CreepyStory

3 место  7500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @KatrinAp В надёжных руках. Часть 1

4 место 6500  рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Koroed69 Адай помещённый в бездну (часть первая из трёх)

5 место 5500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @ZippyMurrr Дождливый сезон

6 место 3500 рублей от канала  ПРИЗРАЧНЫЙ АВТОБУС и сайта КНИГА В УХЕ - @Skufasofsky Точка замерзания (Часть 1/4)

7 место, дополнительно, от Моран Джурич, 1000 рублей @HelenaCh Жертва на крови

Арт дизайнер Николай Геллер @nllrgt

https://t.me/gellermasterskya

сделает обложку или арт для истории @ZippyMurrr Дождливый сезон

Так же озвучку текстов на канале Призрачный автобус получают :

@NikkiToxic Заповедник счастья. Часть первая

@levstep Четвертый лишний или последняя исповедь. Часть 1

@Polar.fox Операция "Белая сова". Часть 1

@Aleksandr.T Жальник. Часть 1

@SenchurovaV Особые места 1 часть

@YaLynx Мать - волчица (1/3)

@Scary.stories Дом священника
Очень лесные байки

@Anita.K Белый волк. Часть 1

@Philauthor Рассказ «Матушка»
Рассказ «Осиновый Крест»

@lokans995 Конкурс крипистори. Автор lokans995

@Erase.t Фольклорные зоологи. Первая экспедиция. Часть 1

@botw Зона кошмаров (Часть 1)

@DTK.35 ПЕРЕСМЕШНИК

@user11245104 Архив «Янтарь» (часть первая)

@SugizoEdogava Элеватор (1 часть)
@NiceViole Хозяин

@Oralcle Тихий бор (1/2)

@Nelloy Растерянный ч.1

@Skufasofsky Голодный мыс (Часть 1)
М р а з ь (Часть 1/2)

@VampiRUS Проводник

@YourFearExists Исследователь аномальных мест

Гул бездны

@elkin1988 Вычислительный центр (часть 1)

@mve83 Бренное время. (1/2)

Если кто-то из авторов отредактировал свой текст, хочет чтобы на канале озвучки дали ссылки на ваши ресурсы, указали ваше настоящее имя , а не ник на Пикабу, пожалуйста, по ссылке ниже, добавьте ссылку на свой гугл док с текстом, или файл ворд и напишите - имя автора и куда давать ссылки ( На АТ, ЛИТрес, Пикабу и проч.)

Этот гугл док открыт для всех.
https://docs.google.com/document/d/1Kem25qWHbIXEnQmtudKbSxKZ...

Выбор для меня был не легким, учитывалось все. Подача, яркость, запоминаемость образов, сюжет, креативность, грамотность, умение донести до читателя образы и характеры персонажей, так описать атмосферу, место действия, чтобы каждый там, в этом месте, себя ощутил. Насколько сюжет зацепит. И много других нюансов, так как текст идет для озвучки.

В который раз убеждаюсь, что авторы Крипистори - это практически профессиональные , сложившиеся писатели, лучше чем у нас, контента на конкурсы нет, а опыт в вычитке конкурсных работ на других ресурсах у меня есть. Вы - интересно, грамотно пишущие, создающие сложные миры. Люди, радующие своих читателей годнотой. Люблю вас. Вы- лучшие!

Большое спасибо подписчикам Крипистори, админам Пикабу за поддержку наших авторов и нашего конкурса. Надеюсь, это вас немного развлекло. Кто еще не прочел наших финалистов - добро пожаловать по ссылкам!)

День начался как обычно: мужики ушли копать яму под новый амбар, бабы понесли воду от колодца. Иванка сидела за ткацким станком, когда услышала крики. Голоса доносились с краю деревни, где поле упиралось в лес. Она выглянула в дверной проем: Радомир, староста, махал руками, а вокруг него столпились мужики с лопатами. Любопытство пересилило усталость, и Иванка, набросив шаль, пошла посмотреть.

— Гляньте, что откопали! — кричал Мишка, сын Радомира, размахивая грязными руками. Мальчишке было четырнадцать, и он вечно лез туда, куда не звали. Перед ним в земле лежал металлический ящик, длинный, как гроб, и широкий, как кадка для солений. Поверхность его покрывала ржавчина, но угадывались странные знаки, вырезанные глубоко, будто когтями. Мужики обступили находку, переговариваясь.

— Сокровище, поди, — сказал кузнец Егор, потирая бороду. — Или от старых князей что осталось.

— Не трогай, дурень, — буркнула баба Олена, что ковыляла следом, опираясь на кривой посох. Старуха была хромой, с лицом, сморщенным, как печеное яблоко, но глаза ее блестели, как у молодой. — Не к добру это.

Радомир, рослый и широкоплечий, сплюнул в траву.

— Чего каркаешь, старая? Сокровище или нет, разберемся. В избу мою тащите, там поглядим.

Ящик оказался тяжелым — четверо мужиков еле подняли его, кряхтя и ругаясь. Иванка стояла в стороне, глядя, как они волокут находку через поле. Над лесом закружил ворон, хрипло каркнув, и ей вдруг стало не по себе. Туман сгущался, скрывая деревья, а ветер донес далекий вой — то ли зверь, то ли что похуже. Она перекрестилась, хоть и не любила часовенку, и поспешила домой.

К вечеру ящик уже стоял в избе Радомира, у самого очага. Мужики пытались открыть его топором, но металл не поддавался. А ночью, когда деревня затихла, Иванка услышала шорох за стеной — тихий, но настойчивый, словно кто-то скребся в темноте.

***

Ночь легла на деревню тяжелым одеялом. Луна, тонкая, как серп, едва пробивалась сквозь облака, и только собаки, скуля, нарушали тишину. Иванка ворочалась на лавке, укрывшись овчиной, но сон не шел. Шорох, что она слышала вечером, вернулся — теперь громче, ближе, будто кто-то скреб землю у самой стены. Она поднялась, осторожно подошла к щели в ставне и выглянула. Туман колыхался, словно живой, а за ним мелькнула тень — то ли человек, то ли зверь. Сердце заколотилось, но тень исчезла так же быстро, как появилась. «Ветер», — сказала себе Иванка, но поверить не смогла.

Утро пришло серое и промозглое. Крестьяне собрались у избы Радомира, где стоял ящик. Староста, хмурый, с красными от бессонницы глазами, сидел на лавке, а перед ним толпились мужики и бабы. Мишка, подпрыгивая от нетерпения, рассказывал, как ночью слышал стук изнутри ящика.

— Будто кто живой там, батя! — тараторил он. — Тук-тук, тук-тук, вот те крест!

— Брешешь, щенок, — оборвал его Радомир, но голос дрогнул. — Железо оно и есть железо. Не стучит оно само по себе.

Иванка стояла в стороне, слушая. Её взгляд упал на ящик: ржавый, холодный, он казался чужим среди деревянных стен и соломенного пола. Знаки на крышке, что вчера были едва видны, теперь проступили четче, словно их кто-то вычистил. Она шагнула ближе, но тут раздался крик.

— Матушка моя! Лизавета пропала! — вопила Арина, молодая вдова, что жила через три двора. Её дочка, пятилетняя Лизавета, вчера бегала с другими детьми у колодца, а утром её не нашли. Арина билась в истерике, рвала на себе волосы, пока бабы пытались её унять.

— В лес убегла, поди, — предположил Егор, но голос его звучал неуверенно. — Или к реке.

— Да какая река ночью! — огрызнулась Арина. — Спала она со мной, а утром — нет её!

Радомир велел мужикам прочесать окрестности. Иванка пошла с ними, хоть и не звали — ноги сами понесли. Лес встретил их сыростью и тишиной, только вороны каркали где-то в вышине. Они обошли поля, заглянули в овраг, спустились к реке, но следов Лизаветы не нашли. Лишь у самой воды Иванка заметила пятно — темное, бурое, почти слившееся с грязью. Она присела, тронула пальцем: кровь, еще липкая. Егор, что шел следом, побледнел.

— Волки? — спросил он шепотом.

— Волки кости оставляют, — ответила Иванка, и оба замолчали.

К полудню деревня загудела, как улей. Арина голосила, мужики шептались, а баба Олена, что пришла поглядеть на ящик, только качала головой. Она присела рядом с находкой, провела сухой рукой по крышке и забормотала что-то на старом наречии, от которого у Иванки мурашки побежали по спине.

— Говорила я, не трогайте, — наконец сказала старуха, глядя на Радомира. — Это не сокровище, а могила. И не пустая.

— Чушь мелешь, — отрезал староста. — Ребенок пропал, а ты про нечисть свою. Лес большой, найдется девка.

Но к вечеру Лизавету не нашли. А ночью пропал ещё один — старик Фома, что жил у околицы. Его изба стояла пустой, дверь нараспашку, а на пороге темнело то же бурое пятно. Собаки выли, не умолкая, и даже Радомир, скрепя сердце, велел мужикам вооружиться топорами и вилами.

Иванка не спала. Она сидела у очага, прислушиваясь. Шорох вернулся, но теперь он шел не от стены, а откуда-то сверху — с крыши. А потом она услышала шепот. Тихий, как шелест листвы, но внятный:

— Кровь… дай… кровь…

Она вскочила, схватила кочергу, но голос стих. За окном мелькнула тень — высокая, худая, сгорбленная. Иванка бросилась к двери, задвинула засов, но сердце колотилось так, что казалось, выскочит из груди. Утром она пошла к Радомиру, решив рассказать про шепот, но тот уже был занят: Мишка, его сын, стоял у ящика, бледный, как полотно.

— Оно опять стучало, — прошептал мальчишка. — И звал кто-то. Меня звал.

Радомир отмахнулся, но глаза его бегали. А Олена, что сидела в углу, поднялась и ткнула посохом в пол.

— Не волки это, дурни, и не разбойники, — сказала она. — Вы беду разбудили. И она теперь голодная.

К ночи собаки замолчали. А в лесу, у реки, кто-то нашел Лизавету. Девочка лежала на берегу, белая, как снег, с пустыми глазами. На шее её темнели две маленькие ранки, а крови вокруг не было ни капли.

***

Деревня погрузилась в страх, как в болото — медленно, но неотвратимо. После Лизаветы пропал старик Фома, а на третий день беда ударила снова. Утром не досчитались двоих: кузнец Егор и его младший брат Семка, что ходили ночью проверять силки в лесу. Их нашли у реки, в зарослях осоки, — тела белые, холодные, с теми же проколами на шее. Кровь не текла, не пятнала траву, будто её выпили до капли. Мужики, что тащили мертвецов обратно, молчали, только крестились дрожащими руками. Арина, потерявшая дочку, теперь не кричала — сидела у порога, глядя в пустоту, словно сама умерла внутри.

Иванка не могла усидеть дома. Её тянуло к избе Радомира, к тому проклятому ящику, что стоял у очага, будто хозяин. Она пришла к полудню, когда солнце пробилось сквозь тучи, но даже свет не разгонял тьму, что сгущалась над деревней. В избе было людно: Радомир, Олена, Мишка и несколько баб, что шептались в углу. Ящик никто не трогал, но все косились на него, как на зверя в клетке. Иванка присела рядом, провела пальцем по краю крышки — и отдернула руку: металл был ледяным, будто зимний ручей. А под пальцами осталось пятно, бурое и липкое. Она пригляделась: кровь, тонкой струйкой сочившаяся из-под крышки.

— Радомир, — позвала она тихо, — тут кровь.

Староста подошел, нахмурившись. Увидел пятно, побледнел, но тут же выпрямился.

— Чушь, — буркнул он. — Это ржа. Или грязь какая. Волки в лесу лютуют, а вы мне про ящик.

— Волки кости грызут, — возразила Иванка. — А эти тела… чистые.

Радомир отмахнулся, но в глазах его мелькнул страх. Мишка, что сидел у стены, вдруг подался вперед.

— Я слышал, — прошептал он, глядя на отца. — Перед тем, как его открыли… шепот. Изнутри. Звал меня. Я думал, показалось, а потом… — Он замолчал, сглотнув. — Потом Лизавета пропала.

Олена, что до того молчала, стукнула посохом.

— Сказала же, дурни, не трогайте! — Голос её был хриплым, но твердым. — Это не железо, а гроб. И не пустой он был.

— Хватит каркать! — рявкнул Радомир. — Разбойники это, али зверь какой. Соберем мужиков, прочешем лес.

Но лес молчал. Мужики вернулись к вечеру, усталые, с пустыми руками. А ночью пропала Дуняша.

Дуняша была подругой Иванки — веселая, круглолицая, с ямочками на щеках. Она жила с мужем, кузнецом Петром, и ждала первенца. Ночью Петр проснулся от шума — дверь хлопнула, будто ветром. Дуняши рядом не было. Он выбежал во двор, звал, но ответа не дождался. У реки, где нашли Лизавету, осталась только её шаль, зацепившаяся за ветку, да следы борьбы в грязи. К утру тело нашли в лесу, в двух верстах от деревни. Дуняша лежала на спине, глаза открыты, лицо искажено ужасом. На шее — две ранки, кожа белая, как мел. Петр рухнул рядом, выл, как раненый зверь, а Иванка, что прибежала с другими, замерла, не в силах отвести взгляд. Дуняша была тёплой, живой ещё вчера — смеялась, рассказывала, как назовет сына. А теперь — пустая оболочка.

Иванка вернулась домой, но ноги сами понесли её к лесу. Она стояла у опушки, глядя в темноту, когда заметила тень. Высокая, худая, она скользнула между деревьями, слишком быстро для человека. Иванка шагнула вперед, сердце колотилось, но тень исчезла. Только ветер донес шепот — тот же, что она слышала ночью: «Кровь…». Она побежала обратно, спотыкаясь о корни, и только у избы остановилась, хватая ртом воздух.

Деревня гудела. Бабы голосили, мужики точили топоры, Радомир кричал, что надо жечь лес, выгонять волков. Но Олена, хромая, вышла на середину двора и ткнула посохом в землю.

— Не волки это, — сказала она. — Упырь. Кровь пьет, а тела оставляет. Ящик ваш его разбудил.

— Да что ты заладила! — огрызнулся Радомир. — Где твой упырь? Покажи!

— Не увидишь, пока сам не захочет, — ответила старуха. — Он хитрый. И голодный.

К ночи страх стал густым, как туман. Люди запирали двери, жгли костры у порогов, шептали молитвы — кто старые, языческие, кто новые, христианские. Иванка сидела у очага, сжимая кочергу, когда услышала крик. Выглянула: у дома Петра горел амбар. Мужики сбежались тушить, но в дыму кто-то заметил тень — ту же, что видела Иванка. Она мелькнула и пропала, а утром нашли ещё одно тело — бабку Марфу, что жила у реки. Обескровленная, с пустыми глазами.

