дома, и на этот раз на портрете его мать, обнаженная по пояс, кормила грудью крошечного, невероятно тощего поросенка с торчащими ребрами и выступающей хребтиной. Текст был читаемый: «А ты ведь знал насчет Петьки-визгуна!». Аркадий тогда не пошел домой, он отправился в кабак и набрался там до состояния риз. Потому что Петьку-визгуна он действительно знал – тот был пацаном лет десяти, который отравлял ему жизнь в деревне, куда его в детстве отвозила на лето мать. Петька погиб, провалившись в уличный туалет, и Аркадий тогда слышал, как тот зал на помощь. Но предпочел никому не говорить, потому что натерпелся и от Петьки и от его приспешников. Он был уверен, что Петьку вскоре найдут, но ему нужно было время позлорадствовать, представляя, как недруг глотает дерьмо. Но получилось иначе – мальчишка просто захлебнулся, а тело его нашли уже ближе к осени. И об этом не знал никто, ни одна живая душа. Никому не рассказывал Аркадий свою постыдную тайну – ни матери, ни любимой девушке, а потом жене, ни задушевному другу.

Аркадий вышел на меня, и запрос его был отыскать мать и узнать, кто печатает эти паскудные объявления. Он-то и принес мне буклет с Ильичом. Я провел некоторые изыскания и четко сказал, чтобы Анну Сергеевну он не искал; туда, куда она забрела, живым ходу нет. Так-то.

Антон слушай байки обережника с круглыми глазами – он-то думал, что оберег это всего лишь заговоренный кулон или нитка на запястье.

- Ну а мне ты что дашь?

- Я думаю… Думаю, что вот это!

Данила указал на выпуклую круглую стекляшку в соседней ячейке.

- Это линза от фотоаппарата Зенит-Е. Слушайте внимательно, историю своего оберега нужно знать хорошо. Он будет не просто лежать мертвым грузом у вас дома, он будет работать, соединившись с носителем.

Эта вещь принадлежала одному очень эксцентричному парню. Любил он снимать на этот старинный аппарат, выставки даже устраивал. Был у него правда один большой изъян, огромный, можно сказать. Парень, давайте назовем его Петр, страдал агорафобией, то есть боялся выходить из квартиры. И боролся он с этим одним способом – с помощью фотосъемки. Он делал репортаж из двенадцати портретов, потом устраивал выставку. Выставки его, надо сказать, пользовались большим успехом, а фотографии продавались по баснословной цене.

- Выставка всего из 12 портретов?

- Да, этого было вполне достаточно. После выставки болезнь отступала, и он мог жить в этом мире почти нормально 5-6 месяцев, пока не наступало очередное обострение. Проблемой конечно было и то, что снимал Петр мертвых.

- Кто б сомневался, что Петр был тоже не в себе, – усмехнулся Антон.

- Он может и не занимался бы этим всем, но сидеть безвылазно в четырех стенах Петру очень не нравилось. Кроме того ему приходилось отстегивать немалые суммы похоронным агентам, которые получали от родственников право на съемку. Не все, знаете ли, согласны на то, чтобы его близкого человека разодели в старинные одежды и усадили как живого, чтобы сделать портрет. Петр делал современные пост мортем, и конечно ему были больше интересны портреты более-менее молодых людей, а смерть юной девушки, парня или ребенка взывает среди родни гораздо большее горе, нежели кончина древней бабки. Поэтому с поиском моделей у Петра была большая проблема – один раз агента, через которого он действовал, даже побили. Да и влетало это в копеечку: те, кто соглашался, требовали немыслимые суммы, плюс оплата дизайнеру, которая придумывала сюжеты для фото – одежда, поза, какие-то детали в кадре, аренда реквизита.

У Петра был свой ритуал – когда он заходил в комнату покойника, то просил всех выйти, даже своего помощника, и просил у усопшего разрешения его сфотографировать. Труп, понятное дело, не возражал, но иногда Петр сворачивал съемку, если провидение подавало ему знаки о недопустимости фотосессии. Например, однажды со стены сорвался портрет усопшего, и фотограф наш посчитал, что это нехороший знак. Но это бывало крайне редко.

Петра знали в кругах художников авангардистов, нашлись т те, кто продвигал его творчество за рубежом, откуда стали поступать существенно больше гонорары и даже заказы на серии фотографий в определенном стиле. Получалось у него, надо сказать, потрясающе, я его фото видел, бывал на выставках.

- Кто б сомневался, – пробормотал Антон.

- Так вот. Однажды Петр получил согласие на съемку молодого парня, ему было всего 19 лет. Когда он прибыл, то увидел, что в плане антуража ничего не нужно было поправлять – жил он с бабушкой и дедушкой, те были из старой профессуры, и весь дом был забит антикварной мебелью и предметами старины. Одет он тоже был как какой-то франт 19 века, со старомодным накрученным галстуком и старинного вида пиджаком, так что с агентом они его даже не переодевали. Петр по обыкновению спросил у усопшего разрешения, никаких плохих знаков не увидел и пригласил своего ассистента. Вдвоем они посадили мертвеца в бархатное кресло, закрепили специальными зажимами голову, чтоб не свалился, и нафоткали. Ну и вроде бы все прошло отлично, за эти фотографии Петр получил больше обычного, так как парень был необыкновенно хорош собой и даже посмертие эту привлекательность не испортило.

И в общем-то в жизни Петра к этому моменту начало все более-менее налаживаться, у него даже появилась девушка из богемной среды, которую занятие парня не испугало. Петр к тому же нашел психиатра, который специализировался на лечении агорафобии, и у него появилась надежда, что портреты мертвецов со временем он сможет, наконец, отставить, его больше интересовало архитектурное проектирование.

Но однажды Петр зашел в кофейню, подошел к стойке и увидел, что бариста – тот самый парень из антикварной квартиры. Ну просто один в один: и едва заметные пробивающиеся усики, и родинка рядом с левым ухом, и стремительные, вразлет, брови. И даже ссадина на костяшке большого пальца была такая же, как у усопшего. Петр вздрогнул, промямлил что-то и пулей выскочил из кафе. Но потом отошел и сам же себя успокоил – сходство, конечно, поразительное, но чего только в этом мире не бывает. Жуткое совпадение. Дома он рассказал о случившемся девушке да и забыл об этом благополучно. Но через пару месяцев он снова увидел человека, как две капли воды похожего на того парня – на этот раз в супермаркете за стойкой с мясом, тот, облаченный в белый халат и колпак, рубил мясо. На этот раз Петр окликнул двойника, тот обернулся и уставился на него с вопросительным выражением – чего, мол, надо? После этого случая Петр встретил еще одного двойника – на этот раз в поликлинике. И потом еще раз и еще, и снова. Это уже точно нельзя было назвать совпадением, и Петр с ужасом решил, что он просто чокнулся после всех этих свистоплясок с мертвецами. Масла в огонь плеснула и его девушка – оказалось, что ее слова любимого встревожили, и она пошла в ту самую кофейню, узнала, кто работал в тот самый день и тайком сфоткала баристу. И это оказался совсем другой парень, совершенно не похожий на усопшего из антикварной квартиры.

- Там наверняка не один бариста работает, – попробовал Петр объяснить тот факт, что на фото, сделанной его девушкой, совсем другой человек.

- Их там всего двое, один по будням, другой в выходные, – сказала она, и показала доску, на которой были вывешены фотографии всех сотрудников. – И нет, никто в последнее время не увольнялся, я выяснила.

Петр решил рассказать все на сеансе со своим психиатром, но когда настроил видеотрансляцию, то увидел на экране все то же лицо. Изящное лицо молодого парня в старомодном галстуке.

Скоро все мужчины, которых он встречал, обрели лицо того самого усопшего, чьего имени он даже не запомнил. И его ассистент по съемкам, и лучший друг, и случайный прохожий, и даже его отец. Терапию Петр забросил, фотографию – тоже. И вскоре агорафобия настигла его снова, чтобы уже никогда не покинуть. Он осел в своей квартире, перебивался случайными заработками в сети и подачками от родителей, девушка от него очень быстро ушла. То, что поначалу было довольно мистическим и даже романтичным, быстро превратилось в нечто отвратительное и совершенно неизящное. Петр перестал бриться, забывал мыть посуду и целыми днями просиживал за играми и сериалами – люди на экране сохраняли свою нормальную внешность. Даже доставщикам еды он не открывал, через дверь прося их оставить продукты у двери – он просто не мог больше видеть это тонкое аристократическое лицо с редкими юношескими усами.

- И что с ним было дальше? – спросил Антон.

- Ничего хорошего. На жизнь ему не хватало, и он начал распродавать вещи. Фотоаппарат Зенит я и заприметил на сайте-барахолке. И купил.

- Ну а почему ему постоянно мерещился этот парень? Петр сошел с ума?

- С ума он, несомненно, сошел. Но усопший ему мерещился вовсе не поэтому. Когда я купил фотоаппарат, меня очень заинтересовала история Петра. Да, я выспросил, почему он продает такую замечательную вещь, и Петр, разумеется, не очень-то хотел рассказывать. Но я сказал, что доплачу, если расскажет. Я пошел к родителям того парня, но они отказались со мной говорить. Даже на порог не пустили. Зато, пока я топтался там на лестничной площадке и вел переговоры через приоткрытую дверь, меня заприметила соседка, оказавшаяся очень любопытной особой. Она и позвала меня, когда я уже собрался уходить, несолоно хлебавши. И рассказала, что внук этой четы, звали его кстати, Владислав, был очень слабого здоровья. И умер в свои 19 после долгой и изнурительной болезни. Что это была за болезнь, соседка не знает – чета была крайне нелюдимой и ни с кем хоть сколько-нибудь приятельских отношений не завела. Но соседка, когда Владик был маленький, часто встречала их в детской поликлинике, куда они приходили с внуком. А последнее время к ним часто ездила скорая помощь и забирала Владика в больницу.

Это было довольно интересно – по крайней мере понятно, почему дед и бабка Владислава согласились на съемки, видимо, они сильно поиздержались за время его болезни. Я отправился в нужную мне поликлинику и просто и нагло предложил взятку регистраторше. Дело близилось к вечеру, страждущих около регистратуры не было, и молодая прыщавая девка без лишних уговоров взяла мои деньги и через какое то время выдала ответ – у Владислава была редкая сосудистая патология, а из-за нее – крайне высокое давление; кроме этого у него постоянно образовывались тромбы, и уже была операция по удалению тромба из ноги. Но это еще не все. У Владислава был ишиопаг.

- Чего?

- Вот и я тоже не знал. Паразитический близнец. Из грудной клетки Владика торчали недоразвитые ножки его брата, а под волосами на шее сзади виднелось ухо и часть скулы. Видимо этим и объяснялись сосудистые патологии Владислава и его слабое здоровье. И тогда стало понятно, почему на Петра легло проклятье – ведь он спросил разрешения на фотографию только у самого Владика, но не у его брата. Мертвые умеют мстить, знаете ли.

Об этом я написал Петру и предложил свои услуги – зная все это, можно было попробовать снять проклятье, но фотограф к тому времени совсем стал скорбен духом и не поверил мне. Потом я узнал, что родственники Петра определили его в какое-то учреждение, интернат, где он прятался в комнате, завешенной плотными шторами, и отказывался общаться с мужчинами наотрез.

- Отличная вещица, – пробормотал Антон. – И что мне с ней делать?

Данила открыл дверцу, забрал линзу и отправился за свой прилавок. Там он вынул инструменты и ловко вставил ее в металлическую затейливую оправу на цепочке.

- Вот. Отдадите дочери, пусть носит на шее. Можно, конечно, в шкафчике держать поближе к себе, но лучше, чтобы было соприкосновение с телом. Так будет быстрее и действеннее. Линза выявит то, что сокрыто, и мы узнаем, почему ползун преследует Катю. Когда выясните, придете ко мне. Девочку сюда не приводите, если за ней что-то волочится, оно тут натворит делов!

***

Оберег Катя надела без особого энтузиазма, но согласилась носить его втайне от матери.

- Отчитка совсем не помогла, – уныло сказала дочь. – Думаешь, эта стекляшка будет лучше?

