Три дня назад его позвали из деревни у реки. Старейшина Радомир встретил его на пороге, стоя на коленях, с лицом, белым от страха. "Спаси нас", — шептал он, и голос его дрожал, как тростник на ветру. Деревня умирала: скот падал без причины, дети пропадали бесследно, а из леса доносились звуки — не вой зверя, не плач русалки, а нечто иное, древнее, полное злобы и голода. Рыбаки видели тени у воды — слишком высокие, слишком длинные, с руками, что шевелились, как змеи. Жрецы жгли травы, резали петухов, молились Велесу и Перуну, но боги молчали.
— Это не леший, не водяной, — сказал Радомир, глядя в землю. — Это старше. Глубже.
Всеслав не ответил. Он знал, зачем его зовут. Когда мечи бессильны, а обряды пусты, люди ищут охотника.
Он ушел в лес на закате, взяв копье, топор и мешок с травами — полынью, зверобоем и сушеными грибами, что росли у корней старых дубов, где земля помнила кровь. Деревня осталась позади, ее огни утонули в тумане, и лес сомкнулся вокруг, дремучий, сырой, пропитанный запахом гнили и смолы. Здесь жили духи — лешие, что путали тропы, русалки, что пели у омутов, болотницы, что крали дыхание. Всеслав знал их повадки, умел обойти их ловушки. Но то, что он искал, было не из их рода.
След привел его к реке. Вода текла медленно, черная, как ночь, и не отражала ничего — ни неба, ни огня. На берегу лежала лодка, прогнившая, но еще недавно целая, а рядом — следы: босые, с длинными пальцами и когтями, что врезались в грязь глубже, чем мог бы зверь. Всеслав опустился на колено, провел рукой по краю следа. Холод ударил в пальцы, а амулет на груди дрогнул, словно предупреждая.
— Ты здесь, — тихо сказал он, поднимая взгляд.
Река ответила плеском, тяжелым, как вздох земли. Из воды поднялась тень — высокая, сгорбленная, с руками, что свисали до земли, покрытыми клочьями тины и чешуей, что блестела, как мокрый камень. Лицо скрывал капюшон из водорослей, но глаза горели красным, как угли, что тлеют веками. Всеслав встал, вскинув копье.
— Назови себя, — сказал он, и голос его был тверд, как железо.
Тварь засмеялась — звук был низким, скрежещущим, будто кости ломались под водой.
— Я старше имен, охотник, — ответила она. — Старше ваших богов. Я был, когда мир еще спал под льдом, когда ваши предки дрожали в пещерах. Я — Древний.
— Древний? — Всеслав прищурился, чувствуя, как холод ползет по спине.
Он знал сказания. Давным-давно, до Перуна и Велеса, до света Даждьбога и тьмы Чернобога, мир принадлежал иным. Древним. Они были первыми детьми земли — не духами, не богами, а чем-то средним, рожденным из хаоса, что бурлил в недрах. Говорили, что они правили лесами и водами, пока молодые боги не пришли с огнем и громом. Перуновы молнии разбили их тела, Велесовы змеи загнали их в глубины, а Мокошь спрятала их под корнями. Но Древние не умерли. Они спали — в болотах, в пещерах, в черных озерах, питаясь тенями и ожидая, пока люди не потревожат их покой.
— Зачем ты здесь? — спросил Всеслав, шагнув ближе. Факел шипел, отбрасывая тени на воду.
— Голод, — тварь наклонила голову, и из-под капюшона мелькнули зубы, кривые и желтые, как старые кости. — Ваши боги забыли нас. Но вы, люди, — вы теплые. Ваша кровь зовет. Ваши души — как мед для нас.
Всеслав сжал копье. Он видел нечисть — упырей, что грызли мертвецов, навок, что крали детей, кикимор, что душили во сне. Но это было иное. Древние не были духами леса или воды. Они были старше мифов, старше времени, и их сила текла из глубин, где даже Велес не ходил. Говорили, что у них нет имен, но есть сущность — голод, что не утоляется, злоба, что не гаснет. Они могли принимать облик — человека, зверя, тени, — но всегда оставались чужими, холодными, как лед под землей.
— Уходи, — сказал Всеслав. — Или я отправлю тебя обратно в тень.
Тварь шагнула к нему, и река задрожала. Вода поднялась, заливая берег, и из нее полезли фигуры — мертвецы с белой кожей и пустыми глазами, с водорослями, что свисали с плеч. Утопцы, но не те, что служат водяным. Эти были слугами Древнего — их тела гнили, но двигались быстро, а когти блестели, как обсидиан. Их было шестеро, и они шли молча, протягивая руки.