Радомир собрал сход. Лицо его осунулось, борода растрепалась.

— Волки, — упрямо твердил он. — Или люди лихие. Сожжем лес, выкурим их.

— Не поможет, — сказала Иванка, шагнув вперед. Все обернулись. — Я видела тень. В лесу. И кровь у ящика. Это не зверь.

— Да что ты смыслишь, девка! — рявкнул староста, но голос его сорвался.

Мишка, что стоял рядом, вдруг заговорил:

— Оно шептало опять. Вчера. Звало меня. Я… я чуть не пошел. — Он задрожал, глядя на отца. — Батя, выкинь его. Ящик этот.

Радомир стукнул кулаком по столу.

— Хватит! Завтра идем в лес. С вилами, с огнем. Конец этому.

Но ночь принесла новую беду. Утром у колодца нашли Петра, мужа Дуняши. Он сидел, прислонившись к бревну, мёртвый, с проколами на шее. В руках — топор, будто он пытался драться. А в избе Радомира ящик стоял тихо, но кровь под крышкой проступила сильнее, стекая на пол тонкой струйкой. Иванка смотрела на неё, и в голове крутился шепот: «Кровь… дай… кровь…». Она поняла: это не кончится, пока ящик здесь. И пока оно, что внутри, не насытится.

***

Деревня затихла, но не от покоя — от страха. Костры у изб догорали, дым стелился над крышами, смешиваясь с туманом. Иванка не спала уже вторую ночь: шепот, что доносился из темноты, звучал в её голове, даже когда всё стихало. Она знала — ответ в ящике. Утром, едва рассвело, она пошла к Олене. Старуха сидела у очага, грея руки над углями, и не удивилась, увидев гостью.

— Догадалась, поди? — хрипло спросила она, не поднимая глаз.

— Это не волки, — сказала Иванка, садясь рядом. — И не люди. Что в ящике, Олена?

Старуха вздохнула, ткнула посохом в пол.

— Пойдем. Поглядим. Может, ещё не поздно.

Они пришли в избу Радомира. Староста ушел с мужиками в лес — искать Петра, что пропал у колодца, — и ящик стоял в одиночестве, у стены. Мишка спал на лавке, свернувшись калачиком, бледный, с синяками под глазами. Иванка присела рядом с ящиком, Олена встала над ней, опираясь на посох. Металл покрывала ржавчина, но знаки, что проступали на крышке, теперь виднелись ясно — глубокие, неровные, будто вырезанные ножом. Иванка провела пальцем по одному из них: холод пробрал до костей, а под рукой снова проступила кровь, тонкой струйкой стекая на пол.

— Это руны, — тихо сказала Олена. — Старые, ещё до креста. Заточение.

— Заточение? — переспросила Иванка. — Кого?

Старуха помолчала, глядя на ящик, потом заговорила, и голос её стал низким, как ветер в лесу:

— Слыхала я в молодости от деда. Был князь, воин лихой, из тех, что с печенегами бились. Звали его Велемир, а за алчность прозвали Кровяным. Силу искал, вечную. Продал душу тьме, пил кровь врагов, а потом и своих. Люди восстали, заточили его. Не убили — боялись проклятия. Закрыли в железе, зарыли глубоко. Видать, не глубоко зарыли .

Иванка слушала, и внутри всё холодело.

— Выходит, он там был? В ящике?

— Был, — кивнула Олена. — Пока вы его не разбудили. Кровь учуял, силу набирает. Скоро сам явится.

В этот миг Мишка застонал во сне, дернулся, открыл глаза. Они были мутные, пустые, как у мертвеца. Он сел, глядя прямо на Иванку, и зашептал:

— Он зовет… хочет… больше… — Голос был не его, хриплый, чужой.

Иванка отшатнулась, Олена шагнула к мальчишке, ткнула посохом ему в грудь.

— Отпусти его, тварь! — крикнула она. Мишка дернулся, упал на пол, задышал тяжело. Очнулся, но дрожал, как лист.

— Он в голове моей, — всхлипнул он. — Звал… в лес…

Иванка с Оленой переглянулись. Старуха покачала головой.

— Взял его, — сказала она. — Не весь, но держит. Надо ящик убрать. Сжечь, утопить — что угодно.

— Радомир не даст, — возразила Иванка. — Он упрямый.

— Тогда сами, — отрезала Олена. — Или все сгинем.

Но времени не осталось. К вечеру мужики вернулись из леса, неся ещё одного — охотника Гришу. Он был жив, но едва дышал. Лицо белое, на шее две ранки, кровь сочилась тонкой струйкой. Его положили у избы Радомира, и тут он заговорил, хрипя:

— Оно… в лесу… высокое… глаза горят… — Гриша закашлялся, сплюнул кровь. — Шептало… бежал, а оно… за мной…

Радомир, что стоял рядом, побледнел. Мужики загудели, бабы закричали. И тогда лес ожил. Туман заклубился, деревья зашумели, и из темноты шагнула тень. Высокая, худая, в лохмотьях, что когда-то были богатым кафтаном. Лицо бледное, глаза красные, как угли, губы растянуты в усмешке. Велемир, Кровяной князь, явился.

Он не спешил. Шагнул к Грише, склонился над ним. Охотник дернулся, но вампир прижал его к земле длинной рукой, когти вонзились в плечо. Гриша закричал, но крик оборвался — князь впился в шею, пил, тихо, жадно. Мужики замерли, топоры выпали из рук. Радомир рванулся вперед, замахнулся вилами, но вампир поднял взгляд, шепнул что-то — и староста рухнул, как подкошенный, хватаясь за голову.

Иванка стояла у порога, сердце колотилось. Она видела его — Похитителя крови. Не тень, не шепот, а живого, настоящего. Он выпрямился, отбросил тело Гриши, как тряпку, и посмотрел на неё. Губы шевельнулись:

— Ты… следующая… — Голос был как скрежет ножа о камень.

Олена потянула её за рукав.

— Бежим! — прошипела старуха. — Он силу взял, теперь не спрячешься.

Они отступили в избу, задвинули засов. Мишка сидел в углу, бормоча:

— Он зовет… зовет… —

Иванка посмотрела на ящик. Кровь под крышкой текла сильнее, знаки пульсировали, словно живые. Она поняла: это не просто гроб. Это ключ. И он всё ещё держит Кровяного князя — но уже слабо.

Снаружи раздался смех — низкий, ледяной. Тень мелькнула у окна, и стеклянный звон разорвал тишину: вампир бил в ставни, проверяя их на прочность. Олена забормотала заклинание, старое, языческое, но голос дрожал. Иванка сжала кочергу. Она знала: ночь будет долгой. И, может, последней.

***

Ночь стала черной, как смола. Луна спряталась за тучами, и только треск костров да вой ветра нарушали тишину. Велемир, Кровяной князь, больше не скрывался. Его тень мелькала у изб, смех — низкий, ледяной — разносился над деревней, заставляя собак жаться к порогам. Он не торопился: брал по одному, выманивал шепотом, оставлял тела на виду, чтобы страх рос, как плесень. После Гриши пропал ещё один — мальчишка лет десяти, что вышел за водой. Его нашли у колодца, обескровленного, с улыбкой на мертвом лице.

Иванка не могла ждать. Она стояла в избе Радомира, глядя на ящик. Кровь под крышкой текла ручьем, заливая пол, знаки горели тусклым светом. Мишка сидел в углу, бормоча чужим голосом, а Олена шептала заклинания, сжимая в руках пучок сухих трав. Ставни трещали под ударами — вампир был близко.

— Надо сжечь его, — сказала Иванка, поворачиваясь к Радомиру. Староста вернулся из леса, весь в грязи, с вилами в руках. Лицо его осунулось, глаза блестели лихорадкой. — Ящик — это его сила. Без него он слабей.

— Ты рехнулась, девка! — рявкнул он. — Железо не горит. А тварь эту я сам зарублю.

— Не зарубить его, — возразила Олена, не отрываясь от трав. — Кровь его держит. Ящик — оковы. Сожги, и ослабнет.

Радомир сплюнул, но в этот миг ставня разлетелась в щепки. В проем просунулась рука — длинная, с когтями, белая, как кость. Мишка вскрикнул, рванулся к окну, но Иванка успела схватить его за рубаху. Вампир исчез, но смех его остался, эхом отражаясь в стенах.

— Он Мишку хочет! — крикнула Иванка. — Слышишь, Радомир? Ящик его зовет! Сожги, или сына потеряешь!

Староста замер, глядя на мальчишку. Мишка вырывался, глаза его были пустыми, губы шептали: «Иди… иди…». Радомир выругался, бросил вилы.

— Тащите во двор, — буркнул он. — Попробуем.

Мужики, что жались у порога, подхватили ящик. Он был тяжелым, холодным, но они выволокли его к костру, что горел посреди деревни. Иванка схватила факел, Олена ковыляла следом, бормоча. Радомир с топором в руках стоял рядом, готовый рубить, если огонь не возьмет.

Ящик бросили в костер. Пламя взревело, но металл не плавился — шипел, дымился, знаки вспыхнули ярче. Велемир появился мгновенно. Он шагнул из тумана, глаза горели, лохмотья развевались, как крылья. Мужики закричали, бросились врассыпную, но вампир не смотрел на них. Он шел к ящику, шепча что-то на старом языке.

— Останови его! — крикнула Олена. Она выхватила нож, полоснула себе по ладони, плеснула кровь в огонь. — Старым богам молю, держите его! — Пламя взметнулось выше, облизывая ящик. Велемир зашипел, шагнул назад, но не ушел.

Иванка поняла: огонь не берет. Она огляделась, заметила телегу с сеном у амбара. Смекалка сработала быстрее страха.

— Тащи сюда! — крикнула она Радомиру.

Они вдвоем подкатили телегу к костру, сбросили сено на ящик. Иванка швырнула факел — и пламя рванулось в небо, охватывая всё. Велемир взвыл, бросился к огню, но Олена шагнула ему навстречу. Старуха подняла руки, кровь текла из ладони, капала на землю.

— Забирай меня, тварь, а их отпусти! — крикнула она.

Вампир повернулся к ней, глаза вспыхнули. Он схватил её, впился в шею, и Олена обмякла в его руках. Но огонь уже пожирал ящик, металл трещал, знаки гасли. Велемир отшвырнул старуху, рванулся к костру, но споткнулся — сила уходила. Иванка видела, как он слабеет, как когти цепляются за землю.

— Держи его! — крикнул Радомир, кидаясь с топором. Удар пришелся по плечу, но лезвие отскочило, как от камня. Велемир повернулся, схватил старосту за горло, поднял. Иванка не думала — схватила горящую ветку из костра, бросилась вперед. Огонь лизнул лохмотья вампира, и он отпустил Радомира, зашипев.

Она поняла: огонь — его слабость. Подхватив ещё факел, она заманила его к амбару, где тлели угли от вчерашнего пожара. Велемир шел за ней, медленно, но неотступно, шепча: «Кровь… твоя…». Иванка дождалась, пока он приблизится, и швырнула факел в сухую солому у стены. Пламя вспыхнуло, отрезав вампира от деревни. Он взвыл, рванулся к ней, но огонь охватил его ноги, руки, лицо.

Ящик в костре лопнул с треском, знаки погасли, кровь испарилась. Велемир рухнул на колени, кожа его чернела, глаза тускнели. Иванка стояла, тяжело дыша, пока он не замер, превратившись в обугленный остов.

Радомир подполз к ней, кашляя. Мишка, что выбрался из избы, бросился к отцу — глаза его прояснились. Огонь догорал, унося с собой ящик и его хозяина. Олена лежала у костра, мертвая, с улыбкой на сморщенном лице. Она отдала себя, чтобы ослабить чудовище, и это сработало.

Деревня молчала. Живые смотрели на пепел, не веря, что кошмар кончился. Иванка опустилась на землю, глядя в тлеющие угли. Она знала: это не конец. Но пока — передышка.

***

Огонь угасал, оставляя за собой пепел и дым. Ящик сгорел дотла — металл расплавился, знаки исчезли, кровь испарилась в черном облаке. Велемир, Кровяной князь, лежал в угольях, обугленный, неподвижный. Его глаза, ещё недавно горевшие красным, потухли, кожа обуглилась, когти застыли в последней попытке дотянуться до жизни. Иванка стояла над ним, сжимая обгоревший факел, дыхание её рвалось из груди. Радомир, кашляя, поднялся с земли, Мишка прижался к отцу, дрожа, но живой. Деревня молчала — те, кто уцелел, смотрели на пепелище, не веря, что кошмар отступил.

Но он не кончился. Ветер взвыл в лесу, и Велемир шевельнулся. Едва заметно — пальцы дрогнули, голова повернулась. Иванка шагнула назад, факел выпал из рук. Вампир поднялся, медленно, как тень, что возвращается с закатом. Огонь ослабил его, но не убил. Он посмотрел на неё — не с яростью, а с холодной, вечной злобой. Губы шевельнулись, шепот донесся, как скрежет:

— Ещё… вернусь… —

Он повернулся и ушел — не побежал, а скользнул в туман, растворился между деревьями. Лес проглотил его, как болото глотает добычу. Иванка хотела крикнуть, броситься следом, но ноги не слушались. Радомир выругался, мужики схватились за топоры, но никто не двинулся. Они знали: он вернется. Не сегодня, не завтра, но когда-нибудь.

Деревня выжила, но платой стали жизни. Лизавета, Фома, Дуняша, Петр, Гриша, Олена — больше половины ушли за эти ночи. Уцелевшие молчали, собирали пепел, хоронили мертвых. Радомир, сгорбленный, постаревший за сутки, больше не спорил. Мишка молчал, но тень в его глазах осталась — след вампира, что звал его к себе.

Иванка стояла у опушки, глядя в лес. Туман стелился над землей, вороны каркали где-то в глубине. Она знала: Велемир жив, затаился, ждет. Олена ушла, отдав себя, чтобы дать им шанс, и теперь её знания — всё, что осталось против зла. Иванка вспомнила слова старухи о Кровяном князе, о рунах, о заточении. Она станет хранить их, как Олена хранила свои предания. Деревня не должна забыть.

К вечеру она вернулась к своей избе, взяла нож и вырезала на косяке знак — тот, что видела на ящике. Знак заточения. Пусть напоминает. Пусть бережет. Лес молчал, но тишина была обманчивой. Иванка знала: он там, в темноте, набирает силу. И когда он вернется, она будет готова. Не для мести, а для защиты.