После поездки в Гуменки она впала тихую тоску – перестала звонить подругам, мало ела, смотрела один за другим сериалы и почти не выходила из дома. Хоть Антон и не рассказал ей всего, что случилось в храме, Катя сама чувствовала, что надвигается что-то плохое:

- Пап, он рядом. Не знаю, как объяснить, но я его чувствую. Он что-то ждет…

Первые несколько дней Антон плохо спал, постоянно ожидая, что оберег как-то спровоцирует ползуна. Он вставал ночью, осторожно открывал дверь в комнату дочери и слушал ее тихое мирное дыхание. Но все было спокойно, и ничто не нарушало привычного хода жизни их маленькой квартирки. Счастья, правда, будто и не бывало – Люда стала отстраненной, холодной, не обнимала его в постели. Ужин теперь проходил в молчании, и Антон старался быстрее проглотить свою порцию и сесть к телевизору в гостиной. Он вернулся на работу, которая теперь тоже не приносила удовлетворения. Иногда Антон, припарковав машину, сидел по полчаса в машине, пялился в телефон, не желая подниматься в квартиру.

В один из таких вечеров, подходя к подъезду, Антон привычно скользнул взглядом по своим окнам и увидел, что свет включен в обеих комнатах и на кухне. В этом не было ничего странного, но Антон сразу встревожился и на этаж поднимался, прыгая через ступеньку. Квартира встретила его тишиной и почему то влажностью и духотой, будто на кухне долго кипела большая кастрюля с водой. Антон, не снимая пальто и зимних ботинок, сунулся к Кате в комнату. Она сидела на кровати, безучастно глядя на ковер, на котором были разложены коричневые куски чего-то, в чем Антон не сразу опознал печень. Рядом валялся разбитая линза из кулона-оберега и погнутая оправа.

- Катя… – помертвевшим голосом позвал он.

Дочь не отозвалась, и Антон крикнул, повернув голову:

- Люда! Ты дома? С Катей неладно!

В гостиной послышалось движение, но ему никто не ответил. Антон с колотящимся сердцем направился в их с женой комнату, где он увидел Люду, сидящую на диване к нему спиной вполоборота. В одной руке она держала моток ниток, в другой – пучок каких-то мелких палочек.

- Катя… Она странная… – пробормотал он, понимая, что происходит что-то ужасное.

Жена отложила свое странное рукоделие, сгорбилась, спина ее вздрогнула.

- Люд…

- Что ты наделал, Антон… Я же просила, не занимайся всей этой мракобесной херней, не ходи ни к каким экстрасенсам!

Она обернулась, и Антон невольно сделал шаг назад. На него смотрела совершенно чужая женщина, которая не имела с его женой ничего общего. Знакомым было только домашнее плюшевое платье с большим карманом спереди и роскошные темно-русые волосы, собранные в хвост. Все остальное было просто чудовищным: маленькие, заросшие жесткой кожей с уголков глаза, перекошенное лицо, будто сумасшедший бог легонько сжал ее череп, почти отсутствующая, задвинутая куда-то к шее нижняя челюсть, которая делала ее похожей на злого хомяка, тонкие ножки с синими утолщенными суставами. В вырезе платья было видно большое коричневое родимое пятно, поросшее черным волосом, которое наползало на шею и ключицу.

- Кто ты нахрен такая? Где Люда? Где моя жена? Ты что-то с ней сделала?!

Он сжал кулаки и шагнул к ней, и женщина выставила вперед руки в защитном жесте:

- Я и есть твоя жена! Посмотри фото!

Антон бросил взгляд на полку с фотографиями – тот самый кадр, на котором они так счастливы, где маленькая трехлетняя Катька есть мороженое, сидя в коляске, а рядом с ним – колченогое чудовище с перекошенными лицом и жуткими поросячьими глазками. Одетое в любимый сарафан его жены – голубой, летящий, такой женственный.

- 21-й век на дворе, фото подделать не проблема…

- Я – твоя жена, – тяжело вздохнула уродина. – Ты совсем меня не помнишь?

- Где Люда? Как ты вошла? Я тебя прикончу!

- Когда ты кончаешь, то сжимаешь мне мизинец, ты ненавидишь винегрет, но ешь, когда я готовлю, чтобы не обидеть, а я готовлю, потому что ты врешь, что тебе нравится. Тебя до сих пор мучает тот случай в детстве, когда ты зажал электронный тетрис, который тебе дал лучший друг.

Антон окаменел. Какие-то подробности его жизни можно было узнать из соцсетей, но мизинец? Тетрис ушастого Димана, и его вина перед ним? Это знала только Люда. Если только…

- Ты узнала это у нее, – процедил Антон.

- Я твоя жена! Боже, неужели ты совсем-совсем меня не помнишь?! Мы же учились в одном классе!

- У меня не было в классе таких… как ты.

- Я была на домашнем обучении, но приходила в школу сдавать экзамены и писать некоторые контрольные в конце четверти. Из-за состояния здоровья…

И тут Антон вспомнил. Колченогую, уродливую до отвращения девчонку, которую даже не травили – была она слишком легкой добычей, да и в школе появлялась тогда, когда о ней все успевали забыть. Стоял конец весны, жаркий душистый май – окна в коридоре школы были распахнуты, и в воздухе витал аромат цветущих яблонь из школьного сада. Он спускался с лестницы, мечтательно улыбаясь: впереди было целое лето, а на математике ему улыбнулась черноволосая красавица Цуканова и на перемене сунула записку, которую он медлил прочесть – ему хотелось немного помечтать. И тогда он машинально подхватил эту колченогую девчонку, которая споткнулась на первой же ступеньке и точно разбила бы себе нос, если бы он ее не поймал. Она щенячьим взглядом посмотрела на него снизу, а Антон сказал ей что-то шутливое и тут же ушел. И не увидел изумленного и восторженного взгляда, который она бросила ему в спину.

- Ты меня поймал на  лестнице. Знаешь, в домашнем обучении есть хоть и сомнительный, но все-таки плюс – у тебя просто прорва времени. Я перечитала все книги у родителей, записалась в несколько библиотек, скупала все, что мне казалось хоть сколько-нибудь интересным. Однажды я увлеклась эзотерикой, прочитала сотни, сотни изданий. И неожиданно для себя поняла, что из крупиц истинного знания вдруг проявилась картина реального положения дел. Я поняла, как пробиться в темный мир, я собрала эту информацию, словно осколки, разбросанные в пыли. Я сложила из них полную картину. И вызвала Ползуна.

- Ты! – выдохнул Антон.

- Он запросил самую маленькую цену за тебя – родителей и моего первенца. И дал мне знание, как провести приворот. Вот я и провела, и вместо убогой, звбитой, колченогой инвалидки ты видишь красивую и обаятельную женщину. У Кати пришли первые месячные, время расплачиваться. Знал бы ты, чего мне стоило выносить и родить ребенка с моим-то здоровьем! – зло выдохнула Людмила. – Я чуть не сдохла! Но я была готова на все ради тебя! А чего мне стоило не привязываться к дочери! Я вырвала эту любовь из себя, я сломала свой материнский инстинкт к чертовой матери! И если б ты не сунулся с этим оберегом, то не увидел бы меня... такой! И Ползун просто забрал бы Катю и все, ты забыл бы ее сразу же! Что мне теперь делать, если ты все узнал, господи!

- Нет, нет, нет, – бормотал Антон, пятясь назад. – Я не отдам ее!

Он рванулся в комнату Кати, и его встретил страшный смрад на пороге. Дочь лежала на полу, окруженная кусками гадкой студенистой печени, а над ней, опираясь на мощные руки с толстыми корявыми пальцами, руки, стоял лысый урод с кожей, испятнанной красно-розовыми пятнами, похожими на ожоги. Он поднял голову и улыбнулся Антону беззубым ртом, оголив бледные мерзкие десны. Ног у него не было – из обрубков бедра по полу волочились какие-то ошметки, будто выдранные из живота кишки.

- Не смотри на него, – произнесла ледяным голосом Люда, подошедшая сзади. – Не смотри. Я сделаю так, что ты забудешь.

Она вскинула руку с зажатыми в ней палочками, которые при ближайшем рассмотрении оказались мелкими куриными косточками, и воткнула ему в шею. Это было почти не больно, но у Антона сильно закружилась голова, и он сполз на пол, цепляясь ладонью за косяк

***

Антон протянул жене рожок с черничным мороженым и в который раз полюбовался ею – она, одетая в легкий сарафан в цветочек, сама была похожа на весеннюю розу. Распущенные пышные волосы чуть кудрявились, сияли льдисто-серые глаза. На них оборачивались, и Антон самодовольно улыбался, понимая, что ему завидуют.

В парке было шумновато для буднего дня, шло какое-то детское представление, гремела музыка, кричала в микрофон ведущая.

- Ну и дурдом, – протянула Люда. – Пошли в парк тишину послушать, называется.

Они свернули в тенистую сосновую рощицу, где грохот музыки не так бил по ушам, и Антон приобнял жену за талию и поцеловал в холодные губы, у которых был вкус черники.

-Я так тебя люблю, – прошептал он.

Она прижалась щекой к его груди:

- Я тебя тоже. До смерти.

Показать полностью
376
CreepyStory

Ползун (2)

В Гуменки они попали ближе к вечеру, когда за окном автомобиля начали сгущаться сумерки. Село оказалось довольно большим, с хорошими, добротными коттеджами на центральной улице. Мать посоветовала Антону обратиться к женщине по имени Наталья – она привечала богомольцев, которые приезжали к отцу Викентию издалека, сдавала им комнаты и кормила за отдельную плату. Он нашел нужный дом и договорился о постое с Натальей, пожилой полной женщиной с круглыми пухлыми щеками. Она, не спрашивая, принесла Кате чаю с блинами и велела Антону тотчас же идти с храм – там как раз происходила очередная отчитка бесноватых.

Церковь была бревенчатая, будто игрушечная, с окнами в резных наличниках и небольшими куполами-луковками. К удивлению Антона, народу в зале оказалось много, но, как водится, большинство пожилые. Около священника дергалась пожилая женщина с гладко зачесанными седыми волосами, платок ее сбился на шею. Она тряслась крупной дрожью, приподнималась на цыпочках и ударяла пятками в пол. Руки она прижала к груди, оттопырив локти, будто курица, и кудахтала.

Священник, крупный мужчина с короткой черной бородой с проседью, окропил ее святой водой, махнув в лицо кистью, и женщина закудахтала быстрее. Викентий приложил наперсный крест ей к голове, начал читать молитву, и тетка неестественно тонким голосом запричитала:

- Ахххх-хаа, лезет, лезет из живота наверх! Лезет, все нутро исцарапал! Не трожь кишки мои, кишочки, не трожь! Не троооожь!

Теткино лицо дергалось в гримасах – он вращала глазами, высовывала язык, плевалась, выдвигала вперед нижнюю челюсть, показывая желтые лошадиные зубы. Священник, не выказывая никаких эмоций, ровным голосом читал молитву.

Поле кудахтающей тетки к Викентию подошел парень, который, как только священник плеснул в него святой водой, начал выкрикивать одно единственное слово:

- Дранка! Дрррранка! Драааааанкааа! Дранка-дранка-дранка!

Потом была еще одна возрастная тетка, закутанная как капуста, в несколько пуховиков и теплый платок. Она упала перед священником на пол и начала кататься, охая и стеная, будто в роликах для взрослых.

Антон поморщился, глядя на весь этот цирк, и отошел ближе к притвору и входной двери, ожидая, когда закончится сеансы экзорцизма.

Когда изгнание бесов закончилось и прихожане потянулись из храма, Антон подошел к священнику. Около него терлась сухая старушка и что-то быстро и непонятно говорила, шлепая губами. Священник с досадой буркнул:

- Подите домой, Евлампия Кузьминишна, подите. Грехи я вам отпустил, не наговаривайте на себя лишнего. Суету попусту разводите, Бога гневите.

Старушка перекрестилась и посеменила к выходу.

- А у вас какое дело? – устало спросил священник.

- Я приехал к вам по рекомендации. Мне посоветовали…

Викентий посмотрел на него поверх очков и кивнул в сторону:

- Давайте присядем, поговорим.