Всеслав бросил факел в первого. Огонь вспыхнул, пожирая плоть, и тварь взвыла, но остальные не остановились. Он ударил копьем, пробив грудь второму, и из раны хлынула не кровь, а черная жижа, что воняла смертью. Третий схватил его за ногу, но Всеслав рубанул топором, отсекая руку. Бой был яростным, и когда последний утопец рухнул, растворяясь в грязи, Древний снова засмеялся.
— Ты силен, охотник, — сказал он. — Но нас много. Мы проснулись.
— Кто "вы"? — Всеслав вытер лезвие о плащ, не сводя глаз с твари.
— Те, кого ваши боги предали, — тварь отступила к воде. — Мы спали в тенях, но ваши руки разбудили нас. Кости, что вы взяли, — наша плоть. Камни, что вы тронули, — наша память. Теперь мы идем за вами.
Он исчез, растворившись в реке, и волны сомкнулись, оставив тишину. Всеслав стоял, глядя на воду, пока факел не догорел. Он знал, что это не шутка. Древние проснулись, и их было больше одного.
Вернувшись в деревню на рассвете, он нашел Радомира у идола Велеса. Старик выглядел изможденным, его руки дрожали.
— Ты нашел его? — спросил он.
— Нашел, — Всеслав бросил мешок на землю. — Это Древний. И он не один.
— Древний? — Радомир побледнел. — Сказки…
— Не сказки, — оборвал его охотник. — Вы разбудили их. Где кости?
Старейшина указал на избу. Всеслав вошел и увидел: груду костей, старых и пожелтевших, и камень с рунами, что шевелились, как живые. Он поднял камень, чувствуя, как холод сковывает пальцы.
— Вы тронули их могилу, — сказал он. — Теперь они хотят вашу кровь.
— Что делать? — Радомир упал на колени.
— Ждать, — ответил Всеслав. — И готовиться.
Он вышел на улицу, глядя на лес. Тени шевелились, и ветер принес запах смерти. Охота началась.
День угасал, и лес укрывался серой пеленой. Всеслав стоял у реки, глядя на воду, что текла медленно, как кровь из старой раны. После встречи с Древним он не спал — не мог. Глаза твари, красные и голодные, горели в его памяти, а слова о "многих" эхом звучали в голове. Он знал, что это не пустая угроза. Древние не лгали — они не нуждались в обмане. Их сила была в их сути, в их вечности.
Вернувшись в деревню, он собрал людей у очага старейшины. Избы пахли смолой и страхом, а лица — бледные, осунувшиеся — смотрели на него с надеждой и ужасом. Радомир сидел у огня, сжимая посох, а рядом стояла Млада, молодая вдова, чей сын пропал неделю назад. Ее глаза были сухими, но пальцы дрожали, теребя край платка.
— Говори, охотник, — сказал Радомир. — Что делать?
Всеслав положил на стол камень с рунами и кости, что нашел в избе. Люди ахнули, отступив назад, словно от яда.
— Вы тронули их покой, — начал он, и голос его был низким, как гул земли. — Древние спали века, закованные богами в тени. Перунов огонь разбил их, Велесовы змеи утащили их в глубины, Мокошь заперла их под корнями. Но они не умерли. Они ждали. Эти кости — их плоть. Этот камень — их память. Вы разбудили их, и теперь они идут за вами.
— Кто они? — спросила Млада, шагнув вперед. — Водяные? Упыри?
— Нет, — Всеслав покачал головой. — Они старше. Древние — первые дети мира, рожденные из хаоса, когда земля еще не знала света. Они правили, пока боги не пришли. Говорят, их было семеро, и каждый — как воплощение тьмы: голод, холод, страх. Их изгнали, но не уничтожили. Они спят в местах, где земля тонка — в болотах, пещерах, под реками. И теперь они проснулись.
— Сколько их? — спросил кузнец Добрыня, крепкий мужчина с руками, черными от сажи.
— Один уже здесь, — ответил Всеслав. — Но он говорил о других. Сколько — не знаю. Может, двое. Может, все семеро.
Тишина повисла над избой. Огонь трещал, но тепла не давал.
— Что они хотят? — прошептала Млада.
— Кровь, — сказал Всеслав. — Души. Они питаются вами, чтобы вернуть себе силу. Когда-то они были как боги, но теперь — тени. Чем больше они заберут, тем сильнее станут.