Ночь легла на деревню, холодная и пустая. Ветер шептал в ветвях, но слов не разобрать. Пока.

***

Зима легла на деревню толстым снегом, заглушив эхо той страшной осени. Избы отстроили заново, амбар подняли там, где нашли ящик, но копать глубже никто не решался. Уцелевшие — Радомир, Мишка, горстка мужиков и баб — жили тихо, будто боялись разбудить что-то ещё. Священник из дальнего села освятил часовенку, крест теперь блестел над крышей, но тени в лесу не исчезли. Вороны всё так же кружили над опушкой, каркая, как вестники беды.

Иванка изменилась. Она редко улыбалась, глаза её стали острыми, как у Олены. На косяке её избы множились знаки — руны заточения, вырезанные ножом, что она теперь носила с собой. Днем она ткала, как прежде, но ночи проводила у окна, глядя в лес. Шепот не возвращался, но тишина казалась ей живой, затаившейся. Она собирала травы, что знала Олена, шептала старые слова, учила их наизусть. Деревня молчаливо признала её новой хранительницей — не ведуньей, но той, кто стоит между людьми и тьмой.

Однажды весной Мишка прибежал к ней, бледный, задыхаясь.

— Слышал опять, — прошептал он. — В лесу. Звал. Не меня… кого-то другого.

Иванка вышла на опушку. Туман стелился, как тогда, ветер донес слабый скрежет — «Кровь…». Она сжала нож, сердце заколотилось. Велемир не умер. Он ждал, копил силу, искал новых жертв. Лес молчал, но где-то в глубине шевельнулась тень — слишком быстрая, слишком знакомая.

Иванка вернулась домой, вырезала ещё один знак на стене. Она знала: он придёт. Не сейчас, но скоро. И когда это случится, она встретит его — не одна, а с теми, кого успеет подготовить. Тьма не спит. И она тоже.

Рядом шагал Андрей — священник Люминора, чья ряса, некогда белоснежная, как утренний свет, теперь выглядела измождённой, пропитанной пылью дорог и пятнами крови. В его руках деревянный символ солнца казался тусклым, едва отражая неверный свет редких факелов вдоль пути. За ними плёлся остаток отряда — жалкая тень былой силы. Когда-то восемнадцать человек покинули Вальдхейм вместе с королём, полные надежд, а вернулись лишь шестеро. Валрик, высокий и крепкий телохранитель, шёл с привычной бдительностью, его рука лежала на эфесе меча, словно он ждал удара в любую минуту. Гримар, коренастый воин с топором за поясом, ковылял чуть в стороне — в его глазах застыла бесконечная усталость, а плечи опустились под тяжестью пережитого. Ярослав, чьё лицо изрезали шрамы и ветра дальних путей, ступал молча, будто каждый шаг отнимал у него последние силы. Остальные остались лежать в земле Моргенхейма, их голоса унёс ветер. Лишь Лора и её отец Эдгар, чудом уцелевшие в разорённой деревне, присоединились к отряду на обратном пути. Девушка, болезненно бледная, упрямо держалась рядом со стариком, чья трость стучала по камням, выдавая его хрупкость. Их одежда была изорвана, покрыта слоем пыли и копоти, но в этих измученных телах всё ещё теплилась искра упорства.

Когда-то Вальдхейм сиял, как жемчужина Альтгарда, но теперь город будто прятался за закрытыми ставнями и потемневшими окнами. Гибель храма светлых богов оставила тяжёлый след в душах людей. Большинство священников полегло в ту страшную ночь, и на улицах витало уныние, смешанное с тревогой. Стражники в тёмных доспехах бродили по своим постам с опущенными головами, избегая взгляда вернувшегося короля. Их лица под шлемами оставались непроницаемыми, но в глазах читался страх: кто-то должен был ответить за пепелище, что осталось от святыни, но горожане были слишком измучены, чтобы искать виновных. Замок встретил путников скрипом ржавых ворот, за которыми ощущалось сырое дыхание каменных стен. Всеволод вошёл в зал совета, и каждый его шаг эхом отдавался на покрытом пылью полу. Слабый свет факелов бросал тусклые отблески на гобелены, что когда-то воспевали его славу, а теперь выцвели и обветшали, словно само время отвернулось от былого величия.

За длинным столом, заваленным свитками и картами, стоял Совикус — советник, оставленный королём управлять городом в его отсутствие. Его чёрный плащ с багровыми вставками обрисовывал фигуру чётким силуэтом, не выдавая ни единой складки. Рядом лежал посох с мерцающей сферой, которая, казалось, жила собственной жизнью, излучая тревожный свет. Лицо Совикуса оставалось холодным, почти лишённым эмоций, но в сжатых губах и прищуре глаз сквозило напряжение. У дальней колонны замер Торин — телохранитель с широкими плечами и густой бородой, скрывающей суровое выражение лица, словно высеченное из камня.

Всеволод остановился, оглядев зал. Он чувствовал себя чужаком в собственном доме — как человек, вернувшийся из долгого, полного кошмаров пути, и не узнающий знакомых стен. Усталость душила его, но тревога цеплялась за мысли: королевство лишилось священников, храм светлых богов превратился в груду пепла. Он посмотрел на советника:

— Совикус, — голос короля был ровным, но усталость придавала ему горький оттенок, — долгий был путь. Как живёт город?

Он не стал обвинять советника напрямую, лишь ждал ответа. Андрей, стоя чуть позади, смотрел на Совикуса с холодной настороженностью, крепче сжимая символ Люминора в руках.

— Ваше Величество, — Совикус слегка склонил голову, демонстрируя уважение, — время было нелёгким. Храм разрушен при странных обстоятельствах. Многие священники погибли… Я старался удерживать порядок, чтобы город не погрузился в хаос. Пока вас не было, решения приходилось принимать быстро и жёстко.

Всеволод перевёл взгляд на свой поредевший отряд. Когда-то он ушёл с восемнадцатью воинами, мечтая о славе, а вернулся с горсткой измученных теней.

— Главное, что город стоит, — глухо сказал он. — Мои люди устали и голодны. Им нужна еда и отдых.

Совикус кивнул, будто мысленно записывая приказ:

— Конечно, Ваше Величество. Я распоряжусь, чтобы им дали всё необходимое. Голодные и сломленные воины не укрепляют королевство.

Андрей шагнул вперёд, его глаза горели сдержанным огнём. Он знал, что храм пал не просто так — там лилась кровь, и в его душе росли мрачные подозрения.

— Я надеялся, что хотя бы святое место уцелеет, — тихо произнёс священник. — Но храм в руинах. Это дело рук бандитов или чего-то более зловещего?

Совикус чуть приподнял брови, сохраняя спокойствие:

— Трудно сказать, священник. В ту ночь напали тёмные твари, а священники не смогли дать отпор. Я сделал всё, чтобы защитить город, но храм спасти не удалось. Будь вы здесь чуть раньше, мне не пришлось бы справляться одному.

Андрей хотел возразить, но Всеволод остановил его лёгким жестом. Король заметил резкость в голосе священника и понимал, что напряжение в зале растёт.

— Спасибо, Совикус, — сдержанно ответил Всеволод. — Надеюсь, ты действительно сделал, что мог. Сейчас важнее другое: помочь людям и узнать, что с моей дочерью. Она пропала, пока мы были в пути.

На лице Совикуса мелькнуло подобие сочувствия:

— Диана? Слышал лишь слухи. Говорят, её видели у храма, когда он пылал. Но в той суматохе ничего не разобрать. Я не стал искать её открыто, чтобы не привлекать лишнего внимания — город и без того на грани. А вы были далеко…

Король сжал кулаки, вспоминая, как часто в пути корил себя за то, что оставил дочь без защиты. Но сейчас он не хотел споров — усталость брала верх.

— У меня остались только те, кто выжил в Моргенхейме, — сказал он, указав на Валрика, Гримара, Ярослава, Лору и Эдгара. — Помоги им устроиться. Дай еды и тёплый угол.

— Конечно, Ваше Величество. Пусть идут в казармы или любое свободное помещение, — голос Совикуса был ровным, без угодливости или насмешки. — Город помнит тех, кто рисковал ради короны.

Эти слова звучали нейтрально, но Андрей не мог избавиться от ощущения, что за ними скрывается что-то недоброе. Он заметил, как Совикус избегает его взгляда, а Торин следит за каждым движением, будто готовясь к схватке.

— Благодарю, — коротко ответил король и жестом велел людям идти отдыхать. Валрик и Гримар, едва держась на ногах, побрели за стражниками. Лора поддерживала Эдгара, чья трость оставляла слабый стук на камнях. Ярослав молча последовал за ними, бросая настороженные взгляды по сторонам.

Когда зал опустел, Всеволод устало выдохнул и, не желая открыто обвинять советника, сказал:

— Город тих. Но эта тишина мне не по душе.

Совикус ответил спокойно:

— Люди пережили беду. Они ждут ваших решений, Ваше Величество. Говорите, а я помогу, чем смогу.

Король кивнул, скрывая тревогу. Он знал, что городу нужен сильный правитель, но сил на борьбу оставалось мало. Что-то внутри шептало ему быть осторожнее. Он взглянул на Андрея, молча призывая не начинать ссор. Священник лишь напряжённо промолчал.

---

Андрей не скрывал подозрений к Совикусу. Пока Всеволод осматривал склады и раздавал припасы, священник искал хоть малейшую зацепку о падении храма. Он был уверен: кто-то в Вальдхейме знал о нападении и не воспротивился ему. Всё указывало на советника — он не поднял гарнизон, позволил тьме войти. Но король, измотанный и опустошённый, избегал открытого противостояния. Андрей это понимал, но молчать не мог.

Совикус чувствовал его упорство. По тайным коридорам он спустился в мрачные подземелья замка, куда редко ступала нога без его дозволения. Стены здесь блестели от влаги, в воздухе висел запах плесени, а с потолка падали холодные капли. В тесной комнате, заваленной старым хламом, его ждали Торин и двое наёмников: Рольф, худой и юркий, с острым взглядом, и Гуннар, неуклюжий громила с пустыми глазами. Они уже пытались убрать Андрея по приказу советника, но священник каждый раз ускользал из их рук.

— Его живучесть раздражает, — тихо произнёс Совикус, опираясь на посох, чья сфера вспыхнула багровым светом. — Король пока не готов слушать о заговорах — он слишком слаб. Но Андрей видит слишком много. Его нельзя оставлять в живых.

Торин кивнул без лишних слов — он привык исполнять приказы. Рольф нервно переступил с ноги на ногу, вспоминая провал с балкой, а Гуннар потирал предплечье, где остался ожог от посоха Совикуса — наказание за неудачу.

— Сделаем, как скажете, — буркнул Торин.

Совикус слегка улыбнулся, но в этом не было тепла:

— Король не должен ничего заподозрить. Действуйте аккуратно. Ночь укроет вас. Если снова сорвётся — дайте мне повод обвинить его в чём-то. Ясно?

Они кивнули, и Совикус медленно ушёл, оставив за собой эхо шагов в сырости подземелья. Его мысли были заняты священником — живучим, как сорняк, которого не вырвать с корнем.

Первое покушение случилось на рассвете. Рольф с Торином прокрались в старую молельню, где Андрей молился у алтаря. Над его головой зловеще нависала тяжёлая балка, которую они ослабили заранее. Рольф дёрнул верёвку, но та зацепилась за ржавый гвоздь, и балка осталась на месте. Андрей, услышав шорох, обернулся, но никого не увидел — наёмники успели скрыться. Он нахмурился, но продолжил молитву, сжимая символ Люминора, будто чувствовал дыхание опасности.

Вторую попытку назначили днём. Гуннар подкараулил священника на узкой лестнице башни — крутой и скользкой от сырости. Когда Андрей поднимался, громила выскочил из тени и толкнул его плечом, надеясь, что тот рухнет вниз. Но священник, худой и ловкий, вцепился в трещину в стене, удержался и лишь бросил взгляд назад. Гуннар выругался, отступив в темноту, а позже получил удар посохом от разъярённого Совикуса — багровый свет обжёг его кожу, оставив след, который тот долго не забудет.

Третье покушение пришлось на ночь. Торин, крадучись, проник в келью Андрея, где тот спал после долгого дня. На столе стояла кружка воды — телохранитель высыпал в неё щепотку яда, бесцветного, но смертельного. Уходя, он был уверен в успехе, но утром Андрей, сделав глоток, скривился от горького привкуса и выплеснул воду в очаг. Пламя зашипело, а священник, насторожившись, провёл рукой по рясе, словно проверяя, на месте ли символ солнца.

Сутки прошли, а Андрей всё ещё дышал. Совикус кипел от злости — сфера на посохе пылала багрянцем, отражая его гнев. Он не мог понять, как этот тощий жрец ускользает от смерти, и в его холодных глазах загорелась решимость покончить с ним любой ценой.

---

Всеволод замечал, как Андрей всё чаще косится на Совикуса, как сжимает губы, улавливая намёки на тёмные силы. Король не хотел ссор — ему нужна была передышка, а городу стабильность. Но и он не мог игнорировать искры неприязни между ними. На второй вечер, когда луна поднялась над башнями, Всеволод позвал Андрея в свои скромные покои. Голые стены, карта Альтгарда над столом и тусклый огонь в камине — здесь не было роскоши, лишь усталость короля.

— Андрей, — начал Всеволод, закрыв засов, — я вижу твою вражду к Совикусу. Мне самому неспокойно, но доказательств нет. И времени тоже.

Священник провёл рукой по рясе, его взгляд был тяжёл:

— Государь, храм не мог рухнуть сам. Я чувствую тьму за этим. Совикус ведёт себя слишком уверенно, стража слушает его, как хозяина. Он жаждет власти, а вы…

Король вздохнул, глядя в огонь:

— Я понимаю. Но город слаб. Если я выступлю против него открыто, начнётся хаос. Я не хочу новых потерь. Без Дианы мне особенно тяжело.

— Тогда позвольте мне действовать, — тихо сказал Андрей. — Я найду вашу дочь. Уеду ночью, возьму коня и провиант. Говорят, она ускакала в леса, когда храм горел.

Всеволод молчал, его глаза выдавали боль. Наконец он кивнул:

— Хорошо. Никому не говори, даже Валрику. Возьми коня и уезжай, пока Совикус не заметил. Верни мне Диану.

Андрей сжал символ Люминора и молча согласился. Ночью он спустился в подвалы, где сырость смешивалась с запахом крови. Там, среди теней, он нашёл умирающего конюха Гаральда. Юноша, истекая кровью, прохрипел, что Совикус приказал схватить принцессу, но гвардеец Дмитрий помог ей бежать. С этими словами Гаральд испустил дух, оставив Андрея в гнетущей тишине.