Они сели на лавочку около входа, рядом с большим баком для святой воды, и Антон, краснея и отводя взгляд, рассказал, что произошло с дочерью. Священник потер бороду костяшкой пальца, когда Антон закончил, задумчиво протянул:

- Мда… интересно. Говорите, психиатру показывали… Что ж в больницу не пробовали?

- Да какая, блин, больница! Палец там был, в сливе! Палец!

- Со страху-то всякое могло примерещиться… Вы ж сами сказали – за дочь переживаете, нервничаете, стал быть.

- Вы же священник! Вы должны верить в…

Антон запнулся.

- В одержимость? – усмехнулся Викентий. – А я и верю. Только за всю свою жизнь я этой одержимости и не встречал. Почти.

- Как это? А вот сейчас что было? Тетки эти вон... Кудахтали.

- Кудахтать-то кудахчут, мноооого чего вытворяют, такой срам порой бывает. Только я же ее вижу, одержимость-то. Меня не обманешь.  Я одержимым в лицо не могу смотреть. Вроде вот они –  глаза, рот, нос, а все расплывается, как на картинах Пикассо. И за всю свою жизнь я эдакое видел всего два раза. Первый раз на улице парнишку встретил, сначала понять не мог, с катушек я слетел, что ли. Он мимо меня прошел, я оглянулся, смотрю – к затылку и шее присосалось что-то темное, вроде большого черного слизняка, и пульсирует, надувается. А потом как-то ко мне девушку привели причащаться, бабушка ее говорила, неладное с девкой творится. Вот то же самое у нее было – лицо как из осколков собрано, а сзади какая-то дрянь сосет. Я тогда сам им предложил обряд провести, еле уговорил. И не ожидал, что у меня получится. Как начал молитву читать, эту дрянь как судороги сжали. Извивается, орет девчонкиным ртом. Но отвалилось быстро, я его святой водой полил, оно и издохло.

- А эти, из кого вы сегодня бесов изгоняли? Они что?

- Кликуши, – с досадой махнул рукой Викентий. – Истеричность, экзальтированность, помноженные на жажду внимания.

- Зачем же вы тогда этот цирк устраиваете? – поразился Антон.

- Потому что у каждого человека своя функция. Я – врачеватель душ, а у них она всяко нездорова. Да и если я им откажу, другого батюшку найдут и будут одолевать. А так я молюсь за их грешные души и их к этому приобщаю. Да и понял я за свою долгую жизнь, что не стоит быть слишком строгим к людям… Все мы слабы, и всем нам нужна поддержка. А им это помогает.

Священник протяжно вздохнул.

- В общем, сын мой, приводи девочку свою завтра после литургии. Прихожане разойдутся, ты и приводи ее. Представление устраивать не будем, по-тихому все сделаем.

Люда позвонила, когда он наворачивал густую куриную лапшу, которой их потчевала Наталья. Увидев на дисплее ее аватарку, Антон набрал в грудь воздуха и приготовился к неприятному разговору. Люда рвала и метала, узнав, зачем и куда он увез Катю, потом взывала к его критическому мышлению и наконец обматерила свекровь:

- А то я не понимаю, по чьей указке ты туда поехал!

Антон стоял на своем – они не уедут из Гуменок, пока не проведут ритуал.

***

За ночь морозец усилился, и у Кати очаровательно порозовел нос и щеки, когда они дошли до храма. Наталья дала ей цветастый шерстяной платок, и Антон с некоторым удивлением подумал, что его расцветающая первой юностью дочка прекрасно вписалась в образ русской деревенской красавицы. Толстая коса свешивалась из ворота куртки, голубые глаза блестели от холода, простонародный румянец делал ее похожей на иллюстрацию на православном сайте.

Отец Викентий поприветствовал его радостным возгласом, кинул внимательный взгляд на девочку. В церкви было жарко натоплено, и Катя с холода разрумянилась еще больше. Антон вопросительно посмотрел на священника, и тот еле заметно помотал головой.

- А ну, дочка, встань-ка тут пока. Сейчас с батей твоим поговорим и начнем отчитку, – добродушно сказал Кате Викентий.

Он подвел ее к иконе под стеклом на постаменте, стоявшей напротив Царских врат. Когда они отошли, священник тихо сказал:

- Я не вижу у нее одержимости. Но обряд проведу. Посмотрим, как отреагирует.

На отчитку пришел еще молодой парень в рясе, Викентий представил его, как дьякона Александра. Священник смочил наперсных крест в чаше со святой водой, которую услужливо держал Александр, брызнул Кате в лицо, и Антон напрягся. Но дочь только слегка вздрогнула и прикрыла глаза. Викентий приложил крест к ее голове и принялся скороговоркой читать молитву, дьякон неслышно шевелил губами вслед за батюшкой. В храме было тихо и гулко, и негромкие слова священника ясно разносились по всему пространству, устремляясь в вышину купола. Катя стояла тихо, смиренно наклонив голову под рукой Викентия, и не проявляла никакого беспокойства. Напротив, лицо ее было недвижимо и безмятежно. Тишину пустого храма нарушил вдруг какой-то шлепок, и Антон, покрутив головой, увидел тушку голубя на полу. Упала еще одна птица, и еще. Один голубь расправил крылья, несмело вздохнул и завалился на бок, пуская из клюва темную жидкость. Священник скосил глаза на мертвых птиц, зрачки его расширились, но молитву он не прервал. Дьякон же раскрыл рот и тихо охнул. Снова что-то шлепнуло, и снова. Но это явно были не птицы – под куполом больше не осталось голубей. Звук шел ритмичный, ясный. Священник заговорил громче, а Катя так и не открыла глаз; на губах ее замерла легкая полуулыбка.

Антон оглянулся – звук шел откуда-то сзади, и он увидел, как из-за деревянной квадратной колонны выглядывают пальцы руки. Грубые, толстые, широкие. Одна ладонь приподнялась и издала тот самый шлепающий звук. Антон кинул взгляд на священника – тот тоже увидел пальцы, и в глазах его плеснулся ужас. Но он все так же продолжал читать молитву, хотя голос его дрожал и срывался.

Церковь наполнилась скрежетом и Антон, раскрыв от изумления рот, увидел, как металлические оклады на иконах полопались, обрывки закручивались, словно крышки жестяных банок. На его глазах неведомая сила сминала, выдирала оклады, посыпалась позолота с тяжелых рам. Дьякон поставил чашу со святой водой на пол, и, как ни в чем не бывало, прошел на солею и открыл небольшую дверцу справа от Царских врат. Антон вытянул шею и увидел маленькую комнату, где на стенах висели парчовые сияющие облачения священников. На несколько минут Александр скрылся из виду, и Антон хоть и удивился, но подумал, что это какая-то часть ритуала. Вскоре дьякон вернулся в зал, таща за собой какой-то прибор, похожий на большой уплощеный фен; за ним из ризницы волочился толстый шнур. Шел Александр как-то нетвердо, шатаясь из стороны в сторону и несмело протягивая левую руку вперед. Когда он подошел ближе, то стала понятна причина шаткой походки – глаза у дьяка стали мутно-белыми, будто мгновенно покрылись катарактами. Дьякон нажал кнопку на приборе и направил сопло, из которого пошел пар, себе в глаза.

«Это ж отпариватель одежды!» – наконец догадался Антон.

- Господи, что вы делаете?! – закричал он и ухватил Александра за руку.

Тот не сопротивлялся, и Антону удалось легко вырвать у него отпариватель. Дьякон опустился на четвереньки и пополз куда-то вбок.

- Отец Викентий! – крикнул Антон, но священник продолжал читать молитву, не отрывая наперсного креста от головы Кати. Дочь стояла все так же спокойно, с закрытыми глазами.

Александр, широко распахнув свои жуткие незрячие глаза, забился в угол около торца лавки и сжался в комок, словно больная собака. Антон потряс священника за плечо, но тот отмахнулся от него, словно от назойливой мухи и вдруг запел звучным низким голосом:

- Отойди от меня сатана, ибо написано – Господу Богу твоему поклоняйся и ему одному служи!

Викентий, продолжая напевным речитативом читать молитву, оторвался от Кати и пошел по залу, размашисто крестя воздух наперсным крестом. Он остановился около одной из деревянных колонн, уставился на что-то, сделал шаг назад, глаза его расширились, лицо исказило ужасом. Молитва резко оборвалась, словно священника кто-то схватил за горло. Викентий опустился на колени, встал на четвереньки и пополз за колонну. Снова послышалось влажное шлепанье, тело священника обмякло, колени подкосились. Некая сила затаскивал его за колонну, постанывая и издавая сиплые вздохи. Антон на ватных ногах двинулся к священнику, но когда он заглянул за колонну, то не увидел ничего, кроме наперсного креста и влажного, маслянисто поблескивающего следа, будто от огромной улитки.

Он бросился к Кате, потряс ее, и девочка открыла сонные глаза, недоуменно огляделась.

- Я заснула? Все закончилось? Пап?

Убедившись, что с дочерью все в порядке, он подбежал к дьякону, лежащему совершенно неподвижно.

- Александр! Эй! Вы живы?

Он с усилием приподнял его за плечи, и дьяк едва слышно пробормотал:

- Ползун над всем, ползун над всеми.

***

Антон впервые видел жену такой – она кричала так сильно, что на лбу вздулась багровая жила.

- О чем ты думал, господи?! Ты понимаешь, что весь этот религиозный бред мог навредить Кате с ее неустойчивой психикой? Антон, ты со своей полоумной мамашей тоже решил поехать кукухой?!

Тогда, в Гуменках, ему пришлось иметь дело с полицией, писать объяснительные и выдержать натиск местного участкового. Антон не стал ничего говорить про исчезновение отца Викентия за колонной и руки с грубыми пальцами. Он сказал, что по непонятной причине дьякон Александр повредил себе глаза отпаривателем, а священник просто ушел из храма и его место нахождения ему неизвестно. Катя же ничего не помнила из сеанса экзорцизма.

Про ползуна Антон ничего не рассказал жене, и она уверилась, что Антон притащил дочь к сумасшедшим религиозным фанатикам. Впрочем, ему не раз приходило в голову, что Люда не изменила бы своего мнения, даже если он не стал бы от нее ничего скрывать. Но зато ее решимость отвезти дочь в клинику поутихла – ей казалось, что для девочки, только что пережившей столь ужасное, больница станет жутким стрессом.

Антон же окончательно уверился, что ему нужно искать человека, знающего об экзорцизме несколько больше, чем отец Викентий, проведший на самом-то деле всего лишь одно изгнание за всю жизнь. Он принялся штудировать сайты о нечистой силе и со временем значительно расширил круг поиска, забредая и на площадки, посвященные эзотерике, экстрасенсорике и колдовству. Однажды Антон наткнулся на группу в соцсетях, где подписчики рекомендовали друг другу спецов по потустороннему, отставляя комментарии о результате. В постах был прикреплен опрос с просьбой дать оценку тому или иному магу. У большинства этих колдунов оценки были крайне низкие, но вот у одного, обозначенного как обережника, были только восторженные отклики. Звали его Сварог, и большинство опрошенных поставили ему 5 баллов. Прекрасно осознавая, что восторги можно объяснить накрутками, Антон все же оставил сообщение под постом: «Как найти его контакты?». Через полчаса ему ответила в личку админ группы и сообщила, что Сварог принимает только по рекомендации и дорого берет. Но рекомендацию она может дать, если Антон честно и подробно расскажет, почему ему понадобилась помощь. После того, как он прямо написал все, что случилось с Катей, админка прислала одну фразу: «хорошо, ждите». Ответ от нее пришел через пару дней – она сообщила время и дату, когда Сварог готов его принять, и строго-настрого велела приходить без дочери.

***

Антон толкнул дверь, у притолоки заколыхалась, зазвенела мелодично конструкция из полых металлических трубочек. Магазинчик был совсем маленький, заставленный широкими стеллажами по стенам, составленными из небольших ячеек, каждая со стеклянной дверцей. Прилавок представлял собой большой прозрачный короб, доверху набитый какой-то мусорной ерундой – детские куколки, четки, книги, шкатулки, мотки тесьмы и прочий разный мелкий хлам. Магазинчик «Амулет» походил на чердак, куда хозяева дома сваливали ненужные вещи, с которыми жалко расстаться. Под самым потолком были развешены цветочные кашпо с растениями в разной степени увядания. Откуда-то сбоку и снизу, из под прилавка, высунулась патлатая голова молодого парня. Из шевелюры его торчали несколько коротких косичек с разноцветными бусинами. Он перемигнул выпуклыми саранчиными глазами:

- Чем обязан?