— Как их остановить? — Радомир поднял взгляд.
— Найти их логово, — ответил охотник. — Вернуть кости и камень туда, где вы их взяли. И убить того, кто уже здесь.
— Убить? — Добрыня хмыкнул. — Если они старше богов, как твой меч их возьмет?
— Они слабы, — сказал Всеслав. — Проснувшись, они голодны, но не всесильны. Железо, освященное огнем, ранит их. Обряды Велеса могут сковать их. Но времени мало. Они будут брать ваших детей, ваш скот, пока не вернут себе былую мощь.
Люди молчали. Млада сжала кулаки, Радомир опустил голову, а Добрыня сплюнул в огонь.
— Я пойду с тобой, — сказал кузнец. — У меня топор крепкий.
— И я, — добавила Млада. — Мой сын… если он жив, я найду его.
Всеслав кивнул. Он не любил брать людей с собой — они мешали, боялись, умирали. Но эти двое были упрямы, а их гнев мог пригодиться.
— Собирайтесь, — сказал он. — Уходим на закате.
Лес встретил их сыростью и мраком. Всеслав шел впереди, держа копье и факел, за ним — Добрыня с топором на плече и Млада с ножом в руке. Радомир показал им пещеру у реки, где нашли кости: темный провал в скале, заросший мхом и колючим кустарником. Вода рядом текла тихо, но в воздухе висел запах гнили — тяжелый, как дыхание мертвеца.
— Здесь, — сказал Всеслав, глядя на следы у входа. Те же когти, те же длинные пальцы.
Он бросил в пещеру щепотку полыни и шагнул внутрь. Стены были влажными, покрытыми слизью, а пол усеивали кости — не только звериные, но и человеческие, старые, с вырезанными знаками. Глубже в темноте что-то шевелилось.
— Они здесь, — прошептала Млада, сжимая нож.
— Тише, — оборвал ее Всеслав.
Факел осветил фигуру — ту же тварь, что он видел у реки. Древний стоял у алтаря из камня, где лежали черепа, обмотанные водорослями. Его глаза горели ярче, чем ночью, а когти шевелились, как живые.
— Ты пришел, охотник, — сказал он, и голос его был как скрежет льда. — Принес мне еды?
Добрыня рванулся вперед, но Всеслав остановил его.
— Где остальные? — спросил он.
— Скоро узнаешь, — тварь улыбнулась, показав зубы. — Мы просыпаемся один за другим. Я — первый. Голодный. Но не последний.
Он махнул рукой, и из теней вышли утопцы — десяток, с телами, что гнили на ходу. Млада вскрикнула, но ударила ножом, когда первый бросился к ней. Лезвие вонзилось в грудь, и тварь рухнула, но другие шли. Добрыня рубил топором, отсекая головы, а Всесlav метнул копье, пробив утопца насквозь.
Древний смотрел, не двигаясь, пока бой не стих. Когда последний утопец растворился в луже черной воды, он шагнул ближе.
— Ты силен, — сказал он. — Но это ничего не изменит.
Всеслав выхватил топор и бросился на него. Лезвие врезалось в плечо, и тварь взвыла, из раны хлынула не кровь, а темная жижа. Но Древний ударил в ответ, когти рассекли воздух, и охотник едва успел отскочить. Добрыня бросился сзади, но тварь схватила его за горло и швырнула к стене. Кузнец рухнул, хрипя.
— Стой! — крикнула Млада, поднимая камень с рунами. — Это твое?
Древний замер, глаза сузились.
Всеслав кивнул Младе. Она бросила камень к алтарю, и тварь метнулась за ним. В этот миг охотник ударил копьем в спину, пробив чешую. Древний взревел, тело его задрожало, и пещера затряслась. Стены трескались, вода хлынула внутрь, а тварь начала растворяться, оставляя за собой лужу черной слизи.
— Это не конец, — прошептал он, исчезая. — Остальные идут…
Пещера рушилась. Всеслав схватил Добрыню, Млада побежала следом, и они выскочили наружу, когда вход завалило камнями. Вода поднималась, заливая берег, но тварь была мертва.
— Мы справились? — спросила Млада, тяжело дыша.
— Нет, — ответил Всеслав, глядя на реку. — Это был первый.
Ночью лес ожил. Ветер принес крики — нечеловеческие, далекие, но близящиеся. Тени шевелились между деревьями, и земля дрожала, как от шагов. Всесlav знал: остальные Древние просыпались.