В казармах священник разыскал Дмитрия. Тот, бледный от страха, признался: в ночь пожара Диана ускакала на вороном коне через северные ворота. Больше он ничего не знал. Андрей поблагодарил его, вывел из конюшни серого жеребца, взял мешок с хлебом и рыбой. Стража у ворот, занятая вином, не заметила, как он растворился во мраке.

---

На третий день после ухода Андрея над Вальдхеймом повисла гнетущая тишина. Всеволод почти не спал, терзаемый тревогами. Он сидел над картой, прокладывая пути в поисках дочери. Внезапно в зал вбежал гонец, покрытый пылью:

— Армия Эрденвальда идёт к Осенним Холмам и Каменному Ручью! Хродгар сжигает деревни, его копья уже у границ!

Всеволод внутренне содрогнулся. Храм в руинах, дочь пропала, а теперь новая война. В зал вошёл Совикус, сложив руки под плащом:

— Эрденвальд наступает. Что прикажете, Ваше Величество?

Его голос был вежлив, но в нём сквозило что-то зловещее. Король взглянул на карту, затем на советника:

— Дать отпор. Собери стражу и воинов. Пошлём гонцов к вассалам.

Совикус кивнул:

— Возьму Торина и людей для снаряжения отрядов.

Всеволод молча согласился, но внутри росло недоверие. Выбора не было — без воинов город падёт. Он лишь сказал:

— Иди. С Божьей помощью мы выстоим.

Совикус ушёл, а король остался один, сжимая рукоять меча. Мысли об Андрее и Диане смешивались с тревогой за королевство. Ветер завывал за окнами, а шаги стражи звучали как предвестие бури.

Продолжение следует…

— Давай вещи на дорогу перетаскаем, чтоб потом не заниматься этим.

Гриша открыл глаза, Макс все же был почти прав, еще пару минут и Гриша мог уснуть прямо в машине. Двери с обеих сторон были открыты, отчего в машине присутствовал небольшой сквозняк, что было только плюсом в такую жару.

— Нахрена? Успеем еще.

Гриша уже хотел заново прикрыть глаза.

— Да пошли, заодно и взбодримся. А то я сам засну в такой тишине.

— Ладно, давай.

Гриша потянул за рычаг открывания багажника, который находился сбоку от сидения, раздался щелчок, багажник слегка приподнялся.

Гриша неспеша и с большой неохотой вылез из салона, Макс также последовал за ним. До ближайших деревьев был с десяток метров, и тень от них была в другую сторону, отчего они вылезли на самый солнцепек. Открыв заднюю дверь, Гриша достал две кепки, которые валялись на полу в салоне, видать они упали при падении в кювет. Одну он передал Максу, вторую надел сам.

Макс поднял крышку багажника, внутри все было перевернуто. Пакет с продуктами, два рюкзака с вещами, подарок Юли от Гриши, коробка с фейерверками.

— Да уж, пипец всему.

— Ну не так и много вещей перекладывать, можно было и сразу все Толяну переложить, что-то мы не догадались.

— Не до этого было.

Макс взял две сумки и пошел к дороге. Гриша взял коробку с фейерверками и Юлин подарок, затем пошел следом за Максом. Тот уже взобрался наверх и поставил сумки рядом с дорогой. Слегка разогнавшись, Гриша забежал следом, стараясь при этом не повалиться назад.

— Как думаешь? Подарок цел?

— Должен быть, она всегда хотела себе планшет, да все мы никак не решались денег потратить, не дешевое удовольствие. Да и вообще, я думаю, он там плотно упакован в коробке, не должен сломаться.

— Надеюсь.

Макс спустился за пакетом с продуктами.

Гриша стал смотреть по сторонам, все также тихо, только редкий ветерок шелестит листьями на деревьях, а также травой, что росла по обе стороны дороги. Он стоял и смотрел на место аварии и всё никак не мог вспомнить, что же мелькнуло перед ними, перед тем как они это сбили. Другой олень? Какой-то хищник? Гриша очень сильно хотел курить. Это желание появилось минут десять назад и всё никак не отпускало. Он бросил курить уже месяца четыре назад, да и желания особого не было уже два месяца, во всяком случае, до этого момента.

Сзади послышался Макс, который взобравшись на дорогу, поставил пакет рядом с остальными вещами. Он посмотрел на Гришу и зашагал к нему, поправляя на ходу слегка съехавшую кепку.

— На что смотришь?

— Да все думаю, что мы сбили. Да и где оно сейчас?

— Да, наверное, как мы и думали сначала, убежало на адреналине и сдохло в лесу.

— Может быть.

На душе было паршиво, весь этот день должен был пройти иначе, а не так. Отметить день рождения, запустить салют, повеселиться с друзьями. Но теперь вместо этого, приходится сидеть в разбитой тачке и ждать помощь. Гриша глубоко вдохнул и выдохнул, стараясь успокоиться.

Неожиданно раздался странный шум.

— Слышал? — встревоженно произнес Макс.

— Да.

Звук раздался с противоположной стороны дороги, как раз с той, куда как предположил Гриша, ускакал олень. Он подошел к краю дороги и посмотрел в лес. Из-за высоких зарослей травы, ничего нельзя было разглядеть, но звук определенно был именно оттуда. Быть может это сбитое животное, издало предсмертный крик и только сейчас померло, или какой хищник поймал новую жертву, кто его знает.

— Посмотрим? — неожиданно произнес Макс.

Гриша посмотрел на него неоднозначным взглядом. С одной стороны он и сам хотел узнать источник этого звука, с другой это может быть опасно.

— Ну, нахрен.

— А чего? Интересно ведь, тем более что нам тут сидеть и выжидать? Все равно еще минут двадцать нам тут точно ждать Толяна.

Гриша не знал что делать, он снова посмотрел в лес. В голове завертелись все возможные варианты развития действий. Пока он думал, Макс аккуратно, держа равновесие, спустился вниз.

— Погнали.

Гриша знал этот маневр, когда он в чем-то сомневается и не знает что делать, Макс начинает совершать какое-то действие и Гриша повторяет за ним. В более молодом возрасте это работало как в плюс, как и в минус. Сейчас же он понял, что идти придется. Спустившись вниз, он пошел следом за Максом, который ушел вперед на несколько метров. С этой стороны дороги, трава была еще выше, примерно с их рост.

— Так, раз уж мы такие любознательные, то нужно действовать осторожно, — Проговорил Гриша пробираясь через траву.

— Я и так осторожен, — ответил Макс и тут же запнулся об лежавшую в траве ветку.

— Я вижу.

Пройдя через траву, они зашли в лес, здесь травы стало намного меньше, а также ее высота упала до высоты чуть выше колен, что не могло не радовать. При беглом взгляде, Гриша не заметил никаких животных.

— Видишь что интересного? — спросил он.

— Ммм, ничего, — произнес Макс. — По-моему, этот звук был из глубины леса, чуть дальше, и правее.

— Наверное, ты прав, будь это рядом, мы могли бы и с дороги это увидеть. Пойдем глубже, искать неведомую зверушку?

Макс задумался на пару секунд, Гриша уже решил, что возможно они будут возвращаться к машине, как Макс произнес.

— Ну да, а то зачем мы вообще сюда пошли.

Голос Макса звучал уверенно, уж очень он хотел узнать, что это были за звуки.

— Туда.

Макс указал пальцем куда-то вправо и зашагал первым.

Пройдя ещё десяток метров, Макс вновь поднял руку, Гриша посмотрел в ту сторону. Метрах в десяти, в зарослях из лопухов и травы, лежало животное. Что за животное, с такого расстояния было непонятно. С виду оно было не сильно крупным, может размером с собаку. Макс чуть замедлив скорость, зашагал к нему. Гриша приближался более осторожно, пытаясь разглядеть, есть ли рядом ещё животные, которые могли убить это. Никого не было.

— Это… кошка? — спросил Макс. — Это она такой звук издала?

Гриша встал рядом с Максом и посмотрел на животное.

— Кошка? Это рысь, вполне и она могла издать этот, звук.

— Что с ней вообще?

Гриша присмотрелся к животному, зрелище было не из приятных. Животное лежало на боку, лапы были максимально выпрямлены в сторону. Голова была неестественно выгнута, как будто ей кто-то свернул шею. Шерсть на боку животного была вся в крови. В одном месте, где крови было больше всего, было отчётливо видно странный след. Он был как будто от укуса, но кого именно, Гриша не мог предположить. След имел почти идеально круглую форму и вдоль всего этого круга, в теле животного были видны отверстия от зубов, а в самом центре этого следа находилось еще одно отверстие, из которого в данный момент и текла кровь. Отсутствие мух над телом и вытекающая кровь из тела, говорило о том что рысь убили только что. Но вот кто это сделал и где он сейчас, Гришу интересовало больше всего.

— Загрыз кто-то. — Ответил Гриша сжатым от напряжения голосом, сам того не ожидая.

— Интересно кто? Волк? Медведь?

— Не гони. Видишь след на брюхе? Он круглый, я без понятия у кого такая пасть. Да и шея свернута, видишь как повернута?

Макс посмотрел.

— Хорошо, кто загрыз ты не предполагаешь, а кто ей мог шею так свернуть?

— Теперь это уже и мне интересно. А еще мне любопытно, если это что-то сильное что смогло поймать и убить рысь, то почему он не стал ее жрать? А так, ощущение будто он ее просто убил и скрылся? Или это мы его спугнули?

Макс пригляделся, рана и правда была очень большой. Если это размер укуса этого животного, то каких размеров оно само.

— Так, слушай, может и правда нахрен эту затею, пошли к тачке? Отсидимся в ней пока эта штука не вернулась, чтобы доесть эту дохлятину.

Голос у Макса стал звучать иначе, Любопытство от происходящего сменилось испугом. Не такого он ожидал здесь увидеть.

Гриша пригляделся сильнее, в месте раны было видно, что тело животного более тонкое, чем в остальных частях тела. Сложилось ощущение, что животное жрали каким-то необычным способом, не откусывая кусок, а куском, а как будто его высасывали. Гриша предположил, что это происходило как раз через центральное отверстие на месте укуса.

За спиной раздался звук, это было похоже на ломание веток и шелест травы. Они резко обернулись в сторону звука, никого не было.

— Ты слышал?

— Тихо, — перебил Гриша Макса. — Слушай.

Было слышно шелест травы, причем именно в той стороне, откуда они пришли.

— Может это ветер? — уже шепотом заговорил Макс.

— Не горю желанием проверять.

Грише казалось, что звук стал перемещаться левее. До выхода из леса, там, где начиналась высокая трава, было всего около пятнадцати, может двадцати метров, но шум было достаточно хорошо слышно. Шелест травы звучал достаточно громко, причем звук перемещался из стороны в сторону.

— Посмотри на траву, она не колышется, а звук есть. Возможно это что-то, перемешается чуть дальше в траве, и судя по громкости, скорее всего оно большое.

— Что будем делать?

Макс попятился спиной ближе к Грише, стараясь не отводить взгляда от травы.

— Не знаю, надо валить отсюда.

Все это время Гриша стоял не шелохнувшись. Он разглядывал пространство перед собой, в надежде что если это выскочит на них, он будет готов к встречи.

— До машины не дойдем, эта штука как раз между нами.

— Вот будет прикол Гриш, если там просто какая-нибудь свинья по кустам ходит, а мы ее боимся. — Макс попытался издать смешок, но вышло не очень.

— А может быть это и не свинья.

Звук прекратился, перестал перемещаться из стороны в сторону. Гриша подумал что это нехорошее затишье, как вдруг звук стал приближаться. Гриша не ожидал сам от себя, что ему будет страшно. Он надеялся, что из травы выйдет травоядное животное, пусть даже еще один олень или кабан, хоть что-то, но не хищник. Не что-то, что убило рысь. Гриша стал отходить глубже в лес, Макс попятился следом. Гриша не сводил глаз с опушки леса, как вдруг, он увидел движение. Очень медленно, трава стала расходиться в разные стороны, и из них показалось что-то странное. До животного было около двадцати метров, может меньше, Гриша не мог толком рассмотреть что это. То, что показалось первым, было похоже на голову животного. Овальная форма, похожая на огромную обезображенную картошку с глазами и зубами. Шерсти на морде не было, или Гриша просто не видел с такого расстояния. Нижняя челюсть животного отвисла, зубы торчали из раскрытой пасти куда-то вперед и при этом были изогнутыми в стороны. Наружу из травы торчала только голова, самого тела животного он не видел. Оно смотрело на них, отчего Грише стало страшно как никогда. Страшно лишь от того, что оно смотрит на них. Если бы оно бежало на них или рычало, было бы не так жутко, как просто торчащая из травы обезображенная голова.

— Это что за херня? — Голос Макса дрожал.

— Без понятия. Валим нахрен, но не беги. Спиной вперед, не сводя глаз. с этой херни.

Грише было страшно, голос от эмоций тоже искажался. Только сейчас он заметил что его тело покрылось мурашками.

— Пошли.

Гриша сделал первые шаги, существо не двигалось, оно просто стояло в траве, огромная изуродованная голова, коричневого, или ближе к черному, цвета. Гриша не видел глаз этого существа, но он знал, оно смотрит именно на них.

Гриша продвигался очень медленно, Макс также не спешил. Ноги и руки била дрожь. Гриша не понимал, почему оно не нападает, а просто смотрит. Пройдя еще около пяти метров, Гриша запнулся и повалился спиной назад. Позади, был небольшой склон, Гриша прокатился около пяти метров, а то и больше. Макс обернулся, и подбежав к Грише помог тому подняться. Обернувшись назад, Макс уже не видел ни опушки леса, ни травы с существом, ее заменил тот склон, по которому скатился Гриша. Лишь только было слышно, как зашелестела трава, и раздался треск веток. Гриша предположил что существо вышло к ним, путь назад отрезан и возможно оно сейчас появиться на вершине, готовое напасть на них.

— Бежим! — Единственное что смог произнести он.

Они побежали глубже в лес.

***

Спустя пять минут бега, Гриша остановился. Склонившись, он стал часто дышать, воздуха не хватало, пробежка по лесу вымотала его как никогда. В груди при вдохе кололо, отчего Гриша старался не вдыхать слишком сильно. Максу было легче, он просто стоял и глубоко дышал, оглядываясь по сторонам. Хоть и редкие, но утренние пробежки давали свой результат. Пот при этом стекал с них обоих.

— Что это такое? — Делая паузу после каждого слова, произнес Гриша.