- Вы Сварог?

- Ну..?

- Насчет меня должны были позвонить... – промямлил Антон, чувствуя себя невероятно глупо.

Парень распрямился – он оказался очень высоким, худым, сутулым. На толстовке красовался рисунок пентаграммы с козлиной головой. «О боже» – пронеслась унылая мысль в голове Антона.

- Данила меня на самом деле зовут. Сварог – для этих ваших интернетов, – продавец сунул ему узкую ладонь с длинными пальцами с утолщенными суставами. – Ага, насчет той девочки с одержимостью. Помню.

- Да.

- Вообще-то оберег для одержимых должен изготавливаться индивидуально. У каждого свой случай, вы ж понимаете.

- Не очень, если честно.

- Ну, одержимость она же не просто так появляется. Значит, есть в человеке какая-то слабина, лазейка, благодаря которой демон смог проникнуть ей в душу.

- Да я собственно, не уверен, что он проник. Но вроде бы сильно хочет.

Антон не без запинок рассказал Даниле про палец в сливе, происшествии в сельской церкви и разодранных руках дочери. Глаза эзотерика зажглись:

- Какой интересный случай… Здесь, конечно, диагностику нужно провести.

- Диагностику? – ошарашенно спросил Антон. – Как в поликлинике, что ли?

- Именно, – ничуть не смутился Данила. – Демоны, они ведь разные бывают. Дам вот я вам одну вещичку для изгнания эдакой твари, а он ей всю кровь нахрен сожжет, пока вылезет. Ну теоретически изгнание совершится, но, насколько я понимаю, дочь вам нужна живая.

- Охренеть, тонкости какие, – не удержался от колкости Антон.

- А вы как думали! Болен, человек, к примеру, диабетом. Что, всем одно и то же лекарство назначают? Конечно, нет! Сначала нужно выяснить, какой тип диабета, какой уровень сахара, какие органы пострадали… В зависимости этого и таблетки будем выписывать! – Данила приглашающим жестом указал на стеллажи с прозрачными ячейками.

- Это и есть те самые обереги?

- Именно.

- Вот, смотрите, – эзотерик подошел к ячейке с номер пять и потыкал пальцем в дверцу, где лежала неприметный на вид браслетик из красной нитки с бусиной.

- Ммм, – промычал Антон. – Да, я слышал, красная нить – на удачу.

- Да причем тут удача и красная нить! Обычная нитка, вся суть в том, кому она принадлежала!

- И кому?

- О, это интересная и длинная история, – Данила вынул из кармана толстовки вейп и выпустил струю ароматного дыма. – У всех оберегов интересный путь, но у этого невероятно особенный. Люди, которым вещь принадлежала – самое главное.

Некогда я был знаком с женщиной, назовем ее Нина, работавшей некоторое время  горничной в доме отдыха. Назывался он Дубравка и по своему убогому виду и описанию на сайте был обычным пансионатом, куда пенсионеры приезжают кости погреть в минеральных ваннах. Бревенчатые домики плюс один большой корпус в три этажа, на территории – теннисные столы да беседки. Но проживание в Дубравке стоило баснословных денег, и гости там останавливались всего лишь на пару-тройку дней. Дело в том, что пансионат этот маскировал куда как более интересное заведение, и инфа о нем размещалась или в глубинах даркнета, или передавалась из уст в уста заинтересованными лицами. В Дубравке оказывали услуги крайне состоятельным людям с ооочень странными интересами в сфере, так сказать, интимной.

- Понятно, – усмехнулся Антон. – Плетки, латекс, кожаные ботфорты.

- О нет, этого добра и так навалом, и стоит оно недорого. Нет, я говорю о действительно необычных пристрастиях. Например, в заведении этом трудилась девушка, лишившаяся всех конечностей из-за инфекции. Ну, то есть все, что у нее было – буквально торс да голова, и она пользовалась просто невероятным спросом и брала сумасшедшие деньги за свои услуги. Нина рассказывала, что клиенты, к ее удивлению, обращались с ней очень бережно, и девушка та частенько уезжала понежиться на удаленных виллах где-нибудь на Лазурном берегу или греческих островах. Или, например, там была женщина, чье лицо скрывал большой кожаный нарост, гигантская гемангиома, удалить которую хирурги не решались – слишком сильно уж она была пронизана кровеносными сосудами. А еще в Дубравке жила девушка, чей вес приближался к полутонне, и клиентов она принимала ее в специальной небольшой комнате, которую заполняла собой практически полностью, словно медуза.

Антон невольно поморщился.

- Всевозможные аномалии развития костей, кожные наросты, деформации черепа и гениталий. Не поверите, у них была девушка с двойным комплектом – четыре груди, две... сами понимаете, что.

Да, так вот, Нина убирала в номерах после сеансов и получала за это довольно неплохо для обычной уборщицы. Достаточно, чтобы крепко держать язык за зубами. Но только одна вещь не давала ей покоя – это номер 201. Это был отдельный домик в глубине территории, и никому и никогда нельзя было туда заходить. Рядом на столбах были развешены датчики движения и камеры, и даже если какому-то любопытному пришла в голову идея подсмотреть в окно, тут же примчалась бы охрана. Впрочем, окон там и не было – была только их имитация, стекла, прикрепленные к глухой бревенчатой стене. Нина осторожно поспрашивала других уборщиков и работников пансионата, но никто из них не знал, что находится в номере 201, никто никогда там никогда не убирался.

Не сказать, что Нина была чересчур любопытна, но этот домик, стоящий в стороне, вызывал у нее жгучий интерес. Однако ей вскоре пришлось обуздать свое любопытство – Нину вызвали в отдел кадров и очень прозрачно намекнули, что если она будет и дальше совать свой нос в чужие дела, долго она тут не проработает. А так как зарплата горничной в Дубравке была внушительной, Нина закрыла рот на замок и продолжила честно работать, меняя загаженные простыни. А потом у нее внучка родилась, вообще не до таинственных номеров стало, горничная вкалывала в полную силу, часто подменяя товарок – денег непутевой молодой семье с младенцем нужно было много.

Однажды Нина проснулась от шума на улице – персонал в пансионате жил в отдельном корпусе. Она выглянула в окно и увидела, как переговариваются два парня из охраны, вдалеке суетятся и бегают еще несколько мужчин. Территория была погружена во мрак – почему-то большинство фонарей не работали, и только в самой глубине светились пара точек. Охранники скоро ушли, Нина накинула халат, вышла из корпуса и пошла вглубь территории, к домикам гостей, где слышались голоса и шуршание веток. Она дошла до пожарного щита и спряталась за ствол крупной сосны, потому что совсем рядом переговаривались двое человек, одного по голосу она узнала – это была сама хозяйка Дубравки. Второй говорил совсем тихо, но Нине показалось, что это был начальник охраны. Она вслушалась в их разговор и волосы на ее голове зашевелились, и было от чего. Тот самый номер 201 все это время активно принимал гостей, да так активно, что запись туда была на несколько месяцев вперед. Вот только никаких работниц из постоянного состава там не было. В номере 201 работали с совсем особенными клиентами и подбирали девушек по индивидуальным запросам – рост, цвет волос, мордашка… Вот только все они были мертвые. Попробуй-ка подбери мертвую девку под определенный типаж! Помирают-то в основном бабки, а тут еще и внешность надо особенную. Но как-то справлялись, и все у них шло более-менее гладко, пока не притащили они очередному некрофилу девчонку, которая была на все сто процентов похожа на его мечту. Он с неделю из этого номера не вылезал, а потом, когда пришло время красавицу утилизировать, вцепился в нее и не отдает. Говорит, с собой заберу свою любимую. Директриса Дубравки, конечно, охренела от такого поворота и сказала решительное нет, но Ромео-некромант не успокоился. Взял с собой отбитыша из своей службы безопасности и устроил диверсию – вырубил свет в половине пансионата и каким-то образом забрал деваху из холодильника.

В общем, поймать пылкого влюбленного им так и не удалось, а Нина, хоть и обалдела от таких поворотов, все же болтать не стала и продолжила работать в Дубравке. Ее успокаивало то, что никого в пансионате насильно не держали. А мертвые и подавно не возмущаются.

- И чем же эта история закончилась? – спросил заинтересованный Антон.

- Да так бы и закончилась, если б я не наткнулся в даркнете на один видос. В видосе некий мужчина снимал труп молодой привлекательной девушки в течение нескольких месяцев, фиксируя разные степени разложения. Труп он держал в ванне, и когда тело потеряло всякие человеческие очертания, подбавил водички, дождался, когда этот кисель станет достаточно жидким, и утопился к чертовой матери в содержимом. Перед тем как нырнуть в ванну, он наговорил в камеру, что таким образом они с любимой буквально растворятся друг в друге, что и составляет его сокровенную мечту.

- А почему вы решили, что это тот самый некрофил?

- Потому что он сказал, что их любовь началась в номере 201.

- А браслетик?

- Он снял с руки трупа и положил на край ванны. О, как же мне пришлось потрудиться, чтобы его заполучить!

- И что, эта штука теперь оберег? Я думал, оберег это что-то… Ну, блин… Хорошее.

- Вообще оберег – это то, что защищает. И сделать его можно из разного материала – например, здесь сплелись нежная любовь, одержимость, дикая страсть и смерть. Мощный коктейль,  не находите? Если эту смесь обработать как следует, придать ей нужную форму и направление, она на многое способна.

Ползун (3)

Показать полностью
414
CreepyStory

Ползун (1)

Антон осторожно принял из рук жены тарелку, исходящую паром, с удовольствием зачерпнул густого рубинового борща. Люда готовила отлично не в пример его матери, у которой все супы варились по принципу «щи – хоть портянки полощи». И это тоже стало камнем преткновения в ее отношениях с невесткой.

- Все жирное, нажористое, – ворчала мать. – Людмиле не мешало бы хоть немного почитать на тему здорового питания.

Антон старался сдерживаться в такие моменты, старательно поджимая губы, и радовался, что сама Люда никогда не обижалась на свекровь, легко и весело переводила все в необидные шутки.

- А Катюха чего, с осени закормленная? – спросил он, дуя на борщ.

Дочь к ужину не вышла, и Люда не поставила для нее тарелку.

- А! – махнула рукой жена. – Переходный возраст! Влюбилась, может. Заперлась в своей комнате, как из школы пришла, сказала, не голодная.

После ужина Антон подошел к двери Катиной комнаты, деликатно постучал согнутым пальцем по косяку:

- Эй! Дщерь! Тебя тут дожидается кастрюля борща!

Скрипнул диван, послышалось тихое бормотание, но дверь так и не открылась. На заднем фоне еле слышно играла музыка – ему показалось, что-то заунывное, вроде церковного хорала. Антон снова занес руку, чтобы постучать, но тут же передумал. Люда скорее всего права, пятнадцать лет – самый тот возраст, когда любая ерунда воспринимается, как трагедия. Последнее время дочь стала молчаливой и необычно тихой, подолгу сидела в ванной, перестала приводить подруг. И сколько он ни пытался вывести ее на разговор, отводила глаза и бормотала: «Все нормально, пап».

В гостиной Антон щелкнул пультом, упал в плюшевые объятия бежевого дивана.

- Мама твоя приходила сегодня, – сказала Люда, присаживаясь рядом с тарелкой порезанной хурмы.

- Ммм, и что..?

- Без звонка, без ничего. Начала рыться в твоих вещах, сказала, что я плохо стираю и глажу, и ей срочно нужно все перестирать и перегладить.

- Господи боже…

- Да я рукой махнула – ради бога, стирайте, мама, и гладьте на здоровье. На прощанье она сказала, что я испортила тебе жизнь. Я чуть не добавила «и забрала его лучшие годы»!