Он вернулся в деревню с Добрыней и Младой, неся кости и камень. Люди встретили их шепотом и страхом. Радомир смотрел на охотника, как на мертвеца.
— Что теперь? — спросил старейшина.
— Они идут, — сказал Всеслав. — Первый мертв, но их осталось шестеро. Нужно найти их могилы. Уничтожить их, пока они слабы.
— Где? — Добрыня кашлял, держась за бок.
— Везде, — ответил охотник. — Под водой, в лесу, в горах. Они разбросаны, но связаны. Этот камень — ключ.
Он поднял рунный камень, чувствуя, как тот пульсирует. Руны указывали путь — на север, к болотам, где земля была тонкой, а тьма глубокой.
— Я иду туда, — сказал Всеслав. — Кто со мной?
Млада шагнула вперед, Добрыня кивнул, хоть и хмурился.
— Тогда готовьтесь, — сказал охотник. — Они ждут.
Лес шептался, река плескалась, и где-то в глубине просыпалась новая тень — выше, темнее, с глазами, что горели, как ледяной огонь. Древние шли за своей добычей.
Зима пришла рано. Снег укрыл лес белым саваном, заглушая шорохи, но не утихомирив тени. Деревня у реки жила тихо, словно боясь дышать слишком громко. Огни в избах горели слабо, и люди избегали выходить после заката. Всеслав вернулся сюда спустя две луны после битвы в болотах, один. Его плащ был изодран, копье покрыто зарубками, а лицо стало еще суровее, с новыми шрамами, что тянулись от виска к подбородку.
Добрыня остался в горах. Третий Древний, тот, что называл себя Яростью, был огромен — тело из камня и огня, с руками, что ломали деревья, как солому. Они нашли его пещеру на западе, под скалой, где земля дымилась от жара. Бой был долгим, и кузнец пал, зарубив тварь топором в последний миг. Млада вернулась в деревню с телом сына — его нашли среди костей в логове Ярости, мертвого, но целого. Она ушла к реке той же ночью, и больше ее не видели. Говорили, что она стала русалкой, но Всеслав знал: она просто сдалась.
Он сидел у очага Радомира, глядя на рунный камень. Старейшина был жив, но выглядел как тень — глаза впали, руки дрожали.
— Третий мертв? — спросил он, голос был слаб, как шепот ветра.
— Мертв, — ответил Всеслав, подбрасывая ветку в огонь. — Осталось четверо.
— Ты пойдешь за ними? — Радомир посмотрел на него с надеждой и страхом.
— Пойду, — сказал охотник. — Пока они не пришли сюда.
Рунный камень лежал перед ним, холодный и тяжелый. Руны шевелились, указывая на юг, к черным озерам, где вода никогда не замерзала. Четвертый ждал там — Всеслав чувствовал это в костях, в запахе сырости, что тянулся с ветром. Он знал: каждый Древний сильнее предыдущего. Голод, Холод, Ярость — они были лишь началом. Четвертый мог быть Страхом, или Тьмой, или чем-то хуже.
Деревня шепталась о нем. Дети называли его героем, старики — проклятым. Они благодарили его за спасение, но боялись смотреть в глаза. Всеслав не винил их. Он видел слишком много — мертвые лица утопцев, горящие взгляды Древних, души, что кричали в тенях. Его собственная душа стала тоньше, как лед под весной, но он не останавливался. Охотник теней не мог остановиться.
Ночью он вышел к реке. Снег падал тихо, укрывая следы, но вода шевелилась, словно живая. Он бросил в нее щепотку полыни и прислушался. Где-то вдали раздался плеск — слабый, но настойчивый. Амулет Перуна дрогнул на груди, и Всеслав сжал копье.
— Вы идете, — прошептал он, глядя на юг. — И я иду за вами.
Утром он ушел, не попрощавшись. Люди видели, как его фигура растворилась в лесу, высокий силуэт с копьем на плече. Радомир смотрел ему вслед, шепча молитву Велесу, но слова тонули в ветре.
Где-то на юге, у черных озер, вода заколыхалась. Из глубины поднялась тень — тонкая, длинная, с глазами, что светились желтым, как яд. Четвертый Древний открыл рот, и туман понес его шепот:
— Ты придешь, охотник. И мы заберем тебя.
Лес молчал, но земля знала правду. Древние не спали. Они ждали, и их голод рос. Всеслав шел навстречу им, один против четверых, с рунным камнем в руках и тенью смерти за спиной. Охота не кончалась — она лишь начиналась заново.