— Я без понятия. Но это точно не обычное животное, — Макс задумался. — Я не знаю, я чуть не обосрался от вида этой штуки.

— Я тоже не понял что это, но это что-то неестественное. Сука. Как же мы попали.

Макс снова посмотрел в сторону, откуда они прибежали, никого не было. Он прислушался, было тихо.

— Никого не вижу.

— Хорошо, я не смогу еще бежать, надо передохнуть.

Уставшие ноги тряслись от усталости.

— Так, назад нельзя, там эта штука, остается вперед, — стал рассуждать Гриша. — Если так, тогда куда?

Только сейчас Гриша решил осмотреться. Они стояли на окраине лесополосы. С одной стороны находились деревья, именно оттуда они и прибежали. С другой стороны деревья кончались, и начиналась поляна с такой же высокой травой как возле их машины, а то и выше.

— Наши пошли в деревню, а там и до коттеджа. Значит надо добраться до них, и свалить нахрен отсюда. На машине мы явно свалим проще, чем пешком идти куда-то к дороге. Тем более, где она? — спросил Макс.

— Трасса? Без понятия, но вроде это точно куда-то назад.

Гриша выпрямился, дышать было легче, одышка проходила. Только сейчас он посмотрел на свои ноги и руки. Они все были в царапинах. Руки от падения со склона, ноги после пробежки по траве, веткам и прочему. Удивительно что сандалии не слетели где-то по пути.

— Тогда идем дальше в лес и немного правее, по карте именно там деревня, а также озеро. Его мы точно заметим, а от него и до коттеджа недалеко. — Закончил мысль Гриша.

— Хорошо, тогда такой план.

— Стоп, Макс. Надо нашим позвонить, предупредить об этой штуке.

Гриша выпрямился и похлопал себя по карманам шорт, телефона не было.

— Сука, телефона нет. Наверно выронил, когда падал. Твой на месте?

Макс залез в карман и достал свой телефон. Сняв телефон с блокировки, он посмотрел на экран и с мрачным лицом вновь уставился на Гришу.

— У меня как всегда нет связи за городом.

Для наглядности, он развернул телефон экраном к Грише.

— Ладно, тогда пошли. Не хочу, чтобы оно нас догнало.

Гриша пошел первым. Макс, посмотрев назад и никого не заметив, пошел следом.

Гжегош вздохнул и потянулся к телефону, чтобы включить фонарик.
— Свет вырубило. Опять.

— Опять? — Аня выглядела растерянной. — Сколько это уже будет продолжаться?

— Ну, в прошлый раз дали только через три часа, — ответил парень, вставая с дивана. — Думаю, сейчас будет то же самое.

Аня вздохнула и устроилась поудобнее, закутавшись в плед.
— И что будем делать? Сидеть в темноте?

Гжегош вернулся на диван, улыбаясь.
— Может, расскажем друг другу страшные истории? Чтобы время быстрее прошло.
— Ты серьезно? После того фильма?

— Ну, ты же любишь ужастики, — поддразнил он. — Или боишься?

— Я не боюсь! — Аня фыркнула, но в ее голосе слышалась неуверенность. — Ладно, давай. Но только если ты начнешь.

Гжегош задумался на мгновение, затем кивнул.
— Хорошо. У меня есть одна история. Правдивая.

— Правдивая? — Аня подняла бровь.

— Ну, так говорят, — улыбнулся он. — Это случилось где-то здесь, в Польше. В Средневековье.

***

Ветер гулял по узким улочкам восточноевропейского городка, принося с собой запах гари и страха. Неделю назад страшный пожар уничтожил корчму «У черного кабана», оставив после себя лишь обугленные бревна и пепел. Все, кто был внутри, погибли. Все, кроме одной — Марты, простой девушки, служившей там посудомойкой. Ее нашли на краю леса, без сознания, но живой. Слишком живой для того, чтобы это казалось естественным.

Слухи поползли быстро. Кто-то говорил, что видел, как Марта разговаривала с огнем. Кто-то клялся, что она сама подожгла корчму, чтобы скрыть свои темные дела. А кто-то шептался, что она ведьма, посланная дьяволом, чтобы сеять смерть и разрушение. Вскоре инквизиция, всегда готовая найти виновного, схватила Марту и бросила ее в темницу замка, где содержали прокаженных и прочих отверженных.

Темница была местом, куда не проникал свет. Воздух был густым от смрада гниющей плоти и отчаяния. Марту бросили в камеру, где уже сидела старуха, чье лицо было изуродовано болезнью и годами. Ее глаза, словно угольки, светились в темноте, а голос, хриплый и пронзительный, звучал как скрип ржавых петель.

— Ты не отсюда, девочка, — прошептала старуха, подбираясь ближе. — Ты не из тех, кто умирает в огне. Ты из тех, кто выживает, чтобы принести нечто большее.

Марта, дрожа от холода и страха, смотрела на старуху. Она хотела кричать, звать на помощь, но слова застревали в горле.

— Я могу помочь тебе, — продолжала старуха. — Но тебе нужно согласие. Произнеси слова, и ты обретешь силу, о которой даже не мечтала.

Марта, отчаявшаяся и сломленная, кивнула. Старуха прошептала ей на ухо странные слова на латыни, которые Марта повторила, не понимая их смысла.

"Per tenebras aeternas, per sanguinem et ignem,
Spiritus obscurum, exsurge et me voca!
In hoc corpore habitare,
Potestatem tuam demonstra,
Et per me mundum corrumpe!"

В тот же миг воздух в камере сгустился, стало трудно дышать. Старуха засмеялась, а затем ее тело обмякло, будто из него вытянули жизнь. Марта почувствовала, как что-то холодное и тяжелое проникло в нее, заполнило каждую клетку ее тела. Она закричала, но ее голос был заглушен грохотом, словно сама земля разверзлась.

Когда Марта очнулась, она была уже не той простой девушкой. Ее глаза горели неестественным светом, а тело было наполнено силой, которой она никогда прежде не знала. Она легко разорвала цепи на своих руках и вышла из темницы, оставляя за собой лишь трупы стражников, чьи лица были искажены ужасом.

С этого момента городок стал ее игровой площадкой. Марта, или то, что теперь жило внутри нее, начала творить ужасные вещи. Она научилась подчинять себе мысли людей. Одних она заставлял совершать немыслимые поступки, других сводила с ума. Животные повиновались ей без слов, а чума, которую она вызывала, выкашивала целые семьи. Тех, кто пытался сопротивляться, она убивала с особой жестокостью. Одного кузнеца, осмелившегося поднять на нее руку, она заставил выковать из собственного тела подкову, которую затем повесила на ворота города как предупреждение.

Вскоре вокруг Марты собрались те, кто был готов поклоняться ей. Она назвала свой культ «Церковью Пламенеющей Тьмы». Ее последователи, одержимые и безумные, устраивали кровавые оргии, принося в жертву невинных и восхваляя имя своей новой богини. Город погрузился в хаос, а Марта, стоящая в центре этого ада, наслаждалась своей властью.

Слухи о происходящем дошли до самого Ватикана. Папа, узнав о том, что творится в восточной Европе, пришел в ужас. Он собрал войско крестоносцев, самых преданных и бесстрашных, и отправил их уничтожить угрозу.

Битва была жестокой. Крестоносцы, вооруженные верой и сталью, столкнулись с силой, которую не могли понять. Марта, окруженная своими последователями, вызывала чуму, которая выкашивала ряды нападавших. Животные, подчинявшиеся ее воле, рвали людей на части. Но крестоносцы, несмотря на потери, продолжали идти вперед.

В конце концов, им удалось добраться до Марты. Ее тело, израненное и обессиленное, упало на землю. Но даже в смерти она улыбалась, словно знала что-то, чего не знали они. Город был сожжен дотла, трупы сброшены в общую могилу и преданы огню. Церковь объявила, что это была эпидемия чумы, чтобы скрыть правду от народа.

Но правда была страшнее. Злой дух, вселившийся в Марту, не был уничтожен. Он уцелел, вырвавшись из ее тела в момент смерти. Теперь он витает в округе, невидимый и безмолвный, ища себе новый сосуд. И когда-нибудь, когда страх и отчаяние снова станут достаточно сильными, он вернется, чтобы продолжить то, что начала Марта.

А пока ветер продолжает гулять по пустым улицам, разнося шепот о том, что тьма, пришедшая с огнем, еще не ушла.

***

Аня замерла, глядя на Гжегоша.
— Ты серьезно веришь в это?

Гжегош пожал плечами.
— Кто знает? Но история интересная, правда?

— Интересная? — Аня фыркнула. — Это жутко!

— Ну, ты сама хотела страшного, — улыбнулся он.

Он, все еще улыбаясь, посмотрел на Аню.
— Ну что, испугалась? — спросил он, подмигнув. — А если я скажу, что знаю те самые слова, которые произнесла Марта?

Анна нахмурилась, но в ее глазах мелькнуло любопытство.
— Ты шутишь, правда?

— Нет, — Гжегош покачал головой, его голос стал серьезным. — Я нашел их в старом фолианте, когда был в архиве университета. Хочешь, скажу?

— Не надо, — Аня отмахнулась, но в ее голосе слышалась неуверенность. — Это просто слова, но... вдруг что-то случится?

— Ничего не случится, — парень рассмеялся. — Это же просто история. Ну, произнеси их, если не боишься.

Аня заколебалась, но затем, поддавшись его подначкам, кивнула.
— Ладно, давай. Подумаешь непонятные слова на мёртвом языке, что может пойти не так?

Гжегош улыбнулся и произнес слова на латыни, которые он выучил наизусть:

"Per tenebras aeternas, per sanguinem et ignem,
Spiritus obscurum, exsurge et me voca!"

Аня повторила их, сначала неуверенно, но затем громче. Ее голос звучал странно, будто эхом отзываясь в комнате.

И тут свет снова погас. Но на этот раз не просто выключился — он начал мигать, как будто сама комната пыталась сопротивляться чему-то невидимому. Телевизор зашипел, на экране замелькали искаженные изображения. Радио на кухне включилось само по себе, из него доносились хриплые, нечеловеческие звуки.

— Что происходит? — Аня вскочила с дивана, ее голос дрожал.

Гжегош, тоже напуганный, попытался успокоить ее.
— Это просто совпадение, наверное. Электричество...

Но он не успел договорить. Аня вдруг замерла, ее тело напряглось, а глаза закатились, оставляя только белки. Воздух вокруг нее стал густым, словно наполненным тьмой.

— Аня? — он осторожно подошел к ней, но в этот момент она резко повернулась к нему. Ее глаза теперь горели неестественным светом, а голос, когда она заговорила, был чужим, глубоким и зловещим.

— Гжегош... — произнесла она, но это был не ее голос. — Ты звал меня. И я пришла.

Гжегош отшатнулся, его сердце бешено заколотилось.
— Аня, это не смешно...

Но Аня, или то, что теперь было в ее теле, только улыбнулась. Ее улыбка была слишком широкой, неестественной.
— О, это не Аня. Она... больше не здесь.

Свет продолжал мигать, а вокруг них воздух стал ледяным. Гжегош попытался отступить, но его ноги словно приросли к полу.

— Что ты сделал с ней? — прошептал он.

— Ничего, — ответил демон, все еще улыбаясь. — Она сама произнесла слова. Она сама пригласила меня. А теперь...

Свет в комнате перестал мигать, и внезапно все стало тихо. Телевизор выключился, радио замолчало, и даже ветер за окном стих. Аня стояла посреди комнаты, ее глаза больше не горели, а выражение лица было спокойным, почти обычным.

— Гжегош? — произнесла она мягко, ее голос снова звучал как прежде. — Что... что только что произошло?

Гжегош, все еще дрожа, смотрел на нее, не решаясь подойти ближе.
— Аня? Это... это ты?

— Конечно, я, — она улыбнулась, но на этот раз улыбка была теплой, знакомой. — Я... я не знаю, что на меня нашло. Может, это из-за фильма и твоей истории.

Парень медленно выдохнул, его сердце все еще бешено колотилось.
— Ты меня напугала.

— Я сама напугана, — Аня подошла к нему и крепко обняла. — Прости, если я тебя испугала. Это было... странно.

Гжегош посмотрел ей в глаза, пытаясь найти в них что-то необычное, но они были такими же, как всегда.
— Ты уверена, что с тобой все в порядке?

— Да, — она кивнула, улыбаясь. — Просто... давай больше не будем говорить о страшных историях, ладно?

Гжегош расслабился, его страх начал уходить.
— Ладно, — он улыбнулся в ответ. — Просто... это было слишком реалистично.

— Согласна, — Аня вздохнула. — Давай просто посидим, хорошо?

Они сели на диван, и Аня прижалась к Гжегошу, как будто ища утешения. Он обнял ее, чувствуя, как напряжение постепенно уходит.

— Ты знаешь, — прошептала Аня, ее голос был тихим и спокойным, — я рада, что ты рядом.

— Я тоже, — ответил Гжегош, гладя ее по волосам.

На мгновение все казалось нормальным. Но затем Аня подняла голову и посмотрела на него. Ее глаза снова стали холодными, а улыбка — слишком широкой.

— Но, знаешь, милый, — произнесла она, и ее голос снова стал чужим, — ты зря расслабился.

Он не успел даже вскрикнуть. Ее рука с неестественной силой схватила его за горло, а глаза горели ярким, зловещим светом.

— Как приятно снова играть на эмоциях людишек! Видел бы ты своё лицо — прошептала она, ее голос был полон насмешки. — Спасибо за приглашение войти.

И затем все стало черным.

Когда свет снова загорелся, комната была пуста. Гжегош лежал на полу, его тело было искажено в неестественной позе, а лицо застыло в маске ужаса.

Аня, или то, что теперь было в ее теле, стояла у окна, глядя на ночной город. Ее глаза все еще горели, но теперь в них была холодная расчетливость.

— Познань, — прошептала она, улыбаясь. — Ты станешь началом.

Она открыла окно и шагнула в ночь. Где-то вдалеке завыл ветер, а на улице, в темноте, начали раздаваться странные звуки.

Тьма, пришедшая с огнем, снова была здесь. И на этот раз она не собиралась уходить.

Эпилог.

Прошло несколько недель с той ночи, когда Гжегош исчез. Его друзья и родственники забили тревогу, но поиски не дали результатов. Полиция, не найдя никаких следов, списала его исчезновение на добровольный уход — мол, молодой человек мог просто уехать, чтобы начать новую жизнь. Но те, кто знали Гжегоша, понимали: он бы так не поступил.