Люда беззлобно рассмеялась, и Антон приобнял ее за плечи. Он был благодарен, что жена не умножала эти склоки и гасила любые скандалы на корню – у нее был необыкновенно легкий характер. Она, как мультяшная фея, все в его жизни делала простым и беззаботным. Незаметновела хозяйство без надрыва в духе «я все тут одна делаю!»; неплохо зарабатывала, ведя бухгалтерию нескольких небольших фирмочек; гасила скандалы с его матерью, обладательницей тяжелого неуживчивого характера. Единственное, что Людмила не прощала свекрови – это ее попытки приобщить Катю к религии. Жена была сторонницей осознанного выбора и считала, что воцерквиться можно только в зрелом возрасте, поняв и испытав многое в жизни. Мать Антона же выполняла все положенные ритуалы: постилась, причащалась, ходила каждую неделю в храм и проедала плешь и сыну, и невестке, обещая все кары небесные для них, безбожников. Антон верил вяло, без искренней погруженности в религию. Все, что делало его счастливым, было здесь, в небольшой трехкомнатной хрущевке с крошечной ванной и тесной кухней, а не где-то там, в недосягаемых небесах.

К дочери он был сильно привязан, жену просто обожал и нешуточно ревновал ее, ибо к покладистому характеру Люды прилагалась еще и яркая внешность заметной красавицы. Иногда Антон жалел, что дочка не пошла внешностью в маму, а была его точной копией – с носом уточкой и простым скуластым лицом среднего россиянина.

- Слушай, чего с Катюхой-то?

- Пока она была в школе, я потихоньку посмотрела в ее комнате… Никаких пакетиков с каким-нибудь дерьмом. В компе пошарила, переписки с подругами посмотрела – обычная подростковая болтовня, мальчика какого-то новенького они все обсуждают. Я тебе говорю, влюбилась!

- Ну, может быть… – Антон взял кусок хурмы, и рот его наполнился сладким тягучим соком. – Слушай, елку может пора убрать? Середина января все же.

***

Проснулся Антон без будильника в темноте, и не сразу понял, что его разбудило. С кухни доносилось звяканье и бормотание, и он, посмотрев на мирно посапывающую жену, поднялся и спустил ноги на пол. Прошел по маленькому коридорчику на кухню, увидел Катю, сидящую в пижамной маечке и трусиках на табуретке. Она, сложив руки на столе, раздирала предплечья ногтями и бормотала:

- У меня слишком плотное тело. Жесткое тело! Я должна быть помягче! Я жесткая!

Локтем Катя задевала сахарницу, в горле которой болталась и звякала серебряная ложечка.

- Катюня… - пробормотал Антон, которого прошиб холодный пот.

Дочь повернулась к нему:

- Я жесткая, ты что, не видишь?! Ползун! Ему не нравится!

Она схватила сахарницу и сунула в рот полную ложку сахарного песка. Потом еще и еще, крупинки посыпались на пол. Сзади послышались шаги, Антон обернулся – на Катю смотрела огромными, расширенными от ужаса глазами жена.

Утром никто из них не пошел на работу. Бледная Люда варила кофе, он сидел за столом, крутя пустую чашку. Катя все еще спала – жена напоила ее успокоительным после того, как перебинтовала вдрызг расцарапанные руки.

- Это уже ни хрена не спишешь на подростковый возраст, – угрюмо сказал Антон.

Люда ловко подхватила с огня турку, в которой поднималась плотная ароматная пена:

- Мы покажем ее врачу.

- Если она согласится пойти в психушку.

- Мы можем никуда ее пока не тащить, а пригласить спеца на дом. У нас сотрудница одна есть, Тамара. У нее дочь в медицинской сфере работает, у той куча полезных знакомств. Думаю, порекомендует кого-то дельного и не слишком болтливого.

Катя проснулась жутко голодной и очень удивилась, когда увидела свои забинтованные руки. Люда обтекаемо, без подробностей рассказала дочери, что та травмировалась во сне и у нее случилось что-то вроде небольшого приступа летаргии. Дочь это развеселило:

- Боже, я что, ходила во сне? Вот это жесть! А лбом об стену не стучала?

Жена Антона связалась со своей знакомой и после серии перекрестных звонков договорилась о визите практикующего психиатра с двадцатилетним опытом. Катя совершенно не возражала против визита врача – ситуация с летаргией ей казалась забавной и совсем не опасной. Но когда Антон сказал, что в школу она временно ходить не будет, в глазах ее промелькнула тревога:

- Что, так все плохо? Что я, блин, наделала ночью?!

В отсутствие жены и дочери Антон обыскал детскую, особенно внимательно осматривая все мелкие пакеты и сомнительные свертки. Ничего, хоть сколько-нибудь похожего на запрещенку, не нашел. Полистал скетч-бук – дочь неплохо рисовала – обычные для подростка сюжеты с котами, собаками и большеглазыми девочками.

В верхнем отделении шкафа, за стопкой маек и домашней одежды он обнаружил обувную коробку, наполненную детскими игрушками, которые были Кате давно не по возрасту: погремушки, фигурки животных из плюша, была даже резиновая уточка для ванной. Бок одного плюшевого голубого слоненка был запачкан засохшей глиной. И хотя ничего не было странного в том, что дочь хранила игрушки из далекого детства, Антону показалось это странным. Он показал коробку жене тайком от дочери, и та, покрутив погремушку, сказала, что это не Катины вещи:

- Я все ее погремушки выкинула давно или раздала, а такие плюшевые и не покупала никогда, Катя их не особо любила.

Она вынула игрушки из коробки, внимательно осмотрела каждую и у плюшевой свинки поковыряла ногтем крошечную дырку в задней части. Засунула палец внутрь, покопалась в синтепоновых внутренностях, вынула крошечную записку, на которой аккуратным Катиным почерком была написано – «Мальчик в зеленой коляске в парке. Почти не плакал». Они прощупали и потрясли остальные игрушки, но больше ничего не нашли. Люда потрогала дно коробки, поддела картон сбоку и вытащила плотно уложенный лист, под которым оказалось еще несколько записок. Антон взял парочку, прочитал: «Девочка во дворе, голубой сарафанчик, орала как резаная», «Толстая некрасивая девочка, вцепилась, еле вырвала».

- Елки-палки, она что, отнимала у детей эти игрушки? – проговорила Люда, посмотрев на него большими испуганными глазами.

Коробку они положили обратно в шкаф и ничего не сказали Кате. Последующие несколько дней прошли спокойно – дочка больше не чудила, не вредила себе и с удовольствием ходила по кино и кафешкам, куда ее водили родители. Антон с Людой решили развлекать Катю и приносить ей позитивные эмоции, как советовали многочисленные статьи по психологии подростков в сети.

***

Психиатр, которого нарекомендовала знакомая, оказался по-голливудски красивым мужчиной средних лет, одетый не без щегольства.

- Гордеев, – сухо поздоровался он.

Гордеев внимательно выслушал рассказ Люды об ужасной ночи и коробке с игрушками, не выразив ни единой эмоции.

- Вы уже надумали себя наверняка всего, – кивнул он.

- Конечно, доктор! А вы бы как реагировали? – со слезами в голосе ответила Люда.

- Симптоматика конечно настораживающая, но у подростков такое может быть и без серьезных диагнозов. Гормональная буря, перенапряжение по учебе… В общем, паниковать пока рано.

Гордеев постучался к Кате, и услышав слабое «да», вошел. Люда хотела было подслушать, прислонив ухо к двери, но Антон утащил ее на кухню, сделав страшные глаза.

Психиатр вышел минут через сорок, подсел к ним, разложив свои записи на столе.

- В общем и целом диагноз я пока поставить не могу, надеюсь, вы это понимаете. Окончательные выводы можно будет сделать в стационаре, куда я вам настоятельно рекомендую определить девочку. Из того, что мне сильно не понравилось – она продолжает твердить о ползуне, и для того, чтобы понять, является ли ползун полноценной галлюцинацией, необходимо наблюдение в больнице. Кроме того, есть небольшие проявления дурашливости, не свойственной ее возрасту, что дает возможность думать о…

В голове Антона зашумело, и он с трудом ухватывал отдельные фразы психиатра – «гебефеническая симптоматика», «продуктивные расстройства», «амбивалентность».

- Мы должны отдать ее в психушку? – упавшим тоном спросил он.

- Я бы не стал так называть стационар, но да, именно это вам и нужно сделать, – кивнул Гордеев.

- Нет, нет, - вырвалось у Антона, и он посмотрел в испуганные, расширенные глаза жены. – Ей же всего пятнадцать. Как она там будет одна, среди всех этих психов! Да и потом, вы же не уверены, что она… сумасшедшая.

- Да, я не уверен на сто процентов в наличии серьезной психопатологии.

- Тогда, может быть, это как-то можно вылечить дома? – промямлила Люда.

Антон поразился, какой жалкой и пришибленной выглядела жена – куда делась ее железобетонная твердость и спокойная уверенность!

- Затруднительно. Я бы сказал – невозможно, – отрезал Гордеев.

- Нет, – решительно произнес Антон. – Мы не отдадим ее в дурдом. Нашу девочку… В дурдом!

- Что ж… Это ваше решение. Пока рекомендую понаблюдать за дочерью, снизить все учебные нагрузки, по возможности – взять больничный. Записывайте все, что вам покажется странным и тревожным, особенно если она вдруг изменит свои обычные вкусы, привычки и образ действия. Следите за сном – как быстро на засыпает, сколько спит. Пока я вам пропишу вот это… – Гордеев вынул из своей сумки листочек с ручкой и принялся строчить на нем мелким почерком. – Эти препараты – не антипсихотики, не являются серьезными лекарствами, требующими приема под наблюдением врача. Снизит тревожность, мягко расслабит, но не более. В общем, смотрите, будьте начеку, если что – звоните мне. Ну, или в скорую, если симптомы станут угрожающими.

***

От школы они Катю освободили, следуя совету психиатра не нагружать девочку учебой. Антон ожидал, что ее это испугает и дочь только уверится в наличии у нее серьезных проблем с головой. Но Катя обрадовалась неожиданным каникулам, снова начала болтать с подругами по телефону, смотрела сериалы и гуляла по торговым центрам с матерью, выпрашивая себе все новые и новые обновы. Рисовала в скетч буке, который Антон иногда просматривал, но не находил ничего тревожного. Рисунки были милыми – кавайные кошечки с румянцем на пухлых щеках, толстолапые щенки и большеглазые жабы с неизменной подписью «Это среда, мои чюваки». Антон взял административный, Люда, как основной добытчик, продолжила ходить на работу.

Так прошло пару недель, и жена начала поговаривать о возвращении дочери в школу:

- Она так сильно отстанет. Я говорила ей делать домашку хотя бы, но она забила на все.

- Ну еще бы, – усмехнулся Антон. – Ты б на ее месте что предпочла – с подружками встретиться или корпеть над алгеброй?

- Я любила учиться, – странным напряженным голосом сказала жена. – Всегда много читала.

- Да ладно, все подростки одинаковые. Все ж давай еще недельку подождем, и если все будет хорошо, то будем считать, что у Кати был странный эпизод летаргии, помноженный на замотанность по учебе.

Позвонила мать, и Антон позорно прокололся – когда она спросила про Катю, вскользь произнес «ну вот когда в школу вернется..!» Сказал, замер и едва не застонал от досады.

- Что значит вернется? – сделала стойку мать. – А сейчас она что, не учится?!

- Каникулы же, мам, – нагло соврал Антон, надеясь, что мать уже не помнит, когда в школе наступают каникулы.

- Что? Какие еще каникулы в конце января? Ты меня что, за дуру держишь?!

Антону пришлось рассказать о случившемся, значительно смягчив краски и о многом умолчав. По его словам выходило, что Катя стала ходить и разговаривать во сне.

- Вот я так и знала! Так и знала! – взвилась мать. – Это вам за то, что безбожники! А Людка твоя..! Чертиха в юбке! Это вам за нее кара!

Антон закатил глаза и попытался свернуть разговор, но мать уже было не остановить. Она сыпала оскорблениями и проклятиями, сулила им всем скорую смерть, жалела Катю, которую угораздило родиться у таких ни к чему не годных родителей. В конце концов она выторговала у Антона обещание сводить внучку в церковь. Антон знал, что походы в храм доставляли Кате удовольствие – но вовсе не потому, что дочь сильно веровала, просто ей нравилось золото окладов, благостная гулкая тишина, вся эта атмосфера мистической таинственности. Поэтому он решил не препятствовать, но резко сказал матери, что он пойдет вместе с ними и это не обсуждается.

***

В храм собирались тайком от Люды – дочь подхватила игру в конспирацию. Отправились к вечерне, хотя мать Антона настаивала на литургии, которая начиналась рано утром и на которой Катя могла бы причаститься, но утром они не смогли бы уйти тайком от Люды.

Народу вечером было немного, с десяток старух и недовольный чем-то сивый дед с бородищей до груди. Мать Антона крестилась истово, кланялась низко, не забывая шпынять внучку и указывать, какие должны быть поклоны и как сложить персты для крестного знамения. Катя бабке не перечила – у нее был такой же легкий незлобивый характер, как у Люды – но больше стреляла глазами на солею, где задушевно пели несколько хористов. Среди певчих был молодой парнишка лет семнадцати, и он, увидев Катю и ее внимательный взгляд, смутился и покраснел, как свекла. Пахло густо ладаном, священник в своей блестящей парче раскачивал кадилом, распространяя ароматный дымок. В зале царил уютный полумрак – уже свечерело, и церковь освещали в основном многочисленные свечи. Антон крестился и кланялся, сбоку взглядывая на дочь. Лицо ее, освещенное мигающим светом свечи, казалось наивным и полудетским, и не было ни намека на ту сумасшедшую, невозможную Катю, которую он видел ночью на кухне.

Когда они, возвращаясь из храма, подходили к дому, позвонила жена, и Антон соврал, что они гуляли в парке и катались на горках в ледовом городке. Катя была совершенно спокойной и веселой, с аппетитом умяла свою порцию картошки с мясом и попросила добавки. Уже поздно вечером, когда она ушла в душ, Антон сказал жене, что в понедельник отправит дочь в школу. Он потянулся к тарелке с нарезанным с сыром, и в этот момент раздался истошный вопль из ванной. Они вскочили и, столкнувшись плечами в узком проеме, бросились к Кате. Люда рванула дверь, и Антон увидел, как дочь, одетая в пижамные штаны и майку, изо всех сил упирается ладонями в край раковины. Катя завизжала:

- Папа! Он меня схватил, он там!

Антон увидел, что пряди ее влажных волос исчезали в сливе, натянутые так сильно, что Катя едва удерживала голову над краем раковины, из всех сил напрягая шею и спину. Он бросился к дочери и ухватил волосы у самого слива, рванул на себя. Но пряди не поддались ни на миллиметр, напротив, волосы затянуло в отверстие еще на пару сантиметров.

Катя орала, Люда суетливо толкошилась сзади, зачем-то совала ему полотенце. Он крикнул жене:

- Тащи ножницы!

- Папа, он там, он в трубах! – вопила Катя, пытаясь упереться ногами в стойку раковины тюльпана.

Волосы ее были протянуты во всех шесть отверстий слива, будто кто-то их туда аккуратно затолкал. Одна прядь вдруг ослабла и выскочила, и Антон увидел в круглой дырке кончик пальца. Толстого, отвратительного пальца с широким грязным ногтем. Палец ткнулся в отверстие, но не пролез, поскреб металлическую поверхность изнутри. Катя взвыла от ужаса, и Антон сам чуть не выпустил ее волосы, которые отчаянно тянул в свою сторону. Сзади сунулась жена, протянула ему ножницы:

- Держи!

Антон защелкал лезвиями, и Катя, упиравшаяся всем телом в раковину, по инерции едва не отлетела к двери. Она выскочила из ванной, убежала к себе в комнату и забилась в угол кровати. Люда бросилась за ней, и через пару секунд Антон услышал рыдания дочери и утешающий голос жены. Сам он не торопился к Кате – внимательно осмотрел слив, принес с кухни палочки для суши и потыкал в отверстия. Ничего. Пошарил глазами по ванной и едва удержал вскрик – из ячеек вентрешетки свешивалась темно-русая прядь Катиных волос. Антон невольно перекрестился, правда, вместо молитвы с губ едва не сорвался ядреный матерок. Поднял махровое полотенце с пола и уже хотел выйти, когда увидел на зеркале широкую полосу, словно кто-то намазал поверхность маслом. Антон осторожно потрогал стекло кончиком пальца, понюхал – пахло канализацией, тухлыми забытыми тряпками, какой-то тошной мерзостью, которой воняет в квартирах одиноких брошенных старух. Он протер зеркало полотенцем, бросил его в корзину для белья и вышел.

Катя плакала на груди у жены, и та гладила ее по спине и шептала что-то ласковое и бессмысленное.

- Катюня, что это было? Кто тянул тебя за волосы?

- Ползуууун! Ползун! – ответила дочь, заикаясь от долгого плача.

- Кто это?

- Я не знааааю! У него нет ног, он ползает на руках!

- О боже, – Люда покачала головой. – Антон, хватит. Не надо сейчас об этом. Иди чайник поставь, Катюне нужно выпить чаю с мятой.

После того как дочь заснула, всхлипывая даже во сне, они долго ругались вполголоса на кухне. Антон пил крепкий кофе, Люда налила себе рюмку коньяка.

- Антон, это уже не игрушки! У нее серьезные проблемы. Стационара не избежать!

- Какие нахрен проблемы? Ты видела, ее волосы были в сливе?!

- О боже, ты-то не начинай! Да, они были в сливе, и что? У нее длинные волосы, когда она стояла около раковины, они вполне могли попасть в дырки.

- Но ее там что-то держало, ты же видела!

- Я видела только, как она упиралась в раковину, уверенная, что ее там что-то держит. У нашей дочери галлюцинации!

«Но у меня-то нет галлюцинаций», – хотел ответить Антон, но промолчал. Он точно видел палец, но двое сумасшедших в одной семье – это как-то слишком.

Они долго спорили, и у Антона не было аргументов против доводов жены. Остановились на том, что в понедельник Люда звонит Гордееву, и они госпитализируют Катю в психиатрическую больницу. Препятствовать этому Антон не будет.

***

У Антона оставалось три дня до означенного понедельника, и утром, когда жена ушла на работу, он позвонил матери и спросил, не знает ли она кого-то из православной церкви, кто имеет дело с изгнанием всякой нечисти. Мать тут же принялась выспрашивать, зачем ему это нужно, но Антон держался стойко – обтекаемо сказал, что у некоего знакомого возникла проблема. И как мать ни билась, он ничего не рассказал про происшествие в ванной. Мать продиктовала ему контакты священника, отца Викентия, занимающегося отчитками, то есть православным экзорцизмом, и дала ему самую лестную характеристику.

Служил Викентий в селе Гуменки за полтораста километров от города. Антон задал несколько запросов в сети, но кроме сайта нужного ему храма, ничего о священнике не нашел.

Катя сидела в своей комнате перепуганная, прижимая к груди плюшевую подушку. В ванную она отказалась заходить и умывалась и чистила зубы на кухне.

- Мама мне не верит, – сказала она, устремив на Антона красные воспаленные глаза. – Она считает, что я сумасшедшая.

- Нет, что ты! Никто не считает тебя сумасшедшей! – уверил ее Антон и едва не поморщился от своего фальшивого тона.

- Я его видела. Он полз по зеркалу. У него нет ног, – еле слышным шепотом сообщила Катя. – А потом он залез в трубы, хотел и меня затащить.

- А почему, Катюнь? Зачем ты ему?

- Не знаю. Но ему нужна именно я и никто другой.

Антон обнял дочь и погладил по плечу, едва не заплакав от жалости к ней. Такая беспомощная, перепуганная…

- Давай кое-что попробуем..?

Он рассказал ей об отце Викентии и отчитках, думая, что она с презрением отвергнет помощь какого-то попа – верующей Катя никогда не была. Но глаза дочери вопреки его ожиданиям загорелись надеждой, и она поддержала его решение ехать немедленно в Гуменки. Звонить Люде он не стал, уверенный, что жена его не поддержит.

Когда они выехали из города, пошел мелкий, больше похожий на пыль снег, отсвечивая алмазным блеском в лучах солнца; заметно похолодало. По дороге Катя безучастно смотрела в окно на укрытые белым елки и на все попытки отца втянуть ее в разговор отвечала вяло. Она немного оживилась, когда Антон остановил машину на заправке и купил ей капучино с ореховым сиропом.

- Мама ругаться будет, – вдруг сказала она, допивая остатки кофе.

Антон пожал плечами:

- Прорвемся.

- Пап… мне страшно. Это совсем как в фильмах ужасов. Но в фильмах даже забавно, не настоящий страх, какой-то игрушечный. А тут…

Катин лоб на мгновение сморщился, но она не заплакала.

- Дочь, я не знаю, что это за урод был там, в канализации. Но я до Папы Римского дойду, если надо будет, чтоб оно свалило обратно в свою преисподнюю или откуда оно там!

Катя несмело улыбнулась, и Антон тронул машину.

Ползун (2)

Показать полностью
40

Охота на водяного

Лес дышал сыростью. Тяжелый запах мокрой земли и гниющих листьев висел в воздухе, смешиваясь с едким дымом костра. Пятеро дружинников сидели у огня, их лица освещались неровными отблесками пламени, а за спиной, в темноте, шумели сосны, будто шептались о чем-то недобром. Где-то вдали ухнула сова, и Ратибор, самый молодой из отряда, вздрогнул, сжимая рукоять меча.

— Не бойся, малец, — хмыкнул Добрыня, широкоплечий воин с седыми прядями в бороде. — Это не леший, не водяной. Просто птица.

— Пока просто птица, — тихо отозвался Велеслав, не поднимая глаз от огня. Его длинные пальцы теребили амулет — вырезанную из кости фигурку Велеса, змея в рогах. — Но мы еще не дошли до озера.

Ратибор промолчал. Он не любил Велеслава — тот был слишком мрачен, слишком странен. Говорили, что он когда-то служил жрецом, пока князь не изгнал его за какие-то темные обряды. Но сейчас, когда отряд шел к заброшенному озеру, Велеслав был нужен. Только он знал старые сказания и шепотки о водяном, что утащил в пучину целое войско князя Олега три лета назад.

Задача была проста, но оттого не менее тяжела. Князь велел найти хоть что-то — оружие, доспехи, кости пропавших воинов. А лучше — голову водяного, если такое возможно. Дружинники молчаливо понимали: вернуться с пустыми руками означало позор. Но в глубине души каждый боялся, что не вернется вовсе.

Озеро лежало в двух днях пути от последнего селения. Уже на подходе к нему лес становился глуше, а воздух — холоднее, словно сама земля не хотела пускать чужаков. Тропа, что вела к воде, заросла мхом и колючим кустарником, будто люди не ходили здесь годы. Последний, кто видел озеро, был рыбак из дальней деревни. Он вернулся полубезумным, бормоча о тенях в воде и голосах, что звали его нырнуть. С тех пор никто не решался ступить на берег.

— Говорят, водяной не просто дух, — нарушил тишину Велеслав, глядя в огонь. — Он был человеком. Давным-давно. Предал своих, и Велес проклял его, сделав хозяином глубин. Теперь он собирает души, чтобы забыть свое имя.

— Сказки, — фыркнул Добрыня, отрезая кусок вяленого мяса ножом. — Если бы он был человеком, меч бы его взял. А те, кто ходил туда, не вернулись ни с чем. Даже с криками.

— Может, и сказки, — Велеслав пожал плечами. — Но утопцы, что служат ему, — не сказки. Я видел их следы у реки прошлой весной. Мокрые, с перепонками между пальцев.

Ратибор сглотнул. Он не хотел слушать, но слова Велеслава цеплялись за разум, как водоросли за ноги. Он вспомнил рассказы деда: водяной не просто топит, он заманивает. То песней, то смехом, то криком о помощи. А потом — холодная хватка и тьма.

— Хватит болтать, — оборвал их третий воин, Боян, самый старший в отряде. Его голос был хриплым, как скрип старого дуба. — Спите. Завтра будет тяжелый день.