Аня, напротив, вела себя так, будто ничего не произошло. Она продолжала ходить на работу, встречаться с друзьями, улыбаться и шутить. Но те, кто знал ее близко, замечали странности. Ее глаза иногда казались слишком холодными, а улыбка — неестественной. Она стала чаще говорить о тьме, о силе, о том, что мир нуждается в переменах.

Сначала это списывали на стресс после исчезновения Гжегоша. Но затем в Познани начали происходить странные вещи.

На окраинах города стали находить трупы животных — кошек, собак, даже крупного рогатого скота. Их тела были изуродованы, а вокруг не было ни капли крови. Люди шептались о ритуалах, о сатанистах, но никто не мог найти объяснения.

Затем начали пропадать люди. Сначала бездомные, потом подростки, а затем и взрослые. Полиция была в замешательстве: никаких следов, никаких зацепок. Только странные символы, нарисованные на стенах в тех местах, где последний раз видели пропавших.

Аня, тем временем, становилась все более влиятельной. Она начала собирать вокруг себя людей — тех, кто был разочарован жизнью, кто искал смысл, кто жаждал власти. Она говорила им о новой эре, о силе, которая ждет их, если они последуют за ней. Ее слова были убедительными, а глаза, казалось, заглядывали прямо в душу.

Ее культ, который она назвала "Церковью Пламенеющей Тьмы", рос с каждым днем. Они собирались в заброшенных зданиях на окраинах города, проводили странные ритуалы, пели гимны на непонятном языке. Те, кто случайно становился свидетелем их собраний, рассказывали о кострах, о тенях, которые двигались сами по себе, и о голосах, звучащих из ниоткуда.

Власти пытались бороться с этим, но каждый раз, когда полиция или спецслужбы приближались к Ане и ее последователям, происходило что-то необъяснимое. Оборудование выходило из строя, люди теряли сознание, а улицы вокруг внезапно заполнялись густым туманом.

Город погрузился в страх. Люди боялись выходить на улицы после заката, окна домов закрывались ставнями, а двери — тяжелыми замками. Но тьма, казалось, проникала повсюду.

Аня, или то, что теперь было в ее теле, стояла на крыше заброшенного здания, глядя на город. Ее глаза горели ярким, зловещим светом, а вокруг нее витали тени, которые шептали на непонятном языке.

— Скоро, — прошептала она, улыбаясь. — Скоро все изменится.

Где-то вдалеке завыл ветер, а на улицах Познани снова раздались странные звуки.

Тьма была здесь. И она не собиралась уходить.

Город стал ее игровой площадкой, а люди — пешками в ее игре. И никто не знал, что будет дальше.

Но одно было ясно: наступили страшные времена.

Казалось, солнце их сейчас зажарит до ее подхода, но здесь погибать никак нельзя…

Дима, понимая, что друг уязвим, как никогда, бросил на него испуганный взгляд.

- Уходи! Быстро и подальше!

- Аккуратнее, Дим, - напоследок с долей надежды, словно попросил Андрей, сорвался с места и убежал, сопровождаемый напряженным взором приятеля.

Но стоило Диме повернуться, Полудница стояла прямо перед ним, и с размаху вонзила серп ему в грудь, с легкостью пробив насквозь плоть и кости…

Дрон пусть и не увидел этого, но провалившаяся в пятки душа вынудила его застыть у одной из изб, а когда он обернулся, с губ сорвался отчаянный стон при виде друга. Насаженного на серп, девушка поднимала его в воздух, словно невесомого.

- Димон!!! – не выдержал и заорал во все горло Андрей, но его крик потонул в треске пламени и гневе взбешенной Полудницы…

Дима закашлялся, изо рта хлынула кровь, и он осмотрел изуродованное, растрескавшееся лицо чудовища угасающим взглядом.

Она же, приблизив его к себе, разразилась свирепым, гортанным рыком.

- Ты думал – я испугаюсь? Не заставлю тебя ответить за эту выходку, молокосос!? Ты не аватар Хроноса, он в отличие от тебя был осторожен, когда раскрывал пасть. Ты гнусный червяк, и теперь ты сдохнешь в своей же тюрьме.

Дима, прикрыв веки, слабо усмехнулся, затем вовсе рассмеялся, не обращая внимания на слабость.

- Тебе осторожность тоже не повредит. Или ты всегда была уверена, что у деревни только один Хранитель?

Повисла тишина. Полудница переменилась в лице, на коем отчетливо проступила озадаченность и растерянность. Деревню огласил протяжный гудок тягача и бешеный рев мотора, и чудовище, подняв голову, увидело несущийся прямо на них старый Фредлайнер…

Опустила глаза на Диму, и он ей подмигнул, оскалившись окровавленными зубами.

- Время пришло.

Андрей в ужасе распахнул глаза, когда многотонный грузовик снес со своего пути Полудницу вместе с Димой, разметав его с девушкой по округе. А спустя мгновение переднее колесо фуры вылетело с остатками сгнивших болтов, тягач завалился на крыло и проскрежетал по дороге десяток метров, развалившись на составляющие за несколько секунд.

Небо вновь, как и при убийстве Веника разразилось страшным раскатом, а ужасающий порыв ветра, обращающий пылью дома и селян, вынудил Андрея упасть и крепко зажмуриться, а также прикрыть голову руками.

Все стихло настолько резко, что парень на миг засомневался в реальности происходящего, но еще долго не решался двигаться. Конечности тряслись от страха, в памяти раз за разом проносилась смерть друга. Разболелась голова, а живот непривычно заурчал.

Пересилив накативший ужас, он распахнул глаза и приподнялся на локтях, мгновенно переменившись в лице. Он обнаружил себя около заросшей тропы в густой траве среди жидкой чащи. То тут, то там угадывались очертания полуразрушенных, давно заброшенных изб, окутанных вьюнком и почти не различимых за высоким сорняком.

Сердце налилось кровью, когда он прошел на то место, где погиб Дима. Он опустился на колени и прикоснулся к земле, роняя горькие слезы.

Неужели все…? Кончился бесконечный, адский круг, а проклятая аномалия, как и полагал его друг, не выдержала гибели столь могущественного существа, как Полудница. А заодно и его собственную…

***

Андрей без сил плелся через поселок Голованово, который тоже оказался заброшенным.

Как же многое изменилось за год…

Сколько времени прошло, он не помнил, как и тот момент, когда смог поймать попутку. Единственное, чего ему сейчас хотелось, так это домой, к Лене. Она наверняка заждалась, если, конечно, за минувший год не нашла себе нового хахаля, посчитав, что Дрон несерьезный человек, пытающийся сделать из селфхарма научное достояние.

На этих мыслях, понимая, что откровенно вымотался и уже засыпает, он почесал бугристые шрамы под футболкой…

Сонная пучина затянула его в свой омут с головой, она тянула… тянула и тянула, не отпуская, и парень, почувствовав странное натяжение и последующий за ним хлесткий удар, распахнул глаза, таращась в потолок комнаты и слыша за окном крик петухов…

Он с нарастающей паникой вскочил с кровати, Димы нигде не было. Оббежал всю избу в его поисках, но никого не нашел. Выбежал на улицу, не обращая внимания на водителя ЗИЛа и обеспокоенных местных… и заметил лежащую вдалеке фигуру, а также несколько спаленных домов в северной части села.

Внутри все разом провалилось, стоило Андрею подойти и узнать в бесхозно лежащем теле своего друга…

На ватных, трясущихся ногах он приблизился и опустился на колени, чувствуя, как душа рвется на клочки и тонет в ужасающем отчаянии. По щекам вновь покатились слезы, и он перевернул товарища, обратив внимание на зияющую в груди рваную рану. Безразличный взор открытых, застывших глаз Димы был обращен вверх, в чистое небо…

- Нет же, Димон! Мы же смогли…! Ты смог! Ты разрушил эту петлю…

Земля под ним не ощущалась, хотелось удавиться здесь и сейчас, пелена слез застилала абсолютно все. На плечо легла тяжелая ладонь, но он рефлекторно дернулся, не желая ни с кем говорить.

- Парень, ты чего? – вслед за вопросом Андрей получил легкую пощечину и вздрогнул, в ужасе раскрыв глаза и уставившись на водителя легковушки.

Машина стояла на обочине, без перерыва работали дворники, полноватый мужчина, обернувшись, потормошил его еще раз, взволнованно поинтересовавшись.

- Че случилось?

Парень утер слезы, встряхнул головой и посмотрел в лобовое стекло, где вдали, в ночной тьме угадывались огни города, а мимо по трассе на внушительной скорости пролетали автомобили.

- П-простите, кошмары замучили… - он искал, на чем бы сосредоточить взгляд, пока не зацепился за бортовой компьютер, - а…

Электронные часы на голубом экранчике показывали две минуты первого ночи.

- Бывает, - сочувственно вздохнул мужчина, - сам только, как после западного конфликта вернулся, спать нормально не мог.

Андрей не придал значения его словам, напрочь их проигнорировав и таращась на часы.

- У вас они правильно показывают?

- Обижаешь, - усмехнулся водитель, глянув на парня через зеркало, переключил передачу и вырулил на дорогу, указав вверх, - по спутнику.

Дрон не то, что готов был облегченно выдохнуть, а взвыть. Они справились… он выбрался. Дима, переживая за душевное состояние друга, скрепил уговор, что если они и выйдут, то только вместе…

А сколько ему еще видеть эти кошмары? Наверное, долго…

***

Андрею страшно повезло, что попутка была лишь одна, и мужчина ехал тоже в Ижевск, поэтому дорога заняла сутки, и утром они уже были на месте. В самом городе ему было не совсем по пути, но он все же подвез его и до дома.

Когда попрощались, водитель, пожав ему руку, заговорил.

- Ты во сне про Диму говорил, извини, не мое дело, но въелось в память. Дима твоим другом был?

Сердце болезненно кольнуло, и Андрей скупо кивнул.

- Я тоже друзей там терял. Лучше сходи к психологу, не стесняйся этого. Лучше будет, поверь. И близких обезопасишь.

Парень снова кивнул, мужчина поднял окно и вскоре вырулил со двора. Этот мужик наверняка побывал на войне и принял Дрона за такого же служивого. Не имелось мысли даже про себя упрекнуть его, что «то, что ты пережил, еще цветочки». Обе ситуации поганые, никакая из них не лучше.

Глубоко вдохнув сырой воздух и впервые за такое время ощутив запах мокрого асфальта, а не сухой пыли, он сглотнул и глупо расхохотался.

Так пахнет свобода…

При осмотре он отметил, что все дома отремонтированы, дверь его подъезда так же заменена на новую. Здесь тоже многое поменялось, как видно.

Старые ключи он не помнил, куда дел, поэтому решено было звонить.

Сигнал ожидания сменился ответом, и Дрон удивленно выгнул одну бровь, услышав голос, определенно старика.

«Кто там?»

В голове вспыхнули самые разные мысли, но он пока что старался их отмести.

- А-а-а… я друг Лены, Андрей.

«Чего? Какой еще друг?»

- Откройте, пожалуйста, - терпеливо попросил он.

Это будет край, если его не пустят в собственную квартиру.

Однако ожидания не оправдались, электронный замок размагнитился, и парень, пока поднимался на пятый этаж, проворачивал самые разные варианты. Начиная от того, что Лена пригласила жить своего дедушку, заканчивая тем, что этот дедушка не ее родственник, а… нет, это уж совсем бред.

Он встал у входа и постучал. Дверь вскоре открылась, и Дрон увидел сухощавого, пожилого мужчину, осматривающего гостя с удивленной гримасой на лице. Нет, это не ее дед.

- Лена дома? – с нажимом поинтересовался Андрей, понимая, что его тут явно не ждали, - нам надо поговорить.

- Д-да, дома, - старик обернулся, вышел в зал, - Леночка, там к тебе. Парнишка какой-то поговорить хочет.

От волнения у парня вспотели руки, чуть ли не перехватило дыхание, он шагнул за порог и замер восковой статуей, когда в коридор вышла преклонного возраста женщина в халате и шерстяных носках, а на ее рыжих волосах, заплетенных в хвост, ясно просматривалась проседь.

- Вы кт…

В глаза бросилась родинка под левым ухом, и он осекся, его ноги подкосились, Андрей невольно сделал шаг назад, чуть не споткнувшись о порог, а старуха смотрела на него, как на призрак. По ее щекам градом полились слезы.

В памяти отчетливо всплыл напряженный голос Димы.

***

«Я пробовал, Андрюх. Надежда была, когда я Веника только… убил, но это только пошатнуло аномалию. Какой-то сдвиг был точно, причем неприятный»

***

- Сдвиг… - парень пятился до тех пор, пока не уперся в противоположную дверь спиной, а на их площадку в это время поднялся крупный мужчина лет тридцати с девушкой, держащей за руку школьника.

Настороженно переглянувшись между незнакомцем и женщиной, он возмущенно поинтересовался.

- А это еще кто, мам?

Старушка схватилась за сердце, ватные ноги подкосились, и она повалилась на пол, а сын, сорвавшись с места, влетел в квартиру и опустился на колени, приподняв ее голову.

- Мам! Мама! Аня, скорую вызывай, бать, корвалол неси! Быстро!!!

Голос мужчины тонул в оглушительной пучине отчаяния и страшного осознания, насколько чудовищной силы оказался сдвиг при убийстве Хроноса и скорее всего Димы, и что жизнь Андрея осталась за толщей временной завесы, безвозвратно поглотившей его любимую и все, что он когда-либо знал и помнил. Нельзя было обрывать жизнь старика, ни в коем случае. Они должны были объединиться и думать, как деликатно решить вопрос их заточения… но какое это теперь имеет значение…?

Таращась впереди себя безжизненным взглядом, он, казалось, абсолютно спятивший за считанные мгновения, съехал по двери на бетонный пол, не обращая внимания ни на что…

Он думал, что проклятая, потерянная вне времени деревня отобрала у него всего лишь один год.

Нет. Эгербаш отнял у него всю жизнь...

- А где твой дружок? Ушел, небось? Или опять все село на уши поставил почем зря?

- Ушел, - подавленно ответил Димон, мотнув головой влево.

Старик выглянул и посмотрел туда же, брови его приподнялись, добавив еще больше морщин на лбу. Вдалеке виднелась фигура, мирно покачивающаяся в петле…

- Эва че… и вправду ушел, - задумчиво хмыкнул дядя Веник, вернувшись на порог, - а я то думал, до последнего бодаться будет, парнишка то смышлёный, и смелый, признаться. На такое мало кто решится здесь.

- Хватит мне хер в уши вкручивать. Ты нам почти все про эту деревню рассказал, и что дальнобойщик хранитель, но мне-то можешь не заливать. Знаю я, кто на самом деле возвращает беглецов.