Пятый, молчаливый Ждан, только кивнул, подбрасывая ветки в костер. Он редко говорил, но его глаза, острые и внимательные, всегда следили за лесом. Ратибор подозревал, что Ждан знает больше, чем говорит, но спрашивать не решался.

Ночь прошла тревожно. Ветер гудел в кронах, а где-то вдали плескалась вода — слишком громко для ручья. Ратибору снились тени, скользящие под толщей озера, и лицо деда, белое, как мел, с водорослями вместо волос. Он проснулся от собственного крика, но никто не сказал ни слова. Все слышали плеск.

****

К полудню второго дня отряд вышел к озеру. Оно лежало в низине, окруженное черными соснами, чьи корни выпирали из земли, словно кости. Вода была неподвижной, темной, как смола, и отражала небо так точно, что казалось, будто смотришь в бездну. Туман стелился над поверхностью, цепляясь за камыши, и в воздухе стоял запах тины и гнили.

— Вот оно, — пробормотал Добрыня, сжимая копье. — Проклятое место.

Боян шагнул вперед, оглядывая берег. Среди камней и мха лежали обломки — ржавый наконечник стрелы, кусок кольчуги, полуистлевшая рукоять меча. Следы пропавшего войска. Но ни тел, ни костей. Только эти жалкие остатки, будто кто-то утащил все остальное под воду.

— Надо искать дальше, — сказал Боян. — Разобьем лагерь здесь.

— Здесь? — Ратибор не сдержался. — У самой воды?

— А ты хочешь идти в лес, где леший тебя за ноги утащит? — огрызнулся Добрыня. — Сиди у огня и не пищи.

Велеслав молчал, но его взгляд был прикован к озеру. Он подошел к кромке воды, опустился на колени и что-то шепнул, бросив в воду щепотку травы из своего мешочка. Туман дрогнул, словно от легкого ветра, и Ратибору показалось, что он услышал низкий, булькающий звук — будто кто-то вздохнул под толщей.

— Что ты делаешь? — резко спросил Боян.

— Проверяю, — ответил Велеслав, не оборачиваясь. — Он здесь. Чувствует нас.

— Пусть чувствует, — Добрыня сплюнул. — Я ему брюхо мечом располосую, если полезет.

Но слова его повисли в воздухе, никем не поддержанные. Ждан вдруг шагнул к воде, наклонился и поднял что-то из грязи. Это был костяной гребень, старый, но целый, с вырезанными узорами.

— Женский, — тихо сказал он. — Здесь не только воины пропали.

Тишина стала тяжелее. Ратибор почувствовал, как холод пробежал по спине. Он хотел что-то сказать, но тут озеро плеснуло — резко, как от брошенного камня. Все замерли. Вода заколыхалась, и из-под нее, медленно, поднялась рука — мертвенно-белая, с длинными пальцами и клочьями тины вместо кожи. Она вытянулась к берегу, цепляясь за камни, а за ней показалась вторая.

— Утопцы! — крикнул Велеслав, вскакивая.

Добрыня выхватил копье, Боян — меч, а Ждан отступил назад, шепча что-то на непонятном языке. Ратибор замер, глядя, как из воды поднимаются фигуры — сгорбленные, с пустыми глазницами, с водорослями, свисающими с плеч. Их было трое, и они двигались молча, оставляя за собой мокрые следы.

— К бою! — рявкнул Боян, и отряд сомкнулся плечом к плечу.

Первая тварь бросилась на Добрыню. Он вонзил копье ей в грудь, но утопец даже не дрогнул — только схватил древко и потянул к себе, заставляя воина шагнуть ближе к воде. Боян рубанул второму по шее, и голова откатилась, но тело продолжало идти, пока не рухнуло в грязь. Третий метнулся к Ратибору. Юноша взмахнул мечом, но рука дрожала, и клинок лишь скользнул по мокрой плоти. Утопец схватил его за щиколотку, и Ратибор почувствовал, как ледяной холод сковал ногу.

— Держись! — крикнул Ждан, бросаясь на помощь. Его нож вонзился в спину твари, и та, наконец, осела, булькая черной водой из горла.

Когда все закончилось, дружинники стояли, тяжело дыша, а тела утопцев медленно растворялись в грязи, оставляя лишь лужи и вонь.

— Это только начало, — сказал Велеслав, глядя на озеро. — Он их послал. Проверяет нас.

Ратибор посмотрел на воду. Туман сгущался, и в нем, далеко, мелькнула тень — высокая, сгорбленная, с глазами, что светились, как гнилушки в болоте. Водяной ждал.

Туман сгустился так, что озеро почти исчезло из виду. Лишь слабый плеск воды напоминал о том, что оно рядом, да тень водяного, мелькнувшая в дымке, осталась в памяти Ратибора, как заноза. Дружинники молчали, собирая разбросанное оружие и осматривая следы утопцев. Лужи черной воды, что остались от тварей, уже впитались в землю, оставив после себя клочья тины и запах гниющей рыбы.

— Надо уходить, — сказал Ратибор, стараясь скрыть дрожь в голосе. — Это место проклято.

— Уходить? — Добрыня сплюнул в грязь. — Мы только начали. Князь велел принести доказательства, и я не вернусь с пустыми руками, как трус.

— Он прав, — поддержал Боян, вытирая меч о край плаща. — Если побежим сейчас, водяной решит, что мы слабы. Тогда он не остановится на озере — пойдет за нами до самой реки.

Велеслав покачал головой, его глаза блестели в полумраке.

— Вы не понимаете, с чем мы связались. Это не зверь, которого можно зарубить. Он старше леса, старше нас всех. И он играет с нами.

— Пусть играет, — огрызнулся Добрыня. — Я ему глотку перережу, если полезет.

Ждан, как всегда, молчал, но его пальцы нервно сжимали нож. Ратибор заметил, что он то и дело оглядывается на озеро, словно ждет чего-то.

— Что ты знаешь? — спросил юноша, шагнув к нему. — Ты видел такое раньше?

Ждан поднял взгляд, и в его глазах мелькнуло что-то темное, почти звериное.

— Не спрашивай, — коротко ответил он. — Пока жив — не спрашивай.

Боян хлопнул в ладоши, прерывая спор.

— Хватит. Разводим костер, ставим дозор. Утром решим, что делать.

Но ночь не принесла покоя. Костер горел слабо, будто дым боялся подниматься к небу, а туман подползал ближе, обволакивая лагерь. Ратибору досталась первая стража, и он сидел, вглядываясь в белую пелену, пока уши ловили каждый звук. Плеск воды стал громче, ритмичнее, словно кто-то бил веслом по озеру. А потом он услышал голос — тихий, женский, полный тоски.

— Помоги… — шептал он из тумана. — Я здесь…

Ратибор вскочил, сжимая меч. Голос был знакомым — слишком знакомым. Так звала его сестра, Млада, когда он уходил в дружину два года назад. Но Млада осталась в деревне, далеко отсюда. Или нет?

— Кто там? — крикнул он, шагнув к воде.

— Стой! — Велеслав схватил его за плечо, вынырнув из темноты. — Это не она. Это он.

— Кто? — Ратибор вырвался, но голос уже затих, оставив лишь плеск.

— Водяной, — Велеслав говорил тихо, но твердо. — Он знает твои страхи. Знает твою душу. Не слушай его, если хочешь жить.

Ратибор сглотнул, отступая к костру. Остальные уже проснулись, держа оружие наготове. Добрыня выругался, Боян молча смотрел в туман, а Ждан что-то шептал, склонившись над землей.

— Он близко, — сказал Велеслав, доставая из мешка горсть сушеной травы. — Надо задобрить его.

— Задобрить? — Добрыня шагнул к нему, сжав кулаки. — Я не буду кланяться какой-то твари из болота!

— Тогда умрешь, — холодно ответил Велеслав и бросил траву в костер. Огонь вспыхнул зеленым, и запах стал резким, как от горелой смолы.

Туман дрогнул, и из него донесся смех — низкий, булькающий, будто вода кипела в горле. А потом озеро взорвалось движением. Волны ударили о берег, и из воды поднялись новые утопцы — десяток, а может, больше. Их тела были скрючены, кожа свисала лохмотьями, а глаза светились тусклым светом, как у глубоководных рыб.

— К бою! — крикнул Боян, и отряд бросился вперед.

Битва была яростной, но короткой. Добрыня зарубил двоих, размахивая мечом с ревом, Боян отсек голову третьему, а Ждан двигался быстро и тихо, всаживая нож в спины тварей. Ратибор держался позади, пока один из утопцев не бросился на него. Юноша ударил мечом, попав в плечо, и тварь рухнула, но тут же схватила его за ногу, потянув к воде.

— Нет! — Ратибор рубанул снова, отсекая руку, и отпрыгнул назад.

Когда последний утопец растворился в грязи, дружинники стояли, тяжело дыша. Но победа не принесла облегчения. Туман стал гуще, а смех водяного звучал громче, ближе.

— Он не остановится, — сказал Велеслав, вытирая кровь с рук. — Пока мы здесь, он будет посылать их.

— Тогда пойдем к нему сами, — прорычал Добрыня. — Вытащим его из воды и прикончим.

— Ты с ума сошел? — Ратибор уставился на него. — Это не медведь, не волк!

— А что ты предлагаешь, малец? Сидеть и ждать, пока он нас всех утащит?

— Он прав, — вмешался Боян. — Мы не можем бежать. Надо найти его логово.

Велеслав кивнул, хотя в его глазах мелькнула тень сомнения.

— Есть старый обряд. Можно вызвать его на берег. Но для этого нужна жертва.

— Какая жертва? — спросил Ждан, впервые заговорив громко.

— Кровь, — ответил Велеслав. — И не просто кровь. Кто-то должен отдать часть себя.

Добрыня выругался, Боян нахмурился, а Ратибор почувствовал, как желудок сжался.

— Я сделаю это, — тихо сказал Ждан, шагнув вперед. — У меня старый долг перед Велесом. Пусть это будет моей платой.

Никто не возразил. Велеслав достал нож с костяной рукоятью, провел лезвием по ладони Ждана, и кровь закапала в грязь. Потом он бросил в воду амулет — тот самый, с фигуркой Велеса — и начал шептать слова, старые, как лес.

Озеро задрожало. Волны пошли кругами, и из глубины поднялась фигура — высокая, сгорбленная, с длинными руками, что свисали до земли. Водяной. Его тело было покрыто тиной, лицо — наполовину человеческое, наполовину рыбье, с широкими глазами и ртом, полным острых зубов. Водоросли шевелились на его плечах, как живые, а голос, когда он заговорил, был тяжелым, как камень.

— Вы пришли ко мне, — сказал он. — Зачем?

— Чтобы убить тебя, тварь! — Добрыня шагнул вперед, но Боян схватил его за плечо.

— Мы ищем пропавших, — сказал Боян. — Отдай их, и мы уйдем.

Водяной засмеялся, и от его смеха земля задрожала.

— Они мои. Их души служат мне. Хотите их? Спуститесь ко мне.

— Он лжет, — шепнул Велеслав. — Он не отдаст их. Но я могу обмануть его. Дайте мне время.

Ратибор смотрел на водяного, чувствуя, как страх сковывает ноги. Но в этот момент он заметил кое-что странное — на шее твари висел амулет, похожий на тот, что бросил Ждан. Только этот был старше, покрыт ржавчиной и мхом.

— Откуда у него это? — спросил Ратибор, указав на украшение.

Ждан побледнел, отступив назад.

— Не смотри, — пробормотал он. — Не надо…

Но водяной услышал. Его глаза сузились, и он шагнул ближе, оставляя мокрые следы на берегу.

— Ты знаешь, мальчишка, — сказал он, глядя на Ратибора. — Спроси своего друга. Спроси, кто я.

Ратибор повернулся к Ждану, но тот молчал, опустив голову. Добрыня схватил его за ворот и встряхнул.

— Говори, или я тебя сам в воду брошу!

— Он… он был человеком, — выдавил Ждан. — Мой брат. Мы служили князю вместе. Но он предал нас. Продал врагу за золото. Я убил его… утопил в этом озере. Думал, что все кончено.

— Но Велес решил иначе, — закончил водяной, и его голос стал мягче, почти печальным. — Я стал этим. А ты пришел ко мне, брат.

Тишина повисла над берегом. Даже Добрыня опустил меч, глядя на Ждана с смесью гнева и ужаса.

— Ты знал, — сказал Боян. — И привел нас сюда.

— Я не знал, что он жив! — Ждан шагнул назад. — Клянусь!

— Не жив, — водяной улыбнулся, показав зубы. — Но и не мертв. А теперь вы все мои.

Озеро взорвалось волнами, и из воды поднялись десятки утопцев — больше, чем раньше. Они окружили дружинников, отрезая путь к лесу. Велеслав выхватил нож, шепча заклинания, но водяной лишь смеялся.

— Бегите, если сможете, — сказал он. — Или спуститесь ко мне.

Добрыня бросился вперед с ревом, рубя утопцев, Боян пытался собрать отряд, а Ратибор схватил Ждана за руку.

— Что делать? — крикнул он.

— Бежать, — ответил Ждан, но в его голосе не было надежды.

Они побежали к лесу, но вода поднималась, заливая берег. Утопцы шли следом, а смех водяного эхом разносился в тумане.

Лес отступал перед водой. Черные волны лизали корни сосен, подбираясь к дружинникам, а утопцы двигались следом, неумолимые, как сама смерть. Их шаги хлюпали по грязи, оставляя за собой клочья тины и мокрые следы. Ратибор бежал, чувствуя, как сердце колотится в груди, а ноги вязнут в размокшей земле. Ждан был рядом, его лицо белее снега, а глаза — пустые, словно он уже сдался.

— Стойте! — крикнул Боян, останавливаясь у поваленного дерева. — Дальше не уйти. Надо драться!

Добрыня обернулся, тяжело дыша, с мечом, покрытым черной слизью утопцев.

— Драться? Их слишком много! Эта тварь нас утопит, как щенков!

— Тогда придумай что-нибудь, умник! — огрызнулся Боян.

Велеслав, стоя чуть в стороне, смотрел на воду. Его руки дрожали, но голос оставался спокойным.

— Есть способ, — сказал он. — Но он опасен.

— Говори! — рявкнул Добрыня.

— Мы можем спуститься к нему. В его мир. Если найдем его сердце — то, что держит его здесь, — он умрет.

— В воду? — Ратибор уставился на него. — Ты с ума сошел?

— Это не просто вода, — Велеслав указал на озеро, где волны теперь бились, как живые. — Это дверь. Он сам сказал: "Спуститесь ко мне". Если мы войдем, он не сможет нас остановить.

— А если это ловушка? — спросил Боян.

— Тогда мы все равно мертвы, — ответил Велеслав. — Здесь нас сомнут. Там — хоть шанс.

Ждан вдруг шагнул вперед, глядя на озеро.

— Я пойду первым, — сказал он. — Это моя вина. Мой брат. Моя кровь.

Никто не возражал. Утопцы были уже в десятке шагов, их когти блестели в тусклом свете, а из глоток доносилось низкое шипение. Времени не оставалось.

Велеслав бросил в воду еще одну щепотку травы, шепча слова, которых Ратибор не понимал. Волны раздались, открывая черный провал — словно дыра в самой земле.

— За мной! — крикнул Ждан и прыгнул.

Один за другим дружинники последовали за ним. Ратибор задержался на миг, чувствуя, как страх сжимает горло, но рука утопца, метнувшаяся к его ноге, заставила его шагнуть вперед. Вода сомкнулась над головой, холодная и тяжелая, как могильная плита.

Он ждал удушья, но его не было. Вместо этого ноги коснулись твердого дна, и Ратибор открыл глаза. Они стояли в подводном мире — странном, искаженном, где свет дрожал, как в кривом зеркале. Вокруг поднимались стены из камня и костей, покрытые мхом и водорослями. Вдалеке виднелись фигуры — десятки, сотни утопленников, застывших в молчании. Их лица были знакомыми: воины князя, рыбаки, женщины, дети. Все они смотрели на дружинников пустыми глазами.

— Где он? — прошептал Добрыня, сжимая меч.

— Здесь, — ответил голос, низкий и гулкий, как эхо в пещере.

Водяной появился из тени. Теперь он был ближе, и его облик стал яснее: тело, покрытое чешуей и тиной, длинные когти, глаза, горящие зеленым огнем. На шее покачивался амулет, тот самый, что заметил Ратибор.

— Вы пришли, — сказал водяной, глядя на Ждана. — Ты привел их ко мне, брат.

— Я пришел тебя остановить, — Ждан шагнул вперед, но голос его дрожал.

— Остановить? — водяной засмеялся. — Ты сделал меня таким. Ты утопил меня. А теперь хочешь убить снова?

— Хватит болтать! — Добрыня бросился вперед, замахнувшись мечом.

Клинок вонзился в грудь водяного, но тот даже не дрогнул. Вместо крови из раны потекла черная вода, а тварь схватила Добрыню за горло и швырнула его к стене. Воин ударился о камни и рухнул, кашляя.

— Глупцы, — сказал водяной. — Здесь я сильнее. Здесь я бог.

Боян и Ратибор бросились на помощь, но утопцы ожили, окружая их. Боян зарубил двоих, но третий вцепился ему в ногу, и воин упал, крича от боли. Ратибор рубил мечом, но каждый удар казался бесполезным — твари вставали снова и снова.

Велеслав стоял в стороне, шепча заклинания. Его руки светились слабым светом, и утопцы замедлились, но ненадолго.

— Ждан! — крикнул он. — Амулет! Это его сердце!

Ждан замер, глядя на водяного. Тот улыбнулся, обнажив зубы.

— Возьми его, брат, — сказал он. — Если осмелишься.

Ратибор видел, как Ждан колеблется. Утопцы наступали, Добрыня поднимался, хрипя, а Боян отбивался, лежа на земле. Времени не было.

— Сделай это! — крикнул Ратибор, бросаясь к водяному.

Он ударил мечом по руке твари, отвлекая ее, и Ждан, наконец, рванулся вперед. Его пальцы сомкнулись на амулете, и он дернул, срывая его с шеи. Водяной взревел, и стены задрожали. Черная вода хлынула из его груди, заливая все вокруг.

— Нет! — крикнул он, хватая Ждана. — Ты не заберешь меня!

Ждан вырвался, но водяной вцепился в него снова, и оба начали тонуть в черной воде, что поднималась все выше. Ратибор бросился к ним, но Велеслав схватил его за руку.

— Бежим! — крикнул он. — Это конец!

— Мы не можем бросить их! — Ратибор вырывался, но Велеслав тащил его к выходу.

Добрыня подхватил Бояна, и они побежали следом. Вода поднималась, стены рушились, а утопцы растворялись в черной пучине. Последнее, что видел Ратибор, — это Ждан и водяной, исчезающие в глубине, сцепленные в смертельной схватке.

Свет мигнул, и они вынырнули на берегу. Озеро бурлило, волны бились о камни, но туман рассеивался. Амулет лежал в грязи у ног Ратибора — старый, покрытый мхом, но теперь мертвый.

Дружинники стояли на берегу, глядя на озеро. Оно затихало, становясь снова неподвижным, как зеркало. Туман ушел, и лес зашумел ветром, будто пробуждаясь от сна. Но тишина среди людей была тяжелой.

Добрыня сплюнул кровь и сел на камень, держась за ушибленный бок. Боян, хромая, подошел к воде и бросил в нее обломок меча — последний знак пропавшим. Велеслав молчал, глядя на амулет в руках Ратибора.

— Это конец? — спросил юноша, сжимая холодную кость.

— Может быть, — ответил Велеслав. — А может, и нет. Он ушел, но такие, как он, не умирают навсегда.

— Ждан… — начал Ратибор, но замолчал.

— Он сделал свой выбор, — сказал Боян. — Заплатил за старый долг.

— А мы? — Добрыня поднял взгляд. — Что скажем князю?

— Правду, — ответил Боян. — Что нашли водяного. И потеряли одного из своих.

Они собрали оружие и двинулись прочь от озера, оставив амулет лежать в грязи. Ратибор шел последним, то и дело оглядываясь. Ему казалось, что он слышит плеск — тихий, далекий, но настойчивый. Или это был просто ветер?

Лес сомкнулся за ними, и озеро осталось позади, черное и молчаливое. Но в глубине, под толщей воды, что-то шевельнулось — тень, слишком большая для рыбы, слишком живая для мертвеца. И где-то в ночи раздался шепот, низкий и печальный:

— Я еще вернусь…

Прошло три луны с тех пор, как Ратибор вернулся в деревню. Лето сменилось холодными ветрами, и лес укрылся первым снегом, тонким, как пепел. Дружинники, что пережили озеро, молчали о случившемся, но их лица говорили больше слов. Добрыня стал угрюмее, его смех теперь звучал редко, а в глазах появился тот же блеск, что у стариков, видевших слишком много. Боян ходил с палкой, рана на ноге не заживала, и он шептался с женой о том, что пора оставить меч. Велеслав ушел в лес через неделю после возвращения, не сказав ни слова, — просто взял свой мешок с травами и растворился в чаще, словно его никогда и не было.

Ратибор остался один. Князь выслушал их рассказ, нахмурился, но не наказал. Он бросил им несколько серебряных и велел забыть озеро. "Проклятое место", — сказал он и отвернулся к огню. Но Ратибор не мог забыть. Ночью ему снилась вода — черная, бесконечная, с руками, что тянулись из глубины. Иногда он слышал голос Ждана, иногда — смех водяного, низкий и тяжелый, как плеск волн о берег.

Деревня жила своей жизнью. Рыбаки вернулись к реке, но к озеру никто не ходил. Старухи шептались у колодца, что духи успокоились, что Велес принял жертву и усыпил хозяина глубин. Но Ратибор знал лучше. Он чувствовал это в воздухе, в запахе сырости, что тянулся с севера, где лежало то самое озеро.

Однажды, в конце осени, он не выдержал. Взял копье, надел теплый плащ и пошел туда, один. Лес встретил его тишиной — ни птиц, ни ветра, только хруст снега под ногами. Когда он вышел к озеру, оно лежало перед ним, замерзшее, покрытое тонким льдом, что блестел в слабом свете солнца. Тумана не было, и берег казался пустым, почти мирным. Амулет, что они оставили в грязи, исчез — то ли его унес зверь, то ли забрала вода.

Ратибор подошел к кромке льда, глядя в темную глубину. Там, под толщей, что-то двигалось — едва заметное, как тень облака. Он сжал копье, ожидая, что лед треснет, что водяной поднимется снова, но ничего не происходило. Только тишина, густая и холодная, обволакивала его.

— Ты ушел? — тихо спросил он, не зная, ждет ли ответа.

Ветер прошелся по озеру, и лед дрогнул, издав низкий, протяжный звук — будто вздох. Ратибор отступил, сердце заколотилось быстрее. Он повернулся, чтобы уйти, но остановился, заметив следы на снегу. Мокрые, с длинными пальцами и перепонками между ними, они тянулись от воды к лесу, исчезая среди сосен.

Он не побежал за ними. Не крикнул, не поднял копье. Просто стоял, глядя, как снег медленно засыпает следы, пока они не стали почти невидимыми. Но он знал, что они там. Знал, что водяной не ушел навсегда. Может, он ослаб, может, спит в глубине, но его тень осталась — в озере, в лесу, в его собственных снах.

Ратибор вернулся в деревню к вечеру. У избы его ждала Млада, сестра, с корзиной хвороста в руках. Она улыбнулась, увидев его, но улыбка быстро угасла.

— Ты опять ходил туда, — сказала она, не спрашивая.

Он кивнул, снимая плащ.

— Не ходи больше, — тихо попросила она. — Оно того не стоит.

— Может, и не стоит, — ответил он, глядя на огонь в очаге. — Но кто-то должен помнить.

Той ночью он снова услышал плеск — далекий, едва различимый, но настойчивый. И где-то в глубине леса, за рекой, старуха Вешница проснулась от странного сна: ей привиделся человек с рыбьими глазами, идущий по снегу, с амулетом в руках. Она не сказала никому, только бросила в огонь щепотку соли и шепнула:

— Пусть спит. Пусть спит…

Но озеро знало правду. И тень подо льдом ждала своего часа.

Показать полностью
Отличная работа, все прочитано!