Вениамин хрипло посмеялся, и глянул за спину Димы.

- Я не ошибался в твоих способностях, но он не только возвращает. Но и местных стережет.

Парень обернулся, увидев в нескольких метрах стоящего Петра. Взгляд его говорил обо всем. Одно лишнее движение и все, капитан НКВД свое дело знает, пуля вылетит со скоростью молнии.

- Пойдем, - старик повернулся, скрывшись во тьме избы.

Димон пошел следом, а за ним и хранитель, но не успел дед открыть дверь в горницу, его окликнули.

- Кто ты такой?

Дядя Веник глянул на блогера и пожал плечами.

- Местный. Живу здесь.

- Рядом с местными я не слышу тиканье гребаных часов! А вот рядом с тобой да… ты не тот, за кого себя выдаешь, - парень повернул голову, боковым зрением заметив стоящего на пороге Петра, затем снова заострил внимание на старике.

Тот устало вздохнул, пожевал сухими губами.

- Ты нравишься мне все больше, мальчишка. Даже я не слышу их…

Лицо Вениамина на несколько мгновений изменилось, представ совершенно в другом свете. Парень увидел мелькнувший вместо головы череп с выгравированной в районе лба каймой часов, и все это зрелище было в окантовке, подсвеченной ровным, голубым сиянием. Димон рефлекторно вздрогнул и отшатнулся, моргнул пару раз и… старик был уже прежний.

- Хронос, мое настоящее имя, если тебе это о чем-то говорит. Но мне привычнее дядя Веник. Я не собираюсь тебя убивать, если будешь вести себя хорошо и, как полагается, искать выход. В обход хранителя можешь не пытаться действовать, он, на вашем языке выражаясь, запрограммирован. Мне нужно, чтобы ты нашел другой выход отсюда, независимый.

- Хронос… - Дима опустил голову, горько усмехнувшись, - вот уж не думал, что в погоне за селфхармом нарвусь на Бога времени и буду вынужден плясать под его дудку…

- Какой еще Бог? – не понял старик, скривив губы, - я лишь маленькое воплощение, не более того. Просто понимаю чуточку больше, вот и все. Вижу маховик времени с другой стороны, с которой не видите его вы. Селфхарм… в принципе, вы нашли причину, по которой люди могут осознанно себе вредить, порой это даже забавно, сколько я тут повидал уже...

- Селфхарм – это наука! А то, что происходит в этой гнилой деревне – даже близко на это не похоже. Ты вынуждаешь людей извлекать из этого положения хоть какие-то утешения. Кому же не захочется шагнуть под грузовик, зная, что этим ничего не кончится!? Только они все равно не выдерживают!

Вениамин лениво закатил глаза, помотал головой.

- Ты зубы мне не заговаривай, а лучше делай, что говорят. Глядишь, однажды вместе выйдем. А сейчас отдыхать пора, день был тяжелый.

Старик только успел взяться за ручку двери, как раздался глухой удар и хруст. Дима резко обернулся и увидел повалившегося лицом вниз Петра, а также стоящего на пороге Андрея с увесистой балкой в руке.

Капитан выронил пистолет и попытался подняться, но парни среагировали молниеносно. Димон размахнулся и ударил старика в лицо, свалив его с ног, а Дрон продолжил орудовать тяжелым предметом, разбивал череп мужчины до тех пор, пока не превратил кости с серым веществом в однородную массу.

Хронос лежал на деревянном настиле, и оторопело пялился на ребят. Дима взял ствол и прицелился в голову хозяина избы.

- Надурили… сучата! – прошипел старик.

- Не наебешь – не проживешь, - пожал плечами парень, целясь в мужчину, - ниче так куколка получилась, да? Сена то у вас тут куры не клюют, а Полина голышом полежит пока, ей все равно, а нам в дело.

Вениамин понял, о чем тот говорил. Конечно, как хранитель отреагирует, если не трогать местных, а эти и вовсе труп раздели…

***

- Какие-то проблемы? – поинтересовался Петр, когда ребята пришли к старику на разговор.

Взгляды парней говорили лучше всяких слов. Не пустит… однако выкручиваться надо, чтобы ненароком не схлопотать пулю.

- Да вот, хотели к дяде Венику зайти, узнать, как здоровье, - дружелюбным тоном ответил Димон, поджав губы, - а то он в последнее время… жаловался, что годы уже не те.

- Вениамин занят, говорите, что нужно, - отрезал капитан.

Дима посмотрел ему в глаза и хотел прямо сказать, что он знает и все видел. Притворяться бессмысленно.

- Тогда передайте ему, что Андрей сегодня уходит, как стемнеет.

Не дождавшись ответа от мужчины, приятели ретировались, и снова начали замечать на себе не доверительные взгляды селян. Неужели у них так все завязано на этом Петре, что на объект его подозрения и другие начинают волком смотреть?

Парни снова уселись на лавочку и закурили, озираясь по сторонам.

- Сука, так и знал, что темнит этот старпер! – злобно скривился Андрей, сплюнув, - ты нахер сказал, что я ухожу? А со мной планом моего побега не хочешь поделиться!?

- Тихо ты, не ори так, - Димон кашлянул в кулак, замявшись, - он понял, что мы уже что-то знаем, и двоих к себе не подпустит, не зря его утром в избе не было. В общем, один я должен быть.

- Ну а мне что делать? Не поверят же просто так…

- Есть у меня одна идея – хмыкнул Дима, посмотрев в сторону холма, - пошли…

***

Андрюха отдышался и подошел к другу, уперев балку в пол.

- А теперь говори, сука, как отсюда свалить!?

Но ответа они не услышали, и Димон решил поторопить. Он размахнулся и пнул старика в подбородок, хрустнула челюсть, и он откинулся затылком на настил.

- Еще раз – где выход!?

- Да не знаю я! Не знаю! – прохрипел мужчина.

Ребята непонимающе переглянулись, Дрон шутку не оценил и добавил ему кроссовком в бок, повторив требование.

- Я и сам… не могу выбраться…

Андрей замахнулся балкой, но приятель его остановил. Жалкий вид старика и немощность наталкивали на мысли, что тот вовсе не притворялся. И теперь его требование искать выход - не самым приятным образом накладывалось на общую картину.

- Это как? – Дима опустил пистолет, присел рядом с Хроносом на корточки, - то есть ты заливал тут про людей, какие они жалкие, а сам чего? Как понимать – не можешь выбраться?

Вениамин отполз от парня, привалившись к стене. Дыхание было тяжелым, он вдруг закашлялся, сплюнув осколки зубов, выбитые щедрым пинком.

- Ни в какие игры я тут не играл! Я пришел сюда и просто жил, как все! Долго скитался до этого, но здесь было спокойно, пока не началась война. Когда Максимка приехал и всем растрепал, что немец нападает, они переполошились все. Кто за свою скотину переживал, кто за дома, за семьи. Я сам не знаю, как это получилось. Может, желание местных оказалось сильнее моей власти над временем, и деревня навсегда застыла в этом проклятом дне, стерлась с лица земли! Мне бы и ничего, иди да ищи другое место, да не тут-то было - в меня она крепче остальных вцепилась. Пока в силах был, пытался я эту петлю разорвать, со счета сбился, сколько раз пробовал. Да все ей нипочем.

Как понял я, что застрял тут вместе со всеми, решил хоть порядок навести, а то разбегались они к ночи все и кто где погибал, такой закон. А как пришел через год этот капитан, я его главным назначил, за местными приглядывать, значит. Все равно он ночь здесь провел, а это прямой ход, после которого петля уже не отпустит…

- А на какой хер ты за местных так переживаешь? Перебить их не судьба, чтобы не мучать? Нахрена они тебе?

- А ты сам захочешь в пустой деревне один и тот же день проживать и ни души не видеть? – хмыкнул старик, заставив Диму задуматься, - то-то и оно. Да… эгоистично, неправильно, но остаться здесь одному – это верный путь к сумасшествию. А почему я других не выпроваживаю взашей… сами должны понимать. Может, однажды мне повезет, и кто-то найдет этот выход, если таковой имеется…

- Если мы и найдем выход, - парень исподлобья посмотрел на Вениамина, оскалился, - то это будет без тебя. У твоих часов батарейка села.

Приняв окончательное решение, он направил пистолет на лоб старика и нажал спусковой крючок…

Как только Веник, получив смертельное ранение врезался затылком в стену и бесхозно свесил голову, в эту же секунду от его тела отошел мощнейший, видимый ярко-синий импульс, сбивший парней с ног, а землю сотряс страшный раскат грома. Друзья, не поверив в то, что услышали, тут же бросились на выход. Осмотрелись на улице – все по-прежнему, только небо пульсировало переливающимися переплетениями энергии, что отдавалось вибрацией в воздухе и писком в заложенных ушах. Зарево, накрывающее куполом деревню, рассеялось, и парни, переглянувшись, тут же со всех ног рванули прочь из проклятого села…

***

Кто бы мог подумать, что единственная надежда – Хронос, займет почетное место на холме рядом с Хранителем. Теория с обманом петли и ее разрушением в связи со смертью Веника была ошибочна, в этом ребята убедились лично и без жертв, отделавшись плохим самочувствием на ближайшие несколько дней. Очевидно, что при убийстве старика в аномалии произошел чудовищный сдвиг, она пошатнулась… но выдержала.

Местные быстро забыли и про дядю Веника и капитана НКВД. Ближе к вечеру многие разбегались из села.

Парни об этом не переживали, никуда не денутся. И никогда.

Только Дима с того дня изменился, и его друг не мог это не заметить. Он стал серьезным, почти отрешенным от всего. Часто изучал границы деревни. Просто молча ходил и делал какие-то одному ему известные умозаключения.

И в этот раз он промолчал на счет того, что видел.

Каждый день парень наблюдал за временем, как оно непрерывным, пульсирующим потоком вьется вокруг села и только ему видимыми нитями тянется к тому, кто решается уйти. И чем дальше уходишь, тем сильнее они натягиваются и больнее бьют, возвращая беглецов в исходную точку. Понятие «время» здесь было неправильным, искаженным, запутанным, как змея, кусающая собственный хвост.

Дима это прекрасно замечал, и после убийства Хроноса он слышал, как должны вести себя секунды, минуты и часы. Только в одну сторону, лишь вперед и не меняя направление.

Эгербаш сам похоронил себя в бесконечном омуте, и пусть те люди на холме не двигаются, не дышат, им можно только посочувствовать. Ведь если из-под толщи земли не слышны их мольбы о помощи, это не значит, что их все устраивает. Они живы, и деревня их не отпустит, уже никогда.

Близился вечер. Приятели сидели на лавочке, молча курили и не обращали внимания на взволнованных местных. При возможности они бы устранили Максима, водителя ЗИЛа, но с его появления начиналась точка невозврата, и раньше его приезда проснуться физически не получалось. Не спать всю ночь так же не выходило. В момент замыкания петли они чувствовали, как мозг прошивало электрическим разрядом, и они обнаруживали себя в той самой комнате, где впервые переночевали.

- Все возвращается к своим истокам, - подал голос Димон, выпустив в пропитанный тленом воздух горький дым, - но в одном старик был прав. Люди в эту петлю себя загнали и, к сожалению, уже ничего не смогут с этим сделать.

- Ты о чем? – непонимающе посмотрел на него Дрон.

- Ты как-то говорил, что люди неосознанно прибегают к селфхарму для укрепления духа. Якобы слабое поколение фриков и нытиков делает это для того, чтобы совсем на дно не скатиться. У кого-то получается, а у кого-то нет. Так и эта деревня – все, что с ней происходит, это результат неосознанной деятельности человеческого разума. Хронос не врал, не он закольцевал этот день, он лишь выступил катализатором желания местных. Но эти люди… уже ни на что не способны.

- Я… не понимаю, - пустым голосом отозвался Андрей.

- Я пока тоже, - как-то сухо, апатично буркнул Дима, неосознанно погрузившись в воспоминания, - я тебе не рассказывал, но еще до нашего знакомства я толкался в одной сомнительной компании, и они меня чем-то ядреным накурили до передоза. Конечно, не под дулом пистолета, но если ты знаешь, что ты даешь несведущему человеку, можно ведь и одернуть? Но это не суть. Так, для связки. В общем, тогда у меня все шансы были откинуться, но к сожалению или, к счастью, я выжил. Только потом все стало иначе.

- Как понять – иначе?

- Как хочешь, так и понимай. В коматозе я видел не свет в конце тоннеля, а закольцованное воспоминание, предвестник того, что попаду сюда. Я не горжусь тем, что винил тебя в этом, но даже ты тут не причем, это лишь стечение обстоятельств. Так или иначе попал бы, с тобой или без тебя. А еще я никому не говорил, что вижу… то, что за гранью. Сначала это были не ушедшие неприкаянные души, а сейчас, когда я убил Хроноса…

Дима так же спокойно и неспешно повернул голову к другу, и Андрей сначала не понял, что увидел. Ему или показалось, или в неверном свете садящегося солнца лицо его друга перемешалось с еле видимым черепом, окруженным окантовкой голубого сияния…

- К-какого!? – Дрон рефлекторно отсел подальше, таращась уже на абсолютно нормальную физиономию приятеля, - кто ты такой!?

- Опять же, к счастью или сожалению – все еще я. Но теперь я вижу и понимаю время, в прямом смысле. Не знаю, что случилось после взаимодействия с Хроносом. Я или обрел его зрение или…

- Его силу, - чуть ли не с отвисшей челюстью просипел Андрей, а в его глазах разгорелась надежда, он позабыл о страхе и приблизился к другу, подергав его за плечо, - Дим… я тебе верю, слышишь? По крайней мере я верю своим глазам! Я не хочу ворошить прошлое, потому что, сука, будущее меня для меня важнее, и я не хочу остаток жизни тут толкаться! Ты можешь вытащить нас отсюда, хотя бы нас двоих!

Он заметил, как Дима косился на его руку, выпустил из дрожащих пальцев его одежду, но все еще походил на собаку, натягивающую поводок в нетерпении.

- Извини, но… ты должен попробовать!

- Я пробовал, Андрюх. Надежда была, когда я Веника только… убил, но это только пошатнуло аномалию. Какой-то сдвиг был точно, причем неприятный. Эта петля и в самом деле сильнее. Она что-то вроде отдельного вида, неправильная, искривленная. Как белая ворона, только еще и очень недружелюбная. Я вижу это пространство плотным коконом, и в любого, кто пытается вырваться, будь то даже я, оно вцепляется и как резинкой зашибает обратно.

Надежда в глазах Андрея после неутешительной речи потухла, но, что странно, не до конца.

- Что ты говорил о людях? О местных.

- А что о них говорить? Они уже давно мертвы. В них нет жизни. Петля воспроизводит их образы и действия из одного дня, по сути, гоняет мертвецов…

- Я не совсем про это, - заговорщицки продолжил Андрей, оглядев село в видимом окружении, - ты сказал, что они ни на что не способны, пусть и сами себя загнали в эту петлю. Может, они ничего не могут, но мы! Пока мы еще в памяти, у нас получится? Веник че говорил? Устали они, да и он тоже. Так что, если даже он был Богом времени, он не додумался, как оборвать петлю, потому что был… простым стариком невзирая на силу? Что твердит обратная сторона селфхарма? Тяжелые времена порождают сильных людей, хорошие времена – слабых. Он тут, по сути, почти сотню лет ошивался и в ус не дул, конечно, он размяк. Он, но не мы.

- И что ты предлагаешь? – скептически хмыкнул Дима.

- Думать, Дим… думать. Других вариантов у нас нет.

Парень промолчал, задумчиво покусывая губу. Андрей не впал в уныние даже, когда услышал недвусмысленный намек на то, что отсюда им не выбраться. В какой-то степени это ободряло и его самого. Если Дима чувствовал в себе такие силы и готов был опускать руки, то его друг, все еще оставаясь человеком и не теряя надежды, подавал достойный пример.

Приятели вновь закурили, и Дима посмотрел на друга.

- Ты ведь понимаешь, что это может затянуться? – на этот вопрос Андрей кивнул, пусть и неуверенно, и увидел, как тот протянул ему ладонь, - только давай при неудачах не забывать, что холм – не выход. Смерть отсюда еще никого не увела. Если удача нам улыбнется, и мы сможем что-то сделать, то только вместе.

Дрон внял его словам, хоть и хотелось от такого подавленного тона в эту же минуту залезть в петлю. Он крепко пожал руку Димы, который пристально осматривал взволнованных местных. Время близилось к вечеру.

- Надо собрать совет, что ли… Веник говорил, что нельзя допускать, чтобы они разбегались. Тут он был прав, это… волнует аномалию, что ли? Или даже злит.

Парни докурили, поднялись с лавочки.

Андрей огляделся, в душе взыграл ранее погасший огонек лидера.

- Давай тогда бери северную часть, я южную. Промаринуем деревенщину. Будто им без нас мало, - усмехнулся Дрон, его приятель кивнул, и они разошлись, не забывая при этом подходить к селянам, указывая им на место скорого сбора…

***

Один за другим однотипные дни проходили в страшной безнадеге и заунывной тоске, и даже это чувство вскоре им приелось. Про сбор совета идея была очень даже дельная, и только Дима мог это заметить.

В один из поздних вечеров, когда они стояли у указателя с перечеркнутой надписью «Эгербаш», он осматривал только ему видимую преграду.

- Уже спокойнее себя ведет. Ну и хорошо. Пусть…

Почувствовав приближение неизбежного, он обернулся, увидел ярчайшие всполохи, сумасшедший калейдоскоп, заливший село ярким заревом. Еще чуть-чуть, и круг замкнется в очередной раз.

Ребята находились у опасной черты, у Андрея начали подрагивать руки. Только руку протяни и сделай шаг за мгновение «до», и ты свободен…

Он оторвал стопу от земли, но что-то заставило его замереть. Пока друг смотрел в сторону деревни, как околдованный, Дрон заметил «за пределами» вдалеке нечто странное.

- Дим… - он потрепал товарища за плечо, и тот повернулся, - меня ведь не глючит?

В глаза ударил дальний свет фар, в сотнях метров неподвижно, как гепард на охоте, стоял старый Фредлайнер. Двигатель его начал надрываться так, что кабину фуры заметно покачивало.

Они, как по наитию шагнули назад, подальше от черты, а спустя мгновение сознание подернулось рябью, а перед глазами проплыла затуманивающая пелена, окончательно сморившая друзей, а как только Андрей открыл глаза, уставившись в потолок комнаты, за окном послышался крик петухов…

***

Блогеры сидели за кухонным столом, лица их отражали страшную озадаченность и серьезную задумчивость.

Дом этот без Веника пустовал, поскольку «механизм» действия его спутницы, Любы, перестроился, и хлопотала над завтраком уже она, докучая ребятам с бесконечными разговорами о хозяйстве, и о прочем-прочем-прочем. Одним вечером совместными усилиями они вернули ее Вениамину, и женщина заняла место на холме рядом с ним и Петром.

- Я все равно не понимаю, всю башку уже сломал, - взъерошив волосы, выпалил Дрон, - тягач же никогда так близко к деревне не подъезжал. Откуда он нахер взялся!? Да и… зачем? Не было ведь его раньше?

- Не было, - закусив губу, пустым голосом скандировал Дима, - потому что мы идиоты. Веник нам изначально про него, как про Хранителя втирал. А не подъезжал он, потому что тут НКВДшник был! Видимо, правила изменились и нихера не в нашу пользу.

- Так… Петра-то мы забили, хер с ним, а с дальнобойщиком че делать? Когда мы его вне фуры видели?

- У забегаловки под Барабинском… - помрачнел Димон, - но в деревне этого отрезка времени не существует. Петля начинается с приезда ЗИЛа, а мы за несколько часов «до» с Фредлайнером разминулись.

Андрей невнятно, но весьма крепко выругался, а через минуту в озарении оживился.

- Помнишь, на видосе он остановился, когда Игорька снес?

- Помню, - Дима удивленно приподнял брови, - и что ты предлагаешь?

- Бери вилы, а я под фуру шагну! Как только тормознет, дальше ты знаешь, куда их ему запихать, - Дрон сжал кулак и хлопнул по столу, ожидая оценки своей идеи.

Друг же смотрел на него с нескрываемым скептицизмом.

- А ты уверен, что его смерть будет окончательной? – после этого вопроса Андрей задумался и спустя десяток секунд сник.

- А-а-а…

- Ага. Он тоже связан с деревней, я видел это… свечение от фуры, что ли? Так что, если и мочить его, то только… - Дима указал пальцем в пол, - здесь.

- Да, а как его сюда загнать-то, умник!? НКВДшник никогда не уходил, этот наоборот – носа не показывал здесь. Че делать-то?

- Че делать, че делать, - вздохнул Димон, цыкнул и посмотрел в глаза другу, дернув плечами, - думать, как ты и сказал. Других вариантов у нас нет.

***

Ребята проживали один и тот же день десяток раз, сотню, но невзирая на молодые мозги и незатуманенные умы не смогли придумать, как загнать в деревню проклятый Фредлайнер. Заваруха с Веником, убийство Петра - в той суматохе они и не могли предположить, что Эгербаш может иметь двух Хранителей. 

В одну из вылазок к черте Дима кое-что вспомнил. Очередную попытку побега из деревни, когда они только начали понимать, во что вляпались. И если тогда все списалось на само собой разумеющийся провал, то сейчас тот случай заставил парня задуматься…

Припомнил он и слова старика при первом их серьезном разговоре, а все вместе породило в голове не что иное, как план. Он аккуратно поделился им с приятелем, столкнувшись в первую очередь с волной негодования и даже осуждения, но вариантов у них больше не было. Пришлось ждать…

***

Год… прошел ровно год с того дня, как они заехали на территорию потерянного во времени села Эгербаш.

Считали просто. Каждое утро ножом выскабливали полоску на стене в той самой комнате. Физическое влияние отпечатывалось на всем и сохранялось даже при замыкании петли. Правда, когда Дима вышел, Андрей посмотрел в старое, настенное зеркало и задрал футболку, обнажив испещренный маленькими рубцами живот и всю грудную клетку. Пересчитал собственные увечья и порезы на стене, убедился в том, что аномалия не подбросила лишних полос или наоборот, не стерла.

Ведь если глядеть на их отметины в избе, можно засомневаться, а точно их было триста шестьдесят пять? Может, вчера они нанесли только триста пятьдесят пятую?

Но нет. Андрей помнил каждое ласковое касание холодного лезвия на своей коже.

Триста шестьдесят пять, ни больше, ни меньше. Нанося последний след, он даже получил некое удовольствие от осознания, что догадался вести параллельный счет.

Плевать, что таким образом. Основателя канала «Селфхарм» больше нет. Есть только закаленный суровой реальностью мужчина, понимающий, что все вокруг иллюзорно. Все, за исключением боли. Она всегда была и будет реальна…

Он положил нож на трюмо, одернул футболку и вскоре покинул избу. Димы уже нигде не увидел, зато слух сразу резанул приближающийся, ровный гул двигателя.

Посмотрел влево, увидев заезжающий в село черный Лэнд Крузер. Водитель ЗИЛа, покосившись на пришельца, забрался в грузовик, завел двигатель и уехал восвояси, а расходящиеся селяне так же бросали недоверчивые взгляды на автомобиль.

Ниссана Димы уже не было. Когда металл прогнил настолько, что уже едва ли не сыпался от прикосновений, раздербанили его и вынесли остатки подальше, чтобы не оставалось напоминаний о некогда хорошем транспортном средстве.

Внедорожник остановился возле Андрея, тот прикрыл глаза от палящего солнца, разглядывая тех, кто внутри. Пассажирское стекло опустилось, и он отчетливо увидел молодую девушку, а также крупного мужчину за рулем.

Как же давно он не видел других людей, особенно… таких. Живых.

Местные настолько приелись взору, что казалось, из них утекли краски, они обесцветились, а эти выглядели яркими, настоящими.

- Дружище, доброго дня!

Дрон невольно ухмыльнулся.

- Доброго. Подсказать что-то?

- Да, нам бы напрямик до Абакумово выехать, там дорога есть?

Парень посмотрел вдаль, в сторону северного выезда. Нет, туда им нельзя.

- Я как бы и сам далеко не ходил, но вы уже пятый за сегодня, и все четверо до вас разворачивались и возвращались через полчаса, - на ходу придумал Андрей, поджав губы, - у одного спросил, что да как, мол там ухабы такие, что на танке не проедешь.

- Я же говорила тебе! – взвилась девица, - поехали, как знаем!

- Да надоело мне уже этими козьими тропами вилять! – в свое оправдание возмутился мужчина, осмотрелся в деревне, погладив живот, - слушай, друг, а тут есть где перекантоваться? Часок-другой, я бы пожрал да кемарнул немного.

- Ты совсем дурак, Олег? – нахмурилась девушка.

- Нам еще тащиться хрен знает сколько, к тому же опять на трассу возвращаться! А я не железный, Марин!

Андрей громко прочистил горло, обратив на себя внимание и прервав их распри.

- Я бы не советовал. Люди тут неприветливые. Один заглядывал, так пока он щи бабушкины хлебал, ему машину разули, бензин слили, а во-он те двое, - парень указал на здоровяков поодаль, - очень до чужого охочи, и я сейчас не про машину. Сил и энергии им не занимать…

Он бросил многозначительный взгляд на девушку, а она продрогла всем телом, поерзав на сидении и сжав колени между собой.

- П-понял, спасибо, - водитель поднял окно, внедорожник развернулся и с пробуксовкой умчался в обратном направлении.

- То-то же, - усмехнулся Андрей, отойдя подальше от поднятой в воздух пыли.

Мертвецами и страшной правдой деревни никого не напугаешь. А вот живыми и здоровыми – запросто. Чего только стоил один косой взгляд на двух мордоворотов.

Наверняка холеный бизнесмен представил, как сладко дремлет после тарелки вековых щей, пока его ненаглядную в сарае насилуют двое громил.

Ощутив, как солнце начало непривычно сильно припекать, Дрон понял… скоро друг вернется.

***

Дима покинул пределы села и выжидающе бродил у полей в паре километрах от указателя. Небесное светило грело куда настойчивее, чем во все остальные дни, это он прекрасно почувствовал. Голову нещадно пекло, но парень ждал…

В траве послышался шелест, и он машинально резко повернул голову, увидев выходящую из глубин поля девицу в длинных, серых лохмотьях и с плетеным венком на голове.

Старая знакомая пристально его оглядела уже с интересом, а не как в тот раз, с брезгливым любопытством.

- Надо же… давно вас не видно было. А чего один? Вижу, что-то в тебе изменилось. Ну и как тебе, аватар Хроноса, в собственной тюрьме гнить?

- Не жалуюсь, зато погода всегда хорошая. А сегодня так вообще жарища.

- Каждый день в пекле… это был его ад, а теперь твой, - цыкнула Полудница, сделав еще шаг навстречу парню, - я вижу, как лето передает права осени, потом ложится снег, а когда он тает, приходит весна, а ты этого никогда не увидишь, ежели старик клюнул на перспективу жить с людьми. Нам нельзя. Неспроста мы незримы для других, Всевышний не ради шутки так устроил.

Дима задумался над ее словами, и в чем-то она была права. Ошибка Хроноса обошлась весьма дорого.

- Слушай, а ты была там? Видела Эгербаш?

- Была, пока деревня еще не была запечатана. Приходила разговаривать с Хроносом, но он меня погнал, сказал, что это не мое дело. Пусть так, больше я туда не совалась.

- А сейчас не хочешь прогуляться? Все-таки, как ты сказала, я аватар Хроноса, а не он сам. Поболтаем, посмотришь, как там теперь? Столько лет ведь прошло, - парень говорил мягко, доброжелательно, располагал к себе нежным тоном.

Девушка глянула в сторону села, потянула воздух носом и поморщилась.

- Даже отсюда я чувствую, как из деревни несет гнилью и тленом. Ноги моей там не будет.

Дима скривил губы, осмотрел ее лицо и подошел к ней вплотную.

- Что ж, ладно. Тогда поцелуй меня в жопу, шлюха, - на этих словах он врезал Полуднице оглушительную, унизительную пощечину и сорвался с места, со всех ног рванув обратно в село.

Она вышла на пыльную дорогу, держась за обожженную щеку, смотря ему вслед. Солнце вспыхнуло ярче, окатив волной страшного жара всю округу, и Дима оступился, на мгновение повалившись с ног, но собрался с силами, вскочил и побежал дальше.

В руке ее из воздуха возник раскаленный добела серп, а глаза вспыхнули гневным пламенем. Уголок ее рта приподнялся, как у дикого пса, облик ее поплыл, словно мираж в пустынном мареве, и она увеличилась в размерах, кожа ее посерела и растрескалась, а глаза обернулись сплошными бельмами. Венок из цветов вспыхнул открытым огнем, и девушка уверенно направилась за жертвой, не собираясь мириться с таким отношением к себе в свой законный час, когда могущество ее на недостижимом уровне…